Когда Пол Гьюбер пришел в себя, первое, что он увидел, была фигура адвоката, маячившая в ногах больничной койки. Хотя Полу никто и не говорил об этом, он сразу понял, что этот человек в костюме-тройке не может быть никем иным, кроме как адвокатом.

– Меня зовут Мордекай, – заговорил адвокат, прижимая к объемистому животу небольшой чемоданчик из темно-красной кожи. – Я здесь, чтобы помочь вам всем, чем смогу.

Мозги Пола Гьюбера были затуманены морфием. Он попытался сказать что-то в ответ, но у него ничего не получилось: рот был словно набит золой. Все виделось Полу как-то смазанно, поле зрения сузилось, и по краям его пробегали искры, как на экране дешевого телевизора. В картинку вплыла женская фигура, лицо ее приблизилось к глазам Пола, губы зашевелились.

– Как ты себя чувствуешь, милый?

Это была Джойс, его невеста. Пол Гьюбер увидел, как она протянула руку и коснулась чего-то, выступавшего из-под одеяла: его левой ноги. Ему доставила удовольствие мысль о том, что он, слава Богу, не парализован.

– Ваши друзья рассказали мне, что произошло, – снова заговорил Мордекай. – Мне прямо плохо стало. В хорошеньком же мире досталось нам жить!

Пол Гьюбер несколько раз моргнул, силясь наладить резкость на собственном экране.

– Вам еще повезло, что вы остались в живых, – доверительно сообщил Мордекай.

Пол не слишком-то разделял его уверенность. Интересно, что там Ричард и остальные наплели Джойс насчет мальчишника? Внешность адвоката и окружающая обстановка внушали ему самые черные подозрения.

Он открыл было рот, но Мордекай предупреждающе поднял пухлую розовую ладонь.

– Лучше бы вам пока не разговаривать. – Его улыбка сильно смахивала на волчий оскал.

– Мордекай – мой двоюродный брат, – пояснила Джойс. – Старший сын дяди Дэна – ты ведь знаешь дядю Дэна. Я позвонила ему, как только узнала, что с тобой случилось.

«Уж она-то, во всяком случае, выглядит гораздо менее кровожадно, чем этот ее братец», – подумал Пол, От этой мысли ему полегчало, но все же следовало сохранять бдительность.

– Вероятно, вы не слишком-то многое можете вспомнить, – говорил тем временем Мордекай. – По крайней мере, в вашем положении это вполне естественно.

О нет, он помнил все. Но в этот момент Джойс сочувственно погладила его ноги под одеялом.

– Бедный мой Пол! Мне до сих пор не верится, что все это произошло на самом деле.

– На моем профессиональном языке это может быть охарактеризовано как проявление преступной халатности, – продолжал Мордекай.

Пол закашлялся. В горле у него невыносимо першило, как будто кто-то основательно прошелся по нему теркой для сыра.

– Не пытайтесь говорить, – предупредил адвокат. – Вас жестоко избили, нанесли вам тяжелую физическую и эмоциональную травму, причем последствия этих повреждений будут сказываться всю жизнь. И все это в результате чьей-то преступной халатности.

Его голос и смысл произносимых им слов доходили до Пола, как из туннеля, однако главное ему все-таки удалось понять: адвокат собирается подавать в суд на кого-то. Необходимо было пресечь все это дело в зародыше: длительный судебный процесс против стрип-заведения вряд ли отразился бы положительно на отношении к Полу его шефа и будущих родственников.

А Мордекай продолжал говорить:

– Нас не интересует, кто именно это сделал. Нас интересует, как и почему подобное оказалось возможным. Другими словами, речь идет об ответственности за случившееся. Мы собираемся добиться такой компенсации, которая не по карману ни одному из обыкновенных уличных хулиганов.

Джойс подошла к изголовью кровати и принялась поглаживать лоб Пола.

– Кто-то должен заплатить за это, – тихо сказала она.

Между тем Мордекай перешел к глобальному освещению проблемы:

– Вы – не единственная пострадавшая сторона в этом деле, мистер Гьюбер. Отсрочка свадьбы тяжело отразилась на всех близких вам людях, прежде всего на вашей невесте.

– Все пропало, – подхватила Джойс. – И приглашения (а ведь их заказывали не в обычной типографии, а у гравера!), и цветы, и зал у Хайетта – а ты ведь знаешь, сколько он дерет.

Пол закрыл глаза. Может, это все ему снится? Может, никогда и не было никакой голой девушки, танцующей под мелодию Вэна Моррисона?

