Глава 1. Билли

Билли поглядывал на улицу сквозь раздвижные стеклянные двери: с каждым разом снаружи становилось все темнее, унылый серый день постепенно перетекал в зимние сумерки. На Лос-Анджелес надвигалась ночь. Билли рассмеялся и пожурил себя вслух: «А мы-то, мы-то уж подумали, что солнце решит хоть разочек нарушить традицию, а?»

Он спрятался, накрывшись краем шторы, и снова прильнул к стеклу.

Девочка сидела на прежнем месте.

– Мы-то знаем, к чему все идет, правда? – сказал он.

Но отвечать себе не стал. И так ясно. Зачем поддерживать вымученный разговор?

Набросил поверх пижамы старый фланелевый халат, поплотнее запахнул его на тощей талии и подвязал веревкой, которую использовал вместо пояса уже добрых пять лет.

Да.

Билли Блеск собирался выйти наружу.

Разумеется, не за порог и не на улицу. Это уж совсем безумие. Только на веранду, или на балкон, или как там еще называются крохотные пятачки частной собственности, украшенные ржавыми садовыми стульями.

Сначала он выглянул в окно: вдруг на город надвигается буря, грядет война, или вот-вот начнется вторжение пришельцев? Тогда можно будет остаться дома, сославшись на непреодолимые стихийные бедствия. Однако снаружи все было по-прежнему, только сумерки сгустились.

Перепачкавшись в пыли и паутине, он убрал швабру – импровизированный засов для стеклянной двери. Давненько не сдвигал ее с места. Даже стыдно стало: Билли гордился своей чистоплотностью.

– Заметка на будущее, – произнес он вслух. – Наводить порядок нужно везде. Даже там, куда мы почти никогда не заглядываем. Хотя бы из принципа.

Билли приоткрыл дверь, совсем чуть-чуть, и судорожно вздохнул от хлынувшего в дом холода.

Девочка подняла на него глаза, потом снова уставилась себе под ноги.

Смешная и растрепанная, будто не причесывалась уже целую неделю, синяя кофта застегнута вкривь и вкось. На вид девочке было не больше девяти-десяти лет. Она сидела на ступеньках, обхватив колени руками, раскачивалась из стороны в сторону и разглядывала свои ботинки.

Билли осторожно опустился на самый краешек ржавого стула и прислонился к перилам, глядя на взъерошенную макушку с высоты веранды.

– Доброго тебе вечера, – сказал он.

– Здрасьте! – Голос у девочки был пронзительный, как сирена.

От неожиданности Билли подскочил и едва не опрокинул стул.

В детях он совершенно не разбирался, но справедливо полагал, что такой печальный и подавленный ребенок должен говорить совсем тихо. Правда, этот звонкий голосок часто доносился из соседней квартиры. Девочка жила на подвальном этаже со своей мамой, так что Билли слышал ее очень хорошо. Даже слишком. Она всегда говорила громко, но Билли почему-то решил, что на этот раз все будет иначе.

– Вы наш сосед? – спросила она тем же оглушительным голосом.

Теперь Билли был готов и не дрогнул.

– Судя по всему, да.

– А почему я вас раньше не видела?

– Сейчас-то видишь. Такова жизнь. Лови момент, пока есть шанс.

– Какой вы смешной!

– А ты очень громкая.

– Ага, мне все так говорят. А вам говорят, что вы смешной?

– Не припомню. С другой стороны, я редко общаюсь с людьми.

– Уж поверьте, не вру. Странный вы, с детьми так не разговаривают. Как вас зовут?

– Билли Блеск. А тебя?

– Блеск? От слова «блестеть»? Как звезды на небе и как паркет?

– Именно.

– Билли Блеск! Откуда у вас такое имя?

– А твое откуда? Кстати, ты до сих пор не представилась.

– Ой, да. Грейс. Меня так мама назвала.

– А моя мама назвала меня Дональдом Фельдманом. Вот я и решил выбрать себе псевдоним. Билли Блеск.

– Почему?

– Хотел заняться шоу-бизнесом. Искал имя, подходящее для танцора.

– А разве танцора не могут звать Дональдом Фельдманом?

– Однозначно, нет.

– А как понять, какое имя подходит?

– Сердцем чувствуешь… Что ж, ладно. Мы так всю ночь проведем за увлекательной беседой. На самом деле я хотел спросить, почему ты сидишь здесь одна.

– Я не одна, я вместе с вами.

– Скоро стемнеет.

Все это время Грейс сидела неподвижно, но тут посмотрела в небо, будто проверяя его слова.

– Ну да, вечер уже. А сейчас вы не занимаетесь шоу-бизнесом?

– Нет, не занимаюсь. Вообще никаким бизнесом не занимаюсь.

– Вам не нравилось танцевать?

– Вовсе нет. Я обожал танцы. Жить без них не мог. А еще я пел. И играл в театре.

– А почему бросили?

– Не справился.

– Плохо танцевали?

– Нет, танцор я был первоклассный.

– Тогда с чем не справились?

Билли вздохнул. Он вышел сюда, чтобы задать девочке пару вопросов, но они тут же поменялись местами – легко и естественно, будто в порядке вещей. С чего он вдруг решил, что в этом – да и вообще в любом – разговоре ему достанется роль взрослого? Конечно, он отличный актер, однако навыки теряются, если долго их не использовать.

– Ни с чем не справился, – произнес Билли. – С жизнью, например. Она оказалась мне не по плечу.

– Вы живой.

– В какой-то мере.

– Значит, справляетесь.

– Из рук вон плохо. Мой спектакль провалился бы с треском. Слава богу, вокруг не осталось ни одного критика – все устремились к более заманчивым далям. Скажи, ты ведь можешь открыть дверь? Если вдруг решишь пойти домой.

– Конечно. У меня ключ есть.

Она подняла ладошку повыше, чтобы Билли смог разглядеть его в полутьме. Блестящий новенький ключ, висящий на шнурке вокруг шеи. Зажегся фонарь, и металл ярко блеснул в электрическом свете.

«Блеск, – подумал Билли. – Я еще помню, что это значит».

– В таком случае я никак не могу взять в толк: почему ты сидишь на улице, если можно спокойно пойти домой?

– А вы не любите гулять?

«Ну вот опять», – подумал Билли. Опять она переключает разговор на него, что ты с ней поделаешь.

– Не выхожу без крайней нужды. Разве тебе не страшно?

– Нет, я же совсем рядом с домом.

– А мне страшно. Я выглянул в окно, увидел, что ты сидишь здесь одна, и испугался. Может, сделаешь одолжение и вернешься домой, чтобы я перестал волноваться?

Девочка глубоко вздохнула. Это был очень театральный вздох. Чем-то она напоминала Билли его самого.

– Ладно, уговорили. Я все равно собиралась сидеть здесь только до тех пор, пока не зажгутся фонари.

Она решительно протопала по лестнице и скрылась внутри.

– Чудесно, – сказал Билли вслух, обращаясь к самому себе и к темному небу. – Если б я знал, не стал бы разбрасываться ответами направо и налево.

Билли плохо спал той ночью. Очень плохо. И по здравому размышлению пришел к выводу, что причиной бессонницы стала его дикая, немыслимая выходка. Подумать только, выбрался на улицу!..

Когда усталость все-таки брала свое хотя бы на несколько минут, Билли слышал шум крыльев. Он часто видел этот сон – иллюзию, галлюцинацию, называйте, как хотите. Чем больше тревог выпадало на его долю за день, тем громче шумели крылья во сне.

И от их хлопанья Билли просыпался.

В конце концов ему все-таки удалось задремать, но только спустя пару часов после рассвета. А когда он закончил потягиваться и встал – такие важные вещи не делаются впопыхах, – было уже почти четыре часа дня.

Привычным движением Билли собрал волосы в длинный чахлый хвост, доходивший до середины спины, потом отправился в ванную. Брился он наощупь: иногда просто закрывал глаза, а иногда смотрел на деревянный шкафчик, будто там висело зеркало. Возможно, раньше так и было – на шкафчиках в ванной всегда есть зеркала.

Затем приготовил себе кофе, прислушиваясь к хлопанью крыльев в голове. Привычный морок не желал отпускать.

Только открыв холодильник, Билли вспомнил, что сливки закончились. А курьер с продуктами приезжает по четвергам.

Он бросил три ложки сахара в унылый черный кофе, рассеянно помешал и подошел с кружкой к стеклянной двери веранды. Аккуратно отодвинул занавеску, чтобы взглянуть на крыльцо. Может, девочка ему просто почудилась. Как крылья, только гораздо яснее.

Она по-прежнему сидела на ступеньках. Н-да, никаких галлюцинаций.

«Вовсе не „по-прежнему“, – поправил он сам себя. – Разумеется, Грейс ночевала дома. А теперь снова вышла на улицу. Да, снова!». Такая формулировка ему нравилась больше.

Тут Билли заметил, что к дому приближается миссис Хинман – пожилая дама, занимавшая квартиру на самом верхнем этаже. Старушка медленно, но целеустремленно ковыляла к крыльцу, прижимая к груди бумажный пакет с покупками. Из пакета торчало горлышко винной бутылки. Миссис Хинман постоянно покупала вино, и бутылка всегда выглядывала из пакета. Всего одна, так что о вредных привычках речи не шло. Может, играла на публику? Или – этот вариант казался Билли более правдоподобным – старалась держать бутылку под рукой, чтобы отбиваться от бандитов?

Совсем недавно, лет двенадцать назад, здесь был приличный рабочий район. Билли никак не мог позабыть о тех временах и перестать сравнивать. Конечно, ему следовало приспособиться к новой жизни, однако старый уклад был привычней. А привычки Билли Блеск нарушать не умел.

Стараясь не шуметь, он осторожно приоткрыл стеклянную дверь. Хотелось узнать, что миссис Хинман станет делать с девочкой. Билли вновь укрылся за занавеской, так и не выпустив из рук кружку с противным черным кофе.

Старушка подошла к серой бетонной лестнице и взглянула на девочку, которая возилась с какой-то дешевой электронной игрушкой. Грейс не сразу удостоила соседку вниманием. Спустя некоторое время она поморщилась, будто только что проиграла, и наконец перевела взгляд на миссис Хинман.

– Здравствуй, – сказала миссис Хинман.

– Здрасьте! – откликнулась девочка. Ох, какой же у нее был голос! Таким голосом можно резать стекло. Билли еще ни разу не слышал, чтобы она говорила тихо.

– Где твоя мама?

– Дома.

– Почему ты сидишь здесь одна?

– Говорю же, мама дома. С кем мне еще сидеть?

– Милая, тебе не кажется, что это опасно? Район у нас не очень спокойный. Вдруг сюда придет какой-нибудь дурной человек?

– Тогда я забегу в дом и запру дверь.

– А если он бегает быстрее?

– Зато я сижу ближе к двери.

– Хм, верно. Но все же нехорошо получается. Чем занята твоя мама? Неужели она не может отвлечься?

– Спит.

– В четыре часа дня?

– Не знаю. А сколько сейчас времени?

– Четыре часа.

– Ну, значит, да.

Миссис Хинман вздохнула. Покачала головой. Потом с трудом поднялась по лестнице – шаг за шагом, ступенька за ступенькой, будто покоряя горную вершину – и скрылась из поля зрения. Билли слышал, как она зашла в холл.

А девочка осталась сидеть, где сидела.

Спустя пару минут Билли вылил отвратительный кофе в раковину и принялся мыть кружку.

– Только варвары пьют кофе без молока, – сказал он вслух. – Мы, конечно, и сами не образец для подражания, но варварами нас не назовешь.

Билли решил, что немного погодя приготовит себе чашку чая – надо возместить недостаток кофеина в организме. Однако, открыв холодильник, он обнаружил, что лимон тоже закончился. А без лимона чай пьют только варвары.

Кто-то громко постучал в дверь квартиры на подвальном этаже, где жила девочка с мамой. Как раз под квартирой Билли.

Он застыл на месте, прислушиваясь: откроет ли мама Грейс неизвестному посетителю? Снизу не доносилось ни звука – во всяком случае, он ничего не разобрал.

В дверь снова заколотили, да так сильно, что Билли подпрыгнул от испуга. Сердце чуть не выскочило из груди. Такой переполох обычно устраивали полицейские, перед тем как вышибить дверь и ворваться в квартиру.

Тишина.

Может, никого нет дома. А может, девочку научили придумывать отговорки на тот случай, если мама уйдет на работу или сбежит на свидание с очередным кавалером. Подобная мысль казалась непостижимой, но Билли знал, что теперь такое случается на каждом шагу. К материнству относились уже не так, как раньше.

Впрочем, что в нашем мире осталось прежним?

В тот день случилось еще одно необычное происшествие.

Через несколько минут Билли услышал голоса, доносившиеся из холла, где висели почтовые ящики. Событие весьма заурядное, так что он не стал внимательно прислушиваться.

Судя по всему, разговаривали миссис Хинман и Рейлин – красивая статная негритянка, которая жила прямо напротив Билли. Иногда он наблюдал за ней из окна и завидовал тому, с каким достоинством несла себя эта яркая девушка. Рейлин всегда казалась ему очень грустной, но Билли считал, что если к списку желаний добавить еще и счастье, то получится что-то совершенно недостижимое. Ты привлекателен и хорош собой, – тебе повезло, радуйся!

Такова жизнь, лови момент, пока есть шанс, – именно так он сказал девочке. Если бы у него водились другие знакомые, он бы и с ними поделился этой мудростью.

Вдруг голоса стали громче.

Рейлин срывалась на крик от волнения. Совсем на нее не похоже.

– Не звоните в опеку, бедняжка такого не заслужила! Обещайте, что не станете никуда звонить. Обещайте!

Миссис Хинман явно не нравилось, что на нее кричат. Она тоже повысила голос:

– А что тут страшного? Это их работа.

Билли прижался ухом к двери.

– Если девочка вас раздражает, – ответила Рейлин, – застрелите ее прямо на месте. Все лучше, чем жить в приемной семье.

– Господи, да с чего вы взяли?

– Я знаю про службу опеки такое, что у вас волосы дыбом встанут. Счастье, что вам никогда не приходилось иметь с ними дела.

– Вы что, социальный работник?

– Я маникюрша. Работаю в салоне красоты неподалеку. И вам это известно.

– Ах да, извините. Вылетело из головы.

Потом они переместились к лестнице на верхний этаж, где жила миссис Хинман, и, хотя разговор еще не закончился, Билли, к его огромному разочарованию, слышал только невнятное бормотание.

Спустя почти два часа он опять подошел к двери веранды. Украдкой посмотрел на крыльцо.

Девочка по-прежнему была там.

Надо было выглянуть раньше – он ведь даже собирался, но передумал. Знал, что увидит ее на прежнем месте, и испугается. Если ему хватит смелости начать разговор, надо будет еще раз уточнить, почему она не хочет идти домой.

 

Глава 2. Грейс

Как ни крути, Кертис Шенфельд был редкостным придурком, и Грейс всегда об этом знала. Непонятно, с чего она вдруг прислушалась к его словам и позволила себя задеть.

Зачем вообще поверила такому?

Поверила же, вот в чем подвох.

Иногда даже самый добрый человек может взять и накричать на тебя, если ты слишком много болтаешь, а он в это время думает о своем или переживает из-за чего-то – ну, знаете, всякое случается. А с придурками все наоборот. Бывает, ляпнут какую-нибудь гадость, а она вдруг окажется правдой.

Был вечер субботы, и они пришли на собрание в церковь. Не на службу, а просто в церковь. Там была специальная комната, где проводили уроки рукоделия, совместные ужины и занятия воскресной школы, – но до воскресной школы оставался еще целый день.

Некоторые называли это «собранием с детьми», потому что к программе присоединилось много новичков, которым было не с кем оставить малышей. Услуги няни стоили слишком дорого, и детей брали с собой. Комната была большая и длинная, поэтому взрослые устраивали собрание в одной половине, а дети занимались своими делами в другой.

Детям надлежало вести себя тихо. Взрослым позволялось шуметь.

На собрании выступал парень, который любил повсюду вворачивать словечко на букву «б». Грейс он не нравился. Злой какой-то, вечно срывался на всех без разбору – даже на тех, кого видел в первый раз. И постоянно вставлял это самое слово, которое начиналось на букву «б» (Грейс такие дурные слова старалась не повторять).

– Нет, правда, – жаловалась она маме. – Заладил, как попугай! Купил бы уже словарь, что ли.

Не то чтобы Грейс это задевало, слово на букву «б» она знала и слышала много раз. Но звучало грубо.

Короче говоря, Грейс сидела в противоположном конце комнаты вместе с Кертисом Шенфельдом, Анной и Ривер Ли. Анна и Ривер Ли играли в микадо; Кертис в игре не участвовал, потому что сидел в инвалидной коляске и не мог дотянуться до пола. У него была какая-то болезнь позвоночника, «спина-что-то-там». Когда Кертис говорил про свою болезнь, он всегда ставил ударение на «и» – «спИна». Однако Грейс твердо знала, что в слове «спина» ударение ставится на «а», а Кертис просто лентяй или совсем дурак. Он был старше Грейс – наверное, лет двенадцать. В двенадцать лет полагается знать такие простые вещи.

Грейс тоже не стала играть в микадо, чтобы Кертису было не так обидно. Великодушный поступок, правда? А Кертис повел себя как самый настоящий вонючка – удачно выбрал время, ничего не скажешь, возмущенно думала Грейс.

Она так и заявила. И ни секундочки не жалела об этом.

В общем, Кертис наклонился к Грейс (голова у него была огромная, а лицо красное) и сказал:

– Я слышал, твоя мама уже не с нами.

– Балда ты, Кертис. Мама с нами, вон там сидит. – Грейс указала в сторону взрослых.

Он расхохотался – каким-то неестественным смехом, как у дурака или клоуна. Сначала вонючка тоненько захихикал – такой звук получается, если надуть воздушный шар, а потом оттянуть резиновый хвостик и медленно выпустить воздух. Через некоторое время хихиканье переросло в настоящий ослиный рев.

С людьми в инвалидных колясках полагается вести себя очень вежливо, и Грейс обычно старалась не говорить Кертису, что он вонючка, но в этот раз Шенфельд перегнул палку. Грейс была твердо убеждена, что в жизни случаются такие ситуации, когда вонючку надо назвать вонючкой. И неважно, на чем он там сидит.

– Я не про собрание, – ответил Кертис, – а про программу. Твоя мама сорвалась. Снова подсела. Неужели ты не заметила?

На секунду комната поплыла у Грейс перед глазами; стало слышно, как изо рта сердитого парня разлетаются плохие слова на букву «б», словно пульки из игрушечного ружья или звонкие петарды. Грейс вспомнила, что в последнее время мама и вправду была какой-то сонной, но тут же одернула себя и решила, что Кертис все это выдумал.

Она вскочила, расправила плечи и заявила ему в лицо:

– Кертис Шенфельд, ты такая козявка, каких свет не видывал!

Поток слов на букву «б» резко прекратился. Все, кто находился в комнате, замолчали. «Ой, громковато вышло», – подумала Грейс.

Такое случалось часто. Голос у нее от природы был оглушительный, и говорить тихо получалось с большим трудом.

Мама встала из-за стола и направилась в детский угол. Приятели покосились на Грейс с глубокомысленным выражением на лицах. Будто хотели сказать: «Ну и влетит же тебе!»

Мама взяла Грейс за руку и вывела наружу.

На улице стемнело и похолодало. Почему-то принято считать, что в Лос-Анджелесе всегда жарко, хотя на самом деле холода тут не редкость. Да и район был не очень хороший, в таких местах лучше не высовываться наружу лишний раз. Однако Грейс решила, что бояться нечего, ведь в церкви полно людей, и они стоят совсем рядом. А если к ним кто-нибудь подойдет, она завопит изо всех сил и побежит внутрь за помощью. Судя по всему, мама тоже ни о чем таком не беспокоилась: она закурила и села прямо на холодный асфальт, прислонившись к церковной стене.

Потом запустила пальцы в волосы и глубоко-глубоко вздохнула. Грейс заметила у нее на джинсах дырку.

– Ох, Грейс, Грейс… – сказала мама. Девочка ждала взбучки, но голос у мамы был спокойный. Даже слишком. – Неужели ты не можешь посидеть тихонько хотя бы пару минут?

– Я стараюсь не шуметь, честное слово.

Мама снова глубоко вздохнула и затянулась сигаретой; все ее движения были медленными и неторопливыми.

Грейс собралась с духом и выпалила:

– Ты опять на наркотиках?

Она сжалась, опасаясь вспышки гнева, но ничего не произошло.

Мама просто выпустила длинную струйку дыма и проводила ее взглядом, будто серые клубы могли пуститься в пляс или устроить представление прямо у нее под носом. Грейс снова подумала, что раньше она двигалась гораздо быстрее.

Наконец, мама заговорила:

– Я ведь хожу на собрания. Вот сегодня, к примеру. И каждый день звоню Иоланде. Я жилы себе рву, деточка. Чего еще ты от меня хочешь?

– Ничего, – быстро откликнулась Грейс. – Мне больше ничего не надо. Извини, что получилось громко. Я старалась сидеть тихо, но Кертис Шенфельд начал говорить всякие гадости. Врет как дышит!.. Не хочу больше на собрания с Кертисом. Давай будем ходить на другие?

Мама долго не отвечала.

– Какие еще другие? С детьми не везде пускают, знаешь ли.

– А в реабилитационном центре? Для анонимных алкоголиков.

– Сейчас мне нужны собрания анонимных наркоманов.

– А-а…

– Просто поиграй с Анной. Или с той другой девочкой со странным именем.

– Ривер Ли.

– Ага.

– Я не играла с Кертисом! Он просто начал говорить гадости, ни с того ни с сего. Ведет себя, как козявка.

Мама потушила окурок и посмотрела на часы, почти уткнувшись носом в циферблат – в темноте иначе не разглядишь.

– Потерпи еще двадцать пять минут, ладно?

Грейс вздохнула погромче, чтобы мама точно услышала.

– Ладно, – сказала она. Прозвучало это, как у того сердитого парня: фразу «приятно познакомиться» он произносил так, что всем становилось ясно – ничего приятного в знакомстве нет.

Друзья встретили Грейс выжидающими взглядами. Ривер Ли спросила шепотом:

– Она устроила тебе взбучку?

– Не-а. Вообще не ругалась. Ни чуточки.

Грейс немножко задирала нос перед Кертисом и не пыталась этого скрыть.

Почему-то ребята не сразу вернулись к игре. Заняться было нечем, и оставалось только слушать, что рассказывают на собрании. Выступала женщина. Страшно потрепанная – так выглядят бездомные, которые ночуют под открытым небом. Она помогла своему парню ограбить банк, поэтому ее посадили в тюрьму, а детей забрали в приют. Но началось все с наркотиков. Она была готова душу продать, лишь бы раздобыть себе новую дозу.

Унылая история.

Потом выступали другие. Их жизнь тоже сложилась невесело.

Собрания не всегда нагоняли на Грейс такую тоску. Встречи в реабилитационном центре были куда лучше: восстановительная программа для анонимных алкоголиков длилась дольше, и от их историй не хотелось повеситься.

После собрания к Грейс подошла Иоланда. Она улыбнулась девочке, и Грейс улыбнулась в ответ.

– Привет, Грейс! У тебя есть мой номер телефона?

Грейс помотала головой.

– Нет, зачем он мне? Это мама должна вам звонить, не я.

– Мало ли, вдруг пригодится.

Она протянула Грейс клочок бумажки с цифрами, и Грейс прочитала их про себя. Будто ее вызвали к доске, и Иоланда спросила: «Вот, посмотри-ка! Знаешь эти цифры?»

– Ага, спасибо. Так зачем он мне?

– На всякий случай.

– На какой случай?

– Если тебе что-нибудь понадобится.

– Я у мамы попрошу.

– Ну, вдруг ее не будет рядом. Или не сможешь попросить.

– Почему не смогу?

– Не знаю. Всякое бывает. Если одна дома останешься. Или маму разбудить не сможешь. В общем, если чего-нибудь испугаешься, звони мне.

После такого объяснения Грейс решила, что больше не станет ничего спрашивать. Ни одного вопросика.

– Ясно, спасибо, – ответила она и засунула бумажку в карман.

– Только маме не говори.

– Ага.

«Хватит, перестаньте», – подумала Грейс.

Потом Иоланда отвезла их с мамой домой. Хорошо, что не пришлось ехать на автобусе по темным улицам – Грейс и так уже успела натерпеться страха за этот вечер.

 

Глава 3. Билли

Билли проснулся от резкого крика с улицы. Точнее, прямо с тротуара перед домом.

Всего одно слово.

– Эй!

Надеждам, которые Билли возлагал на грядущий день – тишина, спокойствие и никаких скандалов, – не суждено было сбыться.

Однако в глубине души он все-таки оставался реалистом, поэтому вскочил, пробрался к своему наблюдательному посту у балконной двери и осторожно отодвинул занавеску.

Девочка по-прежнему сидела там. Нет, не «по-прежнему». Билли поправил себя: «опять».

Фелипе Альварес, один из соседей с верхнего этажа, присел рядом с ней на корточки и о чем-то расспрашивал. А Джейк Лафферти, другой сосед с верхнего этажа, направлялся к ним с явным намерением вмешаться в сцену, пришедшуюся ему не по нраву.

С другой стороны, исходя из всех мелочей, услышанных и увиденных за последние годы, Билли успел понять: ворчливому мистеру Лафферти вообще мало что нравилось. Более того, он не считал нужным скрывать свое недовольство, неся его как знамя над головой. Что именно должно символизировать это знамя, Билли пока не решил.

И вот теперь Лафферти подбежал к крыльцу и крикнул:

– Эй ты, Хосе! Чего тебе надо от малышки?

Фелипе встал. Вид у него был не воинственный – во всяком случае, не слишком, – но настороженный. Измученное сердце Билли ушло в пятки: дело попахивало скандалом, а скандалы Билли не любил всей душой.

Почему эта девочка сидит на улице?! Ее неизменное присутствие спутывало все карты, подбрасывая самые неожиданные и пугающие комбинации. И все же Билли хотелось узнать, что случится дальше. Он аккуратно приоткрыл дверь на веранду, чтобы удобнее было смотреть.

– Во-первых, меня зовут не Хосе, – начал Фелипе. По-английски он говорил бегло, хоть и с сильным акцентом.

– Я и не говорил, что тебя так зовут, – ответил Лафферти. – Просто выражение такое. Прозвище.

– Вот уж не знаю. Ваше имя я запомнил сразу, а свое повторял уже раз десять. Вы Джейк, так? А если я буду звать вас Джо? Среди белых попадается много парней с таким именем. Похоже ведь.

Билли глянул вниз на девочку – проверить, не испугалась ли она перебранки. Девочка смотрела на взрослых спокойно и даже заинтересованно. Как будто все происходящее казалось ей исключительно забавным зрелищем.

Малышка была пухленькой. Ох, какие дети пошли. И как они толстеть умудряются? Вот в его годы ребятишки постоянно носились по улице. Захочешь найти толстяка – днем с огнем не найдешь. С другой стороны, детство Билли прошло в танцевальном классе – где-где, а там пухликов никогда не было и быть не могло. Конечно, он ходил и в обычную школу. Выбирать не приходилось. Но об этом старался не вспоминать.

– А я знаю, как его зовут, – сказала Грейс. То есть, скорее, завопила.

Фелипе поднял руку, останавливая девочку.

– Нет, подожди. Давай посмотрим, знает ли он.

– Послушай, ты… – разъяренно начал Лафферти.

Сердце Билли заколотилось еще сильнее: вдруг начнется драка? Однако Лафферти так и не закончил фразу. Малышку просто распирало – такую не заставишь промолчать, как ни старайся.

– Его зовут Фелипе! – звонко крикнула она, надувшись от гордости.

– Ладно, – сказал Лафферти, – Фелипе. Может, теперь ответишь на мой вопрос, а?

– Это уже во-вторых. Я спрашивал Грейс, почему она не в школе. Ничего дурного и в мыслях не было. Мне не нравятся ваши намеки и обвинения.

– Нарываешься?

– Я?! Это я-то нарываюсь? Нарывается здесь кто-то другой, compañero. В своем глазу бревна не замечаете. Я ни к кому не лезу, уж поверьте. Кого угодно спросите – не лезу. А вот вы постоянно норовите драку затеять и все обстряпать так, будто кто-то другой виноват. Уже сроднились со своим бревном, жить без него не можете. Оно вам весь обзор заслоняет.

Лафферти выпятил грудь и собрался было ответить, но шустрая девочка его опередила.

– Ладно вам, хватит ругаться!

Билли улыбнулся, восхищенный ее поступком. И откуда у людей смелость берется? С другой стороны, она еще ребенок. Детям многое сходит с рук.

Лафферти неодобрительно покосился на девочку.

– Почему ты не в школе?

– Ее зовут Грейс, – вставил Фелипе.

– Я знаю, – неубедительно ответил Лафферти. – Почему ты не в школе, Грейс?

– Потому что мне нельзя ходить до школы одной. Меня мама должна отводить. А она спит.

– В девять утра?

– А сейчас девять?

– Пять минут десятого.

– Тогда да. В девять утра.

– Странно.

– Ну, часы-то у вас, – ответила Грейс.

Лафферти тяжело вздохнул.

– А ключ у тебя есть?

Да, подумал Билли. Ключ у нее есть. Совсем новенький. Яркий. Блестящий. Такое чудесное, необъяснимое свойство – блеск.

– Ага. – Она показала Лафферти ключ, который болтался на шнурке вокруг шеи.

– Сходи-ка домой и попробуй разбудить маму.

– Я уже пробовала.

– А ты попробуй еще раз. Иди-иди.

Девочка демонстративно вздохнула, поднялась со ступенек и поплелась в дом.

Как только она скрылась из виду, Фелипе спустился по лестнице, а Лафферти шагнул ему навстречу. Они стояли прямо нос к носу и сверлили друг друга взглядами.

У Билли слегка закружилась голова, пришлось прислониться к дверному косяку.

– Никакой я тебе не compañero, – сказал Лафферти.

– Вы даже не знаете, что это значит.

– В том-то и дело, что не знаю.

– Это не оскорбление.

– Да? А мне откуда знать? Когда я был в твоем возрасте, я уважал старших. Отец научил.

– А мой отец учил меня, что уважение нужно заработать. Я ведь просто спросил, почему она не в школе. А вы налетели, будто я маньяк какой-нибудь.

– Не надо было ее расспрашивать. В страшном мире живем, все друг друга в чем-нибудь подозревают. Парню в твоем возрасте лучше вообще не подходить к маленьким девочкам. Мало ли, что люди подумают.

– Парню в моем возрасте? Так вас возраст беспокоит? А сами-то? Вы ее тоже спрашивали.

– Это другое. Я старше.

– Ясно, я и забыл! Среди пятидесятилетних мужчин маньяков не бывает.

– Следил бы ты за языком, сынок.

– Я вам не сынок.

– Оно и заметно. Был бы ты моим сыном, я бы тебя повоспитывал.

Тут на крыльце снова появилась Грейс, и они отскочили друг от друга, словно мальчишки, пойманные за дракой учительницей или строгой матерью. Билли, стороннему наблюдателю, эта сцена показалась совершенно нелепой, но он знал, что от неожиданности люди могут вести себя весьма необычно.

– Она не просыпается, – объявила Грейс.

Лафферти с Фелипе переглянулись.

– Странно, – сказал Лафферти. Потом повернулся к девочке. – В комнате случайно нет пустых бутылок? Ты ничего такого не заметила?

– Каких еще бутылок?

– Из-под вина.

– Мама не пьяная.

– Может, надо вызвать врача?

– Все нормально. Просто она спит очень крепко.

Девочка вновь села на ступеньки – и судя по всему, собиралась остаться там надолго.

Лафферти взял Фелипе за рукав и оттащил подальше на газон, чтобы Грейс ничего не услышала. К несчастью, Билли теперь тоже не мог разобрать ни слова.

По крайней мере, они больше не ссорились. Это было видно по жестам и поведению: мужчины стояли, склонившись друг к другу, и о чем-то переговаривались. Лафферти периодически оглядывался на Грейс.

– Пусть вас озарит какая-нибудь удачная идея, – сказал Билли. Вслух, но негромко, чтобы девочка, сидящая внизу, его не услышала. – Проблему определенно нужно решать.

Через секунду Фелипе пересек газон и куда-то ушел.

Лафферти поднялся по лестнице. Билли все еще надеялся, что сосед что-нибудь придумал, однако тот прошел мимо Грейс, словно на крыльце возникло какое-то загадочное силовое поле, и девочка внезапно стала невидимой.

Шагнув на верхнюю ступеньку, Лафферти встретился взглядом с Билли – собственно, из-за занавески выглядывал только его глаз. Лафферти застыл на месте.

– А ты чего пялишься? – рявкнул он.

Билли отскочил от окна, согнулся пополам и осел на коврик; сердце зашлось от страха. Он сжался в комок и не застыл, выжидая, пока сосед не поднимется наверх.

Потом сорвался с места и быстро захлопнул дверь на веранду, будто именно она послужила главной виновницей переполоха.

В то утро он больше не выглядывал на улицу.

Знал, что девочка наверняка сидит на прежнем месте, но не мог заставить себя проверить.

Когда начало смеркаться, Билли принялся рассуждать сам с собой. Вслух.

– Нам совсем не интересно, – сказал он. Подумал и добавил: – Мы хотим узнать, как она. Конечно, хотим. Но не слишком сильно.

– Кроме того, – добавил он еще через мгновение, – там совсем светло.

Снова посмотрел в окно.

– С другой стороны, потом зажгутся фонари, и будет поздно. Так ведь? Нам придется думать об этом всю ночь. А от подобных мыслей у нас начинается бессонница.

Билли глубоко вздохнул и потуже затянул пояс старого халата. Вовсе не потому, что любопытство пересиливало страх перед внешним миром, а потому что только так можно было прекратить изнурительную борьбу с самим собой.

Он приоткрыл дверь, и девочка подняла голову.

Билли застыл на пороге веранды.

Сегодня он собрался на улицу слишком рано; вчера было значительно темнее. Только подумайте: неужели вчера он тоже выходил из квартиры? Или это ему приснилось?

Билли помотал головой, стараясь сосредоточиться на текущей проблеме. Хотелось шагнуть обратно, спрятаться за надежными стенами и запереть дверь. Но девочка смотрела на него, ждала. Если Билли струсит, малышка решит, что он совсем сумасшедший. Он выдаст себя с головой.

Билли шагнул вперед, прямо в холодный вечерний воздух, и тут же упал на колени. Немного продвинулся на четвереньках, потом лег на живот и пополз к краю веранды. Необдуманный ход. Со стороны это выглядело куда эксцентричнее, чем поспешное отступление в комнату. Ладно, поздно жалеть о содеянном.

Билли посмотрел на Грейс.

– А почему ты ползешь на животе? – спросила та своим оглушительным голосом.

– Т-ш-ш! – инстинктивно откликнулся Билли.

– Извини. – Громкость убавилась. Совсем чуть-чуть. – У меня тихо не получается. Так почему ты ползешь?

– Долгая история.

– А ты расскажи.

– В другой раз. Я хотел кое о чем тебя спросить.

– Давай.

– Почему ты все время сидишь на улице?

– Ты меня уже спрашивал.

– Да, но ты ничего не ответила.

Девочка замолчала.

– Я знаю, что твоя мама занята какими-то своими делами, и ты осталась без присмотра. Это ясно. Но у тебя есть ключ. Можно пойти домой.

– Ну да.

– Тогда почему сидишь здесь?

– Может, ты сначала расскажешь, зачем ползаешь по веранде?

– Пожалуй, нет. Сегодня будем обсуждать мой вопрос.

– Почему?

– Потому что я первым спросил.

– Нет, это я первой спросила.

– Я спросил еще вчера.

– Тогда ладно, – торжественно ответила Грейс, принимая правила игры. – Первым – так первым. Понимаешь, дело вот в чем. Если я буду сидеть внутри, никто не узнает, что я в беде. И не сможет мне помочь.

Сердце Билли рухнуло в пропасть. Почти в прямом смысле слова – Билли так и чувствовал, как оно летит вниз, задевая по дороге другие чувствительные органы.

– Так у тебя случилась беда?

– А ты не догадался?

– Догадывался, наверное.

– Понимаешь, мне нужен кто-нибудь из соседей. Тех, кто живет в нашем доме. Чтобы можно было остаться с мамой.

Молчание. Билли прекрасно знал, куда ведет эта скользкая дорожка, и воздержался от ответа.

– Ты можешь мне помочь?

Снова тишина. Билли чувствовал, как мелкие камушки впиваются ему в грудь и бедра.

– Малышка, я и самому себе помочь не в состоянии.

– Да, это я уже поняла.

Разговор вышел тягостный и мрачный. Его бессилие и бесполезность получили очередное подтверждение: даже маленькая девочка без подсказок пришла к выводу, что он совершенно никчемен.

– Извини. Я ни на что не гожусь. Раньше было иначе. А теперь вот так.

– Ясно, – ответила она.

– Что ж, спокойной ночи.

– Еще светло.

– Но мы с тобой сегодня уже не увидимся. Поэтому – спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказала она. Как будто точку поставила.

Билли проскользнул обратно в дом.

 

Глава 4. Грейс

Грейс пропустила один день занятий; потом Иоланда сама забрала ее и отвезла в школу на машине. Ничего хорошего Грейс в этом не видела. И ни капли бы не расстроилась, если бы пришлось прогулять все уроки на свете.

– А как я вернусь домой? – спросила Грейс у Иоланды. – Мне же нельзя ходить в одиночку.

– Мама тебя заберет.

– Вы уверены?

– На все сто.

– А почему?

– Потому что мы с твоей мамой побеседовали по душам, и она дала мне слово.

– А если она его нарушит? Раньше так уже было.

– Я прослежу. Она сказала, что намерена взять себя в руки.

– Здорово, – ответила Грейс.

Пустая вежливая фраза. Может, все и вправду будет здорово. А может, и не будет. Грейс знала, что если целый день ждать чего-нибудь хорошего, а оно так и не случится, то потом станет очень обидно.

Поэтому она держалась изо всех сил и старалась ни о чем не думать, однако в конце последнего урока мысли все равно вернулись к запретной теме. От этого она почувствовала себя неуютно. Захотелось съесть шоколадный батончик, припрятанный в рюкзаке, но Грейс стерпела: учительница могла поймать ее с поличным и забрать шоколадку. А последней шоколадкой рисковать не стоило. Карманные деньги, выданные на неделю, уже закончились – иначе Грейс точно их потратила бы. Она старалась растянуть сладости на подольше, получалось плохо.

Зазвенел звонок, и Грейс вздрогнула.

Вылетела в коридор, откопала шоколадку и развернула уже набегу. То есть на ходу. Она быстро шла к выходу и жевала батончик. Мама всегда встречала ее во дворе.

И на этот раз она тоже стояла на нужном месте. Грейс даже удивилась. Самую малость.

– Что ты жуешь? – спросила мама. Говорила она быстро и выглядела довольно бодро – во всяком случае, по мнению Грейс.

– Ничего.

– Не пытайся меня провести, Грейс Эйлин Фергюсон. У тебя губы перепачканы. Шоколадом.

– А, это… Нас на последней перемене угощали.

– Тогда придется поговорить с твоей учительницей и попросить, чтобы тебе больше не давали ничего сладкого. Мне не нравится, когда ты ешь всякие гадости.

– Не надо, пожалуйста! Мы же с тобой в первый раз за несколько дней увиделись. То есть, мы и раньше виделись, но не так… Ну, ты понимаешь. Давай не будем ссориться.

Грейс знала, что мама чувствует себя виноватой, и слегка давила на совесть.

– Ладно. Пойдем домой.

«Ух ты, она и вправду взяла себя в руки!» – радовалась Грейс по дороге. Но не проронила ни словечка, иначе мама бы догадалась, что поначалу Грейс ей не верила.

Дома их ждал самый вкусный ужин на свете: макароны с сыром и хот-доги. Пожалуй, чувство вины – это не так уж и плохо. За столом мама поинтересовалась, не хочет ли Грейс сходить на собрание в реабилитационном центре, где ей понравилось.

– Конечно, хочу, – ответила Грейс.

Тем же вечером они собрались и поехали в центр.

Один из пассажиров в автобусе, какой-то странный мужчина, не сводил с них глаз. Сидел прямо напротив. Грейс подумала, что, на первый взгляд, он вполне нормальный: красивое пальто, обручальное кольцо на пальце, опрятная прическа, только ведет себя подозрительно. Слишком уж пристально на них смотрит.

Однако мама ничего не замечала.

У нее в руках была маленькая пластиковая бутылочка; через некоторое время мама откинула голову, положила что-то в рот и запила водой. Грейс не успела разглядеть, что было у нее в руке, поэтому спросила в лоб:

– Что ты пьешь?

– Ничего, – сказала мама. – У меня голова болит, таблетку проглотила. Не забывай, кто тут мама, а кто дочка.

– Ладно, – ответила Грейс.

– Надеюсь, ты сегодня не станешь трогать корзину со сладостями?

– А можно взять одну лакричную конфету?

– Можно взять любую конфету. Одну.

Мама постоянно повторяла это правило, да разве за корзиной уследишь? Поэтому Грейс обычно удавалось ухватить побольше.

Правда, в тот вечер все сложилось совсем по-другому. Очень даже неплохо с одной стороны, и совершенно ужасно – с другой.

С корзиной дела обстояли так: ее передавали вокруг стола, и каждый брал по конфете (можно было не брать, если не хочется, но Грейс решительно не понимала тех, кто отказывался от сладкого). Потом корзина снова шла по кругу, постепенно пустея. В отличие от остальных, Грейс не сидела на месте, а слонялась по комнате, стараясь не шуметь и не мешать собранию. Так что можно было незаметно подходить к столу и угощаться. Остановить ее могла только мама.

Все складывалось очень даже неплохо и совершенно ужасно одновременно. Неплохо – потому что Грейс умудрилась стащить рекордное количество конфет, и совершенно ужасно – потому что мама опять стала сонной и не замечала, что происходит вокруг.

Грейс начала злиться. До нее постепенно дошло, какие таблетки мама приняла от головной боли – ничего общего с обычными лекарствами. Если у других мам болела голова, они просто пили аспирин; во всяком случае, так было заведено во всех знакомых семьях. Чем чаще мама подпирала рукой голову, почти утыкаясь носом в стол, тем решительней Грейс атаковала сладости.

Она в очередной раз подошла туда, где стояла корзина, сунула руку прямо перед носом у одной дамы и выгребла всю красную лакрицу. Конфеты как раз поместились в горсти.

Грейс отошла в угол, села у стены и принялась грызть лакрицу и злиться.

Потом собрание закончилось, взрослые стали натягивать куртки, и некоторые из них поглядывали на Грейс с сочувственными улыбками. Она терпеть не могла, когда так делали.

Через некоторое время к девочке подошел высокий мужчина с седыми усами, присел на корточки, чтобы заглянуть Грейс в глаза, и спросил:

– Это твоя мама, да?

К тому моменту мамина голова окончательно упала на стол.

– Ага, – с явным недовольством ответила Грейс и тут же одернула себя: с такими вещами не шутят. Мама у нее одна, другой нет.

– Нельзя ей сейчас за руль, – сказал мужчина.

– У нас нет машины. Мы на автобусе приехали.

– Ясно. Наверное, Мери-Джо сможет вас подвезти. Что скажешь, Мэри-Джо?

К ним подошла маленькая хрупкая женщина с седыми волосами и морщинистым личиком. Высокий мужчина поднял маму на ноги и повел, придерживая, к машине Мери-Джо. Это была совсем крошечная машина, всего два сиденья, так что они устроили маму на пассажирском месте и пристегнули ремнем, а Грейс пришлось втиснуться в узкое пространство за спинками кресел.

По дороге домой Грейс объясняла пожилой леди, куда нужно ехать, и одновременно отвечала на разные вопросы.

Мери-Джо спрашивала:

– А ты знаешь, кто спонсор твоей мамы?

– Знаю. Иоланда.

– Странно. Я с ней незнакома.

– Она из другой программы.

Леди удивилась.

– У твоей мамы спонсор из Ал-Анона?

– Нет, из совсем-совсем другой программы. Не для анонимных алкоголиков, а для анонимных наркоманов.

– Вот как, – ответила леди спустя несколько мгновений. – Тогда понятно, почему от нее не пахнет спиртным.

И тут Грейс ни с того ни с сего разозлилась – на леди, на вопросы, на этот вечер, на все на свете. Ей надоело разговаривать с Мери-Джо, настроение испортилось окончательно. Хотелось еще лакрицы, но конфеты уже закончились.

Грейс помогла завести маму в дом, хотя задачка была не из легких. Только она успела немножко успокоиться, как вдруг оказалось, что неприятности продолжаются, потому что Мэри-Джо уходить не спешила. Велела Грейс найти номер Иоланды, позвонила ей и сказала, что никуда не уедет, пока Иоланда не придет к ним сама, потому что негоже оставлять ребенка одного. Вот прямо так и сказала. «Негоже». Грейс не поняла, что это означает, и разозлилась еще сильнее. Впрочем, в тот момент она была готова злиться на все и вся, только повод дай.

Через некоторое время приехала Иоланда, и Мери-Джо наконец-то ушла. Грейс знала, что в таких случаях полагается вежливо попрощаться и поблагодарить за помощь, но ей не хотелось никого благодарить, и она упрямо смолчала.

Закрыв дверь за Мэри-Джо, Иоланда сочувственно посмотрела на Грейс. Девочка ненавидела такие взгляды. Прям до мурашек.

Иоланда сказала:

– Ох, детка. Похоже, вляпались мы по уши.

Иоланда осталась на ночь, а утром отвезла Грейс в школу. Во время уроков Грейс не вспоминала о вчерашних бедах. Если уж Иоланда решила вмешаться, так тому и быть. Ничего страшного. Конечно, порой она вела себя слишком сурово и напористо, особенно когда разговаривала с мамой, но по большей части с ней можно было иметь дело.

После звонка Грейс неторопливо побрела к выходу, жуя шоколадку, которую выменяла за свой ланч, и эта шоколадка настолько занимала ее внимание, что Грейс даже пару раз врезалась в других учеников. Выйдя на крыльцо, она наконец отвлеклась от батончика, чтобы осмотреться по сторонам. Ни мамы, ни Иоланды на месте не оказалось.

Ей помахала какая-то женщина.

– Я твоя соседка, Рейлин. Помнишь такую?

– Ага, – ответила Грейс. И снова принялась оглядываться.

– Я отведу тебя домой.

– Ты?

– Я.

– Почему ты?

– Ну а почему бы и нет?

– А где Иоланда?

– На работе.

– Она сказала, что отпросится и заберет меня.

– У нее же не получится отпрашиваться с работы каждый день. Раз, другой – и все. Поэтому мы решили: если я могу встретить тебя сегодня, то она пока подождет. Я думала, ты знаешь.

– Кажется, она говорила, что вместо нее может прийти еще кто-нибудь. Но про тебя я ничего не слышала. Или вылетело из головы…

Они побрели домой по мрачным улицам. Идти было долго. Мимо проехала машина, из окон которой разносился оглушительный рэп, и Рейлин поморщилась. Грейс, в отличие от нее, не подала виду, хотя басы ударили в грудь, отдаваясь в каждой косточке.

Когда перестало звенеть в ушах, Грейс спросила:

– А ты свободна только сегодня, да?

– Обычно я в это время на работе. Сегодня ушла пораньше, потому что одна из клиенток передумала и записалась на другое время.

– Если Иоланда не сможет часто отпрашиваться с работы, то кто заберет меня из школы послезавтра?

– Думаю, нам стоит поговорить с миссис Хинман. Она же на пенсии. Может, согласится тебя встречать.

– А если откажется?

– Что ж, тогда… Будем решать проблемы по мере поступления.

– Как это?.. Ай, ладно. Так вы с Иоландой дружите?

– Нет.

– А почему она попросила тебя забрать меня из школы?

– Сегодня утром я столкнулась с ней в подъезде, пока ты собиралась, и мы немножко поговорили про тебя. Вот и все.

– Ясно, – сказала Грейс.

Больше она ничего не спрашивала, пока они не пришли домой.

Дойдя до дома, Грейс уточнила:

– Мы прямо сейчас пойдем к миссис Хинман?

– А ты не хочешь сначала отнести рюкзак?

– Не-а.

– Давай-ка, не ленись, – сказала Рейлин.

У Грейс было все равно, поэтому она просто пожала плечами.

Рейлин зашла в квартиру вместе с ней. Дверь в спальню была приоткрыта, и соседка замерла на пороге, глядя на лежащую в кровати маму. Рейлин настороженно ждала, однако мама не пошевелилась, не издала ни звука, даже веки не дрогнули. Пыльные жалюзи на высоких подвальных окнах были опущены. Сквозь щели в комнату пробивался слабый дневной свет, и Грейс с трудом различала мамину фигуру. Ее волосы сбились во сне, почти полностью закрывая лицо. Грейс стало неприятно, что Рейлин видит маму в таком состоянии, хотя девочка не понимала, откуда взялось это чувство.

– Ну что, пойдем? – спросила она. И тут же привычно смутилась, потому что вышло слишком громко.

Рейлин дернулась от неожиданности и снова застыла на месте: наверное, подумала, что мама сейчас откроет глаза, повернется, встанет. Грейс тоже так подумала – всего на мгновенье. Вдруг все-таки проснется? Они ждали, затаив дыхание, но ничего не произошло.

– Да, – тихонько ответила Рейлин. – Надо поговорить с миссис Хинман. Пойдем.

Однако наверх она отправилась не сразу. Сначала Рейлин зашла на кухню и по очереди заглянула в несколько шкафчиков. Грейс не знала, что интересного она там обнаружила. Шкафчики как шкафчики, ничего такого. Потом Рейлин открыла холодильник и долго разглядывала его содержимое.

– У вас тут совсем пусто.

– Вон там есть немного хлопьев. А еще я умею варить яйца.

