Основной закон нашей профессии – журналист не должен быть замешан в историю, о которой пишет. А я застрял в своей по самые яйца. Меня так и распирает от желания рассказать Эмме про телефонный разговор с Клио, но я на все сто уверен, что Эмма велит мне звонить в полицию.

И тогда случится вот что: Хилл, или Голдман, или еще какой-нибудь тупорылый детектив припрется в «Туда-Сюда» на встречу с вдовой Джимми. Она будет с негодованием отрицать, что утопила мужа, отрицать, что угробила Джея Бернса, и, наконец, отрицать, что похитила золовку. Она скажет, что никогда не стремилась завладеть мастер-диском с песнями Джимми, и будет утверждать, что впервые слышит о его пропаже. И она скажет, что это я предложил встретиться в ночном клубе, а она и понятия не имеет, что я собирался с ней обсудить. Детектив будет блефовать, угрожать и задавать бесполезные вопросы, пока ему не надоест. А на следующий день Клио втихушку наймет автора песен, который сварганит для нее новое «Сердце на мели», Дженет Траш больше никто никогда не увидит, а у меня не будет никакой статьи.

С другой стороны, мне все равно эту статью не написать, если я встречусь с Клио и все пойдет наперекосяк. Гриффин, криминальный репортер, настрочит обо мне заметку, и, может, свое слово скажет молодой Эван, ведь это я и заслужил – некролог, составленный стажером. По крайней мере, парень попадет на первую полосу и, может статься, передумает учиться на юриста.

Я не собираюсь умирать, хотя смерть, несомненно, поднимет мое реноме в «Юнион-Реджистер». Американские журналисты не так уж часто гибнут в погоне за материалом, так что газета возвестит о моей героической кончине аршинными заголовками. Аксакал, учуяв Пулитцеровскую премию, бросит на расследование «звездный отряд». Эмма, стоически превозмогая свое горе, вызовется быть редактором проекта…

Я бы так не волновался, если бы Клио Рио была хоть чуточку умнее: здравомыслящие преступники никогда не станут убивать журналиста. Куда проще и разумнее его дискредитировать. Убейте одного журналиста – и на вас ополчится вся свора, начнут ломиться к вам в двери и задавать неприятные вопросы. На самом деле умереть при исполнении – один из немногих способов, оставшихся в запасе у немолодого автора некрологов, желающего произвести фурор, а ничего такого Клио совсем не нужно. Сегодня я объясню ей все негативные последствия моего устранения, если они с Джерри сами не дотяпали.

А Эмме я скажу, что говорил с вдовой Джимми, но она от всего открестилась, что, в сущности, чистая правда. А еще скажу, что образцы крови из дома Дженет совпали и что я поделился этой информацией с прокурором штата, который назвал сие обстоятельство «очень подозрительным». И я не скажу ей о своем плане обменять музыку Джимми на его сестру, поскольку сам еще не придумал, как это провернуть. Чем меньше народу в газете будет знать про этот саммит, тем лучше для меня.

Но Эммы в редакции не видно, только молодой Эван радуется моему приходу. Подлетает к моему столу и шепотом интересуется:

– Ну, как все прошло?

– Как по маслу. Она позвонила ровно в полдень.

– Круто! Значит, она нашла диск.

– Ага, только вот она догадалась, кто его прислал.

Эван бледнеет:

– Это не я! Клянусь, Джек!

– Я сам оплошал. Ребята из кафе, наверное, отследили мой заказ и узнали номер телефона.

– Так что тебе сказала Клио?

– Ничего такого, что не смогла бы понять обкуренная мартышка. Эван, давай не будем никому говорить про нашу аферу, ладно?

– А что? Я что-нибудь сделал не так?

– Нет, приятель, ты был великолепен. Но Аксакал не любит журналистов, которые «представляются не должным образом».

Эван сереет:

– Ты про то, что я назвался посыльным?

– Ты новичок. Ты мог и не знать.

– Но это же ты меня попросил! – выкрикивает он. – Ты хочешь меня подставить?

