Алан прошел совсем рядом со мной. Я уткнулся в меню. Официантка проводила его к бамбуковому столику с полукруглым диванчиком на двоих. Он заказал коктейль и достал из дипломата какие-то бумаги. Через пять минут по лестнице неуверенной из-за темноты походкой спустилась Джулия, помощница Салли. У меня волосы встали дыбом. Джулия, в костюмчике от Армани, остановилась на последней ступеньке и, сощурив мышиные глазенки, окинула взглядом полутемный зал. К счастью, Алан помахал ей раньше, чем она заметила меня. Она подошла к нему, обняла его и поцеловала в губы.

Эх, вот это бы заснять! Джулия у нас недавно вышла замуж за какого-то зануду из «Голдман Сакс». Но без вспышки тут и затеваться нечего. Джулия, елозя задом по дерматину, проскользила к Алану. Она прямо отлипнуть от него не могла: ерошила ему волосы, поправляла воротник. Потом они разговорились, замахали руками… Черт, послушать бы!

Я взял свой коктейль и перебрался за соседний столик. Это был хороший наблюдательный пункт, а прикрытием служила полинезийская резная ширма. Я тянул шею изо всех сил, вслушивался, но ничего не мог разобрать из их разговора. Они все время шептались, как будто их сексуально возбуждала шпионская обстановка. Джулия под столом мяла Алану ляжку.

— Кого ждем?

Я обернулся. Надо мной стояла пестрая девица, к которой приставал толстяк. Она подсела ко мне, обдав меня резким запахом каких-то духов.

— Д-да нет, никого, проводим время.

— Может, помочь? — Она широко улыбалась, поглаживая красными ноготками ножку своего бокала.

— Не может.

Я напрягся, пытаясь разобрать, что говорит Алан.

— Хамить только не надо. — Девица окатила меня презрительным взглядом.

Минуты две длилось мертвое молчание.

— А они тебе кто? — вдруг спросила она, кивнув головой в сторону Алана и Джулии.

Я хотел было ее послать куда подальше, но побоялся, что она развопится.

— Никто. Просто люди.

Я вернулся за свой прежний столик и сидел там, пока голубки не попросили счет.

Тогда я быстро прошел к бару, сунул менеджеру десятифунтовую бумажку и выбежал по лестнице на свет божий. Тротуар кишел японцами, строившимися в очередь перед автобусом, который повезет их в очередной большой и безликий отель, значащийся у них в программе. Я надел темные очки и притворился, что фотографирую фасад «Хилтона». Показался Алан в обнимку с Джулией, оба мигали от яркого света. Очень достойные будут снимочки. А потом пошло еще лучше: по дороге к стоянке такси они поцеловались взасос.

Когда я навел на них зум, мне показалось, что я стою в шаге от них. Я почти что слышал, как шлепают губы и языки, пока их хозяева обмениваются изрядной порцией слюны. Джулия целовалась зажмурившись. У Алана глаза были открыты: видно, души он в это дело не вкладывал. Он еще и на «Ролекс» свой успел посмотреть у нее за спиной. Увидев, что пора, он оторвался от Джулии, и ее высветленные усики залоснились, как мохнатая фосфорическая гусеница. Алан что-то сказал Джулии, та сделала грустное лицо и залезла в такси. Алан помахал ей и сел в следующую машину. Такси поехало на север в сторону «Базара».

Я сел в метро, доехал до станции «Южный Кенсингтон» и под темнеющим небом пошел пешком к Аланову дому. На углу был паб под названием «Граф Спенсер» — маленькая таверна в неоелизаветинском стиле с окошками с круглым верхом и оранжевыми стеклами якобы ручной работы. Я зашел внутрь и спросил скотч у нелюбезного коротышки-хозяина. Кроме меня, в баре было еще трое: офисная парочка и худая женщина лет шестидесяти с крашеными волосами, любительница крепких напитков. По стенам между декоративных деревянных балок висела пыльная сбруя с оковками. Музыкальное сопровождение было предоставлено корпорацией «Мьюзак».