А адвокат все говорил:

– Я с трудом поверил своим ушам, когда ваш друг Ричард описал мне все обстоятельства. Это же немыслимо – подвергнуться нападению на территории синагоги!

У Пола вырвался стон.

– Не беспокойтесь, мы уже взялись за дело, – утешил его Мордекай. – Все возможное будет сделано, можете не сомневаться.

Пол снова попытался открыть рот, но Джойс прижала к его губам два пальца.

– А сейчас тебе надо отдохнуть, – шепнула она. – Мы еще зайдем попозже.

– И никому ни слова, – предостерег адвокат Мордекай. – В моем деле самый лучший клиент – это беспомощный клиент.

Тонкое острие боли пронзило предплечье Пола Гьюбера, и он открыл глаза. Хорошенькая медсестра делала ему инъекцию снотворного. Пол ощутил такую признательность к этой девушке, что готов был расцеловать ее.

* * *

Мать Эрин жила в Калифорнии вместе со своим пятым мужем. Каждые две недели она писала дочери письма (больше походившие на подробные отчеты о сделанных за это время покупках), каждый раз заканчивая их уговорами бросить эту ужасную работу и это ужасное место и переехать к ней.

Мать Эрин не одобряла танцы в обнаженном виде как род занятий. Эрин не одобряла замужество как способ обогащения. Поэтому редкий разговор между ними обходился без дискуссий. Каждый очередной отчим Эрин предлагал ей финансовую помощь, но она никогда не соглашалась принять ни цента. Это просто бесило мать. «Игра, в которую мы все играем, – говорила она, – называется „деньги“, и мы, женщины, должны быть в ней заодно».

Родной отец Эрин, также человек состоятельный, погиб в автомобильной катастрофе, когда она была еще совсем девочкой. Однажды ночью, находясь в сильном подпитии, он свалился со своим «эльдорадо» в дренажный канал. Три молодые особы, ехавшие на заднем сиденье, сумели выбраться из тонущей машины и доплыть до берега, а вот отцу Эрин это не удалось – впрочем, может быть, и к лучшему.

По дороге на кладбище мать вслух сожалела о том, что этот сукин сын не остался в живых, лишив ее возможности отомстить за его скандальные похождения не менее скандальным бракоразводным процессом. Одни ее браки завершались разводом, другие – вдовством, и с годами она приобрела и в том, и в другом солидный опыт. Отнюдь не случайно каждый следующий отчим Эрин оказывался богаче и старше своего предшественника. Повзрослев, Эрин поняла и вынуждена была принять тот факт, что мать ее по природе является неутомимой золотоискательницей, которая никогда не бывает счастлива и удовлетворена. С другой стороны, ее мужья точно знали, что они получают, и, казалось, это их вполне устраивало. Так Эрин усвоила один из великих уроков жизни: привлекательная женщина может добиться всего, чего желает, потому что мужчины – существа до смешного слабые, готовые на все, если им светит хотя бы отдаленная перспектива затащить ее в постель.

Однако со временем Эрин успела почти забыть этот урок и снова вспомнила о нем лишь тогда, когда ее брак рухнул и ей пришлось бороться за развод и за Анджелу. Вернее сказать, ее заставил вспомнить об этом адвокат, ведший ее дело о разводе: он объяснил, в какую сумму могут обойтись ей хлопоты по передаче ей постоянной опеки над дочерью. Эрин была буквально потрясена: столько она не сумела бы собрать и за три года работы секретаршей в каком-нибудь офисе. Все зависит, сказал адвокат, от того, насколько большую кучу дерьма придется разгребать по милости ее бывшего супруга.

– Да уж можете не сомневаться: самую большую, какую ему только удастся наложить, – уверила его Эрин.

Она понимала, что никакая обычная работа с отсидкой с девяти до пяти не даст ей нужных средств и что необходимо найти какой-то иной выход. Вечером, придя домой, она подошла к большому зеркалу в спальне и, пристально вглядываясь в свое отражение, начала медленно раздеваться. Первой полетела на кровать блузка, затем другие предметы туалета. Однако все это выглядело просто смешно. Включив музыку – Митча Райдера и «Детройт Уилз», – Эрин попробовала еще раз. Она всегда танцевала хорошо, но ей никогда еще не приходилось делать этого совершенно голой перед зеркалом, отражавшим ее во весь рост. «Фигура у меня, конечно, что надо, – подумала она, – но до чего же по-идиотски я выгляжу! Кому придет в голову платить деньги, чтобы посмотреть на это?»