– Нет, я хочу спасти женщину. Иногда правилами нужно пренебрегать, Эван. Вряд ли мое откровение тебя шокирует, учитывая, какую профессию ты выбрал.

– Но Эмма знала!

– Не вини Эмму – в последнее время она попала под мое божественное влияние. Она еще на обеде, наша бесстрашная предводительница?

– Сегодня я ее не видел. Но ты уверен, что у меня не будет проблем?

– Ради всего святого! Эван, ты же стажер. Стажеров не увольняют, – уверяю я его. – Худшее, что может случиться, – тебя сошлют во «Вкусную и здоровую пишу». И ты проведешь остаток лета, выверяя рецепты шариков из мацы. – Я умолкаю, а Эван содрогается. – Но повторяю еще раз: я не вижу причины, по которой о твоей маленькой вылазке должен знать кто-то еще, помимо тебя, меня и Эммы.

Эван горячо соглашается и отступает. Мне бы хотелось почувствовать себя виноватым за то, что я его использовал, но зато парень хоть немного встряхнулся. Эмтивишная старлетка потерлась о него своими пышными формами – многим ли абитуриентам юридического колледжа выпадала такая удача?

Стрелки медленно подползают к трем тридцати. Я перевожу взгляд с телефона на часы. Два часа. Два двадцать. Два сорок три.

Возмутительно! Эмма все еще торчит на собрании.

Теперь я припоминаю: сегодня четверг, а по четвергам в «Юнион-Реджистер» устраивается совещательный марафон. Эмма уже терпеть не может эти сборища, и это явный прогресс. Все хорошие редакторы ненавидят заседать, потому что это пустая трата драгоценного времени, которое они могли бы потратить на подготовку номера к печати. По этой же самой причине плохие редакторы обожают собрания; в иной четверг они проживают целый рабочий день без необходимости принимать независимое решение и даже не общаясь с журналистами.

Я оглядываю редакцию новостей: несколько бездарностей, пара-тройка карьеристов – и множество талантливых профессионалов. Эмма тоже способна достичь высот, если не послушается меня и не станет менять род занятий. Ни один человек, у которого есть хоть крупица разума, не пойдет в журналистику в надежде заработать. В эту профессию приходят потому, что докапывание до правды – захватывающий и чрезвычайно важный для общества процесс, а уж сколько удовольствия! Да это в разы интересней работы в «Дженерал электрик» или «Майкрософт». Истинная журналистика обличает кляузничество, угнетение и несправедливость, хотя такие мелочи не волнуют владельцев газет. Рэйс Мэггад III, например, терпимо относится к разоблачительным статьям, пока они не отнимают драгоценное место у рекламных объявлений или – боже упаси! – не задевают интересы рекламодателей.

Я рад сообщить, что с тех пор, как «Мэггад-Фист» приобрела «Юнион-Реджистер», тираж уменьшался пропорционально сокращению бюджета. Эта тенденция свидетельствует о том, что читатели хотят, помимо купонов и кроссвордов, видеть на страницах газеты настоящие новости. Молодой Рэйс Мэггад будет мириться с потерей читательской аудитории до тех пор, пока растет прибыль, а растет она за счет того же урезания бюджета (и штата) и хладнокровного объегоривания местных распространителей. Но в один прекрасный день воротилы с Уолл-стрит заметят снижение тиража, и их реакция придется не по вкусу привыкшему к роскошной жизни Рэйсу Мэггаду. Этим его страхом заразилось руководство всех газет, принадлежащих компании, включая и нашу. А в результате начальство стало созывать вдвое больше совещаний, на одном из которых сейчас кукует Эмма.

Четверг, день, пятнадцать минут четвертого.

Раздается телефонный звонок. Это Эдди Белл из похоронной конторы «Беллмарк».

– Джек, ты куда пропал? Заболел? Я скучаю по твоим статьям. Этот парень, Эван, он пишет ничего, но…

– Я сейчас не могу разговаривать, Эдди. Я жду звонка.

