В три часа ночи Бонни перевернулась на другой бок, и Августин смог подойти к телефону, который то замолкал, то снова звонил.

Естественно, это из Нью-Йорка пробивался ее муж. Августин приготовился к перебранке.

– Что происходит? – закричал Макс.

– С Бонни все в порядке, она спит.

– Отвечайте!

– Она несколько раз вам звонила, потому что была не в состоянии лететь…

– Пожалуйста, разбудите ее. Скажите, это важно.

Ожидая, Макс припомнил весь напрочь испорченный, долгий и неблагодарный день. Пресс-конференцию Национального института здравоохранения, заявившую об опасности сигарет «Мустанг», транслировали «Си-эн-эн», «МТВ» и прочие крупные телекомпании. Разумеется, затем последовали весьма колкие монологи теле- и радиоведущих. Особенно сволочной комментарий прозвучал у мудрил с МТВ – он бил прямо по молодым курильщицам, на которых и строился маркетинговый расчет. Утром ожидались передовицы в «Таймс», «Уолл-стрит Джорнал» и «Вашингтон Пост». Слово «катастрофа» слишком слабо характеризовало ситуацию: упертый президент фирмы «Даремские Бензин, Мясо и Табак» категорически настаивал на полном эмбарго на размещение рекламы в изданиях, опубликовавших исследования НИЗ, что означало – во всех газетах и журналах Соединенных Штатов. В «Родейл и Бернс» царила похоронная атмосфера, поскольку в случае отмены печатной рекламы агентство теряло миллионы долларов. Макс полдня пытался связаться с президентом фирмы «БМиТ», находившимся в Гвадалахаре, где ему трижды в день делали инъекции гомогенизованной бараньей спермы, чтобы приостановить развитие злокачественных опухолей в легких. Сотрудники клиники сказали, что президент звонки не принимает, и отказались соединить Макса с палатой старого сумасброда.

Мало того, теперь Максу приходилось возиться со взбалмошной и упрямой женушкой во Флориде.

– Дорогой? – осипшим со сна голосом сказала Бонни.

Макс вцепился в трубку, как в шею извивающейся гремучей змеи:

– Объясни наконец, что происходит?

– Прости, мне нужно еще несколько дней.

– Почему ты не в мотеле?

– Я тут заснула.

– С черепами? Господи, Бонни!

Когда Макс сильно волновался, он придушенно хрипел, как – сравнение коллег – астматик на стимуляторах. Естественно, думала Бонни, муж расстроился, узнав, что она с Августином. Пытаться что-то объяснить бессмысленно, она и сама еще не разобралась. Пробовала соблазнить мужчину – это Бонни четко сознавала, а как объяснишь стремление отправиться неведомо куда с губернатором и нежелание возвращаться домой к началу семейной жизни?… Все так перепуталось.

– Мне все еще нездоровится, Макс. Наверное, переутомилась.

– Поспала бы в самолете. Или хоть в мотеле.

– Хорошо, дорогой, я сниму номер.

– Он не приставал?

– Нет! Он истинный джентльмен, – отрезала Бонни и подумала: тревожиться надо из-за меня, дружок.

– Я ему не доверяю. – Макс заговорил своим обычным звонким голоском, что свидетельствовало о благотворном снижении кровяного давления.

Бонни решила, что теперь мужу стоит и напомнить: если бы не Августин, он бы еще томился у похитителя. После этого на другом конце провода повисла тяжелая пауза. Наконец Макс сказал:

– Что-то в нем не так.

– Ага, но вполне нормально, Макс, мчаться за сотни миль, чтобы снимать разрушенные дома и плачущих малышей.

Краем глаза Бонни заметила Августина. С озорной ухмылкой он достал три здоровенных грейпфрута и стал ими жонглировать, пританцовывая босиком по кухне. Бонни зажала рот, чтобы не фыркнуть в трубку.

– Завтра я вылетаю в Мексику, – сказал Макс. – По возвращении надеюсь увидеть тебя дома.

Бонни следила за летающими цитрусами.

– Конечно, я приеду. – Обещание прозвучало так анемично, что муж вряд ли поверил. Бонни окатила волна грусти. Макс не идиот, наверняка понимает – что-то не так. Бонни глубоко вздохнула. Августин выскользнул из кухни, оставив ее одну.

– Бонни.

– Да, милый?

– Ты не спрашиваешь, зачем я лечу в Мексику?

