Когда я прилетел в Лос-Анджелес, было уже десять тридцать вечера. В большинство больниц можно попасть в любое время суток, поэтому я удивился, когда ночные дежурные «Синайских кедров» отправили меня восвояси. Моей следующей остановкой был приемный покой «Скорой помощи», но моя душещипательная ложь не растопила холодного сердца старшей медсестры, кинувшейся мне наперерез с грацией Марио Лемье.

Сперва я подумал, что проблема во мне, что я разучился убалтывать людей, просидев столько времени за некрологами. А затем вспомнил, что «Синайские кедры» – это своеобразный «Спаго» среди больниц; каждая звезда шоу-бизнеса так или иначе да побывала здесь. Мадонна и жена Майкла Джексона предпочли родить своих детей именно в этих стенах, а Лиз Тейлор здесь делали операцию на мозге. Именно сюда привезли Спилберга после автомобильной аварии, и здесь же умер от сердечного приступа восьмидесятидвухлетний Фрэнсис Альберт Синатра. Это место постоянно осаждают стервятники из желтой прессы, прикидывающиеся невинными овечками и сующие мелкие купюры направо и налево. Не удивительно, что охрана бдит.

Поэтому я отступил в сносный мотель на бульваре Уилшир неподалеку от Альварадо-стрит, где и задремал под шум дождя с банкой «спрайта» в одной руке и плейером «Сони» с бесконечными записями Джимми Стомы в другой. Очередной трек ритм-гитары показался мне смутно знакомым, что странно, потому что это был первый файл песни – «Г1трк01», – который я прослушал. А на следующее утро я поймал себя на том, что напеваю эту мелодию в душе, и всю дорогу до «Кедров» она звучала у меня в голове. И вот теперь я стою в лифте, держа в руках огромную нелепую вазу, полную свежесрезанных гвоздик, подсолнухов и маргариток.

Цветы могут послужить пропуском куда угодно, если дело касается больниц. Я сказал в регистратуре, что хочу отнести их своему брату из палаты 621. Из-за того что у меня были заняты руки и я вроде как хорошо тут ориентируюсь, меня не заставили расписываться в журнале посещений; и вот он я, с пластиковой карточкой посетителя на груди, еду в лифте на шестой этаж.

Тито Неграпонте поступил в больницу под своим настоящим именем – это я выяснил еще раньше, когда позвонил и представился сотрудником цветочного магазина. Я узнал номер его одиночной палаты с такой легкостью, что понял: ни «Грэмми», ни пулевое ранение не помогли бас-гитаристу попасть в список привилегированных персон больницы. Я полон надежд взять у него интервью с глазу на глаз – но прямо перед моим носом дверь палаты распахивает суровый Детектив полиции Лос-Анджелеса. Даже не будь у него значка на поясе, я бы все равно догадался, что он легавый. К счастью, он собирается уходить и удостаивает меня одним лишь кивком и цепким взглядом на карточку посетителя.

– Как он? – шепчу я тоном заботливого друга.

– Везучий, – отвечает детектив, отступая, чтобы я и мои цветы смогли проникнуть в палату. Как только дверь закрывается, я остаюсь наедине с раненым «Блудливым Юнцом». Он лежит на боку, под головой две подушки. Похоже, он вовсе не на волоске от смерти.

– Что еще? – буркает он и хмурится.

До того как сесть в самолет, я нашел статью о ранении Тито на сайте газеты «Лос-Анджелес таймс» и узнал массу подробностей, которых не было в заметке «Ассошиэйтед пресс». Покушение произошло в доме музыканта в Калвер-Сити. Пресс-секретарь полиции заявил, что мистер Неграпонте вернулся из поездки во Флориду и застал в своем доме двух вооруженных грабителей. После непродолжительной борьбы гитарист получил две пули «в нижнюю часть туловища» из полуавтоматического пистолета марки, которую предпочитают уличные бандиты и наркодилеры. Статья заканчивалась абзацем про зеленые годы «Блудливых Юнцов» и формальным упоминанием недавней смерти Джимми Стомы «во время погружения с аквалангом на Багамских островах».