– Да я на одну секунду. У меня есть сюжет, специально для твоего золотого пера, Джек. Я так рад, что ты не болен, боже упаси! – не умолкает он. – Помнишь, пару лет назад вдова пристрелила какого-то бедолагу, который залез к ней в квартиру? Восемьдесят четыре года было старушке, а всадила в него пять пуль. Бах! Начисто снесла ему тыкву.

– Да, помню, Эдди. Я тебе перезвоню…

– Это было во всех новостях. Даже в ток-шок Мори Повича. – Как это похоже на Эдди: всему устраивает рекламу. – Дамочку звали Одри Файфер.

– Ну конечно, я помню.

Грабитель застрял, когда пытался влезть в квартиру миссис Файфер через кошачий лаз. А она решила, что это соседский чау-чау пытается добраться до ее сиамской любимицы, и разрядила в него револьвер покойного мужа. Затем выпила чашечку куриного бульона и легла вздремнуть.

– Ну вот, она преставилась, – продолжает Эдди. – От естественных причин, благослови ее господь! И наша контора занимается необходимыми приготовлениями…

– Эван отлично справится с этим материалом.

– Подожди! Подожди! Ты еще не слышал самого интересного: она попросила похоронить вместе с ней нашивки Национальной ассоциации стрелков – те, что ей прислали, когда она разделалась с тем парнем. – Эдди прямо распирает. – Она была так горда собой, что нашила их на свой любимый халатик. Собственноручно!

– Нашивки, – повторяю я.

– Плюс фотография Чарлтона Хестона с автографом – ее она тоже попросила положить в гроб. Брось ломаться, Джек. Эта история как раз для тебя!

– Я скажу Эвану, чтобы он тебе перезвонил.

Через две секунды после того, как я вешаю трубку, телефон звонит снова.

– Джек?

Это Эмма. Как не вовремя.

– Ты где? – спрашиваю я. – Я не могу сейчас говорить – мне с минуты на минуту должна позвонить Дженет.

– Не уверена, – глухо говорит она.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Это я тебе звоню, Джек. Этого звонка ты и ждешь.

Нет, этого не может быть, говорю я себе.

Но она продолжает безжизненным, монотонным голосом:

– Сделай все, что они велят. Пожалуйста. – И в трубке раздаются гудки.

– Эмма? – слышу я дрожащий голос. Свой собственный. – Эмма! – Трясущейся рукой я вешаю трубку. Практически тут же телефон звонит снова, и я подпрыгиваю как ужаленный. – Алло! – Кажется, я кричу, хотя едва слышу себя. Я будто разучился дышать.

– Итак, говнюк. – Это Джерри, злорадствует. – Что теперь скажешь?

– Думаю, мы сможем договориться.

– О'кей. Притаскивайся сегодня в клуб.

– Не так быстро. – Мне больше не доставляет удовольствия хохмить, поэтому разговор будет трудным. – Дай-ка мне атаманшу.

– Она не может подойти.

– Джер, не заставляй меня снова делать тебе больно.

– Надо было убить тебя тогда.

– Да, а мне надо было купить акции «Амазон» по пятнадцать с четвертью.

Телохранитель Клио вешает трубку. Я оборачиваюсь и вижу, что ко мне идет редактор Городских Новостей Райнмен со своей извечно кислой миной.

– Я ищу Эмму, – говорит он. – В четыре заседание Комитета по этнике.

Есть у нас такая группа, которая регулярно собирается и решает, как бы «Юнион-Реджистер» уделять побольше внимания интересам этнических групп. На сегодняшний день их основная рекомендация звучит так: газета не должна нанимать на работу столько белых людей.

Райнмен просит меня напомнить Эмме про заседание:

– В четыре, в конференц-зале.

Ее нет, говорю я. Она звонила и сказала, что больна.

Я доверился Карле, которая доверилась девушке, в клубных кругах известной как Турма, на досуге занимающейся разведением экзотической живности. Именно из ее коллекции Карла достала мне варана, ныне покойного Полковника Тома. Турма живет среди поросших соснами холмов на западной границе округа, и я только рад, что за руль садится Карла, потому что нервы мои уже ни к черту. Чтобы меня подбодрить, она болтает о пустяках, хотя осознает, что происходит что-то странное. Сегодня волосы у нее арбузного цвета и заплетены в причудливые тугие косички.