– В Мексику, – задумчиво повторила Бонни и подумала: он уезжает в Мексику. Но вслух спросила: – Надолго, Макс? – И еще мысль: что за странная, безрассудная женщина поселилась в моем теле?

Авила не рассказал жене о душераздирающем происшествии с распятием, поскольку супружница, увидев в том божественный знак, растрезвонила бы о нем всем соседям. Как-то раз на оладье с джемом из бойзеновой ягоды она разглядела лицо Девы Марии и обзвонила все телестанции Майами. Можно представить, куда ее занесет после истории со львом.

Закрывшись в ванной, Авила перевязал пульсирующую болью руку и стал ждать, когда жена отправится в магазин. Но вот горизонт очистился, и он, прихватив из гаража лопату, прокрался на задний двор и выкопал пластиковую банку с деньгами, зарытую под манговым деревом. Здесь хранилась доля шурина от маленькой аферы с марихуаной. Ныне шурин пребывал в тюрьме за многочисленные, но не связанные с травкой преступления, и Авила с женой обещали присмотреть за денежками до его освобождения, ожидавшегося где-то на рубеже веков. Очень не хотелось брать тайком сбережения родственника, но случай был крайний. Если Гар Уитмарк немедленно не получит свои семь штук, он обратится к властям и с извращенным наслаждением швырнет Авилу за решетку. В глазах инспектора Уитмарк был очень влиятельным человеком.

Невзирая на боль в пробитой руке, Авила вгрызся в землю. Его подстегивала сладковатая вонь сгнивших манго, а также страх, что незвано может заявиться кто-нибудь из многочисленной жениной родни. Нельзя, чтобы кто-то узнал, как его обобрал собственный подельник. Благополучно выкопав банку, Авила снял крышку, отсчитал семьдесят отсыревших стодолларовых купюр и сунул их в карман. Но что-то показалось не так – вроде бы денег в тайнике стало меньше. Торопливый пересчет подтвердил подозрение – не хватало четырех тысяч.

Суки драные! – вспылил Авила. Опять просадили в казино! У жены с тещей игра становилось болезнью.

Он бы с наслаждением всыпал этим бабам, но тогда откроется и его нелегальное проникновение в тайник. Удрученный Авила зарыл банку, прикрыв раскоп палыми листьями и скошенной травой. Потом отправился в офис Уитмарка, где его, как простого батрака, полтора часа промариновали в вестибюле.

Наконец секретарша пригласила его в кабинет Гара Уитмарка, и Авила сам испортил все шансы на культурную беседу, когда спросил строительного магната, что за хреновина с его черепом: грибок или что? Авила, никогда не сталкивавшийся с пересадкой волос, не хотел показаться невежливым, но Уитмарк взорвался. Он повалил визитера на пол, выхватил у него семь тысяч и, наступив ему на грудь коленом, извергнул поток брани. Уитмарк был мужчина не крупный, но мускулистый – результат частых посещений загородного теннис-клуба. Авила предпочел не сопротивляться – он обдумывал реальность судебного иска. Уитмарк с бешено выпученными глазами ругался до изнеможения, но ни разу не ударил инспектора. Нет, он поднялся, оправил лацканы итальянского пиджака, подтянул галстук и вручил потрепанному жулику подробную смету от компании «Кровля Килбрю» на сногсшибательную сумму в 23 250 долларов.

Удрученный Авила не особо удивился, что Уитмарк выбрал лучших и самых дорогих кровельщиков в Южной Флориде. И самых честных. У Авилы сохранились неприятные воспоминания о том, как он, будучи пройдохой инспектором, несколько раз пытался растрясти бригады Килбрю на откупные, но его взашей гнали со стройплощадок, как скунса. Килбрю, как и Уитмарк, был в городе большой шишкой.

Авила сделал вид, что изучает смету, а сам обдумывал дипломатичный отказ.

– Работы начинаются со следующей недели, – сказал Уитмарк. – Так что поскреби по закромам.

– Господи, у меня нет двадцати трех штук. – Ну вот и сказал.

– Я сейчас зарыдаю. – И Уитмарк клацнул зубами.

С вялым возмущением Авила взмахнул бумагой в забинтованной руке.

– Я бы сделал эту работу вдвое дешевле.

– А я бы не пустил тебя делать крышу и для сучьей конуры. – Уитмарк сунул Авиле ксерокопию газетной статьи. – Либо приносишь деньги, либо отправляешься в тюрьму. Comprendre, сеньор Говнило?

В статье говорилось, что окружная прокуратура создала специальный отдел для пресечения наживы недобросовестных подрядчиков на жертвах урагана.

