Что такое жизнь – по большому счету

В понедельник утром – с одеревеневшей спиной, с шеей, которую сводило до сумасшествия, – я взял в закусочной кофе навынос и отыскал свободное местечко.

Да, на солнечном крыльце. Только что.

Странно, но боли не было. Моя эмоциональная уязвимость вчерашнего вечера как-то уступила место бесчувственности. Бесчувственности в чистом виде. Сюда вот я дошел, просто попеременно ставя одну ногу впереди другой.

Мне даже досталось одно из двойных кресел.

Насколько могу судить по тому, что чувствовал, значило это мало. Если вообще что-нибудь значило.

Каньон не изменился, само собой. С каньонами такого никогда не бывает. Во всяком случае, за девять лет. Даже за человеческую жизнь. Только мне он казался иным, так что я понял: это я изменился. Краснота скал казалась не такой яркой, чередование полос цвета не таким отчетливым. То, как у меня от нее дух захватывало, когда я был помоложе, казалось в лучшем случае отдаленным воспоминанием.

Я провел там все утро. На солнце. Через некоторое время пришло ощущение, что моя кожа слишком уж поджаривается. Оставив на кресле рубашку (так, чтобы, вернувшись, не обнаружить, что все места или ближайшие к обрыву кресла заняты), я купил себе в сувенирной лавке дешевую шляпу и тюбик крема от загара.

После чего просидел там далеко за полдень, когда слепящий свет начал меркнуть.

Трудно представить, что я смог провести там все эти часы и не предаться скуке. Еще труднее представить, что я не могу – уже после того – разложить по полкам то, о чем я думал. Вполне уверен, что я вообще не думал. Должно быть, просто сидел и смотрел.

Днем подобрались грозовые тучи, как это часто случается с грозовыми тучами в горах. Приятно было немного отдохнуть от солнца. Потом небо взялось за дело, и дождь оросил солнечное крыльцо. Счастливые парочки с криками и смехом метнулись под защиту крытой, с широченными окнами веранды, находившейся тут же, справа от нас.

Я остался.

Дождь промочил меня насквозь, но мне не было холодно, а потому я и внимания не обращал. Не знаю, почему. Обыкновенно обратил бы. А в этот раз – нет. Просто сидел. Сидел и чувствовал, как капли дождя просачиваются сквозь редкие переплетения моей новой соломенной шляпы, пробираются через волосы и стекают по лицу. Смотрел, как барабанил дождь по лужицам на камнях вокруг меня, как каждая дождинка рикошетом взлетала обратно в воздух, как при пальбе из автоматов. Наблюдал, как сетки из молний с треском рвали темный воздух в обрамлении черных туч и уходили в стену каньона милях в сорока-пятидесяти к востоку.

Потом, так же быстро, как принеслось, все опять унеслось прочь.

Вначале тучи разошлись настолько, что проглянули два-три клочка голубого неба. Потом дождь припустил немного сильнее, зато и солнце ударило лучами, высвечивая капельки, обращая их в странное явление солнечного душа. Я не видел ничего подобного, сколько себя помню. Потом дождь унесло окончательно, и люди стали возвращаться. Смахивали воду с кресел, выглядывали вокруг хоть что-то, чем можно было их подсушить.

Я глянул на часы. Было почти шесть часов. День прошел. Я еще не ел. Даже не ощущал судорожной пустоты в желудке, зато теперь – почувствовал. По сути, владевшая мною бесчувственность пропала полностью.

Вида не объявилась. Должно быть, я с ней разминулся. Или так, или, в конце концов, путь возвращения сюда был ей неведом. Я довольно долго просидел, раздумывая, какое из объяснений мне предпочтительнее. Но то был вопрос без ответа. Две одинаково гнетущие возможности.

Я положил скрещенные руки на низенькую каменную стенку и подался вперед, окунув голову в эту мрачную защищенность. Не знаю точно, сколько времени я оставался в таком положении, пока не почувствовал нежное касание руки на спине.

Вздрогнув всем телом, я поднял взгляд. Ожидая увидеть Виду.

Это была не Вида.

Я посмотрел в необычайно голубые глаза женщины постарше. Незнакомки. Седые волосы у нее на голове были пострижены по-модному коротко. Серебряные серьги свисали почти до самых плеч. Я бы дал ей лет семьдесят.

– Прошу простить за беспокойство, – сказала она. – Возможно, это не мое дело. Только я почувствовала, что должна спросить, все ли с вами в порядке.

Я выпрямился в кресле. Вдохнул воздух. В первый раз на моей памяти ощутил, как сдавило горло и появилась резь в глубине глаз. Только я не позволил слабости зайти дальше.