– Осталось только одно.

– Ой…

– Давай закажем пиццу.

Грейс мгновенно оживилась, будто ее включили в розетку. Запрыгала на месте, вопя от радости:

– Я тебя обожаю-обожаю-обожаю!!! Это самая лучшая идея на свете, и ты мой лучший друг! Обожаю-обожаю! – И так далее, в том же духе.

– Ох, бедные мои барабанные перепонки, – сказала Рейлин, зажимая рукой ухо, около которого кричала Грейс. – Сейчас лопнут!

Мама так и не проснулась.

Телефон издал призывную трель, и от неожиданности Рейлин снова вздрогнула. Грейс подхватила трубку после второго звонка.

– Алле? – сказала она. Ну, то есть не сказала – взвизгнула.

Женский голос спросил: «Это Грейс Фергюсон?»

– Да, это я.

Тогда женщина попросила позвать к телефону маму.

– Она не может подойти.

Женщина уточнила, одна ли она дома.

– Нет, – ответила Грейс. – Со мной Рейлин.

Тогда женщина попросила позвать к телефону Рейлин.

Грейс послушно протянула трубку.

– С тобой хотят поговорить.

Рейлин взяла телефон осторожно и неуверенно, будто не знала, чего от него ждать.

– Да? – Пауза. – Меня зовут Рейлин Джонсон. – Пауза. – Я ее соседка. И… если вы не возражаете, я тоже хотела бы узнать, с кем разговариваю. – Пауза. – А, ясно. Просто дома никого не было, поэтому вы не могли дозвониться. Я только что привела Грейс из школы. – Пауза. – Да, мэм, я за ней присматриваю. – Долгая пауза. – Мэм, послушайте, я все объясню… – К этому моменту Рейлин перешла на шепот, но Грейс все прекрасно слышала. – Боюсь, что жалоба, которую вы получили, поступила из-за меня. Мама Грейс тут совсем ни при чем. Это я во всем виновата. А кто вам сообщил? – Пауза. – Да, конечно. Разумеется, вы не можете разглашать такую информацию. Извините, я спросила, не подумав. В любом случае, дело вот в чем. Мама Грейс повредила спину. Она сейчас принимает очень сильные лекарства. Болеутоляющие и мышечные релаксанты, от которых сильно хочется спать. Поэтому платит мне, чтобы Грейс не оставалась без присмотра. Но… Мне страшно стыдно в этом признаться, но один раз у меня возникла накладка с рабочим расписанием, и девочка осталась одна. Я вам обещаю, клянусь на целой стопке библий: ничего подобного больше не случится. Любой человек может допустить ошибку. Одну-единственную. Я очень ответственно отношусь к своей работе, правда. С Грейс будет все в порядке. А потом поправится ее мама.

Долгая пауза.

Рейлин снова назвала свое имя и даже продиктовала его по буквам. С фамилией-то все было просто: «Джонсон» любой дурак без ошибок напишет, даже четвероклассница Грейс (по крайней мере, так она думала, пока не узнала, что после «с» тоже пишется «о», а не «а»). Потом Рейлин объяснила, что живет в том же доме – только в другой квартире. Под конец она продиктовала свой номер телефона.

Грейс заметила, что у Рейлин трясутся руки, но не поняла почему. Наверное, они все время трясутся, просто раньше она не обращала внимания.

– Но ее мама сейчас не совсем… – Пауза. – Хорошо. Я передам, что вы ждете звонка. Давайте запишу номер.

Грейс думала, что, повесив трубку, Рейлин объяснит, кто звонил и что им было нужно. Однако та промолчала.

Просто взяла девочку за руку и вывела из квартиры.

– Пойдем поговорим с миссис Хинман.

– Кто там? – донесся из-за двери голос старушки. Вопрос прозвучал испуганно, будто она была заранее уверена, что у порога затаился грабитель или еще какой-нибудь злодей, и теперь срочно придумывала, как спастись. Ей и в голову не пришло, что это может быть желанный гость.

– Ваша соседка Рейлин, – сказала Рейлин. – И Грейс.

– Ах, это вы! – Голос миссис Хинман стал слегка дружелюбнее. Совсем немного. – Сейчас-сейчас. Подождите минутку. Одна задвижка постоянно застревает. Еще чуть-чуть…

Грейс повернулась к Рейлин.

– А потом мы закажем пиццу?

Тут миссис Хинман все-таки открыла дверь.

– Боже мой, – сказала она. – Что случилось? На вас лица нет.

– Мне нужно с вами поговорить. Это очень важно.

Крепко сжимая ладошку девочки, Рейлин решительно зашла в квартиру и остановилась возле кухонного стола, на котором был разложен пасьянс. Самый настоящий пасьянс из самых настоящих карт, не какая-нибудь компьютерная игра. Грейс не видела такого никогда в жизни.

Рейлин заметила:

– Не думала, что в наше время еще раскладывают пасьянсы.

– Раскладывают. На компьютере! – вставила Грейс.

– Ну да. Но не с бумажными картами.

Миссис Хинман, которая все еще хлопотала над дверными замками, откликнулась:

– Какие глупости! Компьютер стоит тысячи долларов, а колода карт – примерно девяносто девять центов.

– Нет, компьютер стоит гораздо дешевле, – возразила Грейс. – Да и вообще, на нем много чего можно делать, а с картами – только играть.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Да-да, извините, – сказала Рейлин. – Мы хотели спросить, не сможете ли вы забирать Грейс из школы? Всего несколько дней, пока ее мама не… выздоровеет.

– Вы шутите?

– Я серьезно.

– Вы хоть представляете, сколько идти до школы?

– Только что оттуда вернулась. Примерно десять кварталов.

– Туда и обратно! Десять кварталов туда и обратно! Я пожилая женщина, если вы не заметили. И не могу проходить по двадцать кварталов каждый день. У меня опухают суставы. Колени болят даже после прогулки до магазина – а это всего четыре квартала туда и обратно.

Рейлин рухнула на диван. Так резко, что даже слегка спружинила.

– Кажется, у меня будут неприятности, – сказала она. – Из-за одного поступка, который я совершила всего несколько минут назад. В нем нет ничего дурного, но это нарушение правил. Я солгала социальному работнику из службы опеки. Сказала, что присматриваю за Грейс. Так что теперь я и впрямь за ней присматриваю, раз уж взяла под свою ответственность. В любой момент пришлют кого-нибудь с проверкой… И если Грейс будет одна, то ее заберут, а мне придется объяснять, что к чему.

– Боже милостивый, – вздохнула миссис Хинман. – Зачем же было врать?

– Не хочу, чтобы малышка оказалась в лапах системы.

Миссис Хинман посмотрела на Грейс, стоявшую рядом с Рейлин, и сказала:

– Давайте поговорим об этом в другой раз.

– Нет. Никакого другого раза. Взрослые слишком часто так поступают. Ничего не рассказывают, потому что боятся расстроить ребенка. А ведь мы обсуждаем ее судьбу. Она имеет право знать. Короче говоря, я могу отвести Грейс в школу перед работой, однако забрать ее некому.

– Попробуйте спросить мистера Лафферти.

Рейлин фыркнула. Вот прямо взяла – и фыркнула. Грейс этот звук показался очень смешным, но ситуация совсем не располагала к шуткам, поэтому девочка сдержалась и не захихикала.

– Мерзавца и близко нельзя к детям подпускать. Жестокий, грубый, помешан на своих убеждениях. Он мне категорически не нравится.

Миссис Хинман склонилась поближе к Рейлин.

– Но у него не будет никаких предубеждений против Грейс.

– Не стоит девочке общаться с такими людьми, – сказала Рейлин. Потом повернулась к Грейс. – Я очень сомневаюсь насчет мистера Лафферти. Ты его знаешь?

– Кажется, да. Это тот дядя, которому не нравится Фелипе?

– Да, наверняка. Я считаю, он нам не подойдет.

– Тогда, может, попросим самого Фелипе? Или Билли? – оптимистично поинтересовалась Грейс.

– Билли? Кто такой Билли?

– Ну как же! Билли. Наш сосед с первого этажа.

– Из квартиры напротив моей? Ты с ним знакома?

– Ага. А что?

– Ничего. Просто его никто не знает. Я его вообще ни разу не видела, хотя прожила здесь шесть лет. Из той квартиры никогда никто не выглядывает, и гости туда не ходят. Говорят, этот чудак даже продукты берет с доставкой на дом. Как ты с ним познакомилась?

– Мы просто разговаривали.

– Что ж, надо спросить Фелипе, – сказала Рейлин. – Может, согласится.

– А кто будет присматривать за девочкой, пока вы на работе? – спросила миссис Хинман.

Рейлин изменилась в лице, стала разом грустной и перепуганной, будто собиралась упрашивать миссис Хинман о чем-то очень-очень серьезном.

– Я рассчитывала, что вы нам поможете.

– Ясно. Ничего не могу обещать.

И тут Грейс, почувствовав важность момента, обратилась к миссис Хинман сама:

– Ну пожалуйста, миссис Хинман! Пожа-алуйста! Я буду хорошо себя вести и постараюсь сидеть совсем тихонько. Это ведь ненадолго, только пока мама не поправится.

– Я уверена, что ты будешь хорошо себя вести, детка. Дело вовсе не в этом. Просто я уже слишком стара для присмотра за малышами. Силы не те.

Едва Рейлин поднялась с кушетки, миссис Хинман взяла ее за рукав, притянула поближе и зашептала на ухо. Правда, Грейс все прекрасно слышала. Почему все пытаются говорить при ней шепотом? Неужели считают глухой?

Миссис Хинман говорила:

– Это не ваша забота, милая. Станет только хуже, поверьте. Вы оттягиваете неизбежное.

Рейлин выдернула рукав из хватки миссис Хинман. Ничего не ответив, взяла Грейс за руку и повела домой.

У самого порога девочка поинтересовалась:

– А теперь мы закажем пиццу?

Но с пиццей опять не сложилось. Сначала им надо было поговорить с Фелипе.

«Вот всегда так, – думала расстроенная Грейс. – Прежде чем заказать пиццу, нужно переделать кучу дел».

Едва Фелипе успел открыть дверь, как Рейлин выпалила:

– Господи, что с тобой?

– Ничего.

– На тебя смотреть страшно. Точно все в порядке?

– Почему ты такой грустный? – уточнила Грейс своим звонким голосом.

Услышав ее слова, Фелипе весь сморщился, словно пытаясь сдержать слезы. Грейс не поверила своим глазам – он ведь уже совсем взрослый мужчина. Всем известно, что взрослые мужчины не плачут. Так ей говорили, во всяком случае. Да и сама она никогда не видела мужчин в слезах, хотя плачущие женщины встречались довольно часто. Если же правило дало сбой, значит, его надо хорошенько обдумать и пересмотреть.

Фелипе провел ладонью по лицу, потом крепко зажмурился и потер глаза.

– Проклятая аллергия, – сказал он. – С ума меня сводит. Вы проходите, проходите. Только я не смогу сидеть с вами слишком долго, на работу пора.

Рейлин так и осталась стоять на пороге, и Грейс последовала ее примеру. Наверно, они не заходят, потому что Фелипе торопится на работу. Или потому что ему очень грустно… поди разберись. В такой ситуации самый безопасный путь – повторять все за взрослыми. Им видней.

– Мы пришли попросить тебя об одолжении, – радостно возвестила Грейс.

– Именно, – подхватила Рейлин. – Ты уже уволился со стройки?

– Да, теперь у меня другая работа, получше. В ресторане. Платят меньше, зато стабильно. Мне сейчас нужна стабильность. Так о чем вы хотели попросить?

– Надо, чтобы ты встретил Грейс из школы. Всего пару-тройку раз.

– А, вот в чем дело. Конечно, встречу. – Спустя мгновение он нахмурился. – Хотя… Нет, придется взять слова назад. Извините, не смогу помочь. Хотелось бы, да не получится. Сосед мне потом проходу не даст. На днях я подошел к Грейс, присел рядышком, спросил, почему она не в школе, – а он меня чуть в тюрьму не упек.

– Да чтоб ему провалиться. Какая все-таки сволочь, а! – процедила Рейлин, потом покосилась на девочку, внезапно вспомнив о ее присутствии. – Ой. Извини, случайно вырвалось.

– Я, знаешь ли, не в первый раз такое слышу, – ответила Грейс.

В конце концов, ей уже не пять лет.

– Все равно. Извини за ругань. Послушай, Фелипе, а если мне удастся уломать Лафферти?

– Хм…

– Давай попробуем? Ты ведь встретишь Грейс из школы, если Лафферти не станет вмешиваться?

– Конечно, мне нетрудно. Но кто будет за ней присматривать, пока ты на работе? Приведу я ее из школы, и что потом? Просто оставить дома? Мне же на смену надо идти.

Рейлин нахмурилась. Даже сильнее чем раньше – собственно, первая складка у ее бровей залегла сразу после того телефонного разговора.

– Подумаем. Пока что ясно одно – одну ее оставлять нельзя. Даже дома вместе с мамой. Надо, чтобы за ней постоянно кто-нибудь присматривал.

– Билли, – вклинилась Грейс, – давайте попросим Билли!

– Кто такой Билли? – уточнил Фелипе.

– Наш сосед!

Рейлин пояснила:

– Грейс утверждает, что знакома с жильцом, который снимает квартиру напротив меня.

– Да ладно? С ним же вообще никто незнаком! Я даже не знал, что там живет мужчина. Я здесь целых три года, но ни разу не видел, чтобы кто-нибудь туда заходил. Думал, что квартира пустует.

– А вот и нет! – сказала Грейс. – Там живет Билли.

– Как ты с ним познакомилась?

– Познакомилась и все тут. Мы просто разговаривали. Я много чего про него знаю. Он раньше был танцором. И певцом, и актером, а теперь больше ничем не занимается. И его зовут Билли Блеск, правда, мама назвала его по-другому. То ли Рональд, то ли Дуглас, а фамилия у него Флейнстин, но он решил ее сменить, потому что фамилия Флейнстин не подходит для танцора. Понятия не имею, откуда он знает, что подходит, а что нет. Говорит, такие вещи чувствуешь сердцем. Билли хороший.

Фелипе посмотрел на Рейлин, Рейлин посмотрела на Фелипе, а Грейс уставилась на них обоих. Дураку понятно: эти двое никак не могли решить, верить ей или нет. Да, она знакома с Билли. И что тут такого?

– Кажется, у Грейс очень бурное воображение, – сказала Рейлин.

– Ой, да, точно, – согласилась девочка. – Мне это все говорят. Прямо как ты.

– В любом случае, – обратилась Рейлин к Фелипе, – мы еще не до конца разобрались с нашим планом. Но о Лафферти не беспокойся, я с ним поговорю.

– Ладно. Расскажешь потом, что он ответит. Вы уж извините… Мне пора собираться.

– Прости, мы уходим. Не будем тебе мешать.

– Пока, Фелипе! – крикнула Грейс.

– До встречи, – добавила Рейлин. Гораздо, гораздо тише.

Он закрыл за ними дверь.

Грейс принялась рассуждать, спускаясь по лестнице:

– По-моему, у Фелипе нет никакой аллергии. Хотя кто его знает… Мне кажется, ему было очень грустно, и он плакал, а нам соврал про аллергию, чтобы мы ни о чем не догадались.

– Может быть, – рассеяно согласилась Рейлин.

– Мне тоже не нравится, когда кто-нибудь видит мои слезы. Ну, кроме мамы, перед ней я ревела с самого детства. А вот в школе – у-у-у, страшное дело, терпеть не могу. Так что если я начну плакать, и кто-нибудь заметит, то я возьму пример с Фелипе и совру. Отличный способ. Надо запомнить. Аллергия.

А Рейлин сказала:

– Давай решим, где ты подождешь, пока я разговариваю с Лафферти.

– С Джейком, – поправила ее Грейс. – Его зовут Джейк. А почему мне нельзя с тобой?

– Потому что разговор будет неприятный.

– И что? Можно подумать, я раньше неприятных разговоров не слышала.

Рейлин почти не обращала внимания на ее слова, глубоко погрузившись в свои мысли. Со взрослыми часто так бывает: не слушают других, особенно детей.

– Надо придумать, кто будет присматривать за тобой после школы.

– Давай попросим Билли! – снова предложила Грейс. Сколько бы она ни твердила про Билли, Рейлин пропускала ее слова мимо ушей.

– Не очень хорошая идея.

– Он славный! И точно будет дома. Он вообще всегда дома.

– С этим не поспоришь.

– А я знаю, почему миссис Хинман и Фелипе не хотят за мной присматривать, – заявила Грейс. – У них, конечно, свои отговорки, но я-то понимаю, в чем дело. Я им просто не нравлюсь.

Они как раз спустились на первый этаж и направились к квартире Рейлин – нужно было где-нибудь обосноваться, пока она не решит, брать с собой Грейс для разговора с мистером Лафферти или не брать. Но после этих слов Рейлин застыла на месте.

Она по-прежнему держала Грейс за руку – правда, девочка не понимала зачем: не дорогу же переходят, в конце-то концов. В подъезде нет никаких опасностей – во всяком случае, Грейс ничего не заметила. Наверное, Рейлин просто расстроилась и решила, что Грейс тоже должно быть грустно, хотя девочка даже не думала вешать нос. Или ей просто хотелось взять кого-нибудь за руку, а кроме Грейс поблизости никого не оказалось.

В общем, Рейлин резко остановилась и посмотрела на девочку, будто та ляпнула нечто совершенно ужасное. Какое-нибудь плохое слово или еще что похуже. Грейс быстро прокрутила в голове последние реплики, но плохих слов там не обнаружила.

– Почему ты так говоришь?!

– А разве не правда?

– С чего ты взяла, что ты им не нравишься?

– Я многим не нравлюсь. Потому что я громкая, например. Все так говорят. И это многих раздражает. А еще некоторые любят чужих детей, потому что с ними не нужно возиться постоянно – сказал пару слов, потом отправил обратно к маме. А меня теперь к маме так просто не отправишь. Вот поэтому я им и не нравлюсь.

Она рассуждала, глядя прямо Рейлин в лицо, и видела, что соседка смотрит на нее с ужасом. Будто от каждого слова у нее сердце кровью обливается. Хотя что тут особенного? Грейс ведь ничего не выдумывала.

– Тебя все любят, поверь мне.

– Не-ет, далеко не все, – начала Грейс, но потом решила сменить тему. Больно уж несчастный вид был у Рейлин. А Грейс старалась не расстраивать людей. – Вот скажи, я тебе нравлюсь?

Выпалив вопрос, Грейс поняла, что, несмотря на благие намерения, тема осталась прежней.

– Ну конечно!

– А что во мне хорошего?

Рейлин не сразу нашлась с ответом.

– Мы еще плохо друг друга знаем. Вот когда познакомимся поближе, я точно смогу сказать, что мне в тебе нравится. Целый список составлю, длинный-длинный.

– Вот видишь, значит, я тебе ничем не нравлюсь. Пока что. Я тебя просто не раздражаю.

– Нет, ты мне нравишься! Определенно. Только мне нужно время, чтобы сформулировать причины.

– А ты мне нравишься. И я точно знаю почему. Потому что ты разрешила заказать пиццу! – Грейс подумала, что сейчас не помешает лишний раз напомнить про пиццу, а то вдруг Рейлин о ней забудет. – И еще потому, что только ты стала мне помогать, хотя все остальные тоже видели, как я сижу на улице.

Грейс ждала. Однако Рейлин ничего не сказала в ответ. Даже с места не сдвинулась. Они просто стояли на лестничной площадке, взявшись за руки. Как будто все слова, которые вертелись на языке, сдуло страшным порывом ветра.

Но кто-то должен был прервать молчание. Поэтому Грейс предложила:

– Пойдем, поговорим с Билли.

Рейлин наконец отмерла.

– Да. Конечно, пойдем. Познакомишь меня со своим приятелем.

– А потом закажем пиццу, – добавила Грейс.

– Да, – согласилась Рейлин, – как же без пиццы.

 

Глава 5. Билли

– Ох, господи! – выдохнул Билли. И застыл на месте в смутной надежде, что это короткое восклицание все исправит.

Но в дверь постучали снова.

– Кажется, к нам кто-то пришел, – сказал он тихим голосом и тут же похвалил себя за способность сохранять присутствие духа.

В дверь иногда стучали. Само по себе это событие не выходило за рамки возможного. Такое случалось. Но только в те дни, когда приезжал курьер с продуктами. Сейчас Билли никого не ждал.

– Ох, господи, – повторил он, когда в дверь постучали в третий раз.

Стук был вежливый. Разве грабители и прочие злоумышленники стучат так вежливо? Возможно, вполне возможно. Отличный способ усыпить подозрения и успокоить жертву.

Билли быстро проскользнул к двери, словно одинокий разведчик под прицелом у снайпера, и привалился к ней спиной.

– Кто там? – крикнул он, стараясь говорить твердо. Увы, все усилия пошли насмарку: голос сорвался на середине вопроса, как у подростка в пубертатный период.

– Это ваша соседка из квартиры напротив. Рейлин. И Грейс. Вы же знаете Грейс, да? Она говорит, вы знакомы.

– Да, мы… Да, я знаю Грейс, – ответил Билли уже спокойнее. Затем пробормотал себе под нос: – Но тебя-то я не знаю. Наблюдать из окна и думать, что ты держишься с большим достоинством, – это одно. А вот говорить с тобой – это совсем другое.

– Простите, – сказала Рейлин, – у вас, наверное, сейчас гости. Может, нам заглянуть попозже?

Хороший вопрос. Попросить зайти в другой раз? Тогда они точно придут к нему снова. А он, Билли, будет целыми днями мучиться от угрозы, нависшей над ним, как топор палача. Неприятная перспектива. Чтобы не страдать в ожидании, лучше разобраться со всем сразу.

Билли открыл два замка и осторожно выглянул наружу, не снимая цепочку.

Он посмотрел на Грейс, и та радостно помахала ему в ответ. Потом Билли перевел взгляд на Рейлин – точнее, на ее живот, примерно на уровне Грейс. Он никак не мог заставить себя поднять голову и посмотреть соседке в лицо: вдруг она заглянет ему в глаза или совершит еще какой-нибудь невыносимый, принятый среди людей жест?

– Привет, Билли! – завопила Грейс. Точнее, по собственным меркам она говорила спокойно. А вот для всякого непосвященного человека эти слова точно сошли бы за крик.

– Здравствуй, Грейс.

– Мы хотим попросить тебя об одолжении!

Билли наклонился к девочке поближе, уперевшись руками в колени. И сказал сквозь приоткрытую дверь громким театральным шепотом:

– Кажется, мы с тобой это уже обсуждали.

– Ага, я знаю. Но теперь все по-другому! – Грейс старательно копировала его шепот, так что в итоге получилось не слишком громко, почти как в обычном разговоре.

– И что же изменилось?

– Теперь мне помогает Рейлин. А ты будешь помогать Рейлин, помогать мне! Так гораздо проще.

– Вообще-то я все еще тут, – сказала Рейлин, и Билли вздрогнул от неожиданности. – И я прекрасно вас слышу!

– Ох, как же я тебя понимаю! – сказала Грейс. – Взрослые все время так поступают – говорят обо всем при мне, будто я ничего не слышу. Даже ты, Рейлин, так делала. И миссис Хинман. По-моему, это глупо. У меня очень хороший слух, я все-все слышу. Ну, только если стою не слишком далеко. Слух, как у собаки! Правда, у нас дома нет собак, так что я не проверяла… Мама говорит, что у нее полно хлопот со мной, куда еще собаку заводить.

Рейлин вздохнула и повернулась к Билли.

– Можно мы зайдем?

Билли резко втянул воздух и попытался унять заколотившееся в панике сердце.

– Тут страшный бардак. Некогда навести порядок.

– Сочувствую, – сказала Рейлин. – У меня та же проблема. Домработница взяла отпуск, а дизайнер отвратительно справился с оформлением интерьера. Так что я разделяю ваши переживания… А если серьезно, то в этом доме все квартиры обшарпаны одинаково. У нас очень важное и срочное дело, иначе я бы не стала затевать разговор. Не волнуйтесь, мы вас не осудим. Обещаю.

Так и не придумав другого выхода, Билли выпрямился, снял цепочку и впустил нежданных гостей.

– Проходите, пожалуйста, – сказал он дрогнувшим голосом.

А потом примостился на краешке дивана и вцепился зубами в ноготь на указательном пальце. Рейлин не стала садиться, просто зашла в гостиную и встала посередине. И начала говорить:

– За Грейс нужно присмотреть днем. Всего пару часов, пока я не приду с работы. И, скорее всего, это ненадолго. Очень надеюсь. Послушайте… Речь идет о жизни и смерти. В социальной службе завели дело на ее маму. Грейс нельзя оставаться одной – вдруг кто-нибудь придет с проверкой? Вот, собственно, и все. Вам решать.

Пока Рейлин говорила, Грейс бродила по квартире и рассматривала старые фотографии. Вид у нее был скучающий, однако Билли чувствовал, что она напряженно ждет.

Он стиснул зубы слишком сильно и нечаянно дернул ноготь, так что в лунке выступила кровь.

Грейс подошла к дивану и встала совсем рядом. Пугающе близко, вот-вот дотронется. Он настороженно замер, зажимая сорванный ноготь пальцем.

– Что у тебя с ногтями?

– Я их грызу.

– Зачем?

– Я всегда грызу ногти, когда нервничаю. А ты что делаешь в таких ситуациях?

– Ничего особенного. Просто нервничаю и все.

– У всех есть какие-нибудь привычки.

– Иногда ем сладкое, если сильно волнуюсь.

– Ага, вот видишь! Хрестоматийный случай!

– Но когда я не волнуюсь, я тоже ем сладкое. Наверное, это не в счет.

Она отошла от него, будто потеряв всякий интерес, и направилась в кухню.

По-прежнему не желая встречаться глазами со взрослой гостьей, Билли снова начал грызть ноготь. Уже на большом пальце.

В ту же секунду Грейс очутилась прямо перед Билли и грозно ткнула ему в лоб указательным пальцем.

– Билли Блеск! Сейчас же прекрати! Я кому говорю!

Время застыло. Билли медленно вдохнул, сдерживая истерику: если бы девочка наклонилась чуть ближе, они бы столкнулись носами. А потом, неожиданно для самого себя, громко расхохотался. Как ни странно, Грейс тоже захихикала, будто заразившись его смехом.

– Эй, перестань плеваться! – протянула Грейс, утирая лицо.

Били засмеялся снова. Грейс тоже – и очень долго не могла успокоиться. От смешинки избавиться нелегко.

– Хорошо, – сказал Билли, поднимаясь на ноги и всем своим видом намекая, что гостям пора уходить.

– Хорошо? – переспросила Грейс.

– Что хорошо? – эхом откликнулась Рейлин.

– Хорошо, Грейс может приходить ко мне на пару часов в день. Ненадолго, – пояснил Билли. А потом громко охнул.

Потому что Грейс с налета врезалась ему в живот и крепко обняла за талию.

Билли осторожно коснулся ее затылка и поразился идущему от кожи теплу. Настоящий живой человек. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз к кому-то прикасался? Испытывал чужие прикосновения? Десять лет? Пятнадцать?

От нахлынувших чувств Билли едва не потерял сознание. В самом что ни на есть прямом смысле.

Опустился на колени перед Грейс и обнял ее в ответ. Со стороны могло показаться, что жест был намеренным – Билли очень на это надеялся, – но на самом деле у него подкосились ноги.

– Ты согласился! – На этот раз Грейс и вправду говорила почти шепотом. – Все остальные отказывались. Значит, я тебе нравлюсь?

– Пожалуй, да. – Стоило произнести это вслух, как Билли понял, что Грейс ему действительно нравится.

– Чем?

– Ты смелая, – ответил Билли, придерживая Грейс за плечи и отодвигаясь на расстояние вытянутой руки. Ему уже хватило человеческой близости. Особенно на сегодня.

– С чего ты взял?

– Ты не боишься выходить на улицу.

– Ха! Подумаешь, ничего особенного. На улицу ходят все.

– А помнишь, как ты велела двум взрослым перестать ругаться?

– Каким двум взрослым?

– Джейку Лафферти и Фелипе Альваресу.

Грейс радостно улыбнулась. Даже не стала спрашивать, откуда он знает про тот разговор и как выяснил имена соседей, с которыми ни разу не встречался.

– Ух ты, и правда! Значит, я действительно смелая?

Она снова накинулась на него с объятиями.

– Я знала, что ты не никчемный! – прошептала Грейс прямо на ухо Билли. А потом сказала чуть громче: – Увидимся завтра.

И вышла из квартиры.

– Спасибо, – сказала Рейлин, перед тем как последовать за ней.

Когда соседка закрыла за собой дверь, Билли задумался о том, что ему сулил такой опрометчивый шаг. Пока было рано рассуждать о последствиях. Утро вечера мудренее. Ничего не поделаешь, согласился – так согласился.

Билли прилег отдохнуть. Разговор выжал из него все силы.

Проснулся он от оглушительного грохота: кто-то опять стучал в дверь.

Билли замер на кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Громкий стук повторился и снова перепугал его до полусмерти.

Билли глубоко вздохнул: прекратить это безобразие можно было только одним способом.

Он поднялся и на цыпочках прошел в гостиную.

– Кто там?

– Джейк Лафферти, ваш сосед сверху.

– Хм, – ответил Билли.

Больше он ничего не сказал, иначе бы стало заметно, как дрожит голос. Билли не хотел выдавать свой страх – опасный хищник не должен учуять кровь или заметить, что жертва ранена.

– Прежде чем вы станете присматривать за Грейс, мне надо вас кое о чем расспросить.

– Ладно, – ответил Билли. Всего одно слово, а голос все равно сорвался.

– Вы откроете или нет?

– Пожалуй, нет.

– Это еще почему?

– Ваше поведение кажется мне несколько… угрожающим.

– Да?.. Ладно, вернемся к моему вопросу. Вы гомосексуалист?

– Простите, что?

– Со слухом проблемы?

– Нет-нет, я все понял. Просто не поверил своим ушам.

– У меня есть полное право спрашивать. Вы же собираетесь присматривать за малышкой, так? А то, что среди гомосексуалистов часто встречаются растлители малолетних, – это общеизвестный факт. Иначе я бы не стал лезть в ваши дела. Но тут уж извините, придется.

Комната закружилась у Билли перед глазами. Он напомнил себе, что надо не забывать дышать. Иначе можно упасть в обморок.

– Хм. Нет, на самом деле это не общеизвестный факт. Просто потому, что это неправда.

– Шутить изволите? А кто тогда, по-вашему, растлевает маленьких мальчиков?

– Как правило, женатые мужчины примерно вашего возраста.

– Это что еще за намеки?!

– Я ни на что не намекаю, просто пытаюсь объяснить, что вы ошибаетесь.

– Вы до сих пор не ответили на мой вопрос.

– Если предположить, что вы правы… – продолжал Билли, трясясь как осиновый лист. – Заметьте, я допускаю это только для наглядности. Вы не правы, но мы попробуем представить, что дела обстоят именно так, как вы говорите. Вы ведь знаете Грейс?

– Разумеется.

– Кто она, по-вашему? Мальчик или девочка?

– А, – ответил Лафферти. – И правда.

Билли слышал удаляющиеся шаги Лафферти и всего одно брошенное сквозь зубы слово. «Педик».

Билли вернулся в спальню, хотя знал, что уснуть уже не удастся.

Он пролежал без сна почти всю ночь, задремал всего минут на сорок. И все сорок минут его окружали крылья: шуршали, бились, обступали со всех сторон. Еще сильнее, белее, отчаянней, чем обычно. Целая крылатая какофония.

– Кто забрал тебя из школы? – спросил он Грейс.

Билли сидел на диване, а Грейс бродила по квартире. Снова останавливалась перед фотографиями, которые рассматривала вчера.

Сосредоточиться после бессонной ночи было трудно. Нервы звенели так, словно кто-то прошелся по ним напильником.

– Фелипе, – ответила она. – Чтобы Иоланде не пришлось отпрашиваться с работы. Ее, конечно, отпустят, но и заплатят куда меньше.

– А Иоланда это?..

– Спонсор моей мамы.

– Спонсор? В каком смысле? Что она спонсирует?

– Спонсор из программы. Ну, как у анонимных алкоголиков. Только Иоланда спонсор из программы для анонимных наркоманов.

– Да это же все объясняет! – сказал Билли. И тут же пожалел о том, что не успел вовремя прикусить язык.

– Что объясняет?

– Не обращай внимания. На этой фотографии я играю в пьесе «Продавец льда грядет».

– Вот пока ты об этом не сказал, мне все было понятно.

– Как Джейк Лафферти узнал, что я буду за тобой присматривать?

– Рейлин пришлось с ним поговорить. Фелипе не хотел забирать меня из школы – боялся, что мистер Лафферти потом его со свету сживет. Поэтому Рейлин пошла к мистеру Лафферти. И я тоже, потому что иначе мне бы пришлось сидеть с мамой – а мама спит, и мне нельзя оставаться одной, вдруг соцработники придут с проверкой? Так что я пошла вместе с Рейлин. Ох, как же он разозлился! Но Рейлин держалась так, будто ей вообще ни капельки не страшно. Просто сказала, что Фелипе будет забирать меня из школы, и мистеру Лафферти лучше не вмешиваться. Ему это, конечно, не понравилось. И он, такой, заявляет: «А какая мне разница? Делайте, что хотите». А потом принялся выяснять, с кем я останусь после того, когда Фелипе уйдет на работу. Странный какой-то, сам же сказал, что ему все равно. Вот тогда-то я и рассказала про тебя.

– Ага. Это многое объясняет.

– Опять ты за свое. Что объясняет-то?

– Объясняет, почему он пришел ко мне и стал задавать личные вопросы.

– Какие вопросы?

– Как я могу тебе про них рассказать, если они личные?

– Ой, точно. Извини.

– Так что ты ему сказала?

– Что ты был танцором, актером, певцом…

«И это тоже многое объясняет», – подумал Билли. Но на этот раз промолчал.

– …и что хотя тебя зовут Билли Блеск, твое настоящее имя то ли Родни, то ли Дэнни…

– Дональд.

– Ой, да. Дональд. Извини. И что твоя фамилия Флейнстин, но ты изменил ее на «Блеск», потому что фамилия Флейнстин не подходит для танцора.

– Фельдман, – поправил Билли, внезапно чувствуя себя совсем разбитым.

– Ой. Фельдман. И откуда я только взяла Флейнстина?

– Даже не рискну предположить.

– Опять ты выражаешься странно. В общем, неправильно я ему сказала. А что это за снимок? Это ты танцуешь?

Она взяла в руки фотографию, стоявшую на столике у дивана. На ней действительно был запечатлен танцующий Билли.

– Да. На Бродвее.

– А что такое Бродвей?

– Улица. В Нью-Йорке.

– Не похоже на улицу. Ты же танцуешь на сцене.

– Верно. В театре. А театр на Бродвее.

– Вот оно что… А театр на Бродвее – это хороший театр?

– Лучше быть не может.

– Жалко, что ты бросил танцы. Тебе ведь нравилось.

– Если бы я не бросил танцы, я бы и сейчас выступал на Бродвее. И кто бы тогда за тобой присматривал?

– И правда. Знаешь, я тут подумала: вот если бы ты по-прежнему занимался танцами…

– Может, сыграем в молчанку? – прервал ее Билли.

– А что такое молчанка?

– Игра такая. Кто дольше промолчит, тот и выиграл.

– П-ф-ф, – вздохнула Грейс и поставила бродвейское фото на стол. На то же место, но под другим углом. – Как-то скучно.

– Я очень устал, – сказал Билли, поправляя фотографию. – Почти не спал сегодня. У меня нет сил на разговоры.

Грейс неожиданно возникла прямо у него под носом, слегка подпрыгивая от нетерпения.

– А ты научишь меня танцевать?

– На это тоже нужны силы.

– Билли, ну пожа-а-алуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-алуйста! Ну что тебе стоит?!

Билли глубоко вздохнул.

– Ладно. Научу. Потому что слушать тебя я тоже не в состоянии.

 

Глава 6. Грейс

На следующий день Фелипе забрал Грейс из школы, однако вместо того, чтобы пойти домой, они отправились в салон красоты Рейлин. Разумеется, у салона было свое название и владелец, а Рейлин там просто работала.

– А зачем нам туда? – спросила Грейс, пока они шагали по тротуару.

– Не знаю, – ответил Фелипе. – Рейлин попросила тебя привести. Сказала, что ты в курсе.

– Ясно. Наверное, она говорила, но у меня из головы выскочило.

– Не хочешь идти?

– Да не то чтобы не хочу. Просто, понимаешь, мне не терпится пойти к Билли. Представляешь, он учит меня танцевать! Мы разбираем тайм-степ. Билли говорит, что этот шаг – основа основ, без него никуда. Только непонятно, почему он называется шагом. Самый настоящий танец. Целая куча шагов, я в них постоянно путаюсь. А пока что у нас был один урок чечетки. Знаешь, что такое чечетка?

– Конечно. Видел, как ее танцуют.

– А еще мне нужны специальные туфли с набойками. Только дома у нас таких нет, да и откуда им взяться? Билли одолжил мне свои. Самые-самые первые – он их очень любит и бережет. Билли носил их, когда был таким же, как я. Но они мне все равно велики! У него в детстве были очень большие ноги – наверно, потому что он мальчик. В общем, приходится надевать три пары носков. Билли не разрешил брать туфли домой, слишком уж они ему дороги. Зато мне можно носить их у него в квартире. Танцевать приходится на кухне, потому что в гостиной ковер – там чечетку не отобьешь… В общем, я очень хочу на второй урок. Фелипе, ты что, совсем меня не слушаешь?

– Извини, – ответил Фелипе. – Слушаю. Задумался просто.

– Ты опять расстроился? – спросила Грейс. Фелипе выглядел очень грустным.

– Немножко.

– А ты расскажи. Может, полегчает.

– Не сегодня. Когда-нибудь, наверное, расскажу. Тебе трудно будет разобраться. У взрослых свои проблемы. Между мужчинами и женщинами все бывает очень сложно.

– Ой, да. В этом я ничего не понимаю.

Они прошли в тишине почти целый квартал, а потом Грейс спросила:

– Фелипе, а ты говоришь по-испански?

– Конечно. Гораздо лучше, чем по-английски.

– По-английски у тебя тоже хорошо получается.

– Спасибо.

– Научишь меня?

Фелипе поскреб затылок.

– Можно попробовать, наверное. Вот, например, очень полезная фраза: «Como se dice en Español…?» Это значит: «Как по-испански будет?..» А потом можно просто показать на тот предмет, который ты не знаешь. Или сказать по-английски. Будем учить по одному слову в день.

– Como se dice по-Español, – повторила Грейс.

– En, – сказал Фелипе. – Правильно будет en Español.

– Ух, вот ведь… Como se dice en Español.

– Молодец.

– А научи меня какому-нибудь слову? Одного вопроса мало, хочу с ответом.

– Ладно. Какое слово ты хочешь знать?

– Чечетка! Научи, как будет «чечетка»?

– Тогда задай правильный вопрос.

– Ой, точно. Como se dice en Español… чечетка?

– Baile zapateado.

– Ничего себе! Язык сломаешь.

– Можно выбрать попроще.

Мимо прошел пожилой мужчина с бульдогом на поводке. Грейс сказала:

– Como se dice en Español… собака?

– Perro.

– Perro, – повторила Грейс.

– Отлично!

– Фелипе, а я тебя нравлюсь?

– Конечно, нравишься.

– Чем?

– Многим.

– Ну, например?

– Вот ты попросила, чтобы я научил тебя испанскому. Обычно все считают, что мексиканцы должны учить английский, а сами по-испански не знают ни слова. А ты взяла и попросила. Значит, ты уважаешь меня и мой язык. Мне приятно.

– Испанский – это хорошо. Жалко, что я пропустила чечетку. Зато выучила новое слово! Интересно, зачем Рейлин позвала нас к себе на работу?..

– По-моему, она хочет привести в порядок твои волосы.

– А-а… Точно, – сказала Грейс. – Это многое объясняет!

– Господь всемогущий! – воскликнула Белла, приподняв волосы Грейс.

Не афроамериканка, как Рейлин, а совсем-совсем африканка – из Нигерии, Белла говорила с тем красивым акцентом, который иногда бывает у взаправдашних африканцев. И носила настоящие дреды.

Она дружила с Рейлин и работала парикмахером в том же салоне. Теперь они обе разглядывали волосы Грейс, качая головами и прицокивая.

Грейс видела их в зеркале.

– Сможешь вычесать? – спросила Рейлин.

– Ох, милая моя, больно будет до чертиков. И я выдеру много волос. Надо стричь.

Отражение Рейлин нахмурилось.

– Не знаю даже… Что скажет ее мать?

– Да какая разница, что она скажет? Где ее носит, когда надо принимать решение? Нельзя же оставлять как есть. Раз уж больше некому, решай ты.

Чем дольше Белла говорила, тем сильней Грейс нравился ее акцент. Хотя девочке было обидно, что о ее маме отзываются в таком тоне. И все же стрижка – это здорово: не придется терпеть, пока тебе вычесывают колтуны. Страшно представить, пусть лучше решают поскорее. Прямо здесь и сейчас.

– Но выслушивать возмущения придется мне, – сказала Рейлин.

Какой же она была стройной и хорошенькой! Грейс смотрела на нее во все глаза, будто увидела в первый раз: вот так вот, в зеркале, совсем рядом. Белла тоже очень нравилась Грейс, но ей не хватало стройности. И Рейлин была гораздо красивее.

Белла легонько прочесывала волосы Грейс своими длинными ногтями – у самой головы, там, где не было колтунов – и Грейс жмурилась от удовольствия.

– Чтобы высказать свое возмущение, ей для начала придется выбраться из кровати… Кстати, она звонила в службу опеки?

– Говорит, что звонила, – ответила Рейлин с явным сомнением в голосе.

– Звонила-звонила! – вклинилась Грейс. – Я точно знаю, я слышала.

– Это хорошо. Она сказала все, что нужно?

– Ага. Что ты за мной присматриваешь и все такое.

Рейлин нахмурилась еще сильнее.

– А она… она при этом… выглядела не слишком сонной?

– Средне, – ответила Грейс.

Рейлин и Белла переглянулись, и Белла слегка закатила глаза – в зеркале Грейс видела, как мелькнули белки.

– Что ж, будем держать кулаки, – вздохнула Рейлин.

– Так, девочки, вернемся к нашей теме. Что делаем с волосами?

– Пусть Грейс сама решает. Ее же волосы. Грейс?

– Хм-м, – протянула Грейс, – наверное, надо стричь. Терпеть не могу, когда вычесывают, больно очень. Только я не знаю… а красиво будет?

– Будет ли красиво?! – взвыла Белла. – Бог ты мой, малышка, да ты понимаешь, с кем разговариваешь? Если я берусь за дело, стрижки получаются грандиозные!

– Грандиозные – это как?

– Грандиозные – это красиво, только лучше.

– А, ну, тогда ладно.

И Белла приступила к работе: набросила на Грейс специальную накидку, плотно застегнула ее на шее, так что Грейс захрипела, будто ее душат – по большей части, в шутку.

– Ты же не хочешь, чтобы тебе волосы за шиворот насыпались? Чесаться будет до безумия.

– Фу, терпеть не могу, когда чешется!

– Надо бы научить ее причесываться самостоятельно, – сказала Рейлин.

– Я умею! – сказала Грейс. Кажется, опять получилось слишком громко.

Она отвлеклась, разглядывая в зеркале клиентку, сидевшую в кресле поодаль, – на руках женщина держала маленького рыжего чихуахуа.

– Perro, – сказала Грейс, но никто не обратил внимания.

– Тогда почему не причесываешься?

– У нас дома всего одна расческа, она лежит на комоде в маминой спальне – высоко, не дотянуться. Когда я была совсем маленькой, я один раз попробовала залезть наверх по открытым ящикам, как по лестнице. Не за расческой, за чем-то другим. Сейчас уже и не вспомню, хотя тогда эта вещь казалась жутко важной… Забавно, правда? В общем, я свалилась вместе с комодом. Кричала, плакала, а мама побежала звать на помощь соседей, чтобы они меня вытащили. Это было еще на старой квартире, на Альварадо-стрит. Больше я на комод не полезу.

– С колтунами даже вымыть не получится, – сказала Белла, пропустив слова Грейс мимо ушей. Вытащила длинные, изящные острые ножницы и занесла их у девочки над головой.

«Эх, прощайте, мои волосики!», – подумала Грейс. Лучше уж так, чем вычесывать.

– Странно, что в школе никто не заметил, – сказала Рейлин. – Учительница должна была обратить внимание на то, что ребенок неделями ходит непричесанный…

– Может быть, как раз обратила, – ответила Белла, все еще держа ножницы наготове. – Ты же не знаешь, кто сообщил про Грейс в службу опеки.

– Хм, а и правда, – вздохнула Рейлин. – Как-то я об этом не подумала.

По дороге домой Грейс никак не могла налюбоваться на свои ногти. Шла, вытянув руки перед собой, и восхищенно их рассматривала. Даже пару раз споткнулась о трещины на тротуаре. Ладно, не пару – три.

– Смотри под ноги, Грейс.

– Но красиво же!

После стрижки (получилось элегантно и стильно, но немного странно – наверное, Грейс просто еще к ней не привыкла) Рейлин сделала Грейс маникюр. Теперь у нее были настоящие накладные ногти замечательного розового цвета, с блесточками и маленькими наклейками. На среднем пальце, например, красовалась серебристая лошадка с крыльями. Грейс глаз от нее не могла отвести.

– Я рада, что тебе нравится, – сказала Рейлин.

– А я научилась говорить по-испански, – сказала Грейс, по-прежнему не отрываясь от ногтей.

– Когда?

– Сегодня.

– Вот прямо говорить?

– Ну, немножко. Я знаю, как dice en Español… собака. Perro. «Собака» по-Español – это perro.

– Снимаю шляпу. Столько испанских слов за один день! Грейс, осторожнее! Смотри вперед!

Грейс успела поднять голову и ловко просочиться между двумя женщинами, шедшими навстречу.

– Извините! – сказала она им вслед, а потом повернулась к Рейлин. – Может, сегодня тоже закажем пиццу?

– Может быть, – откликнулась Рейлин. – Только не как в прошлый раз. Я ее едва смогла в дом занести. Не знала, что пицца бывает такой дорогой! Когда курьер назвал цену, я решила, что он шутит. Кто же заказывает пепперони, ветчину, бекон и фрикадельки на одной пицце?

– Я.

– С тройным сыром? Я, конечно, слышала про двойной, но…

– Извини, что получилось так дорого. Сама сказала, можно заказать то, что захочется…

– Да. Век живи – век учись. Сегодня заказывать буду я. И говорю заранее: пиццу с сыром и пепперони. Точка.

Грейс только улыбнулась про себя. Пицца – это все равно пицца, и какая разница с чем. Ведь никто, кроме Рейлин, не станет ее покупать.

– Ты уже поняла, чем я тебе нравлюсь?

– Да, – ответила Рейлин. – Представь себе, поняла. Ты настоящий боец. И никогда не жалуешься. Это только первое, что приходит в голову. Нам с тобой надо познакомиться поближе, и тогда я составлю длиннющий список.

– Пока что хватит и этого, – сказала Грейс, снова поглядывая на ногти. На мизинце поблескивал крошечный полумесяц. – Вот закажем пиццу, и сегодня мне больше уже ничего не надо.

 

Глава 7. Билли

Билли распахнул дверь настежь и вылетел на лестничную площадку прямо перед Рейлин и Грейс.

– Почему вы не предупредили, что Грейс сегодня не придет? – рявкнул он, испугавшись собственной ярости. – Я чуть с ума не сошел. В буквальном смысле! Целый день мучился. Места себе не находил. Думал, с Грейс случилась беда. Сгрыз ногти до самого основания. На всех пальцах! Вы только посмотрите!

Однако руки показывать не стал.

Рейлин стояла, открыв рот от удивления. Потом повернулась к Грейс.

– Грейс, ты же обещала предупредить Билли!

Грейс посмотрела на Рейлин.

– Ой… – только и сказала она.

Билли остался стоять перед ними, как последний дурак, мгновенно растеряв свой гневный запал: дети в возрасте Грейс постоянно забывают о разных мелочах, глупо на них за это злиться.

– Простите, – сказала Рейлин. – Это я виновата, не надо было перекладывать ответственность на ребенка. В следующий раз сама вас предупрежу, если планы вдруг изменятся.

– Извини, Билли, – сказала Грейс. – Я не специально. Мне очень жалко твои ногти.

Билли глубоко вздохнул, выбираясь из пучин паники.

– А мы сегодня будем заниматься чечеткой?

– Нет-нет, только не сейчас. Прости, день выдался крайне изматывающий. Я даже… Бог ты мой, у тебя новая стрижка! Вот это да!

– Тебе нравится?

– Нравится?! Малышка, тебя просто не узнать. Такая стильная женщина! То есть девочка… очень стильная девочка. Ты сразила меня наповал!

– Ты еще ногти не видел.

Грейс гордо продемонстрировала Билли свои пальцы.

– Потрясающе, – сказал он. – Какое перевоплощение!

Она широко улыбнулась ему в ответ.

И тут Билли внезапно осознал, где находится. Словно лопнул мыльный пузырь.

– Господи, я же на лестничной площадке! – вскрикнул он и со всех ног ринулся к двери.

– Ага, в пижаме, – отметила Грейс.

Билли прикрыл дверь и осторожно выглянул в щелку.

– Мы думали, ты в курсе, – добавила девочка.

– Еще раз извини за вчерашнее, – сказала Грейс.

Она стояла на кухне – сесть было негде, – прислонившись к стиральной машинке, и натягивала танцевальные туфли поверх трех пар носков. Задача усложнялась тем, что носки норовили сбиться в гармошку.

– Не надо извиняться.

– А как же твои ногти? Как гляну, грустно становится.