Я по-быстрому выпил и вышел в тупичок, вымощенный камнем. В розовых окнах разыгрывались сцены семейной жизни: домохозяева и жильцы ужинали и смотрели телевизор. В середине квартала был автосалон. В полумраке витрины проступала радиаторная решетка «Серебряного призрака». В одном из окон небольшого Аланова домика виднелся сине-оранжевый стикер Организации соседской взаимопомощи против воровства и хулиганства. На первом этаже горел свет. Аланов BMW стоял напротив дверей, и я просто так, из вредности, его же ключом процарапал ему синусоиду вдоль обеих дверей.

В щель между занавесками видна была часть кухни-гостиной. По Алановым меркам, там царил бардак: на палевом диване валялась газета, на столе в дальней, кухонной, половине стояла стопка грязных тарелок, освещаемая маловаттной лампочкой. Я посмотрел на часы. Семь сорок пять. Позвонил. Никто не отозвался. Если сработает сигнализация, придется сматываться. Хотя, помнится, перед тем как идти с нами в ресторан, Алан ничего такого не включал.

Я огляделся и сунул ключ в скважину. Вошел. Сигнализация не сработала. Я ощутил приятное волнение вора, идущего на дело. В висках забарабанила кровь, все чувства обострились. Я двинулся к бару за подкреплением.

Покончив со скотчем, я поднялся на второй этаж и прошел в Аланову спальню. Там что-то изменилось, но, что именно, я не понял. То ли он кровать передвинул, то ли свет с улицы и тени резкие… Я задернул занавески и зажег прикроватную лампу. Бледно-зеленое покрывало на кровати — как будто только что из магазина. Хотя черт его знает — может, оно и в тот раз было. Я заглянул в гардероб, но там были только костюмы на вешалках и стопка рубашек из прачечной.

В ящике тумбочки лежала коробка презервативов «Дьюрекс Элит», под старым номером «Эсквайра» обнаружился скрученный тюбик лубриканта «Кей-Уай» и маленький конвертик, сложенный на манер оригами. Внутри оказался белый порошок с кислым резиновым привкусом. Кокаин. Что же, следовало ожидать: им теперь все яппи балуются. Я приподнял покрывало и обнаружил два глубоких выдвижных ящика, вделанных в каркас кровати.

В одном были простыни и одеяла, зато вот в другом — дорогие порножурналы и альбом Хельмута Ньютона. Там же, у дальней стенки наручники и черная маска, как у Зорро, а к ним несколько черных шелковых веревок. Ну да, набор юного садомазохиста, так сказать, бондаж для начинающих. Детский лепет, конечно, по сравнению с экспонатами из квартиры моего друга Тони, но все-таки деталька интересная, кое о чем говорит.

Я глянул, сколько времени, и прошел в кабинет. Письменный стол был набит всякими бумагами, банковскими отчетами и акционерскими сертификатами. Я перебрал их дрожащими руками. Из письма от агента по недвижимости выяснилось, что у Алана есть еще две квартиры в Хакни, которые он сдает жильцам на короткий срок, и плюс к тому больше двухсот тысяч вложено во всякие предприятия. Я почувствовал укол зависти.

В одном из маленьких ящичков в задней части стола обнаружился его паспорт. В графу «род занятий» Алан вписал гадостное слово «предприниматель». Я просматривал кучу бумаг в поисках адреса или телефона Клэр, когда вдруг раздался шум подъезжающей машины. Я подошел к окну и выглянул в щель между занавесками. Внизу какая-то женщина выходила из своей «Мазды».

Тем не менее я решил, что пора уходить. Если Алан вдруг нагрянет, выйти можно будет только через парадную дверь.

Я выключил свет, стал спускаться по лестнице — и тут в замке повернулся ключ. Я взлетел наверх и забился за шкаф в гостевой спальне. Внизу захлопнулась дверь. К горлу подкатил кислый вкус скотча. Я пытался подавить приступ паники. В кухне звякнула в гнезде водопроводная труба: включили воду. Я проклинал собственный идиотизм. Тут снизу раздался приглушенный голос Алана. Я сообразил, что тот говорит по телефону. Когда он повесил трубку, в спальне пикнул параллельный аппарат. Было абсолютно тихо, слышно было только собственное неровное дыхание.

