Любовный напиток. Лучшая персидская лирика

Хафиз Шамсиддин Мухаммад

Хайям Омар

Хафиз

Газели

 

 

«Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!..»

«Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!» Была легкой любовь, да становится все тяжелей. Хоть бы ветер донес аромат этих черных волос, Этот мускусный запах опутавших сердце кудрей. Как мне жить, веселясь, если денно и нощно в ушах Колокольчик звенит: «Собирайся в дорогу скорей!» На молитвенный коврик пролей, нечестивец, вино, Если так повелит тебе тот, кто сильней и мудрей. О скитальцы в пустыне, что знаете вы о любви: О бушующих волнах, о мраке, о нраве морей? Раб страстей, я позором покрыт до конца своих лет — На базаре кто хочет судачит о тайне моей. Бог с тобою, Хафиз! Полагайся на Бога, Хафиз! «Мир забудь, полюбив. Верным будь. Ни о чем не жалей».

 

«Как прекрасен Шираз мой цветущий!..»

Как прекрасен Шираз мой цветущий! Да хранит его Бог всемогущий! Дарит жизнь и бессмертье Хызру Рокнабад, величаво текущий. Зелена Мосалла. Ароматный Веет ветер над райскою кущей. Приезжайте в Шираз, поглядите: Совершенен в нем каждый живущий. Не влечет нас египетский сахар — Слаще облик ширазки влекущий. Жду вестей о веселой цыганке, Вечно пляшущей, вечно поющей. Не будите меня! Я – влюбленный, Еженощно во сне ее ждущий. Сердце высосал сладостный отрок, Кровь мою так безжалостно пьющий… Что ж, Хафиз, – ты боялся разлуки? Славь Творца, на свиданье идущий!

 

«В предвечном мраке воссиял твой лучезарный лик…»

В предвечном мраке воссиял твой лучезарный лик. Любовь явилась в этот мир. Пожар в сердцах возник. Крылатый ангел в небесах, не знающий любви, Сам стал от зависти огнем – и смертного настиг. Светильник разума зажечь от этого огня Хотел я – но ревнивый меч ударил в тот же миг. Хотел проникнуть в тайну тайн – но огненный клинок Сверкнул в таинственной руке и в грудь мою проник. Стремилась горняя душа припасть к стопам твоим, Коснуться ямочек ланит, колец волос твоих. Познавший горе обречен на вечную печаль, Другим сулил веселье рок, мне – груз моих вериг. Земные радости навек перечеркнул Хафиз. В тот день он гимн любви к Тебе сложил – и велик.

 

«Звени, сладкозвучного чанга струна – еще, и еще, и опять…»

Звени, сладкозвучного чанга струна – еще, и еще, и опять! Проси веселящего душу вина – еще, и еще, и опять! С красивою куколкой сидя вдвоем, с ее обольстительных уст Срывай поцелуи в саду дотемна – еще, и еще, и опять! Как может непьющий вкусить от плодов любви, красоты бытия? Да будет заздравная чаша полна – еще, и еще, и опять! Богатствами запахов, звуков, картин меня одарила любовь Без счета, как золотом дарит казна, – еще, и еще, и опять! О ветер рассветный, лети в тот квартал, где милая сердцу живет! Пускай вспоминает Хафиза она – еще, и еще, и опять!

 

«О ветер счастливый, в квартале предутреннем этом, известном тебе…»

О ветер счастливый, в квартале предутреннем этом, известном тебе, Любимой окно отыщи по особым приметам, известным тебе. Ты – вестник свиданья, с надеждой гляжу тебе вслед. Лети не с приказом, а с тайным сердечным приветом, известным тебе. Скажи: «Без тебя иссякает моя драгоценная жизнь! Открой свой рубин, поделись им с несчастным поэтом, известным тебе». Я так написал, чтобы смысл этих строчек понять Не смог бы никто из людей, не владея секретом, известным тебе. Твой образ – как меч, как в пустыне – мечта о воде… Убей меня жаждой, мечом или самым жестоким ответом, известным тебе. Связал все надежды я с поясом шитым твоим, С одним драгоценным, под поясом скрытым, предметом, известным тебе. В любви равноценны, Хафиз, и персидский, и тюркский язык. Достоин предмет на любом языке быть воспетым, известным тебе.

 

«Ради родинки смуглой одной, одного благосклонного взгляда…»

Ради родинки смуглой одной, одного благосклонного взгляда Я отдам Самарканд с Бухарой и в придачу – богатства Багдада! Виночерпий, мне чарку налей! Ибо нет среди райских полей Цветников Мосаллы, нет в раю берегов Рокнабада. Озорное дрожанье ресниц этих «сладостных дел мастериц» Похищает покой из сердец, словно спелую гроздь винограда. Красота – как звезда в высоте. И любовь не нужна красоте. Не нужны совершенству румяна, духи и помада. Как Иосиф, пленительна ты! По расцвету твоей красоты Понял я, что стыдливость и честь для нее – не преграда. Проклинать меня можешь, хулить – я тебя не устану хвалить, Ибо в сладких устах и горчайшее слово – услада. Слушай мудрый совет (все, что вымолвит старый поэт, Для неопытной юности – лучшая в мире награда!): Музыкантов зови, пей вино! Смысла жизни понять не дано. Велика эта тайна – искать объясненья не надо. О Хафиз! Ты газель вдохновенно сказал – жемчуга нанизал, Чтоб от зависти в небе рассыпали перлы Плеяды…

 

«Словно солнце на восходе – чаша полная вина…»

Словно солнце на восходе – чаша, полная вина. Красота тюльпаноликой расцвела, озарена. Ветер треплет завитушки гиацинтовых кудрей, Вся лужайка ароматом упоительным полна. Неуместно ночь разлуки в день свиданья поминать, Рукопись моих страданий, словно саван мой, длинна. На подносе небосвода нам халвы не подадут, Чаша горьких испытаний – наслаждения цена. Если ты не хуже Ноя можешь бурю перенесть — Зло отступит и настанут безмятежны времена. Той жемчужины чудесной ты вслепую не найдешь — Лишь при помощи Господней извлечешь ее со дна. До Хафизовой гробницы долетит свиданья весть — Тысячу исторгнет вздохов из его груди она.

 

«Любовь – религия моя. Так небеса велят…»

Любовь – религия моя. Так небеса велят. Вот отчего печаль и боль мне сердце веселят. Лишь душу видящим очам ты открываешь лик. Когда настанет мой черед увидеть сей обряд? С тех пор как я обрел язык благодаря любви, О славе и красе твоей мои уста твердят. Молю я: одари меня, владыка, нищетой! Всегда готов к опале тот, кому благоволят. А ты, придворный, не болтай о близости своей К султану – в сердце у меня шатры его стоят. Подобен розам мугильян на всем пути к тебе. Кааба помыслов моих – чей услаждает взгляд? От блеска лика твоего – вся красота небес, А россыпь светлых слез моих – подобие Плеяд! Оставь побасенки, Хафиз, владыку не гневи, Ведь для тебя не вечный стих, а винный кубок свят!

 

«Я пьян любовью – дайте мне бокал!..»

Я пьян любовью – дайте мне бокал! Хмельной от страсти – винопийцей стал. Я пьян ее глазами – где же чаша? Уста любимой холодны, как лал. Пусть снимет покрывало, ибо луны Ее ланит не терпят покрывал. Я стал дверным кольцом, чтобы соперник Меня от двери милой не прогнал. Ты думаешь – я ждал твоих объятий? Я твоего лишь лицезренья ждал! Миража блеск, Хафиз, тому, кто жаждал, Ни разу утоления не дал…

 

«Да не забудется вовек твой взгляд, блиставший янтарем…»

Да не забудется вовек твой взгляд, блиставший янтарем, Украдкой письмена любви читавший на лице моем. Да не забудется вовек, как ты склонилась, вняв мольбе, И воскресила, как Иса, наполнив новым бытием. Да не забудется вовек, как щеки вспыхнули твои — И сердце стало мотыльком, спаленное твоим огнем. Да не забудется вовек, как обещал блаженство мне Веселый кубок губ твоих с расплавленным рубином в нем. Да не забудется рассвет, когда мы оба во хмелю Не замечали никого. Был только Бог – да мы вдвоем! Да не забудется вовек, как ты смеялась, опьянев, — А для меня на том пиру лишь ты была хмельным питьем. Да не забудется вовек, как ты решилась наконец И месяц молодой бежал гонцом при стремени твоем. Да не забудутся те дни, те пьяницы, тот харабат… Той святости, той чистоты мы и в мечети не найдем. Да будут вечно жить стихи, которые сложил Хафиз, Как жемчуг, в памяти людей, идущих истинным путем!

 

«Ты похожа на зарю, я – на тусклую свечу…»

Ты похожа на зарю, я – на тусклую свечу, Улыбнись – и я тебе душу навсегда вручу! Полон радостных надежд, распахнул я двери глаз. Ты уходишь с глаз долой – замыкаюсь и молчу. В сердце выжжено клеймо вьющихся твоих волос: В их фиалковом лугу схоронить себя хочу. Все прощу тебе за то, что из памяти моей Не уходишь ты, когда в скорби дни свои влачу. Хоть черны мои глаза – слезы светлые текут. Дни и ночи плачу я – за любовь свою плачу. О блистательный кумир! Раб коварства твоего, Раненой своей души я вовек не излечу. Стану прахом – ветром стань, на Хафизов прах дохни: Я со смертного одра, саван разодрав, вскочу!

 

«Лунный свет красоты – от сияния этих ланит…»

Лунный свет красоты – от сияния этих ланит, Совершенством своим эта ямочка душу пленит! Отлетит ли душа? Или с губ возвратится назад? Как прикажет мой шах? Как владыка души повелит? Ах, настанет ли день, когда скорбное сердце мое К этим змеям-кудрям припадет и любовь утолит? Нет мне счастья вдали от прекрасных нарциссов твоих. Тем, кто пьян от любви, целомудрие лишь повредит. Выбирай, мой кумир, между мной и свободой своей. Распоясалось сердце – грабеж в моем доме чинит! Может быть, наконец от сияния славы твоей Мое счастье проснется, которое издавна спит? Ты мне с ветром пришли аромат этих розовых щек, Запах райских садов с ветерком до меня долетит… Долгих лет и удач, виночерпий на царском пиру, Я желаю тебе – хоть бокал у меня не налит. Направляясь ко мне, не испачкай одежды в крови — Ведь на этом пути не один обреченный убит. Ты послушай меня и Хафиза к себе призови: «Сахар сладостных уст пусть дарует нам славный пиит!»

 

«Улыбаясь, напевая томным голосом газель…»

Улыбаясь, напевая томным голосом газель, Вся – соблазн, вся – нараспашку, кудри вьются, в чаше – хмель, С дерзким вызовом во взоре, с извиненьем на устах — В полночь милая явилась и уселась на постель. «Спишь ли? – жалобно спросила, спящего растормошив. — Спишь один, любовник страстный? Спишь без милой? Неужель? Любит тот, кто до рассвета пьет с возлюбленной вино, А предатель – тот, кто с чашей в ссоре несколько недель!» Прочь, аскет! Не придирайся к нам, любителям вина, — Небо лучшего подарка не дарило нам досель. Мы сегодня полной чашей выпьем все, что бог нальет, Безразлично: берег райский или пьянство – наша цель. Сколько в эту ночь запретов ты переступил, Хафиз! В чаше хмель – всему виною и волос любимой хмель…

 

«Любовь – словно море. Спасенье пловца…»

Любовь – словно море. Спасенье пловца В одном: полагаться на милость Творца! Блаженство – бездумно отдаться стихии! Гадать об исходе – не дело гребца. Рассудку скажи: «Помолчи, надзиратель! В любви неуместен совет мудреца». Глаза твои знают, что в сердце стрелою Сразило меня не созвездье Стрельца. Лишь чистый душой, а не каждый достоин Допущенным быть к созерцанью Лица. Путь к тайному кладу, открытый для ринда, Не многим из смертных открыт до конца. Красавиц не трогают слезы Хафиза: Дивлюсь я – у них из гранита сердца!

 

«Я сказал: «Душа тоскует!»

Я сказал: «Душа тоскует!» Ты: «Лиха беда начало!» «Будь моей луной!» – просил я. «Если выйдет!» – отвечала. Я сказал: «Завесой черной солнце скрыли эти кудри». Ты сказала: «Если веришь – Бог откинет покрывало!» Я сказал: «У верных солнцу верности бери уроки!» Ты сказала: «Луноликим твой совет подходит мало». Я сказал: «Хочу напиться я из уст твоих нектара». Ты сказала: «Если жаждешь – гордый нрав смири сначала». Я спросил: «Когда с тобою заключим мы перемирье?» Ты сказала: «Не усердствуй, если время не настало». Я сказал: «Глаза закрою, чтобы образ твой не видеть!» Ты в ответ: «Ночному вору только ночи не хватало!» Я сказал: «Благоуханьем сада райского дохнуло!» Ты сказала: «Дунул ветер из заветного квартала!» Я сказал: «Сколь благодатно наслажденье для Хафиза!» «Не болтай, – ты отвечала. – Это только лишь начало!»