– Кто прислал цветы? – Тито приподнимает голову и подозрительно щурится на вазу. Я представляюсь и кладу визитную карточку на столик с лекарствами. – И вы прилетели сюда из Флориды, чтобы выяснить, как я схлопотал пулю в зад? Обалдеть. – Он смеется, прикрыв глаза, и я догадываюсь, что у него есть неограниченный доступ к гидроморфону. У кровати на штативе висит двойная капельница.

– Я видел вас на похоронах Джимми, – говорю я Тито, – и я видел вас в «Туда-Сюда», когда вы встречались с его вдовой.

– Вы, типа, поклонник, что ли?

– Я уже сказал вам, кто я. Я прилетел сюда, потому что работаю над статьей о том, как умер Джимми. И Джей Бернс. А теперь и о том, как чуть было не умерли вы.

Сейчас Тито Неграпонте вполне может послать меня к черту – нормальная реакция для человека, у которого по 45-миллиметровому отверстию в каждой ягодице. Но вместо того, чтобы выгнать меня из палаты, Тито приглашает меня сесть и говорит:

– Вы думаете, это не был несчастный случай? То, что произошло с Джимми?

– У меня с самого начала были сомнения. Вы уверены, что в состоянии дать интервью?

– В состоянии? В состоянии нестояния. Видели бы вы меня до того, как они сняли капельницу с морфином. – На этот раз ухмылка Тито больше похожа на гримасу.

– Давайте я сперва введу вас в курс дела. – И я рассказываю ему все: про псевдовскрытие в Нассау, про сцену с Клио и Лореалем на балконе, про мое интервью с Джеем Бернсом, про грабителей на яхте у Джимми и в моей квартире, про странную гибель Джея, про исчезновение (при невыясненных обстоятельствах) Дженет – и про обнаружение жесткого диска Джимми на борту «Рио-Рио».

К концу моего повествования Тито лежит с закрытыми глазами и тяжело дышит.

Когда я подхожу ближе, чтобы проверить, не заснул ли он, гитарист моргает и говорит:

– Если это шутка, то она не смешная. Вы говорите, они похитили Дженет?

– Я не уверен. Но она исчезла, и все это очень подозрительно.

– Ублюдки.

– Объясните мне, что происходит, – прошу я.

– Какая разница? Я ничего не смогу доказать.

– Скажите мне хотя бы то, что сообщили полиции.

– Не затруднит налить мне воды? Извините, забыл ваше имя… И побольше льда.

– Джек.

Он берет стакан и жадно пьет. С его мексиканских усов капает.

– Я сказал копам, – говорит он, – только то, в чем абсолютно уверен. Что зашел к себе через парадную дверь, а какой-то ублюдок приставил мне к груди пушку, пока второй гребаный урод шарил у меня по дому, разнося все к чертовой матери. А тот, что с пушкой, постоянно повторял: «Где он? Где?»

– Где что? – Я открываю блокнот.

– Я бы тоже хотел знать. Где что? А этот мордоворот говорит: «Ты прекрасно знаешь что». И примерно спустя час такой вот петрушки они связали мне руки и заставили встать на колени. А затем тот, что с пушкой, сказал, что снесет мне башку, если я им не скажу, где он, – я сказал, что эти ублюдки пристрелили моих рыбок? Налейте мне еще воды, можете?

Пополнив запас жидкости, Тито продолжает:

– У меня был аквариум на сотню галлонов с тропическими рыбками. Джимми поймал для меня несколько штук. У меня были рыба-ангел, рыба-сержант, рыба-клоун, рыба-басист… Вы разбираетесь в тропических рыбках? Ах да, у меня еще была редкая анемоновая креветка.

