Направляя дробовик, Том Кроум писал про себя передовицу:

Неизвестный кассир из круглосуточного магазина был насмерть застрелен в понедельник во время странного нападения на отдаленном острове во Флорида-Киз.

Полиция сообщает, что на жертву, очевидно, врасплох напали из засады, пока жертва облегчалась в мангровой чаще. За убийство первой степени арестован 35-летний Томас Пэйн Кроум, газетный репортер, пропавший без вести и считавшийся погибшим.

Коллеги отзываются о Кроуме как о ветреном «нелюдиме» со скверным характером. Один из его бывших редакторов сказал, что «его нисколько не удивляет» это обвинение в убийстве.

Кроум заставил Фингала поднять руки. Джолейн Фортунс приказала мальчишке и пальцем не шевелить.

– Но я описался, – пискнул он.

– Надеюсь, сегодня это будет у тебя самый яркий момент дня.

Фингал бешено заморгал.

Кроум вмешался:

– Ну хорошо, Прыщ, где лотерейный билет?

– У меня его н-нету. – Взгляд Фингала метался от «ремингтона» к темному полукругу, расплывающемуся на его штанах. – Можно мне хоть заправиться?

– Нет, нельзя, – сурово отрезала Джолейн. – Хочу, чтобы твоя маленькая белая висюлька была там, где есть, болталась на свежем воздухе, чтобы мы могли ее отстрелить при надобности.

Казалось, кассир вот-вот разревется.

– Но, Джолейн, у меня нет вашего билета. Я не знаю, что они с ним сделали, богом клянусь.

Джолейн повернулась к Кроуму:

– Дай мне ружье.

– Угомонись.

– Том, не упрямься.

Со страхом и облегчением Кроум передал ей дробовик. Фингал немедленно захныкал. Он заметил, что член его съежился и втянулся в штаны. А Джолейн Фортунс вставила ствол прямо в ширинку.

– Дома есть кто-нибудь? – Голос такой радостный, что Фингала охватил арктический холод.

– Пожалуйста, не надо, – взвизгнул он.

– Тогда говори, где билет.

Кроум постучал по стеклу наручных часов:

– Поторапливайся, сынок. – Вряд ли Джолейн пристрелит мальчишку в упор: двух говнюков – вполне возможно, но не Фингала.

Если только он не будет делать глупостей.

Неизвестный кассир из круглосуточного магазина был насмерть застрелен в понедельник во время странного нападения на отдаленном острове Флорида-Киз.

Полиция сообщает, что на жертву напала из засады разъяренная покупательница, считавшая, что он смошенничал с лотерейным билетом, который выиграл 14 миллионов долларов. За убийство первой степени арестована 35-летняя Джолейн Фортунс, сотрудница ветеринарной клиники в Грейндже.

Соседи охарактеризовали ее как тихого, вежливого человека и выразили шок и недоверие по поводу этого обвинения.

Кроум сказал Фингалу:

– Если тебе хоть немного дороги эти яйца, сказал бы ты леди то, что ей нужно.

– Но я этот чертов билет в глаза не видел, святая правда! – просипел Фингал сквозь зубы.

Джолейн посмотрела на Тома:

– Веришь ему?

– Мне гадко признаваться, но да.

– А вот я до сих пор не уверена.

Она отступила на шаг. Фингал точно по сценарию выбрал момент и кинулся за «ремингтоном». К его удивлению, Джолейн отпустила дробовик без борьбы. Фингал удивился еще больше, почувствовав, что не может его удержать – оба больших пальца неожиданно оказались вывихнуты и совершенно бесполезны.

Фингал шлепнулся на землю, как кефаль, и Джолейн поблагодарила Тома за то, что научил ее этому фокусу. Том же схватил Фингала за шею и в распоследних выражениях настоятельно порекомендовал ему страдать в тишине, чтобы не спугнуть его компаньонов.

– Ну а где видеопленка?

– Спрятана у меня в машине, – хрипло прошептал Фингал, – там, у трейлера Пухла.

– Пухл – это мужик с хвостом?

– И с резиновой нашлепкой на глазе, дассэр. И еще с огромным старым крабом на руке.

Кроум отпустил шею Фингала и рывком поднял его на ноги.

– Как его зовут на самом деле?