– Один звонок, – сказал Уитмарк, – и тебя дерут на нарах.

Авила потупился. Грязь под ногтями напомнила о зарытой банке. Черт, там осталось тысяч двенадцать-тринадцать. Он попал…

– Жена до сих пор не оклемалась от наезда твоих дружков. Видел бы ты счет за лекарства! – Уитмарк указал на дверь. – Еще поговорим, – зловеще добавил он.

Возвращаясь домой, Авила мрачно перебирал варианты поведения. Как часто можно обращаться к Чанго, чтобы не надоесть и не показаться неблагодарным? Священник, наставлявший Авилу в сантерии, ничего не говорил о лимитах на просьбы о сверхъестественном. Сегодня, решил Авила, принесу в жертву козла. Нет, двух козлов!

А завтра поймаю сволочь Щелкунчика.

Церковь Высшей Премудрости Троицы (штаб-квартира в Чикоривилле, штат Флорида) откликалась на все стихийные бедствия в Западном полушарии. Землетрясения, наводнения и ураганы создавали плодородную почву для вербовки грешников и обращения их в веру. Не прошло и полутора суток после того, как убийственный ураган сокрушил округ Дейд, а команда из семи опытных мудрецов-миссионеров уже отправилась в арендованном микроавтобусе «додж» в зону бедствия. Гостиничные номера были дефицитом, поэтому они сняли одну комнату на всех в мотеле «Рамада-Инн» у автострады. Никто не жаловался.

С утра миссионеры проповедовали, утешали страждущих и раздавали брошюры. Потом, выстояв очередь за бесплатным обедом из армейской кухни в палаточном городке, возвращались в мотель, где пару часов проводили в тихом размышлении за игрой в кункен. Бесплатное кабельное телевидение давало возможность в любое время суток посмотреть до полудюжины различных религиозных программ. Поскольку проповедников Троицы в них не было, миссионеры остановились на передаче «Клуб 700» с Пэтом Робертсоном. Мудрецы не разделяли его параноидного мировоззрения, но им нравилась манера, с какой он собирал пожертвования – в стиле «жизнь или кошелек», – и они надеялись позаимствовать кое-какие приемы.

В конце программы преподобный Робертсон закрыл глаза и стал молиться. Миссионеры взялись за руки, что оказалось непросто, поскольку четверо сидели на одной кровати, а трое на другой. Незнакомая молитва была не из Священного писания; вероятно, преподобный Робертсон сочинил ее сам, поскольку в ней несколько раз упоминался номер его почтового ящика в Виргинии. Тем не менее молитва была недурно написана и с жаром исполнена и мудрецам понравилась.

Едва преподобный выдохнул «аминь», как комната вздрогнула от приглушенного взрыва, и на глазах перепуганных пастырей взорвался телевизор. Физиономия преподобного Робертсона с лукавым прищуром скрылась в клубе ядовитого сизого дыма, а его заунывная мольба растаяла в брызгах битого стекла. Мудрецы сверзились с кроватей, грохнулись на колени и затянули псалом «Да приидет Господь к тебе». За этим их и застал четверть часа спустя администратор мотеля, явившийся с извинениями.

– Какой-то придурок-под вами пальнул из револьвера, – объявил он.

Песнопение оборвалось. Управляющий отодвинул от стены разбитый телевизор и показал на дырку с неровными краями в ковре.

– От пули, – объяснил он. – Не волнуйтесь, я их вышвырнул.

– Из револьвера? – воскликнул старший мудрец, вскакивая на ноги.

– Это еще не самое плохое, – сказал управляющий. – Они держали в номере собак! Представляете? Изжеваны постельные покрывала и вообще – все! – Администратор обещал принести новый телевизор, но попросил исполнять песнопения как можно тише, чтобы не беспокоить других постояльцев. – Все и так на пределе, – зачем-то добавил он.

После его ухода мудрецы заперли дверь и мрачно посовещались. Пришли к тому, что сделали все возможное для добрых людей Южной Флориды, и поспешно упаковали вещи.

– Прелестно!

Щелкунчик велел Эди заткнуться и не тянуть за душу. Что сделано, то сделано.

– Нет, в самом деле! Добиться, чтобы нас выкинули из мотеля, когда отсюда до Дейтона-Бича ни единой свободной комнаты! Просто гениально!

Зашипев, как проколотый мяч, Щелкунчик плюхнулся в кресло. Эта тварь совершенно обнаглела: шарахнула монтировкой по ноге, а теперь еще достает. Настроение и без того паршивое, когда коленка распухла, как джорджийский окорок.

