Обязанность по вскрытию тела Роберта Клинча выпала на долю доктора Майкла Пемброка.

Тяжесть этой скорбной миссии была для доктора Пемброка почти непереносимой, потому что по диплому он был судебным экспертом, а не хирургом. Он легко и уверенно обращался с бородавками, кистами, опухолями и полипами, но его пугали трупы, равно как и вскрытия вообще.

Большая часть округов Флориды имеет ставку медицинского или судебного эксперта, чтобы справиться с потоком смертей. Сельскохозяйственный округ Харни не мог оправдать такую роскошь перед своими налогоплательщиками, поэтому окружная комиссия ежегодно голосовала за то, чтобы в случае нужды прибегать к услугам судебного эксперта в качестве хирурга-совместителя. За огромную сумму в пять тысяч долларов доктор Майкл Пемброк принял на себя эти обязанности. Работа не отнимала чрезмерно много времени, поскольку округ населяли только четыре тысячи человек и умирали они не часто. Большинство из тех, кто все-таки умирал, имели честь совершить это в больнице или при обычных обстоятельствах, после чего не требовалось ни вскрытия, ни расследования. Те немногие граждане Харни, что скончались не от естественных причин, могли быть классифицированы как жертвы несчастных случаев: а) дома, б) в автомобильной поездке, в) на охоте, г) на воде или д) во время грозы. В округе Харни было больше смертей от ударов молний, чем в любом другом месте Флориды, хотя никто не знал почему. Местная фундаменталистская церковь провела целое исследование, посвященное этой статистике.

Когда новость о смерти Роберта Клинча достигла лаборатории, доктор Пемброк был занят тем, что разглядывал обыкновенную бородавку, срезанную с большого пальца руки фермера, выращивающего арбузы. Коричневый чешуйчатый бугорок не представлял собой приятного зрелища, но оно было бесконечно более предпочтительно, нежели раздувшееся лицо мертвого ловца морского окуня. Доктор пытался увильнуть, делая вид, что он сильно занят у микроскопа, но помощник шерифа терпеливо ждал, листая какие-то брошюры по дерматологии. Наконец доктор Пемброк сдался и сел на заднее сиденье полицейской машины, чтобы поехать в морг.

– Вы можете сказать мне, что случилось? – спросил доктор Пемброк, подавшись вперед.

– Это Бобби Клинч, – через плечо ответил помощник шерифа. – Похоже, его лодка перевернулась на озере.

Доктор Пемброк почувствовал облегчение. Теперь у него была теория. Скоро он узнает причину смерти и вернется к бородавке. Может быть, все не так и ужасно.

Полицейская машина подкатила к красному кирпичному зданию, в котором помещался морг округа. Когда-то оно сдавалось в аренду под ресторан «Бургер Кинг» и не ремонтировалось с тех пор, как его купил округ. В то время как вывеска «Бургер Кинг» была снята (и продана клубу студенческой общины колледжа), прилавки, кабины и окошко, через которое когда-то подавались блюда, оставались точно такими же, как в былые дни. Как-то однажды доктор Пемброк написал письмо окружной комиссии и высказал мысль о том, что ресторанчик-забегаловка едва ли подходящее помещение для морга, но члены комиссии кратко возразили, что это единственное место в Харни с встроенной морозильной камерой.

Заглянув в окошко, доктор Пемброк увидел толстого человека с красным, как бы расплющенным лицом. Это был Калвер Ранделл, плечи которого, насколько помнил доктор, были покрыты коричневыми, сливающимися друг с другом родинками. Из них была взята биопсия, и сделано это было мастерски, но родинки были признаны доброкачественными.

– Эй, док! – сказал Калвер Ранделл, когда доктор Пемброк вошел в комнату.

– Хэлло, – ответил врач. – Как там ваши родинки? – Гистологам редко удается видеть пациентов целиком, поэтому они, как известно, снискали себе репутацию косноязычных, когда речь заходит о легкой светской болтовне.

– Родинки рецидивируют сотнями, – отрапортовал Калвер Ранделл. – Моя жена берет фломастер и развлекается игрой «соедините все точки», разрисовывая меня от шеи до ануса.

– Почему бы вам не придти на прием и не дать мне их посмотреть?