– Вот и не надо на них смотреть, – отрезал Билли и сунул руки в карманы старого халата. Было больно – ранки не успели подсохнуть и саднили.

– Почему?

– Жалкое зрелище.

– Это все я виновата, – вздохнула Грейс, наконец-то втиснув ногу в первую туфлю.

– Малыш, послушай: я псих, неспособный справиться с легким стрессом, ты не при чем.

– Не называй себя так! – сказала она, театрально сдвинув брови. Как актриса на сцене. Вот уж точно, родственная душа.

– Кроме того, ошибка вышла непреднамеренная. И осталась в прошлом. А его не вернуть – и слава богу.

– Я думала, ты любишь вспоминать о прошлом.

– Что-то люблю, а что-то – нет.

– Но у тебя столько старых фотографий…

Она опустила обутую ногу на линолеум. Щелчок набойки прошел через все щиты в сознании Билли, как нож сквозь масло, и попал прямо в цель. Будто внезапная встреча с человеком, который причинил тебе невыносимую боль, но которого ты любил, несмотря ни на что.

Сколько лет он посвятил этому простому, совершенно неповторимому звуку?

– Я люблю вспоминать о хорошем. А об остальном предпочитаю забыть.

– Так не бывает, – ответила Грейс.

– Почему не бывает?

Она медленно шаркнула обутой ногой и прищелкнула носком, вспоминая флэп-степ, разученный на первом уроке. Потом принялась за вторую ногу.

– Есть люди, которые хотят быть счастливыми и никогда не грустить. Но так не бывает. Тут уж либо чувствуешь, либо нет. Нельзя выбрать только хорошее.

Билли ответил не сразу. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал, как Грейс сосредоточенно сражается со второй туфлей.

Спустя пару секунд она подняла глаза.

– Ты притих.

– Дети в твоем возрасте так не рассуждают.

– Почему? Я сморозила глупость?

– Нет, наоборот. Очень умное замечание. Даже слишком.

– Слишком умных людей не бывает… Ага, наконец-то!

Она зашнуровала вторую туфлю и отбила тайм-степ до центра кухни, умудрившись напрочь перепутать порядок шагов. Туловище оставалось деревянным, зато топала она увлеченно и со вкусом.

Щелчки набоек, приглушенные кухонным линолеумом, снова вызвали прилив чувств в хилой груди Билли. Воспоминания нельзя было разделить на части: приятные оставить, печальные выбросить из головы. Только полный комплект, никак иначе.

– Погоди-погоди, – сказал Билли, сосредоточившись на танце. – Ты многое забыла.

– Конечно, мы же вчера не занимались!

– Давай пока что оставим тайм-степ в покое.

– Но я хочу научиться!

– Мы к нему вернемся, обещаю. Сначала надо научиться двигать руками. Помнишь, мы в прошлый раз говорили?

– Я умею ими двигать! – Грейс задрала руки вверх.

– Я тебе уже объяснял, что это значит. Помнишь?

– Ну… Хм, наверно. Дай-ка подумаю. Нет, не помню.

– Это значит, что ты слишком сильно сосредотачиваешься на шагах и думаешь только про ноги. Вполне понятное поведение, тайм-степ трудно запомнить с первого раза. Но ты ведь хочешь делать все правильно и сразу шагнуть далеко вперед, уж извини за каламбур?

– Да чего извиняться, ты же его специально ввернул.

– Нет, не специально. Я о другом. А то привыкнешь четко отбивать шаги со скованным корпусом. У нас тут не Риверданс. Хотя Риверданс – тоже хорошо, мы все-таки учим чечетку.

– Я не знаю, что такое ривер… как его там?

– Ясно, не удивительно. Давай начнем с самого легкого. Например, стэмп и стомп. Когда освоишь простенький ритм, поработаем с торсом и руками.

– А что такое торс?

– Туловище.

– А-а… что ж ты сразу не сказал?

– Никаких разговоров. Учителю перечить нельзя – особенно при наших с тобой расценках. Так. Стэмп правой ногой!

Грейс громко топнула, тут же задрала ногу вверх и радостно посмотрела на Билли.

– Это не стэмп, это стомп.

– Вот блин! – Улыбка растаяла. – Вечно я их путаю.

– Помнишь, я рассказывал, как запомнить разницу?

– Не-а.

– Стэмп – это как штамп на письме.

– А, помню! Когда ставишь штамп, он остается на бумаге. Так что стэмп – это когда топаешь одной ногой, всей ступней разом, и не переносишь вес.

– Верно. Теперь стэмп правой ногой, потом переносишь вес вправо, поднимаешь левую, стэмп левой, переносишь вес влево – и дальше по кругу.

– Это слишком просто, – пожаловалась Грейс, повторив движение три или четыре раза.

– Да. Так что теперь можно вспомнить и про туловище.

– Точно! Руки, – сказала она, продолжая топать. – Что мне с ними делать?

– Вот у них и спроси.

– Глупость какая-то.

– Сначала попробуй.

Руки Грейс слегка приподнялись и начали покачиваться в такт стэмпам. Билли улыбнулся себе под нос.

– Хорошо, что внизу, кроме нас с мамой, никто не живет.

– И вправду.

Как назло, прямо в этот момент в дверь постучали. Билли и Грейс замерли на кухне в полной тишине, уставившись на входную дверь.

– Чтоб вам всем провалиться! – пробормотал Билли себе под нос. – Сколько можно?! Раньше ко мне стучали только курьеры, и так продолжалось много лет. А тут что ни день, то новый гость.

– Это все из-за меня, – прошептала Грейс. Получилось на удивление тихо.

– Вовсе нет.

– Но началось все тогда, когда ты согласился за мной присматривать.

– Возможно, – откликнулся Билли. И добавил чуть громче: – Кто там?

– Эйлин Фергюсон. Ваша соседка снизу.

Билли с Грейс переглянулись.

– Она знает, что ты тут?

– Кажется, нет.

Глубоко вздохнув, Билли подошел к двери, отпер все замки и приоткрыл дверь на цепочку в смутной надежде, что оглушительный стук сердца слышен только ему самому.

– Слишком шумно?

– Да, громковато. Я пытаюсь уснуть, а у вас здесь творится какой-то танцевальный балаган с консервными банками вместо обуви.

– Извините. Не подумал, что в такое время можно кого-то разбудить.

Даже если Эйлин и заметила его мягкую подначку, то виду не подала.

Выглядела она плохо. Билли, конечно, тоже не являл собой образец для подражания, однако не мог сдержаться – слишком привык оценивать других, от этой черты характера не избавишься даже хирургическим путем. Да, Билли тоже выглядел отвратно. Но он не навещал в таком состоянии соседей. Перед выходом из квартиры Билли непременно привел бы себя в порядок.

Хотя будем реалистами – он и выходить бы никуда не стал. Всего лишь теоретическое допущение, не более.

– Вот меня и разбудили. Кстати, вы не видели мою дочь? Грейс? Вы ведь знаете Грейс?

– С Грейс знакомы все соседи.

– Она вам на глаза не попадалась?

– Я… уверен, с ней все в порядке.

Эйлин скептически на него покосилась.

– С чего вы взяли? Вы же не знаете, где она.

– Понимаете, у нас составлен своеобразный график, – начал Билли. И тут же спохватился, что, наверное, сболтнул лишнего. – С утра Грейс идет в школу, потом кто-нибудь из соседей ее забирает, потом кто-нибудь еще присматривает за ней, пока Рейлин не вернется с работы. Так что она либо в школе, либо с Фелипе, либо со мной, либо с Рейлин.

– Но сейчас она не с вами.

– Меткое наблюдение! – Билли попытался обернуть свой промах в шутку.

– Хм, странно. Мне ничего не сказали про график. Я думала, что с ней возится Рейлин. Впрочем, все сложилось неплохо. Для Грейс. Я так думаю. Если увидите ее, передайте, чтобы шла домой. Хорошо?

– Обязательно. Как увижу, сразу передам.

– Спасибо, – сказала Эйлин и наконец ушла.

Билли запер все замки, прислонился спиной к двери и начал размеренно дышать, чтобы успокоиться.

Потом снова вернулся на кухню. Грейс отрабатывала стэмп, не отрывая ног от пола. Просто перемещала вес, сгибала колени и помахивала руками в такт.

– Молодец, руки шевелятся, – похвалил он.

– Спасибо. Вот ведь гадство, я даже танцевать теперь не могу. Почему ей не спится? Обычно ведь просыпается всего на час в день. И вот надо же было прямо сейчас…

– Она хочет, чтобы ты пришла домой.

Грейс вздохнула.

– Ладно. Я быстро.

Она расшнуровала и стянула туфли, словно прощаясь со старыми друзьями.

Вернулась Грейс всего пару минут спустя.

– Снова отрубилась. И вряд ли проснется в ближайшее время.

– Не хочу рисковать, – сказал Билли.

– Можно выйти на улицу.

– Это ты можешь выйти на улицу.

– Ой, да. Я забыла. Можно позаниматься у тебя на веранде. Тогда мама ничего не услышит.

– В самый разгар дня?

– А что тут такого?

Она ждала ответа. Долго ждала, терпеливо, Билли даже удивился. Но в конце концов сдалась.

– Ты даже на веранду выйти не можешь?

– Скажем, я предпочитаю этого не делать. Таков мой свободный выбор.

– Ты же был там! Дважды! Я видела.

– В первый раз было совсем темно. Во второй раз уже сгущались сумерки. И я полз на животе, если ты не забыла.

Грейс долго молчала. Так долго, что Билли стало все равно, что она скажет, – лишь бы сказала хоть что-нибудь.

Через некоторое время он не выдержал.

– Я никогда не заявлял, что я нормальный.

– Да. Не заявлял, – сказала Грейс. – Ладно, мне ты все равно нравишься. Может, сделаем так? Я выйду на веранду, а ты будешь смотреть на меня из комнаты. Если ошибусь, откроешь дверь и скажешь. Как тебе идея?

– Можно попробовать, – сказал Билли.

К тому времени как Рейлин вернулась с работы, Грейс успела отзаниматься целый час почти без перерывов. Лицо раскраснелось, подстриженные волосы взмокли, однако останавливаться она не желала.

Теперь Грейс не только умела двигать руками, но и вспомнила тайм-степ, медленно восстановив нужный порядок шагов. Отрепетировала его заново и повторила в нормальном темпе, – по-прежнему не забывая про руки.

«Из нее может выйти неплохой танцор», – думал Билли. Если не растеряет интерес, если будет заниматься, если не отвлечется на мальчишек, собственные амбиции и окружающий мир. Если жизнь не преподнесет Грейс жестоких уроков, не собьет ее пыл. От этих мыслей ему стало больно. Тонкая игла шевельнулась в солнечном сплетении – то ли гордость, то зависть, то ли страх за девочку.

Возможно, все вместе.

Когда Рейлин вернулась, Грейс затащила ее к Билли, подвела к балконной двери, а сама выскочила на веранду, чтобы показать тайм-степ. Рейлин стояла плечом к плечу с Билли, покорно изображая внимательную аудиторию.

– Впечатляет, – сказала она. – Знаете, Грейс теперь еще и испанский учит.

– Замечательно. Мне бы тоже хотелось его подучить. В Лос-Анджелесе пригодилось бы. Хотя… подобный навык больше полезен для тех, кто не сидит в четырех стенах.

Рейлин покосилась на него, затем снова перевела взгляд на Грейс, пока та ничего не заметила.

– Полагаю, я должна извиниться. Конечно, я ничего не говорила вам в лицо, но… я очень сомневалась перед тем, как оставить Грейс здесь.

– Разумный подход.

Рейлин снова посмотрела на него, приподняв брови.

– Да бросьте, – продолжил Билли. – Мое поведение трудно назвать разумным, но это не значит, что я не в состоянии распознать логику нормальных людей.

Соседка положила руку Билли на плечо. И не стала никуда убирать. Так что он снова чуть не потерял сознание – только на этот раз нельзя было упасть на колени, чтобы прикрыть свою слабость. Пришлось героически стиснуть зубы и стоять на ватных ногах, так и норовящих подогнуться.

Спустя мгновение Грейс закончила танец и раскланялась. Рейлин убрала руку и захлопала в ладоши – Билли вздохнул с облегчением и разочарованием.

Потом Грейс принялась показывать стэмпы и стомпы: теперь она знала разницу и умела ловко их чередовать.

– К нам заглянула ее мама, – сказал Билли. – Я не стал упоминать, что Грейс у меня. Не знал, можно ли.

Рейлин глубоко вздохнула.

– Да. – Казалось, она приняла решение ровно в ту же минуту. – Ей можно рассказать. Грейс здесь хорошо. И пусть кто-нибудь только попробует возмутиться. Им придется иметь дело со мной.

– Слава богу, что не со мной, – ответил Билли, – не люблю конфликты.

 

Глава 8. Грейс

Прошло два или три дня. Как-то вечером, около семи часов, Рейлин и Грейс услышали, что мама зовет ее домой. С лестничной площадки донесся сердитый крик:

– Грейс, где ты? – Мама едва успела спохватиться о том, что девочки нет рядом, но уже злилась как тысяча чертей.

– Иди, покажись ей на глаза, – сказала Рейлин.

– Яичный рулет остынет!

– А ты скажи, что никуда не пропала, и возвращайся.

– Идти будет трудно.

– Старайся не прижимать вату и пальцы на ногах держи пошире. Тогда лак не размажется.

– Я думала, вата для того и нужна, чтобы пальцы растопырить.

– Просто разведи их еще сильнее.

– Ладно, попробую.

Грейс соскользнула с деревянного стула и поковыляла к двери, прихватив по яичному рулету в каждую руку. На пороге пришлось запихнуть один рулет в рот – иначе дверь не откроешь. Но на пальцах все равно остался жир, поэтому Грейс поступила по-хитрому и прихватила дверную ручку подолом рубашки.

Пока она возилась перед дверью, мама крикнула во второй раз, еще сердитее.

Грейс потихоньку начала жевать засунутый в зубы рулет, и, к тому времени как она показалась маме на глаза, вести разговор было совершенно невозможно.

– Вот ты где, – сказала мама. – Пойдем домой.

Волосы у мамы были спутаны и взъерошены, совсем как у Грейс пару дней назад. Синяки под глазами. Выглядела она плохо, однако, разумеется, вслух Грейс этого не сказала. Даже если бы рот не был занят.

Про некоторые вещи лучше не говорить.

– Не могу, – ответила Грейс, но получилось только громкое неразборчивое мычание.

– Что-что?

Грейс показала на рот другим рулетом и жестами попросила маму подождать.

– Что ты там жуешь? – Казалось, мама не поняла намека. Или притворилась, что не поняла.

Грейс изобразила пантомиму заново, дожевала остатки и, наконец, произнесла:

– Яичный рулет. Не волнуйся, это здоровая еда!

– Пойдем домой.

– Не могу. У меня там рулеты! И ногтекюр.

– Педикюр. Кто угощает тебя рулетами и учит красить ногти?

– Рейлин. Она за мной присматривает.

– Ясно. Рейлин, значит. А она знает, что я не собираюсь ничего ей платить за услуги няньки?

– Наверное. Я уточню! Ладно, мне пора.

– Иди-ка домой! Я ведь даже не знала, где ты находишься.

Грейс решительно уперла руки в боки. Даже ту, в которой держала яичный рулет.

– Мам. Ты уже давным-давно не знаешь, где я нахожусь. До сих пор ты об этом даже не вспоминала. И теперь я должна бросит рулеты и ножной маникюр, потому что ты проснулась и обнаружила, что меня нет дома?

– Я совсем недавно спрашивала у соседа, где ты.

– Ага, а потом снова уснула – я даже домой прийти не успела.

Грейс прекрасно понимала, что говорит очень смелые вещи. Они рождались из злости, из старых ссор. Слова скрывали за собой осуждение и обиду.

Она ждала маминого ответа. Раньше мама непременно разозлилась бы.

– Хорошо, – сказала мама. – Когда доешь и… закончишь свои дела, возвращайся домой.

– Угу, – ответила Грейс и снова вцепилась в рулет.

Потом проковыляла обратно в квартиру соседки и взобралась на стул, чтобы Рейлин могла закончить свою работу (хотя осталось только проверить, высох ли лак, и убрать вату между пальцев).

Дожевав, Грейс спросила:

– Думаешь, я слишком резко вела себя с мамой?

– Да нет, честно говоря. В самый раз. Ни убавить, ни прибавить.

Грейс прошлепала босиком вниз по лестнице, держа туфли в руках и предвкушая вечер с мамой. Для разнообразия. Дернула ручку – заперто.

Она громко постучала и крикнула:

– Мам, это я! Впусти меня!

Дверь распахнулась, и мама Грейс замерла на пороге с ошеломленным выражением лица.

– Господи! – выдохнула она. – Грейс Эйлин Фергюсон, что ты сделала с волосами? Отрезала?

Грейс хотела было ответить, но ей не дали. Мама ухватила ее за подбородок и заставила повернуть голову, разглядывая стрижку сначала с одной, потом с другой стороны.

– Нет, не отрезала. У тебя бы так не получилось. Это работа профессионального парикмахера. Настоящая стрижка, дорогая. Кто тебя подстриг?

– Белла, – ответила Грейс, выдергивая подбородок из маминых рук.

– Кто такая Белла?

– Подруга Рейлин. Они работают в одном салоне. А почему ты спрашиваешь? Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.

Мама ничего не ответила. Просто взяла Грейс за руку и стремительно зашагала вверх по лестнице.

На ходу Грейс пыталась возмутиться:

– Ты же меня видела. Вот только что! Видела, как я стою здесь с яичным рулетом и с ватой между пальцами. И ничего не сказала!

– Я не заметила.

– Я же стояла прямо перед тобой!

– Нет, ты была далеко. Я подумала, что ты завязала хвост.

– Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.

Они остановились прямо перед дверью Рейлин. Мама Грейс громко постучала, вложив в удары такую силу, будто хотела снести дверь с петель, как делают полицейские по телевизору.

Приоткрылась дверь в квартиру Билли. Он осторожно смотрел на них сквозь узенькую щель. Грейс собралась было помахать ему, но он приложил палец к губам, – девочка поняла намек и притворилась, что вообще никого не заметила.

Рейлин открыла дверь, увидела гостью и подбоченилась, готовясь драться, пусть и не кулаками.

– Вам не кажется, что это уже чересчур? – спросила мама Грейс. Голос у нее был злющий.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Да неужели? Послушайте, я благодарна за то, что вы разрешаете Грейс заходить в гости. Очень благодарна. Но вы делаете это добровольно и бесплатно. Вы понимаете, что я не собираюсь вам платить?

Рейлин молчала. Лицо у нее было каменное, и Грейс видела, что соседка тщательно взвешивает каждое слово.

– Это уже слишком. Вы перегибаете палку. Грейс моя дочь, не ваша. Понимаете? А что получается? Стоит мне ненадолго прилечь, как вы переделываете ее на свой манер!

Долгое молчание. Каменное. Грейс начинала понимать: чем сильнее Рейлин злится, тем тише себя ведет.

– Грейс ходит с новой прической уже три дня, – наконец сказала Рейлин. – Долго же вы спите.

Снова повисла тишина, от которой волосы на затылке становились дыбом.

– Ну ладно. Я и вправду вам благодарна. Почти за все. Но нельзя ни с того ни с сего взять и решить, что моей дочке больше пойдут короткие волосы вместо длинных. Как будто у вас есть право…

Рейлин перебила ее. Оборвала на полуслове.

– Так вот что вы подумали! Грейс, расскажи маме, как все было.

– Э-э… Хорошо. Мам, понимаешь, расческа лежала на комоде, и я не могла ее достать. Лезть наверх побоялась, хватило прошлого раза – ты же помнишь, как я тогда свалилась? В общем, волосы спутались очень сильно, так что Рейлин отвела меня в салон и попросила Беллу вычесать колтуны, но Белла сказала, что будет больно до чертиков и выдернется много. Тогда они велели мне самой решать. Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне распутывают волосы! А тут было в сто тысяч раз хуже, так что я попросила их отстричь. Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.

Грейс ждала ответа. Мама молчала и уменьшалась прямо на глазах – не в прямом смысле, конечно, просто будто бы стала занимать меньше места. Злость, распиравшая ее, таяла и сжималась.

– Стрижка и вправду симпатичная, – сказала мама.

А потом заплакала. Грейс тут же расстроилась: за всю свою жизнь она видела мамины слезы всего два или три раза.

– Извините, – сказала мама Рейлин, продолжая всхлипывать все громче и громче.

Взяла Грейс за руку и повела домой; проходя по лестничной площадке девочка помахала Билли, и он помахал ей в ответ. Потом они спустились по лестнице; шагая по ступенькам, мама снова и снова просила прощения.

«Что ж, по крайней мере, сегодня мы побудем вдвоем, – подумала Грейс, – даже если она будет продолжать плакать и извиняться».

Но Грейс опять ошибалась. С мамой побыть не удалось.

Не прошло и часа, как она снова постучалась к Рейлин. Очень аккуратно, чтобы сразу стало ясно, что гость пришел с миром.

Рейлин ожидала увидеть на пороге взрослого человека: ее взгляд скользнул над головой Грейс и только потом опустился ниже.

– Можно зайти? – спросила Грейс.

– Конечно. Ты в порядке?

– Вроде бы. Можно я сегодня переночую у тебя?

– Если мама не возражает. Что с ней?

– Опять под кайфом.

Через некоторое время, расстилая для Грейс постель на кушетке, Рейлин сказала:

– Интересно. Раньше ты всегда говорила, что мама спит.

– Ага. А теперь мне надоело. Под кайфом – значит, под кайфом.

 

Глава 9. Билли

– Какая-то ты сегодня грустная, – сказал Билли, стоило ей шагнуть через порог.

Обычно Грейс сразу бросалась к своим танцевальным туфлям, но тут, словно в подтверждение своего унылого настроения, лишь стряхнула воду с маленького потрепанного зонта и плюхнулась на диван.

– Угу.

– Что случилось?

– Ничего.

– Грейс Фергюсон, с каких пор ты стала вруньей?

– Я не врунья! Зачем ты обзываешься? С чего ты вообще взял… А-а. Точно. Ну да. Наверное, все-таки случилось.

Билли сел на диван рядом с ней.

– Расскажи.

В глубине души Билли обрадовался такому положению дел и потому чувствовал себя виноватым. Он думал, что Грейс пулей влетит в дом, предвкушая новый урок танцев, а ему придется встретить ее плохими новостями – и этот радостный энтузиазм погаснет от его слов, как от ведра ледяной воды, и во всем опять будет виноват он и его невроз.

Шел дождь. Билли опасался привлечь внимание, поэтому танцевать можно было только на веранде… но над верандой не было навеса.

Может, ему повезет, и сегодня она забудет про танцы.

Грейс театрально вздохнула.

– Просто мистер Лафферти сказал…

При звуке этого имени Билли ощутил, как ускользает даже та малая толика спокойствия, которая позволяла ему с горем пополам пережить очередной день.

– Что тебе сказал этот отвратительный человек? Когда ты с ним разговаривала?

– Только что. На лестничной площадке. Мы с Фелипе как раз зашли внутрь, и он объяснял мне, как по-испански будет дверь – puerta, если ты вдруг не знаешь. Я вот, например, не знала… Не обижайся, просто я не в курсе, хорошо ли ты говоришь по-испански, вот и решила – вдруг ты тоже не знаешь, как будет дверь…

– Грейс, – прервал ее Билли, – сосредоточься.

– Ага. Мистер Лафферти стоял на лестнице. Посмотрел на меня, посмотрел на Фелипе, покачал головой и сказал, что мы просто-напросто занимаемся по-пу-сти-тель-ством, и маме от этого только хуже.

– Хм, – сказал Билли. – То есть, ты поняла даже это сложное слово и расстроилась?

– Нет, слово-то я поняла не сразу. Но мистер Лафферти все говорил и говорил, и стало ясно, о чем. Он знал кучу людей, у которых были проблемы с наркотиками и алкоголем, и им почти никогда не удавалось избавиться от своих привычек. А если уж кто-то исправлялся, то просто потому, что у него не было другого выхода. Например, под угрозой потерять что-нибудь очень-очень важное. Мистер Лафферти сказал, что дом, машина, работа – это мелочи, потому что такие люди готовы жить даже под мостом. Однако некоторые берут себя в руки, если поймут, что больше не увидят мужа, жену или детей… Вот когда меня хотели забрать чиновники из опеки, у мамы еще была причина, чтобы выбраться из болота. А теперь можно даже не дергаться. Ты, Рейлин и Фелипе сняли с нее всю ответственность, так что маме даже пальцем пошевелить не пришлось. Наверное, это и есть попустительство, да?

– Да, – откликнулся Билли. Уныние Грейс оказалось заразным. – И вправду попустительство.

– Но ведь он неправ?

Билли промолчал.

– Ты же сам говорил, что он кретин?

– Не в такой формулировке.

– Он тебе не нравится?

– Ни капельки.

– Поэтому он неправ. Так?

Билли уставился на коврик и снова промолчал.

– Ладно, забыли, – сказала Грейс. – Давай просто займемся танцами. Тогда точно полегчает.

– Ах да, танцы. Извини, не полегчает. Мне бы не хотелось, чтобы ты репетировала на кухне.

– Почему? Из-за мамы?

– Да, из-за мамы. Не люблю, когда на меня кричат.

– Но она же не кричала…

– В следующий раз накричит. Потому что вежливо она со мной уже разговаривала.

– Мама почти всегда спит, – Грейс даже слегка захныкала, тоненько-тоненько.

– Почти, но не всегда. И мы не знаем, когда у этого правила появится исключение. Я не смогу жить в подвешенном состоянии, это выше моих сил.

Грейс вздохнула.

Билли заметил, что она не протестует. Что ж, вполне понятно. К сожалению, Грейс уже слишком хорошо его знала. Настолько хорошо, что даже не пыталась побороть страхи Билли логическими аргументами.

Они сидели на диване бок о бок. Не шевелясь и не разговаривая. Минут десять, а может, и больше. Просто глядя на пелену дождя.

– Не день, а фигня какая-то, – сказала Грейс. И тут же зажала себе рот ладонью.

– Что с тобой? Не такое уж страшное ругательство. Бывают и хуже.

– Я не из-за этого. Понимаешь, я пожаловалась!

– И что? Все на что-нибудь жалуются.

– Рейлин говорит, что я никогда не жалюсь. И это ей во мне нравится.

Они снова помолчали, глядя на дождь. Потом Билли произнес:

– Не волнуйся, я никому не скажу.

– Спасибо. Может, я потанцую на коврике? Хоть как-нибудь.

– Хорошо, надевай свои ботинки. То есть, мои.

На этот раз Билли даже не стал наблюдать за тем, как она сражается с обувью, слишком уж глубоким и непроглядным было уныние.

Спустя некоторое время он поднял глаза: Грейс начала повторять шаги – стомп, флэп, шлеп! – и с размаху села на пол.

– Ай!

– Осторожно, – вяло прокомментировал Билли. – На коврике скользко.

– А раньше ты об этом сказать не мог? – уточнила Грейс, поднимаясь на ноги.

Она сделала еще пару флэпов, не перенося вес с опущенной на пол ноги.

– Фигня получается, – вздохнула Грейс. – Ой, я опять жалуюсь.

– Услышу еще раз и все расскажу Рейлин.

На Грейс было жалко смотреть.

– Возьмешь и расскажешь?

– Нет, конечно. Я просто шучу.

– А-а… Не шути сегодня, ладно? Я не в настроении. Ничего не получается. Слишком скользко. И надо, чтобы туфли щелкали, иначе неинтересно.

– Мне тоже не хватает этого звука. Уже много лет не хватает, тебя тогда еще на свете не было.

Она снова плюхнулась на диван и откинулась на спинку, глядя в окно.

– Говорят, дождь будет идти всю неделю.

– Знаешь, у меня есть одна идея… Только не знаю, как это провернуть, – сказал Билли.

– Что?

– Смотри, для тренировок нам нужна небольшая танцевальная площадка. Сделать ее совсем нетрудно, понадобится только большой кусок фанеры, примерно полтора на полтора метра. Подойдет любой. Если мы положим фанеру на ковер в гостиной, то он приглушит звук. До пола будут доходить только слабые щелчки. Эх, если бы у нас была фанера… С таким же успехом можно мечтать о том, что через мою гостиную проложат автотрассу. Я на улицу не выхожу. Ты до склада стройматериалов одна не дойдешь…

– Давай попросим Фелипе!

– А у него есть машина?

– По-моему, нет. Но он может сходить пешком или съездить на автобусе.

– Фанера большая, нести неудобно.

– Попросить-то можно! – сказала Грейс уже на пути к двери. – Если он еще не ушел на работу.

– Туфли! – вырвалось у Билли. – Ты не сняла туфли.

Грейс расстроенно посмотрела на свои ноги.

– Но мне надо бежать!

Повисла мучительная пауза.

– Ладно. Давай, беги.

Набойки звонко прощелкали по лестничной площадке, и Билли ощутил острую боль разлуки. Будто Грейс забрала с собой его любимую собаку или даже ребенка. Конечно, ни того, ни другого у Билли никогда не было. Несколько минут он просто смотрел на дождь, стараясь дышать спокойно и размеренно, чтобы тревога, поселившаяся в груди, не разрослась дальше.

Грейс проскользнула обратно в квартиру. В прямом смысле слова. Шагнула через порог, поскользнулась на коврике и плюхнулась на пол.

– Нет, ну сколько можно!

– Пожалуй, туфли лучше снять.

Грейс вздохнула и принялась развязывать шнурки.

– Не получится. До ближайшего магазина стройматериалов очень далеко – Фелипе знает, он раньше на стройке работал. И на себе фанеру не дотащишь. А еще он сказал, что у мистера Лафферти есть пикап. Однако Фелипе с мистером Лафферти не разговаривает. Его можно понять: мистер Лафферти не очень-то с ним вежлив. Фелипе говорит, это потому, что он мексиканец. А ты как думаешь?

– Скорее всего, так и есть.

– Странная какая-то причина.

– Полностью согласен.

Грейс села рядом и аккуратно поставила туфли на диван между ними. Как будто тоже считала их чем-то средним между ребенком и любимой собакой.

– Фелипе не может попросить мистера Лафферти, но я-то могу. Если надо.

– А у Рейлин есть машина?

– Ага.

– Хорошо.

– Но она сломана, и у Рейлин нет денег на ремонт.

– Тогда ничего хорошего.

– Как мне лучше поступить?

– На твоем месте я бы сначала поговорил с Рейлин. Прежде чем идти к Лафферти.

– Ладно.

Они смотрели на дождь. Так прошло еще несколько минут.

– Тоска какая, – вздохнула Грейс.

– Склонен с тобой согласиться.

– А что бы ты делал, если бы меня здесь не было?

– Примерно то же самое.

– Давай поиграем.

– Извини, нет сил.

– Не волнуйся, это словесная игра. Правда или вызов – знаешь такую?

– Хм. Жутковато звучит.

– Подумаешь, просто слова! Что в них такого?

– Ты еще ничего не смыслишь в жизни, малышка. На свете нет оружия опаснее, чем слово.

– Чепуха какая-то. А пистолет? Из пистолета можно убить.

– Только тело. С душой пистолету не справиться. А вот слова попадают прямо в душу.

– Тогда мы с тобой сыграем аккуратненько, без страшных слов.

– Расскажи поподробнее.

– У меня раньше была подруга. Нет, у меня, конечно, и сейчас есть друзья, но с ними мы видимся только в школе. А тогда у меня была настоящая подруга, очень хорошая, ее звали Жанель, но когда я пошла в школу, она переехала в Сан-Антонио. Это в Техасе.

– Да, слышал о таком.

– Мы играли в эту игру, когда оставались ночевать друг у друга в гостях. То я у нее, то она у меня. Мама тогда участвовала в программе, и все было хорошо: она наводила дома порядок, готовила что-нибудь вкусненькое и разрешала приглашать друзей. Вечером мы забирались на кровать и делали из одеяла палатку…

– Никаких палаток в моей квартире, – вклинился Билли.

– Ясное дело. Дай рассказать, не перебивай.

– Извини.

– В игре всего два вопроса. Чего тебе хочется больше всего на свете? И чего тебе больше всего на свете не хочется? То есть, чего ты боишься?

Билли хотел было запротестовать, но спорить не было сил.

– Ты первая.

– Ладно. Я очень-очень хочу, чтобы мама поправилась. И боюсь, что мистер Лафферти прав, и большинство людей никогда не возвращаются к нормальной жизни. Потому что тогда я начинаю думать, что мама тоже не вернется.

Тишина. Дождь пошел еще сильнее, хотя казалось – куда уж дальше. Как будто вода лилась из огромной водопроводной трубы сплошным потоком, даже на разбиваясь на отдельные капли.

– Быстро ты отстрелялась.

– Твоя очередь.

– Я знаю. Потому и жалуюсь. Что ж, тогда слушай. Больше всего на свете я… ничего не хочу. В том-то и дело. Все, что я любил, осталось позади, и хотеть уже нечего. И это мой главный страх. Никакого будущего. Никаких желаний. Отвратительная жизнь, скажу я тебе.

Она снова молча смотрели на дождь.

– Я-то думала, от игры полегчает.

– А я тебя предупреждал.

– Не день, а фигня какая-то.

– Все как обычно, если хочешь знать мое мнение.

– Нет, пожалуй, в следующий раз я твоего мнения спрашивать не буду.

Рейлин должна была вернуться с работы гораздо позже. Но в дверь постучали. В определенном ритме – так стучала только она. Четыре негромких удара. Раз-два-три… пауза… четыре. Наверно, под такой ритм можно было танцевать. Билли ни разу не говорил Рейлин, что этот особенный стук бальзамом льется на его измученные нервы.

Билли посмотрел на затихшую Грейс.

– Ты заперла дверь?

– Ой. Нет, забыла. Поскользнулась, упала, потом ты велел снять ботинки, и я забыла.

«Вполне предсказуемое развитие событий», – подумал Билли. По-настоящему неожиданным оказался тот факт, что он сам тоже забыл про дверь.

– Открыто, – крикнул он. – Входите.

Дверь распахнулась, и к ним осторожно заглянула Рейлин.

– Какая муха вас обоих укусила?

Билли вздохнул.

– У всех бывают плохие дни.

– Рейлин, – начала Грейс, – можно я попрошу мистера Лафферти, чтобы он съездил в строительный магазин? Я знаю, что мистер Лафферти тебе не нравится, и ты не любишь, когда я с ним разговариваю, но нам позарез нужна его помощь. Надо раздобыть большой кусок дерева. Можно я к нему схожу?

– Зачем тебе кусок дерева?

– Нам нужна танцевальная площадка для тренировок. Положим дерево на ковер, и мама ничего не услышит и не придет сюда кричать на Билли.

– Вот уж не знаю, Грейс. Мистер Лафферти на редкость паршивый человек. Вряд ли согласится.

– Спросить-то можно.

– Конечно, можно.

Девочка вылетела из квартиры, так и не успев обуться.

Билли посмотрел на Рейлин, та в ответ тоже внимательно взглянула ему в лицо. Тогда он приглашающе похлопал по дивану, и Рейлин села рядом.

– Вопрос на миллион, – начал Билли. – Заботясь о Грейс, мы потакаем пагубной привычке ее матери?

– Хм, – откликнулась Рейлин. – Не задумывалась…

– Жаль. Я-то надеялся, что ты меня успокоишь. Понимаешь, она спит двадцать три часа в сутки, не отвлекаясь ни на что другое. Если бы не мы, ей бы это с рук не сошло.

– Может, все было бы точно так же. Только Грейс пострадала бы.

– Но благодаря нам она может забыть о последствиях.

– С чего ты вообще об этом заговорил?

– Лафферти поделился своим мнением с Грейс.

– Конечно, куда же без него. Ненавижу этого мерзавца. Догнать, что ли, Грейс, пока она не успела подняться на его этаж…

– Поздно. Они уже наверняка разговаривают.

Рейлин вздохнула и снова опустилась на диван. Устремила взгляд в окно. Есть в дожде что-то завораживающее – смотришь, и глаз не оторвать.

– Вот зарядил, – вздохнула она.

Повисло молчание.

– Ладно, – сказала Рейлин. – Хочешь честный ответ? Может быть. Не знаю. Придется хорошенько все обдумать.

– Неприятно осознавать, что такой человек может оказаться прав.

– К счастью, это бывает редко.

 

Глава 10. Грейс

Грейс стояла перед дверью мистера Лафферти, балансируя на одной ноге и почесывая другую через три слоя носков. Толстые шерстяные носки пришлось надеть снизу, потому что они все время собирались гармошкой, когда Грейс пыталась натянуть туфли. И от них страшно чесались ноги.

Дверь открылась, и мистер Лафферти, сердито нахмурившись, скользнул взглядом над головой Грейс. Потом опустил глаза и хмуриться перестал.

Вот ведь странно: у мистера Лафферти для любого высокого гостя был заранее припасен мрачный взгляд. И только на Грейс он не сердился.

– А, это ты. – Кажется, появление Грейс у него на пороге не вызвало никаких возражений.

– Да, мистер Лафферти. Мне нужна ваша помощь.

– Что случилось? Тебя кто-то обидел?

– Нет, просто у нас в подъезде больше ни у кого нет машины…

– Хочешь, чтобы я тебя подвез? А куда нужно ехать?

– Давайте я расскажу по порядку, – ответила Грейс, стараясь скрыть раздражение.

Если бы она разговаривала с Билли или Рейлин, то и не стала бы ничего скрывать. Просто сказала бы: «Хватит! Хватит перебивать!» Но с мистером Лафферти следовало вести себя осторожнее.

– Извини, – внезапно сказал мистер Лафферти, чем очень удивил Грейс.

– Мне нужен большой кусок дерева из магазина стройматериалов.

– Какого дерева?

– Не знаю.

– Насколько большой?

– Билли сказал, метра полтора.

– А поточнее? Полтора метра в ширину, в длину, по диагонали?

– Хм-м, – ответила Грейс. Рейлин в таких ситуациях всегда отвечала точно так же.

– Схожу-ка я к нему и уточню.

– Не надо! – сказала Грейс. То есть, хотела сказать, но получился громкий вопль. – Нет, пожалуйста, не надо больше стучаться к Билли. Он терпеть не может, когда к нему кто-нибудь стучит.

Мистер Лафферти нехорошо прищурился – Грейс не поняла почему, однако узнала взгляд: с похожим видом он встречал незваного гостя, еще не зная, что на пороге стоит кто-то маленький.

Интересно, почему стук в дверь всех так настораживает? Грейс наоборот обрадовалась бы – новому человеку, приятному сюрпризу. Наверное, все взрослые относятся к таким вещам подозрительно; может, и сама Грейс будет вести себя иначе, когда вырастет.

Мистер Лафферти уточнил:

– Так. Скажи-ка, зачем вам понадобился кусок дерева?

– Ну-у… Для танцевальной площадки. Я учусь танцевать чечетку.

– Ясно, – сказал мистер Лафферти. Грейс сразу вспомнила любимую фразу Билли: «Это много объясняет». – Значит, вам нужна фанера. Большой квадратный лист фанеры.

– Да! – радостно вскрикнула Грейс. – Он так и сказал! Про фанеру полтора на полтора!

– Вот и славно. Я привезу.

– Привезете?

– Да, конечно.

– Ух ты. Вот уж не ожидала.

– Ты думала, что я откажусь, но все равно решила спросить?

– За спрос не бьют в нос.

– А почему босиком? – неодобрительно произнес мистер Лафферти.

– Ботинки остались у Билли. Я переобулась для танцев – Билли разрешает надевать свои старые танцевальные туфли, правда, только у него в гостях, так что мне все равно нужны новые. Практики не хватает, я хочу заниматься еще и дома, и у Рейлин. Да и вообще, туфли Билли мне великоваты, но денег у меня нет, у Билли и Рейлин, наверное, тоже. У мамы и подавно нет ни цента, тут ничего не поделаешь, но если вы привезете фанеру, то я смогу тренироваться. Хотя бы немножко.

– Понятно, – сказал Лафферти. Будто подводя итог разговору.

Грейс мялась на пороге. Хотелось спросить, когда мистер Лафферти поедет за фанерой, но она боялась перегнуть палку. В конце концов, он согласился помочь, что само по себе поразительно. Просить большего – уже грубость.

– Спасибо вам! – наконец сказала Грейс.

И пошлепала в носках по лестнице.

Когда она спустилась на первый этаж, Рейлин как раз выходила из квартиры Билли. Грейс бросилась к соседке с радостным воплем.

– Он согласился!

– Правда?

– Правда! Согласился!

– Чтоб мне провалиться. И когда он поедет в магазин?

– Не знаю, я не спросила.

– Нам придется ему заплатить?

– Не знаю, я не спросила.

– А что ты тогда спрашивала?

– Привезет ли он фанеру. И он сказал, что привезет!

Рейлин положила руку Грейс на плечо. Выглядела она расстроенной. Странно, с работы Рейлин вернулась в нормальном настроении, а теперь внезапно загрустила. Наверное, заразилась унынием от Билли. А Билли подцепил его от Грейс. Опять она во всем виновата.

– Пойдем-ка в дом, – сказала Рейлин. – Надо приготовить что-нибудь на ужин. Сегодня у нас нет денег на пиццу. Одна из моих клиенток не смогла прийти, другая даже не перезвонила…

– Ничего страшного.

– Не знаю, что осталось в холодильнике.

– А если мистер Лафферти привезет фанеру? На нее у нас денег хватит?

– Понятия не имею. Никогда не интересовалась ценами на стройматериалы.

Грейс видела, что с каждой минутой Рейлин становится все грустнее и грустнее.

Они зашли в квартиру, Рейлин обшарила кухонные шкафчики и заглянула в холодильник.

– Либо хлопья, либо яйца.

– Ничего, сойдет, – сказала Грейс.

И опять подумала, что день выдался хуже некуда, хотя, по мнению Билли, все шло как обычно. Но потом Грейс вспомнила про фанеру и решила, что жаловаться тут не на что, – в конце концов, ей пообещали привезти танцевальную площадку, а такое бывает нечасто.

– Может, и то, и другое? – предложила Грейс.

– Давай.

Голос у Рейлин был совсем усталый. Она поставила перед Грейс хрустящие овсяные хлопья и полупустой пакет молока, а потом начала разбивать яйца в миску – однако делала это так вяло и медленно, будто у нее ни на что не осталось сил.

Грейс насыпала полную миску хлопьев – в коробке осталось еще много – и капнула туда чуть-чуть молока, чтобы Рейлин тоже хватило.

Рейлин оглянулась на нее, стоя у плиты.

– Может, нальешь побольше?

– А как же ты?

– Я буду яичницу. Но спасибо за заботу. Это очень мило с твоей стороны.

– Можно выливать до конца? Ты уверена?

– Уверена, – ответила Рейлин.

И больше не проронила ни слова, пока не поставила на стол две тарелки с яичницей.

– А кетчуп есть? – спросила Грейс.

Рейлин молча достала из холодильника бутылку.

– Спасибо! – ответила Грейс и щедро полила кетчупом свою порцию жареных яиц.

– Ого, как много! – прокомментировала Рейлин.

И они снова молча принялись за еду. В кухне повисла тишина.

После ужина, когда Рейлин уже успела помыть и вытереть посуду, в дверь постучали.

Грейс побежала открывать, но на пороге было пусто.

Она вышла на лестничную площадку – по-прежнему без ботинок, зато в трех парах носков. Оглянувшись по сторонам, увидела большой лист фанеры. Очень большой, просто огромный. Даже выше Грейс. Кто-то прислонил фанеру к стене возле двери.

Грейс кинулась в комнату, чтобы поделиться радостными известиями, но тут же врезалась в Рейлин, стоявшую у нее за спиной.

– Быстро он обернулся, – сказала Рейлин.

– Фанера ведь не могла сама к нам постучаться!

– Конечно, не могла. Мистер Лафферти постучал, оставил фанеру и ушел.

– Ой, и вправду. Как я сразу не подумала?

– На радостях ты вообще ни о чем не думаешь. Грейс, ты понимаешь, что это значит?

Грейс не понимала, но, судя по голосу Рейлин, ничего хорошего ждать не приходилось. Совсем, совсем ничего хорошего.

– Нет, а что?

– Он сделал нам одолжение. И теперь нужно его отблагодарить.

– Всего-то?

– По-моему, не слишком заманчиво.

– Хочешь, я схожу одна?

– Нет, я с тобой. Скажу спасибо, ничего со мной не случится. А еще надо будет отдать деньги.

– А если фанера стоила слишком дорого?

– Будем решать проблемы по мере их поступления.

– Опять ты со своей непонятной поговоркой…

Рейлин не стала спорить: просто взяла Грейс за руку и повела вверх по лестнице.

Мистер Лафферти открыл дверь и встретил Рейлин все тем же сердитым взглядом. С хмурым видом прислонился к дверному косяку, излучая мрачное недовольство.

– Мы пришли поблагодарить вас, – сказала Рейлин.

– Мне понравилась идея с чечеткой, – ответил мистер Лафферти. – Девочке нужно больше двигаться. Неплохое хобби, полезное. Не та ерунда, которой нынче занимаются дети. Шаг на верном пути.

– Вы очень добры, – сказала Рейлин. – Так быстро выполнили ее просьбу.

– Да, очень быстро! – добавила Грейс.

Мистер Лафферти смотрел на Рейлин, по-прежнему чем-то недовольный.

Потом добавил:

– Я способен на добрые дела, знаете ли.

Прежде чем ответить, Рейлин глубоко-глубоко вздохнула – будто досчитала про себя до десяти.

– Разумеется, способны. Сколько я вам должна?

– Если бы я хотел получить деньги, то приложил бы чек. И не оставил бы фанеру у вашей двери, а постучался и сказал, сколько она стоит.

Мистер Лафферти явно расстроился, и Грейс никак не могла понять почему. На ее взгляд, все складывалось просто замечательно.

– Большое вам спасибо, – подвела итог Рейлин.

Грейс ее поддержала:

– Да, большое спасибо!

Потом Рейлин снова взяла девочку за руку, и они направились к лестнице. Но прежде чем они успели спуститься, мистер Лафферти крикнул:

– А Грейс передала вам мои слова? Про то, что вы потакаете ее матери? Сказала, что это самое настоящее попустительство?

Рейлин застыла на месте, а Грейс по инерции сделала еще пару шагов вперед, однако потом ей тоже пришлось остановиться, потому что пальцы Рейлин все еще сжимали ее ладонь.

Спустя секунду Рейлин сказала:

– Да, я слышала об этом.

– И что? Вы ей соврали? Сказали, что я не прав?

Снова долгая пауза. Грейс стало немного страшно. Почему-то Рейлин в этот раз медлила с ответом, хотя обычно не лезла за словом в карман.

Молчание длилось слишком долго, но в конце концов Рейлин произнесла всего одно слово:

– Нет.

И они спустились вниз по лестнице.

Грейс постучалась к Билли и тут же громогласно возвестила, чтобы он не нервничал:

– Это Грейс!

Билли открыл дверь. По-настоящему открыл. Безо всяких цепочек – потому что знал, что за порогом стоит Грейс. Даже присутствие Рейлин его не смутило. За последнее время он успел к ней привыкнуть.

Увидев фанеру, Билли широко распахнул глаза.

– Так вот почему вы тут шумели!

– Поможешь нам ее занести?

Взгляд у Билли изменился, стал темным и настороженным.

– Знаю, знаю, – сказала Грейс. – Тебе придется выйти на лестницу… Всего на минутку!

Билли посмотрел на Рейлин. Та сказала:

– Я возьмусь за фанеру с одной стороны. Если ты быстренько выскочишь и подхватишь ее с другого края, мы управимся за пару секунд.

Билли стоял и дышал. Глубоко-глубоко. Будто его накрыли одеялом и воздуха не хватало. Потом досчитал до трех. Вслух.

– Ладно. Раз. Два. Три!

Он выпрыгнул на лестницу, подхватил фанеру и потащил ее внутрь так быстро, что Рейлин едва не упала, пытаясь за ним успеть.

– Закройте дверь! Грейс, закрой дверь! – выдохнул он, когда все трое влетели в квартиру.

Она послушалась.

– Теперь я могу танцевать! – От радости Грейс почти визжала.

– Ох, не знаю, малыш. Уже поздно.

– Не поздно! Всего полседьмого.

– Но ты остаешься у меня с полчетвертого до полпятого.

– И что? Сегодня останусь подольше.

Пару мгновений они просто смотрели друг на друга. Грейс понимала, почему Билли упирается. Она просила о чем-то новом и непривычном, а с новым и непривычным Билли справлялся из рук вон плохо.

Грейс смотрела на Билли, Билли смотрел на Грейс. Перевел взгляд на Рейлин и снова на Грейс.

– Ох, малыш, не расстраивайся так, – сказал он.

– А как тут не расстраиваться?

– Ладно, бог с тобой. Танцуй.

 

Глава 11. Билли

Билли спал. Глубоко, без сновидений, без шороха перьев и хлопанья крыльев.

А потом ни с того ни с сего вскочил на ноги, хватая ртом воздух; сердце рвалось наружу, а в голове панически билась единственная мысль: он на самом деле слышал выстрел, или померещилось во сне?

– Нам ведь ничего не снилось, – сказал он вслух.

И все-таки, если ночью случается что-то странное и непонятное, то оно скорее всего происходит во сне. Даже если поначалу кажется, что тебе ничего не снится.

С другой стороны, всего несколько месяцев назад на их улице была перестрелка. Десяток пуль из проезжавшей мимо машины прошили окна на первом этаже, всего за пару домов от Билли. Слава богу, никто не погиб. Никого не задело. Однако Джейк Лафферти бегал по всему дому в два часа ночи, стучал в двери и спрашивал, все ли целы. С ружьем на плече. Билли видел его в глазок и не стал открывать.

Но этот выстрел… этот выстрел прозвучал гораздо громче, чем выстрелы с улицы.

– Может быть, нам и вправду приснилось.

