Закат

– Простите. Это место занято?

Еще не подняв взгляда, я узнал. Узнал голос. Я был удивлен и в то же время не удивлен.

Я глянул ей в лицо, прикрыв глаза от низко опустившегося солнца. И сказал:

– Я берег его для вас.

– Спасибо, – сказала она. И села.

Где-то глубоко внутри или, может быть, в каждой клеточке моего тела, всегда жила вера по крайней мере в шанс, что Вида способна помнить. Теперь я это знаю – тем ретроспективным познанием, которое подтверждает то, что вам все время было известно. И всегда истинный вопрос заключался в том, хочу или не хочу я этому верить, готов ли поверить этому.

На ней были шорты с сандалиями, а ноги казались такими тонкими, что, думал я, им должна грозить постоянная опасность сломаться, как спичкам. И все же они дотемна загорели под солнцем. Интересно, язвила мысль, как получилось у нее так устроиться в этом мире. Лучше, чем мне порой. Или так только казалось.

– Так это ваша красная роза, – сказала она, дотрагиваясь до лепестков. – Откуда она взялась?

– Какая-то женщина, которую я никогда прежде не встречал. Пожилая дама. Ей показалось, что я грущу, и она оставила мне этот цветок.

– Это и вправду мило, – сказала она. – Значит, вы прослушали мое сообщение. Я вправду рада, что вы послушали сообщение.

– Какое сообщение?

– Я вам оставила послание на автоответчике. В воскресенье утром. Часов в девять или, может, в десять.

– Меня уже не было.

– Почему же вы приехали сюда, если не слышали моего сообщения?

– Ну, это очень длинная и запутанная история.

– Нам, по правде, прямо сейчас не надо рассказывать никаких длинных историй. Или надо?

– По-моему, нет.

Какое-то время мы безо всяких разговоров смотрели на закат солнца. Сколько длилось это время, я, честно говоря, сказать не могу.

Я полез в карман за утешительным камнем.

– Думаю, у меня есть кое-что, что принадлежит вам.

И протянул раскрытую ладонь, на которой лежал камень. Ждал, что она возьмет его. Вместо этого она накрыла мою руку своей и держала так, зажав утешительный камень между своей кожей и моей.

Так мы и сидели некоторое время, наблюдая за тем, как меняется свет в каньоне.

– Сочувствую по поводу Эстер, – произнес я.

– Спасибо, – отозвалась она. И не спросила, как я узнал.

Немного времени спустя я заметил очень высокого худощавого парня с большой собакой, стоявшего на траве над солнечным крыльцом. Может быть, у меня разыгралось воображение, но готов поклясться, что глаза его метали в нас молнии.

Кивком я указал на него:

– Знаете этого парня?

– О-о. Да. Знаю. Лучше мне поговорить с ним.

Она отпустила мою руку, обронив утешительный камень. Встала, снова подобрала его и направилась к парню. Стоило ей это сделать, как тот круто развернулся и потопал прочь. Вида побежала, чтобы догнать его, но не ей было тягаться с его длинными ногами. Она успела только добраться до края солнечного крыльца, где и остановилась. Секунду-другую тоскливо смотрела парню вслед.

Потом вернулась и опять села со мной. Вздохнула:

– Думается, он не хочет, чтоб с ним говорили.

– Это ваш близкий приятель?

– Нет.

– Знаете, я чуть постарше. Так уж помогите мне понять. На современном языке означает ли у молодых «он не мой близкий приятель», что вы живете с ним половой жизнью, но безо всяких реальных обязательств? Понимаю, что это совсем не мое дело. Просто любопытно узнать.

– Ричард, – сказала она. Сказала так, как окликают по имени ребенка, когда он ведет себя до того глупо, что вы теряете терпение. – Я ни с кем не живу половой жизнью. У меня никогда ни с кем ничего не было.

– Никогда?

– Когда бы мне? Как? При неусыпно следящей за мной матери?

– Уже много недель, как она не следит за вами.

– Так ведь нет никого, с кем меня тянет заняться сексом. Кроме вас то есть. Только вы. Никто другой.

Представления не имел, как отвечать на такое. Вот мы долго ничего и не говорили. Только во мне росло ощущение, что с моих глаз спадают шоры. Может быть, то и был единственный способ покончить с этим. Может быть, путь к этому лежал только в одну сторону, вел только к одному завершению, а я метался, теряя время, по этому пути, наполовину ничего не замечая. И может быть, тот факт, что я сознательно не принял то, чему суждено было случиться, никоим образом не мешал этому свершиться.

И вот я встал, протянул ей руку и она вложила в нее свою. И я взял розу: не стакан, не воду, а одну только розу – и подал ее Виде.

А потом мы отправились в мой номер.

По пути я искал взглядом ее неблизкого приятеля, но, по счастью, того нигде поблизости не было.