– Нет, док, вы сделали все, что могли. Я привык к этим чертовым штукам, и Дженни тоже. Мы извлекаем из этой ситуации, что можем, и не принимаем ее близко к сердцу, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Калверт Ранделл держал лагерь для рыболовов на озере Джесап. Он сам не увлекался рыбной ловлей, но любил заниматься поставкой живой приманки, главным образом червей и золотого леща. Он также исполнял обязанности официального весовщика во время некоторых престижных американских турниров по ловле окуня, и этой честью Калвер Ранделл был обязан своей длительной (в течение всей жизни) дружбе с Дики Локхартом, чемпионом по ловле окуней.

– Это вы нашли погибшего? – спросил доктор Пемброк.

– Нет, мальчики Дэвидсона.

– Которые? – спросил доктор Пэмброк. В округе было три ветви Дэвидсонов.

– Дэниел и Дэзи. Они нашли Бобби плавающим в болоте и отбуксировали его в лагерь рыболовов. У нас нет катафалка, и я использовал свой грузовик.

Доктор Пемброк перелез через прилавок туда, что когда-то считалось кухней «Бургер Кинга». С некоторым усилием Калвер Ранделл последовал за ним. Тело Роберта Клинча лежало на длинном столе из нержавеющей стали. Зловоние было ужасающим – смесь запахов влажного трупа и окаменевшего французского жаркого.

– О Боже! – сказал доктор Пемброк.

– Знаю, – ответил Ранделл.

– Сколько времени он был в воде? – спросил доктор.

– А мы надеялись, что это вы нам скажете, – ухмыльнулся помощник шерифа, стоявший у прилавка: будто бы в ожидании ванильного коктейля.

Доктор Пемброк ненавидел утопленников, а этот был особенно «хорош». Глаза Бобби Клинча были выпучены и почти «вывалились из орбит», словно держались на пружинах. Разбухший язык торчал изо рта мертвеца, как жирный медный угорь.

– Что произошло с его головой? – спросил доктор Пемброк.

Казалось, во многих местах на голове Роберта Клинча волосы были выдернуты, обнажив свежие ссадины на черепе, что оставляло впечатление разграфленного на секции черепа рокера-панка, прическа которого была не закончена.

– Утки, – сказал Калвер Ранделл, – целая стая.

– Они думали, это пища, – объяснил помощник шерифа.

– Волосы в воде похожи на рдест. Особенно такие, как у Бобби, – продолжал Ранделл. В воде они напоминают водоросли.

– В это время года утки едят все, – добавил помощник шерифа.

Доктор Пемброк почувствовал приступ тошноты. Иногда он жалел о том, что не пошел в радиологию, как его тупой кузен. Тяжелыми хирургическими ножницами из нержавеющей стали он начал разрезать одежду Роберта Клинча – задача, которая требовала особой энергии в виду того, что конечности и торс разбухли.

Как только пропитанная водой одежда Клинча была разрезана и обнажились дополнительно участки лиловой плоти, оба, Калвер Ранделл и помощник шерифа, отступили и встали по другую сторону стола, где они нашли кабинку, и принялись болтать о недавнем скандале в футбольной команде Университета Флориды.

Пятнадцатью минутами позже доктор Пемброк вышел с картой и блокнотом. Записывая что-то в блокнот, он объяснял:

– Тело находилось в воде по крайней мере двадцать четыре часа, – сказал он. – Причина смерти – утопление.

– Он был пьян? – спросил Ранделл.

– Сомневаюсь, но я не смогу получить результаты проб крови, по крайней мере, в течение недели.

– Сообщить ли мне шерифу, что это несчастный случай? – спросил помощник.

– Да, похоже на то, – сказал доктор Пемброк. – У него рана на голове, по-видимому, вызванная ударом, полученным от столкновения лодки с чем-то твердым, когда она шла на большой скорости.