Следующим вечером Эрин отправилась в «И хочется, и можется», чтобы почувствовать атмосферу этого заведения. Народу было полно, музыка так и грохотала. Прошел целый час, прежде чем Эрин удалось взять себя в руки настолько, чтобы попытаться объективно оценить и танцовщиц, и глазевшую на них публику. Эрин заметила, что большинство девушек танцует весьма посредственно, пытаясь компенсировать это разными ужимками. Основной прием состоял в том, чтобы, повернувшись спиной к зрителям, наклониться и продемонстрировать им голый зад, а совсем уж безнадежно выбившись из ритма музыки, стриптизерша обычно останавливалась на половине шага и, поднеся ко рту указательный палец, с исполненной намеков томной улыбкой принималась облизывать его кончиком языка. Это неизменно вызывало ажиотаж среди мужской части публики, которая, очнувшись от скуки, разражалась неистовыми воплями одобрения. Эрин с улыбкой наблюдала, как то один, то другой из зрителей нетвердыми шагами направляется к сцене, свистя и помахивая в воздухе мокрыми от пива зелеными бумажками. Как легко завести их, думала она. По сути дела, нет почти никакой разницы между тем, чем занимаются эти девицы, и тем, что делает ее мать. Основа и тут, и там одна и та же: пользуйся тем, что имеешь, чтобы добиться того, чего желаешь.

Наутро, выпив две чашки крепкого кофе, Эрин позвонила матери в Сан-Диего.

– Спорим, не угадаешь, зачем я звоню? – И щебечущим голосом сообщила о своем решении.

Мать не одобрила его. Это дурной тон – зарабатывать на жизнь подобным способом, пусть даже и недолго, сказала она. Стрип-бар – не то место, где можно подцепить действительно стоящего парня.

– Заработать там можно, – сказала Эрин, – и, по-моему, у меня получится.

– Это с твоими-то прыщиками? – высокомерно изрекла мать.

Скромные размеры бюста Эрин являлись постоянным предметом беспокойства этой почтенной дамы. Сама она трижды прибегала к помощи специалистов по усовершенствованию прелестей, дарованных женщинам матерью-природой, и считала, что хирургическое вмешательство увеличит шансы Эрин на поимку подходящей добычи. Своего бывшего зятя, Дэррела Гранта, она всегда считала недотепой: может ли выйти толк из человека, отдающего предпочтение женщинам с маленькой грудью? По ее мнению, существовала некая математическая взаимосвязь между размерами бюста женщины и финансовыми возможностями ее поклонников.

На презрительное замечание матери Эрин ответила, что вполне удовлетворена тем, что имеет, и надеется на успех.

– Ну-ну, – скептически произнесла мать. – Надежда, конечно, умирает последней, но очень скоро ты сама увидишь, кто там получает больше чаевых. Девица с самыми большими буферами, вот кто!

Однако она ошиблась. Ее дочь была прирожденной танцовщицей.

* * *

Эрин даже вздрогнула, внезапно обнаружив на автомобильной стоянке заведения дожидавшегося ее Джерри Киллиана. Вручив ей букет чайных роз и изящную коробочку, в которой оказалось бриллиантовое колье, он торжественно объявил Эрин, что любит ее больше жизни.

– Неужели? – невольно улыбнулась она, выслушав это признание.

– Да! Знаете, я просто голову потерял...

– Я заметила.

– Это от любви, Эрин.

– Но вы же совсем не знаете меня, – возразила она. – Если вы и правда влюбились, то не в меня, а в то, как я танцую. Ну и, наверное, сыграл свою роль тот факт, что я делаю это в чем мать родила.

Лицо Киллиана исказилось, словно от боли.

– Что вы говорите! Да я любил бы вас точно так же, если бы вы служили кассиршей в каком-нибудь банке.

– И представала перед вами одетой?

– Да хоть завернутой в картофельный мешок!

После этих пылких слов Эрин согласилась принять розы, но колье взять так и не пожелала. Отперев дверцу своей машины, она положила букет на переднее сиденье и снова повернулась к своему собеседнику.

– Я все знаю о вас, Эрин, – проговорил он в ответ на ее вопросительный взгляд. – Вы прочли мою записку?

– Узнать обо мне все не составляет проблемы, мистер Киллиан: достаточно полистать мое дело в суде.

Внезапно Киллиан опустился перед ней на одно колено, прямо на асфальт.

– Я серьезный человек, Эрин!