Болеутоляющие средства – чудо современной медицины, но некоторые их побочные эффекты не указаны на упаковке. Я возвращаю Тито обратно к рассказу о вторжении в его дом, но сначала мне приходится выслушать монолог о брачном ритуале оранжевого губана.

– Вас ранили, – напоминаю я. – Как это случилось?

– А? Да-да. Эти уроды выловили из аквариума всех моих рыб и покидали на пол. А потом расстреляли! Истратили к чертовой матери кучу пуль, потому что мои крошки бились и трепыхались, и потом, они такие маленькие…

– А затем они выстрелили в вас?

– Нет, приятель, – отвечает Тито. – Сначала я вскочил и бросился бежать. А затем они выстрелили в меня.

– Это объясняет…

– Как пули попали мне в зад. Но я добежал до двери и не остановился, – продолжает он. – Эти ублюдки смылись и прихватили с собой видак и три «Рикенбакера 4004». Но я знаю, что вломились они не за этим.

– Вы знаете, кто это был?

– Нет, – отвечает Тито. – Зато они знали меня. Называли по имени. «Мы тебя пришьем, Тито», – повторяли они по-испански – они были мексиканцы. Местные ублюдки, судя по акценту. И по-моему, они собирались меня убить, чтобы все выглядело как ограбление.

– Как вы думаете, что они искали?

Тито стонет и тянется к кнопке вызова медсестры.

– Мне нужен еще укольчик. А может, три. Вы торопитесь?

Я выскакиваю за дверь, пока медсестра с кустистыми бровями готовится вколоть подстреленному музыканту новую дозу, промыть раны и поменять повязки. Прогулявшись по этажу, я не замечаю ни одной прикованной к постели знаменитости, хотя у автоматов перекидываюсь парой слов с санитаром, который клянется, что однажды украл утку из-под самого Роберта Митчема. «Я продал ее за семьдесят пять долларов магазину „Всякая всячина“ на Сансет», – делится он со мной как ни в чем не бывало.

Подозреваю, на вещи Тито Неграпонте не будет такого спроса. В Интернете я нашел только скудные биографические сведения. Родился в Гвадалахаре, подростком уехал сначала в Сан-Диего, а затем в Лос-Анджелес, где его мотало от рока до латин-джаза в никому не известных группах. В 1985 году Джимми Стома давал интервью и рассказал, что пригласил Тито, увидев, как тот играет на барабанах в двуязычной панк-группе под названием «Язва». Джимми вышвыривал барабанщиков, как иные выбрасывают упаковки от барбитуратов, но ему понравилось, что Тито не тянет одеяло на себя, поэтому он оставил его вторым басистом. «Басистов много не бывает», – прокомментировал он свое решение для «Сан-Франциско Кроникл».

И хотя Тито был на десять лет старше остальных «Блудливых Юнцов», он, судя по заметкам в газетах, не отставал от них ни в скандалах, ни в злоупотреблении фармакологическими средствами. Три ареста за наркотики и столько же процессов по установлению отцовства – и он засветился в светской хронике, где также было отражено его скандальное появление на «Грэмми» в сопровождении эксцентричной пышногрудой жены президента звукозаписывающей компании, которая отказалась выпускать «Рабочий ротик», первый мегахит «Блудливых Юнцов». После того как в конце восьмидесятых Джимми распустил группу, Тито создал свою собственную под названием «Монтесума». Один раз они даже выступили на разогреве у Карлоса Сантаны. Диск с их танцевальной испанской версией «Эй, Джо» так никогда и не был выпущен.

Последний раз Тито Неграпонте упоминали в прессе пару лет назад, когда «Бостон Феникс» попросила нескольких гитаристов, играющих тяжелый металл, дать краткие отзывы о классической пародии на рок-музыку «Это Спинномозговая Пункция». Тито признал, что фильм ему понравился, но добавил, что для большей художественной достоверности «басисту не мешало бы почаще трахаться».