– Ты во всем виновата, – огрызнулся Щелкунчик. – Ты и твои шавки. Дай-ка мне пива.

Возвращаясь в дом Торреса, они тормознули у «7-Илевен» и прикупили бензина, льда и провианта. Мрачный Фред Дав, взяв «тайленол» и мятный «тик-так», отправился оценивать разрушенные дома. Он убыл с опустошенным взглядом человека, жизнь которого рухнула в одночасье.

Эди достала из холодильника банку пива и швырнула из-за спины Щелкунчику.

– Как нас еще в каталажку не отправили! – в пятый раз повторила она.

– Тявки не желали заткнуться.

– И потому надо было палить в потолок!

– А то. – Щелкунчик подставил нижнюю челюсть под пивную струю. Он напоминал морячка Пучеглаза из старых субботних мультиков. – Ночью ты уснешь, а я этих шавок пришью. И у меня еще останется три патрона, так что не вздумай там чего.

– О, великий арифметик! А сколько в тебе еще талантов!

– Что, не веришь?

– Собаки привязаны во дворе и никому не мешают.

Щелкунчик осушил банку, смял ее и бросил на ковер. Потом вынул револьвер и принялся крутить барабан – наверняка подсмотрел где-то в кино. Не обращая внимания на эти манипуляции, Эди пошла в гараж подлить бензина в генератор. Электричество нужно для телевизора, без которого Щелкунчик становился неуправляемым.

Когда Эди вернулась в гостиную, бандит уже разбил лагерь перед «Опрой».

– Про шлюх показывают, – доложил он, вперившись в экран.

– Сегодня твой день.

Эди была вся липкая от пота. Ураган выпотрошил внутренности всей хитрой вентиляционной системы Тони Торреса. Но даже если бы кондиционер работал, как прохладному воздуху удержаться в доме без крыши, окон и дверей? Эди прошла в спальню, сняла банковское платье и переоделась в дорогие полотняные шорты и безрукавку миссис Торрес. Эди очень бы расстроилась, если б вещи оказались ей впору, но, слава богу, хозяйка была размера на три крупнее. Одежда сидела мешковато, но выглядело симпатично и обеспечивало вентиляцию в тропической влажности.

Эди разглядывала себя в зеркале, когда зазвонил телефон. Щелкунчик тотчас заорал, чтобы взяла, черт бы ее побрал, трубку.

Эди не была подвержена предчувствиям, но сейчас возникло довольно сильное – и не подвело ее. Телефонистка с межгорода спросила, согласен ли абонент оплатить звонок от «Нерии из Мемфиса».

Мемфис! Ведьма двигалась на юг!

– Я не знаю никакой Нерии. – Эди старалась говорить спокойно.

– Это номер 305-443-1676?

– Не знаю. Понимаете, я здесь не живу. Проходила мимо дома и услышала телефон.

– Мэм, пожалуйста…

– Барышня, может, вы не в курсе, но у нас тут случился страшный ураган!

Донесся голос Нерии:

– Я хочу поговорить с мужем. Спросите, нет ли там Антонио Торреса.

– Слушайте, в доме никого, – продолжила Эди. – Я просто шла мимо и подумала, вдруг чей-то родственник звонит. Может, что срочное. Хозяина нет, он уехал. В пятницу закинул пожитки в фургон и отбыл. Кажется, говорил, что в Нью-Йорк.

– Спасибо, – сказала телефонистка.

– Что? Как вас зовут, леди? – врезалась Нерия.

– Спасибо, – повторила телефонистка, пытаясь свернуть разговор.

Но Эди понесло:

– Они с какой-то девушкой наняли фургон. Может, это его жена. Ей года двадцать три – двадцать четыре. Длинноволосая блондинка.

– Это я его жена! – взорвалась Нерия. – И дом мой!

Еще бы, подумала Эди, как запахло денежками от страховки, долой яйцеголового профессора и бегом обратно к толстячку мужу.

– Бруклин! – живописала Эди. – Кажется, он говорил про Бруклин.

– Сукин сын! – простонала Нерия.

Телефонистка грубовато спросила, будет ли миссис Торрес звонить по другому номеру. Молчание. Нерия повесила трубку. Эди тоже.

Сердце колотилось о ребра. Эди машинально отерла взмокшие ладони о задницу в прекрасных полотняных шортах хозяйки. Потом поспешила в гараж и нашла кусачки с зелеными ручками.