– Встаньте, встаньте, мистер Киллиан, – слабо запротестовала ошеломленная Эрин.

– Я люблю вас, – горячо продолжал он. – Я могу помочь вам выиграть дело об опеке над вашим ребенком. Я могу вернуть вам дочь.

«Спокойно!» – скомандовала себе Эрин. С ее языка так и рвался вопрос: как, каким образом? Но она сдержалась.

– Встаньте, мистер Киллиан, – ровным голосом повторила она. – Вы рискуете испортить ваши прекрасные брюки.

По-прежнему оставаясь коленопреклоненным, Киллиан прижал руки к груди, словно молясь.

– Судье, который ведет ваше дело, очень хочется получить повышение. Он метит на федеральный уровень.

– А у вас, полагаю, имеются соответствующие связи.

Киллиан сверкнул глазами.

– Один телефонный звонок – и он взглянет на ваше дело по-другому.

– Я тоже могу рассказать вам кое-что об этом судье, – сказала Эрин. – Он ведь ходит в наше заведение. Сидит в уголке и развлекается сам с собой, пока я танцую.

– Это полезная информация, – загорелся Киллиан. – Мы можем ее использовать.

– Да нет, не стоит...

– Ну пожалуйста! – взмолился, перебивая ее, Киллиан. – Не нужно недооценивать меня.

Эрин задумалась. А что, если он и правда может сделать это? Что, если у него в руках действительно есть какие-то ниточки, за которые можно подергать?

– Ну ладно, – согласилась она наконец. – Расскажите мне, какими возможностями вы располагаете. Почему один ваш звонок может иметь такое значение?

– Не мой, – покачал головой он. – Звонить будет один из конгрессменов Соединенных Штатов.

Вынув из сумочки ключи от машины, Эрин нетерпеливо позвенела ими.

– Подумайте только, Эрин, – с энтузиазмом продолжал Киллиан. – Член конгресса Соединенных Штатов просит вас о небольшой услуге. Вы смогли бы отказать ему? Конечно, нет, если вы мечтаете о кресле федерального судьи и у вас нет лапы в Вашингтоне.

Он слегка коснулся ее руки, и она заметила, что его пальцы дрожат.

– Ваша малышка – я знаю, что ее зовут Анджела... Она должна быть с вами.

У Эрин сжало горло. Услышать имя дочери из уст этого чужого, почти незнакомого человека оказалось неожиданно больно.

– Я тоже одинок, – сообщил Киллиан.

– Не надо сейчас об этом, – прервала его Эрин.

– Да, вы правы. Простите. – Он поднялся, отряхнул испачканные брюки. – Я не первый день разрабатываю этот план и уже добился некоторого успеха. Дайте мне еще неделю – и увидите: вам назначат дату нового слушания дела. И думаю, что на сей раз судья окажется намного сговорчивее.

Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, и в этот момент на него налетел Шэд. Это даже нельзя было назвать дракой, поскольку Киллиан не оказал ни малейшего сопротивления: взмахнув руками, как тряпичная кукла, он просто рухнул на влажный асфальт. Очки у него свалились, и без них лицо его приобрело какое-то сонное, мечтательное выражение.

– Не трогай его! – крикнула Эрин Шэду.

– Почему?

Киллиан, все еще распростертый на мостовой, поднял голову. Эрин увидела, что к щеке его прилипло несколько камешков. Это выглядело жалко и смешно, однако голос его, когда он заговорил, был тверд и спокоен:

– Я человек слова, Эрин.

– Чтобы я тебя больше здесь не видел, козел! – рявкнул Шэд, тыча в него указательным пальцем.

– Вы говорите от имени владельцев? – осведомился Киллиан.

Шэд придавил его своей огромной ногой в ботинке тринадцатого размера, постаравшись поставить его как можно ближе к дыхательному горлу.

– Да поосторожнее ты! – еще раз прикрикнула на него Эрин.

– У меня просто руки чешутся задать ему хорошую трепку, – ухмыльнулся Шэд.

– Но я люблю ее, – прохрипел Киллиан. – Я просто с ума схожу!

Шэд помотал головой.

– Скажите, пожалуйста!.. Но, знаешь, у тебя хороший вкус.

– Поймите меня правильно – я кое-что могу, у меня есть связи и известное влияние...

Шэд взглянул на Эрин. Та пожала плечами.

– Будьте моей женой! – взвыл Киллиан.

Шэд наклонился и схватил его за шиворот.

– Ну ладно, хватит, понял?

Эрин включила зажигание. Шэд не давал Джерри Киллиану встать до тех пор, пока она не уехала.