 

«Не рвись, о сердце, из оков любви и пития…»

Не рвись, о сердце, из оков любви и пития — В них отдохнешь от бытия и от небытия! Аскета встретишь – продолжай любить и пить вино. Служи любому богу, лишь – не собственному «я». Незрелость собственной души – безверья верный знак. За это строже, чем за грех, карает Судия. Самовлюбленность позабудь, коль хочешь мудрым стать. В победе над гордыней суть святого жития. Не силою доволен будь, а слабостью своей. В сто раз здоровья твоего ценней болезнь моя. Не помышляй о небесах, поверженный во прах. Считает бедствием гордец так низко пасть, как я. Я горечь жизни не сравню со сладостью ее. Смеется роза, на шипы обиды не тая. О забулдыги, о Хафиз, лобзающий бутыль! Доколь мы лихоимцев власть должны терпеть, друзья?

 

«Кто сорвет покрывало с тебя, чаровница?..»

Кто сорвет покрывало с тебя, чаровница? Кто насыплет зерна тебе, райская птица? Сон бежит от постели моей, как представлю, В чьих объятьях тебе нынче сладостно спится. Мало общего между возжаждавшим мною И тобою, что кары небесной боится. О хмельные глаза, о злодеи с ножами! Как легко этим сладким вином опьяниться! Ловчий сокол – не праведник и не святоша. Мечут в сердце греховные стрелы ресницы! Ты не слышишь моих заклинаний и стонов — Так высок неприступный престол твой, царица! Дай огня, не гневи всемогущего Бога — Пусть влюбленного сердца дворец озарится! Злые духи миражем людей обольщают. Берегись! Нет в пустыне воды, чтоб напиться! Прежде чем добредем мы до старости нашей, Сколько раз мы успеем в пути заблудиться! Я не тот, кто задумал бежать из неволи. Цель Хафиза одна – госпоже покориться…

 

«Та смугляночка, с которой я вкусил все наслажденья…»

Та смугляночка, с которой я вкусил все наслажденья, Радость с пьяными глазами – только в ней залог спасенья! И хотя на свете много обольстительных красавиц, — Только в ней равно прекрасны и уста, и их реченья. Дивный лик, талант великий, и при этом – непорочность! В ней все помыслы Аллаха воплотились, вне сомненья. Есть на этом дивном лике родинка над верхней губкой… Это – гибель для влюбленных, это – знак уничтоженья! Видит Бог: моя смуглянка собирается в дорогу! Как же раненое сердце будет жить без утешенья? Как втолкуешь вам такое: та, которая убила, Лишь она одна владеет дивным даром воскрешенья! Можешь смело полагаться на почтительность Хафиза, Ибо ты великодушна и достойна уваженья.

 

«Я в реки превращу глаза, терпенье возвращу пескам…»

Я в реки превращу глаза, терпенье возвращу пескам, Я сердце грешное свое швырну в морские волны сам. Из сдавленной грехом груди я извлеку палящий вздох, Чтоб искупительным огнем испепелить твой грех, Адам. Я ранен огненной стрелой. Дай мне вина, чтобы спьяна Узлы на поясе твоем я уподобил Близнецам. На Сулейманов трон плесну из чаши влагою хмельной И рокот чанга вознесу я к светозарным небесам. Основа счастья моего – там, где любимая моя. Стараться буду поскорей я тоже оказаться там. Скорее пояс развяжи, в короне солнечной луна, Чтобы скатилась голова влюбленного к твоим стопам. Хафиз, откладывать не смей на завтра счастья своего: Ошибка и великий грех – доверить жизнь свою часам.

 

«Ты видишь, до чего доводит людей тоска, как ночь черна?..»

Ты видишь, до чего доводит людей тоска, как ночь черна? Когда любимая уходит – что с нами делает она?! Какие игры развернулись вокруг нарциссов этих глаз! И люди трезвые свихнулись и захмелели без вина. Из-за жестокости любимой у слез горючих – цвет зари: Звездой судьбы неумолимой меж нас резня учинена. Во мраке молния сверкнула из полога шатра Лейли — Сожженная душа Маджнуна теперь навек омрачена. Саки, налей мне кубок пенный! Ведь автор книги бытия За той завесой сокровенной Бог знает что творит спьяна! Он золотом по небосводу все наши судьбы начертал, Но не дано людскому роду понять, что значат письмена. В Хафиза молния попала! В груди – мучительный огонь. Друзья, что с вашим другом стало? Он пел в былые времена.

 

«Где благочестье – и где я, хмельной?..»

Где благочестье – и где я, хмельной? Длинна дорога между им и мной! Что общего меж риндом и аскетом? Там – проповедь, здесь – чанг звенит струной. Противны мне и рубище, и келья. Где чаша с хмелем? Где кабак родной? Дни радостных свиданий миновали… Где ласковый укор? Где взор шальной? Что может враг в твоем лице увидеть? Где гаснущий ночник? Где свет дневной? О, ямочка на круглом подбородке! Где здесь ловушка? Где капкан стальной? Пыль у твоих дверей – сурьма для глаза. Где выход мне найти? Где путь иной? Спокойствия и сна Хафиз лишился. Где сон? Где утешенье? Где покой?

 

«Если выпадет мне счастье быть с тобой наедине…»

Если выпадет мне счастье быть с тобой наедине, Я упьюсь вином свиданья, утоплю печаль в вине. Горькое вино аскета душу мне не веселит, А от жгучих поцелуев вся душа моя в огне. Ты для пьяниц расточаешь сахар губ и глаз вино, Разреши и мне, хмельному, пить с другими наравне. Я сойду с ума от страсти: каждой ночью до зари Я веду с луной беседу, вижу милую во сне. Даже пыль под каблуками жаждет милостей твоих, Я же – твой слуга давнишний. Вспомни, пери, обо мне! Не ко всем ловцам в капканы слово редкое идет. Редкие слова – фазаны. Мастер – сокол в вышине. Коль стихов моих не ценишь – расспроси у знатоков: Сам Мани хотел купить их по неслыханной цене. Не Хафиз, а я, беспутный, научу тебя, как стать Собутыльницей Плеядам, собеседницей луне!

 

«Я звал друзей, взывал я к состраданью…»

Я звал друзей, взывал я к состраданью — Друзья не вняли моему рыданью. Я ждал: когда же дружбы плод созреет? — Как садовод, привыкший к ожиданью. Не в правилах моих болтать впустую — Тебя не стану осыпать я бранью. Твой взор приучен к хитростям военным, А я тебя считал невинной ланью! Не жалуюсь. Любви не изменяю. Не призываю страждущих к восстанью. Краса твоя, как роза, расцветает Благодаря такому обожанью. А я, поскольку ты любвеобильна, Жду случая склонить тебя к свиданью… Скажи: «Ты сам, Хафиз, мне сердце отдал — Я никого не облагала данью!..»

 

«Грудь от сердечного огня, всю ночь горя, сгорела…»

Грудь от сердечного огня, всю ночь горя, сгорела. Такой огонь был в очаге – часть алтаря сгорела. И тело плавилось всю ночь, как воск, вдали от милой, А от любви душа моя, твой лик узря, сгорела. Свечою яркою зажглось от слез горючих сердце И, мотыльком вокруг огня всю ночь паря, сгорело. Закаялся я пить вино – душа моя от горя Тюльпаном черным без питья, зарок коря, сгорела. Мои терзания поймут лишь родственные души: Как весть подать, что спесь моя, себя смиря, сгорела? Бродягой горьким нарекла меня хмельная влага — Обитель разума, вино боготворя, сгорела. Оставь испытывать судьбу, назад вернись, чтоб око От радости зажглось, Творца благодаря, сгорело! Брось глупости болтать, Хафиз, бери скорее чашу: Ведь мы с тобой не спали ночь – и свечка зря сгорела…

 

«Расцветшей розе говорит влюбленный соловей…»

Расцветшей розе говорит влюбленный соловей: «Не зазнавайся! В цветнике есть много роз милей». Смеется роза: «Пусть ты прав, но любящий вовек Подобных слов не говорил возлюбленной своей!» Кто жаждет пить из этих уст – тот осужден судьбой Сверлить ресницей жемчуг слез до окончанья дней. Тот в жизни запаха любви ни разу не вдохнул, Кто бородою кабака не вымел до дверей. Вчера, когда в земном раю рассветный ветерок По воле страсти разметал венок ее кудрей, Я прорицателя спросил: «Что звезды говорят?» А он в ответ: «Увы! Померк огонь звезды твоей!» Слова любви всегда с трудом приходят на язык. Довольно праздной болтовни! Саки, вина налей! Что делать, коль сердечных мук не в силах скрыть Хафиз? Унес рассудок в океан соленых слез ручей…

 

«Сегодня – Откровенья ночь!..»

Сегодня – Откровенья ночь! Об этом звезды говорят: Счастливое для наших дел расположение Плеяд. О том, чтоб руки подлецов не трогали ее волос, Молитву каждый божий день смиренные уста творят. О, эта ямочка-силок на подбородке у нее, И тысячи погибших душ – на шее, как жемчужин ряд! Увидев этот светлый лик, себя на стойкость испытай. И солнце ходит вкруг нее, покуда небеса горят. Кем стану в свите у нее я, оседлавший муравья? Рассветный ветер оседлав, за нею всадники летят. Я верноподданный ездок, с лицом – как зеркало луны. Одна лишь пыль из-под копыт – моя одежда, мой наряд. Высокая досталась честь каламу-ворону: писать Прилежно имя божества. Да будет этот жребий свят! Я разлучаться не хочу с вином и лалом алых уст. Таков уж, ты меня прости, моей религии обряд! Любую боль снесет Хафиз – лишь усмехнулся краем губ, Хоть сердце стрелами насквозь ресницы божества пронзят!

 

«Пошел я в сад поразмышлять на воле…»

Пошел я в сад поразмышлять на воле. Там голос соловья звенел от боли. Бедняга, как и я, влюбленный страстно, Над розою стонал… Не оттого ли, Что вся она в шипах? Бродя по саду, Я размышлял о соловьиной доле. Из века в век одна и та же песня: Она – в шипах, а он – в слезах. Доколе? И что мне делать, если эти трели Меня лишают разума и воли? Ни разу люди розы не сорвали, Чтобы шипы им рук не искололи. Увы, Хафиз! Нет счастья в этом мире, Нет утоленья нам в земной юдоли…

 

«Нет спасенья от муки – спасите!..»

Нет спасенья от муки – спасите! Нет лекарств от разлуки – спасите! От красавиц, от их произвола, От жестокой любовной науки – спасите! За один поцелуй – четвертуют, Жилы вытянут просто от скуки – спасите! Правоверные, где ж избавленье От моей кровожадной подруги? Спасите! Как Хафиз, я брожу и стенаю, Заломивши в отчаянье руки: «Спасите!»

 

«Рассвет забрезжил… В голове – туман…»

Рассвет забрезжил… В голове – туман. Неси вина, не стой как истукан! Скорей, друзья, бокалы наполняйте — Росой уже наполнился тюльпан! С лужайки райский ветерок повеял… Скорее пейте, кто еще не пьян! Налей вина, подобного рубину, — На троне роза распрямляет стан. О милая, твои уста и зубы — Как соль на боль моих душевных ран! И в этот час привратник в харабате Захлопывает двери, как капкан! Спеши попасть в него перед закрытьем, Стучи, кричи: «Эй, отвори, тиран!» Судьба-красотка сбросит покрывало! Не плачь, Хафиз, не сетуй на обман.

 

«Виночерпий, сияньем вина озари мою чашу скорей!..»

Виночерпий, сияньем вина озари мою чашу скорей! Веселей, музыкант, ибо кончилось время скорбей! В полной чаше на донышке вижу любимой лицо. Сладко пить из нее. Как мне жалко непьющих людей! Никогда не умрет тот, кого воскресила любовь. Быть бессмертным и мне суждено до конца моих дней. Сколько стройных красавиц дарило мне ласковый взор! Всех затмил кипарис, остальных кипарисов стройней. Как прекрасно быть пьяным от взгляда пленительных глаз! Я отбросил узду – становлюсь все пьяней и пьяней. В День Возмездия, шейх, от твоих «разрешенных хлебов» Больший будет ли прок, чем от влаги «запретной» моей? Ветер, к милой лети! Прошуми над ее цветником, О влюбленном поэте красавице мысли навей. Все пройдет! – ей скажи. – Время память о милом сотрет. Для чего же меня забывать преждевременно ей? Безграничны, как море, щедроты Кавама-Хаджи! Месяц – словно кораблик в просторах небесных морей, Зерна слез из очей рассыпай неустанно, Хафиз: Может, птица свиданья твоих не избегнет сетей…

 

«Как мне тебе пересказать желание мое?..»