В конце концов, сейчас Джейк Лафферти не строит из себя героя Американской революции. Так что, наверное, действительно сон.

В дверь постучали.

– Не похоже на Джейка Лафферти, – сказал Билли вслух. – Так стучит Рейлин Джонсон.

Он включил свет в спальне и посмотрел на часы. Всего пол-одиннадцатого.

– Билли, ты там живой? – донесся голос Грейс.

Билли побежал открывать дверь.

Рейлин стояла на лестничной площадке с Грейс на руках, девочка выглядела сонной и перепуганной. Впрочем, они обе так выглядели. Билли, наверное, тоже, но, поскольку зеркал у него дома не было, этот факт оставался неподтвержденным.

– Что произошло? – спросила Рейлин. – Ты цел?

– Перестрелка?

– Не похоже. Лафферти уже примчался бы сюда с ружьем.

Билли невольно улыбнулся в ответ.

– Ничего смешного! Страшно же! – Грейс крепко стискивала Рейлин, обхватив ее ногами за талию и положив голову на плечо.

– Извини. Зайдете ко мне?

– Нет. Надо проверить, как там мама, Фелипе, мистер Лафферти и миссис Хинман. Ой, смотрите, Фелипе идет.

Билли поднял голову и увидел остановившегося на лестнице Фелипе. Тот явно обрадовался, увидев их всех живыми и невредимыми.

– Фелипе! – Грейс вопила куда громче, чем нужно. – Проверь, как там мистер Лафферти и миссис Хинман!

Фелипе развернулся и снова потрусил наверх.

– Пойдем, возьмем ключ. Надо проведать твою маму, – сказала Рейлин.

– Я сбегаю, – ответила Грейс и вывернулась из ее объятий. – Это моя мама, я сама!

Рейлин спустила ее на пол, и девочка тут же начала приплясывать на месте – половицы были холодные, а из квартиры она выскочила босиком.

– Точно не хочешь, чтобы я сходила с тобой? – уточнила Рейлин.

– Точно.

– Тогда беги за ключом.

Грейс развернулась и вытащила из-под воротника пижамы шнурок, на котором по-прежнему болтался ключ. Потом побежала вниз.

– Вот это да. Она не снимает его даже на ночь! – сказала Рейлин.

Билли только пожал плечами, покачав головой.

Он все еще стоял в дверном проеме, не желая покидать квартиру. Впускать в дом тоже никого не хотелось, да и проснулся он еще не до конца.

– Надо было пойти вместе с ней, – сказала Рейлин. – А вдруг ее мама…

– Нет-нет, – перебил ее Билли, – ничего не говори. Даже думать не смей.

– Извини.

– А что это там? У твоего порога?

Билли указал на конверт, лежащий у открытой двери в квартиру Рейлин, ослепительно белый на потертом стареньком коврике.

– Хм-м. Не знаю… Так торопилась, что и не заметила.

Она подобрала конверт и снова подошла к Билли, на ходу вскрывая таинственное послание. Свет на лестнице был тусклый, и Билли не смог разглядеть буквы на маленькой карточке. Хотя надпись была яркая – не похоже на обычную записку, скорее, какая-то реклама.

– Наверное, тебе лучше зайти, – предложил Билли.

И включил в гостиной все три лампы.

Тут как раз вернулись Грейс и Фелипе.

Девочка влетела в комнату с криком:

– С мамой все хорошо! Она под кайфом, разбудить не получилось, но ранений нет! Она даже что-то промычала, когда я ее трясла.

Билли поднял голову и увидел замершего в дверях Фелипе. Раньше они никогда не сталкивались лицом к лицу, и хотя Билли часто наблюдал за соседом из окна, тот ни разу его не видел. Они настороженно разглядывали друг друга.

– Можно войти? – уточнил Фелипе.

– Кхм… Да, разумеется. Конечно. Заходите.

Фелипе сделал пару шагов и снова застыл.

– С миссис Хинман все хорошо, – начал он. – Испугалась только. А Лафферти даже к двери не подошел. Наверное, потому что я назвал свое имя.

– Он хоть что-нибудь ответил? – спросила Рейлин. – Дал понять, что цел и невредим?

– Нет. Либо никого нет дома, либо притворяется, что ничего не слышал.

– А что это у тебя? – подала голос Грейс, указывая на конверт. От страха и суматохи девочка все время срывалась на крик.

– Подарочный сертификат, – растерянно ответила Рейлин, будто сама едва успела понять, что держит в руках. – Подарочный сертификат на семьдесят долларов в магазин «Мир танцора». Выписан на твое имя.

– На мое?!

– Грейс Фергюсон. Это ты.

Грейс заверещала и запрыгала – раз, другой, десять, двадцать.

– Я куплю чечеточные туфли! Ура-ура, туфли!

Внезапно она перестала прыгать и бросила на Билли встревоженный взгляд.

– А семидесяти пяти долларов хватит?

– Вполне. Даже на довольно приличную пару.

Услышав его ответ, Грейс снова запрыгала.

– Это самый лучший подарок на свете! Самый-самый лучший! Скажите, кто мне его подарил? Хочу расцеловать этого человека! Эй, скажите…

Билли посмотрел на Рейлин, но та отрицательно покачала головой и в свою очередь посмотрела на Фелипе – он ответил тем же жестом.

– Мы не знаем, – наконец сказал Билли. – Кто-то просто подкинул конверт Рейлин под дверь.

– Может, твоя мама? – предположила Рейлин. – Да, наверное. Кто же еще.

– Это вряд ли, – ответила Грейс. Загадочная история с подарком постепенно укладывалась у нее в голове: девочка перестала визжать и прыгать и глубоко задумалась. – Мама даже не знает, что я учусь танцевать чечетку.

– А кто знает?

– Никто. Только вы. Я еще учительнице рассказала. Но если бы учительница захотела вручить подарок, то подошла бы ко мне в школе. И вообще, она не знает, что у меня нет туфель – с чего бы ей дарить мне эту штуку из магазина? Про туфли знаете только вы. А! Еще мистер Лафферти. Я ему рассказала, когда спрашивала про фанеру.

– Хм-м, – пробормотала Рейлин.

– Раз все целы и невредимы, – сказал Фелипе, – я пошел к себе. Если это была перестрелка, скоро приедет полиция.

– Спокойной ночи, Фелипе! – крикнула Грейс ему вслед. И добавила чуть-чуть тише: – Я схожу к мистеру Лафферти. Вдруг подарок от него? Если так, то надо сказать спасибо.

– Уже пол-одиннадцатого, – сказала Рейлин. – Слишком поздно. Кроме того, Фелипе сказал, что его нет дома.

– Или что он просто не захотел разговаривать с Фелипе. А если мистер Лафферти дома, значит, слышал выстрел и уже точно не спит.

– Ладно, сходи, – сказала Рейлин. – Только быстро, одна нога здесь, другая там.

– Угу. – И Грейс вылетела на лестницу.

Как только девочка убежала, Рейлин перевела на Билли тяжелый взгляд, предназначенный исключительно для взрослых собеседников.

– И что ты думаешь по этому поводу?

– Теряюсь в догадках.

– Неужели Лафферти способен на такой поступок?

– Не знаю. Все может быть. Когда Грейс попросила его привезти фанеру для танцевальной площадки, он обернулся всего за час. Может, Лафферти ненавидит взрослых и обожает детей. С некоторыми людьми бывает такое – они готовы терпеть только детей или собак. Или и тех, и других. Всякое случается.

– Тебе не кажется, что между этими двумя событиями есть какая-то связь? – спросила Рейлин, указывая на сертификат.

– Какими событиями?

В этот момент в дверь снова влетела Грейс.

– Наверное, его все-таки нет дома. Я крикнула через дверь, что это я, но там тихо.

– Ладно, – сказала Рейлин. – Пойдем, пора ложиться спать.

– Шутишь? Я же уснуть не смогу, буду думать про туфли!

– А ты постарайся.

Грейс вздохнула и поплелась в квартиру Рейлин.

А та снова посмотрела на Билли.

– Сирен неслышно.

– В нашем районе полицию ждать можно несколько часов к ряду. Или вообще утром приедут, потому что не желают соваться сюда посреди ночи. Вести расследование днем куда безопаснее, а полицейские – люди весьма практичные.

Рейлин фыркнула:

– Да, мы уже так привыкли к разборкам, что никто не станет звонить в полицию, если нет пострадавших… Ладно, я пошла спать.

– О чем ты спрашивала? Про какие события?

– Не обращай внимания. Просто в голову лезут всякие глупости.

– Знаешь, что самое интересное? – задумчиво произнес Билли.

– Что?

– Помнишь перестрелку, которая случилась несколько месяцев назад? Лафферти бегал по дому, стучал ко всем соседям, только… это выглядело так, будто он не помочь хотел, а просто показать, кто здесь главный.

– Да какое там «будто», – отмахнулась Рейлин. – Демонстрация силы, ничем не прикрытая.

– Все остальные сидели по своим углам. Даже не проведали тех, кто рядом.

– Тогда мы еще толком не знали друг друга. Вот и все.

Тут из квартиры Рейлин с недовольным видом выглянула Грейс.

– Ну, ты идешь или как? – спросила девочка, закатила глаза и снова скрылась внутри.

– А по-моему, все дело в ней, – сказал Билли.

Рейлин едва заметно улыбнулась в ответ, шагнула за порог и прикрыла за собой дверь. Билли запер все замки.

Прошел в спальню, присел на кровать.

– Что ж, теперь мы наконец хоть немного поспим, – сказал он вслух.

Его предположение оказалось верным. Но только отчасти.

Задремать удалось после рассвета и то всего минут на двадцать. Стоило Билли провалиться в сон, как на него обрушился целый ураган, поднятый сотнями бьющихся крыльев. Исчезли они так же стремительно, как появились, вспугнутые резким звуком.

Билли открыл глаза и прищурился от дневного света.

– Дайте-ка угадаю, – пробормотал он себе под нос. – Кто-то опять стучит в дверь.

Стук повторился.

– Хочу, чтобы все стало как раньше, – вздохнул Билли.

Грейс крикнула с лестничной площадки:

– Билли, это я! Если ты еще в кровати, то можешь не вылезать, я просто хотела сказать, что сегодня приду поздно, потому что Фелипе отведет меня в салон к Рейлин, а потом мы с ней вместе поедем в магазин за туфлями!

– Ладно, – крикнул Билли, – я так и подумал.

– Жалко, что ты не можешь пойти с нами. Я же не знаю, как выбрать самые хорошие…

– Ты и сама справишься. Просто скажи продавцу, на какую сумму вы рассчитываете, и он подберет что-нибудь подходящее.

– А если продавец будет девушкой?

Билли вздохнул.

– Значит, подбирать туфли будет не он, а она.

Из-за двери донесся голос Рейлин:

– Билли, я тоже тут – хотела убедиться, что ты все слышал!

– Спасибо!

– Можешь спать дальше.

– Непременно, – ответил он.

Но, разумеется, больше не сомкнул глаз.

– Сейчас покажу, что мы купили! – объявила Грейс, едва перешагнув через порог. – Они совершенно замечательные, надеюсь, тебе тоже понравятся! Продавец сказал, что это очень хорошие туфли, тем более за такую цену. Они с распродажи: раньше стоили больше сотни долларов, представляешь? Если бы не скидка, мне бы на них не хватило! – Прежде чем Билли успел ответить, Грейс продолжила: – Я беспокоюсь за мистера Лафферти. Вчера его не было дома, и сегодня утром, и сейчас тоже – я только что ходила проверять! Почему его нет так долго? Куда он мог уйти?

– Хм, – ответил Билли.

Повисла тишина. В голове у Билли крутились смутные идеи и предположения.

– Билли, не спи! Ты не ответил ни на один из моих вопросов.

– Извини, задумался.

– О чем?

– Ни о чем. Ерунда всякая.

– Билли Блеск, с каких это пор ты стал вруном?

– Ладно, твоя взяла. Я тоже слегка тревожусь из-за мистера Лафферти.

– Он же тебе не нравится!

– Не нравится. Думаю, с ним все будет в порядке, – сказал Билли, хотя не испытывал особой уверенности на этот счет. – Ну что, покажешь обновку?

– Угадай, кто подарил мне сертификат?

– Ты уже выяснила?

– Ага. Догадайся!

– Сдаюсь.

– Мистер Лафферти!

– Но его же не было дома?

– Не было.

– Тогда как ты узнала, что сертификат от него?

– Продавец в магазине рассказал. Кстати, ты был прав: там действительно работает парень, а не девушка… В общем, сертификат купил мистер Лафферти. Вот прямо вчера и купил. Продавец его запомнил: сказал, что это был мужчина в возрасте, хоть и не совсем старик, очень ворчливый и грубый.

– Да, и вправду похоже на мистера Лафферти, – подтвердил Билли.

– Закрой глаза, сейчас достану туфли!

Билли послушно зажмурился. Его мысли невольно вернулись к прошлой ночи, когда Рейлин спросила: «Тебе не кажется, что между этими двумя событиями есть какая-то связь?» Теперь он понял, что она имела в виду. Подарочный сертификат и выстрел. Наверное, он и сам подозревал нечто подобное.

Но тут Билли почувствовал прямо у себя под носом запах новых кожаных туфель.

– Открывай!

Билли открыл глаза. И сразу растаял.

– Черные! – объявила Грейс. – Как думаешь, черные туфли – это хорошо?

– Это просто отлично! Можно надеть с любым костюмом.

– Ага, продавец сказал то же самое. А еще у них крепленый нос!

– Крепленый?..

– Что-то типа того.

– Может, укрепленный?

– Наверное. Продавец сказал, что у них… Забыла слово. Что-то полезное.

– Хорошая устойчивость?

– Ну. А еще он сказал, что звук можно менять, позвонче и потише. Правда, я не знаю, как это делается… покажешь? У них там были и другие ботинки, с широкими завязками – знаешь, вроде ленточек? – но я решила, что надо брать со шнурками, как у тебя. Да и вообще, те ботинки продавались без скидки, а эти на самом деле стоят гораздо дороже. Нравится?

– Очень.

Билли глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом кожи. Голова приятно закружилась, внутри все дрожало и таяло.

«Сегодня мы узнали кое-что новенькое, – подумал он. – Сегодня мы узнали, что первая пара танцевальных туфель – это настоящее чудо. Всегда, даже если туфли не твои».

Он наконец поднял глаза и увидел стоящую на пороге Рейлин.

– По-моему, нужно позвонить домовладельцу, – сказал ей Билли. – Пусть проверит… как идут дела.

– Да, дела…. – вздохнула Рейлин. – Я тоже волнуюсь из-за этих дел.

 

Глава 12. Грейс

Грейс опять решила заглянуть к мистеру Лафферти – вдруг все-таки удастся с ним поговорить? – но столкнулась на лестнице с каким-то незнакомым мужчиной. Высокий, толстый, в рабочем комбинезоне и с незажженной сигарой в зубах. И хорошо, что незажженной, – Грейс терпеть не могла сигарный дым. Незнакомец разговаривал с Фелипе, который стоял в дверях своей квартиры.

Грейс слышала обрывки фраз, пока поднималась со своего этажа.

– …половицы, наверное, придется поднять. Или просто вырежем кусок и поставим заплатку, все равно сверху надо укладывать новый ковер, так что тут можно особо не беспокоиться. Еще нужно маляра пригласить, чтоб отмыл и перекрасил стену.

– Здрасьте, – сказала Грейс, остановившись за пару ступенек от мужчины в комбинезоне.

– И вам не хворать, юная леди, – сказал незнакомец.

«Странный какой-то, – подумала Грейс. – Кто ж так разговаривает?»

– А вы кто? – спросила она.

– Управдом, – ответил мужчина, как будто это все объясняло.

К счастью, на помощь Грейс пришел Фелипе:

– Каспер присматривает за порядком в нашем здании и делает ремонт. Домовладелец присылает его к нам, если что-нибудь ломается.

Грейс прищурилась и покосилась на Каспера.

– А почему я вас раньше ни разу не видела?

Каспер хохотнул – громко, неприятно – и ответил:

– Видать, ничего не ломалось.

– Серьезно? Да здесь весь дом переломанный.

Каспер перестал улыбаться.

Как раз в этот момент Грейс заметила, что дверь в квартиру мистера Лафферти слегка приоткрыта.

– Мистер Лафферти пришел домой! Пойду скажу ему спасибо!

Все случилось очень быстро – она сама не поняла, как оказалась на руках у Фелипе, дрыгая ногами в воздухе. Сосед коротко проронил:

– Нет.

– Держи ее! – запоздало скомандовал управдом. – Не пускай в квартиру, а то потом месяц будет кошмарами мучиться. Там еще и грязища, сплошная антисанитария! Надо профессиональных чистильщиков вызывать. Эти ребята дорого берут, хозяин лопнет от злости.

Грейс слегка обмякла у Фелипе в руках.

– Почему мне нельзя туда заходить? – спросила она шепотом.

– Мистер Лафферти ушел из жизни, – ответил Фелипе.

– То есть умер?

– Ага.

– А-а…

Снизу донесся громогласный призыв Рейлин: она искала Грейс, потому что девочка вышмыгнула из квартиры, даже не сказав, куда пошла.

– Грейс? Ты где, зайчик?

– Иди-ка сюда и забери ребенка, – крикнул в ответ Каспер, напугав Грейс. – Ей тут делать нечего.

Рейлин вышла на лестницу. Взгляд у нее был настороженный.

– А, это вы, – сказал Каспер. – Я-то думал, ее мать ищет.

Слова Каспера явно пришлись Рейлин не по вкусу, но она ничего не ответила. Решительно подошла к Фелипе, забрала у него Грейс и крепко прижала к себе.

– Все оказалось ровно так, как вы думали, – сказал Каспер. – Вся эта… история с Лафферти. Спасибо, что позвонили. Неделя могла пройти, и никто бы не заметил. Там сейчас такое творится – просто жуть. Страшно представить, что было бы через несколько дней.

– Пойдем, Грейс, – сказала Рейлин. – Пойдем домой.

– Ты знала, – объявила Грейс.

Она сидела на кухне у Рейлин и пила молоко, периодически поглядывая на потолок.

– Нет. Не знала, только подозрения мелькали.

– И ничего мне не сказала.

– Потому что это были всего лишь догадки. Не хотела расстраивать тебя по пустякам.

– Зато теперь я сильно расстроена, – сказала Грейс.

– Знаю, милая. Мы все расстроены.

– Он же тебе совсем не нравился!

– Не нравился. Но такого конца никому не пожелаешь.

– Почему он так поступил?..

– Трудно сказать. Я ведь его почти не знала.

– А сама как считаешь? Почему?

Рейлин вздохнула.

– Наверное, он был несчастен. Если человек злой, значит, ему плохо.

– Со мной-то он был добрый, – возразила Грейс.

Ответа она не получила. Наверное, ответы тут ни к чему. Случилось то, что случилось, и поздно искать объяснения.

– Он помог мне целых три раза. Это же очень много?

Рейлин сидела глубоко задумавшись. Последняя фраза Грейс заставила ее встряхнуться.

– Три? – переспросила она.

Но Грейс уже перескочила на другую тему.

– Нужно устроить собрание.

– Какое собрание?

– Общее. Для тебя, для меня, для Билли и Фелипе.

– Что за собрание? Зачем?

– Собрания для того и нужны, чтобы рассказать всем, зачем они собрались. Пойду позову Фелипе.

Она бросилась к двери, однако Рейлин сказала ей вслед:

– Не поднимайся туда, Грейс. Крикни с лестницы.

– Да поняла я, поняла, – нетерпеливо отмахнулась Грейс. Можно подумать, она сама не знала, как надо себя вести.

– Подожди… Ты сказала, что мистер Лафферти помог тебе целых три раза. Я знаю только про два.

Грейс глубоко вздохнула: как же трудно с этими взрослыми, постоянно приходится объяснять самое очевидное!

– Танцевальная площадка, – сказала она, отгибая один палец. – Чечеточные туфли. – Второй палец. – А еще он объяснил, что мы делаем маме хуже. Видишь, три! Теперь можно позвать Фелипе?

Ответа она ждать не стала.

Выбежала на лестницу и крикнула во весь голос – громче, чем самые громкие крикуны в округе. Обычно Грейс приходилось держать себя в ежовых рукавицах и стыдливо скрывать свой талант, но иногда все-таки появлялся повод его показать. Вот как сейчас.

– Фелипе! Спускайся! У нас тут собрание.

Потом она постучалась к Билли.

– Это Грейс.

Дверь сразу распахнулась. На этот раз Билли даже не вспомнил про цепочку.

– Ты слышал, что случилось с мистером Лафферти?

– Нет. Но я беспокоился.

– И ты туда же… Почему мне никто ничего не сказал?

– Мы не знали, что случилось. Просто беспокоились.

– Рейлин тоже так говорит. В общем, слушай – у нас сейчас собрание.

– Я знаю.

– Откуда?

– Грейс, ты только что оповестила о нем всю улицу. Даже тех, кто случайно проезжал мимо. А что, собрание будет проходить у меня? Тогда почему никто не спросил разрешения?

– Где хочешь, там и проведем… Ой, точно. Извини, я забыла.

– Ясно. Что ж, я не возражаю, собирайтесь, где удобно. Но если ты желаешь, чтобы твой покорный слуга тоже был в числе присутствующих, выбор совсем невелик.

– А? – переспросила Грейс.

Рейлин подошла к девочке и пояснила:

– Билли говорит, что если ты его приглашаешь, то собрание должно проходить у него дома.

– Конечно, я его приглашаю!

– Значит, вариант у нас один, – ответил Билли. Грейс закатила глаза, и Билли настойчиво повторил: – Собираемся у меня.

– Спасибо, Рейлин мне уже объяснила.

Пока они препирались, Фелипе успел спуститься на первый этаж, так что Билли просто открыл дверь, запуская всех внутрь. Точнее, почти всех. Перед тем как шагнуть за порог, Грейс обернулась и увидела миссис Хинман, наблюдавшую за ними с лестницы.

– Здрасьте, миссис Хинман! – сказала она и начала было закрывать за собой дверь, но миссис Хинман ее окликнула:

– Подожди-ка! Что за собрание?

– Ой, извините, миссис Хинман, это только для нас. Только для тех, кто присматривает за мной.

– За тобой присматривает столько народу? – Миссис Хинман сделала пару шагов вперед, пытаясь заглянуть в квартиру.

– Ага. Но вы-то не присматриваете!

И Грейс закрыла дверь. Правда, она успела заметить, что вид у миссис Хинман слегка обиженный. Раздумывать над этим фактом было некогда.

Билли примостился на самом краю дивана – еще чуть-чуть и свалится, а Фелипе стоял у порога, скрестив руки на груди. И только Рейлин выглядела относительно спокойной: уселась в большое кресло, закинула ногу на ногу и с любопытством ждала продолжения.

– Ну вот. – Грейс встала в центре комнаты, вся из себя взрослая и серьезная. – Мы с вами собрались здесь, чтобы обсудить… Ой, опять забыла слово! Что там говорил мистер Лафферти? Про мою маму?

– Что мы занимаемся попустительством, – подсказал Билли.

– Да! Вот поэтому мы здесь и собрались. Надо прекратить заниматься попустительством, иначе мама никогда не исправится. А я очень хочу, чтобы ей стало лучше. Не обижайтесь, вы все замечательные, но она… она все-таки моя мама.

Билли, Рейлин и Фелипе переглянулись.

– Даже не знаю, – ответила Рейлин. – Что тут можно сделать?

– А по-твоему, для чего нужно собрание? Сейчас и придумаем! – Грейс начинала сердиться.

– Мне кажется, Рейлин имеет в виду, – вставил Билли, – что от нас здесь ничего не зависит.

После его слов в комнате повисла напряженная тишина. «Ну и пусть себе висит», – подумала Грейс и решила, что сдаваться еще рано. В конце концов, речь идет о маме.

– Мистер Лафферти сказал, что она могла бы исправиться, если бы боялась меня потерять.

Рейлин враз помрачнела, словно увидела за спиной Грейс огромное косматое чудище с кровожадным оскалом и острыми когтями.

– Господи, Грейс, что ты такое говоришь! Ты даже представить себе не можешь, какой это кошмар, когда социальные службы забирают ребенка!

– Я не хочу, чтобы меня забирали социальные службы! – ответила Грейс, хотя не очень хорошо понимала, что это значит. – Но почему бы нам самим не забрать меня от мамы?

Снова тишина.

Билли промолвил:

– Мы тебя не совсем понимаем.

– Давайте скажем ей, что она меня больше не увидит, пока не завяжет с наркотиками?

И снова тишина, на этот раз прерываемая осторожным покашливанием и смущенными вздохами.

– У этого плана есть пара недостатков, – произнесла Рейлин.

– Например?

– Во-первых, она и так видит тебя всего лишь час в день, и ее все устраивает. Во-вторых, полиция может арестовать нас за похищение.

– Мне нельзя в тюрьму, – сказал Билли. – Категорически.

– Такое преступление скорее повесят на меня, а не на вас двоих, – добавил Фелипе.

– Конечно, копы будут просто в восторге от моего цвета кожи, – фыркнула Рейлин.

– Ребята, ну послушайте! Это моя идея, не ваша. Никуда вы меня не забирали. Просто присматривали за мной вместо мамы. Она не станет звонить копам, потому что они сразу поймут, что имеют дело с наркоманкой. Так что сначала ей придется привести себя в человеческий вид и избавиться от наркотиков. А если она бросит наркотики, ей не нужно будет никуда звонить, потому что я просто вернусь домой.

– Хм-м, – сказала Рейлин.

– А если она все равно позвонит? – спросил Билли. – Такие люди могут действовать нелогично.

– Тогда полицейские спросят меня. Скажут: «Тебя забрали от мамы?» А я отвечу: «Нет-нет, что вы, просто я не могу находиться рядом, когда она под кайфом. То есть круглые сутки». Чистая правда, сами знаете. Скажу, что напросилась пожить у вас, а вы мне разрешили – ненадолго, пока мама не придет в себя. Это же не преступление?

– Не знаю, – сказал Билли, обкусывая ноготь на среднем пальце.

– И я не знаю, – сказал Фелипе.

Но Рейлин считала иначе.

– А недурная идея. Я готова рискнуть. Социальным работникам уже известно, что я присматриваю за девочкой, а про вас двоих им знать необязательно. Я сейчас поговорю с мамой Грейс, сообщу, что у нее есть три варианта: отдать Грейс социальным работникам, отдать ее нам – или взять себя в руки. А если она все равно вызовет полицию, я просто скажу, что Грейс отказалась идти домой, и я разрешила девочке переночевать у меня.

– Ничего себе, – сказал Билли. – Никогда не участвовал в заговоре о похищении человека.

– Это не похищение! – Грейс едва не закричала. – Я сама все придумала!

– Так, хватит разговоров, – отрезала Рейлин. – Схожу-ка я к твоей маме.

Она решительно вышла из квартиры.

Грейс села на диван рядом с Билли, который уже успел перейти к большому пальцу, и шлепнула его по руке.

– Ай!

– Перестань грызть ногти.

– Мне больно, зачем дерешься?

– Ты сам себе делаешь больно. Посмотри на свои руки.

С подвального этажа донесся стук, и все замолчали.

Ответа не было.

Снова стук, на этот раз громче.

По-прежнему ничего.

– Отлично, – сказал Билли. – Ее родную дочь вот-вот похитят, а она даже пальцем не пошевелит.

Грейс легонько стукнула его и сказала:

– Мама обо всем узнает, Билли. Она же просыпается каждый день, хотя бы ненадолго. Ну, почти каждый день.

Рейлин снова вернулась к ним, измученная и понурая.

– Придется ходить туда, пока не достучусь.

После собрания Грейс поднялась на самый верхний этаж, чтобы поговорить с миссис Хинман. У старушки был слишком расстроенный вид, и Грейс беспокоилась.

Она постучала в дверь и крикнула:

– Миссис Хинман, это Грейс!

Девочка уже успела понять: взрослых надо сразу предупреждать, потому что они постоянно чего-то боялись. Интересно, это только ее соседи такие странные, или все взрослые на свете ведут себя, как чудаки? Грейс не знала, сравнивать было не с чем.

– Иду, милая моя. Подожди-ка минутку.

Миссис Хинман всегда очень долго возилась с замками.

Наконец, расправившись с последней защелкой, она открыла дверь – на лице у старушки застыло встревоженное выражение, будто Грейс могла привести в гости целую банду головорезов.

– Можно зайти?

– Да-да, солнышко.

Грейс прошла в гостиную, а миссис Хинман принялась запирать дверь заново.

– Вы слышали о том, что случилось с мистером Лафферти?

Миссис Хинман покачала головой и неодобрительно поцокала языком.

– Такая трагедия, такое несчастье! Всего пятьдесят шесть. Один как перст. С ним даже его дети видеться не желали. Одиноким людям всегда сочувствуешь, но если от человека все отвернулись, это неспроста. С мистером Лафферти никто и разговаривать не хотел.

– Я с ним разговаривала!

– Это хорошо. Хотя бы перед смертью порадовался. А вот я совсем одна, и винить некого. Мне восемьдесят девять, пережила и мужа, и друзей.

Заперев все замки, миссис Хинман проковыляла на кухню.

– Хочешь соку? Газировки нет.

– Ничего страшного. Газировку мне все равно нельзя.

Она собиралась сказать «Ничего страшного, я к вам ненадолго», но получилось совсем другое. Миссис Хинман жила одна, как мистер Лафферти, хотя по сравнению с ним старушка была вполне дружелюбной. Правда, на фоне мистера Лафферти кто угодно мог показаться дружелюбным.

– Давай налью яблочного.

Грейс ответила:

– Да, спасибо, – и села за кухонный стол. – Пришла извиниться, что не позвала вас на собрание. Я решила, что раз уж вы за мной не присматриваете, вам будет неинтересно. Но если вы вдруг передумали, я совсем не против. Честное слово. Просто раньше вам не хотелось со мной возиться.

– Дело не в желании, – сказала миссис Хинман, поставив перед Грейс стакан с соком. – Силы уже не те. Но недавно мне в голову пришла одна интересная мысль… Куда же я его засунула? Подожди минутку, найду каталог и все расскажу.

Грейс попробовала сок и осталась под глубоким впечатлением:

– Ух ты, как вкусно! Жалко, что у нас дома такого нет.

– Ты всегда можешь заглянуть ко мне на стаканчик… Ага, вот он! Сейчас покажу. Понимаешь, у меня есть старая швейная машинка «Зингер». Стоит, пылится. После смерти мужа я к ней не притрагивалась, хотя раньше шила очень ловко.

Она села напротив Грейс.

– А что вы шили?

– Одежду. Для себя и для Марвина. Посмотри, какие выкройки.

– А что такое выкройка? – Грейс послушно посмотрела в каталог, но так и не поняла, для чего он нужен. Там были нарисованы разные наряды – женские, в основном.

– По выкройке можно сшить платье. Вырезаешь ее на бумаге, прикалываешь к ткани, и сразу становится понятно, как кроить, где сметать и куда вставить молнии.

– А-а, ясно. А зачем вы показываете это мне?

– У тебя, наверное, почти нет красивых платьев: растешь быстро, только успевай одежду менять… А наряжаться-то все равно хочется. Вот я и подумала, что смогу помочь. Для тебя стараюсь, не для себя.

– Можно выбрать отсюда любое платье?

– Какое захочешь.

– А штаны?

– И штаны.

– А топики, чтобы к джинсам подошли? Я из джинсов не вылезаю.

– Здесь есть разная одежда. Посмотрим вместе?

Грейс осталась в гостях у миссис Хинман еще на полтора стакана сока и выбрала себе несколько нарядов.

– Ни за что не угадаешь! – завопила она, сбегая по лестнице навстречу Рейлин.

А потом увидела незнакомую даму.

На даме был надет строгий костюм с темной юбкой, и выглядела она очень важной и деловой. В их доме такие люди бывали редко.

Грейс застыла на месте. Рейлин сказала:

– Грейс, это мисс Катц. Она социальный работник и пришла тебя проведать.

– Так ведь сегодня суббота, – выпалила Грейс, не придумав ничего другого.

– Мы часто навещаем наших подопечных по выходным, – сказала мисс Катц и улыбнулась. Улыбка вышла насквозь фальшивая. – Твоя няня сказала, что ты в гостях у старушки, которая живет на верхнем этаже.

Грейс осторожно подошла поближе: прямой опасности пока не наблюдалось, и надо было вести себя вежливо.

– Да, я ходила к миссис Хинман. Решила, что ей одиноко. У нее никого нет, но она хорошая. Просто старушке уже восемьдесят девять, и она пережила всех своих знакомых.

– Как это мило с твоей стороны, – ответила мисс Катц.

– Представляете, она умеет шить! Разрешила мне полистать каталог с выкройками – такие красивые наряды! Я выбрала несколько штук, и она обещала сшить их для меня. Правда, здорово?

– Очень, – сказала мисс Катц. – Тебе повезло с соседями.

– Ой, они замечательные! Билли учит меня танцевать чечетку, Фелипе – испанскому, а мистер Лафферти купил мне специальную деревянную доску для танцевальной площадки и туфли, но потом он умер. А Рейлин сделала мне стрижку и ногти. Гляньте! – Она показала даме свои руки. – Ой, вот какашка, один отвалился…

– Ничего, приклеим обратно, – сказала Рейлин.

– У тебя замечательная стрижка, – одобрила мисс Катц. – Тебе тут хорошо живется?

– Да, – сказала Грейс. Она очень боялась ляпнуть какую-то глупость.

– Что ж, это радует. Я буду иногда заглядывать к вам и проверять, как у тебя дела.

– А когда заглядывать?

– Как получится.

– Ясно. – Грейс очень хотелось крикнуть «Не надо больше сюда приходить!», но интуиция подсказывала, что так поступать не стоит.

Потом мисс Катц наконец отправилась восвояси. По облегченному выдоху Рейлин стало понятно, что она тоже нервничала.

Дверь в квартиру Билли приоткрылась, и он выглянул на лестницу.

– Все в порядке, – сказала Рейлин. – Ушла.

– Долго же она собиралась нас навестить. Так и умереть можно, не дождавшись помощи.

– Социальные работники, что с них возьмешь. Сначала не дозовешься, потом не отвяжешься.

У Рейлин тряслись руки. Грейс видела такое всего один раз – когда соседка разговаривала по телефону у них с мамой дома. Рейлин вообще было трудно вывести из равновесия; пока что это получалось только у службы опеки.

Когда они вернулись в квартиру, Рейлин включила для девочки телевизор, а сама куда-то ушла. Спустя пару минут Грейс обнаружила ее на кухне: молодая женщина сидела, забившись в угол, прямо на полу. И плакала.

 

Глава 13. Билли

В понедельник Грейс пришла в привычное время – в чечеточных туфлях, но совсем понурая. Набойки звонко прощелкали по истертым половицам в холле, и Билли даже слегка расстроился, когда Грейс ступила на ковер.

Он думал, что девочка сразу кинется к фанерной площадке. Однако Грейс присела на диван рядом с ним и глубоко вздохнула.

– Наверное, сегодня лучше не танцевать.

– Почему?

– Ну, ты даешь, Билли. Человек же умер!

– Ясно. Тогда зачем ты надела туфли?

– Потому что они мне нравятся.

– Понятно.

– Билли, как ты думаешь, из меня получится танцор?

– По-моему, уже получился.

– С чего ты взял?

– Ты танцуешь. Значит, ты танцор.

– Нет, я про настоящего танцора…

– А сейчас какой? Фальшивый?

– Билли, перестань! Ты все прекрасно понял!

Грейс не приняла его шутливый тон и ответила вспышкой злости. Билли попытался стряхнуть обиду, посмеяться и забыть, но слова Грейс задели его за живое. Отмахнуться не вышло.

– Да, я все прекрасно понял. И вот тебе честный ответ. Может быть, получится. Если будешь работать, не жалея сил. Много и усердно. Так стараться, как никогда в жизни не старалась. Ты не прирожденный танцор. Однако можешь добиться своего тренировками.

– А прирожденный танцор – это как?

– Прирожденный танцор – это когда танцуешь, как дышишь, легко и естественно. Когда не столько учишься, сколько оттачиваешь природный талант. Есть и другая категория: рабочие лошадки, трудяги. Им приходится тренироваться круглыми сутками, но рано или поздно они тоже могут достигнуть вершин.

– Ты тоже много тренировался?

– У меня был талант.

– Хм-м, – протянула Грейс. – Значит, одного таланта маловато.

– Прямо на больную мозоль.

– Извини.

– Ничего. Что поделаешь, горькая правда. Упорный труд составляет львиную долю успеха. Иногда усердие может заменить природные способности, но вот природные способности без усердия не стоят выеденного яйца.

– Не поняла, при чем тут львы… Ладно, я уже привыкла к твоим странностям. А вот про лень и талант – непонятно. Ты же не ленился?

– Нет.

– Испугался, значит.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Тебе не кажется, что мистер Лафферти не захотел бы, чтобы ты пропускала тренировки? Даже в такой день.

– Думаешь?

– Он подарил тебе туфли и привез фанеру для танцев.

– Ты прав, конечно. Просто недавно умер человек, и мне сейчас не хочется пускаться в пляс… Ой, нет, погоди-ка. Не обращай внимания на то, что я тут наговорила. Я же рабочая лошадка! Надо идти пахать.

Она осторожно прошаркала по ковру к танцевальной площадке и заняла исходную позицию. Занесла ногу для удара, но не даже не успела ее опустить – с лестницы донесся голос мамы.

– Грейс! Грейс, ты где?

Они с Билли замерли и испуганно переглянулись. Оба прекрасно понимали, что должно было произойти. По пробуждении маму Грейс ждали неприятные известия. И вот этот момент наступил.

Раздался громкий театральный шепот Грейс:

– Говорила же, сегодня неподходящий день для танцев.

– Я позвонила Рейлин на работу, – сообщила Грейс, возвращаясь к Билли. Ключ от квартиры Рейлин теперь тоже болтался у нее на шее.

– Она скоро придет?

– Да, как только сможет. Ей нужно закончить маникюр, а последняя клиентка – ее подруга, так что Рейлин договорится перенести встречу на другое время. А потом сразу домой.

Их разговор прервал голос, донесшийся снаружи: мама Грейс вышла на тротуар перед домом.

– Грейс! Прекрати дурачиться! Иди домой, сейчас же!

Билли хотел притвориться, что не слышит, но получалось с трудом. От его былого актерского мастерства ничего не осталось. Он покосился на Грейс: кажется, девочке тоже было плохо. Вот-вот расплачется.

– Грейс! – снова крикнула мама.

У Билли под ребрами натянулась тугая струна, будто мама Грейс своим криком отобрала у него все тепло, оставив взамен звенящую пустоту. Напряжение заполнило каждую клеточку тела и вытеснило из сердца Билли последние счастливые воспоминания. А у него и так их было кот наплакал.

«Ну все, отступать некуда, – подумал он. – Теперь мы похитители».

Билли вспомнил про крылья. Широкие белые крылья, рассекающие воздух. Наступит ночь, и крылья окружат его со всех сторон. Никуда не деться, пора бы уже привыкнуть.

– Что ты сказала Рейлин? – прошептал Билли, хотя мама Грейс не могла их услышать.

– Что мама проснулась… совсем проснулась… и что с ней надо поговорить.

– Грейс! – Теперь крик донесся издалека, отчетливый и резкий.

Билли с Грейс вздрогнули одновременно.

– Похоже, она испугалась, – сказал Билли.

– Так странно – все слышать и не отвечать. Очень странно… Очень…

Билли терпеливо ждал, пока она закончит фразу. Ждал, сколько позволяли нервы. А потом осторожно уточнил:

– Слово не подберешь?

– Неправильно. Неправильно все это. Однако мы решили на собрании, что иначе нельзя, да? Мы же поступаем верно? Хуже не будет?

– Пока ясно только одно: до сих пор все шло наперекосяк. С этим были согласны все, даже покойный мистер Лафферти, который вообще никогда ни с чем не соглашался. Поэтому мы решили поступить по-другому, и теперь есть шанс на удачный исход.

– Да, точно. Спасибо, что напомнил.

Ее голосок по-прежнему звучал неуверенно. И вид был совсем издерганный.

– Ты как, малышка?

– Не ожидала, что… Одно дело – планировать, а другое – когда взаправду.

– В жизни так бывает всегда, – вздохнул Билли.

Примерно через двадцать минут на тротуар, ведущий к дому, стремительно вышла Рейлин.

– Рекордное время, – заметил Билли.

– Шутишь, что ли? – отозвалась Грейс. – Ее целую вечность не было.

Они лежали на животах прямо на ковре в гостиной и наблюдали за происходящим сквозь раздвижную стеклянную дверь.

– До ее работы идти минут пятнадцать. Рейлин примчалась почти сразу после твоего звонка.

– А у меня такое чувство, будто целый год прошел.

– Всего двадцать минут.

– Серьезно? Двадцать минут? Ты засекал?

– Мне отсюда часы видно.

– А почему эти двадцать минут тянулись так долго?!

– Философский вопрос.

– То есть, ты не знаешь?

– Ну, в общем, да.

– Эх, жаль, что мама куда-то ушла. Рейлин торопилась, бежала с работы, а мама ищет меня по всей округе, и непонятно, когда обратно вернется.

Наверное, Грейс хотела пожаловаться на неудачное стечение обстоятельств, но в голосе все-таки проскользнула нотка облегчения.

Билли сказал:

– Посмотри-ка туда, малышка.

Портить ей настроение не хотелось, однако промолчать Билли не мог. К тому же, она бы сама все скоро увидела.

Мама Грейс шагала по тротуару навстречу Рейлин, и выглядело все так, будто они обречены столкнуться друг с другом на дорожке перед крыльцом.

– Вот дерьмо! – выпалила Грейс и тут же зажала себе рот ладонью.

– Только сегодня и только у нас, самые низкие цены на ругательства! – прокомментировал Билли.

– Странный ты все-таки.

Потом они оба замолчали и принялись смотреть во все глаза.

Со стороны могло показаться, что ничего особенного не происходит. Рейлин подпирала бока руками, спокойная и невозмутимая, хотя Билли прекрасно знал цену такому спокойствию. Мама Грейс была на целую голову ниже соседки и поэтому постоянно расправляла плечи, стараясь выглядеть внушительней. Свои длинные волосы она постоянно отбрасывала назад. Наверное, нервный тик.

Женщины стояли слишком далеко от наблюдательного поста, который занимали Билли с Грейс: выражения лиц не разглядеть, как ты ни старайся.

– Она в бешенстве, – благоговейно прошептала Грейс.

– Ты про маму?

– А про кого же еще?

– Между прочим, там два человека.

– Да, но маме-то сейчас такое приходится слушать… жуть!

– Ты что-то рассмотрела? Или просто догадываешься?

– Так видно же! Видно по тому, как она стоит. Я все ее жесты наизусть знаю. Сейчас она злится, ни с чем не перепутаешь.

Как раз в это мгновение мама Грейс отвернулась от Рейлин и стремительно промаршировала к дому.

– Ой, кажется, ты права, – прошептал Билли. – В бешенстве.

– Зря мы это затеяли.

– Рубикон перейден.

– Билли, говори по-человечески!

– Поздно, уже ничего не поделаешь.

Дверь в подъезд распахнулась с таким грохотом, что Билли с Грейс подскочили на месте.

– Грейс! – закричала мама.

Изо всех сил закричала. Что есть мочи.

Грейс заплакала:

– Не могу больше!

Билли обнял девочку и притянул поближе к себе, а ее мама продолжала кричать:

– Грейс! Солнышко, не надо так! Ты же меня любишь? Ты же знаешь, что я тебя тоже люблю. Знаешь ведь?

Грейс заплакала еще горше, почти беззвучно.

– Грейс! Ты ведь не бросишь меня, милая?

– Напомни еще раз, – прошептала Грейс. – Напомни еще раз, почему мы решили, что это хорошая идея?

– Грейс, я обещаю, все наладится! Все будет хорошо!

– Она обещает, – прошептала Грейс отчаянно, хватаясь за последнюю соломинку.

– Если твоя мама исправится, то все действительно будет хорошо. Но сначала надо, чтобы она хоть что-то сделала. Одних обещаний мало.

– Почему?

– Потому что их слишком легко нарушить.

– Ох, зачем же мы так…

– Если страх потерять тебя не заставит твою маму вернуться к трезвому образу жизни, то больше ничего не поможет.

– Трезвость – это про алкоголиков. А у наркоманов зависимость, – поправила его Грейс, всхлипывая.

– Какая разница. Мы хотим, чтобы она вылечилась. Ради этого и заварили кашу.

– Да. Но получается какая-то ерунда. Я и не думала, что будет так плохо!

– Грейс!!!

Теперь это был уже не крик, а настоящий рев. Отчаянный призыв человека, у которого не осталось выбора. Билли вспомнил Стэнли Ковальски из пьесы «Трамвай „Желание“», как он кричал, стоя в разорванной майке под окном своей жены Стеллы. Билли ревел это имя на сцене каждый вечер, три месяца подряд – тогда ему было всего двадцать два.

Крик прокатился оглушительной волной. Билли ощутил чужую боль, молнией прошившую Грейс и его самого.

Потом на нижнем этаже громко захлопнулась дверь.

Грейс продолжала плакать.

Рейлин пришла к ним в полшестого, как будто и не отлучалась с работы пораньше. Билли узнал ее фирменный стук: раз, два, три, пауза, четыре… Тихий, едва слышный.

Прошел к двери, впустил Рейлин внутрь. Потом указал на диван, где растянулась Грейс, слегка посапывавшая и пускавшая слюни во сне.

– Неожиданный поворот, – сказала Рейлин, пока Билли привычно запирал замки.

– Так и заснула в слезах, – пояснил Билли. – Лежала и плакала больше часа. Израсходовала целую коробку бумажных платочков. А потом, видимо, силы закончились.

Рейлин присела на край диван и осторожно погладила Грейс по голове.

– Бедняжка… Раз уж она спит, то, может, не станем будить?.. Просто я хотела попросить: пусть она останется у тебя подольше. Не волнуйся, только на сегодня, в качестве исключения. Сам понимаешь…

– Н-нет, не понимаю. Даже не догадываюсь, что ты хочешь сказать.

– На всякий случай. Вдруг ее мама все-таки вызовет полицию.

Билли опустился на диван рядом с Рейлин, задев ногу девочки. Грейс даже не пошевелилась.

– То есть, если здесь появятся копы, то ты заявишь, что слыхом ни о чем не слыхивала?

– В такой формулировке как-то неприятно это звучит.

– В такой формулировке это звучит как уголовно наказуемое преступление. Раньше ты планировала сказать полиции, что присматриваешь за Грейс, и девочка просто не захотела возвращаться домой.

– Уголовно наказуемое?! И как у тебя язык поворачивается… – вскинулась Рейлин. – Ты прав. Не знаю, что на меня нашло. Тяжелый денек выдался.

– Много всего навалилось, – кивнул Билли.

Рейлин встала, подняла Грейс с дивана и осторожно взвалила девочку себе на плечо. Грейс безвольно повисла на ней, так и не проснувшись.

– Что ты сказала ее маме? – спросил Билли, разрываясь между страхом и любопытством.

– Ровно то, о чем мы договаривались.

– И что она ответила?

– У нее нашлась для меня пара ласковых слов. Сказала, что не верит, будто Грейс сама все это придумала. Надеюсь, теперь до нее наконец дойдет.

Рейлин с Грейс на руках повернулась к двери, и Билли кинулся отпирать замки.

– Думаешь, мы поступаем правильно?

– Не знаю, Билли. Остается только надеяться.

Рейлин осторожно выглянула наружу и осмотрелась, прежде чем выйти на лестничную площадку.

Билли проводил их взглядом. Потом снова запер дверь.

Всю ночь он просидел перед телевизором, пересматривая старые фильмы. Лишь бы не слушать, как бьются крылья. Где-то полпятого утра, на середине «Завтрака у Тиффани», сон все-таки его одолел. Крылья только этого и ждали.

 

Глава 14. Грейс

В следующее воскресенье Грейс отправилась повидать Фелипе и передать ему новости от Рейлин. Уже подойдя к его порогу, она вдруг заметила, что дверь в квартиру мистера Лафферти открыта нараспашку.

Конечно, лучше бы пройти мимо – в прошлый, когда она попыталась туда заглянуть, поднялся страшный переполох, – однако новость, предназначенная Фелипе, была уже напрочь забыта. Выбора не осталось.

Грейс замерла и напряженно прислушалась, стараясь определить, есть ли кто внутри квартиры. Там громко чихнули, и она подпрыгнула от неожиданности.

Она осторожно прощелкала к открытой двери (Грейс опять надела свои чечеточные туфли, очень уж они ей нравились), готовая к любой неожиданности. Мужчина в джинсах и красном свитере сидел на небольшом табурете перед бюро и перебирал бумажки.

Грейс старалась вести себя очень тихо, но он все равно услышал ее и поднял голову.

– Привет.

– Здрасьте, – ответила Грейс. Получилось на удивление тихо. Наверно, ей было немного не по себе.

– Ты здесь живешь?

– Ага. Раньше жила на нижнем этаже с мамой, но сейчас пришлось переехать, потому что она… плохо себя чувствует. Так что я вроде как живу у Рейлин в квартире «B». А вы кто?

– Питер Лафферти. Я только сегодня утром прилетел. Нужно разобрать отцовские вещи… хотя что тут разбирать. И дела уладить.

– Какие дела?

Он посмотрел на Грейс, будто в нерешительности. Грейс не поняла, из-за чего вышла заминка, но про себя решила, что глаза у гостя хорошие. Зеленые.

– Надо разобраться, не оставил ли он указаний. Похороны или кремация. Такие вот дела.

– Ясно, – сказала Грейс.

– Ты была знакома с моим отцом?

– Ага. Он мне очень помог. Целых три раза всего за несколько дней.

Сын мистера Лафферти снова вскинул на нее глаза. На этот раз он выглядел куда более заинтересованным. Грейс всмотрелась в лицо гостя и пришла к выводу, что его что-то сильно зацепило.