Потом на лестнице послышались шаги. Мое сердце предприняло попытку пробиться наружу между ребер. Я набрал полные легкие воздуху, чтобы не дать ему вывалиться. Метрах в полутора от меня на тумбочке стояла тяжелая стеклянная пепельница. Я уже видел, как я хватаю ее и вламываю Алану в морду.

Потом загорелась лампочка на площадке второго этажа. Я напрягся, готовясь к удару. Алан прошел мимо моей двери, по ковру проплыла его тень. Он свернул в свою спальню. Я слышал, как он ходит за гипсокартонной стенкой. Господи, я там хоть все на место вернул? А если убегать придется? В голове прокручивалось сто вариантов один другого хуже. Страх вгрызался в кишки.

Внизу постучали. Значит, он полицию вызвал. Все, сейчас меня брать будут. Главное — все отрицать. Невменяемый — и все тут.

Стук повторился. Алан сошел вниз.

— Иду-иду! За диван завалилась.

Свет погас, внизу закрылась дверь. Я сполз по стенке. Сердце стучало как бешеное. Потом я услышал, как от дома отъехала машина.

Я подождал еще пять минут и пошел вниз. Вырвавшись на улицу, я бросился бежать, истерически хохоча. Вместе с хохотом из меня огромными дозами выплескивался накопившийся страх. Пронесло. Я был слишком на взводе, чтобы идти домой. Вместо этого зашел в паб и позвонил Кейт. Дело было в субботу к вечеру, и я не думал, что застану ее дома, но она подошла к телефону и даже пригласила меня к себе.

Дверь она мне открыла в белом махровом халате.

— Может, я не вовремя? Я могу потом как-нибудь…

Она была какая-то рассеянная, и я обратил внимание, что бутылка красного вина на журнальном столике на две трети пуста.

— Нет, ты заходи. Я просто ленюсь сегодня, ничего не делаю. Наливай себе.

Я взял из буфета бокал и налил в него немного вина. В гостиной почти беззвучно мигал телевизор. На взлетно-посадочной полосе где-то в пустыне поблескивал в жарком мареве угнанный самолет. У них там была хорошая погода: небо яркое, густо-синее.

— А Криспин дома?

— На выходные уехал. Мы с ним из-за денег поссорились.

— Прямо как мы с Лиз.

Шутка не удалась, и Кейт как-то странно на меня посмотрела.

По телеку показывали, как какую-то женщину волокут в зал суда. Теперь ее будут судить за похищение ребенка из супермаркета в Лидсе.

— Он мне денег должен за квартиру, а теперь собирался к Трише съехать. — Кейт прихлебнула вина.

— Да?

— На это-то мне плевать… Что? Не понимаешь, как это можно жить в одной квартире и не спать?

Она была немного взвинчена от вина.

— Да нет, какое-то время можно, наверно, до определенного момента…

— А потом, конечно, это перерастет в секс? — с ехидным смешком поинтересовалась Кейт.

— Думаю, да, — ответил я, просто чтобы посмотреть, чем это кончится.

— Вот! У мужиков у всех мышление убогое.

Кейт прошла в кухонную половину и открыла еще бутылку.

— Может, у нас и убогое, но женщины, знаешь ли, тоже хороши.

— Да? Я бы сказала, что все проблемы от вас идут. У вас у большинства отношение к любви идиотское.

Я улыбнулся:

— Ну, это смотря чего ты хочешь.

Кейт налила себе каберне в большой бокал и улыбнулась:

— Ну, когда вы хотите, у вас уже никакого выбора нету. Увидел дурочку молоденькую — и помчался.

— А у женщин как будто есть выбор? Если детей нет, после двадцати восьми уже сам организм начинает бить пятками.

У нее распахнулись глаза, и я понял, что попал по больному месту.

— Как это — бить пятками?

— Ребенка требовать. До истерии прямо доходит.

— Ерунда! У меня еще времени — до сорока лет.

— Ты что, хочешь, чтобы, когда твоему ребенку десять стукнет, тебе уже пятьдесят было?

— Не хочу. Но и метаться не собираюсь, пока нормального мужчину не найду.

