– Объсни мне, – сказал преподобный Чарльз Уиб с парикмахерского кресла, на котором он сидел, – как это дерьмо попало в эфир.

– Что ты имеешь в виду? – спросил дьякон Джонсон.

– Я, Иззи, говорю обо всех этих полицейских машинах.

– Видишь ли, Чарльз, это было сделано, как ты просил. Мы прервали нашу обычную программу, чтобы включить тебя в объявление о мемориальном турнире, посвященном памяти Дики Локхарта. Чтобы позже настроиться на эффектную концовку.

– Шестнадцать чертовых полицейских машин, Иззи, – похоже было на то, что они совершают рейд в поисках наркотиков, а не посещают рыболовный турнир.

– Но это и не выглядело так, будто мы их пригласили.

– О, нет, – сказал Чарли Уиб. – Вы поступили лучше. Вы внедрили их в одиннадцать миллионов домов наших зрителей.

Дьякон Джонсон ответил:

– Мы уже заплатили за спутниковое время, Чарльз. Я думаю, ты реагируешь слишком болезненно.

Уиб нетерпеливо поежился в то время как парикмахер приводил в порядок его кустистые светлые брови. Он подумал: может быть, Иззи прав, может быть, полицейские машины – не так плохо. Может быть, зрителям даже будет любопытно, в чем дело, и это поднимет наш рейтинг.

– Могу я его ввести? – спросил дьякон Джонсон.

– Конечно, Иззи.

Со стрижкой Уиба было покончено. Он дал парикмахеру сто долларов и отправил его домой. Уиб оглядел себя в зеркале и спрыснул одеколоном «Старая приправа».

Потом он подошел к платяному шкафу и выбрал костюм бледно-малинового цвета, один из своих любимых. Он надевал блестящие яркие брюки, когда дьякон Джонсон вернулся с упомянутым грешником.

– Да, ты крупный малый, – сказал Уиб.

– Должно быть, – ответил человек.

– Дьякон Джонсон утверждает, что ты слепой.

– Не совсем.

– Ну, конечно, не совсем, – сказал преподобный Уиб. – Ни одно чадо божье не бывает совершенно слепым, во всяком случае, в духовном смысле. Его глаза – твои глаза.

– Чертовски приятно это сознавать.

– Как твое имя, грешник?

– Меня зовут Скинк.

– Что это такое, скандинавское имя, что ли? Скинк. – Уиб нахмурился. – Ты не будешь возражать, Скинк, если сегодня у тебя будет библейское имя? Скажем, Джеремия?

– Конечно, не буду.

– Это великолепно.

Преподобный Уиб был обеспокоен тем фактом, что у человека волосы были заплетены в косицу, и знаками он показал дьякону Джонсону эту озабоченность.

– Волосы останутся, – сказал Скинк.

– Ну, это не так уж плохо, – вмешался дьякон Джонсон. – По правде говоря, он выглядит, как один из этих Оукриджских Мальчиков.

Чарли Уиб согласился на уступку.

– Мистер Скинк, я думаю, вам сказали, в чем будет состоять ваша работа. У нас будет репетиция в костюмах примерно через двадцать минут, но я хочу вас предупредить: настоящее шоу совсем другое, оно проходит гораздо более эмоционально. Вы когда-нибудь раньше бывали на телесеансе с исцелением?

– Нет.

– Люди кричат, вопят, пускают слюни, дрожат, падают на пол. Это радостный, очень радостный момент. И чем лучше вы играете свою роль, тем радостнее он будет.

– Я хочу знать, – сказал Скинк, – я действительно буду исцелен?

Преподобный Уиб отечески улыбнулся и смахнул ниточку с отворотов малинового пиджака.

– Мистер Скинк, есть два типа исцелений. Один из них – физическое откровение, другой – духовное. Никто, кроме самого Господа, не может предсказать, что случится сегодня днем – возможно, это будет подлинное чудо – но, по крайней мере, я обещаю, что ваши глаза будут исцелены в духовном смысле.

