«По официальному заявлению испанского министра иностранных дел, 4 ноября 1944 года французская жандармерия оккупировала республику Андорра «по приказу генерала де Голля, одного из двух гарантов независимости республики, в связи с возникновением угрозы безопасности пиренейскому региону».

«Лаваль» — так назвал Швенд одного из своих лучших агентов во Франции, но не из-за особого сходства с премьер-министром вишистского правительства (хотя, будучи выходцем из Андорры, как и настоящий Лаваль, он был человеком южно-французского типа — черноволосым и смуглым), а за привычку постоянно носить белый галстук (как и тот), независимо от того, соответствовал ли он обстоятельствам или нет.

Как на самом деле звали «Лаваля», не знал никто, даже Швенд, хотя и пытался приоткрыть завесу тайны его прошлого. Но и то, что тот рассказывал о себе, и некоторые сведения, выясненные Швендом, было довольно интересно. Информация же, полученная после 1942 года о его делах и судьбе, была достаточно достоверной и полной, так как исходила от посредника Швенда, осуществлявшего связь между ним и Лавалем.

Впервые Швенд встретился с этим человеком в Иокогаме. Было это в середине тридцатых годов, и Лаваль являлся тогда владельцем довольно крупной экспортно-импортной фирмы в вышеназванном японском портовом городе. Совладельцем фирмы был какой-то японец. Основным опорным пунктом Лаваля был, однако, Хайфон во французском Индокитае. Тамошняя фирма также принадлежала Лавалю. Швенд принял в то время участие в некоторых его делах, заключавшихся в трансакциях крупного масштаба. Лавалю удалось войти в японское высшее общество и установить связи с японским генералитетом, державшимся весьма замкнуто и обособленно. По предположению Швенда, Лаваль поставил тогда японцам большие партии оружия. Деталей этих сделок он, однако, не знал. Покровителем Лаваля был генерал Тераухи, ставший впоследствии главнокомандующим японскими вооруженными силами в Юго-Восточной Азии в период Второй мировой войны. Еще в те годы, опять же по предположению Швенда, генерал лично ознакомился с предстоящим районом боевых действий, совершив туда многочисленные поездки не только стратегического, но и экономического и политического характера. Лаваль, по всей видимости, являлся его экономическим советником.

В начале войны Лаваль все еще находился в Индокитае. Из его рассказов следует, что в последовавшие два года он играл там заметную политическую роль, оставаясь за кулисами, так как являлся человеком, не созданным для трибун и переднего плана. Будучи исключительно одаренной личностью, он по необъяснимой причине тяготел к неофициальной, скажем даже секретной, деятельности. Поэтому он никогда и не раскрывал своего подлинного лица. Когда он запрашивал у Швенда фиктивные документы личности, то это были всегда такие, которые не имели фотографий. Своих снимков он никогда никому не давал. И тем не менее у него было не менее полдюжины паспортов различных стран.

Япония осуществляла тогда сильное давление на Индокитай, стремясь предотвратить, чтобы этот район оставался базой снабжения для армии Чан Кайши. Когда Франция рухнула в военном плане, Токио посчитал дело сделанным. Японское правительство намеревалось захватить французские колонии и установить там военный режим. Заслугу в том, что до этого не дошло, Лаваль приписывал себе. Он утверждал даже, что именно благодаря его связям с ведущими японскими политиками и генералами, ему удалось добиться согласия Японии на подписание соглашения — которое и было в действительности подписано осенью 1940 года, — по которому в определенной степени учитывались французские интересы, в результате чего вишистское правительство сохранило свое лицо в глазах общественности.

В разрешении пограничного конфликта с Таиландом Лаваль, по его словам, также принял деятельное участие. В то время он был вхож в дом тогдашнего таиландского премьер-министра Сонграма, и благодаря его влиянию на того, Таиланд в начале 1941 года согласился на третейское решение Японии, которое было вполне приемлемо и для Франции.