– Пухла? Никогда не слышал, чтоб он говорил. – Глаза мальчишки были на мокром месте, он задыхался. Мельком взглянув на вывернутые пальцы, он чуть было не лишился чувств.

– И что твоя мамочка обо всем этом скажет? Господи, и представить-то не могу. – Тон Джолейн испепелял Фингала. Она подняла дробовик и села рядом с мальчишкой на песок. Фингал шарахнулся, словно от тарантула. – Зачем ты это делаешь? – спросила она. – Зачем помогаешь этим сволочам?

– Не знаю. – Фингал отвернулся и замолчал. Он практиковал такую стратегию всякий раз, когда мать бранила его за увиливание от гимнов или украдкой протащенное в комнату пиво.

– Он безнадежен, Джо. Идем, – сказал Том.

– Погоди. – Она осторожно поддела ногтем подбородок молодого человека и повернула к себе его голову, глаза их встретились.

– Это просто клуб такой, ясно? Они спросили, хочу ли я вступить, а я сказал – конечно. Братство – так они мне сказали. Всего и делов-то.

– Ну конечно, – заметил Кроум. – Как «Кивание» , только для нацистов.

– Это не то, что вы там себе думаете. И началось все не так ваще, – по-детски канючил Фингал.

Глаза Джолейн сверкнули.

– Знаешь, что твои «братья» со мной сделали? Хочешь, покажу?

Скинхед, ни слова не говоря, согнулся и сблевал. Джолейн сочла это за безусловное «нет».

В отличие от некоторых своих ровесниц, Эмбер реалистично смотрела на жизнь, любовь, мужчин и их обещания. Она знала, куда может завести ее миловидная внешность и насколько далеко все может зайти. Она не соблазнится обычной блондинисто-модельной рутиной (ограничившись пробами для съемок календаря) и не будет танцевать на столах (несмотря на предлагаемые ошеломительные суммы). Она останется официанткой в «Ухарях», окончит свой колледж и получит престижную работу косметолога или, может, помощника юриста. Она останется с ревнивым Тони, пока не встретит кого получше, или до тех пор, пока больше не сможет терпеть его глупость. Она не пойдет в любовницы ни к кому из тех, кто сгодился бы ей в отцы, – сколько бы у них ни было денег и какие бы апартаменты с видом на море они ни предлагали ей снять. Она будет занимать у родителей только при крайней необходимости и всегда будет отдавать все до цента, как только сможет. У нее будет только одна кредитная карточка. Она никогда не станет имитировать оргазм две ночи подряд. Она будет держаться подальше от сигарет, которые прикончили ее дядю, и от водки «Абсолют», после которой она глупо ведет себя на людях. Она не будет автоматом западать на мужчин в черных кабриолетах и на тех, кто говорит на иностранных языках.

И все-таки даже самую уравновешенную и подготовленную девушку похищение вооруженным отрядом вполне закономерно привело бы в ужас. Однако работа официанткой в коротеньких блестящих шортах подарила Эмбер непоколебимую уверенность в своем таланте справляться с психами всех мастей. Слабым звеном среди этих троих гопников был Фингал – слабым звеном, а значит, и главной мишенью ее внимания. Разумеется, Эмбер никогда не работала в тату-салоне и ничего не знала об этом искусстве, но она совершенно верно предположила, что юный Фингал настолько жаждет ее прикосновения, что запросто позволит ей прокалывать дырки в своем теле ржавым рыболовным крючком.

Чуть раньше она почувствовала, что душа Фингала не лежит к преступлениям на почве нетерпимости и что присоединился он к Пухлу и Бодеану Геззеру по большей части от захолустной скуки и из любопытства. А когда Фингал рассказал об украденном билете «Лотто» и четырнадцатимиллионном выигрыше, Эмбер поняла, что оба Фингалова приятеля кинут его при первом же удобном случае. И она останется наедине с камуфляжным полковником и одноглазым нарком, любителем нюхать шорты, причем оба они казались ей намного грубее и неуступчивее, чем начинающий скинхед. И оба почти наверняка не имеют ничего против идеи принудительного полового сношения.

Эмбер решила, что сохранение Фингала в уравнении повысит ее шансы избежать изнасилования, а заодно и спастись.