– Вчера ночью звонила мама, она была вне себя. Дерек написал поэму и собирается зачитывать ее на церемонии в субботу. Он наваял три страницы! – весело щебечет Карла. – Распечатал и разослал всем гостям – эй, Черный Джек? Проснись! Я для тебя стараюсь, друг.

– Извини, продолжай.

– Угадай, как она называется, свадебная поэма Дерека.

– Должно быть, ода какая-нибудь, – рассеянно отзываюсь я. – Ода принцессе. Ода деве…

Карла ликует, хлопая руками по рулю:

– А ты молодец! «Ода кареглазой Богине»! Клянусь богом, если он станет ее читать, через две минуты все от такого пафоса блеванут.

– Эй, твоя мать счастлива. Это единственное, что имеет значение.

– Не пытайся меня разжалобить, ты, старый упрямый осел.

– Карла, сделай мне одолжение.

– А что я всегда делаю?

– Если со мной что-нибудь случится, – я открываю блокнот и пытаюсь нацарапать имя и номер телефона Рика Таркингтона, – если со мной что-то случится, позвони ему. Скажи ему, что я сегодня вечером пошел на встречу с веселой вдовой в «Туда-Сюда».

– Эй! Я пойду с тобой, и мы будем бесстыдно флиртовать.

– Черта с два. – Я вырываю страничку и запихиваю ее в сумку Карлы. – И еще скажи ему, что похищена женщина. Ее зовут Эмма Коул. Она работает в нашей газете. Ей всего двадцать семь.

– О господи, Джек. Что ты натворил?

– Перехитрил сам себя. Далеко еще?

Турма и ее создания обитают в двойном трейлере, обнесенном металлической сеткой. На почтовом ящике стоит имя Бернис Мэкл. У сосны перед трейлером раздраженно мечется койот. Хорошо хоть на цепи.

Турма усвистала куда-то по делам, но на входной двери нас ждет записка: «Клетка № 7. Медленно и аккуратно».

Карла выкапывает ключ от двери из цветочного горшка, и мы осторожно входим. Я не понимаю, где Турма ест и спит, потому что трейлер забит стеклянными террариумами до отказа. В каждом – по нескольку жутких рептилий. Турма предусмотрительно сняла замок с крышки номера 7, где обитает самый огромный восточный гремучник, какого я когда-либо видел. У него голова размером с мой кулак. Змея свернулась на камне, напоминающем наковальню. Рядом с камнем стоит блюдце с водой, а рядом с блюдцем лежит знакомая черная коробочка, некогда тайная гордость Джеймса Брэдли Стомарти.

– Я просила ее спрятать диск в надежном месте, – говорит Карла.

Змея не обращает на нас внимания и, кажется, спит; это состояние объясняется утолщением – размером примерно с кролика – в одном из ее колец.

– И что теперь? – спрашиваю я Карлу.

Она показывает на пару щипцов для барбекю:

– Не забудь: медленно и аккуратно.

– Скажи, я тебе хоть чуть-чуть дорог?

– Не настолько, Джек.

– Нет, честно. Мои рефлексы уже не те.

– Давай действуй. Змея почти что в коме, – подбадривает меня Карла.

Я осторожно поднимаю пластиковую крышку террариума.

– Если хочешь, я постараюсь ее отвлечь. – Карла прижимается носом к стеклу, но тут гремучник лениво высовывает язык, и Карла отпрыгивает. – Плохая была идея, – говорит она.

Я нацеливаюсь щипцами на диск. Дважды я поддаюсь панике и убираю руку прежде, чем успеваю хорошо его захватить. На третий раз подцепляю диск и ташу, но тут вижу, как по змеиной шкуре проходит рябь и зверюга поворачивает ко мне голову. А затем начинает трещать погремушкой – другого такого звука нет в природе. Я доблестно выдергиваю руку из террариума за секунду до того, как монстр атакует, и змеиные клыки ударяются о стекло, не причинив мне вреда. Карла вскрикивает, щипцы и жесткий диск падают на пол.