Лаваль подчеркивал, что его вмешательство в эти дела не преследовало личных интересов. Лаваль знал, что Япония в ближайшее время вступит в войну, и опасался, что Индокитай окажется беспомощным перед японской агрессией, если не удастся заранее достичь определенных договоренностей с Токио. Попытки Виши получить гарантии Вашингтона в отношении Индокитая он считал иллюзорными, что и было подтверждено дальнейшим развитием событий в Юго-Восточной Азии. Таким образом, его целью являлось достижение определенных договоренностей с Японией, которые, по его мнению, давали бы Индокитаю единственный шанс устоять в грядущей войне без больших потерь.

Еще до нападения японцев на Пёрл-Харбор Лаваль неожиданно появился во Франции и с того момента проходил по делам немецкой полиции безопасности в Париже. Кем он был на самом деле, не могла установить и она. О характере его миссии во Франции стало, однако, известно из донесения немецкого агента во французском министерстве иностранных дел. Информация поступила в так называемый VI реферат (внешняя разведка) управления полиции безопасности во Франции, а оттуда была направлена в дальневосточный реферат немецкой секретной службы в Берлин.

Судя по этой информации, в начале декабря 1941 года через секретного курьера из Сайгона правительству Виши были представлены предложения о заключении японо-индокитайского соглашения о военном союзе. Японское дипломатическое представительство в Берлине никакой информации по этому вопросу немецкому руководству не представило, так что оно ничего не знало о намерениях японцев. Поэтому Берлин был заинтересован в том, чтобы войти в контакт с этим курьером или, по крайней мере, в захвате его живьем, надеясь выйти через него на важный источник информации о планах Токио.

Интерес, проявленный Берлином, совпал с интересом начальника полиции безопасности в Париже Кнохеном. Правда, у парижской службы были на то другие основания. Курьер еще до прибытия в Виши встретился, по имевшимся данным, с представителями «Свободной Франции» и вел с ними переговоры по вопросу об Индокитае. Возникло предположение, что речь шла о тайных связях Виши с де Голлем. Но все старания найти и задержать человека, для которого, по всей видимости, поездка из Токио в Париж в разгар войны не представляла никакой сложности, ни к чему не привели.

А ведь тот, кого так старательно разыскивали, и был Лаваль. Но это было установлено много позже. Начальник немецкой полиции безопасности Парижа, получая информацию от секретной службы, исходившую от того же Лаваля, даже и не думал, что она шла как раз от того секретного курьера, что прибыл из Сайгона.

Как мне представляется, Швенд встретился с Лавалем, когда тот проживал еще в неоккупированной части Франции. Весною 1943 года Лаваль выезжал в Италию, чтобы встретиться с Швендом. Дело шло к крупной сделке с кораблями, при оформлении которой Лаваль показал свои необычные способности. Швенд, относившийся ко всему с недоверием, счел возможным посвятить Лаваля в суть акции с фальшивыми фунтами. И ему удалось склонить француза к сотрудничеству. О своем решении Швенд не пожалел: Лаваль никогда и ни в чем его не разочаровал и не подвел. Благодаря Лавалю в «дело» была вовлечена Восточная Азия. Используя свои великолепные связи, он уже через короткое время смог выслать туда значительные суммы фальшивых фунтов. Как это ему удалось, Швенд так и не узнал. Его новый сотрудник не считал необходимым посвящать Швенда в детали, а тот не хотел вызвать подозрительность у Лаваля своими назойливыми попытками вникнуть в его «секреты». К тому же Лаваль работал всегда очень корректно и с размахом.