Поэтому она поделилась с юношей стратегией элементарного шантажа. Ее поразило, что он даже и не думал потребовать долю в выигрыше – будто слабоумный помощник официанта, слишком глупый или застенчивый, чтобы попросить свою долю чаевых после закрытия. Их козырем (как Эмбер терпеливо объяснила Фингалу) была кассета камеры наблюдения из «Хвать и пошел».

Помогая пацану урвать кусок джекпота «Лотто», Эмбер терзалась из-за одной-единственной подробности: деньги были чужими. Какой-то черной девчонки, если верить Фингалу. Девушки из его городка. Эмбер из-за этого мучилась, но все же решила, что принимать за все вину преждевременно.

Пока главное – привести в действие план шантажа. Неплохой вышел план – хоть и сфабрикован наспех, в неблагоприятных условиях и в ограниченных когнитивных рамках. Выдуманная фишка со звонком матери Фингала, с ее готовностью достать пленку в случае предательства – весьма остроумные детали. Главным недостатком плана, как сейчас понимала Эмбер, оказались временные пределы. Они давали Боду с Пухлом почти целый день форы, окно вполне достаточное, чтобы покинуть остров, уничтожить кассету-улику и рвануть в Таллахасси заявлять о выигрыше.

Что они и собирались сделать, когда она возникла перед ними у лодки после утреннего заплыва.

– Снимай эти нелепые штаны с головы. – Одной рукой она застегнула молнию на комбинезоне, другой стиснула Пух-лов револьвер, который до того стащила из «Настояшшей любфи» и припрятала в кустах неподалеку от костра. – Снимай. Выглядишь как извращенец. – И она выстрелила в землю у Пухловых ног, просто чтобы почувствовать, каково это – пальба из огромного тяжелого ствола. А еще чтобы гопники поняли – она не шутит и не станет вести переговоры ни с одним взрослым мужиком с шортами на роже.

– Так что вы, ребята, сделали с Фингалом?

Ничего, ответили они.

– Он отошел поссать, – объяснил Бодеан Геззер.

– И пропал.

– Чушь, – рявкнул Пухл.

– Идемте его искать. Надень что-нибудь, – велела Эмбер.

– Попозжа, – криво заухмылялся Пухл. – Точно не приметила кой-чего себе по душе, а? Кой-чего горячего и вкусненького?

Он покачал обгоревшим на солнце членом, заставив Эмбер выстрелить снова. На этот раз кольт чуть не выскочил у нее из руки. Пуля прошла между Бодом и Пухлом, прорезав мангровые заросли и шлепнув по воде.

Пока листья и ветки кружились над лодкой, демонический краб неожиданно отвалился с налитой руки Пухла. Животное, как выяснилось, давно подохло. Пухл пнул тошнотворный голубой панцирь и пробормотал:

– Вот сука!

Бод Геззер поднял перед Эмбер руки:

– Ладно, милочка, брось эту сраную пушку. Мы тебя поняли.

– Объясни своему дружку.

– Не беспокойся. Он с нами.

– Хуй там, – сообщил Пухл. – Только когда мы с ней чутка конфетку пососем.

Бод с отвращением нахмурился. Этот человек просто непостижим – никакого понимания приоритетов. Вообще никакого понимания.

– Он настаивает, полковник, – заметила Эмбер.

– Что я могу сказать? Порой он полный придурок.

– Пристрелить мне его, как по-вашему?

– Я бы не стал.

Пухл изучал зараженную руку будто сломанный карбюратор.

– У меня там до сих пор этот ебаный коготь, бля!

– Не все сразу, – утешил Бод Геззер. – Оденься, и пойдем искать бритоголового.

– Сначала моя дорогая Эмбер у меня в рот возьмет.

– Возьмет она у тебя, щас. Жопу твою несчастную она на тот свет возьмет.

– А вот и нет, мне так не кажется. Мне, кажись, должно маленько свезти.

– Это еще что значит?

– Это значит, что Эмбер никого не застрелит. Вот что это значит, уж не сомневайся.

Он шагнул к ней – преувеличенно подчеркнутый гусиный шажок а-ля Гитлер. Потом еще один. Теперь она сжимала револьвер обеими руками.

– Он нарывается, – предупредила она Бода.

– Да уж вижу. По-моему, это все чертов клей.