* * *

На следующий вечер, в уборной, Моника-старшая объявила, что за седьмым столиком сидит Карл Перкинс.

Эрин, прилаживавшая начавший отрываться каблук, подняла голову:

– Карл Перкинс? Гитарист? Моника-старшая так и сияла.

– А разве есть еще какой-нибудь другой Карл Перкинс?

Она регулярно высматривала среди посетителей заведения ту или иную знаменитость. В прошлый вторник, по ее словам, в зале находился Уильям Кунстлер, известный адвокат, неделей раньше – актер Мартин Болсэм.

На самом деле их присутствие было не более чем плодом ее воображения, однако другие девушки не обращали внимания на это ее невинное чудачество. В конце концов, каждая из них прибегала к какой-то маленькой хитрости, придумывала себе какой-нибудь стимул, который заставлял бы ее выйти на сцену, когда начинала играть музыка. Моника-старшая черпала вдохновение в мысли о том, что в зале присутствует какая-либо известная личность, человек, который, впечатлившись ее выступлением, может вытащить ее отсюда и навсегда изменить ее жизнь. Эрин считала, что Моника поступает умно, выбирая для своих целей таких знаменитостей, имена которых у всех на слуху, но чьи лица не настолько знакомы широкой публике, чтобы узнавать их с первого взгляда. Взять, например, этого Карла Перкинса: да, он талант, возможно, даже гений, но в синем от дыма полумраке стрип-клуба добрая дюжина посетителей могут кому угодно показаться похожими на легендарного музыканта. Фантазия Моники-старшей имела надежно обеспеченные тылы, и Эрин восхищалась ею.

– Старик Карл кинул мне сорок зеленых, – говорила тем временем Моника-старшая. – Что ж, он вполне может себе это позволить. Ведь это он написал «Ботинки из синей замши».

– Классная песня, – отозвалась Эрин, продолжая возиться с каблуком. Моника-старшая была настоящей энциклопедией всего, что имело отношение к рок-н-роллу.

В комнату, не постучав, вошел Шэд. Он вручил Эрин помятый конверт с пометкой «Адресат выбыл», сделанной красными почтовыми чернилами. То было последнее письмо, посланное ею дочери.

– Не может быть! – воскликнула Урбана Спрол.

Эрин смяла конверт в ладони, силясь не разреветься. Этот сукин сын Дэррелл снова повторил уже знакомый трюк: сменил квартиру, не уведомив ее об этом. И забрал с собой Анджи.

– И никакого адреса? – спросила Моника-старшая.

Эрин выругалась сквозь зубы. Что за подлая сволочь! И ведь подумать только, что когда-то она умудрилась влюбиться в него!

– Пойди отпросись на сегодня, детка, – посоветовал Шэд.

– Не могу. – Схватив губную помаду и щетку для волос, Эрин уселась перед зеркалом. «Танцевать, танцевать, танцевать», – тихонько повторяла она про себя.

Моника-старшая придумывала для себя знаменитостей, сидящих в зале, и это подхлестывало ее. Эрин же подхлестывал Дэррелл Грант. Судья, ведший дело о разводе, приказал ему не менять места жительства, но это было все равно что приказывать коту перестать гулять. Всякий раз, когда бывший муж Эрин снимался с места и исчезал в неизвестном направлении, это обходилось ей в лишних пять тысяч долларов: именно в такую сумму оценивались хлопоты по розыску Дэррелла и пересылке ему всех нужных документов.

– Тебе сегодня везет, – прервал ее размышления Шэд, доставая еще один конверт – на сей раз новенький, хрустящий и пахнущий лавандой. Эрин разглядела уже знакомые печатные буквы. – Я тут позволил себе... – сознался Шэд.

– Ты распечатал его?

– После того, что случилось... Но, пожалуй, ты права насчет этого типа.

– Я же говорила тебе, он абсолютно безвреден.

– Если не сейчас, то потом, – согласился Шэд.

Эрин дважды перечитала послание:

"План уже начал воплощаться в жизнь. Вскоре я сумею доказать вам свою преданность. По-прежнему жду вашей улыбки и чего-нибудь из «Зи-Зи Топ».

Другим девушкам тоже захотелось увидеть записку, но Эрин сунула ее в сумочку.

– Нет-нет, это написано только для меня.

– Одно плохо: с ушами у него не в порядке, – буркнул Шэд. – Я же предупреждал его, что нечего ему к тебе лезть.