Как мне тебе пересказать желание мое? Тайник твоей души познать – желание мое. Я невозможного хочу. Мою любовь к тебе От всех соперников скрывать – желание мое. Дарованную мне судьбой единственную ночь С тобою до утра не спать – желание мое. Ах, как бы я сверлил всю ночь жемчужное зерно! С морского дна его достать – желание мое. О ветер утра, помоги мне в эту ночь любви! Рассвет тюльпанами устлать – желание мое. Пасть пред возлюбленною ниц и стрелами ресниц Пыль на дороге подметать – желание мое. На горе всем моим врагам, соперникам моим, В стихах Хафизу равным стать – желание мое.

 

«Убей кокетством сердце, сделай милость…»

Убей кокетством сердце, сделай милость: Оно само в силки кудрей стремилось! Коль станешь исполнять мои желанья — Остерегись, чтоб стража не явилась! Мое желанье ночью – словно свечка, Которая, сгоревши, испарилась… Ведь говорил я: «Не влюбляйся в розу — Она давно сама в себя влюбилась!» Не нужен мускус ей – благоуханье С рожденья от ее одежд струилось. Забудь дорогу в дом «хозяев мира», Чтобы душа в тиши уединилась. Сгорел Хафиз от страсти – но обетам В сгоревшем сердце верность сохранилась!

 

«Познанья тайный враг…»

Познанья тайный враг, ханжа в сужденьях строг: Винит меня в любви, как впавшего в порок. Поверь: любовь – не грех! Любовь – венец творенья — Грехом считает тот, кого обидел Бог. О милая моя! Твоим благоуханьем Сильнее, чем вином, пропах наш погребок. Пожалуй, лишь Сохейб сумел бы уклониться От стрел твоих очей, кокетливый стрелок. Склонись ко мне! Поверь: согласие влюбленных — Ключ от дверей любви, закрытых на замок. Пастух долин любви достоин поощренья: Он честно за тебя служил немалый срок. Все ведает Хафиз о жизни и о смерти, Рассказ его из глаз исторгнет слез поток.

 

«Без любви весна не хороша…»

Без любви весна не хороша. Чаша без вина не хороша. И лужайка сада без любимой, Хоть и зелена, – не хороша. Роза? Но без трели соловьиной Даже и она – не хороша. И картина без моей любимой С ликом, как луна, – не хороша. Без объятий и без поцелуев Лучшая жена не хороша. Жизнь, Хафиз, что мелочь: для нисара Не годна, скудна, не хороша.

 

«Я верю: счастья птица в мой залетит силок…»

Я верю: счастья птица в мой залетит силок, Коль милая решится ступить на мой порог. Коль в чаше отразится любимое лицо — От радости я шапку швырну под потолок! Когда не может ветер проникнуть в твой дворец — Как передать любимой хотя бы пару строк? Душа моя смирилась, я перестал мечтать, Что мне источник счастья подарит хоть глоток. «На душу не надейся! – твой локон мне сказал. — Душа попала в сети, раскинутые впрок». Не покидай страдальца, по Книге погадай: А вдруг счастливый жребий мне уготовил рок? Когда луна желаний взойдет на небеса, На крышу нашу хлынет сияния поток. Пыль твоего квартала где б ни вдохнул Хафиз — Его души коснется блаженства ветерок!

 

«Похитил прекрасный нарцисс навек мою душу и мысль…»

Похитил прекрасный нарцисс навек мою душу и мысль. Навек мою душу и мысль похитил прекрасный нарцисс. Лишь губ твоих розовых близ душа оживает моя. Душа оживает моя лишь губ твоих розовых близ. О пери, любой твой каприз – цветник наслаждений моих, Цветник наслаждений моих – о пери, любой твой каприз. О сердце, как мы увлеклись, как горестно страждем о ней! Как горестно страждем о ней, о сердце, как мы увлеклись! Миср – твоя красота, а я – ханаанский Юсуф. Я – ханаанский Юсуф, а красота твоя – Миср. Кипарис моего цветника – твой стройный пленительный стан. Твой стройный, пленительный стан – моего цветника кипарис. Я – сладкогласый Хафиз, подари мне свою красоту. Подари мне свою красоту, ведь я – сладкогласый Хафиз!

 

«Лика твоего не видно – а поклонников не счесть…»

Лика твоего не видно – а поклонников не счесть. Воспевают нерасцветшей розы красоту и честь. Что же странного, что в толпах почитателей твоих Будет лишний нищий странник на поклон к святыне бресть? В харабате или в келье – одинакова любовь. Каждый светлый луч во мраке – о тебе благая весть! Похваляться аскетизмом, отрешиться от любви — Всё равно что христианский крест всю жизнь покорно несть. Чем и как твое вниманье мне, влюбленному, привлечь? Если это – род недуга, то искусный лекарь есть. Не напрасен плач Хафиза, не напрасен скорбный стон: С горя часто удается стих прекрасный произнесть!

 

«Проповедники блистают благочестьем в Божьем храме…»

Проповедники блистают благочестьем в Божьем храме, А тайком совсем другими занимаются делами. У мудрейшего спросил я: «Отчего святоши эти, Призывая к покаянью, каются так редко сами? Неужели словоблуды, угрожая страшной карой, Сами в Судный день не верят и лукавят с небесами?» Господи, поставь на место этих пастырей незваных: Пусть развратники своими занимаются ослами! Я – прислужник старца магов в кабаке, где нищий дервиш Посыпает вместо праха голову себе деньгами. Приходи к нам, неимущий, ибо в этом харабате Люди, выпив чашу хмеля, укрепляются сердцами. Такова краса владыки, что одни из нас убиты, А другие от восторга в прах склонились головами. Изгони из сердца страсти – пусть идут в другое место; Властелин души не может жить в одном дому с грехами! В драгоценностях менялы вечно будут смыслить мало И стекляшки бус ослиных будут путать с жемчугами. У порога харабата прочитай молитву, странник, Ибо духа опьяненье в этом доме правит нами. Поутру с небес раздался голос: «Те из вас святые, Кто Хафиза поминает благозвучными стихами!»

 

«Не стоит этот мир одной слезинки нашей…»

Не стоит этот мир одной слезинки нашей. Блажен аскет, хиркэ за ковш вина продавший. За святость не дадут и чарки в харабате, А коврик для молитв не стоит дружбы с чашей. Соперник мой твердил: «Не верь слезам поэта!» Мол, пыли у дверей не стоит низко павший… Как всех к себе влекут держава и корона! Но павшей головы не стоит трон монарший. Я вздумал морем плыть, но всех жемчужин мира Не стоит ураган, мой парус разорвавший. Страданий войск твоих не стоит блеск победы, Поверь, о властелин, весь мир завоевавший! Будь нищим, как Хафиз, презри тщету мирскую. Велик не взявший все – а все другим отдавший.

 

«Наставник наш, распутства стойкий враг…»

Наставник наш, распутства стойкий враг, Покинувши мечеть, зашел в кабак. Как нам, ученикам, теперь молиться И обращать лицо к святыне как? Нам и подавно место – в харабате! Должно быть, это свыше тайный знак. Узнав, как хорошо нам в этих путах, Мудрец иных не пожелает благ. Твой лик явил нам «чудо милосердья», Забыли мы, что значит «зло» и «мрак». Расплавится и каменное сердце — Так мы вздыхаем и стенаем так! Загнать всем миром в сети птицу сердца Пытались мы – и не могли никак. Хафиз, тебя пронзили стрелы вздохов? Остерегайся этих стрел, простак!

 

«В саду весны блистанье утром рано…»

В саду весны блистанье утром рано. Принес мне ветер вести от тюльпана. О ветер, донеси мои приветы До розы, кипариса и рейхана. Когда бы знала о моем смятенье Луна, чей локон – вроде чоугана! Боюсь я тех застольцев в харабате, Кто над чужой бедой смеется пьяно. Будь другом божьих слуг. Ковчегу Ноя Откроется земля средь океана. И корки хлеба не проси у неба, Оно не кормит, а казнит нас рьяно. Я выместь пол ресницами согласен Пред красотою мага-мальчугана! Проникнуть в тайну мира не пытайся, Твой слабый ум – орудие обмана. Тем, чья постель последняя – могила, Что проку от высокого эйвана? Зачем темницу ты благословляешь, О царь Египта, месяц Ханаана? Зачем жгутами заплетаешь косы? Какая страсть смутила дух султана? Гуляй, Хафиз, будь пьяным и веселым И в западню не превращай Корана!

 

«Пусть проповедник городской взошел на пьедестал…»

Пусть проповедник городской взошел на пьедестал — Пустые речи говоря, он праведным не стал. И человеком зверь не стал, хотя не пьет вина. Быть милосердным не ленись – не так уж ты устал. Доступен жемчуг должен быть для множества людей, Чтоб перлом редкостным никто подделку не считал. Величье – в собственных делах, а не в людской молве. За Сулеймана сатану никто не принимал. Я проповедую любовь. Ученья моего Ничто не в силах сокрушить – оно прочнее скал. Она сказала: «Утолю желания твои». Дай Бог, чтоб слов своих кумир обратно не забрал! Ты – мироздания венец. Я Господа просил, Чтоб он меня твоим лицом напрасно не смущал. Пылинка малая – и та, как говорил Хафиз, Не засияет на свету, коль света Бог не дал!

 

«Я вспомнил свод твоих бровей…»

Я вспомнил свод твоих бровей как раз перед намазом, И застонал, и позабыл я все молитвы разом. Не жди терпенья от меня и самообладанья: Исчезла сдержанность моя и помутился разум. Вино процежено, пришла пора любви и хмеля, Настало время соловьям петь хором звонкогласым. Повсюду аромат любви к нам ветерок доносит, На розах – капельки росы, подобные алмазам. Покои брачные готовь, довольна будь судьбою, Встречай, невеста, жениха – не огорчай отказом! Мир приукраситься спешит, надеть наряд зеленый. Лишь ты красива без прикрас – твой облик чужд прикрасам. Плодами отягощены фруктовые деревья. Бесплодный счастлив кипарис – ничем ни с кем не связан. Певец, чтоб я не позабыл любовные обеты, Хафиза лучшую газель спой с чангом или с сазом!

 

«Поменьше знайся с тем, кто о душе хлопочет…»

Поменьше знайся с тем, кто о душе хлопочет, Не презирай того, кто жить беспечно хочет. Ты тонок, ты умен – от близкого общенья С носящими хиркэ тоска тебя источит. Я вижу только грязь на рубище аскета, Который кару нам и Страшный суд пророчит, Большого нет греха в веселой жизни ринда И в том, что свой кафтан буян вином омочит. Иди-ка погляди на этих лицемеров: «Кровь сердца» пьют они, барбат струной рокочет. Коль налил мне вина – не подливай мне яду. Питье вдвоем со мной тебя не опорочит. Садись, но берегись горячности Хафиза — В его груди всегда котел страстей клокочет!

 

«Врачам я жаловался зря…»

Врачам я жаловался зря — Не помогли мне лекаря. Пусть от стыда краснеет роза, Любовью ветрено соря! Я свой недуг поведал другу, Об излечении моля. Дай Бог очам опять увидеть Лик милой, светлый, как заря. Любовь – как ларь, и нет печати На крышке этого ларя. Так сделай доброту законом: Дари и нищим, всем даря! Хафиз, мужей ученых слушай — Тогда страдать не станешь зря.

 

«Свидетель мохтасеб, я не из тех…»

Свидетель мохтасеб, я не из тех, Кто враг вина и чувственных утех! Я, грешник, часто каюсь. Но весною Не пить и не любить красавиц – грех. В саду весной я книгу не листаю, А наслаждаюсь розой без помех. Не замочу одежд в ручье богатства, Хоть в нищете моей не счесть прорех. О милостях судьбу молить не буду — Я в бедности своей богаче всех. От злого рока не ищу защиты: Огонь любовной страсти – мой доспех. Достиг я, грешный, соглашенья с чашей. Что мне укор аскета? Просто смех! Я сыплю жемчуг слез… Коль так богат я — К чему удача мне? Зачем успех? Коль чаша – веха по дороге к раю, Не надо мне иных, небесных вех. Впустую не заигрывай с Хафизом: Его не проведешь – он не из тех!

 

«Ты знаешь ли, о чем ведут беседу чанг и уд?..»