В гостиной надрывался Щелкунчик:

– Кто звонил? Опять жена? – Услышав, как хлопнула гаражная дверь, он завопил: – Эй! Я с тобой разговариваю!

Эди его не слышала. Она кралась к соседу перерезать телефонный провод, чтобы Нерия не позвонила мистеру Варга и не проверила дикую историю о Тони, уехавшем в фургоне с юной блондинкой.

Номера черного «чероки» сняли с «камаро», зарегистрированного в районе «Черепашья Луговина». Туда Августин и направлялся, когда Сцинк велел остановиться у палаточного городка, разбитого национальными гвардейцами для бездомных после урагана.

Сцинк выбрался из пикапа и зашагал вдоль рядов открытых палаток. Бонни с Августином, пораженные открывшимся зрелищем, шли чуть сзади. Их провожали мутные взгляды мужчин и женщин, безвольно лежавших на армейских раскладушках. Босоногие дети с потухшими глазами бродили по белесым лужам. Малыши вцепились в новые куклы, розданные Красным Крестом.

– Души человеческие! – завопил Сцинк, воздев к небу обезьяньи длани.

Солдаты сочли его контуженным и трогать не стали.

К гвардейцу, раздававшему бутылки с водой «Эвиан», выстроилась неровная очередь. Дорогу Сцинку перебежал малыш в грязном подгузнике. Губернатор сграбастал его одной рукой и поднес к глазу.

Бонни толкнула локтем Августина:

– Что будем делать?

Приблизившись к Сцинку, они услышали, что он невероятно трогательно поет высоким голосом:

Малышу, наверное, и двух нет, подумала Бонни. Толстенькие щечки, темные кудряшки и засохшая царапина на лбу. Маечка с Бэтмэном. Слушая песню, он улыбался и с любопытством дергал незнакомца за седую бороду. Рваные облака сочились легкой дымкой.

Августин коснулся плеча губернатора:

– Капитан…

– Как тебя зовут? – спросил Сцинк малыша. Тот в ответ застенчиво хихикнул. Губернатор разглядывал мальчика. – Ты ведь не забудешь, правда? Ураганы – это божья повестка на выселение. Скажи об этом своим.

Он снова запел, но гнусаво, потому что детские пальчики защемили ему нос:

Малыш захлопал в ладоши. Сцинк чмокнул его в лоб.

– С тобой хорошо, сынок, – сказал он. – В тебе жив дух приключений?

– Нет! – бросилась к ним Бонни. – Мы его не возьмем. И думать не смейте!

– Ему бы понравилось, разве нет?

– Не надо, капитан. – Августин забрал малыша и передал его Бонни. Та кинулась искать родителей мальчика, пока безумец не передумал.

Оловянное небо наполнилось чвакающим стрекотом. Очередь за водой тыкала пальцами в стаю низколетящих военных вертолетов. Палатки заходили ходуном от кружащих железных стрекоз. В городок вкатила процессия полицейских машин, правительственных лимузинов, черных джипов охраны и фургонов телевизионщиков.

– Ха! Наш Главнокомандующий! – сказал Сцинк.

Из джипа высыпали пятеро громил из Секретной службы, за ними последовал Президент. В рубашке с галстуком и темно-синем дождевике с эмблемой на груди. Он помахал телекамерам и стал энергично пожимать руки всем встреченным национальным гвардейцам и солдатам. Наверное, странная процедура длилась бы до темноты, если б один из многочисленных адъютантов Президента (тоже в синем дождевике) не шепнул ему что-то на ухо. И здесь на сцене появилась настоящая семья, пострадавшая от урагана, – тщательно проверенная и отобранная из массы изнывающих на жаре страдальцев. Ей предстояло сфотографироваться с Президентом. Присутствовал и непременный атрибут – миленький малыш, над которым глава свободного мира поворковал, сделав ему пальцами «козу». На фотосъемку отвели меньше трех минут, после чего Президент продолжил навязчивое братание со всеми, облаченными в форму. Странная симпатия распространилась и на седовласого деятеля Армии спасения. Главнокомандующий обнял жилистой рукой одуревшего старикана и прощебетал:

– Из какого подразделения?

Августин, сложив на груди руки, стоял неподалеку.

– Душераздирающе, – заметил он.

– Да уж, – согласился Сцинк. – Обрати внимание, как у него блестят глаза. Нет ничего хуже, чем республиканец на транквилизаторе.

Вернулась Бонни, и они отправились в «Черепашью Луговину».