— Ну да, это вы так говорите. А на самом деле это как игра в музыкальные стулья. Ходишь вокруг под музыку, а потом раз — у тебя в организме музыка останавливается, и ты бросаешься на первого попавшегося козла. Любовь себе придумываешь. Вот у мамы моей так было. Она ведь отца-то и не любила совсем, а все-таки он ей, прежде чем свалить, двоих детей заделал. Это разве не идиотское представление о любви?

— Не знаю, у меня, по крайней мере, с этим все нормально. Я любовь с сексом не путаю.

При этих словах мне вспомнился двухскоростной вибратор у нее в спальне. Вот как получается: в клинике-то она все знает и понимает, а сейчас такие же глупости говорит, что и я. Вообще-то мне не очень хотелось продолжать взрывоопасный разговор на тему психологии полов; я уже подумывал о том, как бы так от него отделаться, чтобы без тяжких телесных повреждений.

Кейт подошла к музыкальному центру, вставила диск «Айлей Брадерз» и стала танцевать. А она, однако, здорово перебрала. Сначала я просто смотрел, потом она поманила меня рукой: мол, присоединяйся. Я приобнял ее, она продолжала двигаться, и тут у меня встало. Почувствовав, что мой друг уперся ей в бедро, она рассмеялась и выскользнула у меня из рук.

А я стоял там, как дурак, не зная, то ли она все это нарочно устроила, то ли случайно так получилось. По телику полицейские выкапывали уже третий труп, обнаруженный в саду в Белгрейвии. Я сел. Кейт налила мне еще вина.

— Ты что, надулся, что ли?

— Это ты меня как врач спрашиваешь?

— Да ладно тебе! Мне просто подразнить тебя захотелось.

— Ну ладно, я пошел.

— Ну извини, извини. Если хочешь, можешь здесь заночевать. Вторая кровать у меня застелена, все нормально.

Я слегка удивился такому предложению. Надо подумать. Я собирался завтра попробовать отрыть что-нибудь на Алана, а перспектива возвращаться в пустой дом меня угнетала.

Я улыбнулся:

— Ну спасибо, коли так.

У меня даже промелькнула мысль, что, может быть, меня хотят.

Мы смотрели старый хаммеровский ужастик, и я все ждал, когда она сделает первый ход, но так и не дождался. В конце концов я пожелал ей спокойной ночи и пошел спать в комнату для гостей.

Заснуть мне не удалось. Когда дом делили на квартиры, звукоизоляцию сделали плохо: через картонную дверь долетала музыка из фильма. А потом еще кто-то затеял трахаться у меня над головой: сначала были просто извечные возвратно-поступательные движения, потом включился вокальный трек. Пошла любовная перекличка: тетка стонала басом, мужик кряхтел. По мере приближения к крещендо пружины скрипели все быстрей.

— Кончаю! — взвизгнула тетка.

— Д-а-а-а!!! — взревел мужик ревом футболиста, влепившего мяч в сетку.

Потом еще какие-то коты дрались по садам, потом все стихло, осталось только жужжание машин в виде фона. Я уже задремывал, когда вошла Кейт:

— Стив, ты спишь? Можно я к тебе лягу, а то мне неуютно…

Я протер глаза и в свете из коридора различил коротенькую ночную рубашку. Белая ткань отсвечивала серебром на фоне более темной кожи.

— Конечно, давай, — пробормотал я, отползая на тот конец неширокой двуспальной кровати, чтобы дать ей место.

Кейт скользнула под одеяло и устроилась спиной ко мне. Я по-братски ее приобнял. Он нее пахло чем-то сладким, как тогда от Клэр. Она лежала спокойно, но дыхание выдавало: Кейт дышала быстро и неровно. Я потерся рукой о ее груди и не встретил сопротивления. Мой друг слегка привстал и блаженно угнездился возле ее попы. Почувствовав его, она затаила дыхание, обернулась ко мне и прижалась губами к моему рту. Мы предались оральному дзюдо, да так, что чуть не посрывали с петель языки. Кейт закинула ногу мне на бедро. Ее тело таяло, наполняясь теплом, ее бедра раскрывались мне навстречу. Мы медленно поцеловались, и она отодвинулась с капризной улыбкой. Скользнула языком мне по лицу, взяла мою руку и потянула ее вниз, к бугорку.

— Да, так хорошо, — шепнула она, распахивая бедра.