Ты знаешь ли, о чем ведут беседу чанг и уд? «Украдкой пей, тайком люби – порядок нынче крут! Украли славу у любви и смелость у сердец, Ханжи влюбленных волокут на ханжеский свой суд. Зороастрийцев-стариков винят в питье вина! Как видно, мало юных им – и стариков не чтут. Грех пить, грех думать о любви… Все грех, да грех, да грех!» Рыдая горько, чанг и уд свой разговор ведут. О философском камне встарь мечтали мудрецы, Но не нашли его. Едва ль глупцы его найдут! Перед закрытой дверью мы, заблудшие, стоим. Что там, за дверью? – мучит нас пустых догадок зуд. Вот почему дороже царств один влюбленный взгляд! Красотки за свою любовь недорого берут. Как счастья нам достичь? Один – все валит на судьбу, Другой твердит: «Все перетрут терпение и труд». Не думай, смертный человек, что прочен этот мир. Изменчивость – его закон. Ничто не вечно тут. Пей, с лицемеров не бери примера, о Хафиз! И шейх, и муфтий, и мулла, и мохтасеб – все врут.

 

«Два друга сердечных, два мана хмельного вина…»

Два друга сердечных, два мана хмельного вина, Старинная книга, лужайка в саду, тишина — О жребий счастливый! Ничто не сравнится с тобой — Ни сила, ни слава, ни полная злата казна. Предать ради них этот рай – все равно что продать В Египет Иосифа: слишком ничтожна цена! Приди! Не изменится мир от поступков твоих и моих, Греховность моя твоему аскетизму равна. Злой ветер событий свистит над моим цветником, Прилежный садовник – забыл я цветов имена. В Джамшидовой чаше не видно отрадных картин — Невиданных бедствий в той чаше картина видна. Как после самума, поломаны стебли цветов, Живая ограда из вьющихся роз снесена… Терпи, мое сердце, тебя не покинет Господь, Тобой, драгоценным, не будет владеть сатана! Чем платит мне небо за верную службу мою? Где милая сердцу? В руках негодяев она! Испортился нрав у судьбы в это смутное время, Хафиз. Где мысль мудреца? Где поэзия? О времена!

 

«Вошла в обычай подлость. В мире нету…»

Вошла в обычай подлость. В мире нету Ни честности, ни верности обету. Талант стоит с протянутой рукою, Выпрашивая медную монету. От нищеты и бед ища защиты, Ученый муж скитается по свету. Зато невежда нынче процветает: Его не тронь – вмиг призовет к ответу! И если кто-то сложит стих, подобный Звенящему ручью или рассвету, — Будь сей поэт, как Санаи, искусен — И черствой корки не дадут поэту. Мне мудрость шепчет: «Удались от мира Замкнись в себе, стерпи обиду эту. В своих стенаньях уподобься флейте, В терпении и стойкости – аскету». А мой совет: «Упал – начни сначала!» Хафиз, последуй этому совету.

 

«Хоть прекрасна весна и вино веселит…»

Хоть прекрасна весна и вино веселит, Но не пейте вина – мохтасеб не велит! Сух верховный закон этих смутных времен. Пей тайком, пей с умом, делай ханжеский вид. Сядь, как дервиш, в углу, спрячь в рукав пиалу. Нынче мир не вином – алой кровью залит. Если пролил вино – смой слезами пятно, Дескать: «Праведник я! В мире правда царит!» Свод небес надо мной – образ кривды земной, Счастья здесь не найдешь – только сердце болит, Небеса – решето. Не спасется никто, Ни Хосров, ни Парвиз… Рок людей не щадит. Прочь отсюда – в Тебриз! Славен стих твой, Хафиз: Покорил он Шираз – и Тебриз покорит.

 

«Что лучше сада и весны на берегу потока?..»

Что лучше сада и весны на берегу потока? Чего мы, виночерпий, ждем? Налей хмельного сока! Суть сказок о живой воде, легенд о райских кущах — Не в том ли, чтобы от земли нас оторвать до срока? Знать сроков смертным не дано. Цени свою удачу: Миг счастья, выпавший тебе, считай подарком рока. Мы все висим на волоске, готовом оборваться. Жалей себя! Жалеть сей мир – не много будет прока. Кому под силу приоткрыть завесу вечной тайны? Молчи, соперник! Что тебе до вещих слов пророка? Кого я должен предпочесть – непьющих или пьяниц? Одной породы – и аскет, и жалкий сын порока. И если допускает Бог все наши прегрешенья — Что мы с тобой должны извлечь из этого урока? Хафиз хотел испить вина, аскет – воды Кавсара… Меж тем желанья божества запрятаны глубоко!

 

«Верный друг лозы запретной…»

Верный друг лозы запретной, благодарен будь Аллаху: Мохтасеб покинул землю – мир его сухому праху! Дочь лозы в кабак явилась – оботри-ка пот с бутылей, Чтоб о ней не говорили, будто спряталась со страху! Пригласи лечиться хмелем всех певцов любви в Ширазе, Чтоб никто из них с отвычки, зазевавшись, не дал маху! Ты, аскет благочестивый, не отмоешь винных пятен — Хоть в семи котлах бурлящих кипяти свою рубаху! Розовый бутон свиданья лепестки раскрыл под ветром И запел звонкоголосо – превратилась роза в птаху! Скромен будь, Хафиз! Иначе – твой успех припишут спеси. Не забудь, что злой завистник на тебя клевещет шаху…

 

«Окончен долгий пост – налейте мне вина!..»

Окончен долгий пост – налейте мне вина! Не нужен мне почет и слава не нужна. Подайте кубок мне! Великий пост помянем, Безвинные вином помянем времена. Напьемся допьяна, чтоб в голове смешалось: Какая мысль верна – какая не верна. Вдохнем тот аромат забытый, о котором Молились в кабаках с рассвета дотемна. Душа моя совсем без пьянства омертвела — Почуяв запах сей, вновь ожила она. Пусть вдаль спешит аскет, не знающий покоя, А ринд – свернет в кабак, забудет цель спьяна. Все золото души я на вино растратил, Теперь душа пуста, печальна и темна. Так дайте мне вина! Я жажду утоленья. Доколе мне страдать, стеная, как струна? Не продолжай, Хафиз! Дороги нет заблудшим, Чье чистое вино расплескано до дна…

 

«Я счастье здесь мечтал найти – а потерпел урон…»

Я счастье здесь мечтал найти – а потерпел урон. Пора пожитки собирать – и убираться вон. Я на себе одежды рвал, и руки я ломал, И плакал, и пылал, как лал, как розовый бутон. Внимала роза соловью вчера в моем саду, Всю ночь среди ветвей звучал его печальный стон: «О сердце бедное, терпи! Всесильный друг суров: К твоим поступкам и словам неблагосклонен он». Повержен бурею судьбы, не замочил ареф Одежд, хоть волны океан вздымал со всех сторон. Не будь несдержанным в речах, не нарушай обет, Коль хочешь, чтоб не покарал смутьяна небосклон. Ах, если б исполнялись все желания, Хафиз! Тогда бы и великий Джам не потерял свой трон…

 

«Я ушел – не знает сердце, ранено тобою…»

Я ушел – не знает сердце, ранено тобою: Долго ль суждено злосчастью быть моей судьбою. Я осыплю жемчугами ради глаз прекрасных Тех, кто от тебя прискачет с весточкой любою. Пусть с тобой пребудет верность – Бог со мной пребудет! Тщетно обращаюсь к небу с этою мольбою. Если взвесят наши вины – я оправдан буду, Но не будет оправданья твоему разбою. А в моем смятенном сердце не погасят страсти Даже все земные силы, изготовясь к бою! Я небесные скрижали разобью на части — Чтоб влюбленным не грозили небеса бедою. Пред моим изображеньем пери розоликой Розовый бутон в смущенье вянет сам собою… Отвечай, когда ширазцы спросят про Хафиза: «Он в слезах свой край покинул, изгнанный враждою!»

 

«Молитва о тех, кто в пути, – начало рыданий моих…»

Молитва о тех, кто в пути, – начало рыданий моих. Скитальцам подобен я сам, а стих мой – стенаниям их. Как вспомню о друге – слеза мои застилает глаза. Скитанья учили меня. Я – вечной дороги жених. Я помню родную страну и в сердце ее берегу, В кругу моих близких друзей ее берегу от чужих. В квартале чужих кабаков я знамя свое утвердил. Дорогу домой отыскать ты мне помоги, проводник! Когда ж я пойму, что грешно незрелых кумиров любить? Пусть свыше раздастся приказ, чтоб голос соблазна утих. Лишь утренний ветерок и ветер вечерней зари — Наперсники тайны моей. Свидетелей нету других. О ветер рассветный, повей мне с той стороны, где Шираз! Родной стороны аромат – живительный сердцу родник. Когда мы прощались с тобой, я плакал, а ты – упрекал… Кому же пожалуюсь я? Толпе ненавистников злых? Я слышал вчера на заре пленительный голос Зухры: «Будь славен, великий Хафиз, слагающий сладостный стих!»

 

«Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится – не плачь…»

Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится – не плачь. «Убогая хижина в розовый сад превратится – не плачь». Вернется покой в эту душу, хлебнувшую горя, Смятенное сердце по воле небес исцелится – не плачь. Настанет весна, и на троне весеннего луга Нас розы укроют от солнца, о певчая птица – не плачь! Не может быть вечно враждебным вращение неба, Навстречу желаниям нашим должно и оно обратиться – не плачь. За темной завесою тайна грядущего скрыта, Но радость, я верю, еще озарит наши лица – не плачь. Паломник в пустыне, не бойся шипов мугильяна, Шипы не помеха тому, кто к святыне стремится, – не плачь. Что ты перенес от людского коварства и злобы — Все знает Всевышний, все щедро тебе возместится – не плачь. Хоть полон опасностей путь и длинна до Каабы дорога, Не может она бесконечно все длиться и длиться – не плачь. И ты, о Хафиз, в своем нищем, убогом жилище, Пока есть Коран и пока еще можешь молиться, – не плачь!

 

«Лик твой – спутник мой в скитаньях…»

Лик твой – спутник мой в скитаньях, а дороги – далеки. К локонам твоим привязан я рассудку вопреки. Ямочка на подбородке мне лукаво говорит: «В эту ямочку свалились все Юсуфы-дураки!» Эти тысячи Юсуфов преградили путь к тебе. Красота твоя – спасенье и лекарство от тоски. Если мне не дотянуться до густых твоих кудрей — Значит, сердце виновато, значит, руки коротки. Предавайся наслажденьям ты в обители своей, Но привратнику у входа наставленье изреки: «Этот путник отразился в зеркале моей души, Хоть и пыльный он, и скромный, и наряд, и вид – жалки. Отвори ворота, если постучится в них Хафиз — Он годами, бедный, жаждал мною утолить зрачки…»

 

«В Сабею лети, мой гонец, мой ветер, мой верный удод…»

В Сабею лети, мой гонец, мой ветер, мой верный удод; В обитель высокой души – из этой юдоли невзгод! Такому, как ты, летуну здесь нечего делать. Спеши В тот край, где покинутый друг вестей с нетерпением ждет. Я вижу его наяву и Бога молю за него. Спеши: на дорогах любви недолог любой переход. И с утренним ветром к нему, и с ветром вечерней зари Летят караваны молитв отсюда который уж год. Я шлю тебе зеркало-стих: взгляни на деянья Творца, Восславь, поглядев на себя, обилие Божьих щедрот. Чтоб войско тоски по тебе не рушило крепость души, В стихе этом душу свою тебе верноподданный шлет. О ты, завсегдатай души, на время ушедший из глаз, Тебе одинокий певец хвалу всей душой воздает. Я с помощью саза газель для верного друга сложил. Молю об ответе и жду, когда же откликнется тот? Сказать ли, какие слова я жажду услышать в ответ? «Немного еще потерпи – избавлю тебя от забот. Я шлю тебе, славный Хафиз, в подарок кафтан и коня. Ты – музыка наших пиров. Скорей собирайся в поход!»

 

«О кумир, по праву дружбы, у которой я в долгу…»

О кумир, по праву дружбы, у которой я в долгу, Ты наносишь раны другу, словно злейшему врагу. Ты послушайся совета: перлы редких слов моих — Лучше жемчуга, который я в шкатулке берегу. Если у тебя осталась с вечера бутыль вина, На призыв мой: «Помогите!» – ты ответишь: «Помогу!» Жду: когда же удостоит посещением пьянчуг Тот, чей светлый лик в небесном отражается кругу? Не суди о риндах плохо, рассуди-ка здраво, шейх: Ненавидеть Бог заставил пьяниц трезвого слугу. Неужель ты не боишься вздохов пламенных моих? Рубище твое – из шерсти, час неровен – подожгу! Не видал стихов я лучше, чем стихи твои, Хафиз, — В этом клятву на Коране дать торжественно могу!

 

«Ветру, верному удоду…»

Ветру, верному удоду, вестнику добра – осанна! Он вернулся с доброй вестью из Сабеи утром рано. Сердце, утренняя птица, пой мелодию Дауда, Созерцай благоговейно нисхожденье Солеймана. Позабудь печали, сердце, уповай на исцеленье: Снова терпкий винный запах долетает до тюльпана. Для чего ты удалялся? Почему назад вернулся? Где ареф, понять способный побуждения султана? О кумир великодушный, проявивший человечность, Вновь свернувший на дорогу верности с пути обмана! Чтобы вновь услышать голос бессердечного владыки, Поспешал мой взор по следу кочевого каравана… Да, Хафиз захлопнул двери тех обид. Но милосердный Шах к нему явился с миром – заживает в сердце рана!