Пухл хихикнул:

– Это не клей, полковник. Это, блядь, настоящая любовь.

И с легкомысленным кличем напал. Эмбер нажала на курок, но услышала лишь слабый безобидный щелчок. Револьвер не выстрелил – барабан провернулся, боек уда-Рил, но пуля не вылетела.

Потому что в том гнезде не было пули – а вместо нее маленький клочок бумаги, в песке, пятнах пота и соленой воды, туго скрученный до размера отверстия. Если бы Эмбер достала этот клочок и рассмотрела, она увидела бы шесть цифр и силуэт розового фламинго, официальный символ флоридской лотереи.

– Я ж вам грил! – каркнул Пухл.

Он, голый, размахивал выхваченным кольтом в здоровой руке. Эмбер распласталась на песке и водорослях под ним, беззвучно пытаясь освободиться.

– Я ж вам грил, так-то! – Пухла разобрал грубый злобный хохот. – Я ж вам, тварям, грил, что мне свезет!

У Бодеана Геззера не было секса одиннадцать месяцев, его целибат оправдывался тем, что сексуальные отношения с не белыми женщинами противоречат Библии, а все белые женщины, которых он встречал, хотели слишком много денег. И все же его лихорадочно сдерживаемые желания при виде ароматной и доступной Эмбер омрачались дурными предчувствиями.

Ее нежелание обслужить Истых Чистых Арийцев было вполне очевидно из энергичного сопротивления Пухлу, когда тот грубо ее раздевал. И хотя Бода опьянил вид грудей Эмбер, выпрыгнувших из камуфляжа «Мшистый дуб», его тем не менее беспокоило участие в изнасиловании белой христианки европейского происхождения – и то, к чему это могло привести. На самом деле Бод кочевряжился бы, окажись она негритянкой или кубинкой – не столько из-за аморальности преступления, сколько из-за возможных проблем с законом. В отличие от Пухла, Бод Геззер провел немало месяцев за решеткой и знал, что это дело не стоит ограбления «Бургер-Кинг», угона «кадиллака» и даже двух минут ебли натуральной блондинистой киски. Изнасилование относилось к тяжким преступлениям, а уж во Флориде изнасилование белой женщины – пусть даже белым мужчиной – могло обернуться долгой отсидкой в не шибко живописном Старке .

И еще Бод знал, что Пухл в его теперешнем умственном состоянии для подобной логики неуязвим. Боду только и оставалось держать кольт и стоять, надеясь, что много времени все это не займет, надеясь, что они не будут сильно шуметь. Дрожь возбуждения, порожденная наготой Эмбер, уже скончалась от розовозадого зрелища качающего Пухла – грязный, хрюкает, пускает слюни как идиот. Отталкивающие виды и запахи живо напомнили Боду Геззеру о множестве гигиенических недочетов компаньона и погасили последнюю искру соблазна присоединиться к веселью.

– Тихо лежи! Лежи тихо! – пыхтел Пухл.

– Поторапливайся, – вмешался Бод, оглядываясь через плечо. Бритоголовый Фингал с катушек слетит, если увидит, что происходит.

– Войти не могу! Да заставь ты ее лежать тихо, ебаный в рот! – Пухл всем весом пытался удержать Эмбер. Его ляжки облепило талассией. – Пушка блядская тебе на что?! – заорал он партнеру.

– Твою мать!

Бод встал на колени и приставил ствол к голове Эмбер. Она перестала извиваться. Глаза под прядями светлых волос сузились с пониманием – никакого холода и дикой злобы, как у той сумасшедшей негритянки из Грейнджа.

Так и должно быть, размышлял Бод. Видишь ствол – перестаешь дергаться.

– А теперь лежи тихо, – выдохнул он. – Скоро все кончится.

– Слушай мужчину. – Пухл схватил запястья Эмбер, отдирая их от ее груди. – И губы свои… чтоб выпятила и надула… ну типа как у Ким Бейсингер, сама знаешь.

– Хорошо – при одном условии, – отозвалась Эмбер. – Скажи мне свое имя.

– Какого хуя?!

– Я не могу заниматься любовью с мужчиной, пока не узнаю его имени, – сообщила она. – Не могу, и все, мне проще умереть.

– Не дури, – приказал Пухлу Геззер.