– Но это поможет мне пройти тест на получение шоферской лицензии или нет?

Чарли Уиб слегка кашлянул.

– Дьякон Джонсон упомянул, что мы выплачиваем вознаграждение наличными?

Ровно в пять часов передавалось специальная программа «Иисус в вашей гостиной» через спутниковое телевидение по всей сети СТХ. Это был прямой эфир. Сияющий и собранный преподобный Чарльз Уиб появился за своей розовой гипсовой кафедрой и пригласил всю Америку в живописное и дружеское новое сообщество на Озерах Ланкеров, штат Флорида.

– Мы особенно восхищены тем, что к нам присоединились сотни наших сестер и братьев во Христе, которые взяли на себя труд прилететь сюда, чтобы разделить с нами события этого волнующего дня. Благодарим вас всех за вашу любовь, ваши молитвы и вашу лепту... Вы все видели, что Флорида – это райский уголок, место покоя, раздумий, где славная работа господня прославляется благодарной природой...

Камера номер один была повернута к небу.

– Поглядите теперь вверх, когда я беседую с вами, – сказал преподобный Уиб, – орлы парят над этим прекрасным новым Элизиумом!

Парившие в небе птицы не были орлами, они были обычными коршунами, промышляющими индейками. Но операторам было дано строжайшее распоряжение избегать крупных планов.

Камеру номер два направили на аудиторию – чопорные, самодовольные, внимательные лица, все, кроме одного мужчины, сидевшего в первом ряду. Он не аплодировал. На нем был плохо подогнанный костюм из искусственного шелка, «акульей кожи», потертая соломенная шляпа и черные очки. Он не выглядел счастливым солдатом Христова воинства. Скорее походил на Чарльза Мэнсона, накачанного стероидами. Камера два ненадолго задержалась на его лице.

Чарли Уиб не обращался к нему в течение двадцати минут.

За это время публика вибрировала, пребывая во влажном и слезливом умопомрачении. Как и предсказывал Уиб, толстые женщины падали в обморок направо и налево. Взрослые люди вопили, как младенцы.

Преподобный Уиб подал знак кивком, и двое молодых дьяконов в голубино-белых костюмах вывели на сцену слепого.

– Ты, бедный заблудший грешник, – сказал Уиб. – Как тебя зовут?

– Джеремия Скинк.

– Ах, Джеремия!

Аудитория разразилась ревом.

– Джеремия, ты веришь в чудеса?

– Да, брат Уиб, – ответил Скинк, – да, я верю.

– Ты веришь, что Господь сегодня здесь, на Озерах Ланкеров?

– Я верю, что он с тобой, – сказал Скинк, повторяя строки, выученные на репетиции.

– И, Джеремия, ты веришь, что Господь следит за своими чадами?

– Он любит нас всех, – ответил Скинк.

– Итак, давно ли ты слепой?

– Итак, некоторое время, – ответил Скинк.

– И врачи махнули на тебя рукой?

– Абсолютно, преподобный Уиб.

– И ты тоже махнул на себя рукой, не так ли, брат?

– Аминь, – сказал Скинк, и тут миникамеру направили на его очки. Он злился на себя за то, что позволил облачить себя в эту соломенную шляпу и шелковый костюм.

Преподобный Уиб коснулся платком своего лба и возложил пухлую розовую руку на плечо Скинка.

– Джеремия, – сказал он торжественно, – в этот славный тропический день, который Господь послал нам, в день, когда наши христианские спортсмены снимали в этих древних первобытных водах урожай, дарованный им фортуной, в такой день воля Божья такова, чтобы ты стал снова зрячим. Ты должен увидеть великолепие солнечного блеска и его небеса, и захватывающую дух красоту семейного сообщества горожан. Тебе бы хотелось вновь стать зрячим, Джеремия? Тебе хотелось бы видеть снова?

– Можешь побиться об заклад на свой зад, что хотелось бы, – сказал Скинк, слегка отклоняясь от сценария.

Брови преподобного Уиба поползли вверх, но он не утратил боевого запала.