Некоторое время Лаваль оставался во Франции, избрав своей штаб-квартирой Париж, где поддерживал деловые связи с экономическими службами немецкой военной администрации. Нам было известно, что он часто выезжал в Северную Африку. Из того факта, что он никогда не обращался за помощью к немцам, можно было сделать вывод о его хороших связях с другой стороной. В противном случае подобные поездки были бы просто невозможными. Таким образом, не вызывало сомнения, что Лаваль являлся сторонником де Голля, лучше сказать «Свободной Франции», так как к самому генералу особых симпатий не испытывал. А то, что связывало его с немецкой стороной, было, наряду с деловыми интересами, враждебное отношение к коммунизму и Советской России. Как потом было установлено, он делал все возможное, что было в его силах, чтобы коммунисты не стали решающей силой в Сопротивлении. Для этого он не гнушался никакими средствами. Швенд, которому это отрицательное отношение Лаваля к большевизму было известно, свел меня с ним в конце 1943 года в Милане. Швенд был заинтересован в том, чтобы я, имевший, как и многие немцы, четкое представление о реальном положении на международной арене, довел до Лаваля идею о том, что Германия должна заключить мир с западными державами и затем вместе с ними продолжить борьбу на Востоке до полного крушения советизма. Из перспективы сегодняшнего дня эта концепция представляется нереалистичной, хотя теоретически и давала единственную возможность предотвратить продвижение агрессивного коммунизма до центра Европы. Мои беседы с Лавалем в то время были успешными: он буквально загорелся и обещал свою всемерную поддержку. Такой план, по его мнению, был достоин реализации.

В связи с этим возник вопрос о японской политике. Лаваль высказал мысль, что японские планы носят как раз противоположный характер. Токио намеревается побудить Германию к тому, чтобы достичь с Россией договоренности о том, чтобы довести войну против Запада до победного конца совместными усилиями немецко-советско-японского союза. Японцы уже начали прощупывать немцев в этом плане. И мешать им пока не следует: пусть их контакты обретут форму конкретных предложений. Ведь в таком случае позиции Германии по отношению к западным державам лишь укрепятся: предпосылка обретения немцами реальных шансов на победу заставит Запад начать переговоры с ненавистной Германией. Только угроза создания восточного блока очистит для Германии путь к переговорам с западными державами и заключению с ними союза.

Лаваль потребовал, чтобы и я внес свою лепту в эту дипломатическую игру, и предложил познакомить меня с одним шведским судовладельцем, который поддерживал связи как с советской, так и японской сторонами, установив определенные контакты. Предложение было неплохим, но у меня возникли сомнения. Получить официальное разрешение на ведение с ним переговоров было невозможно. Пришлось бы брать всю ответственность на себя, а это значило, что встреча с этим судовладельцем должна была остаться в тайне. Но и шанс выехать в Швецию, не входившую в мою область деятельности, не вызвав подозрения и даже слежки, был равен нулю. И хотя я и дал позитивный ответ, в душе принял решение туда не ехать. Таким образом, встреча наша так и не состоялась, но достоверность сведений Лаваля была подтверждена совсем с другой стороны: Шелленберг, оказывается, имел контакт с этим судовладельцем через посредников, и следовательно, не являлся плодом фантазии Лаваля. Об этом я узнал из разговора с бывшим своим начальником, который состоялся в 1946 году (надеюсь, что в мемуарах Шелленберга, готовящихся к изданию, об этом будет что-нибудь сказано).

Встреча моя с Лавалем в Милане все же не была бесполезной. После нее Лаваль стал передавать мне информацию, полагая, что она будет способствовать осуществлению плана заключения мира с западными державами. В частности, он сообщал об официальной и неофициальной деятельности советских представителей в Северной Африке и их связях с французскими влиятельными лицами. Я не был специалистом в этой области, поэтому не мог дать оценку представляемой информации. Однако те его сведения, которые я время от времени передавал сотрудникам Кнохена, вызывали у них большое удовлетворение. Они выражали огромное желание получить столь хорошо информированного агента для себя и делали мне соблазнительные предложения, если бы он согласился сотрудничать с немецкой полицией безопасности Парижа.

Но ни Швенд, ни я даже не предпринимали ка-ких-либо попыток в этом плане, будучи уверенными, что получили бы грубый отказ. Конечно, Лаваль был дельцом большого формата, но каковыми ни были его пути и дорожки, он оставался истинным французским патриотом. Его целью было заработать как можно больше денег. Для этого он, нисколько не задумываясь, использовал всю запутанность и сложность условий того времени, проводя крупнейшие трансакции в одному ему понятных комбинациях. Но против Франции он никогда работать бы не стал, и это мы знали. Лаваль не хотел нанести никакого вреда ни одному французу. Небезынтересно, что коммунистов он рассматривал не как французов, а как русских, так и называя их даже в своих сообщениях русскими, так что иногда становилось непонятным, кого в действительности он имел в виду.