В статье также говорилось, что Тито работает в студии с сольными исполнителями. Я не в курсе, чем он занимался в последнее время, но благодаря моему интервью на него истратят больше чернил, чем за последние десять лет, – конечно, при условии, что мне удастся заставить его хотя бы пять минут мыслить линейно. Вернувшись в палату, я вижу, что медсестра перевернула Тито лицом к окну. Я ставлю стул перед его мутным взором и сажусь. Тито парит, как перышко на ветру, а мне позарез нужно вернуть его на твердую землю. Возможно, это мой единственный шанс: в любой момент может заявиться его родня или подружка и выставить меня вон.

Я решительно кладу руку ему на плечо:

– Помните, я говорил вам про компьютерный диск, который нашли на яхте Джимми?

Его веки дрожат.

– Мастер-диск.

– Именно. Ведь это его все ищут, да?

Он разражается кашляющим смехом.

– Не все, приятель. Не «Эм-си-эй», не «Вёрджин» и не «Ариста». Только эта развратная стерва, которую Джимми взял себе в жены, – говорит он. – Она думала, у меня есть копия, но это не так. Я ей говорил, а она не поверила.

– Об этом вы говорили в субботу в клубе?

– Да. Я подцепил какую-то бразильяночку на похоронах, поэтому задержался в Майами на пару дней. А потом позвонил мой менеджер и сказал, что Клио меня разыскивает, чтобы я сыграл вместе с ней на одном выступлении, и что я могу найти ее в Силвер-Бич. – Веки Тито снова падают, будто спущенный флаг. Облизывая серые губы, он добавляет: – Да уж, не самая шустрая лисичка в лесу. Я не играл на Багамах, ни единой ноты. Я и понятия не имел, о чем она толкует…

Тито ускользает в страну снов, а я быстро записываю все, что он сказал, стараясь не упустить ни единой фразы. Меня впечатляет, что он сумел произнести «самая шустрая лисичка», учитывая, сколько ему вкололи. Та же пышнобровая медсестра возвращается с новой наполненной капельницей. При виде блокнота она хмурится. Я невинно улыбаюсь, но чувствую, что очень скоро меня отсюда попросят. Едва она уходит, я толкаю Тито, чтобы он проснулся:

– Зачем Клио нужен мастер-диск? Она вам говорила?

Он шумно фыркает:

– Глупая баба. Подстрелила не того басиста. Представляете?

– А кто играл с Джимми на Багамах?

– Дэнни. – Он имеет в виду Дэнни Гитта, бывшего лид-басиста «Блудливых Юнцов».

– А где он сейчас? – спрашиваю я.

– На большом белом самолете. Не волнуйтесь, вдова Джимми его никогда не найдет.

– Почему вы не рассказали все это полиции?

– Очень смешно. Черт, я умираю от жажды.

Я с готовностью хватаю очередной пластиковый стакан и наливаю ему еще воды. Он приподнимается на локте и шумно, жадно пьет.

– Легавые думают, те двое мексиканцев вломились ко мне, потому что искали наркоту. Если бы я сказал, что этих уродов наняла поп-певица, которая хочет обокрасть своего покойного мужа, они бы… – Тито снова откидывается на подушки. – Они бы ни за что не поверили.

Я спрашиваю, когда он последний раз видел Джимми Стому. Он отвечает, что четыре или пять месяцев назад.

– Он говорил про свой сольный проект?

– Думаю, ему было неловко, что он пригласил Дэнни, а не меня. Поэтому мы говорили о рыбках.

Морщась, Тито поворачивается на постели:

– Никогда не думал, что простреленная задница может так болеть. Черт, хорошо меня отделали.

Он снова отключается, а мне надо вытянуть из него еще один ответ – что поделаешь, сноровка уже не та. В старые добрые времена человек на больничной койке, накачанный лекарствами, стал бы для меня легкой добычей. К этому моменту он бы у меня уже сознался в убийстве Кеннеди.