Эрин решила, что нельзя обольщаться надеждами, которые, скорее всего, окажутся несбыточными. Наверное, Моника-младшая права: Киллиан просто пытается заполучить ее. Наверное, все эти разглагольствования насчет судьи и какого-то там конгрессмена – не более чем средство втереться к ней в доверие. А может, и нет. Кто знает? Главное вот что: насколько далеко готов пойти Киллиан, чтобы произвести на нее впечатление.

Она начала расчесывать волосы длинными равномерными движениями, прислушиваясь к доносящейся через усилитель музыке. Ее выход был следующим.

* * *

Малкольм Б. Молдовски не испытывал ни моральных, ни психологических неудобств, оттого что ему приходится иметь дело с владельцем стрип-заведения. В конце концов, иметь дело с сенаторами и конгрессменами было еще менее приятно.

Поначалу мистер Орли держался уклончиво, темнил, стараясь сам при этом выведать побольше. Спросил, с какой это стати человек из конторы такой крупной шишки, как член конгресса Соединенных Штатов, интересуется житьем-бытьем кабака, где танцуют голые девочки. Но, как только Молдовски коснулся темы наличия лицензии на торговлю спиртными напитками и возможности лишения таковой, мистер Орли мгновенно превратился в образец дружелюбия и готовности к сотрудничеству. Поведав, что мог, о посетителе, садившемся всегда за столик номер три, он обещал немедленно сообщить, как только тот снова появится в его заведении, и, когда этот момент наступил, выполнил свое обещание. К тому времени, разумеется, Молдовски и сам знал, кто этот человек, уже успевший выйти на конгрессмена Дэвида Лейна Дилбека.

Тем не менее он поблагодарил мистера Орли за информацию: ему совсем нелишне было знать о передвижениях Джерри Киллиана.

– Да ничего особенного, в общем-то, и не случилось, – заверил мистер Орли. – Мой помощник подоспел как раз вовремя.

– Девушка не пострадала?

– Ни капельки. Не могу же я допустить, чтобы какой-то очкастый придурок цеплялся к моей лучшей танцовщице!

– Понятно, мистер Орли.

– Знаете, – продолжал Орли, – у меня есть девочки посмазливее. И ноги у них длиннее, и сверху всего побольше. А эта ведь даже не блондинка. Но танцует она как черт, чуть ли не половина народу ходит ко мне специально поглазеть на нее. Ну, а мне-то это только на пользу, верно?

– Ну, не беспокойтесь, ничего подобного больше не случится, – заверил его Молдовски.

– Вот вы увидите ее на улице, – не унимался мистер Орли, – так, честное слово, даже не оглянетесь. Но двигается она, Бог ты мой!

– Настоящие таланты редко встречаются, – заметил Молдовски. – И в моем деле тоже.

– Понимаете, я же не могу послать кого-нибудь из парней постоянно дежурить на нашей автостоянке, чтобы присматривать за девочками. Ведь непременно привяжется какой-нибудь легавый и начнет выяснять, что это он там околачивается. У меня такое уже случалось. А мне лишних проблем не надо, сами знаете: лицензия прежде всего.

– У мистера Киллиана в последнее время были кое-какие проблемы личного порядка.

– А у кого их нет? – вздохнул мистер Орли. – В таком уж дерьмовом мире нам приходится жить, верно?

– Абсолютно верно, – согласился Молдовски. – Еще раз благодарю вас за помощь и проявленное вами благоразумие. Если в ответ на них мы можем что-нибудь сделать для вас, скажите.

– Да вы только замолвите за меня словечко, – попросил мистер Орли.

Замолвить словечко? Но кому? Может быть, клану Гамбино? Молдовски усмехнулся про себя.

– Хорошо, – ответил он вслух.

– И вот еще что... У моего брата кое-какие проблемы с полицией. Может, вы знаете там кого-нибудь?

«Нет ничего проще», – подумал Молдовски, а вслух произнес:

– Чудес вам обещать не могу, но кое-кому позвоню.

– Спасибо, сэр, – поблагодарил мистер Орли. – Знаете, я ведь совсем не собираюсь создавать проблемы этому парню – как его, Киллиан, что ли... Как раз наоборот. Можно сказать, стараюсь для его же блага. Шэд, мой помощник, так зол на него, что готов просто на клочки разорвать.

– Мистер Киллиан больше не появится у вас, – сказал Молдовски.

– Ну и слава Богу.

Мистер Орли не стал расспрашивать о подробностях. Впрочем, Молдовски и не собирался сообщать их ему.