Джимми Стома, где бы он ни был, наверняка со смеху покатывается.

Если бы я проверял свою голосовую почту, как нормальный журналист, я бы знал, что Дженет Траш не убита и не похищена своей золовкой. Она оставила мне три сообщения, начинающиеся со слов: «Привет, Джек. Это Дженет. Случилось кое-что дико странное, и мне пришлось на время смотаться. Я остановилась у подружек в Броварде. Позвони мне при первой же возможности. Номер… э-э-э… 954-555-6609». Позвонив по этому номеру, я нарвался на службу доставки голосовых сообщений; я велел передать миссис Траш, чтобы она связалась со мной как можно скорее.

Но когда я вернулся от Домми, на моем автоответчике было пусто. Поэтому я сижу здесь, в старом кресле, на котором мы с Эммой занимались любовью, жду звонка и продумываю операцию спасения. Мой план-максимум: спасти Эмму, отправить Клио в тюрьму, рассказать всему миру историю Джимми Стомы и завоевать себе место на первой полосе «Юнион-Реджистер» впервые за 987 дней.

Но я удовольствуюсь и одним только спасением Эммы. Точка.

Ничего важного в клубе не произойдет, в этом я уверен. Они захотят произвести обмен в каком-нибудь другом месте, тихом и удаленном. Они даже могут отказаться совершать его сегодня. Я стараюсь убедить себя, что Клио нужна только песня Джимми и, как только я ее отдам, она отпустит Эмму. Только проблема теперь в самой Эмме: она может подать на Клио – или хотя бы на Джерри – в суд за похищение и сопутствующие преступные деяния. И я могу сделать то же самое. Поэтому вдове имеет смысл пришить нас обоих. Это, бесспорно, идиотизм, но тюрьмы Флориды не набиты членами «Менсы».

И еще кое-что: когда я сказал Карле, что у меня намечается серьезная встреча с неприятными типами, она предложила мне свой пистолет.

И я его взял. Я боюсь оружия до трясучки, но смерти я боюсь еще сильнее. Поэтому теперь на моем кухонном столе лежит заряженный дамский кольт 38-го калибра, который теоретически более компактен и менее заметен в сумочке, чем модель для мачо. Мне это вполне подходит: люблю изящные вещицы. А еще на столе два жестких диска: мастер-диск Джимми и его идентичная копия, сделанная сегодня приятелем Хуана, юным вундеркиндом Домми, в обмен на несколько бейсбольных карточек Высшей лиги общей стоимостью двадцать баксов.

Хуан – вот с кем необходимо проконсультироваться, но сейчас он в Тампе, на игре «Дэвил Рэйз». Он единственный из моих знакомых, кто имел дело с первобытным импульсом; он мог бы мне рассказать, как принять такое решение и как потом с этим жить. Я не планирую никого убивать, но уверен, что ради Эммы способен на это, равно как и на многое другое. Эта мысль наполняет меня бодростью и жаждой деятельности. Эмма жива, и я сделаю все, чтобы ее вернуть. Другого выхода нет – что толку сейчас дергаться?

Когда я спросил Карлу Кандиллу, зачем ей пистолет, она ответила:

– Проснись, Джек! Я – молодая красотка, живу одна. Дошло?

– А твоя мать знает?

– Она мне сама его купила.

– Быть того не может, – говорю я.

– Серьезно. У нее тоже есть пистолет.

– У Анны есть пушка? У нашей Анны? На что Карла ответила:

– Она никогда тебе не рассказывала, потому что не хотела пугать. Ничего особенного.

Сколь многого я не знаю.

Я приезжаю в клуб в четверть одиннадцатого. Клио Рио подозревает, что на мне микрофон, и далее следует сцена, достойная пера Дерека Гренобля: Джерри отводит меня в мужской туалет и грубо ощупывает с головы до ног. К счастью, я оставил дамский кольт под передним сиденьем «мустанга».