– Тито, проснитесь. Зачем Клио нужен мастер-диск Джимми? Я не понимаю.

– Да не нужен ей диск! – раздраженно отвечает он. – Ей нужна только одна песня, а на остальное ей плевать.

Я так понимаю, он говорит про «Устрицу Синди», но Тито заявляет, что первый раз слышит это название. Но что взять с человека, мозг которого в настоящий момент плавает в анестетиках.

– Не-а, это не та песня, – настаивает он. – Она хочет песню для собственного альбома. Все твердила, что Джимми обещал ее отдать. Хотя Дэнни говорил мне совсем другое – он сказал, Джимми писал ее для себя. С этим синглом он хотел вернуться на сцену. Так мне Дэнни сказал.

– Постарайтесь, Тито. Вспомните название песни.

– Отстань, парень…

– Тот волосатый жлоб, что был в клубе вместе с Клио? Помните его?

Но приступ боли не дает ему ответить. Тито скрючивается и, злобно уставившись на дверь, рявкает:

– Где эта чертова медсестра? Сладкой водичкой она меня, что ли, колет.

– Лореаль, – наседаю я, – так он себя называет.

– А, он мальчик на побегушках, который умеет нажимать на кнопки в «Про Тулз». Должен наложить вокал Клио на гитару Джимми, как только у них в руках будет мастер-диск. Вот так.

Время от времени Тито мычит, как новорожденный телок, – говорить ему все труднее.

– Постарайтесь вспомнить, – не сдаюсь я. – Это очень важно.

– Знаете что? Все эти перестрелки хороши для молодых. А мне, блядь, уже полтинник!

– Благодарите за это бога. Стив Маккуин умер в пятьдесят. – Опять я не сдержался.

– Так он курил. А я бросил, – бурчит Тито. – Так как там называется альбом вдовы? Она мне говорила, да я забыл.

– «Сердце на мели».

Он мрачно улыбается и поднимает мозолистый палец:

– Вот оно, chico. Это и есть песня Джимми. Та, которую она хочет заполучить. Которую она пела в церкви.

И вот тут все сходится.

Партия гитары, что я слушал ночью, неспроста показалась мне знакомой. Вдова Стомарти играла эту песню на панихиде и пела единственный куплет, который знала…

– «Сердце на мели». Она. Точно она. – Тито очень рад, что наконец вспомнил. – Однажды Джимми собирался дать мне послушать окончательную версию, но вместо этого мы отправились ловить омаров. Я помню, Джей, а может, Дэнни, в общем, один из них сказал мне, что песня очень даже ничего.

– Я бы ее вам напел, но вам и так уже паршиво. Клио сказала, что они с Джимми написали эту песню вдвоем.

– Забавно. Эта девица и рождественскую открытку подписать не сумеет.

Эту фразу я без промедления заношу в блокнот. Тито смотрит, как я пишу, в лице веселая покорность судьбе.

– Вы напишете обо мне в газете?

– Вполне возможно.

– Тогда, наверное, мне, как и Дэнни, стоит отправиться в долгое путешествие. – Он приподнимается, чтобы выглянуть из окна: в небе над Голливудом полыхает розово-золотая заря. – Думаете, они прикончили сестру Джимми? Хорошая была девчонка. Мне она нравилась.

– Мне тоже. Можно от вас позвонить?

– На здоровье. – Кучерявая голова Тито начинает клевать носом. – По ходу, я сейчас вырублюсь.

Во Флориде еще не очень поздно, и Эмма, наверное, сейчас как раз на совещании, но все равно я набираю ее номер. Я не могу ждать. Прошло тринадцать дней, и я наконец выяснил мотив убийства Джеймса Брэдли Стомарти. Возможно, он не был очевидным, зато оказался душераздирающе простым.

Жена убила его из-за песни.