Это был сильный ушиб, который мог быть вызван разными причинами, но доктор Пемброк предпочитал высказываться конкретно. Большая часть того, что он знал из области судебной медицины, основывалась на постоянном просмотре телевизионного шоу Квинси М. И. Судебный эксперт Квинси в телевизионной программе мог взглянуть на травму и тут же заявить, что это такое и чем вызвано. Поэтому доктор Пемброк попытался сделать то же самое. После того, как двое других присутствующих мужчин ушли от стола, где производилась аутопсия, доктор Пемброк работал так быстро, как только мог. Он взял кровь для анализа, отметил ушиб величиной с мяч для гольфа на черепе Бобби Клинча и далеко не профессиональным движением сделал надрез в форме буквы У от шеи и до живота. Он раздвинул края надреза, добрался до легкого, захватив его рукой, и быстро убедился, что оно наполнено коричневой озерной водой, то есть как раз тем, что доктор Пемброк и рассчитывал увидеть. Это означало, что Бобби Клинч утонул, как все и предполагали. Следующим доказательством было наличие блестящей мертвой миноги в правом бронхе, а это показывало, что, опускаясь вниз, Бобби Клинч сделал сильный вдох, что не могло ему помочь. Приняв такую точку зрения, доктор Пемброк не стал тратить больше ни минуты на разлагающееся тело. Он даже не потрудился его перевернуть, чтобы оглядеть со всех сторон до того, как его оттащат в морозилку для гамбургеров.

Хирург подписал свидетельство о смерти и передал его помощнику шерифа. Калвер Ранделл читал его через плечо служителя закона и кивал.

– Я позвоню Клариссе, – сказал он. – Потом выну шланг из ящика.

Ловля большеротого окуня – самая популярная рыбацкая забава в Северной Америке, как в этом можно убедиться почти в каждом штате, в той его части, где вода самая теплая.

Популярность окуня в последние десять лет выросла настолько, что тысячи вылезших, как грибы, клубов по его ловле едва справлялись с потоком желающих вступить в них. По данным индустрии спортивных товаров на ловлю большеротого окуня тратится больше миллионов долларов, чем на любую другую забаву на свежем воздухе во всех Соединенных Штатах. Журналы для рыболовов рекламируют этот вид как рыбу рабочего человека, доступную любому живущему в пределах пешего хода от озера, реки, водопропускной трубы, резервуара или дренажной канавы. Окунь непривередлив, смел, плодовит и в определенные дни сожрет любую занюханную приманку, протянутую у него перед пастью. Как боец, он задирист, хотя и легко устает; как прыгун – великолепен, хотя и не идет в сравнение с грациозной канадской форелью или тарпоном; в качестве блюда – вполне приемлем, даже вкусен, если подан с хорошим гарниром. Его ошеломляющая популярность является следствием скромной комбинации этих достоинств с прибавлением того простого факта, что большеротый окунь плавает повсюду в таких количествах, что поймать его может любой дурак.

Демократичная природа окуня делает его идеальной мишенью в рыболовных турнирах и весьма выгодным для рекламы снасти. Поскольку большеротый окунь из Сиэтла ничем не отличается от своего двоюродного брата из Эверглейдса, дорогой рыболовный инвентарь не нуждается в переделке применительно к регионам а, следовательно, в этом не нуждается и его реклама. Поэтому начинающие ловцы окуня всюду оснащены одинаково, начиная от грузовиков и кончая одеждой и снастью. На любом водоеме, в любом округе, городском или сельском, братство окунеловов по одежде и оснащению узнается безошибочно. Главная цель – поймать одного из этих причудливых, больших окуней, известных как «ланкеры» или «хоги». Во многих частях страны рыба, весящая более пяти фунтов, считается трофеем, и для страстных ловцов окуня обычное дело – иметь на стенах своего дома три-четыре подобных экземпляра: одного для гостиной, другого для кабинета и так далее. Географически места обитания действительно гигантской рыбы весом от десяти до пятнадцати фунтов ограничены влажными районами Глубокого Юга, особенно штатами Джорджия и Флорида. В этих районах охота за величайшим в мире окунем ведется бешено и безжалостно, для соревнующихся рыболовов высшей лиги главный приз в двухдневном соревновании может составить 75 тысяч долларов. Если погода в эти дни плохая или вода слишком холодна, то главный приз может выиграть и изящный четырехфунтовый окунь. Хотя гораздо более вероятно, что для победы в турнире понадобится «ланкер», но немногие рыбаки могут поймать его всего за два дня.

Рыбаки, приезжающие только на уик-энд, гордо подчеркивают, что самый большой окунь был пойман не участником турнира. Он был пойман на излучине реки в омуте, называемом Озеро Монтгомери, девятнадцатилетним фермером из Джорджии по имени Джордж У. Перри.