– Джеремия, – продолжал он. – Я собираюсь просить этих добрых христиан, которые будут нашими свидетелями на Озерах Ланкеров, взяться за руки. Вы все здесь дома. Положите свои библии и соедините руки, в том числе и те, кто находится в своей гостиной. И я сам возьму тебя за руки, Джеремия, и вместе мы обратимся ко всемогущему Иисусу и будем умолять его благословить тебя даром зрения.

– Аминь, – сказал Скинк.

– Аминь, – ответила толпа.

– Даруй этому грешнику зрение! – обратился преподобный Уиб к небесам.

– Зри! – завопила толпа. – Зри! Зри!

Скинк вопреки себе вошел во вкус лицедейства.

– Взгляни на меня, почувствуй меня! – завопил он.

– Взгляни на него! Почувствуй его! – ответили зрители. Это была странная и совершенно новая строчка, но она хорошо звучала.

Торопливо преподобный Уиб попытался вернуть молитвенное пение в обычное русло проповеди.

– Господь, спаси этого несчастного грешника!

Как черепаха, внезапно пойманная на шоссе, преподобный Уиб втянул шею, подтянул конечности и заморгал глазами. Этот транс длился целую минуту до того, как он снова разразился речью. Воздев руки над головой, он объявил:

– Это время грядет! Иисус нисходит в вашу гостиную!

Аудитория, охваченная восторгом, ждала. Миникамера была так близко, что можно было сосчитать все поры на носу Чарли Уиба.

– Джеремия? – сказал он. – Повторяй за мной:

– Иисус, дай мне увидеть твое лицо!

Скинк повторил.

– Иисус, дай мне увидеть свет солнца!

– Иисус, дай мне увидеть свет солнца! Иисус, дай мне увидеть чистую христианскую благость нового творения, Озер Ланкеров.

– Да будет так, – сказал Скинк.

– Господь сказал, – объявил Уиб, – Джеремия, мой дорогой брат во Христе, сними очки!

Скинк снял свои солнцезащитные очки и положил их в карман костюма. Дрожь ужаса пробежала по рядам сидящих. Скинк не разрешил гримершам поработать над своим лицом. Миникамеры быстро отодвинули.

Отводя глаза, преподобный Уиб проблеял:

– Джеремия, ты действительно исцелился?

– O да, брат Уиб.

– И что ты видишь?

– Великого человека в малиновом костюме.

Зрители зааплодировали. Многие лихорадочно выкрикивали хвалы небесам.

Скромно сияя, преподобный Уиб продолжал:

– И, Джеремия, над моей головой находится вывеска – эта вывеска была невидима для твоих глаз только несколько минут назад. Скажи нам, что на ней написано!

Здесь была ключевая реплика Скинка, в этот момент включали прямой эфир. Так как устроители предполагали, что Скинк все-таки не прозреет после исцеления, его попросили выучить содержание плаката и притвориться, что он читает.

На плакате было написано: «Озера Ланкеров представляют Турнир памяти Дики Локхарта» Мемориал Басс Бластерс Клэссик".

Но Скинк собирался произнести совсем другие слова в микрофон.

Чарли Уиб ждал несколько секунд, которые показались ему долгими...

– Джеремия?

Скинк поднял глаза к плакату.

– Джеремия, пожалуйста, – сказал Уиб. – Что написано на этом плакате?

– На нем написано: «Выжми мой лимон, детка».

Горячее колкое молчание пало на сцену. Лицо преподобного Чарльза Уиба исказилось от ужаса. Его рот так и остался открытым, а блестящие коронки во рту сильно щелкнули, но никаких прочувствованных одухотворенных слов он произнести не мог.

Слепой великан с мясистым лицом начал плакать.

– Благодарю тебя, Господь. Благодарю тебя, брат Уиб. Благодарю за все.

Посте этого Скинк повернулся лицом к камере один. И мигнул.

Когда он мигнул, янтарный совиный глаз выпал из пустой глазницы и запрыгал по сцене с сильным грохотом. Это слышали все, даже те, кто был в задних рядах.