– Так ты моего отца хорошо знала?

– Нет, не то чтобы хорошо. Просто он был очень добр ко мне.

– А ты не… – начал Питер Лафферти и замолчал.

– Что я не? – уточнила Грейс, быстро потеряв терпение.

– Ты не оставалась с ним одна надолго?

– Нет, а что?

– Просто интересно.

Он снова принялся перебирать папки в бюро.

– Все говорят, что он был злющий, но со мной он был довольно милый. Мне кажется, мистер Лафферти просто не любил людей, а вот дети ему нравились.

– Можно и так сказать, – фыркнул Питер, будто Грейс ляпнула что-то забавное.

Она не могла придумать, как еще поддержать разговор, а Питер молча возился с бумажками. Повисла тишина.

Грейс осмотрелась по сторонам. Она никогда не была у мистера Лафферти дома. Вокруг царил порядок, даже ковер на полу был совсем новый. А в остальных квартирах ковры лежали старые и изрядно потертые.

– Какой славный новенький коврик! – Едва выпалив комплимент, Грейс вспомнила, как тот вредный управдом, Каспер, рассуждал о половицах, которые придется поднять, и о новом ковре. Ох, кто же ее за язык-то тянул… – Извините, – сказала она. – Не обращайте внимание. Я только что вспомнила, почему здесь новый ковер.

Питер даже не поднял головы, так что Грейс не знала, расстроился он или нет. Она прислонилась к дверному косяку и снова уставилась на гостя, хотя тот продолжал заниматься своими делами.

Спустя пару минут Питер снова оглушительно чихнул.

– Будьте здоровы! – сказала Грейс.

Он удивленно посмотрел на нее, словно пожелание здоровья было чем-то из ряда вон выходящим.

– Спасибо. – Он вытащил из кармана большой белый платок и высморкался.

– Сочувствую. Простуда – противная штука, – сказала Грейс. Ей хотелось поговорить с ним, но подходящие темы как назло не шли на ум.

– Аллергия.

– А на что?

– На пыльцу, но сейчас зима. На плесень. На кошек, но отец не стал бы заводить кошку, так что, наверное, это из-за плесени.

– Как вы думаете, почему он так поступил? – спросила Грейс.

Вопрос прозвучал неожиданно и, кажется, одинаково удивил их обоих.

Несколько мгновений Питер смотрел ей прямо в глаза. Потом сказал:

– Может, зайдешь?

– Ага.

Грейс осторожно прошла в гостиную, опасаясь наступить куда-то не туда, будто на полу был очерчен невидимый круг, нарушать который нельзя. Она присела на краешек дивана.

– Извините за грубый вопрос. Миссис Хинман сказала, что у мистера Лафферти были дети, но никто из них с ним не общался.

Питер вздохнул. Взрослые всегда так вздыхают, когда не могут решить, что надо рассказать, а о чем умолчать.

– Странно обсуждать эту тему вслух.

– Извините.

– Ничего. Раз уж ты и так много про нас знаешь… У меня три брата и две сестры. Всего шестеро, и никто из нас с отцом не разговаривал. Ровно так, как тебе и сказали. Больше десяти лет, ни словечка. Я один ему изредка звонил, но несколько недель назад он перегнул палку, и я тоже перестал с ним общаться. Вот, собственно, и все.

Питер снова громко чихнул.

– Плесень, – сказала Грейс.

– Ну, не знаю. Чихается так, будто рядом сидит кошка.

– По-моему, у мистера Лафферти не было кошки.

– Вот и я так думаю. А что насчет соседей напротив?

– Там живет один Фелипе. И у него нет кота. В этом здании вообще никто не держит кошек. По-моему, это запрещено. Думаете, мистер Лафферти так поступил, потому что вы перестали с ним разговаривать?

Питер вздохнул и закрыл ящик бюро.

– Не знаю. Просто он остался совсем один.

Между ними снова повисла тишина, и Грейс вдруг почувствовала, что ей удалось поймать за хвост одну важную мысль, которая раньше ускользала сквозь пальцы. Теперь она точно знала, что было не так со всеми вокруг. Ей даже стало жутковато от такого открытия.

– Так вот оно что! – вскрикнула она.

– Ты о чем?

– Не обращайте внимания. Я только что поняла одну важную вещь. Очень-очень важную. Вы мне помогли.

– Знаешь, я бы хотел поговорить с тобой еще немножко. Спросить, откуда ты знала моего отца… Но сначала мне нужно в ванную. Подожди минутку.

Грейс осталась сидеть на месте, а Питер направился в уборную. Через некоторое время она услышала приглушенное восклицание:

– Господи!

– Что там такое?

– Угадай, что я тут нашел!

– Сдаюсь. Что?

Он не ответил. Вышел из ванной с широкой пластиковой коробкой в руках. Коробка была с невысокими бортиками и без крышки. От нее дурно пахло. Как в подворотне, где написал какой-то бродяга.

– Что это такое? – спросила Грейс.

– Это лоток.

– А зачем он нужен?

– Для кошачьего туалета.

– Котик, ко-отик, кис-кис-кис, – тихонько позвала Грейс.

Кот обнаружился под кроватью. Он смотрел на Грейс красивыми желтыми глазищами и наотрез отказывался вылезать из укрытия.

– Какой ты хороший! – сказала она. – Цветные кляксы прямо на мордочке, мне нравится.

Кот был пятнистый – белый, черный и золотисто-рыжий; Грейс уже почти вспомнила, как называется эта окраска, но слово опять выскочило из головы.

– Испугался, бедненький? – спросила она. – Конечно, испугался, ты же меня не знаешь, но ведь есть-то тебе тоже хочется. Тебя несколько дней никто не кормил. И не притворяйся, что не голодный, меня так просто не проведешь. Питер! Не поищешь какую-нибудь кошачью еду?

– Чтобы проверить, мне придется снова зайти в квартиру, – крикнул Питер с лестничной площадки.

– Ну пожа-алуйста!

Пока они ждали еду, Грейс снова принялась нашептывать коту ласковые глупости.

Спустя некоторое время Питер зашел в спальню, зажимая нос и рот платком, как защитной маской; в руках у него была вскрытая банка с консервированным лососем.

– О, отлично! – сказала Грейс. – Ради этого он точно к нам вылезет!

Примерно час спустя Грейс стояла перед дверью Рейлин, прижимая к груди мурлычущего кота. Он то и дело норовил потереться головой о ее подбородок.

Девочка осторожно постучала, стараясь не потревожить свою ношу.

Рейлин крикнула через дверь: «Кто там?» – но Грейс побоялась крикнуть в ответ, потому что доверие кота ей удалось заслужить совсем недавно. Доверие перепуганного животного – хрупкая вещь, обращаться с ним надо бережно.

Через минуту Рейлин все-таки открыла дверь. Очень осторожно.

– А, так это ты… Господи, Грейс! Что это такое?

– Это мой кот.

– Твой кот?!

– Да. Теперь мой.

– Вот уж не знаю, где ты собираешься его держать. Сюда я его не пущу. Только не в свою квартиру.

– Но он…

– Грейс! У меня аллергия на кошек.

– Что, и у тебя тоже?

– Что значит у меня тоже? У кого еще аллергия на кошек?

– У Питера, сына мистера Лафферти. Поэтому мне и пришлось забрать кота: у Питера аллергия, а домой ему нужно лететь на самолете. Ты уверена, что коту нельзя здесь пожить?

– Грейс, у меня случится отек гортани, и я задохнусь.

– Ясно. Тогда придется спросить у Билли.

– Как насчет Фелипе?

– А чем тебя Билли не устраивает?

– Ты же знаешь, он не любит перемены.

– Я все слышу, – сказал Билли.

Грейс обернулась: Билли выглядывал из-за приоткрытой двери, почти уткнувшись носом в цепочку.

– Извини, – сказала Рейлин, – просто… Я неправа?

– Смотря о чем идет речь.

Грейс сказала:

– Можно мой кот пока что поживет у тебя?

– Хм-м, – произнес Билли из-за цепочки. – Наверное, лучше спросить Фелипе.

– А я говорила, – сказала Рейлин.

– Ты же все время дома, – затянула Грейс жалобным голосом. – Ты все время дома и сможешь за ним присматривать. А Фелипе работает. Мистеру Лафферти будет одиноко и страшно.

Билли посмотрел куда-то над головой Грейс. Девочка обернулась на Рейлин: ага, переглядываются. Взрослые часто так делают, если не могут решить, кому вести неприятный разговор с ребенком.

– Милая, – сказала Рейлин, – мистер Лафферти умер.

– Не тот мистер Лафферти, который человек, а тот мистер Лафферти, который кот.

– Ты назвала кота мистер Лафферти? – изумился Билли.

– Да, – гордо ответила Грейс.

– Тебе не кажется, что это немного странно?

– А что тут такого?

– Кота зовут так же, как мистера Лафферти.

– Но он умер! – Грейс приходилось объяснять очевидные вещи. – Вы сами только что мне об этом напомнили, будто такое можно забыть. Сейчас остался только один мистер Лафферти.

– Пойду-ка я к себе. Пока гортань не отекла, – сказала Рейлин.

Грейс обернулась к Билли.

– Можно я к тебе зайду? Пожалуйста. То есть не я, а мы. Можно мы зайдем?

Билли глубоко вздохнул. Очень глубоко и очень громко. Прямо-таки напоказ. Однако потом все же снял цепочку и впустил их – в чем, в чем, а в этом Грейс почти не сомневалась. С самого начала было понятно, что Билли громко вздохнет, но потом все равно уступит.

Она села на диван и прижалась ухом к боку мистера Лафферти, слушая мурлыканье.

– Знаешь, он еще ни разу не замолчал. Как вылез из-под кровати мистера Лафферти, как начал мурлыкать, так и продолжает. А если приложить к нему ухо, то вообще здорово получается. Как будто моторчик тарахтит. Послушаешь, и в животе сразу тепло-тепло, прямо насквозь пробирает. Хочешь попробовать? Спорим, тебе понравится?

Билли присел с самого края, будто диван его чем-то настораживал, – впрочем, решила Грейс, дело тут не в диване, а в коте. Хотя Билли на него почти не смотрел.

– Очень красивый кот, – сказал Билли. Будто не мог придумать, что хорошего можно сказать про мистера Лафферти. – Я не люблю кошек… да и собак… Мне всегда нравились черепаховые.

– Точно, черепаховый! Я все никак не могла вспомнить слово.

– Мне все-таки кажется, что ему нужно другое имя.

– Мистер Лафферти – отличное имя.

– Так и запутаться можно.

– В чем?

– Вот смотри. Помнишь, что ты сказала минуту назад? Он не переставал мурлыкать с тех пор, как вылез из-под кровати мистера Лафферти. Получается, что мистер Лафферти не переставал мурлыкать с тех пор, как вылез из-под кровати мистера Лафферти. Попробуй разберись.

– Но он уже не будет сидеть под кроватью. Питер заберет все вещи мистера Лафферти, отвезет домой или выкинет. Так что кровати у мистера Лафферти тоже не будет.

– У кого, у кота?

– Нет, у мистера Лафферти. Ты что, не слушаешь?

– Ты же сказала, что мистер Лафферти – кот.

– По-моему, ты ни капельки не запутался. Просто специально заговариваешь мне зубы.

– Тогда попробуй взглянуть на ситуацию иначе. Представь, что при тебе кто-нибудь скажет, что мистер Лафферти умер. И ты сразу же испугаешься: «Нет, как же так, мой котик!»

– Хм-м, – сказала Грейс, прижавшись ухом к кошачьему боку, чтобы в животе вновь стало тепло. – Может, ты и прав. Но я уже сказала коту, что его будут звать мистер Лафферти, а обещания нарушать нельзя. Так что назовем его Кот мистер Лафферти. Чего ты на меня смотришь?

– Длинное имя получается.

– Давай спросим у него самого. – Она снова прижала ухо к мурчащему боку. – Кот не возражает. Ну что, можно ему здесь остаться?

– Не знаю, малыш. Я боюсь животных.

– Ты всего боишься, – раздраженно выпалила Грейс.

И тут же поняла, что обидела Билли.

– Жестокий упрек.

– Извини.

Сначала она даже хотела сказать, что не имела в виду ничего такого. Но слова были искренними. Их просто не следовало произносить вслух.

– Правда, Билли, извини. Я не хотела тебя обидеть. Можно я оставлю его здесь, а сама схожу в квартиру мистера Лафферти за лотком и едой для Кота мистер Лафферти?

Билли все еще обижался.

– Ладно.

Грейс посадила кота на диван. Билли тут же подскочил и попятился подальше от дивана, к самому окну, – слишком бурная реакция, даже по меркам самого Билли. В конце концов, Кот мистер Лафферти был совсем маленьким и нестрашным.

Грейс побежала к двери.

– Знаешь, я тут поняла одну важную вещь, – сказала она, уже схватившись за ручку. – Я сейчас тороплюсь, так что не буду рассказывать все подробности, но если вкратце, то каждому человеку нужен какой-нибудь другой человек. Нельзя, чтобы никого не было. И знаешь что? Теперь здесь все будет по-другому. Нужно провести еще одно собрание.

Она распахнула дверь и выбежала на лестницу.

Однако всего через три ступеньки кто-то остановил Грейс на середине шага. Ей зажали рот, подхватили за талию и спустя всего пару мгновений потащили по лестнице, ведущей на подвальный этаж.

Грейс это категорически не понравилось.

Она вырывалась и дрыгала ногами – без толку.

Надо было закричать: «Помогите! Меня похищают!» – но чужая рука крепко зажимала ей рот.

Только очутившись в квартире, Грейс поняла, что похитителем оказалась ее собственная мама.

 

Глава 15. Билли

– Мы уже устали ждать, – объявил Билли.

Этот комментарий мало чем отличался от его обычных разговоров с самим собой. Только теперь Билли обращался к Коту мистер Лафферти, который все время смотрел ему прямо в глаза, повергая Билли в ужас.

Кот мистер Лафферти свернулся на диване клубком, но не спал. Просто лежал и глядел на Билли. Набравшись смелости, Билли посмотрел на него в ответ. Окраска у кота была необычная, цветные пятна перетекали друг в друга прямо посередине мордочки. Как у мима, решил Билли. Как у актера в гриме.

Наверное, они с котом даже в чем-то похожи, подумал он, но вслух ничего говорить не стал: мало ли, вдруг его слова будут приняты за уступку.

Билли уже пробовал присесть – на кресло, потому что диван был решительно занят. Однако Кот мистер Лафферти заинтересовался его передвижениями, прыгнул на подлокотник и даже попытался залезть к Билли на колени, чем изрядно его напугал. Так что теперь Билли просто стоял, прислонившись спиной к холодной балконной двери. С этого наблюдательного поста хорошо просматривались кухонные часы, на которые он поглядывал даже чаще, чем обычно.

– Сколько можно? Она всего лишь хотела забрать лоток и кошачью еду, а прошел уже целый час. За это время можно обшарить все шкафчики на кухне. Может, Грейс на что-нибудь отвлеклась, как думаешь?

Как и следовало ожидать, Кот мистер Лафферти ничего не ответил и не стал делиться своими соображениями.

В дверь постучали ровно через два часа и двадцать шесть минут после ухода Грейс.

– Грейс? – Билли кинулся открывать.

Кот мистер Лафферти спрыгнул на ковер и подобрался, готовый забиться в угол при малейшей опасности.

Фирменный стук Рейлин нельзя было ни с чем перепутать, но Билли все равно спросил «Грейс?» – просто потому, что хотел увидеть ее на пороге. В конце концов, она могла подражать Рейлин. Дети часто повторяют за взрослыми.

Он открыл все замки и распахнул дверь.

Перед ним стояла Рейлин.

– А, это ты, – разочарованно вздохнул Билли.

– Я тоже очень рада тебя видеть. Пришла за Грейс.

– Ее здесь нет.

– Не смешно.

– А я и не шучу. Грейс здесь нет. Убежала наверх к мистеру Лафферти – тому, который человек, – чтобы забрать лоток и еду для мистера Лафферти, который кот.

– Может, заглянула к Фелипе?

– Надеюсь, – сказал Билли, постепенно осознавая, что сейчас самое время впасть в панику.

– Пойду проверю.

Против своего обыкновения, Билли остался ждать у открытой двери, остервенело кусая ногти, пока Рейлин не спустилась обратно.

Соседка только покачала головой.

– Думаешь, Грейс могла вернуться к маме? – спросила Рейлин. – Помнишь, как она мучилась, когда мама ее звала?

– Нет. Я не стал бы полностью исключать такую возможность, но на данный момент этот вариант развития событий кажется маловероятным. Она могла сбежать в самом начале нашей затеи с похищением. Или завтра. Только не сегодня: сегодня Грейс завела кота и убежала добывать ему корм. Радовалась, хотела вернуться побыстрее. И знала, что я не разрешу оставить его здесь надолго. Нет, что-то не так. Не сходится.

– Ладно, буду искать дальше.

– Подожди! Э-э… Не хочу показаться нытиком, но… – Слишком поздно, ты всю жизнь ведешь себя как нытик, подумал Билли. – Может, кота лучше оставить у Фелипе?

– Извини, Фелипе нет дома.

– Вот как… Тогда не исключено, что Грейс все-таки с ним. Пошли погулять, например.

Рейлин снова покачала головой, с сожалением отметая его предположения.

– Я застала Фелипе на месте, но сейчас он собирается уходить. Не хочу тебя расстраивать…

– Значит, не расстраивай.

– Даже слушать не станешь?

– Боюсь, что придется.

– В общем, так. Сегодня у нас здесь был чужой человек. Сын мистера Лафферти. Приехал разбирать отцовские вещи.

– Да, слышал краем уха. Погоди… Черт побери, ты же не предполагаешь…

– Рисковать нельзя. В разговоре с Фелипе этот парень упоминал свою гостиницу. Если бы он замышлял что-нибудь нехорошее, то не стал бы рассказывать, где остановился, но Фелипе все равно пойдет туда и проверит.

– Что-то мне совсем плохо, – пожаловался Билли.

И вовсе не для красного словца. На него внезапно накатила волна жара и дурноты. Самые быстрый приступ гриппа в истории человечества.

– Дыши глубже, – посоветовала Рейлин.

– Ты заходила к миссис Хинман?

– Да. Остался еще один вариант. Грейс могла забрать мама. Увести домой против воли.

– Надеюсь, что так и было. Конечно, мало приятного, и все же… Будем звонить в полицию?

– У нас нет веских оснований, – ответила Рейлин. – Мы не опекуны. Позвоним, копы приедут, а потом окажется, что Грейс сидит дома с мамой. И что мы им тогда скажем? Извините, мы похитили девочку, а потом мать похитила ее обратно?

– Но если…

– Билли, я уже все обдумала. Все варианты, даже самые страшные – и для нее, и для нас. Сейчас постучусь к ним домой, скажу матери, что Грейс пропала, и если она ничего об этом не знает, пусть звонит в полицию.

– Что наглядно продемонстрирует ее маме, насколько мы некомпетентны в вопросах присмотра за детьми.

– Это если Грейс не с ней. А если с ней, то нам тем более нужно пойти и спросить. Как это, по-твоему, будет выглядеть: Грейс исчезла, а мы и домой к ней не заглянули? Нет, даже думать нечего, – сказала Рейлин. – Как ни крути, другого выхода нет. Я пошла.

Коленки у Билли стремительно превратились в желе, и он плавно опустился прямо на коврик у порога. Посмотрел на Кота мистер Лафферти: мало ли, вдруг тот решит выскочить наружу, но кот снова забрался на диван и наблюдал за Билли с легким любопытством.

Снизу донесся громкий стук. Каждый удар выстрелом отдавался в ушах.

– Мисс Фергюсон? – крикнула Рейлин. – Грейс с вами? Мы не можем ее найти. Давайте забудем о разногласиях и объединим усилия. Я не шучу, вдруг она в опасности?

Снова громкий стук.

Потом Рейлин снова показалась на лестничной площадке. Заметив, что Билли стоит на коленях у двери и ожесточенно обгрызает жалкие остатки ногтей, она удивленно подняла брови.

– Почему ты стоишь на коленях? – спросила Рейлин, нависая над ним.

Судя по всему, все остальное вопросов не вызвало.

– Долгая история. Можно я расскажу ее как-нибудь потом?

– Она не ответила на стук. Что не удивительно, – сказала Рейлин. Потом добавила, попятившись от его двери: – Мне уже трудно дышать. Когда Фелипе вернется, я тебе сообщу.

– Подожди! – крикнул Билли, с трудом поднимаясь. – Может, кота все-таки заберет миссис Хинман? Всего на один вечер.

Рейлин несколько секунд растерянно его разглядывала. Будто не могла понять, как можно тревожиться по таким мелочам.

– Я спрошу у нее, – наконец сказала она.

Билли облегченно вздохнул.

В ожидании он безжалостно сгрыз под корень еще несколько ногтей.

Рейлин вернулась пару минут спустя. Очень долгих и мучительных минут.

– Извини, нет. Миссис Хинман ненавидит кошек.

– Я тоже! – взвыл Билли. Получился совсем жалкий скулеж.

– Если бы кот сейчас был у миссис Хинман, и она пыталась бы отдать его тебе, то у тебя бы еще были шансы отказаться. Однако кот здесь. Получается, ты – законный владелец. Как говорится, мы в ответе за тех, кто с нами… Или как там правильно?

– Мы в ответе за тех, кого приручили, – ответил Билли несчастным голосом. – Дай знать, когда Фелипе вернется.

– Обязательно.

– Мне нужен лоток. И кошачий корм.

– Да, конечно. По-моему, Фелипе все забрал. Я у него спрошу.

Билли запер за собой дверь и посмотрел на Кота мистер Лафферти, который по-прежнему не сводил с него глаз.

– Перестань меня разглядывать. Я неинтересный.

Бесполезно. Кот продолжал глазеть.

– Это ты во всем виноват.

В ответ на реплику Кот мистер Лафферти только слегка дернул ушами.

Примерно полчаса спустя Фелипе пришел отчитаться о своих поисках – Билли выслушал его через закрытую дверь.

– У Лафферти ее нет. По-моему, он неплохой человек. Наверное, Грейс все-таки с мамой…

– Спасибо, – крикнул Билли. – Мне по-прежнему нужен лоток и кошачий корм.

– А, точно. Я отдал их Рейлин.

– Спасибо, – снова крикнул Билли.

А потом не выдержал и заплакал.

Кот мистер Лафферти с любопытством подошел поближе, но Билли отогнал его резким возгласом, и тот забился под диван.

Где-то на середине мюзикла «Во власти луны», который показывали по ночному каналу, Билли услышал постукивание. Он взял пульт – прикосновение отдалось болью, ногти были изгрызены до корней – и выключил звук. Потом склонил голову, напрягая слух.

Раз, два, три… пауза… четыре.

Точно не Рейлин, да и стучали не в дверь. Звук шел снизу, от пола. Из квартиры на подвальном этаже.

У Билли вырвался то ли шумный вздох, то ли стон, и Кот мистер Лафферти, мирно дремавший в кресле, опять спрятался под диваном.

Билли замер, прислушиваясь. Стук повторился снова. Раз, два, три… пауза… четыре.

Он бросился к порогу, опухшими трясущимися пальцами отпер замки, распахнул дверь нараспашку и вылетел на лестничную площадку, намереваясь постучаться к Рейлин. И столкнулся с ней на полпути.

– Ты тоже слышала? – воскликнул Билли, захлебываясь от радости и облегчения.

– Да!

– Грейс внизу.

– Наверно, дожидалась, пока мама уснет, чтобы подать нам знак.

– Такая умница, – покачал головой Билли.

– Умница, не то слово. Надо рассказать Фелипе.

– Надеюсь, теперь мне удастся уснуть.

К огромному удивлению Билли, Рейлин порывисто обняла его. Они простояли, стискивая друг друга в объятиях, довольно долгое время.

– У тебя дверь открыта, как бы кот не убежал, – сказала Рейлин, отстраняясь.

– Да, точно…

– И кстати… мы сейчас стоим на лестничной площадке.

– Ой. – Билли поспешно ретировался.

Ночью Билли проснулся от чужого присутствия – в спальне был кто-то посторонний. Он открыл глаза и уперся взглядом прямо в золотистые глазищи Кота мистер Лафферти, мерцавшие в слабом свете ночника.

Билли закричал.

Кот стремительно нырнул под кровать.

– Вот черт.

Надо было сразу закрыть дверь и не пускать его в спальню, сидел бы в гостиной, свернувшись клубком на диване или в кресле. Билли даже раздумывал над этой идеей, но в итоге побоялся спать без ночника. Да и не ожидал такого внезапного пробуждения.

Он включил свет и пролежал без сна еще несколько часов; опустошение, накатившее на него после всех этих переживаний, граничило с болью.

Спустя некоторое время Билли все-таки заснул.

В следующий раз он проснулся из-за странного приглушенного звука, который раздавался у него над правым ухом. Легкая вибрация и невнятный шум, как сквозь вату.

Было светло. Против своего обыкновения он спал на спине. Обычно, устраиваясь в кровати, Билли ложился на бок, подтянув колени к груди. Однако на этот раз сон застал его врасплох.

Попытавшись повернуть голову, он, наконец, понял, что Кот мистер Лафферти свернулся рядом на подушке и самозабвенно мурлыкал.

Билли сел.

И с изумлением обнаружил, что ему очень не хватает тепла и урчания. Пока он спал, тепло угнездилось где-то глубоко-глубоко внутри. Видимо, кот лежал рядом довольно долго, и Билли успел привыкнуть к этому ощущению.

Медленно и осторожно, он снова откинулся на подушку. Кот не пошевелился.

Так прошел примерно час: Билли просто лежал, слушал и согревался.

И переживал за Грейс. Что, если она больше никогда не заглянет к нему в гости? Что, если больше не будет уроков чечетки? Что, если Грейс больше никогда не отругает его за обкусанные ногти и неспособность выслушать до конца? Что, если их хитроумный план с похищением закончился катастрофой?

Билли не находил ответов. Ничего четкого и понятно. Но от мурлыканья становилось немного легче.

Примерно в полчетвертого, как по расписанию, к нему заглянул Фелипе.

Один, без Грейс.

Билли смотрел на Фелипе, Фелипе смотрел на Билли. «Как будто перед зеркалом стоишь, – подумал Билли. – Зеркалом, которое отражает чувства».

– Она у мамы, – сказал Фелипе.

– Вы их видели?

– Ага. Хотел забрать Грейс из школы, но ее уже ждала мама. Нельзя было вмешиваться. Представляете, что бы там началось? Мать встречает дочку после уроков, а какой-то мексиканец норовит увести ребенка у нее из-под носа…

– Вы хоть словечком перекинулись? Как она?

– Грейс хотела подойти, мама ее не пустила. Так что она там не по своей воле. Вроде бы и хочет убежать, а от мамы никуда не денешься. Правда, Грейс все-таки успела крикнуть мне пару слов.

– И что же?

– «Передай Билли, я извиняюсь за кота». Вот я и пришел. Знаю, вы не любите, когда вас тревожат; хотел сказать, что могу забрать кота. Если он вам мешает.

– Ах, вот как… Очень мило с вашей стороны. Но, знаете, мы с котом начинаем привыкать друг к другу. Можно сказать, вполне неплохо поладили. Он уже прижился на новом месте.

– А, хорошо. Тогда ладно.

– Вы же понимаете, – сказал Билли, – что если ее мама вылечится окончательно, то мы вряд ли увидим Грейс снова?

При этих словах губы Билли предательски задрожали. Так и расплакаться недолго, прямо на глазах у Фелипе. Унизительная перспектива.

– Да, у меня мелькнула такая мысль, – ответил Фелипе. Плакать он не собирался, однако голос тоже был грустный.

– Зайдете в гости? – спросил Билли.

Весьма неожиданный жест с его стороны, и Билли долго пытался понять собственные мотивы. Судя по всему, ответ был прост и очевиден: он привык к тому, что в полчетвертого у него дома кто-то гостит.

Фелипе зашел в комнату и присел на диван.

– Кофе желаете? – спросил Билли.

– Да, спасибо. Хоть проснусь перед работой.

Не успел Билли дойти до кухни, чтобы поставить чайник, как из спальни вышел кот, решительно прошествовал к Фелипе и принялся обнюхивать его джинсы.

– Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал, – сказал Билли. – Кот мистер Лафферти собственной персоной.

Фелипе вскинулся, не поверив своим ушам.

– Шутите? Она назвала кота мистер Лафферти?!

– Я бы не стал шутить над такими вещами.

– С ума сойти. Никуда от него не денешься.

– По крайней мере, этому мистеру Лафферти вы пришлись по душе, – отметил Билли, когда кот запрыгнул Фелипе на колени.

– Да. Хорошо, что среди животных не бывает расистов.

Билли отправился на кухню.

Пока он отмерял молотый кофе в фильтр, Фелипе подошел поближе и прислонился к дверному косяку, наблюдая за приготовлениями. Кот мистер Лафферти курсировал между ними, терся об ноги – сначала у Фелипе, потом у Билли, – мурлыкал и выгибал спину.

– Смотрю, он и вправду у вас прижился. – Фелипе кивнул на фарфоровую чашку с водой и блюдце с кошачьим кормом, которые стояли на разложенной на полу салфетке. – Отличный фарфор, – добавил он.

– Еда – насущная необходимость. Мы же не варвары.

– Знаете, у меня раньше была соседка, – сказал Фелипе. – Давно, я тогда жил не здесь. Она держала огромного пса, кажется, добермана, и постоянно убеждала меня, что он расист. Чушь несусветная, конечно. Один раз она рассказала мне, как шла с собакой по улице, и навстречу им попался здоровенный чернокожий лосяра…

– Лосяра?

– Именно! Лосяра! Заявила, что ее пес сразу зарычал на этого парня. Короче говоря, этой женщине не хватило мозгов, чтобы понять одну простую вещь: собака не доверяла чернокожим, потому что чувствовала ненависть хозяйки.

– Н-да. Что тут скажешь?

– Я тогда решил подшутить над ней. «Настоящий лось? – спрашиваю. – Прямо посреди Лос-Анджелеса?» А она мне: «Нет, не лось, человек. Здоровенный». А я говорю: «Вы же сказали, что встретили лося. Лось – это животное». Она так и не поняла, к чему я веду. Наверное, подумала, что я в словах запутался. Зато наш разговор слышала другая соседка – и смеялась до слез.

– Нет, я, конечно, тоже не прочь от души посмеяться над людской глупостью, – сказал Билли, – но история у вас получилась грустная.

– Согласен, – откликнулся Фелипе; подхватил мистера Лафферти на руки и ласково почесал за ушком. – Иногда только и остается, что смеяться. Других вариантов нет.

Отведя взгляд от Фелипе и старательно разглядывая кофеварку, Билли произнес:

– Знаете, мне от него тоже досталось. Он приходил сюда. Незадолго до того, как я начал присматривать за Грейс.

– Лафферти?

– Лафферти.

– И что ему было нужно?

– Выяснял, гей я или не гей, – ответил Билли, по-прежнему следя за кофеваркой с самым пристальным вниманием. – Заявил, что «среди гомосексуалистов часто встречаются растлители малолетних», и поэтому вопрос вполне правомерный.

Он украдкой покосился на Фелипе, однако тот картинно закатывал глаза к потолку и потому не заметил его взгляда.

– У этого деда на уме было сплошное растление малолетних! Только о нем и твердил! Интересно, отчего так?

– Теперь мы об этом никогда не узнаем.

– И слава богу. Даже думать не хочу о том, что творилось у него в голове.

– Как будто понятие сексуальности можно применить к такому как я. – Билли, сам не зная почему, вернулся к предыдущей теме. – Посмотрите на меня. Какая тут сексуальность? Здесь никого нет. Я один в ободранной комнатенке, и мать, которая каждый месяц переводит мне деньги, но их едва хватает на пропитание.

– По крайней мере, она ухитряется наскрести хоть чуть-чуть.

Билли рассмеялся.

– Мои родители купаются в роскоши. Богаты до неприличия, дальше некуда.

– Гхм.

Повисла тишина, невыносимо долгая. Билли не пытался ее заполнить.

– Выходит…

– Хотите, угадаю ваш вопрос? Если я из богатой семьи, то почему живу в такой халупе?

– Не мое дело, но… Да, об этом я и подумал.

– Просто они считают, что, умирая от голода, я получу прекрасную мотивацию для новой жизни и новых достижений.

– Не хотят заниматься попустительством, – сказал Фелипе.

Секунду они смотрели друг на друга, потом расхохотались.

– Эффективная стратегия, неправда ли? – заметил Билли и отвесил шутовской поклон, демонстрируя потрепанную красную пижаму.

– Кажется, у меня есть новость, – сказал Фелипе.

Он сидел в кресле, держа кота на коленях. В одной руке у Фелипе была чашка с кофе, а другой он почесывал кошачий живот; Кот мистер Лафферти вольготно раскинулся на спине и громко мурлыкал.

– Плохая?

– Обычная новость. Кота придется назвать по-другому. Потому что это не мистер, а мисс Лафферти.

– Кошка?

– Кошка.

– Грейс будет…

К своему стыду, договорить Билли не смог. К горлу подступили слезы.

Долгое молчание.

Потом Фелипе сказал:

– Понимаю. Я тоже по ней соскучился.

– Очевидно, я должен хотеть, чтобы ее мама избавилась от зависимости. Ради Грейс. Но что насчет нас? Вдруг мама запретит Грейс с нами видеться? Насовсем?

– Не знаю. Все очень запутано. – Пауза. – Время покажет. – Фелипе взглянул на часы. – Пора на работу. Спасибо за кофе. – Он допил остатки одним глотком, спустил кошку на пол и направился к двери.

– Дай знать, если увидишься с Грейс снова.

– Обязательно. И то, и другое. И с Грейс увижусь, и тебе расскажу. Завтра пойду встречать ее у школы. И послезавтра. И вообще каждый день. Так что я смогу забрать ее домой, если мама сорвется и не придет. Даже если не удастся поговорить, все равно увижусь. И все расскажу тебе.

С этими словами Фелипе ушел.

Билли начал запирать замки, но где-то в середине процесса его прервал стук в дверь.

– Да?

Снова раздался голос Фелипе:

– Не беспокойся, Билли, это я. Просто хотел сказать еще кое-что. Знаешь, кем бы ты ни был, мне все равно. Я не Лафферти. У меня нет предубеждений. Отцовское воспитание: никого не презирать, ко всем относиться одинаково. Кроме сволочей. Отец говорил, что презирать сволочей – это нормально, потому что сволочью становятся не от рождения, а по собственному выбору.

Тишина. Билли внезапно потерял всякую способность изъясняться вслух.

– А ты не сволочь, это ежу понятно.

– Спасибо, – ответил Билли.

– До встречи, mi amigo.

– Спасибо, – повторил Билли.

Если на свете еще оставались какие-то другие слова, он временно про них позабыл.

 

Глава 16. Грейс

Последний урок почти закончился, до звонка оставались считанные минуты. И чем ближе был конец занятий, тем сильнее Грейс мучилась от тошноты. Лицо горело, щеки покалывало, живот скручивало узлом, как во время гриппа.

Только в этот раз дело было не в гриппе, и Грейс об этом прекрасно знала.

Бывает такое: когда очень сильно переживаешь и нервничаешь, через некоторое время начинает казаться, что тебя вот-вот стошнит.

А если взрослого четвероклассника вырвет прямо на уроке, то позора не оберешься. Хуже – только описаться на глазах у всех. Хотя нет, пожалуй, не хуже. Одинаково паршиво.

Так что Грейс попросилась выйти. Учительница очень долго выписывала разрешение, и, в конце концов, девочка не выдержала:

– Ой, а можно побыстрее? Мне плохо, сейчас стошнит.

– Бедняга! Держи, – сказала миссис Плейсер, вручая Грейс талончик. – Потом обязательно зайди к медсестре!

Странная какая: кто же пойдет к медсестре после занятий, когда можно бежать домой? Грейс решила, что миссис Плейсер сказала, не подумав. Взрослые вообще часто говорят всякие странные вещи – еще один пункт в бесконечном списке.

– Ладно! – сказала Грейс и со всех ног помчалась по коридору.

Соглашаться всегда проще. Гораздо проще, потому что иначе пришлось бы постоянно спорить.

Несколько минут Грейс простояла в женском туалете перед дверью кабинки: стоило добраться до укромного места, где можно без опаски вывернуться наизнанку, как желание выворачиваться пропало.

Через некоторое время туда зашли три девчонки постарше, класса из шестого, встали тесной кучкой, раскурили сигарету и пустили ее по кругу. Одна из девочек поглядывала на Грейс через плечо; вид у нее был недружелюбный.

Грейс надеялась, что они не попытаются вытрясти у нее мелочь, – в туалете случалось и не такое. Правда, вытряхивать из Грейс было совершенно нечего. А если воришки не найдут, чем поживиться, то могут и по шее надавать.

– Грипп, – сказала Грейс. Пусть знают, что ее может стошнить прямо на них, пусть боятся подхватить заразу. Тогда никто не станет к ней лезть.

Прозвенел звонок.

Грейс побежала во двор.

Там ее ждала мама. И Фелипе. Точно так же, как день назад.

Мама взяла Грейс за руку, слишком крепко стиснув ладонь, и решительно потащила в сторону дома. Грейс оглянулась на Фелипе, но ее тут же одернули, разворачивая обратно.

– А я буду танцевать чечетку в школе! – объявила она. – На общем концерте! Перед всеми учениками, с первого по седьмой класс.

– Когда? – спросила мама, хотя мысли у нее явно были заняты чем-то другим. Она постоянно поглядывала на Фелипе.

Грейс тоже повернулась посмотреть, не отстал ли он – нет, по-прежнему шел, – однако мама опять ее одернула.

– Через три месяца.

– Это хорошо. Как раз научишься танцевать.

– Я и так умею!

– И когда же ты успела?

– Между прочим, ты многое пропустила. Тебя долго не было.

– Не так уж и долго.

– Несколько недель.

– Несколько дней.

– Которые сложились в несколько недель!

Грейс ждала, что мама накричит на нее за такую наглость. Но ничего особенного не случилось. Мама снова оглянулась на Фелипе.

– Надо будет рассказать Билли про школьное выступление!

– Даже близко к нему не подходи.

– Мне надо ему рассказать!

– Нет, тебе нельзя с ним общаться.

– Мне надо! – крикнула Грейс; дальше отступать было некуда. Она выпалила, поражаясь собственной смелости: – И я ему расскажу!

Но на нее не обращали внимания.

Мама Грейс остановилась посреди тротуара, повернулась к Фелипе и рявкнула:

– Зачем вы нас преследует? Оставьте меня и мою дочь в покое!

Грейс возмутилась:

– Он не преследует, он просто живет в нашем доме.

Фелипе ответил одновременно с ней:

– Я не преследую, я иду домой.

– Зачем вы вообще заявились в школу? – крикнула мама.

– Боялся, что Грейс некому будет забрать.

– Я сама за ней пришла!

– А вдруг бы не пришли?

Фелипе стоял перед ними, такой грустный и беспомощный, что Грейс потихоньку начала закипать: мама обидела его ни за что, ни про что. Нет, мама – мамой, а некоторые вещи надо решать самой.

Она вырвалась, подбежала к Фелипе, обняла и прижалась щекой к животу. На нем была зеленая фланелевая рубашка, совсем старенькая и застиранная. Мягкая-мягкая.

– Te amo, Felipe, – сказала Грейс. Громко, чтобы мама тоже услышала.

– Te amo tambien, mi amiga.

– Billy y Rayleen? Dice para mi, «Grace te amo».

– Si, mi amiga. Si, yo lo hare.

Грейс снова убежала к маме. Та схватила ее за руку и потащила прочь.

– Ай! Отпусти, больно же! Давай немножко притормозим.

– Прибавь шагу.

От боли Грейс только сильней заупрямилась. Встала как вкопанная, высвободила ладонь.

– Фелипе! Ты не мог бы нас обогнать? Я не успеваю за мамой, она мне скоро руку выдернет.

Под пристальными взглядами мамы и Грейс Фелипе перешел на другую сторону, прошагал десяток метров и снова вернулся на их тротуар. И направился вперед, не оглядываясь.

Грейс с мамой тоже побрели к дому. Теперь мама шагала гораздо медленнее и не пыталась хватать Грейс за руки, что само по себе было уже неплохо.

– И когда ты выучила испанский?

– Говорю же, ты много всего пропустила.

Спустившись по лестнице на подвальный этаж, они нашли у своей двери коричневый бумажный пакет. На нем было выведено жирными буквами: «Для Грейс». Почерк казался незнакомым.

Мама подобрала пакет и собралась уже заглянуть внутрь, но Грейс, по-прежнему пыхтя от возмущения, выхватила его у мамы из рук.

– Тут написано для Грейс, а не для Эйлин.

– Я должна знать, что тебе принесли!

– Хорошо! Вот посмотрю сама и тебе покажу. Не злись.

Грейс сунула руку в пакет и нащупала мягкую ткань. Вытащила, осторожно развернула. Платье. Новенькое, с иголочки. Грейс прикинула его на себя – похоже, сядет как влитое. Но в этом не было ничего странного: миссис Хинман обмерила Грейс со всех сторон еще до того, как они определились с выкройкой. И теперь у Грейс было платье чудесного голубого цвета, длиной почти до колен.

– Красиво получилось!

– Кто купил тебе платье?

– Никто не покупал.

– С неба свалилось?

– Миссис Хинман сшила. Надо пойти сказать спасибо.

– Попозже.

– Почему?

– Потому что я устала и хочу немножко передохнуть, а одну тебя отпускать не собираюсь.

– Я сама схожу.

– Даже не вздумай.

Грейс вздохнула.

– Ладно. Какая разница. Скажи, когда закончишь отдыхать, а я пока танец порепетирую.

Они зашли в квартиру.

Грейс сразу побежала к чечеточным туфлям: ох, как же хорошо, что она была в них, когда мама похитила ее обратно! Грейс не уставала радоваться своему везению. По размеру подходят, надевать легко: сунул ногу, зашнуровал, и вперед – танцевать.

Потом Грейс решила, что надо примерить обновку, и побежала в спальню. Интересно, каково это – танцевать в платье? Грейс натянула его через голову, восхищаясь мягкой тканью.

А потом посмотрела на себя в зеркало, шумно вздохнула и сказала вслух:

– Какая хорошенькая!

И дело было не только в платье, хотя оно тут сыграло не последнюю роль. Почти что новая стрижка, ногти (Рейлин заново приклеила тот, который отвалился) на фоне платья заиграли свежими красками; результат получился… хорошенький, иначе не скажешь. Однако теперь Грейс заметила и кое-что еще. Она похудела, хотя даже не старалась. Вообще об этом не думала. Наверное, все дело в тренировках.

Она улыбнулась своему отражению – раньше ей бы такое и в голову не пришло! – и побежала на кухню репетировать.

Мама сидела за столиком с сигаретой в зубах; когда Грейс начала отбивать чечетку на линолеуме, мама поморщилась.

– Раньше ты в доме не курила, – сказала Грейс, тоже скорчив недовольную рожицу.

– За тобой глаз да глаз, одну не оставишь. Обязательно надо топать? У меня голова раскалывается.

– Обязательно, – откликнулась Грейс, ни на секунду не сбиваясь с ритма. – Каждый день по несколько часов. Надо готовиться к представлению.

– У меня раскалывается голова.

– Ты уже говорила. А мне надо забрать пижаму у Рейлин.

– Мы уже обсуждали этот вопрос.

– Мне опять ложиться в одежде? Нет уж, нужна пижама.

– Позвонишь ей, когда она придет домой, и попросишь выставить вещи на лестницу. С каких пор ты стала танцевать по несколько часов в день? Раньше ты этим не занималась.

– Пока тебя не было, много чего изменилось.

Мама наконец проглотила наживку и повысила голос:

– Не так уж много времени прошло! Перестань твердить одно и то же! Хватит, надоело.

Грейс замерла на середине шага. Потом покрепче уперлась обеими ногами в линолеум, будто готовясь к бою. Решительно взглянула маме в глаза, но та отвернулась.

– Мам, посмотри на меня.

Быстрый взгляд в сторону Грейс, потом снова на коврик. Еще одна затяжка сигаретой.

– Не хочешь смотреть? Ну и ладно, все равно я права. Я танцую чечетку, учу испанский, у меня новая стрижка, и если бы тебе пришлось за нее платить, то вышло бы слишком дорого… – Грейс понимала, что срывается на крик, однако остановиться было уже невозможно. Да и незачем. – …а еще у меня красивые ногти и ножной маникюр, и мне сшили платье. И у меня есть кот!

Финальный вопль прозвучал очень весомо и пронзительно. Мама не желала соглашаться с тем, что у Грейс есть кот, и они препирались на эту тему с тех самых пор, как она похитила Грейс обратно.

Интересно, а Билли слышал ее крики через потолок (то есть пол)? И если слышал, то что подумал? Порадовался тому, как смело и решительно она противостоит маме, или разволновался при первых звуках ссоры? Грейс не хотела никого тревожить, Билли – в последнюю очередь.

– А еще, пока ты спала, один из наших соседей застрелился! – крикнула она. – Вот сколько всего ты пропустила!

Но вместо того чтобы рявкнуть в ответ, мама заговорила вполголоса. Такое бывало, только если она не на шутку злилась.

– Нет у тебя никакого кота. И я не могу понять, почему ты так вопишь. Я же сказала: у меня болит голова.

– Есть! Черепаховый, его зовут Кот мистер Лафферти.

– Я не отрицаю существование кота, – сказала мама все тем же жутким спокойным голосом. – Вполне возможно, что он настоящий. Но не твой, потому что тебе нельзя заводить кота без моего разрешения.

– Мне не у кого было спрашивать! А теперь уже поздно, кот завелся, и он мой! Вот прямо сейчас и пойду за ним, попробуй останови!

С этими словами Грейс протопала к выходу.

Но мама оказалась быстрее и закрыла дверь на цепочку, чтобы Грейс не смогла дотянуться.

Тогда Грейс схватила стул, подтащила к двери и тут же начала карабкаться вверх, но в этот момент мама дернула стул на себя… Все случилось за считанные секунды.

Грейс упала на правый бок, ударившись плечом и бедром, – было больно, особенно ноге.

– Ай!

– Извини. Не надо было лезть наверх, когда я отодвигала стул.

– Не надо было двигать стул, когда я на него лезла! – ответила Грейс, все еще лежа на коврике.

– Грейс, да что такое? Ты никогда себя так не вела.

– Я хочу к друзьям и к коту, а ты не отпускаешь!

– Эти люди пытались тебя забрать.

– Ничего не пытались, они просто за мной присматривали! Я сама все придумала! Не хотела сидеть здесь, пока ты под кайфом! Ненавижу, когда ты под кайфом!

Мама нависла над Грейс, и в какое-то страшное мгновение девочка подумала, что она сейчас замахнется и ударит. Такого не случалось почти никогда; с другой стороны, они еще ни разу не ссорились так сильно. Было видно, как мама сдерживает яростный порыв. К счастью, прошел он достаточно быстро. Спустя некоторое время она снова заговорила вполголоса:

– У меня от тебя голова болит. Пойду приму аспирин, а ты не вздумай никуда сбегать.

Она прошла через спальню в ванную.

Грейс посмотрела на дверь. Поднялась на ноги, стараясь не переносить вес на ушибленное бедро. Хотела было снова пододвинуть стул и открыть цепочку, но решила, что мама поймает ее быстрее, и толку все равно не будет.

Так что она проковыляла обратно на кухню и вновь начала танцевать. Бедро по-прежнему болело, но такие мелочи не могли остановить Грейс. Ее вообще ничего не могло остановить. Она только слегка морщилась на каждом шаге.

Мама вернулась через несколько минут.

– Приняла свой аспирин?

– Ага.

– Только аспирин и больше ничего? – поинтересовалась Грейс, не прерывая танца.

– Не испытывай мое терпение, детка.

– А у тебя еще остались какие-то наркотики? Если остались, то ты, скорее всего, не выдержишь. Рано или поздно…

– О, что-то новенькое, – сказала мама без особого пыла.

– Это не я, это Иоланда так говорит.

– Танцуй давай, нечего болтать.

Следующие двадцать минут Грейс прилежно репетировала танец и наблюдала за мамой. С таблетками дела обстояли очень просто: если мама приняла обычный аспирин, то она не уснет. Зачем спорить, если можно немного подождать, и все сразу станет ясно.

Когда мама задремала на диване, откинув голову и раскрыв рот, Грейс снова придвинула стул к двери, осторожно влезла наверх (чечеточные туфли плохо подходили для таких упражнений) и сняла цепочку.

Мама не проснулась.

Щелкая набойками, Грейс поднялась на верхний этаж и постучалась в квартиру миссис Хинман.

– Миссис Хинман, это Грейс! Хотела показать вам, как сидит платье, и сказать спасибо.

Она старалась говорить звонко и радостно, чтобы миссис Хинман сразу поняла, как понравилось ей платье.

– А мы-то думали, что ты теперь будешь сидеть дома с мамой, – сказала соседка через дверь, отпирая очередной замок.

– Ага, – ответила Грейс с горечью в голосе. – Я тоже так думала. Только оказалось, что все это ненадолго.

 

Глава 17. Билли

Раз. Два. Три. Пауза. Четыре.

Билли посмотрел на часы, висящие над плитой на кухне. Сегодня Рейлин пришла домой пораньше. Он спустил мисс Лафферти с колен, и та скрылась в спальне.

Билли выглянул на лестничную площадку – перед дверью никого не было. Что, разумеется, не соответствовало истине. Обычно двери сами в себя не стучали, за исключением, возможно, того примечательного случая с фанерой для танцплощадки. Просто Билли ожидал встретиться взглядом с Рейлин и смотрел не туда. На самом деле перед ним кто-то стоял. Кто-то совсем маленький.