К тому же юный Перри никогда не слышал о приборах Лоранса для обнаружения рыбы или приспособлениях Трастера для протягивания блесны, или графитных стержнях Фенвика для подсечки. Перри поехал рыбачить в простой весельной лодке и прихватил с собой единственную наживку на окуня, которую имел: побитого речного голавля. Он поехал на рыбалку, оттого что семья его была голодна и вернулся с большеротым окунем, который весил двадцать два фунта и четыре унции. Шел 1932 год. С тех пор, несмотря на все достижения в технологии рыбной ловли, никто не смог втащить в лодку окуня, хотя бы приближавшегося по размерам к трофею Джорджа Перри, которого тот вместе со своими домочадцами не замедлил съесть. Сегодня мемориальная доска, увековечившая память об этом большеротом левиафане, стоит на шоссе 117 близ города Ламбер, в штате Джорджия. Она стоит как издевка, как презрительный вызов современным ловцам окуня со всей их адской электроникой. Некоторые ихтиологи набрались наглости утверждать, что чудовище с озера Монтгомери было крайним случаем рыбной мутации, и потому, дескать, этот рекорд никогда не будет побит ни одним рыбаком. Тем не менее Дики Локхарт каждый раз в конце своей передачи «Рыбная лихорадка» провозглашает, тараща глаза и грозя пальцем в камеру: «Джордж Перри, на следующей неделе твоя несчастная камбала отойдет в историю!»

В тот уик-энд не было никаких соревнований, и Дики Локхарт записывал передачу. Он снимал на озере Кисими, неподалеку от парка «Мир Диснея». Эта серия называлась: «Охота на хога». Дики был нужен окунь весом более десяти фунтов: меньшие не считались хогами.

Как всегда, он использовал две лодки: одну, чтобы ловить рыбу, другую для съемочной группы. Как и большинство ведущих телепередач о рыбной ловле, Дики Локхарт снимал на видеоленту, потому что она была дешевле, чем шестнадцатимиллиметровая кинопленка, и ею можно было пользоваться многократно. Кинопленку невозможно было использовать для съемок передач о ловле окуней, потому что могло так случиться, что в течение двух-трех дней вы снимали лишь людей, забрасывающих наживку и сплевывающих табак. И никакой рыбы. С видеопленкой неудачный день не подрывал бюджета, потому что вы просто стирали записанное и снимали заново.

Дики Локхарт ловил окуней все утро, но попадались все маленькие, двух-трех-фунтовые. Он мог определить вес, как только рыба попадалась на крючок. И чаще всего яростно волочил несчастную рыбу по воде к лодке.

– Проклятье, – кричал он, – перемотайте эту фигню и попробуем еще раз.

Во время перерывов Дики становился все более напряженным и все больше сквернословил.

– Давайте, ублюдхи-губошлепы, – ворчал он, забрасывая наживку у берега, клюйте или завтра я притащу динамит, слышите?

К середине утра ветер усилился и разворошил блестящие черные волосы Дики Локхарта.

– Черт подери, – закричал он, – останови пленку!

Достав расческу из ящика со снастью и пригладив волосы, он приказал оператору снова включить камеру.

– Как я выгляжу? – спросил Дики.

– Великолепно, – тонким голосом ответил оператор, мечтавший о том дне, когда Дики Локхарт налижется до чертиков, спустит штаны и покажет задницу своим добрым старым друзьям-рыболовам всей Америки. Или Дики выпадет из лодки, как это не раз бывало с ним в пьяном виде, а оператор сделает вид, что перематывает пленку и стирает щекотливый момент, но, конечно, не сотрет запись. Он сохранит ее, и в подходящий момент пригрозит послать в спортивно-религиозную телесеть, в которую входит телепередача о рыбной ловле Дики Локхарта. Дики внезапно станет очень щедрым, и оператор наконец сможет себе позволить свозить жену на Вирджинские острова.

Но в данный момент Дики Локхарт беседовал, как мужчина с мужчиной, с серьезным ловцом окуней. Телевизионный выговор Дики становился намного заметнее и гуще, чем его обычная повседневная речь, – преувеличение, необходимое для того, чтобы отвечать демографическим задачам шоу, аудитория которого состояла в основном из мужской части глубокого южного захолустья, известного тем, что здесь говорили так, будто рот был набит песком.