– О, я снова могу видеть, брат Уиб, – кричал человек, который недавно был слепым. – Приди, позволь мне обнять тебя, как Господь обнял меня!

Своими обезьяньими руками Скинк дотянулся до миникамеры и ткнулся в нее лицом.

– Выжми мой лимон, детка! – стонал он, прижимаясь губами к линзе.

Тринадцать женщин в толпе рухнули на пол со своих складных стульев, они были в обмороке.

На этот раз их обморок был подлинным.

– Хочешь пива? – спросила Лэни.

– Нет, – ответил Деннис Голт.

– А Перье? – Лэни порылась в холодильнике.

– Потише, – ответил ее брат. Он закидывал удочку в то место, где был завал сучьев – это продолжалось уже долго, но рыба не клевала. Он испробовал все приспособления из своего ящика со снастями плюс еще несколько экспериментальных гибридов, но из чистого упрямства вернулся к «двойной наживке». Это была секретная приманка Дики Локхарта, и все об этом знали, поэтому Деннис Голт умирал от желания выиграть на турнире, использовав ее. Похвалиться этим. Всех в этом убедить. Втолковать им. Показать этим тупым ублюдкам, что их король действительно мертв.

Голт знал, что находится на том самом месте, потому что звуковой измеритель глубины представлял ему детальную топографию дна канала. Куча валежника пересекала канал поперек, как лохматая черная спица. Она выделялась на плоскости, не имевшей других особенностей. Под ней горел красный огонек в форме эллипса.

Это была рыба.

По размерам огонька, Деннис Гол мог определить и размеры рыбы – она была очень велика.

Она оставалась на месте, но медленно двигалась между бахромой затонувших корзин для перевозки фруктов. И Голт соответственно следом направлял свои броски.

– Почему эта чертова рыба не клюет? – спросила Лэни.

– Не знаю, – ответил Голт. – Но хочу, чтобы ты помолчала.

Лэни скорчила гримасу и вернулась к своим жураналам. Она желала почти так же сильно, чтобы ее брат выиграл на турнире, как и он сам, но не совсем понимала, почему он принимал все это с такой серьезностью – особенно, учитывая, что деньги были ему не нужны. У Бобби Клинча, по крайней мере, были серьезные основания относиться к рыболовным турнирам, как к важному делу – он должен был обеспечивать продуктами кухню Клариссы и горючим «Корвет» Лэни.

Она повернулась на своем сиденье так, чтобы солнце светило ей в спину и вернулась к статье о булимии.

Под лодкой было тринадцать футов пустоты цвета чая, где мрачно пребывала огромная рыба. Где-то в ее центральной нервной системе зазвучал сигнал тревоги – предупреждение о выживании, мощное, но не избирательное. Огромная рыба не знала, что вызвало у нее такую реакцию – острая нехватка кислорода, вызванная наличием токсинов в воде или что-нибудь другое, но она вела себя, как ведут все большеротые окуни, когда ощущают премены в атмосфере. Она решила питаться.

Похожая на полено, она поднялась со дна, и невидимая, повисла под плавучей тенью. Находясь под лодкой, она ждала знакомого похлопывания по воде и пыталась разглядеть сквозь стекло дружеское лицо существа, которое всегда приносило золотистых лещей. Голод начал жечь ее брюхо.

Глядя на экран глубинного поискового лота, Деннис Голт сказал:

– Боже, да это чудище как раз под нами.

– Уверена, что не вижу ее, – сказала Лэни.

– Под лодкой, – отозвался ее брат. Рыба была так близко, что не было смысла забрасывать удочку. Достаточно было уронить вращающуюся приманку вертикально вниз, и он это сделал, потом сосчитал до двенадцати и начал медленно вытягивать леску. Приманка, нетронутая, проплывала мимо кучи веток и, треща, стала подниматься к поверхности. Ее резиновая юбочка блестела, и двойные ложечки вращались. Ее механическое возбуждение распространяло ощущение страха преследуемого существа, но она вела себя не как лягушка или минога или даже рак. Собственно, она не походила ни на что живое, что встречается в природе – и тем не менее огромная рыба с жадностью проглотила ее.