Для непосвященных его донесения из Северной Африки были зачастую непонятными. Я тоже оказался однажды жертвой этой казуистики Лаваля, направив Риббентропу сообщение, которое могло стать сенсационным, если бы названные им «русские» оказались бы в действительности русскими. Несколько позже я разобрался, к своему ужасу, в ошибке, ожидая получения головомойки. К счастью, все обошлось. Либо специалисты по Франции в министерстве иностранных дел не разобрались в сказанном, либо моя докладная записка на глаза рейхсминистра не попала. Ларчик открывался просто: Риббентроп проводил государственную политику, основываясь не на информации секретных служб и даже своих дипломатических представительств, а на интуиции своего шефа и повелителя.

В отличие от известного политика и тезки, который перед самой высадкой союзников в Нормандии бежал в Германию, откуда собирался податься в Испанию, наш Лаваль остался в Париже. Швенд предлагал ему было перебраться в Германию, но тот ответил:

— А для чего, из-за какого-то года?

(Большего срока он Германии не давал.)

Поэтому едва не случилось так, что он чуть было не попал в водоворот, поскольку в те времена существовал принцип не оставлять людей «носителей секретов» в стане врага. Швенду пришлось приложить немало усилий, чтобы Лаваль не попал в лапы нашей полиции безопасности. Швенду потом, как говорится, досталось на орехи из-за того, что он не обеспечил уход своих сотрудников вместе с немецкими войсками.

До декабря 1944 года о Лавале не было никаких сведений. Мы даже опасались, что он попал в волну кровавых «чисток», проводившуюся французским движением Сопротивления, из-за своих связей с немцами. Однако перед самым Рождеством 1944 года в замке Швенда Лаберсе в Южном Тироле появился связник с письмом от Лаваля. Письмо было датировано числом двухнедельной давности и написано в Андорре, крошечной республике, расположенной между Францией и Испанией, родине Лаваля. Каким образом этот связник попал оттуда в Италию, а затем к нам, осталось неизвестным. (Может быть, он был даже последним звеном длинной цепочки в этой своеобразной эстафете.) Наиболее вероятным было все же, что он, подобно самому Лавалю, имел хорошие контакты с обеими сторонами и совершил свое путешествие под патронажем союзнических служб. Из его рассказов следовало, что Лаваль, благодаря своим контактам с окружением де Голля, остался невредим и довольно быстро «возвратился к делам». Прежде всего, он постарался наладить контакты с Испанией. Наряду с деловыми, он преследовал также политико-идеологические цели: надо было, как считал он, положить конец злоупотреблениям красноиспанских группировок на границе Франции с Испанией. Сделать это было непросто, так как французское правительство в то время находилось под сильным влиянием коммунистов. И все же, благодаря усилиям Лаваля, французские жандармские подразделения вошли таки в Андорру и положили конец деятельности там красноиспанцев, которые сразу же после вытеснения немцев из Франции устроили там путч и взяли власть в свои руки.

Вместе с жандармерией Лаваль как первый французский штатский вошел в Андорру и уже оттуда восстановил свои старые связи с Испанией. Пограничные заслоны не представляли собой для него препятствий, поскольку он был хорошо знаком с целым рядом лиц из когорты Франко, а за свои заслуги, скорее всего финансового характера, перед франкистской партией в годы Гражданской войны был даже награжден высоким орденом. В течение короткого периода времени между Мадридом и Парижем был установлен если и не мост, то вспомогательный переход через Андорру, достаточно прочный для осуществления важнейших трансакций. Опорный пункт Лаваля в Париже возглавлял самый лучший из партнеров, которых он только мог желать, — министр финансов правительства де Голля по имени Леперк. Будучи старым другом Лаваля, он без особых раздумий поддерживал его планы и намерения, естественно, не без выгоды для себя, даже занимая теперь столь высокое положение. Шансы, представлявшиеся для «операции Бернхард» при таком положении дел, были совершенно очевидны.