 

«Сердце плавилось от страсти, как металл, – напрасно!..»

Сердце плавилось от страсти, как металл, – напрасно! Страстно я пылал, взалкавши, но взалкал – напрасно. Устремляясь пылким сердцем к сокровенной цели, В этом мире я скитальцем нищим стал напрасно. Горе мне! В своей погоне за бесценным кладом К благородству вероломных я взывал напрасно. «Князем твоего собранья, – ты сказал мне, – буду!» Словно раб, тебя весь вечер я прождал напрасно. Слава ль о моем распутстве удержала шаха? Так иль нет – но обещанье ты мне дал напрасно. Если бьется голубь сердца, было б справедливо, Чтобы голубь этот в сети не попал напрасно. Сколько сил я зря растратил на дорогах страсти! Без наставника пошел я в тот квартал напрасно. Алых уст, подобных лалу, зря я страстно жаждал, Кровь из сердца, как из чаши, расплескал напрасно. Сколько разных ухищрений ты, Хафиз, придумал! Но взаимности добиться ты мечтал напрасно…

 

«Чего ты хочешь? Рви цветы, вино рекою лей!»

«Чего ты хочешь? Рви цветы, вино рекою лей!» — Так роза утром говорит. Что скажет соловей? «Пока ты молод, расстилай ковер свой в цветнике, Любуйся красотою роз, нарциссов и лилей. Благоухай, как вешний сад, будь гордым, как самшит, А станом зависть вызывай у стройных тополей. Когда раскроется бутон прекрасных уст твоих — Кому подарит счастье он? Тому, кто всех милей. Сегодня – праздничный базар, тебя на части рвут. Коль цену красную дадут – товара не жалей! Не забывай, что красота – лишь свечка на ветру. Свечу таланта засвети от красоты своей. Кудрей роскошных аромат струится к небесам — Пускай стремится к небесам твоей души елей!» У шаха нынче в цветнике собранье певчих птиц. Пропой газели им, Хафиз, ширазский соловей!

 

«Ты лети, рассветный ветер, к той, что в дальние миры…»

Ты лети, рассветный ветер, к той, что в дальние миры Изгнала меня, скитальца, гонит на гору с горы! Может, сладостная спросит: «Где мой верный попугай?» Попугаи любят сахар, хоть учены и мудры. Или, одолев надменность, о влюбленном соловье Обольстительная спросит: «Жив ли он до сей поры?» Не поймаете силками птицу мудрую, ловцы, А поймаете улыбкой, если только вы добры. Пусть она, с другим пируя, вспоминает иногда О влюбленном безответно и не званном на пиры. Ах, не знаю: почему же не желают знать меня Эти стройные газели, черноглазы и хитры? «Лишь один я замечаю в красоте твоей изъян»: Нету дара постоянства, несмотря на все дары. Диво ль, коль от слов Хафиза, сладкогласого певца, Небожители запляшут под мелодию Зухры?

 

«Я просил: «Султан красавиц, окажи мне милость!»

Я просил: «Султан красавиц, окажи мне милость!» Ты сказала: «У скитальца сердце заблудилось!» Я молвил: «Побудь со мною!» Ты: «Прощай!» – сказала. Это сердце состраданью в неге не училось. Что за дело мягко спящим до шипов колючих, На которых в годы странствий спать мне приходилось? Ах, как мне знакомы цепи локонов тяжелых! Этой родинки коварство как мне часто снилось! А пушок над верхней губкой – письмена, которых У других красавиц видеть мне не доводилось. Лепестки нарцисса стали лепестками розы — Так лицо твое от хмеля в цвете изменилось. Я сказал: «О ты, чьи кудри полночи темнее, Опасайся, чтобы горе утром не явилось!» «О Хафиз, – она сказала, – сердцу не прикажешь: Очень часто сердцу ближе то, что удалилось…»

 

«Мы – пьяницы! Не стали нам сердца повиноваться…»

Мы – пьяницы! Не стали нам сердца повиноваться. Привыкли мы алкать любви и чаши домогаться. Нам причинили много мук бровей тугие луки. Желая поражать сердца, а в руки не даваться. О роза, на твоем челе печаль – печать похмелья! Нам, диким макам, суждено с таким клеймом рождаться. Коль наш зарок не пить вина смутит виноторговца, Скажи, мы больше никогда не будем зарекаться! О старец магов, помоги заблудшим забулдыгам: Мы сбились с верного пути, должны тебе признаться. Ты не гляди в бокал с вином – взгляни на наши лица: На них – клеймо, которым лишь избранники клеймятся. «Хафиз, все образы твои – мираж! – она сказала. — А тем, чего на свете нет, как можно вдохновляться?»

 

«Тот, кто дал твоим ланитам…»

Тот, кто дал твоим ланитам алый цвет весенних роз, Мог бы дать покой страдальцу, льющему потоки слез. Тот, кто смоляную косу превратил в тугой аркан, Мог бы вызволить беднягу из кольца твоих волос. Разонравилась мне повесть о Фархаде и Ширин В миг, когда рабом любимой стал герой-каменотес. Мой удел – довольство малым, коль иного не дал бог. Тот, кто дал одним богатство, – нищету другим принес. Мир – красавица-невеста, за нее калым велик: Жизнью выкуп платит каждый, кто посватался всерьез. Мой удел – в саду лужайка, вдалеке от суеты, Лишь бы ручеек струился, кипарис высокий рос… О Хаджи Кавам! Рукою вечной скорби схвачен я. От разлуки у Хафиза кровью сердце облилось.

 

«Ты прекрасна, как Иосиф! – утверждает весь Шираз…»

Ты прекрасна, как Иосиф! – утверждает весь Шираз. Люди лгут – я убедился: ты прекрасней во сто раз! Не хочу сравнить с тобою ни Хосрова, ни Ширин. Совершенство – вне сравнений и не требует прикрас! Посрамит любую розу губ твоих тугой бутон — Столь прелестного бутона не росло в садах у нас. Кипарис застыл на месте, увидав твой стройный стан. Сладкий голос твой услышав, онемел певучий саз. Ты сказала: «Все желанья эти губы утолят!» Отчего же не пошла ты дальше этих сладких фраз? Обещала, что за это ты возьмешь в уплату жизнь. Я боюсь, что ты задаром жизнь возьмешь – и кончен сказ. Стрелы взоров беспощадно осыпают щит души. До чего же меткий выстрел у ленивых этих глаз! А когда, стрелок искусный, ты нас гонишь с глаз долой — Реки слез глаза влюбленных исторгают каждый раз. Прочитай письмо Хафиза! Он – ковер у ног твоих. Для него одно словечко, мимолетный взгляд – приказ.

 

«Твоего изображенья не сотрут в душе года…»

Твоего изображенья не сотрут в душе года, Плавной поступи любимой не забыть мне никогда. Страсть к тебе такое место заняла в моей душе, Если головы лишусь я – не утешусь и тогда. Образ твой из воспаленной головы моей вовек Не изгладится – какая б ни грозила мне беда. Все забудет сердце, кроме груза страсти и тоски, Кроме грусти о любимой – а она со мной всегда. Сердце связано навеки прядями твоих волос — Не видать ему свободы вплоть до Страшного суда. Извинительно для сердца мчаться за тобою вслед: Для больного есть лекарство – как же не спешить туда? Если ж кто-нибудь не хочет стать скитальцем, как Хафиз, — Пусть не дарит безответно сердца той, что так горда!

 

«Иди к нам, строгий суфий!..»

Иди к нам, строгий суфий! Бокалы не пусты. Вино, коль приглядеться, – зерцало чистоты. Спроси у пьяных риндов о тайнах бытия: Вовек их не узнает тот, кто блюдет посты. Анка́ не поддается тенетам и силкам. Открой свои ловушки: в них ветер пустоты! Я прекратил погоню за мудростью, когда Вдруг ощутил поводья любви и красоты. Мне служба у порога дает немало прав: Нет-нет да и посмотрит хозяин с высоты! Срывай цветы веселья, какие бог пошлет, Поскольку не придется в раю нам рвать цветы. О сердце! Юность прахом, беспутная, пошла, Хоть в старости яви мне достойные черты. Одну-другую чашу ты осуши – и прочь Ступай, не напивайся до полной слепоты. Хафиз – мюрид Джамшида: он в чашу до зари Глядит и с шейхом Джамом беседует на «ты».

 

«Сокровища души моей – все те же, что и были…»

Сокровища души моей – все те же, что и были. И тайна, и печать на ней – все те же, что и были. Я тот же задушевный друг, немного захмелевший От запаха колец-кудрей – все тех же, что и были! Я не прошу рубинов в дар и россыпей жемчужин: Скупцы не сделались добрей – все те же, что и были. Твои уста, чей алый цвет моей окрашен кровью, — Все те же, сколько кровь ни пей, все те же, что и были! Моя религия – любовь, я – основатель веры. Озера полных слез очей – все те же, что и были. Тобой убитый – на тебя я снова уповаю: Глупцы не сделались умней – все те же, что и были. Всё так же дичь арканишь ты кудрями смоляными, Силки давно минувших дней – все те же, что и были. Хафиз, кровавых слез из глаз еще прольешь немало! Истоки счастья и скорбей – все те же, что и были.

 

«Вчера один аскет-отшельник зашел в питейный дом…»

Вчера один аскет-отшельник зашел в питейный дом, Нарушил он свои обеты – и напился вином. Уснул. Во сне ему явилась подруга юных дней. И старец воспылал любовью – и тронулся умом. Разбойник, мальчик-виночерпий, явился наяву — И старец этот мир покинул, и пил вино в ином. Огонь ланит, подобных розам, поджег его гумно — И сердце старца встрепенулось и стало мотыльком. Нарциссы юных глаз пропели волшебную газель — Сам Саади вдруг показался болтливым стариком. Фанатик-суфий, накануне разбивший свой бокал, Стал мудрецом, как только выпил бокал одним глотком. Спасибо, утренние слезы, похожие на дождь: Вы льетесь, чтобы превратиться в жемчужины потом. Дворец возлюбленного шаха теперь – твой дом, Хафиз: И сердце, и душа поэта туда ушли тайком!

 

«Без изъянов нет друзей в наши времена…»

Без изъянов нет друзей в наши времена — Только звучная газель да бутыль вина. К совершенству узок путь – одиноким будь. Чашу взять не позабудь – лишь она верна. Лень и праздность нас гнетут на земном пути — Но и деятельность тут смысла лишена. Для взыскательных очей трезвого ума Человеческой тщеты призрачность видна. Думал вечно созерцать я твое лицо… Смерть – с большой дороги тать, грабит нас она. Поговорка не лгала: мылом добела Не отмоете того, чья судьба черна. Лучше с милою на час прошлое забыть — Участь каждого из нас небом решена. Все, что строил человек, рассыпалось в прах. Лишь любовь стоит вовек прочно, как стена. Трезвым на земном пути не бывал Хафиз: У него душа вином вечности пьяна!

 

«Я сорок с лишним лет твержу с похвальной прямотою…»

Я сорок с лишним лет твержу с похвальной прямотою; Из всех нестоящих гуляк – я ничего не стою. За это продавец вина, к пьянчугам благосклонный, Ни разу чашу предо мной не оставлял пустою. Но ты не думай про меня, что я такой пропойца; Одежда – в пятнах, но душа – сверкает чистотою! Я – сокол на руке царя, да позабыл хозяин, Что птица гордая в родстве с небесной высотою. Печально, если соловей томится в клетке тесной, Когда певец, подобный мне, окончит немотою. Благоприятны подлецам вода и воздух Фарса. Пришла пора свернуть шатер. Пришел конец постою. Отныне станет мне кабак, а не дворец жилищем, Самоотверженных гуляк я дружбы удостою. Не прячь стыдливо под полой, Хафиз, хмельную чашу! Я на твою любовь к вину царю глаза открою.

 

«Ты видишь, что у шаха, забывшего обет…»

Ты видишь, что у шаха, забывшего обет, Нет ничего для друга, кроме обид и бед. Друг сердца сердце друга, как голубя, сразил, Забыв, что на охоту сам наложил запрет. Терплю немилость шаха. Знать, в сердце у него Совсем великодушья и милосердья нет. Когда же унижений не станет сил терпеть — Безжалостные люди злословить будут вслед. Подай мне чашу, кравчий, сопернику скажи: «И Джаму не случалось пить из такой шербет!» Блажен всю жизнь на ветер пустивший пьяный ринд, Забывший в харабате и тот, и этот свет. А ты, заблудший суфий, забудь свой тарикат — Дороги не отыщет к святым местам аскет. Хафиз, в искусстве слова соперник твой – ничто. Молчи, не соревнуйся с ничтожеством, поэт!