Деннис Голт никогда еще не ощущал в рыбе такой мощи. Когда рыба дернула приманку, он ответил три раза тремя рывками, приложив всю свою физическую силу.

Удочка изогнулась в дугу, а леска гнусаво зазвенела, но эта рыба не сдвинулась ни на йоту. Ощущение было такое, будто это не рыба, а блок шлака.

– Иисус сладчайший, – сказал Голт. – Илэйн, она моя!

Она уронила журнал и стала ощупью искать сеть.

– Нет, пока еще нет! – ее брат дышал так тяжело, что Лэни подумала, ей пора держать этот коричневый мешок наготове.

Огромная рыба начала делать что-то, чего никогда не делал ни один окунь на памяти Денниса Голта – она стала заглатывать леску. И не в несколько судорожных рывков, а плавно, при этом леска только свистела. Голт напряг большой палец, лежавший на катушке, и вскрикнул – его плоть будто обожгло, кожа была содрана до мяса. А окунь продолжал заглатывать леску.

Свободной рукой Голт включил зажигание и поставил лодку на обратный ход: он мог бы снова двинуться на это чудище, будь то марлин или тунец.

– Что мне делать? – спросила Лэни, продвигаясь к корме.

– Возьмешься за штурвал, когда я скажу.

На расстоянии сорока ярдов вынырнула рыба. Она была слишком тяжела, чтобы держаться на поверхности, на ее нижней губе позванивала наживка. Деннису Голту этот удивительный окунь показался столь же мрачным и зловещим, как самец аллигатора. Он даже и представить не мог, сколько она весит. Ее рот был широким, как баскетбольная корзина.

– Пресвятая матерь божья, – сказала пораженная Лэни.

– Вот она, бери руль, – Голт подтолкнул ее к штурвалу.

– Держи руль прямо и старайся находиться как раз над этой сукой.

Он встал, и ручка спиннинга уперлась ему в живот, при этом он напряг мышцы спины и бедер для лучшего упора. Рыба, казалось, ничего не замечала. На каждые два фута лески, выигранных Деннисом Голтом, гигантский окунь отвоевывал два.

– Быстрее, – сказал Голт сестре, которая жала на дроссель.

Она никогда прежде не управляла лодками «Рейнджер», но воображала, что это мало чем отличается от управления «Корветом».

Двигаясь задним ходом, лодка постепенно пожирала расстояние между Деннисом Голтом и тварью, находившейся на другом конце лески. После нескольких кратких появлений на поверхности окунь ушел вглубь и осел на дне, чтобы набраться сил.

Голт верил в свое дорогое снаряжение и знание поведения рыбы и потому сильнее натягивал леску на катушку спиннинга.

Цель его была – не дать поглотить большую часть лески. И, возможно, что для любого другого хога это бы сработало. Двадцатифунтовая мононить была очень крепкой, графитовый стержень удочки гибким, но мощным. И, наконец, что было важнее всего, с точки зрения Голта, рыба должна уже была быть измотана такой необычной битвой.

Голт направил свою силу вниз, так, чтобы ничто менее мощное, чем грузовик «Мак» не смогло поглотить еще большую часть его лески. Потом он начал сматывать ее.

– Думаю, идет, – объявил он. – Клянусь Богом, эта тварь сдается.

Но огромная рыба трясла головой и не хотела сдаваться. И все же Голт сумел оторвать ее от дна. В отличие от всех хитрых старых ланкеров этот окунь никогда прежде не испытывал укола крючка, никогда ему не приходилось сопротивляться невидимым когтям. Поэтому он, вернее, она, потому что это была самка, не научилась тем хитростям, которые помогли бы ей бороться с Деннисом Голтом и его мощной шумной машиной. У нее была только ее сила, а в скверной воде эта сила быстро иссякала.