Билли опустил взгляд и увидел зареванную мордашку Грейс. Мокрый нос, мокрые щеки, полное отчаяние. На ней было голубое платье – Билли его еще ни разу не видел. Он вообще ни разу не видел ее в платье. Это было совсем новое и прекрасно на ней сидело.

Билли наклонился, поднял Грейс, а она в ответ обхватила его руками и ногами и уткнулась лицом в плечо, продолжая плакать. Довольно бурно, но Билли не возражал. Теплая тяжесть у него на руках, лавина чужих эмоций – от всего этого коленки ослабли и слегка подкосились, так что он отнес Грейс в гостиную и усадил их обоих на диван.

Грейс по-прежнему не разжимала рук.

Билли не совсем понимал, из-за чего она плачет, но начал подозревать, что сам тоже скоро разрыдается.

– Извини, не смогла сообщить, где я, – пробормотала Грейс сквозь всхлипы.

– Ну почему же. Ты сообщила. Постучала мне в пол специальным стуком.

– Слишком много времени прошло. Ты, наверное, с ума сходил.

– После стука полегчало.

– Опять все ногти сгрыз?

– Да их и так почти не оставалось.

– Это значит «да»?

– В общем и целом.

– Если бы я могла, обязательно передала бы тебе весточку.

– Не сомневаюсь. А где твоя мама?

– Угадай с трех раз.

– Ясно…

Они посидели в обнимку еще пару минут. Через некоторое время Билли захотелось отстраниться: норма тесного человеческого общения была перевыполнена с лихвой. Но отстраняться он не стал. Просто сидел и не двигался.

Вдруг Грейс оглушительно завопила прямо ему в ухо.

– Ой, мой котик! Мой котик, котик, котик!

Грейс спрыгнула с колен Билли, оставив синяк на бедре и нанеся ощутимый урон барабанным перепонкам.

Мисс Лафферти заглянула в комнату и направилась к Грейс, а Грейс направилась к ней. Билли сразу заметил, что шла Грейс как-то странно. Будто ей было больно. Ступала осторожно, стараясь поберечь правую ногу. Прихрамывала.

– Грейс, что случилось?

– Ничего не случилось, я просто хочу поздороваться с котиком.

– Ты хромаешь.

– А, ты про это. Ничего страшного.

– Упала?

– Типа того. Привет, Кот мистер Лафферти. Как я по тебе соскучилась! Ты уже поблагодарил Билли за то, что он так хорошо за тобой присматривает?

– Как упала? Что случилось?

– Да ничего такого. Правда. Мы с мамой поругались, вот и все.

К своему удивлению, Билли обнаружил, что стоит на ногах, хотя только что сидел на диване.

– Ты упала из-за мамы?

– Ну вроде как… Понимаешь, так получилось…

Билли не дослушал: вылетел из квартиры и помчался вниз по лестнице. Спустился на подвальный этаж и изо всех сил заколотил в дверь к этой ужасной женщине.

Заколотил!

В животе что-то сжалось – так бывало всегда, если рядом кто-нибудь злился или закатывал скандал. Однако сейчас скандал закатывал сам Билли. Он не мог припомнить ни одного подобного случая за всю свою жизнь. Собственная ярость пугала его, как ярость постороннего человека.

– Миссис Фергюсон! – рявкнул он. Рявкнул так, что горлу стало больно от резкого крика. – Миссис Фергюсон! Откройте дверь, немедленно. Мне плевать на ваше бессознательное состояние! Я хочу поговорить с вами. Срочно! Вы меня слышите?

Он замер, дрожа от нахлынувших чувств. Долго стоял неподвижно. Коснулся пальцами косяка, чтобы найти хоть какую-то точку опоры.

Ответа не было.

Но Билли уже слишком далеко зашел – жуткое, совершенно незнакомое чувство, – и хотел высказать все до конца. Тогда он начал говорить прямо через дверь, надеясь, что его слова все-таки проникнут в сознание спящей: в конце концов, человек, лежащий в коме, слышит, если кто-нибудь читает ему вслух. Билли говорил громким решительным голосом, от которого ему самому становилось страшно.

– Не смейте обижать Грейс! Даже пальцем тронуть не смейте, слышите? Никогда, ни при каких обстоятельствах! Я живу рядом. Прямо над вами. И не позволю причинять ей боль. Вы меня слышите?

Тишина.

Билли обернулся и увидел Грейс, стоящую на верхней ступеньке с кошкой на руках. Рот открыт, глаза круглые. Как в зеркало смотришься. Он снова повернулся к двери.

– Надеюсь, вы все поняли, миссис Фергюсон.

– Она не миссис, – тихонько прошептала Грейс.

– Какая разница, – ровно ответил Билли. – Это не отменяет всего вышесказанного.

Он снова постучал в дверь, и все три удара выстрелами отдались глубоко в груди. Казалось, злость ободрала ему нутро, и оно теперь болит и кровоточит, не прикоснуться.

– Не смейте! Никогда!

Кто-то потянул Билли за штанину, и он вздрогнул от неожиданности.

– Билли, – сказала Грейс непривычно тихим голосом. Настолько тихим, что он вполне сошел бы за обычный шепот. – Билли, ты на лестнице!

Ободранное нутро отозвалось болью.

– Я знаю, – ответил он. – На этот раз я в курсе.

Она обхватила его руку обеими ладошками.

– Пойдем, – сказала Грейс. – Пойдем, я отведу тебя домой.

– Чувствую себя, как выжатая тряпка, – сказал Билли.

Он сидел на диване, а Грейс сидела рядом с кошкой на руках. Кошка и Грейс не отводили от Билли взгляда, будто опасались, что он может внезапно самовоспламениться.

– Да и выглядишь не очень. Поверить не могу, что ты все это сказал.

– Некоторые вещи необходимо проговаривать вслух.

– Все вещи надо проговаривать вслух, постоянно. Но ты обычно молчишь. Даже Кот мистер Лафферти удивился. Правда, Кот мистер Лафферти?

– Мы поменяли ему имя, – слабо произнес Билли.

– Так нельзя! И что значит «мы»?

– Мы с Фелипе.

– Имя менять нельзя. Я обещала ему!

– Не ему, а ей. В этом-то все и дело.

– Он девочка?

– Она девочка. Так что теперь мы зовем ее мисс Лафферти.

– Нет, имя менять нельзя! Я ему обещала! То есть ей. Будем называть ее Кошка мистер Лафферти.

– Не очень хорошая идея, – сказал Билли, чувствуя, что его покидают последние силы.

– Почему?

– Длинно и странно.

– Я спрошу у него. То есть у нее! – Грейс прижалась ухом к мягкому кошачьему боку. – Говорит, что не возражает. – Долгая пауза. Потом Грейс сказала: – Она даже двух дней не продержалась без наркотиков.

Билли ничего не ответил. Не знал, что тут можно сказать.

– Я про маму, не про кошку.

– Я понял.

– Она ведь знала, что я сбегу, если она возьмется за старое. И что? Опять под кайфом. Свои таблетки любит больше, чем меня.

– Зависимость – странное явление, – едва слышно произнес Билли.

– А ты когда-нибудь от чего-нибудь зависел?

– У меня зависимость от дома, даже выйти никуда не могу.

– И вправду. Но только что ты был снаружи.

– Да.

– Потому что хотел сказать маме, чтобы она меня не обижала. Это было важнее зависимости.

– Наверное.

– Тогда почему мама не может, как ты?

– Если б я знал.

– Фигня какая-то получается.

– Это точно.

– Не говори Рейлин, что я опять жаловалась.

– По-моему, сегодня у тебя есть на это полное право, – сказал Билли. – В некоторых ситуациях без жалоб не обойтись.

А сам подумал: «Если сегодня у меня и получилось вырваться отсюда на минуту-другую, то вовсе не обязательно, что теперь я смогу поступать так всегда». Он не стал говорить этого вслух – не хотел отбирать у Грейс последние осколки надежды. Если там оставалось еще хоть что-то.

Через некоторое время Билли поднял голову и обнаружил посреди гостиной Рейлин в обнимку с Грейс. Наверное, девочка ее впустила, а он даже не заметил. Задремал на минуту или просто впал в ступор от эмоционального опустошения?

– Что случилось с Билли? – спросила Рейлин.

– Он накричал на маму и теперь выжат как лимон.

– Билли накричал на твою маму?

– Ага. Правда, она ничего не слышала. Но ты бы видела Билли! Так разозлился! Мне кажется, если бы мама открыла дверь, он бы крикнул ей прямо в лицо. А еще он знал, что находится на лестнице!

– Хм-м, – сказал Рейлин и поставила Грейс на пол.

– Ай!

– Что такое?

– Ногу больно. Билли из-за этого рассердился.

Рейлин подошла поближе.

– Как ты себя чувствуешь? – встревожено спросила она. – Вид совсем больной.

– Сил не осталось, – выдавил он в ответ, с трудом ворочая языком.

– Эх, надо бы сказать длинную речь о том, как я горжусь тобой, но… Кажется, у меня начинает отекать горло. Так что с речью придется повременить. Пойдем, Грейс.

– Не забирай ее! – сказал Билли. Сила голоса удивила даже его самого.

– Почему? – спросила Рейлин.

– Да, почему? – поинтересовалась Грейс.

– Можно она ненадолго останется у меня? Я скучал… Ох, веду себя как эгоист, нехорошо. Ты, наверное, тоже скучала.

– Ничего страшного, – ответила Рейлин. Билли слышал, что в горле у нее начинает сипеть. – То есть я, конечно, скучала, как же иначе. Но если тебе хочется, Грейс может остаться.

– Спасибо.

– А ты не переживаешь, что ее мама…

– Да какая разница. Я похититель. Звоните в полицию.

Рейлин долго разглядывала его. Билли не мог понять, что означает это выражение лица, однако ничего оскорбительного в нем не нашел.

– Вот и ладненько, – сказала она и развернулась к двери.

– Не забудь про собрание! – крикнула Грейс ей вслед. – Нам надо провести новое. Поскорее.

– Ты так и не сказала из-за чего…

– Для этого и нужны собрания, – отрезала Грейс. – Чтобы рассказать всем, зачем они собрались. Я вам уже объясняла в прошлый раз.

– Да, – сказала Рейлин. – Кажется, уже объясняла.

Следующие несколько часов Грейс сидела на диване, положив голову на плечо Билли, и смотрела мультики; Кошка мистер Лафферти устроилась посередине, чтобы они оба могли ее гладить.

– Ой, я же забыла тебе рассказать! – объявила Грейс, даже не пытаясь убавить громкость телевизора. – Я буду танцевать чечетку на школьном концерте.

Билли слишком устал, и у него не получалось одновременно слушать Грейс и мультики. Звуки сливались в монотонный гул. Но возражать или двигаться у него тоже не было сил.

Поэтому он просто спросил:

– Когда?

– Через три месяца.

– Отлично. Придется поработать.

Грейс смолчала. Через пару минут Билли покосился на нее и обнаружил, что она обиделась и надулась.

– У меня хорошо получается тайм-степ, – наконец сказала Грейс, выпятив нижнюю губу.

– Да, получается. Но на школьном концерте нужно станцевать что-нибудь посложнее. В конце концов, это твое первое публичное выступление. Решающий момент. Поверь мне, такое не забывается. Хотя выбирать, конечно, тебе. Хочешь танцевать тайм-степ, потому что он простой и ты его уже освоила? Или хочешь выйти на сцену и ослепить всех своим блеском?

Грейс молча гладила кошку. Билли казалось, что он видит, как крутятся шестеренки у нее в голове. Как смещаются рычажки.

– Хочу, чтобы с блеском, – сказала она.

– Отличный выбор, – одобрил Билли.

 

Глава 18. Грейс

Грейс стояла на лестничной площадке и кричала, сложив ладони рупором. Своим знаменитым (ну, или печально известным – в зависимости от ваших взглядов на этот вопрос) громким голосом.

– Миссис Хинман! Поторопитесь, а то опоздаете на собрание!

С лестницы донесся приглушенный вскрик, и по ступенькам стало медленно спускаться что-то большое, тяжелое и грохочущее. Бум, бум, бум.

Грейс немного подождала. Вскоре в ее поле зрения появился чемодан.

Следом за чемоданом показалась перепуганная девушка. Очень молодая, лет двадцать или восемнадцать. И очень перепуганная. У нее были длинные светлые волосы и большущие глаза, и она всем своим видом напоминала беспокойную лошадку, готовую сорваться с места от любого шороха.

– Ты меня испугала, – сказала девушка.

– Извините, – ответила Грейс. Очевидно, снова получилось слишком громко: девушка вздрогнула от неожиданности. – А вы кто?

– Я сюда переезжаю. В квартиру наверху.

– А, в ту квартиру, где застрелился мистер Лафферти!

Глаза у девушки стали еще круглее и испуганнее. Хотя казалось, куда уж дальше.

– Там кто-то покончил с собой?

– Ага. Мистер Лафферти, – подтвердила Грейс, удивляясь тому, что приходится повторять. Наверное, у испуганных людей не получается запоминать все с первого раза.

– Я и не знала.

– Теперь знаете. Как вас зовут?

– Эмили.

– А я Грейс. Вы одна? Если одна, то приходите к нам на собрание.

– Что значит одна?

– Ну, то и значит. Когда человек один.

– В каком смысле одна?

– У вас есть семья и друзья?

– Семья есть.

– Отлично!

– Они живут в Айове.

– А вот это уже хуже.

– И друзья есть. Пара человек. Наверное.

– В Лос-Анджелесе?

– Нет.

– Тогда вам надо на собрание.

– Я же никого из вас не знаю!

– Ну и что? В этом-то и весь смысл.

– Мне нужно распаковать вещи.

– Это все, что у вас есть? – спросила Грейс, указывая на стоящий на лестнице чемодан.

– В общем-то, да.

– А сколько вы его будете распаковывать? Мы бы вас подождали.

– Я очень устала.

– Ясно, – сказала Грейс, почувствовав, что пора отступать. – Мы будем проводить собрания каждую неделю. Приходите, если захочется.

– Может, и приду.

Как раз в этот момент на лестнице появилась миссис Хинман, и Эмили опять вздрогнула. Прежде чем Грейс успела представить их друг другу, девушка подхватила чемодан и побежала наверх, протиснувшись мимо старушки.

Миссис Хинман доковыляла до конца лестницы, и они с Грейс медленно направились к квартире Рейлин. Торопить пожилую даму было совершенно бесполезно.

– Кто это был? – поинтересовалась миссис Хинман.

– Ее зовут Эмили. Она переезжает в ту квартиру, где раньше жил мистер Лафферти.

– А, вот как.

– Почему все вокруг так боятся друг друга?

– Хороший вопрос. Пожалуй, это одно из самых загадочных свойств человеческой психики.

– Вы говорите совсем как Билли, – заметила Грейс с такой интонацией, чтобы сразу стало ясно: это не комплимент. – Что все это значит?

– Просто мудреный способ сказать, что у некоторых вещей нет толкового объяснения.

«Какой глупый ответ», – подумала Грейс и шумно вздохнула, но вслух ничего не произнесла, чтобы не обижать миссис Хинман.

– Надо будет поговорить об этом на собрании, – сказала она.

– Ну что, кто хочет выступить первым? – спросила Грейс и, прежде чем кто-то успел ответить, крикнула: – Билли, тебе хорошо нас слышно?

Грейс, Фелипе, миссис Хинман и Рейлин собрались у Рейлин дома, оставив дверь открытой нараспашку. Билли сидел в своей квартире, перед самым порогом, и наблюдал за ними через лестничную площадку. Примостился на стуле, засунув ладони под бедра – наверное, чтобы не грызть ногти. Грейс уже успела поймать его с поличным и положить конец этому безобразию.

По очевидным причинам Билли не мог прийти на собрание к Рейлин, а Рейлин не могла пойти к Билли из-за кошки. Глупо, конечно, сидеть с открытой дверью, – а как еще проведешь собрание?

– Все в порядке, – сказал Билли.

– Так слышно или нет?

– Если бы я не услышал вопроса, я бы промолчал.

– И правда, – согласилась Грейс.

– Что должен говорить первый выступающий? И зачем мы здесь собрались? – спросила Рейлин.

– Сегодня мы будем говорить о том, что люди не должны оставаться одни. Особенно, когда нас так много. Вот посмотрите на себя. Вы все одни, а ведь вас четверо! Это же глупо! Вас четверо, почему вы одни?

– И что мы должны сказать в ответ? – уточнил Фелипе.

– Надо рассказать, почему вы одни. Кроме миссис Хинман, ей не надо ничего говорить: она осталась одна, потому что пережила всех своих друзей и мужа.

Повисло молчание. Миссис Хинман смущенно заерзала на диване и откашлялась.

– Это не совсем правда, – сказала она.

– Но вы же сами мне так сказали!

– Да, сказала, знаю… Просто, понимаете… Если быть полностью откровенной, это не совсем так.

Снова долгое молчание. Грейс уже заметила: мало того, что взрослые боятся друг друга, так из них еще и ни слова не вытянешь. По крайней мере, когда речь идет об их собственной жизни. А вот читать лекции детям – это запросто, тут они большие мастера.

– Мы с Марвином были очень близки, – сказала миссис Хинман. Так тихо, что Билли, наверное, ничего не услышал. – Из-за него я потеряла многих своих друзей, даже самых старых и дорогих, хотя в те годы я бы не призналась себе в этом. Позволила судьбе развести нас в разные стороны. Не знаю даже почему. Так было проще. Нам с Марвином легче жилось вдвоем. Меньше ссор и обид, меньше непонимания… всего того, что случается, когда в нашу жизнь приходят другие люди. Но под конец мы с Марвином отдалились друг от друга… Ох, не знаю даже. Со стороны-то все было как прежде, никто бы не заметил разницы. Однако чего-то не хватало. Как будто пустота какая-то. Так сразу и не объяснишь.

Воцарилось неловкое молчание. Казалось, что невозмутимость сохраняла только Грейс. Рейлин разглядывала ногти, Фелипе притопывал ногой. Даже Билли сидел у своей двери с ужасно расстроенным видом, хотя девочка была уверена, что он не слышал и половины.

Миссис Хинман сидела очень прямо, сложив руки на коленях, а на лице у нее застыло такое выражение, будто она только что выслушала какую-то возмутительную историю и теперь всем своим поведением демонстрировала неодобрение.

– Что ж, отличное начало собрания, – сказала Грейс, чтобы никто не успел подумать ничего другого. – Кто следующий?

Ни звука в ответ.

Ни с того ни с сего на пороге возник еще один гость, резко грохнув открытой дверью о стену. Вздрогнули все, включая Грейс.

Девочка обернулась и увидела Иоланду. Очень, очень злую Иоланду.

Рейлин поднялась на ноги:

– Ой, здравствуйте…

– Какого черта вы забрали Грейс от родной матери? – спросила Иоланда.

Грейс торопливо вклинилась между ними, пытаясь предотвратить ссору. Ну, или хотя бы чуть-чуть ее пригасить.

– Это я все придумала! – сказала она.

– Ты? Сама захотела, чтобы тебя забрали от мамы?

– Мы просто решили, что… Ой, ну вот, опять слово забыла. Чем мы хотели перестать заниматься?

– Попустительством, – подсказала Рейлин, по-прежнему настороженно глядя на Иоланду. – Мы хотели перестать потакать твоей маме.

– Ах вот как! Тогда объясните мне, с каких пор позволять человеку воспитывать собственного ребенка – попустительство?

– Я объясню! – завопила Грейс. – Дайте я, я все знаю. Понимаете, мама спала целыми днями, а наши замечательные соседи за мной присматривали, но потом мы решили, что если продолжать в том же духе, то мама будет преспокойно глотать свои таблетки и дальше. И ничего хорошего из этого не выйдет. Тогда мы подумали: ведь иногда человек исправляется, если боится потерять что-нибудь очень-очень важное, ну, знаете, вот меня, например. И мы сказали маме, что ей нельзя меня видеть, пока она не исправится.

Несколько мгновений Иоланда молчала. По лицу было совершенно непонятно, о чем она думает.

– Да это же просто отличная идея! – воскликнула она наконец.

– Правда? – переспросила Грейс, удивившись ее энтузиазму.

– Ты сама все придумала?

– Нет. Мне мистер Лафферти посоветовал.

– Сама она тоже постаралась, – сказала Рейлин.

– Значит так, – объявила Иоланда. – Я сейчас спущусь к твоей маме и скажу, что сегодня ей чертовски не повезло, потому что я на вашей стороне. Она, конечно, разозлится, но ничего. Переживет. Сколько ей надо продержаться без наркотиков, прежде чем вы вернете Грейс?

Тишина.

– Хм… Мы не подумали о сроке, – сказала Рейлин.

– Тогда надо подумать. Потому что у нее бывают просветления на пару дней, но не больше. Только успеешь обрадоваться, а она за старое. Давайте установим срок в месяц. Я тоже хожу на собрания анонимных наркоманов, так что прослежу за ней без проблем.

Все переглянулись между собой.

– Хорошо, – ответила Рейлин.

– Договорились! – Иоланда вылетела из квартиры.

– Странно получилось, – заметил Фелипе.

– Зато закончилось хорошо! – ответила Грейс. – Ладно, не отвлекаемся, у нас собрание.

– По-моему, собрание надо отложить, – сказала Рейлин. – Вдруг твоя мама рассердится после беседы с Иоландой? Нам не стоит сидеть здесь с открытой дверью. Да и Билли уже не с нами.

Грейс выглянула на лестничную площадку и вздохнула: дверь в квартиру Билли была закрыта, и он сам, судя по всему, надежно спрятался внутри.

– Надо с ним поговорить, – сказала она.

– Знаешь, – Грейс обратилась к Билли, который сидел на диване, съежившись в комок и обнимая кошку, – я хочу, чтобы ты пришел к нам на школьный концерт. Зрителем. Посмотрел бы, как я танцую, похлопал бы.

Билли фыркнул. Будто услышал смешную шутку. Будто даже не допускал, что Грейс может о таком попросить.

– Нет, серьезно, – сказала она.

Билли резко побледнел, хотя и так не отличался особым румянцем.

– Грейс, ты же знаешь, что я не могу.

– Нет, можешь!

– Грейс, я…

– Билли, послушай: ты хочешь остаться дома, потому что так проще? Или хочешь поразить всех своим блеском?

Он бросил на нее обиженный взгляд.

– Так нечестно.

– Меня ты спрашивал точно так же!

– Это совсем другое дело.

– Почему?

– Потому что спрашивал я, а не ты.

– Ты подумай, ладно? Пообещай, что подумаешь. Я знаю, что ты в итоге примешь правильное решение.

– Молодости свойственна самонадеянность, – пробормотал Билли.

– Даже спрашивать не буду, что ты имеешь в виду.

– И хорошо, – вздохнул он.

Утром по дороге в школу Грейс столкнулась – можно сказать, в прямом смысле слова – с новой соседкой, Эмили. Рейлин шла позади, натягивая пальто, а Грейс бежала вперед и едва не налетела на Эмили у подножия лестницы.

Она снова тащила за собой чемодан.

– А куда вы идете? – спросила Грейс. – Вещи перевозите?

– Уезжаю отсюда! – отрезала Эмили, не сбавляя шага.

– Вы же только приехали…

– Хватит с меня, не собираюсь больше ночевать в этом ужасном месте!

– А что там такого ужасного? Симпатичный новый ковер.

– Не могу объяснить. С этой квартирой что-то не так. Нехорошая энергетика, очень нехорошая.

И побежала вперед так быстро, что Грейс даже при всем желании не смогла бы за ней успеть.

– Кто это? – спросила Рейлин, нагнав ее у двери.

– Была нашей соседкой, – сказала Грейс. – Только совсем недолго.

 

Глава 19. Билли

– Этот день надо отметить в календаре, – сказал Билли вслух. Впервые за долгий срок он сменил пижаму на обычную одежду.

Дело было субботним утром, примерно неделю спустя. Билли натянул мягкие танцевальные штаны и накинул толстовку, потому что пижамная куртка в таком ансамбле смотрелась совсем уж нелепо. И неважно, что никто его не видел.

Потом включил свет в кладовке и пробрался к комоду, стоявшему в дальнем углу. Сунул руку в верхний ящик, нашарил танцевальные туфли. Свои собственные. Не ту старую детскую пару, в которой поначалу тренировалась Грейс, а обычные взрослые туфли, которые он надевал на свое последнее выступление. Давно это было. Билли вытащил туфли из комода и поднес к лицу, вспоминая едва различимый запах старой кожи и все, что было с ним связано.

Полный набор воспоминаний, плохих и хороших. Выбирать нельзя.

Билли принес туфли в гостиную. Кошка мистер Лафферти наблюдала за ним с явным любопытством, почувствовав торжественность момента.

Надев туфли, Билли принялся за растяжку. Опустился на старый потертый ковер, принял привычную позу и вскрикнул от резкой боли: мышцы протестовали против упражнений, которые раньше казались совсем простыми.

Через некоторое время, выжав из себя все, что можно, и едва не решив бросить эту бессмысленную затею, Билли встал и осторожно прошел к танцевальной площадке. Надо было продумать хореографию для школьного выступления.

Он бы и раньше этим занялся, но Грейс пропустила целую неделю – берегла ушибленное бедро.

– Пожалуй, начнем с тайм-степа, – произнес он вслух. – Чтобы плавно войти в ритм.

По своему опыту Билли знал, что выступление лучше начинать с чего-нибудь простого и знакомого, потому что первые секунды на сцене – это всегда самое сложное. Застыть от страха и перепутать шаги – такое чаще всего бывает в начале. На первых аккордах нужные движения разом вылетают из головы. А через некоторое время включается автопилот, и дальше все идет как по маслу.

Если уж тебе повезло, и ты сам решаешь, как начать выступление, выбирай комбинацию, которую ты в состоянии повторить даже во сне.

Шаг за шагом Билли стал заново вспоминать, как танцуют тайм-степ. Ощущения были на редкость странные. Последовательность шагов быстро всплыла в памяти, мозг тут же отправил сигнал нужным мышцам… А дальше начинался кошмарный сон – из тех, где тебе в затылок дышит какое-то чудовище, а ты с трудом переставляешь потяжелевшие ноги или увязаешь по колено в густой смоле.

Он застыл посреди комнаты, уныло глядя на кошку. Кошка разглядывала его в ответ.

– Расслабься, Билли, – сказал он через некоторое время. – Если мы захотим, то через пару месяцев вспомним все, что знали раньше.

Ну, хотя бы какую-то часть – все-таки двенадцать лет прошло. Молодость не вернешь. Иначе ее давно разлили бы по бутылкам и распродали жаждущей публике.

– В танце нужны повороты, – сказал он и повторил парочку. – Можно добавить несколько тройных буффало, смотрятся весьма эффектно. Но не слишком. В самый раз.

Он неторопливо прикинул траекторию движения на фанерной площадке, чтобы случайно не вылететь на ковер. Места едва хватало на несколько поворотов; Били принялся их повторять.

Грейс маленького роста, и ноги у нее короче; если у Билли получится станцевать это, значит, получится и у нее. Но во время тренировки Грейс придется очень внимательно следить за каждым шагом. Впрочем, дисциплина ей не повредит. На маленьком фанерном танцполе все повороты должны быть аккуратными и точными. Тогда она сможет правильно рассчитать движения на школьной сцене, чтобы не свалиться в оркестровую яму. Все равно, что разминка в бейсболе: если сначала немного поразмахивать тремя битами, то с одной битой справишься без труда.

Вдруг, совершенно без предупреждения, в ушах эхом отдались слова, которые он сам произнес вслух несколько минут назад. Билли замер и задумчиво повторил:

– Если мы захотим, то через пару месяцев вспомним все, что знали раньше.

Он постоял, ритмично притопывая носком правой ноги, и прислушивался к вопросу, впервые прозвучавшему в его голове.

Затем перестал отбивать ритм.

– А хотим ли мы этого? – спросил Билли вслух.

Ответа не было. Работы над танцем оставалось еще слишком много, и перспектива сменить тему выглядела весьма заманчивой.

– Возможно, что-нибудь синкопированное… – произнес он и добавил пару вингов, а потом винг с переходом и ударом носком, просто потому что это выглядело очень изысканно и утонченно.

За несколько минут Билли придумал довольно мудреный танец, но потом осознал свою ошибку и глубоко задумался.

– Да, Билли-бой, дал ты маху. Вообразил свою привычную аудиторию, а надо было представить аудиторию Грейс. Им неинтересны твои синкопированные ухищрения. Вполне могут решить, что девочка сбилась с ритма и наделала ошибок. Нет, им нужно что-то надежное. Ровное. Понятное. Но яркое! Кто же не любит ярких эффектов…

– Ага, понял, – сказал он и принялся выстраивать танец заново.

Несколько тройных ударов. Несколько прыжков с тройным ударом. Семь шагов в одну сторону, семь – в другую, потом возвращаемся назад, по четыре раза на обе ноги, потом двойной, потом собираемся для эффектного финала…

Билли считал вслух, выбивая дробь.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, прыжок… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, прыжок… Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре… И раз, и два, и раз, и два, и раз, и два, и три – стоп!

Он замер, приподняв ногу над полом. Красивое завершение. Время для аплодисментов. Всего на долю мгновения ему показалось, что вот-вот раздадутся хлопки.

Вместо аплодисментов Билли услышал стук в дверь.

Он осторожно прошагал по ковру и отпер замок.

У порога стояла Грейс вместе с каким-то незнакомым мужчиной. Афроамериканец, голова обрита наголо, в пышной бороде проглядывает седина. Хотя на вид вовсе не старый, чуть за сорок. Глаза у него были искристые, иначе не назовешь. В левом ухе виднелась крохотная рубиновая сережка.

– Божечки мои, Билли! – взвизгнула Грейс. – Ну ничего себе! Ты снял пижаму!

– Тебя послушать, так это крайне редкий феномен, – ответил Билли, незаметно показывая подбородком в сторону гостя.

Но Грейс намек не уловила.

– Конечно, редкий – я тебя первый раз вижу не в пижаме!

– А кого ты привела в гости? – Билли надеялся, что щеки полыхают не слишком ярко.

– Это Джесси. Наш новый сосед.

Джесси посмотрел Билли в глаза, но тот сразу отвел взгляд. Интересно, поймет ли он, что Билли так поступает со всеми. Равенство возможностей, ноль шансов – одинаково для каждого.

Потом Джесси протянул руку, и Билли мужественно пожал ее, хотя при мысли о прикосновении к постороннему человеку его охватила страшная паника, острая, как сотни стеклянных осколков.

«Нехорошо, что Грейс разгуливает по дому в компании какого-то неизвестного субъекта», – подумал Билли.

Глубоко вздохнул. Он всегда составлял верное впечатление о человеке с первого взгляда и очень гордился своей интуицией. Билли посмотрел в глаза незнакомца – всего на долю мгновения. Потом снова отвернулся и медленно выдохнул.

Джесси был хорошим человеком.

– Значит, – начал Билли, стараясь перевести беседу в безопасное русло, – вы переехали в квартиру наверху? Туда, где раньше жил мистер Лафферти?

– Ага! – вклинилась Грейс. – В ту квартиру, где он застрелился. Но Джесси не боится, не то что наша предыдущая соседка.

– Какая соседка?

– А, ты ее даже не видел… Она пробыла здесь всего один день. Сказала, что энергетика какая-то жуткая, и уехала обратно. Я уже рассказала все Джесси. У него есть… этот, как его… что там у тебя есть, Джесси?

– Шалфей, – сказал Джесси. – Белый шалфей.

Так Билли впервые услышал его голос. Глубокий, спокойный, ласковый.

– Ага, шалфей, – подтвердила Грейс. – Он сказал, что хочет обдурить квартиру.

– Окурить, – поправил ее Джесси.

– А?

– Я сказал, что собираюсь окурить квартиру.

– Ой, точно. Окурить! И откуда взялось это «обдурить»…

– Не знаю. Воображение у тебя бойкое, сомнений нет.

– В общем, – продолжала Грейс, – если окурить какое-нибудь место белым шалфеем, то все злые духи сразу разбегутся.

– На самом деле, – сказал Джесси, – в злых духов я не верю, шалфей помогает убрать остатки дурной энергетики. А если бы в этой квартире действительно жил злой дух, в чем я сильно сомневаюсь, я не стал бы его прогонять, а помог бы обрести мир и покой.

– Да, с мистером Лафферти лучше придерживаться именно такого подхода, – кивнул Билли.

– Такого подхода лучше придерживаться с любым человеком, – ответил Джесси.

Повисло неловкое молчание, и Билли вдруг подумал, что ведет себя грубо: нельзя же держать гостей на пороге. Однако он никогда не приглашал в дом посторонних, особенно тех, кто пришел вот так, без предупреждения.

– Извините, я бы предложил вам зайти, но…

Грейс оборвала его на середине фразы, не дав договорить. Билли это вполне устроило.

– Нет, нам надо идти. Я хочу познакомить Джесси с Фелипе и миссис Хинман!

– А с Рейлин ты его уже познакомила?

– Еще как! – ответила Грейс. Ее слова прозвучали как-то странно и многозначительно. С подтекстом. Понять, что за этим кроется, Билли не мог.

– Ой, с ума сойти! – снова взвизгнула Грейс. – Билли, на тебе чечеточные туфли!

– Ну да.

– Так у тебя есть еще одна пара! Я и не знала! Ты мне давал детские, а эти для взрослых. Почему ты не сказал, что у тебя тоже есть туфли?

– Думал, это и так ясно.

– А вот и нет! Ты сейчас танцевал, да?

– Ставил танец для твоего школьного выступления.

– Круто! – завопила Грейс. – Ура-ура-ура! Сейчас познакомлю Джесси со всеми остальными и сразу спущусь к тебе! Нога уже не болит, можно начинать заниматься.

– Приятно было познакомиться, Билли, – сказал Джесси.

– Взаимно. – Всем своим видом Билли старался показать, что его слова – не пустая вежливость, что он и вправду искренне рад.

Грейс потащила Джесси вверх по лестнице, вцепившись в его ладонь обеими руками. Билли проводил их обоих взглядом. Ему стало чуть-чуть одиноко.

– Билли не любит людей, – донесся сверху голос Грейс. – Он… не такой как все. Но он очень хороший!

Минут через двадцать Грейс прибежала обратно и сразу схватила на руки кошку.

– Подожди немножко с танцами, – сказала девочка. – Сначала я должна рассказать тебе один секрет.

– А разве секреты можно рассказывать?

– Это не такой секрет.

– А какой?

– Знаешь, как бывает: увидишь что-нибудь интересное – и сразу хочется кому-нибудь рассказать, но страшно. Вдруг разболтают всем на свете?

– Думаешь, в ближайшем будущем я начну болтать с кем ни попадя?

– Ой, да ну тебя. Я имею в виду, не говори Фелипе и миссис Хинман. И ни словечка Рейлин!

– Договорились.

Они устроились на диване, чтобы Грейс могла торжественно огласить свой секрет.

– Готов? – спросила она, по-прежнему прижимая к груди кошку.

– Более чем.

– Рейлин понравилась Джесси!

– Хм. И как же ты это поняла?

– Легко! Я ему сразу сказала: «У нас сегодня собрание, приходи, мы будем ждать». А он ответил, что надо распаковывать вещи и что всем остальным не понравится, если на собрание придет кто-нибудь посторонний. А потом я познакомила его с Рейлин… Только мы от нее вышли, как он спрашивает: «И во сколько же начинается ваше собрание?»

– Ясно. Кстати, во сколько?

– Не знаю. Когда позову всех, тогда и начнется.

– Все в твоей власти, да?

Грейс легонько стукнула его по руке.

– Тогда сам выбирай время! И вообще, кроме меня, это больше никому не надо… Так что ты думаешь про мой секрет?

– В нем нет ничего удивительного. Рейлин очень привлекательная женщина.

– Ага. Хорошенькая. И славная. Но…

– «Но»?.. Она тебе чем-то не нравится?

– Нет, что ты, Рейлин мне очень нравится. Просто мы ее плохо знаем.

– Плохо?

– Ну да.

– Я думал, мы довольно хорошо изучили друг друга.

– Вот смотри: я знаю, что она красит всем ногти в салоне красоты, а больше – ничего. Про Фелипе и миссис Хинман я знаю примерно столько же… и в то же время гораздо больше. По ним все видно, понимаешь? А с Рейлин совсем по-другому, она ничего не показывает. По ней только одно заметно: чего она боится.

Билли погрузился в размышления: а не замечал ли он того, что увидела Грейс? В конце концов, у Билли всегда получалось составить верное впечатление о любом человеке. Но на этот раз интуиция подсказывала, что Рейлин не боится вообще ничего.

– И что же ты заметила?

– Она боится службы опеки.

– Службы опеки?

– Ты что, не слышал?

– Ерунда какая-то… Службы опеки Лос-Анджелеса?

– Ага.

– Но что такого может сделать служба опеки?

– Ну, ребенка забрать, например.

– А, вот ты про что.

– Именно. Может, служба опеки забрала Рейлин от родителей, когда она была маленькой.

– Или забрала ребенка у нее самой. Думаю, Рейлин нам обо всем расскажет, если захочет.

– Вот для этого и нужны собрания! – заявила Грейс с таким видом, будто ей опять приходилось объяснять очевидное. – Никому не нравится рассказывать про себя плохое. Чтобы вытянуть из людей всякую гадость, надо слегка на них надавить!

– Готова к тренировке? – Билли перевел тему, опасаясь, что Грейс решит перейти от слов к делу.

– Я уже неделю готова, сил нет терпеть! Пойду туфли надену, они у Рейлин остались. Сейчас вернусь. Ты только ей про секрет не рассказывай!

– Рейлин же видела, как Джесси себя вел. Думаешь, она не поняла?

– Не знаю. Со взрослыми всякое бывает, иногда не замечают самых простых вещей. В общем, не надо ей знать, что мы тут с тобой обсуждали.

– А мы что-то обсуждали?

– Джесси и Рейлин! – завопила Грейс. Так громко, что наверняка было слышно на всем этаже.

– Я пошутил, – объяснил Билли. – Просто сделал вид, что уже забыл о твоем секрете.

– Так бы и сказал. Откуда мне знать, что ты имеешь в виду?

– Я думал, это общеизвестная шутка. Культурный фон, часть коллективного бессознательного.

Грейс закатила глаза.

– Какой же ты странный!

– Спасибо, – тихонько сказал он ей в спину.

Когда за Грейс закрылась дверь, Билли осторожно прошел к танцплощадке и медленно повторил танец от начала и до конца. Закончил еще эффектнее, чем в первый раз, и снова замер на одной ноге в ожидании аплодисментов.

Да, аплодисментов. Но не для него – для Грейс. Девочке предстоит впервые в жизни услышать рукоплескания публики.

– Боже милостивый, – неожиданно выдохнул Билли. – Мне и вправду надо там быть. Вот ужас-то.

 

Глава 20. Грейс

– Кто хочет начать? Хоть кто-нибудь, пожалуйста, – хныкнула Грейс.

Она обвела взглядом всех взрослых, собравшихся в комнате. В глаза ей посмотрела только миссис Хинман. Возможно, потому что миссис Хинман уже все про себя рассказала на прошлом собрании, и ей нечего было бояться. Взрослые всегда странно вели себя под давлением.

На этот раз собрались у Рейлин. Все-все.

Даже Билли. И не в пижаме, а в обычной одежде. Стоял, прижавшись спиной к двери, – наверное, чтобы быть поближе к собственной квартире. Грейс заметила, что он снова грызет ногти, но кричать не стала – вдруг испугается и убежит домой.

Рейлин сидела на полу, скрестив ноги по-турецки и прислонившись к дивану, так что Джесси был виден только ее затылок. Интересно, она это специально?

Джесси оглядывался по сторонам, как будто стараясь запомнить всех вокруг, и Грейс никак не могла угадать, о чем он думает, хотя очень внимательно за ним наблюдала.

Фелипе притопывал ногой и смотрел на коврик, как загипнотизированный.

– Ну пожа-а-алуйста!

И тут Рейлин начала говорить. Грейс было обрадовалась, однако очень быстро поняла свою ошибку.

– Не знаю, как всем остальным, – начала Рейлин, и Грейс подумала, что таким резким тоном она разговаривала только с ее мамой, – но мне все это очень не по душе. Я пока не готова к подобным выступлениям, – добавила она, покосившись на Джесси.

Щеки Грейс вспыхнули, дыхание перехватило, будто кто-то ударил ее в живот. Рейлин никогда не разговаривала с ней так сердито, и вдруг… прямо перед всеми… и перед новым соседом… От унижения на глаза навернулись слезы, и Грейс изо всех сил старалась не разреветься.

Хотела возразить Рейлин, но в горле стоял комок.

Фелипе поднял глаза и посмотрел прямо девочке в лицо.

– Пожалуй, начнем с меня, – сказал он. – Совсем недавно, всего несколько недель назад, у меня была девушка. Мы собирались пожениться. Я подарил ей кольцо, сделал предложение и все такое. У нас и сынок был. Полтора годика. А потом однажды вечером я пришел домой с работы и увидел, что перед порогом стоит сумка. В ней лежали моя зубная щетка, рубашки, белье – все мои вещи. А на самом дне – коробочка с обручальным кольцом. Вот такая история.

Воцарилось молчание. Такое очень… молчаливое молчание.

– Она объяснила, почему так сделала? – спросила Грейс с трепетом в голосе.

– Да я и встретиться с ней не могу. Отправил уже миллион сообщений. Звонил ее сестре. А сестра сказала, что у моей девушки был другой. Уже давно, mucho tiempo… много времени прошло.

Снова молчание.

Казалось, даже Рейлин забыла о своем раздражении. Она заговорила – мягко и ободряюще – жаль только, что слова были адресованы не Грейс.

– Ты ничего не подозревал?

– И да, и нет, – ответил Фелипе. – Тогда я был потрясен. А теперь… понимаю. Знаете, как бывает. Наверняка ведь знаете. Смотришь, но не видишь. Замечаешь что-нибудь, начинаешь думать нехорошее и говоришь себе: «Нет, это бред, ты не прав». Потом обнаруживаешь, что все-таки прав. И с одной стороны, ты вроде бы ни о чем не догадывался. А с другой – прекрасно все понимал.

– А как же su ijo? – спросила Грейс приглушенным голосом.

– А как же что? – уточнил Билли.

– Малыш, – объяснила Грейс.

– Я спросил у нее. У сестры. Сказал: «А как же Диего? Можно мне повидаться с Диего? Он же мой сын, моя родная кровь». И знаете, что она мне сказала?

На последней фразе голос Фелипе сорвался, и Грейс уже не хотелось услышать ответ. Она просто помотала головой.

– Сестра сказала: «Может, это твой сын. А может, и нет».

Грейс сорвалась с места, пулей промчалась по комнате и кинулась Фелипе на шею.

– Lo siento, Фелипе, – едва слышно прошептала она. – Lo siento para su ijo.

– Gracias, – тихо выдохнул Фелипе.

– Мне надо идти, – внезапно сказал Билли со своего поста у порога.

Кажется, плотину прорвало – Грейс слышала, как его голос дрогнул от паники.

Она отпустила Фелипе и сделала шаг назад. Билли уже успел открыть дверь.

– Ой, ты не останешься еще немножко? У нас наконец началось настоящее собрание!

– Прости, малышка. Больше не могу.

Но вместо того чтобы шагнуть на лестничную площадку, Билли отступил назад в комнату. Приблизился к Фелипе, застыл рядом и посмотрел на него сверху вниз; в глазах светилось сострадание. Фелипе поднял голову и грустно улыбнулся.

– Что значит «lo siento»? – тихонько спросил Билли.

– Значит, Грейс мне сочувствует.

Билли наклонился и обнял Фелипе, быстро и осторожно. Будто опасаясь, что если обнимать крепко и долго, то все пойдет наперекосяк.

– Lo siento.

– Gracias, Билли.

А потом Билли вылетел наружу. Вылетел! Даже у Грейс не получалось так быстро бегать.

– Теперь моя очередь, – сказал Джесси.

Все обернулись в его сторону: никто не ожидал, что он заговорит.

– Не смотрите на меня с таким удивлением. Я просто подумал, что это отличная возможность немного рассказать о себе. Раз уж я тут новенький и собираюсь остаться всего на несколько месяцев.

Никто не стал с ним спорить, и Джесси начал свой рассказ.

– Я вырос неподалеку. Всего в четырех кварталах отсюда. Потому и выбрал эту квартиру. Очень уж близко к моему старому дому, много воспоминаний. Хотя все сильно изменилось… К тому же мне сейчас нужно экономить, вот и искал жилье подешевле. Пришлось оставить работу на ближайшие полгода, сбережений едва-едва хватит, чтобы покрыть расходы. В общем, я живу в Чапел-Хилл. Северная Каролина. Уехал туда на учебу, да так и остался. А в Лос-Анджелес вернулся на время, потому что моя мать при смерти.

В голове у Грейс роились сотни вопросов. Она хотела спросить, сколько еще осталось жить маме Джесси, от чего она умирает, крепко ли они любят друг друга, как он справляется с горем. И может ли она, Грейс, помочь Джесси, чтобы ему не было так грустно, – хотя чем тут поможешь, если над человеком нависает такое огромное, ужасное, тоскливое. Но Грейс не успела ничего сказать. Джесси прекрасно обходился без наводящих вопросов. Он был хорошим рассказчиком. Не приходилось тянуть из него историю капля за каплей, слова лились из Джесси свободным потоком. Для Грейс такое было в новинку.

– Забавно вышло. Мы с матерью не ладили. Никогда не сходились во мнениях, ни по одному вопросу. Все время как на пороховой бочке. – Прежде чем Грейс успела задать вопрос, Джесси заметил ее недоумение и пояснил: – Ссорились постоянно. Наверное, все знакомые думали, что мы друг друга недолюбливаем. Или даже ненавидим. А я про себя называл это чувство «яростной нежностью». Если бы мы не любили друг друга, откуда бы взялся такой накал? Есть любовь, а есть обратная сторона любви. У нас с матерью было и то, и другое. Люди думают, что потерять мать, с которой ты никогда не ладил, – не так больно. Но они ошибаются. Ох, как ошибаются. Смерть матери – это всегда больно. Всегда. Неважно, сколько между вами было любви или ненависти. Даже если она душила тебя заботой или, наоборот, совсем не обращала внимания. Неважно. Она твоя мать – мать! Слишком крепкая связь, слишком глубоко внутри.

Грейс хотела ответить Джесси, но вместо этого расплакалась. Сначала тихо, а потом все сильнее, до громких, безудержных рыданий.

На этом собрание можно было считать закрытым.

Все сразу собрались вокруг нее, слишком близко, слишком тесно, так, что нечем стало дышать. Спрашивали, все ли с ней в порядке – снова и снова… Грейс стало бы легче, если бы они отступили назад, чтобы можно было наконец вдохнуть полной грудью.

– Мне надо повидаться с котиком! – объявила она и выбежала из квартиры.

Остановилась перед дверью Билли, шмыгая носом и вытирая слезы рукавом, постучалась к нему специальным тайным стуком.

– Извини, малышка, сегодня я уже не смогу никуда пойти. Все, никак. Извини. Lo siento.

– Я не за этим, Билли. Впусти меня, пожалуйста.

Наверное, он услышал всхлипы – такое попробуй не услышать. Дверь открылась прежде, чем Грейс успела договорить.

Она протиснулась мимо Билли и плюхнулась на диван.

– Ну что, собрание прошло успешно? – поинтересовался он.

Такое вот странное у Билли чувство юмора. Вместо того чтобы мучить Грейс расспросами, он просто отпускал шуточки. Но лучше так, чем задыхаться под весом чужой заботы.

«Вот поэтому я и пришла сюда», – внезапно подумала Грейс. Ей захотелось повидаться не с кошкой. То есть с кошкой тоже.

Грейс тихонько присвистнула, и Кошка мистер Лафферти выбежала из спальни и с налета прыгнула к девочке на колени. Грейс обняла ее и прижалась ухом к урчащему боку.

Из-под носа текло, и Грейс старательно шмыгала, чтоб не испачкать кошачий мех.

Билли присел на край дивана, стараясь оставить между ними свободное пространство, и протянул Грейс огромную коробку носовых платочков. Она вытащила оттуда сразу три или четыре штуки, вытерла глаза и шумно высморкалась, огласив комнату громким трубным звуком.

– Опять я твои платочки таскаю.

– Ничего, как-нибудь переживу.

– В следующий раз куплю тебе целую коробку.

– Да, а на какие деньги? У тебя где-то припрятан запас на черный день? Скрываешь от нас страшную тайну? На самом деле ты владелица целого состояния?

– Ой. Да…

Она снова высморкалась, на этот раз прихватив всего три платочка.

– Не хочешь просветить меня о случившемся?

– Чего? Билли, говори по-человечески!

– Поговорить хочешь?

Грейс вздохнула.

– Просто по маме скучаю, вот и все.

– Ясно.

– Она не очень хорошая мама. Во всяком случае, сейчас. Раньше была хорошей, только очень давно. Мы не ладим и, вообще, разругались вдребезги, я на нее злюсь, и наркотики она любит сильнее, чем меня… а я все равно скучаю.

– Хм-м, – сказал Билли.

– Ты, наверное, не поймешь.

– А может, и пойму. Я тоже скучаю по своей маме. Хотя это ужаснейшая из всех женщин, когда-либо ступавших по этой земле.

Грейс фыркнула от неожиданности.

– Не может же все быть настолько плохо.

– Еще как может. И есть. Поверь мне на слово. Так что, собрание закончилось?

– Наверное. Кроме меня собрания никому не нужны, а я только что сбежала.

– Откуда ты знаешь, вдруг они тебя удивят? Может, прямо сейчас все соседи сидят там, откровенничают, рассказывают друг другу о трагедиях, послуживших причиной их одиночества. Может, ты их вдохновила.

– Пойду проверю, – сказала Грейс.

Она вручила кошку Билли и прошлепала по лестничной площадке к квартире Рейлин. Прижалась ухом к двери, прислушалась.

Ни слова о трагедиях.

Джесси извинялся за то, что невольно расстроил ее, затронув болезненную тему.