 

«Вчера я видел сон: взошла луна…»

Вчера я видел сон: взошла луна. Разлуки долгой ночь при ней вдвойне черна. Дверь распахнется: друг из дальних странствий Вернется! – таково значенье сна. Давай за это выпьем, виночерпий: Чтоб в дверь вошел он с чашею вина! И если б я живой воды отведал И вечность мне была в удел дана — Я и тогда бы ждал вестей от друга, Глядел на дверь с рассвета дотемна. Вернись домой! Пускай тебе приснится Твоя осиротевшая страна. Тот, кто учил тебя жестокосердью, Упорен был и зол, как сатана. Пусть кротость в дверь войдет – и канут в Лету Жестоких притеснений времена. Что может знать о счастье нелюбивший? Взрасти любви и правды семена! Кто, как Хафиз, газель сложить сумеет, Чтоб шаху по душе пришлась она?

 

«Лекарь, прочь от изголовья! Болен я душой. Увы…»

Лекарь, прочь от изголовья! Болен я душой. Увы: От души моей нет вести, нету вести от главы. Если ты придешь к страдальцу – он тотчас в себя придет, Надо мной вздохни и выпей – пожеланья таковы. Коль со мной печаль разделишь – станет радостью печаль. Ни к кому не повернул я, кроме друга, головы. У тебя довольно злата, чтобы всех озолотить, У меня же за душою – только золото молвы. Не вели мне петь насильно, если песня немила. Если выгонишь – останусь безутешнее вдовы. Мне вина не наливайте – пьян я нынче без вина. Сердце нам одно дается – не терзайте сердца вы! А когда на строгость шаха горько сетует Хафиз: «Сам виновен!» – отвечает. А цари всегда правы…

 

«Гонец, что мчался, не жалея сил…»

Гонец, что мчался, не жалея сил, С посланьем друга жизнь мне возвратил. Рассказ о красоте и славе друга В унылом сердце радость возродил. Я отдал душу за посланье друга — И стыдно мне, что мало заплатил. На свете все подвластно воле друга: Небесных сфер вращенье, ход светил. Послушно исполнять желанья друга Аллах судьбе в обязанность вменил. Моей неколебимой веры в друга И грозный ветер смуты не смутил. Бальзам для глаз – пыль у порога друга, Прах, на который он ногой ступил. Я жду смиренно возле двери друга, Пока другой возлюбленному мил… Не страшно, если враг ругал Хафиза — Бог милостив: не друг меня срамил!

 

«Мне весть была, что все пройдет, что и невзгод не будет…»

Мне весть была, что все пройдет, что и невзгод не будет, Год миновал – длинней, чем тот, и этот год не будет. Хоть ты забыл меня, о шах, но знай: других поэтов, Достойных милостей твоих, твоих щедрот, – не будет. Когда Привратник занесет над нами меч разящий, В живых ни тех, кто пост блюдет, ни тех, кто пьет, – не будет. Не спорь о том, что хорошо написано, что плохо, Поскольку записей хранить небесный свод не будет. У Джама, говорят, была в чести такая песня: «Подайте чашу! Вечно жить Джамшид и тот не будет!» Свеча, свиданье с мотыльком считай подарком рока: Его, как только над землей заря взойдет, не будет. Богач! Возьми бесценный клад, в моей душе зарытый, Боюсь, что пущен без тебя он в оборот не будет. По хризолиту золотом начертано навеки: «Твори добро! Пусть у тебя других забот не будет!» Мне весть хорошую принес потусторонний вестник: Когда откроются врата – злых у ворот не будет. Хафиз, не умоляй вотще безжалостных кумиров. Настанет срок: ни тех, кто бит, ни тех, кто бьет, – не будет!

 

«Клянусь я старцем харабата и мудростью его бесед…»

Клянусь я старцем харабата и мудростью его бесед: Хочу Ему я быть слугою – других желаний в сердце нет! Мне все равно: пусть не пускают в рай грешников – неси вино! Ничьими милостями в мире я не был так, как Им, согрет! От этой молнии, зажегшей в душе огонь любви к Нему, Ударившей из черной тучи, – да воссияет яркий свет! Коль у кабацкого порога увидишь пьяницу в пыли, Ты не пинай его ногами: ведь отчего он пьян – секрет! Неси вина, поскольку вестник иного мира нам принес Благую весть: Его щедроты живущим не идут во вред! Поверь: помимо вышней воли – нет аскетизма, нет греха. Очами, полными презренья, не созерцай меня, аскет! Нет в сердце жажды покаянья, аскетом стать желанья нет, Но если Он того захочет – я с радостью приму обет! Дырявое хиркэ Хафиза давно в закладе за вино… Увы, из глины харабата, должно быть, слеплен был поэт!

 

«Я тебя, душа, возжаждал – ты сама об этом знаешь…»

Я тебя, душа, возжаждал – ты сама об этом знаешь: Ты провидишь то, что скрыто, что не писано – читаешь. В чем ханжа самовлюбленный может обвинить влюбленных? От незрячих глаз детали сладкой тайны ты скрываешь! Сядь спокойно, ради Бога, на челе разгладь морщины! Ты, едва лишь двинув бровью, все вопросы разрешаешь. Пред тобой целую землю – кланяюсь земным поклоном, Красоты людскую меру ты красою превышаешь. Господи, пусть не разгонит буря этого собранья! Ветерком волос кудрявых ты мне душу освежаешь. Жаль: проспал я наслажденья, задремавши на рассвете… Сколько времени ты, сердце, драгоценного теряешь! Тяготы дороги длинной, переходов караванных Я перенесу, коль ты мне облегченье обещаешь. Эти кольца-кудри манят, обмануть хотят Хафиза. «Сердца своего со счастьем тем кольцом не обвенчаешь!»

 

«Дай чашу горького вина, чтоб с ног меня валила…»

Дай чашу горького вина, чтоб с ног меня валила, Чтобы душа была пьяна – и горе позабыла. Не жди удачи и добра. Осилить злобу рока Миррих не в силах и Зухра – небесные светила. Прав был Джамшид, а не Бахрам. Вином наполни чашу! Весь мир – пустыня, и не там Бахрамова могила. И муравьи не трогать их просили Сулеймана… Запомни, просьба малых сих великим не претила. Тебе я тайну мира дам узреть на дне бокала, С условьем: чтобы ты слепцам о ней не говорила. Мир – прах и скверна. Жизнь пуста. Нет сердцу утоленья. Хочу, чтоб ты вином уста от горечи отмыла. Подобный луку свод бровей с пути не сбил Хафиза, Но где – я слышу смех людей – его былая сила?

 

«Если б мог к небесам я мольбу вознести…»

Если б мог к небесам я мольбу вознести: Кто сумеет меня от разлуки спасти? Позовите врачей! Мое сердце больное Убежало – а было зажато в горсти. Высох корень веселья. Спешу к харабату: Там от влаги, как семя, я стану расти. Где убийца, меня без вины поразивший? Приведите его, я воскликну: «Прости!» Пей вино, мое сердце, не делай ошибок, Слушай ринда веселого и не грусти! Не хочу покровительства птицы трусливой — Благородные птицы у риндов в чести. Стрелы вздохов я в сторону страсти пускаю — Газават я готов из-за милой вести! Сердце снова в груди: где певец сладкогласый, Где Хафиз, чтобы сазу язык обрести?

 

«Увидеть друга лик – вот счастье! Нищету…»

Увидеть друга лик – вот счастье! Нищету — Но только рядом с ним – богатству предпочту. Бог видит: тяжело из сердца вырвать друга, Легко изгнать корысть, отринуть суету. Хочу подобен быть закрытому бутону: В саду, в кругу друзей, я мигом расцвету. Как розе соловей или как роза ветру — Открою сердце им и мысли их прочту. Спеши сказать «люблю» покинутому другу, Чтоб не винить потом себя за немоту. Счастливый случай свел друзей на этом свете, А разойдемся мы – и канем в темноту. Шах разлюбил меня? Шах позабыл Хафиза? Верни ему, Аллах, любовь и доброту!

 

«Уст его, подобных лалу…»

Уст его, подобных лалу, не отведал я шербета – он ушел. Лик его луноподобный больше мне не дарит света – он ушел. Как недолги сборы были! Не догнать и легкой пыли от его шагов. От отеческой беседы, от любви и от совета он ушел. В поздний час и утром рано суру первую Корана я твердил. Я молился, но остались все молитвы без ответа: он ушел! Думал я, что снова буду каждую его причуду исполнять. Я надеялся на встречу – не сбылась надежда эта: он ушел. С легкой грацией газельей он в саду земных веселий гарцевал. Сад по-прежнему прекрасен. Только что за радость мне-то? Он ушел! Как Хафиз, как чтец Корана, в поздний час и утром рано слезы лью. Горе мне! На вечны лета без прощального привета он ушел…

 

«Скажи, рассветный ветер: где друг мой сном забылся?..»

Скажи, рассветный ветер: где друг мой сном забылся? Где скрылся ясный месяц, куда он закатился? Бреду вперед, не вижу во тьме Огня Синая… Скажи: где место встречи, чтоб я туда стремился? На каждом, кто родился, лежит печать кончины. Спроси-ка в харабате: кто с горя не напился? Тот мудр, кто понимает язык иносказаний. Но где тот собеседник, кому бы я открылся? Я всеми волосками души тысячекратно, Не как болтливый книжник, с тобой соединился. Где горестное сердце, где друга дух смятенный, Который, как в темнице, в плену страстей томился? Где мускусные цепи кудрей, пленивших душу, Где лик луноподобный, которым взор пленился? Все наготове: розы, вино и музыканты — Но где же друг любимый, куда запропастился? Мне келья надоела. Где дом любви и хмеля, Где мальчик-виночерпий, чтоб дух мой взвеселился? Хафиз, пусть не печалит тебя осенний ветер: Ведь нет шипа у розы, чтоб в сердце не вонзился!

 

«Клянусь нашей дружбой: лишь ночи рассеется мгла…»

Клянусь нашей дружбой: лишь ночи рассеется мгла, Молюсь о тебе – и молитва, как утро, светла. Река моих слез, пред которой ничтожен потоп, С усталого сердца любви к тебе смыть не смогла. Вступи в эту сделку: купи мое сердце – оно Дороже ста тысяч, хотя и сгорело дотла… Я в горы бежал от твоей всемогущей руки, Поскольку рука твоя милостей мне не дала. О сердце, не надо о милостях друга молить — Иль жизни лишишься, иль станет она немила. Молю об одном: чтобы стал Сулейманом Асаф И речь муравья до престола владыки дошла. Усердствуй в добре, ибо искренность солнце родит, А светлый рассвет отвернется от черного зла. Не сетуй в сердцах на бесчувственность друга, Хафиз: Виновен ли сад, коль дурная трава в нем росла?..

 

«Кто мольбу мою доставит…»

Кто мольбу мою доставит недоступному султану? О великий, милость к нищим твоему прилична сану! Светлый лик, луну затмивший, ты являешь приближенным, Словно чуду, все дивятся кипарисовому стану. От соперников ревнивых, злых, как дивы, нет защиты — Лишь твоя звезда в зените обещает мне охрану. Вспыхнув пламенем внезапным, мир спалят твои ланиты. Что за польза быть суровым столь прекрасному тюльпану? Если ж черные ресницы знак дадут казнить страдальца — Вспомни, как они коварны, не поддайся их обману! Провожу всю ночь в надежде, что пришлешь с рассветным ветром Весть о встрече – и немедля пред тобою я предстану. Ради бога, дай Хафизу хоть глоток! Тебе за это Ежедневно на рассвете я слагать молитву стану.

 

«Коль щедрой ты изволишь быть…»

Коль щедрой ты изволишь быть – вкушу я от твоих щедрот. А прочь велишь прогнать – уйду, покорный, от твоих ворот. Бессильны бедный мой язык и бедное мое перо: Ведь смертному не описать неописуемых красот. Глазам любви дано узреть сквозь покрывало красоту: Влюбленный взор охватит вмиг до горизонта небосвод. Читай Коран ее лица. Все жития мужей святых, Все откровенья бытия влюбленный взор на нем прочтет. Тому, кто хочет отыскать в стихах Хафиза плоский смысл, Пусть вспомнится, как Мекку спас однажды ласточек прилет…

 

«Всколыхнут ли стихи душу, ставшую пленницей ада?..»

Всколыхнут ли стихи душу, ставшую пленницей ада? Воскресят ли ее, если скорбная жизни не рада? Если ты мне пришлешь, как угрозу, рубиновый перстень — Все равно для меня это царская будет награда! Пусть, о сердце мое, нас поносят завистники злые. Их хула для тебя – похвала. Огорчаться не надо. Я любому скажу, хоть Мани самому: ты бездарен, Коль не можешь понять моих песен высокого лада! Два бесценных подарка судьбою даны человеку: В сердце – пылкая кровь, в чаше – алая кровь винограда. Не велят небеса розу с розовой путать водою: Та – красотка базарная, эту – скрывает ограда. Не изменник Хафиз – не забыл он любезную чашу! Дайте срок небольшой – он опять будет пить до упада!