В уютной обстановке туалетной кабинки я отпускаю Джерри комплимент по поводу стильной бархатной повязки на глазу:

– А одеколон вот не очень. Напоминает, знаешь ли, перебродившую поросячью мочу. Зачем она заставляет тебя им поливаться?

– Заткни хлебало, – рявкает он и заряжает мне кулаком по ребрам.

Как только я прихожу в себя, мы возвращаемся за наш столик. Оказывается, к нам успел присоединиться Лореаль и его сверкающая волосня. Да, вот уж компашка подобралась. На Клио белые кожаные штаны и такая же куртка на голое тело. Сегодня ее «паж» цвета фуксии, а веки и губы кобальтовые. Паршиво, кстати, смотрится с этим ее мегазагаром.

Приносят напитки, и происходит светская беседа – беседует в основном Лореаль. Он намедни слушал «Ноу Даут», вдохновился и хочет для альбома Клио «замутить одну понто-вую фишку». Она равнодушно кивает и закуривает очередную сигарету. Сегодня вдовушке не до «отверток» – она пьет черный кофе. Мы с Лореалем предпочитаем «Будвайзер», а одноглазый Джерри попивает диетическую колу. Ну как же, трезвость – оружие головореза.

Как только диджей, скандинавский растафарианец, делает перерыв, я прошу Лореаля заткнуться, потому что собираюсь поговорить с Клио о деле. Вдову, похоже, забавляет моя грубость по отношению к ее приятелю – нет сомнений, она бросит этого шута, как только выйдет ее альбом. Наверняка она уже не столь активно ротиком работает.

– Дело обстоит так, миссис Стомарти, – начинаю я. – Вам нужна песня Джимми. А мне – моя девушка.

– Эту песню Джимми написал не один. Мы вместе ее делали.

– Приберегите эту милую ложь для других журналистов. Я собственными ушами слышал песню. Ваш муж написал ее много лет назад, скорее всего, для другой женщины.

Клио глубоко затягивается. Но ее рука не дрожит. Она смотрит мне в глаза и говорит:

– Таггер, тебе что – жить надоело?

Я чувствую, как у меня на затылке волосы встают дыбом.

– Это хорошая песня, – говорю я, – кто бы ее ни написал.

– Чертовски хорошая песня, – с усмешкой соглашается Клио.

– И мы сделаем ее еще лучше, – вставляет Лореаль. – Когда мы ее обработаем, это будет совсем другая песня, не такая, как у Джимми.

Мы с вдовой игнорируем его реплику. Я говорю:

– Когда вы вернете мне Эмму, вы получите то, что хотите.

– И все диски, что ты с него записал.

– Их тоже. Можете не сомневаться.

Джерри, потягивающий свою колу, презрительно фыркает. Я не могу удержаться и поворачиваюсь к нему:

– Знаешь, чем я врезал тебе тогда ночью в моей квартире? Замороженным вараном.

Джерри инстинктивно дотрагивается до своей повязки.

– Именно так, крутышка. Глаз тебе выбил стосемидеся-тисемифунтовый слабак, вооруженный только мертвой рептилией. Тебе будет о чем рассказать внукам, когда они спросят, что случилось с твоим глазом.

– Ты, мешок с говном, закрой рот, – огрызается Джерри.

– Это не смешно, приятель, – снова встревает Лореаль.

– Клио, мне очень жаль, что вас там не было, – говорю я. – Ваш боец увидел море крови на полу, решил, что я умер, и сбежал. Но я-то был жив.

– К сожалению, – замечает она. – Но у тебя еще все впереди, Таггер.

Ее слова звучат достаточно убедительно, но я смеюсь ей в лицо:

– Это что, угроза? Ради бога, вам же всего двадцать три!

– Двадцать четыре, и мой кофе совсем остыл, – говорит она. – Ну, как будем меняться?

Пожалуй, пришло мое время для небольшого предостережения:

– Если вы причините зло Эмме или мне, приготовьтесь держать оборону. Потому что многим людям известно, над чем я работаю, и они станут задавать вопросы. И будут возвращаться снова, и снова, и снова.

Тут я прибегаю к тяжелой артиллерии и озвучиваю имена детективов Хилла и Голдмана и, разумеется, прокурора Таркингтона.