– Спасибо вам, – выговорил. Тщательно следя, чтоб губы не задрожали. Мне вдруг стало понятно, как люди угадывают по губам твердость характера. Меня если и могло что выдать, так нижняя губа, за которой глаз да глаз требовался. Все равно в таких случаях приходится быть особенно острожным. – Очень любезно с вашей стороны поинтересоваться. Я… Мне, правду сказать, не очень. Мне не хорошо. Только на самом деле трудности мои не из тех, справиться с какими мне кто-то мог бы помочь. Однако все же благодарю вас за то, что спросили. Просто в жизни выдалась полоса, в которой… очень многое запутано.

Она села рядом со мной в двойное кресло. Глаза смотрели ласково. Одна рука лежала на моем плече.

– Вы уверены, что вам ничего не нужно?

– Еда, вообще-то, – признался я. – Я весь день не ел. По-моему, мне надо просто подняться, пойти в закусочную и взять сэндвич или еще что-нибудь. Может быть, я просто оставлю здесь, на кресле, рубашку и, может быть, шляпу, и тогда никто не займет моего места. Если ж я поем чего-нибудь, то, вероятно, окажусь немного более способен к общению.

– Надеюсь на это, – сказала она, поднялась, каясь моего плеча напоследок. – Будьте здоровы.

Она ушла, я проводил ее взглядом.

Пока я стоял в ожидании своего сэндвича, зазвонил мобильный.

Я вытащил его из кармана, только-только сообразив, что дал телефону намокнуть. Повезло еще, что он работал.

Раскрыл телефон, поздоровался.

– Мистер Бейли?

– Да.

– Что ж, вам повезло, – произнес молоденький голос. – У нас тут одна пара выезжает на три дня раньше. На женщину высота действует. Вам все еще нужно место?

– Да. Определенно.

– На сколько ночей оно вам понадобится? На все три?

– Хм… А ничего, если в данный момент мне это неизвестно?

– Вы не могли бы подойти к регистрации, и мы поселим вас на три ночи, а если вам понадобится отказаться, мы гибко отнесемся к требуемым срокам уведомления, учитывая, что у нас еще шесть человек вслед за вами в списке ожидающих.

Так вот оно, мое чудо. Именно тогда, когда я уверился, что уже слишком поздно для него. Именно тогда, когда посчитал, что больше не хочу его и не нуждаюсь в нем.

Когда я вернулся обратно на солнечное крыльцо с бронью, с ключами от номера, с сэндвичем с тунцом, чипсами и бутылкой воды, мое двойное место было по-прежнему свободно. На спинке висела все еще мокрая рубашка, а на сиденье лежала шляпа. На ней лежала одна-единственная красная роза.

Положив бутерброд на каменную стенку, я взял розу. Кто-то заботливо обернул квадратиком почтовой бумаги с логотипом «Сторожки» стебель и привязал к нему тонкой красной ленточкой. Я развязал ленточку и развернул записку.

Поразительно искусно и церемонно на ней было выписано:

«Жизнь часто сопряжена с путаницами, но по большому счету она того стоит».

Я налил немного воды в стакан из-под утреннего кофе и поставил в него стебель розы так, чтобы цветок не увял. На всей Северной стене не было места, где можно было бы купить цветы, в этом я был убежден. Она что, приносит цветы с собой, когда является?

Одна из тех тайн, которую, я понимал, мне никогда не разгадать.

Я расправил и сложил записку, подержал ее некоторое время в руке, поскольку не было сухого места, куда ее положить. Потом положил ее на пластиковую крышку коробочки, из которой достал и стал есть сэндвич.

Я наблюдал за светом, который постепенно сникал и багрянил красные скалы каньона, и на самом деле почувствовал себя немного лучше, подкрепившись.

Я даже потешил себя мыслью, что мог бы предоставить Виде еще один день.

Наверное, лишняя трата времени, только я уже вон до чего дошел.

Впрочем, мой разум не совсем угомонился, и я замечал, как мысли скакали туда-сюда между решением остаться еще на один день или, бросив все, отправиться домой. Смог бы я на самом деле вынести еще день такого? Может быть, самое время прекратить этот эксперимент? Может быть, самое время двигаться дальше?

Лучшее, что я надумал в том, что касалось решения, выглядело так: я возвращаюсь к себе в номер, хорошенько отсыпаюсь, а решаю утром. Может быть, утром, на свежую голову, все будет восприниматься яснее.

Я поднялся, чтоб уйти.

Собрал все оставшееся от еды. Извлек записочку. Сунул в карман рубашки, которая уже почти совсем высохла. Потом передумал, развернул листочек и еще раз прочел:

«Жизнь часто сопряжена с путаницами, но по большому счету она того стоит».

Решил, что слишком много времени уделяю той части жизни, что сопряжена с путаницами, и недостаточно – той, что того стоит. Вот и сел обратно, вознамерившись по крайней мере еще разок посмотреть на заход солнца над каньоном.