Грейс прошлепала обратно и снова плюхнулась на диван.

– Как же, станут они откровенничать.

Позже, когда все разошлись по своим делам, Грейс пришла к Рейлин. И столкнулась на пороге нос к носу с Джесси.

Надо было сразу догадаться, подумала Грейс и отвесила себе мысленный подзатыльник. Разумеется, он постарался задержаться, чтобы поговорить с Рейлин наедине – потому что она ему нравилась, это бы любой дурак заметил!

Сейчас Джесси начнет извиняться, а извинения Грейс слушать не хотела. Чего доброго, опять расплачется.

– А, вот ты где, Грейс! Я уже думал, что не смогу перед тобой извиниться.

Вот видите?

– Не надо извиняться, – сказала она, изо всех сил загоняя слезы подальше. – Ты ведь не специально. Просто рассказал правду, как тебя и просили. Для этого и нужны наши собрания.

– Ты расстроилась.

– У тебя так нечаянно получилось, – ответила Грейс, и в ее голосе все-таки проскользнуло раздражение. – Думаешь, я не поняла?

И тут же замерла, ожидая ответной сердитой вспышки.

Но вместо этого Джесси только потрепал ее по голове и направился к лестнице.

Грейс посмотрела ему вслед: интересно, как продвигаются дела с призраком мистера Лафферти – того, который человек? Или не с призраком, а с тем, что так испугало Эмили, их очень кратковременную соседку. С одной стороны, ей очень хотелось спросить Джесси напрямую, а с другой – Грейс едва-едва отбилась от извинений, и лезть с вопросами пока было рано.

Она настороженно поглядела по сторонам, будто в подъезде за каждым углом могли притаиться шпионы. Потом развернулась и побежала вниз, к себе домой.

Открыла дверь своим ключом.

Внутри было темно. Тихо, спокойно, никаких признаков жизни. Мама лежала в спальне, растянувшись на спине, и храпела.

Грейс подошла поближе, подергала маму за рукав.

– Эй, – тихонько позвала она. Как будто пыталась завести беседу, привлечь внимание.

На мгновение мамины глаза распахнулись.

– Привет.

– Как ты?

– М-м-м. Что ты тут делаешь?

– Зашла тебя проведать, – сказала Грейс. Горло как-то странно сжалось, дыхание сорвалось. Грейс едва не поперхнулась словами.

Мама подняла руку, словно хотела помахать в ответ – непонятно зачем. Ладонь зависла в воздухе, едва качнулась, потом безвольно упала ей на живот.

Грейс ждала чего-то, не совсем понимая, на что надеется.

«Вот и все, – сказала она себе. – Больше ты ничего не получишь. Можно возвращаться к Рейлин».

Вместо этого она погладила маму по волосам – три долгих, бережных прикосновения. Потом склонилась над ухом и прошептала:

– Люблю тебя, мам.

Наверное, она наклонилась слишком близко. Наверное, маме стало щекотно от ее дыхания – и она отмахнулась от Грейс, как от назойливого комара. Заехала рукой прямо в ухо.

– Ой! – вскрикнула Грейс. Получилось громко, хотя боли она почти не почувствовала. Просто возмущение, вспыхнувшее внутри, прорвалось наружу неожиданным возгласом.

И Грейс вдруг заплакала – тоже от возмущения.

А расплакавшись, бросилась прочь из квартиры, на лестницу и к Рейлин – словно боялась, что если остаться там, то ее слезы кто-нибудь увидит. Хотя на самом деле никто бы ничего не заметил. Даже мама.

Она постучалась к Рейлин, все еще потирая ухо.

Рейлин впустила ее внутрь. Грейс заметила у нее на лбу несколько морщинок, которых не было раньше, – казалось, что Рейлин хмурится от напряжение.

– Ты голодная?

– Немножко.

– У нас почти нет еды. Только арахисовое масло.

– Сойдет. А желе у нас есть? – Грейс тут же пожалела о том, что сказала «у нас». Продукты в холодильнике Рейлин принадлежали только самой Рейлин, а не им обеим. Ляпнула грубость, а настроение у Рейлин и так было препаршивое. – Я имела в виду, у тебя. Есть желе?

Рейлин засунула голову в холодильник.

– Клубничный джем, – сообщила она.

К сожалению, Рейлин не стала уточнять про то, кому именно принадлежал джем.

– Отлично, – сказала Грейс, хотя виноградное желе ей нравилось гораздо больше.

Рейлин принялась намазывать сэндвичи, а Грейс решила поддержать разговор:

– И как тебе Джесси?

Стеклянная банка – то ли с арахисовым маслом, то ли с джемом – громко звякнула о стол, и Грейс чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Прекращай-ка с этим, – сказала Рейлин тем же тоном, от которого Грейс едва не расплакалась на собрании. Она и теперь была готова расплакаться. Да что за день-то такой! На каждом шагу поджидал новый повод для слез.

– Что прекращать? Я ничего не делала!

– Перестань сводить меня с едва знакомым мужчиной.

– Никого я не сводила! Никого! – крикнула Грейс, стараясь не разреветься. – Просто спросила, что ты о нем думаешь. Про другую соседку – ту, перепуганную – спросила бы то же самое, но она слишком быстро сбежала, даже не познакомилась с тобой. Рейлин, чего ты злишься? Да, ты ему нравишься. И что тут такого? Я же его не подговаривала. Просто так получилось. Джесси сам виноват.

Рейлин положила сэндвич на картонную тарелку и поставила ее перед Грейс – спокойно, без единого слова.

Грейс разглядывала тарелку примерно минуту: голод куда-то исчез.

– Можно взять сэндвич с собой и съесть его у Билли? Там как-то уютнее.

– Делай, что хочешь, – равнодушно ответила Рейлин.

У самой двери Грейс обернулась: Рейлин мыла нож в раковине и не подняла взгляда на девочку.

– Раньше ты не была такой ворчливой. – Грейс мысленно похвалила себя за смелость.

– Раньше ты не пыталась влезть в мою личную жизнь, – ответила Рейлин, по-прежнему не поднимая глаз. – Все взаимосвязано, тебе так не кажется?

– Кошки не едят сэндвичи с арахисовым маслом и джемом! – воскликнула Грейс.

Но Кошка мистер Лафферти продолжала невозмутимо жевать кусочек сэндвича с арахисовым маслом и джемом, не обращая никакого внимания на слова Грейс.

– У Рейлин отвратительное настроение, – сказала Грейс Билли.

– Да, я заметил. Что случилось-то?

– Не знаю. Наверное, из-за Джесси. Он ей не нравится.

– Ясно.

– Просто я подумала… В общем, она ему нравится, Джесси славный и вообще… Если бы они были вместе, в доме стало бы на одного одинокого человека меньше. А там бы я и с остальными разобрались.

– Эх, если бы все было так просто: встретились двое, стали жить вместе…

– А что еще нужно?

– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, никто не знает. Если ты вдруг раскроешь эту великую тайну, напиши книжку. Станешь богатой и знаменитой.

– Странный ты, Билли.

– Да. Послушай, я хотел с тобой поговорить. Дай-ка сюда кошку. С ней будет легче.

– Почему?

– Не знаю. Она меня успокаивает.

– Как скажешь.

Грейс протянула Билли кошку, которая все еще облизывала с усов остатки арахисового масла.

Билли глубоко и шумно вздохнул.

– Завтра, когда пойдешь в школу…

– Завтра воскресенье.

– А, точно. В понедельник, когда пойдешь в школу… Я попробую пройтись вместе с тобой и Рейлин. Недалеко, совсем чуть-чуть…

Грейс собралась было завопить от радости, но Билли решительно поднял руку. Очень решительно. Совсем не так, как обычно. Ему категорически не хотелось слышать восторги по этому поводу.

– Погоди, не надо ничего говорить. Если ты сейчас начнешь радоваться, я еще сильнее испугаюсь.

Грейс героически подавила свой первый порыв и выдержала невыносимо долгую паузу. Когда она наконец заговорила, ей хватило сообразительности снизить голос до шепота. Самого настоящего шепота.

– То есть ты хочешь прийти на мое выступление?

– Не торопись, малышка. Не надо опережать события.

Грейс бросилась Билли на шею, спугнув кошку, и крепко-крепко обняла.

– Я знала, что ты придешь! – прошептала Грейс с благоговейным восторгом в голосе. – Сначала будешь отнекиваться, и со стороны покажется, что ты действительно ничего не можешь… А потом все равно соберешься с силами и придешь! Знала!

– Я попробую немного прогуляться в сторону твоей школы. Вот и все.

– Понятно-понятно! – Грейс слегка отодвинулась. – Вопросов нет.

– И ты не должна давить и осуждать. Потому что в первый день я вряд ли уйду далеко от крыльца.

Грейс почувствовала, как брови ползут вверх против ее воли.

– Ты что, собираешься выходить из дома каждый день?

– Ну да, – ответил Билли и замолчал. Молчание тянулось очень, очень долго. Потом он наконец добавил: – Нужно ведь тренироваться.

– Ты для этого приходил на собрание? Потренироваться?

– Да. Отчасти. Еще мне не хотелось, чтобы наш новый сосед решил, что я полный псих.

– А что в Джесси такого особенного? Насчет всех остальных ты не беспокоишься?

– Насчет всех остальных беспокоиться уже поздно. Вы и так знаете, что я полный псих.

– И правда, – сказала Грейс. Чуть-чуть подумав, добавила: – Не обижайся.

– А что тут обижаться, – вздохнул Билли.

 

Глава 21. Билли

Когда следующим вечером Джесси постучался к нему в дверь, Билли по счастливому стечению обстоятельств опять повторял танец для школьного выступления, оттачивая детали. А значит, был одет не в пижаму, а в штаны и мягкий просторный голубой свитер. И даже обут в туфли.

«Может быть, – подумал Билли, – судьба начинает благоволить нам». Хотя вслух ничего не сказал.

Он открыл дверь и обнаружил, что их новый обаятельный сосед стоит на пороге, широко улыбаясь: в одной руке бутылка красного вина, в другой – два винных бокала на тонких ножках.

От этого зрелища у Билли в груди всколыхнулось какое-то странное, незнакомое чувство. Странное, но хорошее. Он не мог подобрать нужных слов, однако его поразило ощущение правильности происходящего. Вот как должна складываться жизнь. Ходишь по дому в нормальной одежде, и к тебе в гости заглядывает приятный улыбчивый джентльмен с вином. И говорит что-то вроде: «Извините, что я без приглашения. Не возражаете?» А ты в ответ: «Ну что вы! Заходите. Я просто репетировал танец».

Божественное, забытое чувство. Древняя история.

– Что вы думаете о соседях, которые приходят в гости без приглашения? – с улыбкой поинтересовался Джесси. – Испытываете легкое раздражение? Иррациональную ненависть? Убийственную ярость?

– Ну что вы! Заходите. Я просто репетировал танец.

Потрясающе. Все как в жизни.

– А что за танец? – спросил Джесси, усаживаясь на диван. Поставил бутылку и бокалы на стол. – Не знал, есть ли у вас бокалы для вина; долго думал брать их с собой или нет. Не хотелось строить предположения о чужих привычках…

– Я ставлю танец для школьного выступления Грейс.

Билли плавно прошел на кухню, не переставая ощущать на себе чужой взгляд. Достал из шкафчика бокалы. Хрупкие стеклянные вещицы ручной работы, каждый бокал – с уникальной ножкой, ни один не повторяется. Синкопированные изыски для утонченной публики.

Принес их в гостиную и поставил на журнальный столик перед Джесси, который осмотрел их с надлежащим восторгом.

– А штопор у вас есть?

Билли почувствовал, как заполыхали щеки. Позволил себе замечтаться. Вообразил, что его жизнь похожа на жизнь нормальных людей. Разумеется, у него в шкафу стояли прекрасные винные бокалы. У кого их нет – разве что, у варваров. Но штопора у Билли не было. Так что теперь Джесси сразу поймет, что он ни разу из них не пил.

Он ничего не ответил. Все и так стало понятно по его пламенеющим щекам и красноречивому молчанию.

– Ничего, у меня найдется кое-что подходящее! – Джесси поднялся и стал обшаривать карманы. На нем были слегка выцветшие синие джинсы с белой рубашкой и галстуком. Галстуком! Только подумайте, кто-то надел галстук, собираясь к нему в гости. – Швейцарский армейский нож.

– Были бойскаутом?

– Откуда вы знаете?

– Я пошутил.

– Был, честное слово. Даже умудрился дослужиться до самого высокого ранга. А вы?

Билли рассмеялся. Покраснел.

– Нет, что вы, куда уж мне. Не выдержал бы. Не люблю походы с палатками, слишком много насекомых.

– Да, насекомых и вправду много. – Джесси ловко извлек пробку и поднял перед собой, словно трофей. – А еще медведи встречаются. А комары вообще житья не дают. Расскажите мне про Грейс и танцы. Даже не так – просто расскажите про Грейс. Что случилось с ее мамой?

– Долгая история, – произнес Билли.

Он устроился на диване на расстоянии вытянутой руки от Джесси и взял свой бокал. Тонкая стеклянная ножка легла в ладонь, и в душе снова шевельнулось что-то странное. Билли отпил, чувствуя, как в животе разливается легкое тепло. Столько воспоминаний.

– Чудесно, – сказал он.

– Рад, что вам нравится. Надо было как-то загладить грубость, раз уж вломился без приглашения. Не знаю, что вы обычно предпочитаете.

– Обычно я предпочитаю воду, – ответил Билли, изрядно насмешив собеседника. – По финансовым причинам, – добавил он, чтобы Джесси не принял его за варвара. – Так вот, про Грейс. Понимаете, ее мама – наркозависимая. Насколько я знаю, ей удалось продержаться пару лет без наркотиков, но потом она снова сорвалась.

– А кто присматривает за Грейс?

– Мы все. Рейлин отводит ее в школу, Фелипе забирает после уроков, а потом девочка остается у меня, пока Рейлин не вернется с работы. Ночует тоже у Рейлин.

Билли заметил, что при этих словах неизменная улыбка на губах его гостя дрогнула. Ничего тревожного – просто какая-то мысль на секунду отвлекла Джесси от разговора.

– Миссис Хинман с верхнего этажа шьет для Грейс платья на своей старой машинке, – добавил Билли.

Джесси слегка ослабил галстук.

– Необычная история.

– Да, особенно здесь.

– Где – здесь?

– Сами понимаете.

– Среди бедных окраин? Нет, не думаю. Такая доброта где угодно покажется необычной. Однако в трущобах она появляется чуть чаще. Те, у кого ничего не осталось, всегда готовы отдать последнее. Не замечали?

– Хм, – ответил Билли; не хотелось признавать, что он никогда не видит посторонних людей и потому не может делать собственные выводы по этому вопросу.

В комнату неторопливо вошла Кошка мистер Лафферти и потерлась о ноги Джесси. Тот почесал ее за ухом.

– Это все вы, да? – уточнил сосед.

Сначала Билли не понял, о чем он спрашивает. Но взгляд Джесси был устремлен на старые фотографии.

– А, это… Да. Моя прошлая жизнь.

– И какими же танцами вы занимались?

– Самыми разными. Бальные. Чечетка. Модерн. Джаз. Даже немного балета.

– А почему перестали? – Прежде чем Билли успел ответить, Джесси одернул себя. – Нет, извините, не обращайте внимания. Слишком рано задавать такие вопросы. Сначала надо откупорить еще одну бутылку вина.

– Я бы сказал, еще десять.

Пару минут они просто молча пили. В тишине было слышно, как мурлычет Кошка мистер Лафферти. Билли напряженно пытался поймать ускользающее чувство. Что-то знакомое… В самом Джесси, в этом разговоре за бокалом вина, в том, как Джесси ослабил галстук. Разумеется, они никогда не встречались раньше. Но смутные воспоминания не отступали. Не распознать, как ни старайся – исчезает, растворяется, скрывается в тумане, словно имя актера из фильма, никак не вспомнить.

– Как зовут вашу кошку? – неожиданно спросил Джесси.

Билли вздрогнул и тут же испугался: вдруг сосед заметит, что он подпрыгивает от каждого шороха.

– Для начала должен уточнить: кошка принадлежит не мне, а Грейс. И имя для нее придумывала тоже Грейс.

– Хорошо, обязательно учту.

– Кошка мистер Лафферти.

– Вот прямо так целиком?

– Да. Началось все просто с «мистера Лафферти». Так раньше звали одного человека, поэтому, чтобы не путаться, Грейс придумала другой вариант – «Кот мистер Лафферти».

– А потом она обнаружила, что это не кот, а кошка.

– Вы все схватываете налету.

– Погодите-ка! А разве того жильца, который застрелился в моей квартире, звали не мистер Лафферти?

– Верно. Мистер Лафферти, единственный и неповторимый. Это была его питомица.

Джесси поставил бокал на стол, подхватил кошку под передние лапы и внимательно посмотрел в глаза. Она мирно болталась у него в руках, продолжая мурлыкать.

– Итак, Кошка мистер Лафферти, – официально начал Джесси, – тебе есть, что рассказать. Не хочешь ли поделиться своей историей?

Через некоторое время он прижал кошку к груди и повернулся к Билли.

– Кстати, я хотел пригласить вас к себе на церемонию окуривания. Попробуем поговорить с тем, что осталось после мистера Лафферти. Того, который человек, – быстро добавил он, бросив взгляд на кошку. – Может, удастся с ним помириться. Чем больше соседей придет, тем лучше. Все-таки вы его знали, а я нет. Каким он был?

– Ужасным. Редкостный задира. И расист. Но ему очень нравилась Грейс.

– Отлично. Тогда надо пригласить и ее. Должен присутствовать кто-нибудь, кто не таит обиды на покойного. Я знаю, что вы не очень любите выходить из дома…

– Я приду, – быстро ответил Билли. – Ничего страшного.

Он посмотрел на свой бокал и с удивлением обнаружил, что там почти пусто. Выпил и даже не заметил, когда только успел? В мышцах появилось знакомое теплое покалывание. Всего один бокал. Но он почти ничего не ел. А вина не пил уже лет десять.

Билли неподвижно сидел, наблюдая, как Джесси гладит кошку, и снова пытался поймать то глубоко забытое чувство. Почему-то оно продолжало от него ускользать.

– Да вы уже все выпили, – сказал Джесси.

Он наклонился, и кошка перепрыгнула на руки к Билли. Чтобы наполнить бокал, соседу пришлось пододвинуться ближе. Колено, обтянуто синей джинсой, почти задело штаны Билли. От Джесси хорошо пахло. Свежестью. То ли едва заметный аромат одеколона, то ли стирального порошка. А может, Джесси пах так сам по себе.

Билли с трудом сглотнул и наконец понял, что за чувство его охватило.

Конечно же. Конечно.

Томление сердца. Ничего низменного. Не грубое физическое влечение, а легкая романтическая восторженность, от которой что-то болезненно замирает в груди. И мир вдруг начинает сверкать яркими красками, и ты невольно улыбаешься случайным прохожим, от всей души желая радости тем, кого даже не замечал всего мгновение назад. Почти как любовь, только недавно зародившаяся и совсем незрелая.

Вот почему ему так долго не удавалось распознать это чувство. Слишком много времени прошло. Так сразу и не вспомнишь.

– Вот, пожалуйста, – сказал Джесси, отодвинулся и посмотрел прямо Билли в глаза.

Билли отвернулся и отхлебнул сразу половину бокала.

– Вы не подумайте, что я пришел с тайным умыслом, – начал Джесси, меняя ход беседы. – Мне просто хочется узнать соседей получше. Но, раз уж я здесь, можно задать вам пару вопросов про Рейлин? Не сочтите за грубость.

Приглушенная боль просочилась между ребрами и спустилась в низ живота. Билли долго смотрел на вино, потом разом осушил остатки.

Он и не думал, что будет иначе. Даже удивляться нечему. Но все равно чувствовал себя жалким.

Вот это, подумал Билли, и есть наша жизнь. Вот это, а не идиллическая картинка, когда мы в опрятной одежде встречаем красивого гостя с бутылкой вина и отрываемся от танцев ради душевной беседы. Хотя попытка была неплоха. Нет, наш удел выглядит иначе: осознать, что влюбляешься, ровно за мгновение до того, как объект воздыханий попросит свести его с кем-то другим.

Да. Именно так.

– Все в порядке? – спросил Джесси.

– Да, в полном.

– Я просто подумал… вы же знакомы.

– И да, и нет. Рейлин мне очень по душе. Однако буквально на днях мы с Грейс говорили о том, что многого о ней не знаем.

– И все равно вы знаете ее лучше, чем я.

– Не спорю.

– Наверное, я ей просто не нравлюсь.

– Что за глупости. Разве вы можете кому-то не нравиться?

Билли тут же смутился и покраснел. И спрятал глаза, сделав вид, что разглядывает бокал.

– Вы опять все выпили.

– Да.

Билли вытянул руку как можно дальше, чтобы Джесси налил вина, не наклоняясь к нему.

– Есть в ней что-то особенное, – сказал Джесси. – Не поймите неправильно, я не маньяк какой-нибудь. Если Рейлин не проявит интереса, я не стану давить. Просто мне трудно понять ее реакцию. Может, выдаю желаемое за действительно. Могу ошибаться, такое уже бывало.

Билли глубоко вздохнул. Неожиданно для себя он понял, что и вправду может свести этих двоих. Возможно, в перспективе. Или оттолкнуть друг от друга – всего парой слов. Прямо сейчас, раз и навсегда.

– Мне кажется, ее мучит какая-то старая боль, – сказал Билли. – Но подробностей не знаю, так что не стоит об этом рассуждать. Рейлин чудесная женщина. Ей просто нужно время. На вашем месте я бы подождал.

Джесси похлопал его по колену – от этого прикосновения мозг и все остальное тело Билли решительно объявили забастовку, отказываясь обрабатывать поступившую информацию.

– Спасибо, сосед. Не буду отвлекать вас от занятий. Когда приглашу всех остальных, сообщу о точном времени церемонии окуривания.

«Не уходите», – хотел сказать Билли. Или еще более жалкое: «Останьтесь, поговорите со мной». Но вместо этого произнес:

– Не забудьте бокалы. И швейцарский нож.

Джесси рассмеялся и собрал все со стола.

– Знаете, я неплохо разбираюсь в людях. Вы хороший человек. Я сразу это почувствовал.

Билли проводил его до двери. Всего три или четыре шага от дивана. Ничего не говоря.

– Спасибо, – тихо произнес Джесси. – Ваши слова очень много для меня значат. Вы себе и представить не можете.

Прежде чем Билли успел что-нибудь сказать, сосед крепко его обнял. Билли застыл столбом, не в состоянии даже поднять руки и обнять в ответ.

– Что ж, возвращайтесь к танцу. Школьное выступление – вещь серьезная. Пожалуй, я тоже приду посмотреть на Грейс. Остальные пойдут?

– Не знаю, не спрашивал. Я пойду.

Прозвучало это так, будто вопрос решен. Будто в этом заявлении не было ничего нелепого и невозможного.

– Пожалуй, я тоже приду, – повторил Джесси.

И шагнул за порог.

– Доброй ночи, Билли.

Билли открыл рот, однако не смог выдавить из себя ни слова. Внутри было совсем пусто. Вместо этого он поднял руку в жалком прощальном жесте.

Ночью Билли так и не смог уснуть. Не сомкнул глаз до самого рассвета. Возможно, именно поэтому ему не приснились крылья.

– Не стискивай мою руку слишком сильно, – предупредил Билли.

– Почему? – спросила Грейс. – Если я не буду держать, ты убежишь.

Билли почувствовал, как Рейлин осторожно сжала его вторую ладонь.

– Не волнуйся, – сказала она Грейс, – я тоже его держу.

Они стояли в холле прямо перед входной дверью. Сквозь стеклянную вставку была видна улица. Улица!

Билли надел джинсы и теннисные туфли, до смешного белые. Он купил их лет десять назад, но так ни разу и не примерил. Даже дома не носил. Подошвы сияли белизной, как свежевыпавший снег, еще не тронутый следами. Билли покосился на них с неодобрением и снова перевел взгляд на дверь.

В груди стало тесно, к горлу поднялся комок. Билли тщетно попытался его сглотнуть.

Рейлин спросила:

– Ключи с собой?

Ее голос прозвучал слишком тоненько, с едва заметным эхом. Будто издалека. Словно Билли пытался закрыться от происходящего. Наверное, так оно и было.

– Разумеется, с собой. Шесть раз проверил карман. Представляешь, какой кошмар: остаться снаружи перед захлопнутой дверью и без ключа?

– Просто уточняю, – сказала Рейлин. – Готов?

– Категорически нет.

– Серьезно? Остаешься дома?

– Я не говорил, что собираюсь остаться дома, я сказал, что не готов. И никогда не буду. Поэтому давайте поскорее покончим с этим, пока я не передумал.

Рейлин распахнула дверь, и порыв утреннего ветра ударил Билли прямо в лицо.

Как с красным вином. Жутковатое, смутно знакомое ощущение. Давно позабытое. Приятное.

Все втроем, как единое целое, они шагнули на крыльцо.

– Ты как? – спросила Грейс, заглядывая ему в лицо.

Горло перехватило спазмом, стало трудно дышать. Вместо ответа Билли просто дернул подбородком.

Они начали спускаться по лестнице.

Пять бетонных ступенек. Всего пять. Билли принялся считать, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз поднимался по ним, но очень быстро понял, что от точной цифры станет только хуже.

Над головой, глубоко в листве, весело чирикала какая-то пичуга.

«Надо же, в Лос-Анджелесе по-прежнему водятся птицы», – хотел пошутить он, однако голос не слушался.

Билли попытался вспомнить. Если бы птицы пели у него под окнами, он бы наверняка заметил. Нет, кажется, из квартиры ничего не было слышно. Значит, птичьи трели коснулись его ушей впервые за долгие годы? И впервые за долгие годы он почувствовал себя живым?

«Пф-ф», – сказала бы Грейс.

Билли оглянулся, чтобы посмотреть на свой дом, – их разделяли уже целых три здания. Он вышел на улицу и прошагал полквартала, размышляя о певчих птицах. Но одного взгляда, брошенного на оставшийся позади дом, оказалось достаточно: паника встрепенулась, нагнала и крепко вцепилась в его нутро. Грудь будто тисками сжали. Щеки похолодели, на лбу выступили капли пота.

Он остановился. Намертво.

Рейлин остановилась вместе с ним, а Грейс сделала по инерции еще несколько шагов вперед, не отпуская его руку.

– Что случилось? – спросила она.

Билли утратил дар речи.

– Пора возвращаться?

– Как ты? – спросила Рейлин.

Билли покачал головой, и от этого простого движения земля едва не ушла у него из-под ног. Казалось, тело стало легким и невесомым, один неверный жест – и он взлетит.

– Можешь вернуться, – сказала Рейлин, – если дальше никак.

– Еще чуть-чуть, Билли, – захныкала Грейс. – Ну, пожалуйста! Только за угол повернем.

Билли снова покачал головой. Очень, очень осторожно.

– Ладно, – сказала Грейс. – Ничего страшного. На первый раз хватит.

Они разжали пальцы одновременно, не подозревая о том, что Билли превратился в воздушный шар, и только их руки удерживали его на земле. Когда теплая тяжесть ладоней исчезла, Билли остался один, далеко от надежных стен родного дома. О чем он вообще думал, когда согласился на это?

Он бросился бежать.

До крыльца можно было домчаться всего за несколько секунд, однако время тянулось обманчивым мороком. «Игра воображения, только и всего», – убеждал он себя. Но какая яркая, какая страшная. Казалось, стремительный бег продлился около четверти часа: наконец Билли взлетел на крыльцо, отчаянно дернул ручку и попытался толкнуть дверь. Она не поддалась.

Еще толчок. Заперто.

Паника вспыхнула с новой силой: словно кто-то выплеснул масло в бушующее пламя.

Билли постарался взять себя в руки и сделал глубокий старательный вдох.

– Эта дверь не запирается, – сказал он вслух. Надо же, голос вернулся – значит, у него получилось себя успокоить. – Мы просто поворачиваем ручку не в ту сторону.

Еще одна попытка. Нет, дело не в ручке. Дверь действительно заперта.

Можно попробовать догнать Грейс и Рейлин. Тогда снова придется отойти от дома. Билли оглянулся, чтобы крикнуть им в спину, но их уже и след простыл. Исчезли из виду. Должно быть, повернули за угол… За какой угол, в какую сторону, Билли не знал.

Значит, чтобы попасть в дом, придется привлечь внимание соседей.

«Только не Джесси», – подумал он.

Билли постучал по стеклянной двери сразу двумя кулаками.

– Фелипе! Я не могу войти! Открой мне дверь, пожалуйста!

Подождал. Ответа не было.

Он посмотрел вверх. На улицу выходили окна той квартиры, где жил Фелипе, так ведь? Те окна, которые видно с крыльца? Или все-таки Джеси? Билли понятия не имел, потому что ни разу не поднимался на второй этаж.

– Миссис Хинман! – завопил он.

Спустя несколько отчаянных мгновений окно на третьем этаже открылось, и миссис Хинман выглянула наружу.

– Господи, – воскликнула она, – почему вы так кричите?

– Я не могу войти в дом! – Билли почувствовал, что на глаза наворачиваются горячие слезы.

– Боже мой, зачем поднимать такой шум! Почему вы не взяли с собой ключ?

– Я взял ключ! От квартиры! Дверь в подъезд не запирается!

– Запирается! Иначе вы бы там не стояли.

– С каких пор? С каких пор на этой двери есть замок?

– Уже лет десять.

Билли сел на бетонное крыльцо, привалившись спиной к двери. Оттуда не было видно миссис Хинман – пожалуй, так даже лучше.

– Или восемь-девять, по меньшей мере.

Сил не осталось. Билли прижался к двери, чувствуя себя измученным и опустошенным.

– Вы не могли бы спуститься и открыть мне дверь? – Голос прозвучал совсем слабо.

– Спуститься-то я могу, но от лестницы страшно болят колени.

– А вы не могли бы поторопиться?

– Я же сказала, у меня болят колени! Как тут поторопиться?

Билли зажмурился, почти смирившись со своей участью: он вышел из дома и застрял в аду. Вот что бывает, если покинуть квартиру. Ты перестаешь контролировать происходящее. Выходишь за пределы безопасной территории, – и тебя затягивает в водоворот событий. Ничего не поделаешь, остается только ждать. Вот что бывает, если…

Дверь за спиной Билли неожиданно распахнулась, и он повалился назад, в холл. Сверху на него смотрел Джесси.

– Как вы тут?

Черт побери.

– Я не мог открыть дверь, – сказал Билли. Получилось совсем жалобно и по-детски. Черт. Черт. Черт. Весь в слезах, парализован от паники, да еще и эти белые кеды. Угораздило же попасться на глаза Джесси именно в таком виде. Черт. – Я не знал, что здесь установили замок. Вышел на улицу и не смог попасть обратно.

Джесси протянул ему руку.

Билли долго разглядывал предложенную ладонь, прежде чем за нее ухватиться. Потом все-таки позволил поднять себя на ноги. Руки дрожали, и Джесси наверняка это заметил.

– И все-таки вы вышли наружу, – сказал он. – Это уже хорошо.

Ох, господи. Он знает. Обо всем.

– Надо тренироваться, – ответил Билли срывающимся голосом.

Они вместе дошли до квартиры Билли. Джесси положил руку ему на плечо: судя по всему, новый сосед неплохо разбирался в воздушных шарах. И знал, что их надо держать как можно крепче.

Трясущимися пальцами Билли вытащил из кармана ключи и отпер дверь.

Стоило очутиться в коконе привычных стен, как все чувства исчезли. Все. Паника, способность двигаться, говорить, думать – не осталось ничего. Он превратился в пустую оболочку, полую ракушку на песчаном берегу: моллюск, живший внутри, давным-давно умер.

Билли рухнул на диван и поднял на Джесси равнодушный взгляд.

– Знаете, я удивился, – сказал Джесси, – когда вы объявили, что пойдете на школьный концерт Грейс. Подумал: ничего себе! Серьезный подвиг для агорафоба.

«Все потеряно, – мелькнуло в голове у Билли, – Джесси знает». К счастью, сил на переживания не осталось.

– Я подумал, мне просто нужно тренироваться, – едва слышно прошептал он.

– Хорошая мысль. – Джесси сел рядом. Близко, слишком близко.

– Отличная выдалась тренировка.

– Завтра будет лучше. Я сделаю вам дубликат ключа от общей двери.

Кошка вошла в комнату с громким мяуканьем, и Билли крепко прижал ее к себе, зарывшись пальцами в теплый мех, слушая раскатистое мурлыканье. По лицу снова потекли слезы. Хотя какая разница, от Джесси уже ничего не скроешь.

– Мне нужно успокоиться. Одного дня не хватит.

– Хорошо. Тогда послезавтра.

– У меня не получится, – ответил Билли, уткнувшись лицом в кошачий мех.

– Нужна помощь?

Билли поднял взгляд; шерсть налипла на ресницы.

– Какая помощь?

– Хотите, схожу с вами? Вдвоем будет легче.

– Я был не один. Мы шли в сторону школы вместе с Рейлин и Грейс. Потом я вернулся, а они отправились дальше.

– А я вернусь вместе с вами.

Нет, это уже чересчур. Невыносимо, совершенно невыносимо. С одной стороны, при мысли о ежеутренних прогулках с Джесси сердце начинало радостно колотиться в груди. Но… идти с ним вот так? Как с заботливой нянькой? Слишком много эмоций за один раз, Билли не мог с ними справиться.

– Мне стыдно, – сказал он.

– Почему? Чего тут стыдиться? У меня был дядя, который страдал агорафобией и паническими атаками. Он даже не пытался выйти из дома, сколько я себя помню. А вы попытались.

– Попытался, – бессмысленно повторил Билли. – Попытка не удалась.

– И что теперь? – ответил Джесси. – Подумаешь. Попробуете еще раз.

 

Глава 22. Грейс

Они поднимались к Джесси, и Билли держал Грейс за руку.

На нем был красивый белый свитер и джинсы; Рейлин сделала Билли стрижку и высушила волосы феном, так что теперь они лежали мягкими пушистыми прядками. Билли выглядел как вполне обычный человек. А еще он поднимался по лестнице к Джесси – как и все остальные. Наверное, понедельничная прогулка помогла ему немного освоиться. Хотя с тех пор прошло уже четыре дня, и Билли еще ни разу не вышел наружу. Так что, может, и не помогла.

– Хорошо, что ты сегодня с нами, – сказала Грейс. Ее учительница всегда говорила, что прежде чем сделать замечание, надо обязательно сказать человеку что-нибудь приятное.

– Спасибо, – ответил Билли. За пределами своей квартиры он становился очень неразговорчивым.

– Ты ведь попробуешь пройтись с нами до школы еще раз?

– Хм… Хм, да. Точно. Обязательно. Завтра. Завтра я пойду с вами.

– Завтра воскресенье. Ты уже целую неделю пропустил. Сегодня суббота, потому что сегодня мы все вместе собираемся у Джесси для окуривания. Ты сам все прекрасно знаешь.

– Знаю. Просто стараюсь об этом не думать.

Грейс хотела с ним поспорить, но затем передумала. В конце концов, ответ был честный.

Они уже подошли к бывшей квартире мистера Лафферти. Грейс слегка нервничала: здесь постоянно происходило что-нибудь странное, хотя в последний раз все закончилось появлением чудесной кошки. Билли чуть крепче сжал ее руку – тоже нервничал, наверное, хотя вряд ли по той же причине. А вот по какой – Грейс не знала.

– В следующий раз Джесси пойдет с нами, – сказал Билли.

– Зачем?

– Для моральной поддержки.

– А что, нам не хватает морали?

– Не морали – боевого духа. Если хочешь поддержать чей-то боевой дух, то приходишь в качестве моральной поддержки.

– Билли, иногда я тебя вообще не понимаю.

– Знаю. Удивительно, как ты меня терпишь.

– Хорошо. Приводи с собой Джесси. Он мне нравится. Вот только Рейлин разозлится.

– Это точно.

Дверь широко распахнулась.

– Соседи! – воскликнул Джесси.

Он долго рассматривал Билли, потом взял за плечи и повернул сначала в одну, потом в другую сторону. Как будто хотел разглядеть все-все подробности.

– Вы подстриглись!

– Рейлин постаралась, – смущенно сказал Билли.

– Хорошо получилось. Она молодец.

– Все время твердила, что это не ее специальность. Что стрижками занимается Белла. Но я ей сказал, что любая стрижка будет смотреться лучше, чем мой старый хвост. В итоге, вышло неплохо.

– За эти годы у вас отросли длинные волосы.

– Да, теперь кажется, что голова совсем легкая.

– Надо отдать срезанные волосы…

Грейс догадалась, что он собирается сказать, и радостно закончила фразу:

– …туда, где делают парики для больных раком! Рейлин тоже об этом подумала. Забрала биллин хвостик с собой на работу.

– Рейлин очень предусмотрительна, можно не сомневаться.

От белого шалфея у Грейс щекотало в носу и постоянно хотелось чихнуть. Листья были свернуты в большую трубку на манер здоровенной сигары, но вместо обертки трубка была перемотана толстыми белыми и зелеными нитками, которые горели вместе с шалфеем. Джесси долго держал зажигалку у конца этой трубки, и Грейс наблюдала, как тонкая струйка дыма поднимается к самому потолку квартиры, где раньше жил мистер Лафферти.

Джесси усадил их по кругу, поставив посередине тарелку для шалфея. Рядом с тарелкой Джесси положил медную миску и короткую резную деревянную палочку, – Грейс не поняла, что нужно делать с этими вещицами, но решила, что так надо.

Она осмотрелась по сторонам. У Джесси почти не было мебели – наверное, потому что он прилетел в Лос-Анджелес на самолете и собирался остаться всего на несколько месяцев. Но у него дома было хорошо: шторы раздвинуты, окна нараспашку, столько света и воздуха! В других квартирах было душно и мрачно. Кончено, Грейс знала, что соседи опасались незапертых дверей и друг друга, однако свет и воздух – это не страшно, почему же никто не открывает окна?

Грейс решила, что будет скучать по Джесси, когда тот уедет.

– Подождите! – сказала она. – Еще рано, не все пришли.

Быстро пересчитала сидящих: Билли на месте, Джесси тоже, Рейлин, Фелипе и, конечно, сама Грейс.

– Миссис Хинман! Надо подождать миссис Хинман!

– Она не придет, – сказал Джесси. – Говорит, что это все предрассудки.

– Да? – Услышав про разногласия, Грейс расстроилась. – Она ведь неправа? Это не предрассудки?

– Если не веришь, то предрассудки, – ответил Джесси.

Как же взрослые любят бессмысленные фразы! Грейс даже не стала ничего переспрашивать.

Джесси подул на кончик шалфейной трубки, и огонек разгорелся ярко-красным цветом.

– Покойный мистер Лафферти, – начал Джесси, словно обращаясь к нему напрямую. Словно мистер Лафферти вовсе не был покойным, а сидел рядом с ними. – Я не знаком с вами лично. Но вас знали все, кто собрались здесь сегодня. Им есть, что сказать. Соседи считают вас злым человеком, и я не намерен искать оправдания. Зачем этим людям лгать? Однако, поселившись в вашем доме, я понял одну важную вещь, о которой, скорее всего, не догадываются остальные – и вы в том числе. Вы боялись. А страх порождает злобу. Им пропитана вся ваша комната. Поэтому сейчас мы попробуем очистить эти стены от страха. Останется только напоминание о том, что надо жить дальше – и не бояться. Понимаете? Во всем есть свой смысл, даже если это всего лишь напоминание о том, чего делать не стоит.

Джесси подошел к Билли, и у того на лице появилась странная застенчивая улыбка, которую Грейс никогда не видела раньше: казалось, он страшно смущается, но все равно рад вниманию. Билли вел себя так, будто ему совсем не хотелось срочно сбежать домой – во всяком случае, Грейс ничего такого не замечала. Может, действительно не хотелось, потому что Джесси оказывал свою боевую поддержку.

Джесси подул на шалфейную трубку, чтобы направить струйку дыма в нужную сторону, а потом разогнал ее рукой, окутывая Билли дымом с головы до ног. Билли даже не чихнул.

– Собираюсь окурить вас всех по очереди вместе с квартирой, – сказал Джесси. – На случай, если в людях тоже осталась какая-то энергетика от мистера Лафферти. Так часто бывает. Что ж, Билли? Вам есть, что сказать покойному соседу?

Билли расправил плечи и глубоко-глубоко вдохнул. Так глубоко, что грудь стала чуть ли не вдвое шире – даже Грейс заметила.

– Да. Я вас прощаю, – сказал Билли и, кажется, сам себе удивился. Обвел глазами комнату, помолчал, затем продолжил: – Прощаю за то, что вы накричали на меня, когда я выглядывал в окно. Прощаю за все оскорбления, сказанные под дверью. Не потому, что так надо, а от души. Я только сейчас это понял. Знаете, в чем причина? – Билли долго разглядывал потолок, словно никак не мог решить, в какую сторону ему обращаться. – Я столкнулся с вами всего лишь дважды, а вам приходилось терпеть себя постоянно, круглые сутки, изо дня в день. Возможно, поэтому ваша жизнь была такой короткой. Можно сказать, по сравнению с вами я счастливчик. И мне вас жаль. Что было, то прошло, – и черт с ним. Я готов забыть о старых обидах.

Билли перевел взгляд с потолка на Джесси, увидел его улыбку и вновь смутился.

Рядом с Джесси люди менялись и начинали поступать так, как никогда не поступали раньше. Грейс решила, что он волшебник. Не волшебный волшебник, а самый обыкновенный. У Джесси все получалось легче, чем у остальных. Во всяком случае, по сравнению с теми, кого она знала.

– Ой! – вырвалось у Грейс, и все повернулись в ее сторону. – Извините. Не обращайте внимания. Я тут внезапно кое-что поняла.

Джесси не боялся других людей, в этом-то все и дело. Грейс наконец встретила человека, который умел не бояться!.. Она не стала говорить о своем открытии вслух.

Тем временем Джесси поставил на ладонь маленькую медную чашу и протянул Билли резную палочку, показывая, что ему надо ударить палочкой по чаше, как в гонг. Билли повторил движение, и комнату наполнил мелодичный звук, похожий на звон колокола – высокий, чистый, протяжный. В груди у Грейс что-то дрогнуло и отозвалось ласковым эхом.

Джесси перешел к Фелипе и окурил его тонкими струйками белого дыма. Фелипе смотрел серьезно и сосредоточенно.

– Знаете, я думал, что не смогу простить его. Трудно простить человека, который ненавидел тебя за цвет кожи. Но Джесси сказал, что во всем виноват страх. Может, он и меня боялся? В общем, раз уж Билли его простил, я тоже попробую.

Фелипе взял у Билли резную палочку и ударил по чаше: на этот раз звук получился короткий и резкий, но Грейс все равно понравилось.

Потом Фелипе передал палочку ей.

Джесси снова подул на шалфейные листья, окутывая лицо Грейс облаком дыма. Она не выдержала и чихнула: совсем как Питер Лафферти, когда у него началась аллергия на кошку. Неужели Кошка мистер Лафферти раньше принадлежала кому-то другому? В голове не укладывается.

– Будь здорова, – сказал Джесси.

– Спасибо! Знаете, а мне он даже нравился. Вредный, конечно. Не спорю. Но для меня сделал пару добрых дел. Так что про вас тоже можно сказать что-то хорошее, мистер Лафферти… который человек. Чтобы не получилось, что вы умерли и всем все равно. Кстати, мы присматриваем за кошкой!

Грейс замолчала, ожидая, что теперь эстафета перейдет Рейлин. Однако Джесси почему-то не двигался с места. Через некоторое время он поднял ладонь с чашей повыше.

– Ой, да! Точно.

Она хорошенько замахнулась и стукнула, но чаша издала только тихий мелодичный звон. «Полная противоположность мне», – подумала Грейс. Тише, чем ожидаешь.

Джесси подошел к Рейлин и заглянул ей в лицо. Девушка смотрела исключительно на огонек, тлеющий в перевязанных листьях шалфея. Джесси разогнал клубы дыма вокруг Рейлин, и Грейс показалось, что на этот раз он задержался чуть дольше, чем с остальными.

– Что ж, хорошо, – сказала Рейлин, хотя по голосу чувствовалось, что ничего хорошего в происходящем она не видит. Больше было похоже на «Все, хватит». – Честно говоря, прощать я не умею. Сама идея неплоха, но мне ни разу не подворачивалась возможность потренироваться. Обычно я стараюсь обо всем забыть и как-то жить дальше. И сюда пришла только ради Грейс. Билли сказал, что прощает его от всей души, а я так не могу. Только повторю за Фелипе: раз уж Билли смог, я тоже попробую. Попытка не пытка. Лафферти был несчастным человеком, с этим я согласна.

Она забрала резную палочку у Грейс и стукнула по чаше с такой силой, что звон эхом раскатился по всей комнате, и отзвуки не затихали еще долго-долго. Все замерли, задохнувшись от восхищения. Точнее, Грейс задохнулась от восхищения, а остальные просто сидели тихо и неподвижно, так что она решила, что им тоже понравилось.

Грейс подумала про миссис Хинман: слышала ли она последний удар? Наверное, даже пожалела, что не пришла к ним. Такой красивый звон, и никаких тебе предрассудков.

– Надо подождать, – сказала Грейс, подтягивая лямки рюкзака.

– Чего? – невнятно пробормотала Рейлин.

Иногда по утрам она выпивала по две или даже три чашки кофе, но все равно разговаривала так, будто еще не успела толком проснуться. Вот и теперь тоже.

– Билли пойдет с нами.

– А. Хорошо.

Секунду спустя раздались шаги, и на лестничной площадке, натягивая на ходу куртку, появился Джесси. Его лысая макушка сияла так, словно он только что долго орудовал бритвой, а борода была аккуратно подстрижена.

– Я готов.

– К чему? – настороженно спросила Рейлин.

Грейс заметила, как она торопливо взбила волосы, поправляя прическу. Странно, совсем на нее не похоже. Сегодня с утра Рейлин выглядела слегка помятой, но перед Грейс прихорашиваться не стала, а Джесси ей все равно не нравился. Зачем суетиться?

– Пойду с вами.

– С чего вдруг?

– Билли нужна помощь, – вклинилась Грейс. – Поддержка морали!

– А мы тогда зачем? Разве не для этого? – поинтересовалась Рейлин.

Джесси подошел поближе, и Рейлин отступила назад: видимо, слишком близко, на ее вкус.

– На обратном пути Билли остается один. Вы с Грейс идете в школу, а ему надо возвращаться. И результат может оказаться плачевным, как в прошлый раз.

В холле повисла тишина. Интересно, а Рейлин знала об этом плачевном результате? Потому что Грейс не имела ни малейшего представления.

– Что произошло? – спросила Рейлин.

– А вы не в курсе?

Голос Билли:

– Я им не рассказывал.

Билли вышел в холл. Симпатичная черная толстовка, плетеные сандалии и джинсы – просто человек, решивший немного отдохнуть. «Да уж, расслабиться ему бы точно не помешало», – решила Грейс.

– Билли, – строго сказала Рейлин, как мама напроказившему ребенку, – что случилось? Почему ты молчал?

– Во-первых, не хочу говорить об этом, слишком унизительно. Во-вторых, я не смог попасть в дом, потому что на входной двери установили замок, а ключа у меня не было. Так что Джесси пойдет с нами, а потом отведет меня обратно. Никто не против?

– Мне все равно, – бросила Рейлин. – Пойдемте.

И они пошли. Поначалу в напряженной тишине раздавался только ровный голос Джесси: он шагал чуть позади и тихонько говорил с Билли – так ковбои в вестернах успокаивают перепуганных и готовых встать на дыбы лошадей.

Грейс с опаской оглядывалась назад, но Билли продолжал идти за ними – разве не чудо?

– Джесси волшебник, – прошептала она. Рейлин все равно ее не слышала.

– Что ты сказала?

– Ничего.

Грейс снова обернулась: Джесси положил ладонь Билли на спину, у самой шеи. Как будто собрался делать массаж. Грейс прошла пару метров задом наперед, заинтересованно наблюдая за ними.

– Не напрягайтесь, – говорил Джесси, – попробуйте расслабиться, во-от здесь. – Он ухватил Билли уже двумя руками и принялся растирать мышцы. – И здесь. Опустите плечи. Отлично, так держать… Вы снова забыли про дыхание.

Билли вдохнул так резко, что свист воздуха услышала даже Грейс.

– Уже лучше, – отметил Джесси, – но дыхание должно быть равномерным. Не стоит бросаться из крайности в крайность. Умеренность – одна из главных человеческих добродетелей…

Чего-чего? Ну вот, теперь у Грейс было двое знакомых, постоянно говоривших всякие странности, – ни словечка не поймешь.

Грейс прикинула расстояние до дома – надо же, прошли целых три квартала.

– Вы только гляньте, – крикнула она, – как мы уже далеко!

Глаза у Билли округлились – он хотел было обернуться, но Джесси придержал его затылок ладонью.

– Нет, не надо. Если идешь над пропастью, нельзя глядеть вниз. Только вперед. Сосредоточьтесь на следующем шаге. Неважно, что ждет впереди и что осталось за спиной. Есть только здесь и сейчас, шаг за шагом.

Рейлин развернула Грейс за плечо.

– Сами разберутся, – сказала она. – А ты упадешь, если будешь пятиться.

Хотя Грейс пришлось идти прямо и смотреть вперед, она внимательно прислушивалась к тому, что происходило сзади. Ловила каждое слово, а сама держала рот на замке: не хотелось, чтобы Билли перепугался и убежал.

Через некоторое время Грейс подняла голову и обнаружила, что до школы осталось совсем немного. Рукой подать. И Билли все еще с ними!

– Получилось! Ты дошел!

Она подскочила к Билли и крепко обняла за талию.

– Мне надо домой, – ответил он хриплым шепотом, будто успел подхватить страшную ангину.