– И прошу заметить, – говорю я Клио, – он был большим поклонником вашего мужа.

Моя речь не производит видимого впечатления.

– Как я могу быть уверенной, что ты станешь держать рот на замке? – спрашивает она. – Не растреплешь про песню, я имею в виду.

– Нет, вы имеете в виду «не растреплешь про всю эту историю». – Вот тут начинается самая опасная часть беседы. – Послушайте, я знаю, что вы убили Джимми, но мне никогда этого не доказать, потому что вскрытия не было, а теперь тело уже кремировано. Джей Бернс не рыпался, потому что вы обещали, что возьмете его играть для «Сердца на мели», а кто откажется участвовать в хитовом проекте? Но затем на яхту наведался я, Джей задергался, и вы, ребята, решили, что не такой уж он хороший клавишник, в конце-то концов. Копы считают, будто он напился и заснул под грузовиком. Я сильно в этом сомневаюсь, но, опять же, где доказательства?

Я пожимаю плечами. Клио зевает, как львица, и отправляет в рот кубик льда. Лореаль пытается что-то сказать, но благоразумно умолкает на полуслове. А Джерри скрещивает дубинообразные ручищи на груди. Думаю, этот жест он подсмотрел в рекламе «Мистера Мускула».

– А теперь давайте поговорим о Тито Неграпонте, – продолжаю я. – Бедняга Тито не врал, когда сказал вам, ребята, что ничегошеньки не знает про «Сердце на мели». Он не участвовал в записи музыки в Эксуме. Джимми его не приглашал.

Клио злобно косится на Лореаля, который старается прикинуться фикусом.

– Именно так, милая, – повторяю я персонально для вдовы. – Вы подстрелили не того басиста. Полагаю, мексиканские джентльмены, которые взялись за эту работу, были наняты нашим Джерри. Вы вместе сидели, да, Джер? У тебя на лице написано, что ты некоторое время провел за решеткой.

Губы телохранителя складываются в кривую ухмылку. Я фамильярно подмигиваю и продолжаю:

– Смею предположить, что те два приятеля, что навещали Тито, более не пребывают среди живых, – иными словами, нападение нельзя повесить ни на кого из присутствующих. Так что вся история сводится к чему? Правильно, к какой-то песне.

– Не просто к песне, – соглашается Клио. Это ее сфинксоподобное хладнокровие начинает меня нервировать.

– К песне, которая, как вы заявляете, является плодом совместного творчества. Я знаю правду, но те люди, которые могут меня поддержать, не станут этого делать.

Дэнни Гитт, певицы и другие музыканты, которые работали в студии, боятся, что вы подадите на них в суд, если они скажут хоть слово, а кому нужны неприятности? Пока они получают деньги за студийную работу, они будут молчать.

Нас прерывает собирательница автографов, обдолбанная хамоватая девица в готичном прикиде и с английской булавкой в каждой ноздре.

– Ты клевая чувиха, – заявляет она Клио, которая быстро пишет на салфетке «Синди Циглер», свое настоящее имя. Озадаченная, но польщенная фанатка уходит.

– Вернемся к нашей песне, – обращаюсь я к Клио. – Возможно, вы просто хотите позаимствовать стихи, а возможно, требуете, чтобы Лореаль наложил на ваш голос вокал Джимми – этакий дуэт с мертвецом. Да радиостанции такое сутками станут крутить. И я жду не дождусь, когда же клип выйдет.

– Тебе-то что за дело до клипа?

– Я был поклонником Джимми, вот что за дело. Но если Эмма вернется ко мне живой и здоровой, я закрою глаза на то, что вы сделаете с песней мистера Стомы. Она, конечно, уже не будет так хороша, как в его исполнении, но это же шоу-бизнес.

Тут Клио говорит:

– Ты кое-что упустил. Его сестра.

– А что с ней?

– Я ей не нравлюсь.

– И что? Она не в курсе. – Если уж начал гнать по-крупному, тормозить нельзя.

Лореаль вставляет:

– Зуб даю, она знает, что Джимми записывал музыку в Эксуме.