Связной Лаваля, когда мы попытались вникнуть в детали, держался сдержанно — то ли получив соответствующее указание, то ли потому, что и сам был не в курсе дела. Оставалось неясным, как и чем Лаваль занимался. Во всяком случае, он, видимо, старался теперь аккумулировать те деньги, которые появились во Франции с момента высадки союзных войск, в том числе и оккупационные франки. Деньги эти после долгих и напряженных переговоров между де Голлем, с одной стороны, и Рузвельтом и Черчиллем, с другой, было решено вывести из обращения. Для проведения этой операции — своеобразной денежной реформы — Соединенные Штаты и Великобритания выделили Франции значительные кредиты в валюте. Часть этих денег Лаваль, конечно же, намеревался использовать в личных целях. Значительные суммы фальшивых фунтов, которые ему в Париже оставил Швенд, он уже инвестировал в это дело. Чтобы как следует развернуться, он потребовал срочной присылки ему еще одного миллиона фальшивых фунтов. Вместо них он собирался в короткий срок получить на ту же сумму настоящие фунты и доллары, несмотря на весьма высокие комиссионные, которые оставлял себе и различного рода помощникам.

Хотя предложение и выглядело несколько фантастичным, Швенд был уверен, что к нему следует отнестись со всей серьезностью Очевидно, Лаваль для осуществления своей трансакции подкупил необходимых чиновников во французском министерстве финансов и соответствующих управлениях предположительно с помощью оккупационных франков, которые он в свое время приобрел за фальшивые фунты Если сработает все, как он задумал, эффект будет ошеломляющим. В своем письме Лаваль подчеркнул, что требующийся ему миллион фунтов является только первой долей Если его акция пройдет без сучка и задоринки, то он сможет провернуть и гораздо большие суммы.

Осуществление этих планов столкнулось, однако, с большими трудностями. Лаваль просил переслать ему требуемую сумму фальшивой валюты в Мадрид, откуда он доставит ее через Андорру во Францию.

Связь же между Германией и Испанией, несмотря на корабли Швенда, стала к тому времени очень ненадежной. Путь морем был опасен, а самолеты летали только в случае особой необходимости. Получить разрешение на перевозку громадного чемодана с фальшивыми деньгами было практически невозможно. Курьер Лаваля вынужден был согласиться с нашими доводами и поневоле удовлетвориться тем, что мы вручили ему приличную кипу пятидесятифунтовых банкнот. Обычно такие купюры мы в оборот не пускали, но тут пришлось сделать исключение, так как величина суммы переправляемых денег зависела от физического объема самих банкнот.

Курьер со своим грузом добрался до Испании на самолете без приключений, а затем и до хозяина В конце марта 1945 года он снова появился в Меране. На этот раз Лаваль предложил Швенду депонировать для него значительную сумму фальшивой валюты в одном из английских или американских банков, естественно, при надежном прикрытии. Тем самым он хотел подготовить Швенду, которого очень ценил и уважал, возможность выехать после краха Германии за границу и там зажить спокойно на деньги, вырученные от операций с фальшивыми фунтами стерлингов Это предложение Швенд вежливо, но решительно отклонил. Вместе с тем курьер Лаваля передал Швенду в кожаном мешочке приличное число превосходных бриллиантов, среди которых были и крупные, встречающиеся разве лишь на Востоке. Такой корректности Лаваля Швенд даже не ожидал и, как потом мне рассказывал, был этим глубоко тронут. То, что Лаваль в дни, когда каждому было ясно, что крах Германии уже неотвратим, рассчитался с немцами с точностью до копеечки, имея возможность не делать этого, сославшись на огромные трудности связи через фронты воюющих армий, что реально могло бы послужить ему вполне достаточным оправданием, было необычным явлением Швенд, не раздумывая, вручил курьеру очередную большую партию банкнот английских фунтов За них Лаваль уже не рассчитался. В дело неотвратимо вступили «высшие силы».

Учитывая честность и порядочность Лаваля и предполагая, что ему удалось благополучно пройти через все испытания, возникает вопрос, а почему бы ему не рассчитаться с боннским министерством финансов или же с руководством вновь созданной секретной службы Федеративной Республики Германии? Ведь речь идет о нескольких сотнях тысяч фунтов. Может быть, однако, он предпочтет обратиться в банки Англии?