В то время как Дики Локхарт забрасывал приманку и начинал разматывать леску, он мог подробно и точно объяснить, какой сорт приманки использует, какая леска намотана на его катушке, какие солнечные очки (янтарные или зеленые) лучше надевать в яркий солнечный день. Эта болтовня носила непринужденный характер, казалась неформальной и дружеской, но практически единственной ее целью, насколько это было возможно за двадцать четыре минуты съемки, была реклама как можно большего количества товаров, производимых спонсорами Дики Локхарта. Наживка производилась «Бэгли», леска – «Дю Поном», катушки – «Шимано», солнцезащитные очки – «Поляроидом» и так далее. Удивительнее всего – когда Дики смотрел прямо в камеру и нагло и бессовестно расхваливал товары, это не казалось такой уж дешевкой.

Примерно около полудня к месту рыбной ловли на полной скорости направилась еще одна рыбачья лодка, третья по счету, и Дики начал вопить как сумасшедший:

– Черт побери, перестань снимать! Перестань снимать!

Он прыгал на носу лодки вверх и вниз и грозил кулаком:

– Эй! Ты что, не видишь, что мы снимаем? В твоем распоряжении все чертово озеро, но тебе приспичило остановиться здесь и испортить мне пленку!

Потом он заметил, что рыболов в приближающейся лодке был Оззи Ранделл, брат Калвера, и Дики перестал орать. Он, правда, не извинился, но сбавил тон.

– Я не хотел мешать, – сказал Оззи. Он был косноязычен. Дики Локхарт, смягчившись, разрешил ему говорить.

– Не хотел мешать, – повторил Оззи немного громче. За всю свою жизнь он не поймал окуня более четырех фунтов и благоговел перед Дики Локхартом.

– Ну? – Спросил Дики.

– Я думал, что ты хочешь узнать.

Дики покачал головой. Он пинком включил мотор и приблизился к лодке Оззи. Когда они оказались борт о борт, Дики сказал нетерпеливо:

– Ну что у тебя?

– Я думал, ты хотел узнать. Они нашли Бобби Клинча.

– Где?

– Мертвым.

Оззи имел обыкновение отвечать на поставленные вопросы не в том порядке, в каком они задавались. Так уже были устроены его мозги.

– Как? – спросил Дики.

– На озере Харни.

– Когда?

– Его лодка опрокинулась, и он утонул, – сказал Оззи.

– Черт побери, – сказал Дики Локхарт. – Мне жаль.

– Вчера, – сказал Оззи в заключение.

Дики повернулся к оператору и сказал:

– Ну, на сегодня хватит.

Оззи, казалось, затрепетал оттого, что мог прикоснуться к палубе лодки чемпиона. Он не сводил глаз с рыболовных снастей Дики Локхарта и был похож на члена малой лиги, созерцающего биту Теда Уильямса.

– Ну, жаль, что помешал, – промямлил он.

– Забудь об этом, – сказал Дики Локхарт. – Они перестали клевать два часа назад.

– А какую наживку ты используешь? – спросил Оззи.

– Мою специальную, мое детище, – сказал Дики. – «Двойную».

«Двойная» была самой любимой приманкой у профессиональных ловцов окуня главным образом благодаря Дики Локхарту. На последних восьми турнирах победителем был он. Дики объявил, что именно его особая «Двойная» наживка была причиной его удивительных трофеев. Его успех по части наживки (наживки для спиннинга с двумя серебряными ложечками) был феноменален. Однако профессиональные рыбаки, хотя и наполняли свои ящики для снастей тщательно сделанными наживками, варьировавшими и имитировавшими наживку Дики, такого успеха, как он, добиться почему-то не могли.

– Настоящий убийца, – сказал Оззи.

– Хочешь? – спросил Дики, зажав линь между передними зубами и освобождая звенящую наживку.

Оззи Ранделл засиял, как малыш рождественским утром.

– Черт, конечно!

Дики Локхарт кинул наживку в направлении лодки Оззи. В своем ослеплении Оззи попытался поймать ее голыми руками. Конечно, он промахнулся, и двойная прочно впилась своим острым, как игла, крючком в щеку бедняги. Казалось, что Оззи ничего не почувствовал и даже не замечает крови, которая стекала по его щеке.

– Спасибо! – закричал он в то время, как Дики Локхарт заводил мотор своей лодки. – Тысяча благодарностей!