 

«Просило сердце у меня то, чем само владело…»

Просило сердце у меня то, чем само владело: В волшебной чаше увидать оно весь мир хотело. Жемчужина, творенья перл – всевидящее сердце О подаянии слепца просило – и прозрело! Свои сомненья в харабат понес я к старцу магов! Мужей, желающих прозреть, там множество сидело. Седой мудрец, навеселе, глаза уставил в чашу: В ней все, что было на земле, пестрело и кипело. Спросил: «Давно ли от вина ты глаз не отрываешь?» — «С тех пор, как этот небосвод воздвигнут был умело!» Прозренье сердца – свыше нам ниспосланное чудо, Все ухищрения ума пред ним – пустое дело. Тот, кто изрек: «Бог – это я!» – по мнению мудрейших, Казнен за то, что приоткрыл завесу слишком смело. А у того, кто в сердце скрыл открывшееся свыше, О миге истины в душе воспоминанье цело. И если будет небесам ему помочь угодно, Свершит он чудо, как Иса, вдохнувший душу в тело. Всегда и всюду Бог с тобой, а малодушный суфий Не знал о том и призывал Аллаха то и дело. Спросил Хафиз: «А почему любовь тяжка, как цепи?» — «Чтоб сердце, разума лишась, от сладкой боли пело!»

 

«Плачь, соловей, моим рыданьям вторя…»

Плачь, соловей, моим рыданьям вторя: Мы оба любим, наша участь – горе! Вдохнув волос любимой сладкий запах, Не поминай про мускус в разговоре. Вином окрасим ханжества одежды — Я слышать не хочу об этом вздоре! Сон прославляю, явь превосходящий: Во сне любовь в твоем сияла взоре! Воспеть тебя плохой поэт не в силах — Пусть роется в своем словесном соре! Откуда страсть берется? Ни ланиты, Ни губ рубины, ни глаза, как море, Загадки этой нам не объясняют… А глянул – и ума лишился вскоре! Да, высоко до твоего порога… Достигну неба, с трудностями споря! Пусть в шелк и бархат рядится бездарность: Ее легко узнать в любом уборе. Не плачь, Хафиз, не мучай сердца милой: В покорности спасенье – не в укоре!

 

«Я приложил немало сил, чтоб ты мне другом стала…»

Я приложил немало сил, чтоб ты мне другом стала И принесла покой душе, которая устала. Чтобы однажды вечерком ты другом задушевным Вошла бы в этот дом и впредь его не покидала. На той лужайке, где рука сама находит руку, Хочу, чтоб ты руки своей отнять не пожелала. Чтоб стала светом глаз моих, не дремлющих ночами, Доверенным моей души, вином на дне бокала. Взгляни: владыки красоты рабами помыкают. Мечтаю, чтобы мною ты, как шах, повелевала. О своенравный сердолик, изранивший мне сердце! Я б утешения просил, а ты бы – утешала. Я лучшую свою газель худой бы счел добычей, Когда бы трепетную лань моя стрела достала. Ты норовишь не заплатить за преданную службу? Три поцелуя – плата мне, три драгоценных лала. О, если бы увидеть мне свершение желаний: Чтобы в объятиях моих ты до утра лежала. Пусть я прославленный Хафиз – мне в этом мало проку. Из милосердья другом будь – ведь слава стоит мало!

 

«Прочь отсюда, проповедник! Слушать крик твой – надоело!..»

Прочь отсюда, проповедник! Слушать крик твой – надоело! От меня сбежало сердце – а тебе какое дело? И покуда губы милой не дадут мне утоленья, Для других свои советы приберечь ты можешь смело. Талия любимой – редкость, Бога тонкое творенье, Ни одно созданье Божье лучшей статью не владело. В райский сад не станет рваться из твоих владений пленник: Даже нищий добровольно не покинет их предела. Сердце, пьяное от страсти, своему паденью радо: Низко пав, оно основу под ногами возымело. Не стони от гнета, сердце, не кляни несправедливость: Друг, тебе даря их щедро, хочет, чтобы ты терпело. А Хафиз пускай не будет сочинять нам небылицы: Хватит сладкого обмана! Слушать басни – надоело!

 

«Указуй на древо дружбы, приносящей сладкий плод…»

Указуй на древо дружбы, приносящей сладкий плод, А вражды побеги – вырви, дабы избежать невзгод. Будь почтителен к пьянчугам, харабата редкий гость: Пьянство дружбе учит ринда, гордеца – наоборот. Вечер, с другом проведенный, – это редкий дар небес, Помни, что ничто не вечно – вечен только небосвод! Пусть возлюбленная сердца думает, что ты – Маджнун. Если Лейла в паланкине – запахни завесой вход. У небес проси, скиталец, тот лужок с кустами роз, Что от трелей соловьиных расцветает каждый год. Навсегда застряло сердце в гиацинтовых кудрях, Утолит мои желанья алый, словно лалы, рот. Я еще надеюсь, Боже, что Хафиз на склоне лет, Стан возлюбленной обнявши, от твоих вкусит щедрот!

 

«Встань, виночерпий, дай вина глоток…»

Встань, виночерпий, дай вина глоток, Прах времени стряхни скорее с ног, Вложи мне в руку чашу, чтобы с тела Я рубище аскета сбросить мог. Не надо мне ни славы, ни позора — Пусть судит строго, кто в сужденьях строг. Подай вина! Пускай высокомерье Взирает свысока на погребок. Дым вздохов из моей груди горячей Дотла страдальцев «недозрелых» сжег. Ни среди знати, ни среди народа Нет друга сердца – так я одинок. Есть память о возлюбленной, смутившей Покой души, который был глубок. Не станет тот, кто видел строгий тополь, Глядеть на кипарисы вдоль дорог. Терпи, Хафиз, жестокость. Утоленью Твоих желаний да поможет Бог!

 

«Стоит милой покрывало с лика лунного совлечь…»

Стоит милой покрывало с лика лунного совлечь — Снова мне сияет светоч потаенных наших встреч! Словно старец, изможденный грузом лет, помолодел, Словно снова разгорелись фитили погасших свеч. Старца дружба возродила, оградила от врагов, А погаснувшую свечку жар любви сумел разжечь. Сахар слов, сердца похитив, щедро дарит нам Ширин — От взиманья дани сладкой я хочу предостеречь! Некто, наделенный даром животворным, как Иса, Небом посланный, снимает груз тоски с усталых плеч, Все, кто хвастал перед небом несравненной красотой, Стоит лишь тебе явиться – обнажают дружно меч. Семь небесных сфер об этом суесловят и шумят, А у славного поэта обретает краткость речь. От кого ты научился колдовским словам, Хафиз? Каждый стих твой люди будут, словно талисман, беречь!

 

«Не покидай меня, услышь мои моленья…»

Не покидай меня, услышь мои моленья, Друг сердца, свет очей, души успокоенье! Полы твоих одежд влюбленным не коснуться — А ты изорвала в лохмотья их терпенье. Пусть красоту твою не сглазит злое время! В искусстве красть сердца – ты гений, вне сомненья. Меня за эту страсть не раз порочил муфтий. Он не видал тебя – дарю ему прощенье! И лучший друг корил за эту страсть Хафиза. Но разве совершил влюбленный преступленье?..

 

«Как я страдал, как я любил – не спрашивай меня…»

Как я страдал, как я любил – не спрашивай меня. Как яд разлуки долгой пил – не спрашивай меня. Как я любовь свою искал и кто в конце концов Теперь мне больше жизни мил – не спрашивай меня. Как я от страсти изнывал и сколько горьких слез Я в пыль у этой двери лил – не спрашивай меня. Какие слышал я слова из уст ее вчера! Ты хочешь, чтобы повторил? Не спрашивай меня! Ты не кусай в досаде губ, беседуя со мной. От скольких губ я сам вкусил – не спрашивай меня. Как стал я нищ и одинок, как все свои грехи Я кровью сердца искупил – не спрашивай меня. Как от соперников Хафиз мученья претерпел И как он жалок стал и хил – не спрашивай меня.

 

«Если меж пальцев ушли наслажденья – значит, ушли…»

Если меж пальцев ушли наслажденья – значит, ушли. Если могли мы терпеть униженья – значит, могли. Если гнетет нас любви тирания – значит, гнетет. Если насквозь нас прожгли вожделенья – значит, прожгли. Если терпенье – значит, терпенье, стойкость в любовной игре! Если снесли мы такие мученья – значит, снесли. Дайте вина! Вдохновенные свыше, ринды не помнят обид. Если в вине мы нашли утешенье – значит, нашли. Ссориться с милой – недругов тешить, сплетников радовать, но: Если взбрели мне на ум подозренья – значит, взбрели. Если не смог я смириться с кокетством – значит, не смог. Если легли мне на сердце каменья – значит, легли. Ноги свободным не свяжешь! Хафиза в том, что ушел, не вини: Если влекли его вдаль похожденья – значит, влекли!

 

«Сердце рвется из рук!..»

Сердце рвется из рук! Ради бога, не будь жестока! Станет явною тайна, которая скрыта пока. Мы – с разбитого судна. О ветер попутный, подуй: «Дай мне снова увидеть родные душе берега!» Ты хотя бы разок, «в благодарность за этот привет», О несчастном скитальце могла бы спросить свысока. Нету в мире чудес – коротка благосклонность небес. Так и между подруг: доброта, словно чудо, редка. Вот тебе в двух словах вся премудрость обоих миров: Доброта – для друзей, осторожность – для злого врага. Пел над розой моей сладкозвучно вчера соловей: «Принесите вина! Торопитесь, друзья кабака!» А вместилище скверны – аскет, желчью налитый, пел: «Для лобзания чаша любезней, чем милой щека». Искандерово зеркало – винная чаша. Взгляни: Царство Дария в ней ты увидишь, подвыпив слегка. В наше тяжкое время усердствуй по части питья: Эликсир бытия в богача превратит бедняка. Не гордись, что красотка, гранит превращавшая в воск, Тает, словно свеча, к винной чаше ревнуя дружка. Дарит жизнь та тюрчанка, что знает персидский язык. Поскорей донеси эту весть до меня, старика. Даже суфий запляшет под сладкий напев музыкантш, Если будет пропета персидская эта строка. Мне в квартал доброй славы пути самому не найти. Измени мой удел – если жизнь моя небу мерзка. Ведь не сам же Хафиз это рубище в пятнах надел… Незапятнанный шейх, отпусти мне грехи на века!

 

«Давно моя тетрадь в закладе за вино…»

Давно моя тетрадь в закладе за вино, На двери кабаков молюсь уже давно. Вот виночерпий – маг великодушный: Нам, пьяницам, здесь все разрешено! Тетрадь залей вином. Лишь тем немногим, Кто сердцем зряч, ее прочесть дано. В земной любви, разборчивое сердце, Ищи высокой истины зерно. Как циркуль, сердце на оси вращалось, Покуда точки не нашло оно. Певец любви сложил такие строки, Что мудрецу заплакать не грешно. Я весь цвету от счастья: вдохновенье Мне кипарисом свыше внушено. Вино не учит злу! Ругать аскетов, Напившись, я не стану все равно. В груди сокрыто сердце у Хафиза: Преступник ищет места, где темно!

 

«Этот мудрый старик-виночерпий, добром будь помянут…»

Этот мудрый старик-виночерпий, добром будь помянут, Мне сказал: «Вот бокал – все невзгоды на дне его канут!» Я ответил: «Боюсь – не пропить бы мне добрую славу…» — «Пей! – велел мне старик. – Нюхай розы, пока не увянут». Все уходит из рук в этом мире, на ярмарке этой, Где тебе продадут пустоту, где тебя непременно обманут. Где нельзя удержать ничего, к чему сердцем привязан, Где и троны царей легким прахом со временем станут. Да продлятся, Хафиз, твои дни! Пей вино и не слушай советов. Прекратим этот спор – он и так уже слишком затянут…

 

«Хоть каждый ваш упрек я знаю назубок…»

Хоть каждый ваш упрек я знаю назубок — Нет силы у меня покинуть погребок. «Я мира есмь позор». Идущий по дороге Не может выбирать себе других дорог. Владыка дней моих – шах пьяных и влюбленных, Из всех безумцев я – безумец, видит Бог! Поставь клеймо на лоб мой, дабы каждый, Что я вероотступник, видеть мог. Клейми – и прочь иди! Неисправимый Под рубищем аскета скрыт порок. Кровоточащий стих я шлю тебе. Пронзила Стрела твоих ресниц моей души листок. Я пьяный или нет – кому какое дело? Хафиз – хранитель Тайн и Истины знаток!