– Несомненно, – хмурится Клио и перемалывает новый кубик льда.

– Но она ничего не знает про песню, – возражаю я. – Джимми никогда не говорил Дженет – я у нее спрашивал. – Снова вру. Я понятия не имею, играл ли он «Сердце на мели» своей сестре. Но главная задача – убедить Клио, что Дженет для нее не опасна. – Она вполне довольна, – говорю я, – что ей досталось сто тысяч наследства.

Клио ехидно смеется.

– Она и эти проклятые «Морские ежи». – Она оборачивается к Джерри. – Что думаешь? Ты говорил, он потребует денег.

Джерри отвечает:

– Потребует. Можешь не сомневаться.

Парни вроде него – как же они все любят упрощать!

– Правильно, Джерри. Как только я первый раз увидел тебя в крутом бомбере и битловских ботинках, я тут же сказал себе: вот не успокоюсь, пока не вытяну у этого плешивого троглодита парочку мильонов.

Я поворачиваюсь к Клио и, используя все свое обаяние, говорю:

– Не обижайтесь, миссис Стомарти, но, если бы вы сидели здесь в приятном обществе Клайва Дэвиса, я бы, наверное, впечатлился и стрельнул у вас пару баксов. Но, к несчастью, с вами придурок, который называется в честь сраного шампуня и не сможет проложить себе путь к «Грэмми» даже с «АК-47» в руках.

Щеки Лореаля приобретают пунцовый оттенок, и он гордо вызывает меня на дуэль в ближайшем парке. Все мы смотрим на него с жалостью.

– В один прекрасный день вы, возможно, станете звездой, – говорю я Клио, – но пока что у вас есть только один хит, выпущенный второсортной студией. Все деньги, что вы заработали, уже потрачены на тряпки и наркотики – вас просто не имеет смысла шантажировать. Но гораздо важнее гот факт, что мне вас шантажировать нечем. Я могу написать статью, в которой обвиню вас в краже песни у мужа, но ни одна живая душа не подтвердит мои слова. Газета такую статью не напечатает – эй, скажите, что вы сегодня забыли вмазаться и понимаете, о чем я?

Вдова рассеянно поправляет челку. Плюнь в глаза – все божья роса.

– А вдруг ты оставишь себе копию песни в сольном исполнении Джимми – если такая штука попадет в Интернет, это сильно осложнит мне жизнь. Что тебе мешает проделать это спустя полгода или год?

– Ничто не мешает, – отвечаю я. – Но я терпеть не могу клише.

Клио надувает щеки и фыркает:

– Значит, тебе ничего не нужно, кроме девицы?

– Совершенно верно.

– Напомни-ка мне ее имя.

– Эмма. И верните мне мой ноутбук. – Я хватаю Джерри за серьгу и притягиваю его искривившуюся физиономию поближе к своему лицу. – Этот ноутбук принадлежит не мне. Это собственность издательской группы «Мэггад-Фист», которая должна за каждый цент отчитываться перед своими акционерами.

Лореаль говорит:

– Господи, да прекратите. Мы вам купим «Пауэрбук» последней, блядь, модели.

Диджей возвращается за пульт, и я чувствую, как мою голову сдавливает праматерь всех головных болей. Я отпускаю ухо телохранителя и нагибаюсь через столик, сквозь сигаретный дым, поближе к Клио:

– Давайте покончим с этим.

– Мне надо пописать. – И она уходит.

– Так когда мы совершим обмен? – обращаюсь я к Джерри.

– Не сегодня, – отвечает он. – По-любому.

– А когда?

Он дает мне ощутимый подзатыльник:

– Мы позвоним тебе завтра, обмудок.

– Да, мы с вами свяжемся, – поддакивает Лореаль.

Когда я встаю из-за стола, динамики начинают дрожать – играет жутчайший хаус-ремикс «Макартур-парка».

– Вам двоим не мешает оторваться, – советую я мальчикам Клио. – Не стоит сидеть и ждать чего-нибудь медленного и романтического. Просто отдайтесь на волю музыки.