Голт почувстовал, что рыба слабеет, и на его лице появилась слабая улыбка. Если бы Дики уже не был мертв, подумал он, созерцание этого монстра, которого будут взвешивать на пристани, убило бы его. Голт проверил, на месте ли сеть и легко ли до нее дотянуться.

И тогда леска провисла. – На какой-то мучительный момент Голт подумал, что окунь оборвал леску и ушел, но потом увидел его. Окунь быстро двигался. Голт стал лихорадочно сматывать леску, пытаясь снова натянуть ее.

– Илэйн, рыба идет на нас, – двигайся в обратном направлении!

Она включила двигатель, и лодка сорвалась с места, превращая воду вокруг в пену.

Огромная рыба показалась на поверхности: бронзовый плавник трепетал за кормой. Он был достаточно темным и достаточно глубоко, чтобы его можно было принять за тень, а не сам предмет. Впервые Деннис Голт осознал истинные размеры рыбы и ощутил, как его обдало жаром. Вне всякого сомнения, эта рыба принесет ему мировой рекорд. Он уже представлял ее у себя дома с табличкой, на которой будет написано его имя. Либо на стене позади своего письменного стола. Таксидермист сделает ее бока поярче, выявит лучше ее жабры, вернет немного ярости ее тусклым пурпурным глазам. Сейчас в них была видна эта ярость, только Деннис Голт не мог этого видеть. Когда он натянул леску, окунь любезно поплыл в сторону лодки.

– Давай сеть, – закричал он сестре. – Дай мне эту чертову сеть!

И тогда рыба дернула хвостом и нырнула.

– Обратный ход! – закричал Деннис Голт.

Лэни рванула дроссель с такой силой, с какой только смогла, и огромный подвесной мотор громко загудел, образуя в воде воронки в то время, как она подавала лодку назад. И именно тогда, когда лодка оказалась как раз над ней, рыба обнаружила ту хитрость, которую природа вложила в ее мозг величиной с гальку. Она изменила направление своего движения.

– Нет-нет-нет-нет! – заорал Деннис Голт.

Лодка двигалась в одном направлении, а окунь двинулся в противоположном. Голт уперся коленями в планшир, он отчаянно сжимал удочку обеими руками. Леска туго натянулась. Удочка согнулась вдвое и ее конец вошел в воду.

– Стоп! – захрипел Деннис Голт. – Остановись ты, черт бы тебя побрал, гнусная грязная рыбина...

Но огромная рыба не остановилась.

Так как она уходила рывками вниз, у Голта не оставалось больше лески, чтобы ее удерживать. Все, что он мог сделать, это попытаться не дать ей уйти совсем.

– Отпусти ее! – упрашивала Лэни.

– Черта с два! – сказал Деннис. – Это моя рыба!

Лэни беспомощно наблюдала, как ее брат перевалился через транец. Последнее, что она увидела, были подошвы его сапог.

За всплеском последовал ужасный низкий вой, но это не был крик Денниса. Его крик замер, когда он ударился о мотор, который вращался (если верить показаниям встроенного в приборную доску тахометра) со скоростью четырех тысяч обращений в минуту. Мотор был совсем новым и его три чашеобразных лопасти из нержавеющей стали были острыми, как сабли. Деннис Голт с таким же успехом мог упасть лицом на ножи мусорщика мощностью в двести лошадиных сил. Звук, который услышала его сестра, был скрежет перемалывания.

Лэни выключила мотор и постояла, стараясь разглядеть, что произошло.

– Деннис? – она боязливо вглядывалась в непрозрачную воду, которая темнела – ее цвет становился из коричневого ржавым.

Полоса небесно-синей ткани всплыла на поверхность – это был кусок формы Денниса Голта как официального участника турнира. Когда Лэни увидела ее, она поняла, что нырять за братом бессмысленно. Она вцепилась в борт лодки обеими руками, перегнулась и изящно выблевала все съеденные рогалики. А в ста ярдах от этого места, там, где канал Чарли Уиба соприкасается с дамбой, огромная рыба вынырнула на поверхность, помотала головой и изрыгнула крючок.