 

«Угнетен своим бессильем…»

Угнетен своим бессильем, я от слабости дрожу. Перед сильными во прахе я, униженный, лежу. Может, та, чьи кудри – цепи, прикует меня к себе? Если ж нет – «я ради милой голову свою сложу!» Я считаю звезды в небе, пьяный, ночи напролет. Если хочешь – положенье всех созвездий покажу! Чаша круглая напомнит мне круговорот небес — Потому-то с наслажденьем к ней уста я приложу! Я премного благодарен сдержанным своим рукам: «Зла не причиню я людям, правоверных пощажу». Виноват ли я, пропойца, если продавцы вина К пьяным были благосклонны? Я за это им служу. Виноват ли я, что плачу, слезы мускусные лью? Кабарга меня учила, обреченная ножу! Ты поднять меня не хочешь, если я лежу в пыли, Если даже крупный жемчуг вместо слез из глаз цежу. И поскольку у Хафиза голова пьяным-пьяна, Я на голову другую все надежды возложу!

 

«Шатки опоры у дворца надежды нашей бренной…»

Шатки опоры у дворца надежды нашей бренной. Жизнь прахом по ветру пошла – налей мне кубок пенный! Я преклоняюсь перед тем, кто в этом бренном мире Свободен от любых оков: ни раб ничей, ни пленный. Вчера в кабак, где я погряз во пьянстве и распутстве, Мне Ангел мира весть принес о тайне сокровенной: «О царский сокол! – он сказал. – Летаешь ты высоко. Твое гнездо – не сей вертеп, не этот мир растленный. Как низко пал ты с высоты сапфировой, небесной, Как ловко для тебя силки раскинул дол презренный. Я дам тебе один совет – запомни и исполни! — Мне передать его тебе велел Творец Вселенной: Околдовавшая тебя, жизнь – общая невеста. В неверном мире не ищи опоры неизменной. Не плачь из-за мирских скорбей, а наставленье помни, Пусть наша встреча для тебя пребудет незабвенной. Разгладь морщины на челе в счет нашей новой встречи: Ведь я с тобой еще не вел беседы откровенной!» И впрямь: обета верной быть – в улыбке розы нету. Рыдай, несчастный соловей, над красотою тленной… А ты, бездарный стихоплет, с Хафизом не тягайся: Согласье слова и души – дар, свыше вдохновенный!

 

«Вчера, до рассвета рыдая…»

Вчера, до рассвета рыдая, всю ночь я о сне забывал, Пушок твоих щек вспоминая, слезами его заливал. Я издали слал поцелуи без счета ланитам твоим, Твой лик, как луна в полнолунье, всю ночь до утра мне сиял. Хиркэ разорвал я на части, представивши брови твои, Под этою аркой за счастье твое осушил я бокал. Звук чанга пленительный слыша, любуясь красою саки, Я добрым знамением свыше и то и другое считал. Виденьями лика любимой чертоги бессонных очей Твоей красотою незримой я каждую ночь наполнял. И мысль моя, став птицекрылой, взлетала с ветвей моих слов — При помощи локонов милой я птицу в силок загонял. Заслышав мелодию эту, хватался саки за кувшин. Я пел эту песнь до рассвета – и чистым вином запивал. О времени добром я плачу, когда до рассвета друзьям, Слагая газели, удачу счастливый Хафиз предвещал!

 

«Приходи ко мне! Наполни сердце силой молодою…»

Приходи ко мне! Наполни сердце силой молодою, Тело, мертвое, как камень, воскреси живой водою. Очи мне разлука злая затворила на засовы. Распахни ворота встречи – лишь тогда глаза раскрою. Словно войско африканцев, горе черное отступит, Перед воинством румийским щек твоих бежит без боя. В зеркале души не вижу ничего, что в жизни видел, В нем одно лишь отраженье: ты сияешь красотою. «Ночь беременна рассветом». Я считаю звезды в небе, Знать хочу: чему родиться предначертано судьбою? Приходи ко мне! Проснется соловей души Хафиза, Запоет в саду свиданья в час свидания с тобою.

 

«Слава богу, что открыты кабаки…»

Слава богу, что открыты кабаки: Я без них бы умер от тоски! Пьяницы бурлят вокруг бутылей, Все тут – и юнцы, и старики. От вина – и гордость, и отвага, Без вина – мы слабы и жалки… Описанья локонов красавиц Не должны быть слишком коротки. Словно путы на сердце Меджнуна — Локонов любимой завитки… Гордо я смотрю на оба мира, Словно сокол с княжеской руки. Недругу я сердца не открою, Я открою лишь тебе, саки! Я молюсь на свод бровей любимой, Хоть они, как Мекка, далеки. Сотрапезник! Сердце у Хафиза, Словно свечка, тает от тоски…

 

«Тюрчанка, что вчера ушла из этих рук…»

Тюрчанка, что вчера ушла из этих рук, Решила наказать вернейшего из слуг. С тех пор как с глаз долой исчезли очи милой, Никто не объяснил мне высший смысл разлук. Не сжег свечи дотла огонь души спаленной, Зато печали дым окутал все вокруг. Я слезы лью рекой вдали от лика милой, Смотри – второй потоп на землю хлынул вдруг. Настал разлуки час – и ноги подкосились, Я умер от тоски, лекарства нет от мук. Сказало сердце мне: «Молись о новой встрече!» Молитве посвящен отныне мой досуг. Что толку быть святым, коль нет обетованной Мне без тебя земли? Она – пустой лишь звук. Вчера мне врач сказал, едва меня увидел: «Увы, неизлечим, несчастный, твой недуг!» Пока я не ушел из этой жизни бренной, О друг мой, сделай шаг, вернись к Хафизу, друг!

 

«Лучше рубище аскета…»

Лучше рубище аскета за вино отдать в заклад, А стихи в вине рейханском утопить я был бы рад. Загубил я жизнь распутством, а очнувшись, понял я: Лучше мне валяться пьяным, лучше рая – харабат. Далека от совершенства ваша праведная жизнь. Лучше пусть струятся слезы, а в груди пылает ад. Не открою сердца людям благонравным и сухим, Лучше звучный чанг настрою на веселый, пьяный лад. До тех пор, покуда небо не изменит ход светил, Лучше буду предаваться пьянству – лучшей из услад. Утешительница сердца! Страсти мне не одолеть. Лучше радости – свиданье, и не надо мне наград. Если стар, Хафиз, немедля уходи из кабака: Лучше пить и веселиться в молодые годы, брат!

 

«Хотя печаль и старость – мой удел…»

Хотя печаль и старость – мой удел, А вспомнил лик твой – вновь помолодел. На склоне лет мне грех роптать на Бога: Он дал мне все, чего я захотел. Я к счастью шел по столбовой дороге, Любил своих друзей, был пьян и смел. С тех пор как я лицо твое увидел, Я к мыслям о бессмертье охладел. Куст розовый, доволен будь судьбою: В тени твоей, как соловей, я пел! Я грамоте учился в школе страсти — До этого я словом не владел. Судьба меня списала в харабаты, Препоручив саки веденье дел. Теперь я стар… Неверный месяц мимо Плывет… Вот отчего я поседел! С тех пор как в кабаке я поселился, Я жизни смысл сокрытый разглядел. «Прощен Хафиз!» – раздался голос свыше Вчера, когда я в погребке сидел.

 

«О горе! На старости лет любовь поразила меня…»

О горе! На старости лет любовь поразила меня. Стал явным сердечный секрет, сокрытый до этого дня, Души соловей упорхнул в проемы открытых очей, А в кущах любви для него готова была западня. Как мускусом, кровью омыт в груди моей сердца комок: Той дикой козы аромат доносится, сердце пьяня. От пыли в квартале твоем я пьян, как от чаши вина, И ветер не смеет дышать, твой мускусный запах храня. Ресницы любимой моей – мечи, покорившие мир: Навалены трупы вокруг, была беспощадной резня! Для пьяницы все хорошо, что в чашу ему ни налей. Немало в сей жизни скорбей испил я, судьбы не кляня. Вотще благородным, как лал, агат мой старается стать. Не лучше ли сразу понять, что я для тебя – неровня? Кудрей гиацинтовых раб, Хафиз, твой невесел удел: Усмешки завистников злых и сплетниц пустых болтовня!

 

«Приходи! Наполним с краем чаши влагою пунцовой…»

Приходи! Наполним с краем чаши влагою пунцовой, Старый свод небес сломаем, а взамен воздвигнем новый! Будем пить и веселиться, разбросав повсюду розы, Из курильниц будет литься благовоний дух медовый. Если ж вызовет на сечу рок меня, возжаждав крови, Року злобному навстречу встану я, на бой готовый. Хочешь в рай попасть – спускайся в погребок со мною вместе. Чтобы в край подняться райский – бочка служит нам основой. Тот – глупца изображает, этот – ум свой превозносит. Ну их к Богу! Пусть решает: кто мудрец – кто бестолковый. Чанг настрой, ударь по струнам! Звонко хлопая в ладони, В пляс пущусь я, ставши юным, с танцовщицей тонкобровой. Весть о нас неси, о ветер, к недоступному престолу, Чтобы нас в пыли заметил шах прекрасный, но суровый. О Хафиз! Искусство слова в грош не ставится в Ширазе. Ты отечества иного поищи, прекраснословый!

 

«О свет моих очей, послушай мой совет…»

О свет моих очей, послушай мой совет: Покуда есть вино – пей сам, пои весь свет! Советы молодым давать – удел седых. Как жаль, что и тебя придавит тяжесть лет. Разумный не отдаст себя во власть любви. Желаешь быть любим – скажи рассудку «нет». А радости ищи у продавцов вина. От четок и молитв – один лишь только вред. Друзьям не откажи ни в дружбе, ни в деньгах. Дари свой жар другим – и будешь сам согрет. Ловушек много нам расставил Ахриман — Пусть ангел охранит тебя от тех тенет! Иссяк мой прежний пыл и радости запас… О бубен мой, звени! О чанг, рыдай в ответ! Не оставляй пустым бокала, о саки! Пусть пьяница прочтет в твоих очах привет. О ты, одетый в шелк, пожертвуй поцелуй Хафизу, не смотри, что он в хиркэ одет!

 

«Чтоб дух над землей воспарил – назначь мне свиданье с тобой!..»

Чтоб дух над землей воспарил – назначь мне свиданье с тобой! Я – птица, меня этот мир не свяжет своей суетой. Превыше престола Творца я ради любви поднимусь. Я буду рабом до конца – ты будь до конца госпожой. Пролей на меня, о Аллах, с небес наставления дождь, Покуда еще я не прах, покуда еще я живой. А ты, сладкотелый кумир, свой пояс, молю, развяжи, Чтоб мог я на жизнь и на мир махнуть напоследок рукой. Готов я, хотя и старик, тебя обнимать до утра. Из крепких объятий твоих я встану опять молодой. К могиле моей не ходи без музыки и без вина, «Вскочу я, с весельем в груди, танцуя, из тьмы гробовой». В день смерти моей, о кумир, Хафизу явись хоть на миг. Чтоб дух над землей воспарил – назначь мне свиданье с тобой!

 

«Пока не будут кабаков забыты имена…»

Пока не будут кабаков забыты имена, Я буду распростерт в пыли пред продавцом вина. И будет в ухе у меня блестеть его кольцо. Каков я был – таков я есмь на вечны времена. К моей гробнице приходя, о милости проси: Каабой риндов навсегда останется она. Веками будут перед ней склоняться мудрецы. «Земля, хранящая твой след, навек освящена». Аскет, над тайною не тщись завесу приподнять: И для тебя, и для меня она равно темна. Моя тюрчанка, из-за чьей жестокости всю ночь Я лью ручьи кровавых слез, – сегодня вновь хмельна. Мир – постоялый двор. Конец – неведом никому. Хаджи, хмельных не обвиняй в грехе – не их вина! От страсти умерев, лежать я обречен и ждать: Когда же будет встречи весть трубой возвещена? Молись! Поможет и тебе Хафизова звезда В цепях пленительных кудрей испить любовь до дна!

 

«Лик твой – спутник мой в скитаньях, а дороги – далеки…»

Лик твой – спутник мой в скитаньях, а дороги – далеки. К локонам твоим привязан я рассудку вопреки. Ямочка на подбородке мне лукаво говорит: «В эту ямочку свалились все Юсуфы-дураки!» Эти тысячи Юсуфов преградили путь к тебе. Красота твоя – спасенье и лекарство от тоски. Если мне не дотянуться до густых твоих кудрей — Значит, сердце виновато, значит, руки коротки. Предавайся наслажденьям ты в обители своей, Но привратнику у входа наставленье изреки: «Этот путник отразился в зеркале моей души, Хоть и пыльный он, и скромный, и наряд, и вид – жалки. Отвори ворота, если постучится в них Хафиз — Он годами, бедный, жаждал мною утолить зрачки…»