Она обожгла мне ухо кончиком языка, нащупала мой член, стала гладить и сжимать его. Потом скользнула вниз, ее груди мягко коснулись моих бедер, и я оказался у нее во рту. Я схватил ее за ногу, перевернул и приник губами. Я лизал ее, как собака, ее сок заливал мне лицо. Она немного пахла тмином. В бледном свете луны темнел каштановый пушок — значит, девочка у нас ненатуральная блондинка. Я вставил в нее палец и кончиком языка стал играть с ее бугорком.

Кейт на секунду оторвалась от меня:

— Да, да, там, вот так…

Она сосала меня, помогая себе рукой. Я почувствовал, что сейчас прямо тут вот и кончу. Вцепившись ей в круглый задок, я попытался усадить ее сверху, но она наклонилась и достала из-под подушки презерватив.

— Погоди. — Она на автопилоте надорвала упаковку и раскатала по мне резинку.

Ее приоткрытые губы блестели. На простыне красным отсветом мелькнула упаковка «Мейтс». Не дав мне опасть от мысли о Ричарде Брэнсоне, Кейт, тихонько попискивая, опустилась на меня.

— Господи, — простонала она.

Кейт откинула голову. В полусвете забелело треугольником голое горло. Она двинула бедрами, и в лунном луче возникла тонкая полоска волосков у нее на животе от пупка до холмика внизу. Я стал ласкать ей грудь. Она ткнула мне в рот твердый, как пуля, сосок. Потом выпрямилась и задвигалась взад-вперед. Потом быстрее. Я притянул ее вниз, насадил на себя. Я боялся кончить. Я мучительно пытался думать о Ричарде Брэнсоне.

— Трахни меня! — простонала она.

— Так я уже… — пропыхтел я, колотясь об нее и пытаясь прижаться к ней грудью, согнув ноги под углом девяносто градусов.

Она вцепилась мне в складку на пузе и рванула вскачь, как настоящий жокей.

— Господи… господи… Ты кончаешь, да? Я чувствую… Господи… Крикни, когда будешь кончать, ладно?

Я брызнул, взревел и, разразившись спазмом вдоль хребта, выплеснул его в презерватив. Кейт опустилась на кровать рядом со мной. Я хотел погладить ей клитор, но она ласково отвела мою руку. Надеюсь, мой вопль разбудил спортсмена наверху.

— Умм… вот теперь я, наверно, засну. — Она поцеловала меня в губы и сняла с меня резиновый мешочек.

— Ты куда?

— Выкину. — Она с улыбкой показала мне изделие, держа его двумя пальчиками, как дохлую мышку.

Я заснул и проснулся рано утром. Рука была придавлена ее плечом. Я не мог понять, кто это, пока не разглядел под спутанной блондинистой гривой абрис щеки моего лечащего врача. Меня накрыла волна панического страха. Того самого, слепого страха, что сопровождает щелчок капкана и заставляет лиса перегрызть зажатую лапу и прыжками мчаться прочь на трех оставшихся. Я лежал в темноте, застигнутый похмельем, в очередной раз терзаемый внутренним инквизитором. Нет, ну надо было так по-идиотски… Она же мой врач. У меня жена…

Через некоторое время я ювелирно осторожным движением высвободил руку. Интересно, как она сама на все это посмотрит на трезвую голову?

Наконец я опять заснул. Проснувшись, огляделся в незнакомой комнате. Кейт уже не было. За окном ветер гнал ватные облака по светло-голубому небу. Я снова задремал. Потом, виновато улыбаясь, вошла Кейт.

— Ну как ты? — спросила она.

— Чудно. А ты?

— Хуже некуда. Кошмар просто. Пришлось две таблетки нурофена слопать.

Она закрыла глаза и потерла виски.

— Ничего, пройдет. Я на всех так действую.

— Господи, ты тут ни при чем. Мне все очень понравилось. Просто обычно я столько не пью. Я вчера бутылку, наверно, уговорила… Чаю хочешь?

Я сходил под душ и вышел к ней на кухню:

— И частенько ты с пациентами спишь?

Кейт лукаво улыбнулась:

— Ну, вместе-то мы не спали. Ты так храпел, что я к себе в комнату сбежала.