Пухл, заведя руки Эмбер ей за голову, перевел дыхание.

– Гиллеспи, – сказал он. – Онус Гиллеспи.

Бод вздохнул с облегчением – такое странное имя, что он решил: Пухл его просто выдумал.

Эмбер хладнокровно кивнула:

– Очень приятно, Отис.

– Не, Онус. О-нус.

– О! А меня зовут Эмбер. – Она невинно моргнула. – Эмбер Бернштейн. Берн-штейн.

Бодеана Геззера словно осел лягнул в живот.

– Отвали! – заорал он на Пухла.

– Нет, сэр!

– Ты что, не слышал? Она… она еврейка!

– Да хоть вьетконговка, мне насрать. Засажу ей щас своего молодца.

– Нет! НЕТ! Отвали, это приказ!

Пухл закрыл глаза и попытался отвлечься от брюзжания. Хилтон-Хед, говорил он себе. Ты и Блонди в Хилтон-Хед, занимаетесь этим на пляже. Нет, еще лучше – занимаетесь этим на балконе ваших новеньких апартаментов!

Но упрямо извивающаяся Эмбер доводила его до белого каления – все равно что пытаться отыметь угря. К тому же Пухл обнаружил, что в заглюченном от клея состоянии вряд ли способен на твердую как бриллиант первоклассную эрекцию.

– Ни один белый христианин, – мрачный, как коронер, Бод навис над ним, – ни один белый христианин не будет изливать свое семя в безбожное дитя Сатаны!

Эмбер на секунду прекратила свои увертки, дабы сообщить, что ее отец – раввин. Бод Геззер издал погребальный стон. Пухл свирепо уставился на него:

– Побеспокойся-ка лучше о своем ебаном семени. И отвернись, шоб я мог посеять свое!

– Отставить! Как командир Истых Чистых…

Пухл приподнялся на колени и рукой без клешни выхватил у полковника пистолет. Ткнул им в горло Эмбер и приказал ей раздвинуть ноги.

Бод вспомнил про «беретту» колумбийца за поясом. Подумал было ее извлечь – не ради Эмбер, а для подкрепления своего высшего чина. Бод понимал, что без крутых перемен с дисциплиной неоперившаяся милиция вскоре развалится на куски.

Его ступор лишь усилило неожиданное появление Фингала, юного шантажиста собственной персоной, спотыкающегося среди деревьев. Щеки его вспухли, штаны промокли, а будто вывернутые руки со сжатыми кулаками были странно вытянуты в стороны, точно у пугала. При виде голого майора Пухла, взгромоздившегося на Эмбер, Фингал с ревом очертя голову бросился в атаку.

Бодеан Геззер изготовился было перехватить злополучного бритоголового, как вдруг на берегу за его спиной что-то взорвалось. Пухл соскочил с Эмбер, будто в заднице у него были пружины. Потом Бод услышал пугающе тяжкий стук, который, как он позже узнал, оказался ударом приклада «ремингтона» по его собственному черепу.

Придя в себя, Бод понял, что связан. Незнакомый белый мужчина приматывал его длинным якорным тросом к стволу платана. На земле, булькая ругательства, по уши в собственной крови, распростерся Пухл. Фингал сидел потупившись на носу угнанной моторки, его меланхоличный взгляд уперся в опухшее, покрытое струпьями месиво татуировки. Эмбер стояла в стороне, завернувшись в брезент. Она раздраженно выуживала из волос листья и талассию.

Все оружие отряда кучей валялось на земле. Захваченный арсенал рассматривала мускулистая молодая негритянка с неоново-зелеными ногтями и дробовиком-«ремингтоном». Бод Геззер сразу же ее узнал.

– Только не ты! – вот и все, что он смог вымолвить.

– Ты не ошибся, браток. Поздоровайся с «Черным приливом».

Небо, земля и вся вселенная бешено завращались вокруг Бода Геззера – ведь перед ним с отвратительной ясностью предстала его судьба. Белый мужчина покончил с узлами и отошел от дерева. Негритянка приблизилась, так невзначай держа ружье, что нежный сфинктер Бода свело спазмом.

– Чего вы хотите? – выдохнул он.

Джолейн Фортунс сунула ему в рот дробовик.

– Начнем, пожалуй, с твоего бумажника, – улыбнулась она.