Она пыталась шутить, но я-то видел до крови расковырянный большой палец.

— Ты знаешь, что я не о том.

— Если не о том, то нечасто. Нам это запрещено делать.

Нетвердой рукой налила мне чаю.

— Да ладно, кто об этом узнает? Это же между нами только.

— Хорошо. Я сейчас в ванну залезу, а ты тут питайся. Мюсли бери или еще что. А то я сегодня у родителей обедаю, мне скоро уходить.

Интересно, про родителей это правда или только чтобы меня из дома выпихнуть? В холодном свете дня я уже не жалел, что так получилось. Наоборот, я как будто бы опять ожил. С Лиз мне все время казалось, что над нами завис некий бестелесный ревизор, замеряющий у меня уровень любви и нежности. А с Кейт мне было просто хорошо и прикольно. Я положил себе мюсли. Потом она вернулась, уже в какой-то джинсовой юбочке.

— Знаешь, а ты, когда не на работе, совсем не такая зажатая.

— А что, я, по-твоему, на работе зажатая?

— Да не то чтобы — просто там у тебя все под контролем.

— Еще бы. Я же с психами работаю.

Я встал, втянул пузо и пошел одеваться.

— Не втягивай, ты у нас и так как греческий бог.

В первый раз за много лет кто-то похвалил мою фигуру. Пусть даже и в иронической форме. Я надел вонючие вчерашние одежки и вернулся на кухню. Кейт ела мюсли.

— А что, Криспин вернулся? — поинтересовался я.

— Да нет, я же говорила, он уехал. А что? — спросила она, и капелька обезжиренного молока сбежала у нее по подбородку.

— Так это не его шлем в холле?

— Мой. — Она вытерла подбородок рукавом.

Оказалось, у нее есть мопед, но она на нем редко ездит.

— Дашь на выходные?

Она, не раздумывая ни секунды, протянула мне ключи. От такой неожиданной доброты у меня потеплело внутри.

— Литий не забудь.

— Уже выпил.

На самом-то деле я его забыл дома. Но особо не переживал: в кои-то веки мне было по-настоящему хорошо, и глушить настроение химией совершенно не хотелось. Мы вышли вместе, поцеловались на прощание, Кейт залезла в «Ауди» и уехала. Я натянул шлем. Он был мне туговат, в процессе еще несколько волосков с треском покинули родные фолликулы.

Мопед бодро мчал меня в сторону Аланова дома. Утро было безветренное, солнышко, как и положено в Англии летом, пряталось за облаками. Аланова машина по-прежнему стояла напротив входа, и продранная мной царапина сияла ослепительным блеском. Поскольку время было все еще раннее, я подъехал к метро и отдал пленку в срочную печать. Через час будет готово.

Потом купил газету и поехал к Аланову дому. Проглянуло солнце, воскресные улицы были начисто вымыты дождем, все машины блестели как новенькие. В пабе «Граф Спенсер» предлагали утренний кофе по утренней цене, я соблазнился, пристегнул шлем к мопеду и зашел внутрь. В пабе никого не было, кроме хозяина с красной физией, переживающего экономический спад в клубах алкогольного тумана. Эдакий кислый коротышка, настоящий британец, прости господи. По причине раннего часа особой разговорчивости он не проявил, и я спокойно уселся к окну, так чтобы видно было Аланову дверь, и, попивая бурду из кофеварки, стал смотреть на улицу сквозь оранжевые стекла «ручной выдувки». Это было все равно что смотреть сквозь донышко пол-литровой бутылки с горьким пивом. Эффект дополнялся стоявшей в баре застарелой пивной вонью. Через полчаса появился Алан и пошел вверх по улице. Криво выпуклое стекло придавало его фигуре форму банана. Когда он прошел мимо моего окна, я поднялся и вышел.

Как только я увидел его, настроение у меня резко испортилось. Ненависть загасила мягкое свечение утра, проведенного с Кейт. Убить эту сволочь. За глотку гада подержать, да так, чтобы он себе язык прокусил, чтобы у него кровушка по зубам потекла, и вниз, к подбородку. Пузырьками чтоб. Чтоб у него воспоминания младенчества горлом вышли с хрипом и клекотом. Чтоб его не было.