– Но ты справился!

Грейс почувствовала, как Билли поцеловал ее в макушку. А потом развернулся и бросился бежать что есть мочи. Грейс не знала, что он умеет так быстро бегать. Наверное, это все из-за танцев.

– Извините, Рейлин, не смогу вас подождать! – Джесси махнул рукой и пустился вдогонку.

– Джесси, ты волшебник! – крикнула Грейс.

Она так и не поняла, услышал он или нет. Зато Рейлин точно все слышала, и брать слова обратно было уже поздно.

Грейс встала около Рейлин и долго смотрела вслед убегавшим друзьям. Потом сказала:

– Я наконец-то поверила, что Билли придет посмотреть, как я танцую. Раньше тоже вроде как верила, но только теперь понимаю, что не до конца. А сейчас верю по-настоящему. Он тебе совсем не нравится? Все остальные просто в восторге.

– Шутишь? Билли замечательный! – И прежде чем Грейс успела объяснить, Рейлин догадалась сама: – А, ты про Джесси…

– Я не хочу лезть в твою личную жизнь. Просто спросила. Потому что он всем нравится.

Рейлин вздохнула. Грейс ждала ответа.

– Кажется, он неплохой человек. Но я не хочу, чтобы мне подыскивали парня. Даже такого славного.

– Да я и не пыталась! – крикнула Грейс и вскинула перед собой руки, как щит.

– Знаю. Зря я на тебя сорвалась. Прости.

– Вот именно, зря!

– Ты когда-нибудь делала глупости? – спросила Рейлин.

– Ага. Бывало.

– И твои извинения принимали?

– Да… А, понятно. Я принимаю твои извинения.

Рейлин подхватила Грейс подмышками, подняла повыше и обняла: ноги Грейс болтались над землей, но получилось хорошо – будто они одного роста.

– Извини, что обидела, – сказала Рейлин. Поцеловала девочку в щеку и поставила на место. – Хорошего тебя дня!

Грейс украдкой вытерла глаза, пока никто из школьных друзей не заметил, что она плачет.

 

Глава 23. Билли

Билли вошел в родную квартиру и запер за собой дверь. Ощущение было такое, будто он только что пробежал тройной марафон, без перерывов на сон и еду.

Умылся, наслаждаясь гулкой усталостью в мышцах. Переоделся в пижаму, задернул шторы и забрался в кровать с твердым намерением погрузиться в сон и забыть о дневных тревогах.

Минут через десять в дверь громко заколотили.

Билли испугался – не столько от неожиданности, просто теперь никто не ломился к нему в дом с такой яростью. Грейс и Рейлин использовали секретный стук, Фелипе всегда оповещал о своем приходе очень аккуратно, Джесси стучал как джентльмен, мистер Лафферти умер, а миссис Хинман сюда не заглядывала. Мама Грейс, насколько он знал, по-прежнему была под кайфом.

– Кто там? – крикнул он, и голос постыдно дрогнул.

– Рейлин! – ответили из-за двери.

Билли подошел к порогу и отпер замки.

– Обычно ты стучишь по-другому.

– Ой, да. Извини, забыла. Он ушел?

– Кто?.. А, ты про Джесси.

– Про кого же еще.

– Поднялся к себе. А что?

Но Рейлин молча стояла перед ним.

– Войдешь? – спросил Билли.

Она послушно шагнула внутрь.

– Что тебя огорчило? – поинтересовался Билли. В конце концов, надо было как-то поддерживать разговор.

– Думаешь, он действительно хочет тебе помочь? – выдавила Рейлин и опустилась в просторное кресло.

Судя по всему, она даже забыла про аллергию на кошек – или просто разволновалась так сильно, что перестала обращать внимание на всякие пустяки.

– Уверен, – ответил Билли.

– А тебе не приходило в голову, что он хочет подобраться ко мне?

– Нет. Джесси подумал, что я пытался выйти из дома в одиночку. Про тебя даже не подозревал.

– Ясно.

Билли наблюдал, как меняется ее лицо. Рейлин пришла, полыхая от злости; гнев толкал ее вперед, давал надежную опору – и Билли прекрасно все видел. А теперь злость исчезла. Он погасил ее, будто выдернул простыни из-под спящего человека.

Рейлин закрыла лицо руками.

– Не хочу тебя расстраивать еще сильнее, – начал Билли, – но можно уточнить, почему ты так бурно реагируешь? Не желаешь идти с ним на свидание – просто скажи «нет».

Долгая тишина. Рейлин по-прежнему прятала лицо. Наконец она выдавила:

– А если это не тот ответ, который нужен?

– Хм. – Билли поднялся на ноги. – Пожалуй, сварю-ка я кофе.

Вернувшись в гостиную с двумя полными кружками, он обнаружил, что Рейлин свернулась калачиком в просторном кресле, обхватив колени руками и опустив голову – и вопрос про то, сколько сахара и молока надо добавить в кофе, остался незаданным.

Она плакала.

– Эй, – тихонько позвал Билли, опускаясь на пуфик возле кресла. – Эй, что случилось? Ты меня пугаешь. Не надо меня пугать. Между прочим, это я здесь страдаю от эмоциональных срывов!

Рейлин посмотрела на него и грустно улыбнулась. Едва-едва. От слез макияж размазался, и щеки покрылись черными потеками туши.

– Ты тут не один такой.

– Не один. Но у меня получается лучше, чем у других. Что случилось?

– У меня всегда были проблемы с мужчинами. Не умею доверять. Детские травмы, в девять лет попала в приемную семью. Больше ничего не буду рассказывать… просто не буду и все. Не люблю вспоминать те времена.

Голос у Рейлин заметно охрип. То ли от слез, то ли по другой причине. Вполне возможно, что из-за кошки.

Билли поставил вторую кружку на подлокотник.

Помолчал, грея ладони о свой кофе. Не потому, что замерзли руки, а потому, что это был его собственный кофе и его собственные сливки в его собственной кружке. Все понятно, привычно, никаких перемен. Так что он прижал кружку к себе поближе.

– Ты прекрасно ладишь с Фелипе и со мной, – произнес Билли, чтобы заполнить паузу.

– Вы не пытаетесь познакомиться со мной поближе.

– Не пытаемся.

– У меня не получится. Не смогу.

– Тогда не мучь себя.

– Но я все время вспоминаю слова Джесси. Про Лафферти. Его смерть служит напоминанием о том, что мы должны жить и не бояться. Представляешь, какой ужас – доживать остаток дней так же, как Лафферти?

– Тебе это точно не грозит, даже не переживай. Он был злым человеком. Ты не такая.

– Зато я тоже отгораживаюсь ото всех на свете.

– Неправда. Ты столько делаешь для Грейс!

Рейлин горько рассмеялась, потом шмыгнула носом. Билли тут же подал ей носовые платочки.

– Ладно, сейчас не отгораживаюсь, раньше отгораживалась. Пока Грейс не появилась на горизонте. А теперь я застряла где-то посередине, и в этом мало приятного.

– Прекрасно тебя понимаю.

– Ох, да, что это я… Сижу и размышляю о том, как мне жутко, а ты даже представить себе не можешь. Хотя ты-то как раз можешь… Тебе страшно идти с нами до школы, а мне – на свидание. Господи, Билли, что делать? Как бы ты поступил на моем месте?

На долю мгновения Билли вообразил себя счастливчиком, который собирается пойти на свидание с Джесси. И тут же прогнал эти мысли подальше. Из чувства самосохранения.

– Скажем так, я только что дошел с вами до школы. Устроит такой ответ? Не накручивай себя, все очень просто. О свадьбе думать рановато. Просто выпей с ним кофе. Сходите куда-нибудь. Пообщайтесь. Вот и все.

– Да?.. Ладно. Хорошо. Можно попробовать.

Билли отпил из кружки, стараясь успокоиться, – нервы искрили как оголенные провода, и очень хотелось остаться в одиночестве. Слишком много тревог за один день. Отвечать он не стал, Рейлин все сказала сама.

– Ой, нет, никаких свиданий, – вскрикнула она. В голосе читалось явное облегчение. – У меня же Грейс по вечерам остается!

Билли насмешливо приподнял бровь.

– Разумеется. И она никак не сможет посидеть пару часов у меня.

– Черт! – Рейлин снова уткнулась лицом в ладони.

– Кажется, мы с тобой во многом похожи. Но если даже у меня получилось дойти до школы, то ты сумеешь пережить короткое свидание с одним очень симпатичным кавалером.

Она подняла на него взгляд.

– Знаешь… Наверное, ты прав.

– Кстати, еще один аргумент в пользу Джесси. Он виртуозно успокаивает перепуганных людей.

Рейлин рассмеялась. Так легко и искренне, что Билли заслушался. Мелодичный звук разлетелся по комнате, невесомым облаком поднялся к потолку – яркий и чистый, как звон медной чаши Джесси.

Она порывисто обняла его и долго не отпускала. Стиснула слишком крепко, но Билли не стал возражать.

– Ты такой славный!

– Спасибо. Кстати, ты не забыла, что у меня живет кошка?

– Черт! – вскинулась Рейлин. – О чем я только думала? Решила, что это от слез. Надо бежать. Можно я кофе с собой возьму? Не помешает взбодриться. Чашку обещаю вернуть.

Она чмокнула его щеку и убежала.

Билли вздохнул и снова улегся в кровать.

Удалось ли ему в итоге задремать, он так и не понял.

Примерно полпервого к Билли постучалась миссис Хинман.

Тихо-тихо, будто за стеной скреблась мышь. И сразу позвала его через дверь. «Родственная душа, – подумал Билли, – тоже не любит встречать на пороге нежданных гостей».

– Это миссис Хинман, ваша соседка сверху, – сказала она.

Билли вздохнул, выбрался из кровати и натянул халат. Пошел открывать дверь.

– Господи, извините! Я вас разбудила? Прошу прощения. Но раз уж вы встали, можно к вам зайти на минутку?

«Что-то тут не так», – подумал Билли. Миссис Хинман обычно не искала поводов для встречи. Да еще так вежливо. Наверняка у нее есть какое-то дело.

– Проходите. – Билли шагнул назад и распахнул дверь.

Спорить не было смысла. Можно долго оплакивать тот факт, что твоя мирная обитель превратилась в место паломничества всех соседей, но тут уже ничего не поделаешь. Остается только вздохнуть, открыть дверь и выслушать все, что им надо сказать. Так проще.

Миссис Хинман проковыляла в гостиную, прижимая к груди сверток ткани.

Билли указал на кресло, однако она не приняла приглашения.

– Я сшила это для Грейс, – сказала старушка. Сверток оказался просторной туникой голубого цвета, который так нравился Грейс. К тунике прилагался пояс.

– Ей понравится, – заметил Билли.

– Думаете? Очень хотелось бы. Я сама выбрала выкройку: решила, что она очень в ее духе. Можно носить как платье, можно с джинсами, а еще хорошо будет смотреться с лосинами. Мне кажется, и для танцев отлично подойдет – даже для школьного выступления. Или туда нужен специальный костюм? Вы уже обсуждали наряд для сцены?

– К сожалению, нет. Со мной Грейс обсуждает только хореографию.

– Я сейчас вяжу для нее свитер. А то старый совсем износился, ходит в нем почти каждый день. Страшно смотреть. Не замечали?

– Такое трудно не заметить. Локти протерлись до дыр.

Повисла неловкая тишина; миссис Хинман по-прежнему стояла посреди комнаты, игнорируя кресло, и не словом не обмолвилась о цели своего прихода.

– Тунику можно отдать ей вечером, когда Грейс вернется из школы.

– Да, конечно, вы правы, – ответила миссис Хинман, но с места не сдвинулась.

Когда молчание стало совсем невыносимым, она, наконец, произнесла:

– Я хотела с вами поговорить.

– Я так и понял. Присаживайтесь. Сварить вам кофе?

– Нет-нет, спасибо. Я очень рано ложусь спать. Если пью кофе после полудня, то потом уснуть не могу.

– Тогда хотя бы присядьте, – сказал Билли, мучаясь от взаимной неловкости.

– С этим тоже не все так просто. Колени совсем не слушаются. Присядешь, а встаешь с таким трудом, что лучше вообще не садиться.

– Я с радостью вам помогу.

– Что ж, спасибо. – Она осторожно шагнула в сторону дивана. – Не люблю просить о помощи. Да и не умею. Но раз уж вы сами вызвались…

Она села – так осторожно, что Билли сочувственно поморщился. Он опустился на другом конце дивана.

– Хотела спросить, как вы умудрились столько лет не выходить из дома? Мне нужно понять, как с этим справиться.

Билли инстинктивно отодвинулся подальше. В комнату неторопливо вошла кошка, и миссис Хинман вздрогнула.

– Господи, вы все-таки забрали его себе? Не люблю кошек.

– Она здесь живет, – ответил Билли. Получилось очень прямолинейно: обычно он старался сглаживать острые углы, но усталость брала свое. – Если хотите, могу подержать ее, пока вы у нас в гостях.

Он прищелкнул пальцами, подзывая кошку, и подхватил ее на руки.

– Так о чем это я? – спросила миссис Хинман, хотя Билли сомневался, что она успела забыть о предмете разговора. – Ах да. Про то, что вы не выходите из дома.

– Дело в том, – осторожно начал Билли, – что это уже в прошлом. Более или менее. Я тренируюсь. Вот, например, сегодня утром уже выходил. Прогулялся до школы Грейс. Несколько кварталов отсюда.

– Чудесно, – ответила она. – Просто замечательно. Но я все равно хотела спросить про то время, когда вы сидели дома.

Билли глубоко вздохнул и подобрался, готовясь поступить неслыханным образом – ответить собеседнику грубостью.

– Я бы предпочел воздержаться от этой темы. Слишком личное. Не люблю, когда меня осуждают, с такими проблемами очень трудно справляться. А теперь прошу меня извинить…

Он поднялся с дивана, придерживая кошку одной рукой. Вторую руку подал соседке.

– Пожалуйста, выслушайте меня. – Она старательно отводила глаза от протянутой руки. – Вы меня не так поняли, позвольте объяснить еще раз. Я не хотела вас обидеть, даже в мыслях не было. Возраст у меня уже не тот, ноги начинают подводить, а живу наверху – и в один прекрасный день просто не смогу спуститься по лестнице. Может, в запасе еще есть год-другой, а может, всего пара дней – второе больше похоже на правду. И что со мной будет потом? Умру от голода? Не смогу даже до магазина дойти… А как оплачивать счета, проверять почту? Как выбрасывать мусор?.. Потом я вспомнила про молодого человека с первого этажа, который не выходит из дома много лет подряд и до сих пор жив. Вот и пришла попросить совета, не обессудьте. Вопрос жизни и смерти, можно сказать.

Билли снова сел на диван, на этот раз чуть поближе к старушке.

– Не такой уж я молодой, – тихо произнес он. – Тридцать семь.

– Очень молодой. – Миссис Хинман слегка успокоилась. – Даже представить себе не можете, какой молодой. Так как вы покупаете продукты?

– Заказываю через курьера. В Лос-Анджелесе много разных служб доставки, привезут что угодно. Правда, не все соглашаются работать в таком районе. Приходится доплачивать дополнительную сумму.

– Дорого, наверное?

– Дорого. Но если есть поменьше, то можно сэкономить.

– Какой ужас, – вздохнула мисси Хинман. – Я и так мало ем, куда уж дальше. Извините, можно еще вопрос? Это, конечно, совершенно не мое дело, и вы имеете полное право вытолкать меня отсюда за такую наглость…

– Родители. Каждый месяц выписывают чек на небольшую сумму. Прямой перевод на счет.

– Вот оно что… Тогда понятно, почему вам не надо ходить в банк. Знаете, я поначалу думала, что вы получаете государственное пособие для тех, кто не в состоянии работать из-за… нервов.

– Полагаю, пособие мне дали бы, стоило только заявку отправить. Но родители великодушно избавили меня от унижения – или себя, кто их знает.

– А как вы выносите мусор?

– Отдаю курьеру, который привозит продукты. За чаевые.

– Ясно. Но вам же наверняка приходилось обращаться к врачу?

– Нет. Повезло. За все эти годы ни разу не болел.

– А мне врач точно понадобится.

Билли не стал спорить – да и что тут скажешь?

– Врач – это еще не самое страшное, – признался он. – А вот от стоматолога никуда не деться. У меня начал ныть зуб, дальше будет хуже. И если в наши дни еще можно найти врача, который согласится приехать на дом, то со стоматологом такое не пройдет.

– Хм-м. А как оплачивать счета?

– Какие счета? Все коммунальные услуги входят в арендную плату – можно установить автоматический ежемесячный платеж.

– Телефон не входит.

– У меня нет телефона. Раньше был, потом стало слишком дорого. И приходилось вести отдельный счет в банке. Так что теперь я никуда не звоню, а заказ на продукты просто отдаю курьеру.

– Ох, господи, – встревоженно вздохнула старушка. – Как же я без телефона? Не то чтобы я часто им пользовалась, но вдруг что-нибудь случится?

– Миссис Хинман, вы забываете одну важную вещь, – заметил Билли, и она перевела на него беспомощный взгляд. – У вас есть соседи. Думаю, Фелипе и Рейлин с радостью сбегают за продуктами в супермаркет. А если что-нибудь случится, можно постучать в пол, и мы обязательно прибежим вас проведать. Полагаю, кто-нибудь даже согласится поменяться квартирами, чтобы вы могли еще пару лет обходиться без посторонней помощи.

Миссис Хинман заломила покрытые старческими пятнами руки; туника смялась под ее пальцами.

– С чего бы им меняться со мной квартирами?

– Ну, мы же соседи.

Старушка недоверчиво рассмеялась.

– Что-то я раньше такого не замечала. Никто никому не помогал.

– А теперь помогаем.

Долгая тишина. Казалось, миссис Хинман была изрядно озадачена идеей добрососедских отношений.

– Что ж, не буду вам мешать, – наконец сказала она. – Мне так полегчало, словами не передать! Места себе не находила, а теперь думаю: что за глупости? Надо было догадаться, что Грейс не даст мне пропасть. Хотя про всех остальных и в голову не пришло бы. Послушайте, не рассказывайте никому о нашем разговоре. Не люблю просить о помощи и стараюсь не показывать свою слабость. Пусть все останется между нами.

– Как пожелаете, – ответил Билли.

Встал с дивана, подал руку миссис Хинман, и она с громким кряхтением поднялась, едва не опрокинув его на себя. Он проводил старушку к двери.

Уже на пороге миссис Хинман заметила:

– Грейс все изменила, да?

– Изменила – не то слово, – откликнулся Билли.

– Ложитесь-ка спать.

– Так и сделаю.

– Спасибо. Не знаю, как вас отблагодарить. Вы очень славный молодой человек.

Она прошаркала к лестнице.

– Помочь вам подняться?

– Пока не надо. Но спасибо, что спросили. Еще немного продержусь.

Билли закрыл дверь, отпустил кошку и снова улегся спать.

В полчетвертого, по обычному расписанию, на пороге появилась Грейс.

– Ой, ты в пижаме? А я уже привыкла к нормальной одежде. Все в порядке? Сейчас туфли надену – и сразу тренироваться. Надо как следует отработать тройные повороты. Как там они называются?

– Буффало.

– Это в честь города или в честь бизонов?

– Точно не знаю, – сказал Билли. Бурлящая энергия Грейс ошеломляла сильней, чем обычно. – Для бизона такой прыжок сложноват, так что, скорее всего, в честь города.

– Для меня он тоже сложноват. – Грейс уже завязывала шнурки. – Постоянно вылетаю на ковер. Вот отрепетирую его как следует, и танец будет совсем готов.

– Надо поработать еще над парой моментов.

– Как всегда. Конца не видно, да?

– Ты же хочешь, чтобы получилось красиво? Хочешь выступить с блеском?

– Ага. И что?

– Надо расслабить туловище. Чтобы со стороны движения не казались скованными. И обязательно улыбайся.

– Обязательно?

– Да. Таков профессиональный этикет.

– Билли, говори по-человечески!

– Это непреложное условие для публичных выступлений.

– По-человечески!

– Надо и все тут! Но сначала отработай повороты. А я пока прилягу на диван и понаблюдаю.

Грейс осторожно прошаркала в спальню и принесла плед, лежавший в изножье кровати. Укрыла Билли, ласково поцеловала в лоб.

– Я постараюсь улыбаться. А ты смотри!

Вскоре Билли заснул, убаюканный привычным пощелкиванием туфель.

Разбудил его голос Грейс:

– Рейлин опаздывает.

– Наверное, клиент задержался, – пробормотал он, стараясь говорить бодрее.

– Это вряд ли. – Грейс присела на диван под боком у Билли. – Я слышала, как она пришла домой. Целых двадцать минут назад.

– Хм. Возможно, Рейлин решила поговорить с Джесси.

– Зачем ей говорить с Джесси? Она его терпеть не может.

– Жизнь не стоит на месте.

Грейс приподняла брови:

– Я что-то пропустила?

– В некотором роде. Мы с Рейлин как раз об этом беседовали.

– Ты все исправил! – радостно завопила Грейс. – Билли, ты волшебник!

– Ничего я не делал, – отрезал он. – Мы просто беседовалли.

– Здорово! Поскорей бы узнать, до чего они договорились. Прямо не терпится! Нет, не могу сидеть, пойду еще потанцую. Повторю эти самые буффало. А ты следи, чтобы я приземлялась куда надо и не забывала улыбаться. Не вздумай опять заснуть.

Билли сел прямо, изображая заинтересованную аудиторию.

Грейс вновь заскользила по ковру к танцевальной площадке, встала в исходную позицию. Но прежде чем она успела поднять ногу, раздался стук в дверь.

– Это Рейлин! – Грейс ринулась к порогу, оскальзываясь на ходу.

Дверь распахнулась, но из-за Грейс Билли ничего не мог разглядеть.

– Это не Рейлин, это Джесси! Привет, Джесси! – Короткая пауза. – Билли, он хочет с тобой поговорить!

– Я в пижаме, – попытался возразить он. Не сработало.

Грейс ухватила его за локоть и поволокла за собой. Он поспешно пригладил волосы свободной рукой: не хотелось предстать перед соседом в затрапезном виде. Но было уже поздно. Билли очутился на пороге, и Джесси встретил его мягким и радостным взглядом.

Он ждал, пока Джесси заговорит.

Но тот просто шагнул вперед и крепко его обнял. Стиснул из всех сил. Билли почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, будто его из них выжимали. Так же неожиданно Джесси шагнул назад.

– Надо бежать, – сказал он. – Собираться. Спасибо вам.

Он помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и скрылся из виду.

– Чего это с ним? – Грейс подергала Билли за штанину.

– Не знаю.

– Такой счастливый.

– Ага.

– Думаешь, у них с Рейлин свидание?

– Возможно.

– Эх, хоть бы так. Но тебе все равно придется посмотреть на мои повороты!

Билли закрыл дверь и устроился на диване, снова готовясь выступить в роли внимательного зрителя. Грейс притопнула ногой… В дверь постучали.

– Черт побери! – рявкнул Билли. – Почему мне нельзя вернуться к прежней спокойной жизни?

– Тебе точно хочется к ней вернуться? – спросила Грейс, направляясь к двери. – Не похоже на Рейлин. Не фирменный стук.

– Она иногда про него забывает, – сказал Билли, – если переживает о чем-нибудь своем.

Грейс распахнула дверь и снова перегородила Билли обзор.

– Рейлин! Билли, она пришла с тобой поговорить!

Билли вздохнул – кажется, уже в сотый раз за день. Надо было собраться с силами и встать с дивана. Он поднялся, хотя усталость брала свое.

– Я только на пару слов, – сказала Рейлин. – Тороплюсь, надо собираться. Присмотри за Грейс, хорошо? Ты же предлагал утром. Вот, возьми.

Она вложила ему в руку двадцатидолларовую купюру.

– Деньги не нужны, я и так за ней присмотрю.

– Да нет, что ты, я не поэтому… Просто у тебя с продуктами туговато – закажи пиццу за мой счет.

«Ну надо же», – подумал Билли. Рейлин и вправду страшно торопилась: говорила с такой скоростью, словно собиралась поставить новый рекорд.

Из глубины квартиры донеслись радостные вопли Грейс, превозносившей прелести пиццы.

– Она может заказать пиццу с моего телефона, – продолжала тараторить Рейлин. – Меня не будет дома, но у Грейс свой ключ. Только предупреждаю сразу: не разрешай ей самой выбирать начинку. Скажи, что она хочет пиццу с сыром и пеперони – и точка. Иначе двадцатки тебе не хватит. Спать она ложится в девять. К тому времени я уже, наверное, приду домой. А если не успею, постели ей у себя в гостиной, утром я ее заберу. Хорошо?

Прежде чем Билли успел что-нибудь ответить, Рейлин обняла его и поцеловала в щеку.

– Пора бежать. Спасибо… Наверное.

– Все будет хорошо, – сказал Билли ей вслед.

Он глубоко-глубоко вздохнул и закрыл дверь. Грейс посмотрела на Билли.

– Они идут на свидание?

– Судя по всему.

– Ура-ура-ура! – пропела она и изобразила победную пляску: запрыгала на месте, размахивая руками над головой. – У нас будет пицца, а у них будет свидание! Я счастлива, и это мой веселый танец! – голосила она. Потом поскользнулась и плюхнулась на пол.

– А финальное движение – из грустного танца, да?

– Точно! – Грейс потерла ушибленный зад. – Ты волшебник, Билли! Не волшебный волшебник, а человеческий, как Джесси. Ты умеешь творить чудеса. Вот, свидание сотворил!

– Я ничего не делал. Только выслушал. Рейлин надо было высказаться.

– И что? Вот поэтому они и пошли на свидание. Самое настоящее волшебство!

– Мы изучали звезды в школе, – сказала Грейс. – Космос там, Солнечную систему, черные дыры и всякое такое. Жуть полная. Столько странностей.

Они лежали у Билли на веранде и смотрели на звезды. По крайней мере, на тот десяток бледных точек, который был виден, несмотря на смог и городские огни.

– А что странного в звездах?

От усталости и бессилия Билли слегка размяк, его охватила сладостная сонливость. Он лежал и блаженствовал: ночной ветерок гладил лицо, паника отступила.

– Во-первых, учительница говорила, что у космоса нет конца. Но это же невозможно!

– Почему?

– Потому что!

– Вполне возможно, просто наш разум не в состоянии постичь такую идею. Вот представь себе: ты летишь на космическом корабле. Все дальше и дальше. Ищешь край космоса. Место, где он заканчивается.

– Ага. Должно же оно быть. Хоть где-нибудь.

– А что тогда на другой стороне? За краем, где космоса больше нет?

Пару минут они лежали в молчании.

– Пустота, – сказала Грейс, когда Билли уже решил, что она уснула.

– Космос – это и есть пустота. Огромное ничто. И если по другую сторону пустоты остается только пустота, значит, это все еще не конец. Значит, космос все еще продолжается.

– А-а-а! – взвыла Грейс. – Билли, ты сломал мне мозг! Хорошо, допустим, у космоса нет конца, хотя это бессмыслица какая-то. Но моя учительница говорила, что там миллиарды звезд. Биллионы или типа того. И вот мы сейчас смотрим в небо. И где они все?

– Городское освещение заглушает. Если бы мы сейчас были в пустыне или в горах, ты бы увидела гораздо больше.

– Я никогда не уезжала из города. А ты? Был когда-нибудь в горах или в пустыне?

– Был. И там, и там. – Издалека доносилась музыка. Она играла с самого начала, но Билли только теперь ее заметил. Что-то восточное. Кто-то устраивал вечеринку. Жизнь шла своим чередом. Даже у Билли. – Я много путешествовал, когда занимался танцами.

После паузы Грейс спросила:

– Билли, что случилось? Что с тобой произошло?

Он не стал отбиваться от вопросов. В конце концов, рано или поздно ему пришлось бы рассказать о своем прошлом, – почему бы не этим вечером?

Билли долго молчал, собираясь с мыслями.

– Трудно объяснить. Но я постараюсь. У меня всегда были панические атаки. Причин не знаю: у меня были, у других нет, вот и все. Возможно, точная причина вообще никому неизвестна. Я вырос в странном жутковатом доме, однако многие люди растут в странных домах и не страдают от этого паническими атаками. А у меня они начались… ох, не помню… примерно с твоего возраста. Первый или второй класс. И дальше становилось хуже. Танцы помогали справляться или хотя бы держать их под контролем – во всяком случае, пока я занимался регулярно. Но через некоторое время все полетело под откос: паника оставляла меня только тогда, когда я танцевал, а потом накатывала с новой силой. В дороге, по пути в театр. Во время поклонов после выступления. Я перестал ходить на прослушивания. Потом заметил, что дома паники не было. И стал сидеть в четырех стенах целыми днями. Помнишь, я говорил тебе, что это превратилось в зависимость? Стремишься избавиться от текущих проблем и не думаешь о будущем. Глупое решение… Люди часто так поступают. Это и есть зависимость – когда ты размениваешь свое будущее на сиюминутный покой. Вот что сейчас происходит с твоей мамой. И вот что произошло со мной. И со многими другими.

Интересно, поняла ли Грейс хоть что-нибудь из того, что он ей наговорил? Ничего, она умная девочка. Схватывает самую суть.

Услышав тихое похрапывание, Билли сгреб Грейс в охапку и отнес на диван, укрыл пледом.

Посмотрел на часы. Пятнадцать минут одиннадцатого.

При мысли о Рейлин и Джесси слегка кольнуло в груди: сидят себе где-то, разговаривают, смотрят друг другу в глаза – или чем там еще можно заниматься на свидании. Билли встряхнулся, отгоняя назойливые мысли. Нет, у этих двоих тоже есть право на счастье. И если они его потеряют, Билли легче не станет.

Он уже успел забраться в кровать, когда из гостиной донесся голос Грейс:

– Билли?

– Что такое?

– Хотела поделиться секретом.

– Каким?

– Только никому не говори!

– Ладно.

– Я стану танцором, когда вырасту.

Билли сделал три плавных глубоких вдоха. Он никогда не верил в молитвы, но сейчас молил бога о том, чтобы девочка не сломалась под грузом житейских невзгод.

– Почему ты не хочешь никому рассказывать?

– А никто не поверит. Решат, что я просто глупый ребенок. Зато ты веришь, правда? У меня получится?

– Да, верю. Тебе придется очень много работать, но если сильно-сильно захочешь, то добьешься своего.

– Я очень хочу. Ты научил меня. Показал, что такое блеск.

– Учиться придется еще долго.

– Знаю. Ты ведь будешь со мной заниматься?

– Буду, – сказал Билли, – конечно, буду.

 

Глава 24. Грейс

– Кто-то стучится к Рейлин, – сказала Грейс. – Билли, слышишь?

Она остановилась посреди тренировки, одна нога зависла в воздухе. С тех пор как Грейс всерьез занялась танцами, с равновесием все стало гораздо лучше. Оставалось надеяться, что с поднятой ногой она не смахивает на охотничью собаку – из тех, которые ловят фазанов в кино. С другой стороны, такие собаки ей очень даже нравились.

– Надо посмотреть, кто там. И предупредить, что Рейлин вернется домой только после пяти.

– Я схожу с тобой, – ответил Билли, сталкивая кошку с колен.

– Зачем? Вообще-то, я умею открывать замок.

– Мы не знаем, кто там.

– Тоже мне, защитник нашелся, – фыркнула Грейс, когда они направились к двери плечом к локтю.

– Эй!

Обиделся.

– Извини.

Грейс привыкла его подкалывать – Билли так долго находился рядом, что иногда она забывала, как легко его задеть. Ранить одним неосторожным словом.

Билли отпер замки, Грейс потянула за ручку – совместными усилиями они открыли дверь.

Возле квартиры Рейлин стояла какая-то смутно знакомая дама – Грейс пару секунд судорожно вспоминала, откуда она ее знает. Когда дама обернулась к ним с широкой улыбкой, сердце у Грейс ушло в пятки. Та самая дама из службы опеки. Которая уже приходила к ним с проверкой.

– А, вот ты где, Грейс! Помнишь меня?

– Ага. – Ответ прозвучал едва слышно. – Только имя ваше забыла.

– Мисс Катц.

– Точно! Странно, что вылетело из головы. Я люблю все, что связано с кошками.

– Моя фамилия не связана с кошками, – сказала дама, продолжая улыбаться фальшивой улыбкой. Казалось, что она приклеила ее утром вместе с помадой.

– Неважно, – вздохнула Грейс.

Уголком глаза она видела, как Билли разрывает зубами ноготь на большом пальце, но перед мисс Катц не стала шлепать его по руке. Не знала, можно ли. Да и вообще плохо понимала, что говорить и делать перед мисс Катц. Никто ничего ей не объяснил, а теперь было уже поздно.

– Если не ошибаюсь, с вами я незнакома, – сказала мисс Катц, поглядывая на Билли.

Грейс порадовалась, что Билли одет в нормальную одежду, а не в свою потрепанную пижаму. Хотя следовало отдать ему должное: в последние дни он все время переодевался. Грейс стало стыдно, что она заметила это только теперь.

– Билли… Фельдман, – представился он и протянул руку.

Как раз ту, на которой обкусывал ноготь. Грейс очень надеялась, что миссис Катц не заметит крови.

Билли открыл дверь и пригласил даму из социальной службы войти. «Лучше бы не приглашал», – подумала Грейс. Хотя с другой стороны ему самому, наверное, не очень хотелось впускать такую гостью – да только куда деваться. Грейс размышляла, знает ли Билли, как себя вести с социальной службой, или тоже ориентируется по обстановке. Вид у него был испуганный.

Мисс Катц присела на диван, и Кошка мистер Лафферти запрыгнула к ней на колени.

– Вы ей нравитесь, – сказала Грейс.

– Очень мило, – ответила мисс Катц.

Она погладила кошку по спинке, та слегка выгнулась вслед за рукой, приподнимая хвост. Пожалуй, дама из социальной службы была не так уж плоха, раз не стала прогонять ее любимицу.

– Это моя кошка, – сообщила Грейс. – Раньше она жила у мистера Лафферти со второго этажа, но потом он застрелился, и кошка теперь моя.

– Ты приносишь ее сюда, когда за тобой присматривает мистер Фельдман?

– Мистер… кто? А, понятно. Билли. Все время забываю его фамилию. Обычно зову его Билли. Или Билли Блеск. Нет, кошку я никуда не ношу. Она живет здесь.

– Твоя кошка живет у мистера Фельдмана?

– Ага. Мама не хочет, чтобы я заводила зверей. Но кошка уже завелась и теперь живет здесь.

Билли вскочил.

– Кофе! – крикнул он. Получилось очень громко, и Билли смутился. – Давайте я приготовлю кофе. Вы предпочитаете со сливками?

– Не стоит беспокоиться, – ответила мисс Катц, – я совсем ненадолго. Грейс, а ты тоже живешь здесь?

Билли начал садиться на диван, однако, услышав вопрос мисс Катц, так и замер на полусогнутых.

– Э-э… Нет, – сказала Грейс, и Билли наконец-то сел. – Нет, я здесь не живу, только прихожу на пару часов после школы. – Она смотрела, как мисс Катц что-то помечает в своей папке. – А если Рейлин идет на свидание, задерживаюсь подольше… Правда, в последнее время у Рейлин свидания почти каждый день. Но по большей части я живу у нее.

Долгое молчание. Долгое и какое-то нехорошее. Грейс быстренько прокрутила в голове все, что было сказано, пытаясь определить, где она допустила промашку. Вроде бы все правильно и разумно, но атмосфера в комнате была очень напряженной.

– Ты живешь с мисс Джонсон? С ней, а не с мамой?

Горло перехватило, и Грейс с трудом выдавила из себя:

– Это временно. На чуть-чуть. Пока она не поправится.

Голос сорвался на писк.

– От травмы спины, – сказала миссис Катц. Прозвучало это как утверждение.

– От чего?

– Мисс Джонсон сказала, что твоя мама повредила спину и ей приходится принимать очень сильные лекарства.

– Точно! Травма спины!

Мисс Катц вздохнула, положила папку на стол и заглянула Грейс в глаза. Девочка почувствовала, как от лица отливает кровь и холодеют щеки.

– А вот здесь у нас возникла неувязка, – сказала мисс Катц. Грейс узнала этот тон: так взрослые разговаривают с детьми, когда хотят показать, как сильно о них заботятся. – Я только что поговорила с твоей мамой. Точнее, я с ней увиделась. Спросила про травму, а она даже не поняла, о чем я.

Грейс бросила отчаянный взгляд на Билли, который побледнел так, что стал напоминать свежий труп. Все трое напряженно молчали.

– Есть и другая проблема, – продолжила мисс Катц, поскольку ни Билли, ни Грейс не изъявляли желания говорить. – Мне сообщили, что мисс Джонсон присматривает за тобой на временной основе. Но если ты постоянно живешь у нее, то это полностью меняет дело, потому что никто из соседей не зарегистрирован в качестве опекуна. Когда мисс Джонсон будет дома?

Грейс открыла рот, но не смогли выдавить ни звука.

– Примерно в половине шестого, – ответил Билли. – Если клиенты не задержат.

Девочка восхитилась его самообладанием: страшно представить, сколько усилий Билли пришлось приложить, чтобы так спокойно и разумно ответить.

– Хорошо, – сказала мисс Катц, укладывая бумаги в портфель. – Мне нужно проведать еще одного подопечного, а потом я вернусь к вам. Передайте мисс Джонсон, что я зайду еще раз.

Билли проводил мисс Катц до двери.

– Грейс здесь счастлива, – сказал он.

В его словах сквозило отчаяние, и Грейс вспомнила, что он тоже до смерти перепуган, и что на этот раз повод для страха был очень и очень весомый у них обоих.

Мисс Катц печально улыбнулась и начала говорить, но Грейс ее перебила. Пришла пора для слезных упрашиваний; девочка сразу поняла это по голосу Билли.

Она вскочила и затараторила:

– Пожалуйста, не забирайте меня! Меня нельзя отсюда забирать, здесь хорошо. И я постоянно рядом с мамой, так что если она наконец бросит… то есть выздоровеет, то сразу станет понятно. А еще у меня через два месяца школьный концерт, и если вы меня отсюда заберете, то я не смогу показать свой танец, а для меня это очень важно. Я хорошо танцую, раньше совсем не умела, ни одного шажочка сделать не могла, вся такая толстая и неуклюжая, а теперь мы с Билли занимаемся каждый день, и посмотрите на меня! Вот как я могу.

Она быстро прошаркала к фанерной площадке.

– Боюсь, я не…

Но Грейс не позволила ей закончить. Слишком многое стояло на кону.

– Нет, посмотрите, пожалуйста! Танец очень-очень важный.

Выбралась в центр площадки.

– А теперь смотрите. Вам понравится!

Грейс закрыла глаза и вспомнила первые шаги. Как ее учил Билли. Досчитала до трех. Начала с тайм-степа.

Получилось отлично. Билли был прав. Если начать с чего-нибудь простого и знакомого, то сразу чувствуешь себя спокойнее. Однако впереди маячили повороты буффало, и их тоже надо было сделать без сучка без задоринки. Все будущее зависело от этих поворотов.

Потом Грейс вдруг вспомнила обо всем остальном. Расслабила туловище, опустила плечи. И улыбнулась.

Повороты получились идеально. Самые лучшие повороты за всю танцевальную историю Грейс.

Она покосилась на даму из службы опеки: танец явно произвел на нее большое впечатление. Может быть, сработает! Не могла же мисс Катц посмотреть на эту замечательную чечетку, а потом забрать Грейс у людей, которые так ей помогли?

Повороты Грейс закончила ровно посередине площадки и тут же принялась отбивать тройные прыжки, отсчитывая про себя. И не переставая улыбаться!

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, прыжок… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, прыжок… Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре… Раз и два, и раз, и два, и раз, и два, и три – все!

Она замерла на одной ноге и широко улыбнулась. Танец вышел просто отличный, Грейс еще ни разу так хорошо не танцевала. Надо было выложиться, и у нее получилось.

Мисс Катц сунула папки подмышку и захлопала.

– Очень хорошо. Просто чудесно. Ты здорово танцуешь. Выучила все это за пару месяцев?

– Да, – ответила Грейс, слегка задыхаясь от напряжения. – Я много тренируюсь.

– Что ж, я очень рада, что мистер Фельдман и другие соседи так о тебе заботятся. К сожалению, юридически это ничего не меняет… Передайте мисс Джонсон, что я зайду после шести.

С этими словами она вышла.

– Надо встать, – сказал Билли. – Надо идти тренироваться.

– Не могу я танцевать в такой момент!

Грейс сидела на диване и крепко прижимала к себе кошку. Даже, пожалуй, слишком крепко. Но мистер Лафферти никогда не жаловалась на такую чепуху: в мире встречались вещи и похуже, чем слишком тесные объятья.

– В такой момент без танцев вообще не обойтись! Танец спасает от всего остального.

– Сколько времени?

Билли откинулся назад и бросил взгляд на кухонные часы.

– Десять минут седьмого.

– Меня уже ничто не спасет.

– Сначала попробуй!

Грейс вздохнула. Посадила кошку на диван, встала – и тут же поняла, что от приступа паники ее защищали только теплая шерстка и уютное мурлыканье мистера Лафферти. Внезапно стало нечем дышать.

Девочка бросила перепуганный взгляд в сторону Билли, который как раз завязывал шнурки на танцевальных туфлях.

– Кажется, у меня паническая атака, – сказала она.

Билли тут же бросился к Грейс, напрочь забыв про туфли.

– Нет! – крикнул он. – Прекрати! Никаких атак. Не смей давать этому имя. Не позволяй брать над собой верх! Отмена! – Он помахал рукой над макушкой Грейс, словно пытаясь разогнать нехорошие мысли. – Выкинь из головы, сейчас же! Пойдем. Будем танцевать вместе.

Он схватил ее за руку и вытащил в середину кухни; две пары туфель звонко прощелкали по полу. Билли быстро завязал шнурки на второй ноге.

– Ты же говорил, что на кухне танцевать нельзя.

– Я очень надеюсь, что твоя мама услышит и придет на нас поругаться. Мне бы хотелось сказать ей пару ласковых слов.

Несмотря на отчаянный ужас, Грейс улыбнулась. Она до сих пор не привыкла к тому, что Билли умел сердиться.

– Так, а теперь встань напротив меня. Нет, чуть дальше, для поворотов нужно место. Вот увидишь: как только начнем танцевать, от страха не останется даже воспоминаний.

Терять было нечего, и Грейс принялась повторять танец вместе с Билли, наблюдая за ним краем глаза. На этот раз она делала ошибки и совсем забыла про улыбку, но ритм движений незаметно увлек ее, и через некоторое время Грейс поняла, что уже не думает о страшном будущем, а просто танцует. Казалось, все наладится, потому что… просто наладится и все тут.

– Отлично танцуешь! – сказала Грейс после поворотов.

– Жалкие остатки прежнего великолепия.

– Ты, наверное, был лучше всех.

– Да. «Наверное, был» – очень меткая характеристика. – Билли даже не отсчитывал про себя ритм для тройных прыжков. – Почти как «был раньше» или «также принимал участие», только хуже.

– Ничегошеньки не поняла.

– И не надо, – ответил Билли. Они синхронно закончили танец эффектным движением.

И тут же услышали, как кто-то стучится в дверь к Рейлин.

 

Глава 25. Билли

Грейс сидела в обнимку с Рейлин и шмыгала носом.

– По крайней мере, я упросила ее дать нам еще месяц, – объявила Рейлин: она старалась говорить бодро и жизнерадостно, но за притворным оптимизмом скрывалось глубокое отчаяние. «А ведь сейчас ей так нужно быть сильной», – подумал Билли.

– Разве этого хватит? – ревела Грейс. – До школьного концерта осталось больше месяца! Как же мое выступление? Даже если тебе разрешат стать приемной мамой, будет уже слишком поздно, потому что я все равно не смогу станцевать!

Билли утер слезы, бегущие по щекам по щекам Грейс, и нечаянно перепачкал бумажный платочек кровью с обгрызенных ногтей.

– У твоей мамы есть еще месяц на то, чтобы избавиться от зависимости, – сказал он. – Если у нее все получится, то тебя никто не заберет. Так что мы просто должны ей помочь ей.

– Надо позвать Иоланду, – сказала Грейс, слегка успокоившись.

– Можно попробовать…

– Нет, – отрезала Грейс. – Не будем ничего пробовать. Нам нужна Иоланда. На вас мама злится и не станет ни с кем разговаривать; со мной ей вообще нельзя видеться, а то я бы заглянула домой еще разочек.

– Еще разочек?

– Просто заглянула и все!

– Может быть, стоит сделать исключение, – сказала Рейлин.

Голос у нее был ровный и невозмутимый, как безмятежные воды океана в полный штиль. Как парусные корабли, дремлющие на берегу без единого дуновения ветра. А еще у нее, кажется, снова начинался отек горла.

– Нет, – ответила Грейс. – Обещание есть обещание. Кроме того, мы уже испробовали все, что можно. Остается только Иоланда. Она умеет нагнать страха. Не всегда, только когда ей нужно. Она спонсор-устрашитель.

И снова безветрие, и снова корабли застыли на водной глади. Ни один парус не шелохнется.

– Мне пора идти, а то скоро совсем дышать не смогу, – сказала Рейлин. – Грейс, беги домой… то есть беги ко мне и позвони Иоланде. Нам с Билли нужно кое-что обсудить. У тебя остался номер маминого спонсора?

– Не помню, куда я дела бумажку. – Грейс сползла с коленок соседки. – Но я его выучила наизусть.

Девочка скрылась за дверью.

Рейлин посмотрела на Билли – в ее глазах плескалась паника и полная безнадежность. Билли никогда не предполагал, что человек может испытывать обе эти эмоции одновременно.

– А ведь так хорошо все складывалось, – вздохнула она.

– Так всегда бывает. Иногда мне кажется, что у господа в кармане припрятано еще много сюрпризов.

– У господа нет карманов, – сказала Рейлин. Билли не понял, шутит она или говорит всерьез. Хотя какие шутки в такую минуту. – Так, мне пора выбираться из вашей Кошляндии, горло уже перехватывает. Пойдем… Ой, нет, там Грейс. Мне надо поговорить с тобой с глазу на глаз. Лучше выйдем на лестницу.

Билли шагнул вслед за ней в тусклый холл, стараясь унять судорожно бьющееся сердце. В дальнем конце холла виднелось крошечное окошко – раньше оно даже не попадалось ему на глаза. Стекло было залеплено грязью, и за ним смутно маячили засохшие ветви старого дерева, покачивавшиеся на ветру.

Рейлин споткнулась – во всяком случае, так это выглядело со стороны – и осела на деревянный пол. Билли рванулся, чтобы подхватить ее, но не успел. Соседка так и осталась сидеть, привалившись к стене, покрытой грязными потеками, и Билли неожиданно осенило: у Рейлин просто подкосились ноги.

«Прямо как у меня», – подумал он. Неужели другие люди тоже сгибаются под грузом сильных чувств? А он-то и не догадывался. Всю жизнь считал себя особенным.

Билли сел рядом и прислонился к стене в жалкой попытке найти твердую опору для паникующего разума. Конечно же, не помогло.

– Я не соврала Грейс, – сказала Рейлин каким-то странным неестественным голосом. – Пересказала все, что говорила мне Катц. Нет, не так. Все, что я говорила про Катц – правда. Я не врала, я просто… выпустила некоторые детали. Не хватило смелости взять и рассказать.

– Ну хватит уже, не тяни, – сказал Билли. – А то мне страшно.

– А тебе и должно быть страшно.

– Не тяни.

– Грейс думает, что я могу пойти в службу опеки и подать заявление на удочерение, чтобы забрать ее обратно. Но это вряд ли осуществимо.

Слова провалились куда-то в пустоту, ничего не задев внутри. Билли не ответил.

– Мы с Катц все подробно обсудили. Разумеется, я могу заполнить и собрать все бумажки, однако процесс растянется надолго. Если в очереди окажется много приемных семей, то Грейс заберут гораздо раньше. А если желающих будет слишком мало, то меня могут назначить какой-нибудь чернокожей девочке, которая ждет приемных родителей дольше, чем Грейс. Шанс на успех совсем мизерный. Стоит Грейс оказаться в системе, как мы ее потеряем. Никаких кровных связей, никаких законных отношений. У нас просто нет оснований, чтобы ее забрать. Нельзя будет даже отправить запрос, чтобы узнать, как она там живет.

Билли попытался заговорить. На удивление, голос его не подвел – хотя звучал отстраненно и чужеродно.

– А ведь она для нас уже как родная. Можно предположить, что эта связь могла бы…

Тут Билли понял, что не знает, как закончить фразу: чем могла бы стать эта связь? Почему? В конце концов, речь шла о службе опеки Лос-Анджелеса, а не об отдельно взятом мудром и заботливом распорядителе.

– Да, связь между родителями и детьми тоже обычно считается нерушимой, а на практике все совсем иначе. Катц говорила, что они учитывают фактор привычной среды. Но куда более важную роль играет время ожидания и «другие критерии отбора». Ее слова, один в один. Вероятно, это про цвет кожи.

Они долго сидели в полном молчании. Билли не знал, сколько времени прошло. Может, минута. Может, пятнадцать.

– Наверное, я просто соберу вещи, заберу Грейс и уеду, – сказала Рейлин.

Билли покосился не нее, но та не подняла взгляда.

– Ты же не всерьез?

– Ну почему…

– Вас поймают. Грейс отправят в приемную семью, а тебя в тюрьму.

Рейлин молча кусала губу – понять, что творится у нее в голове, было невозможно.

– Ты прав. Это безумие.

Билли выдохнул – оказывается, все это время он сидел не дыша.

– А вдруг нас не поймают?

Волосы встали дыбом.

– Послушай, мне неловко даже упоминать такое… Не обижайся, но вас же сразу заметят. Черная женщина, белый ребенок. Никто не примет вас за мать и дочь. Извини…

– Все в порядке. Ты опять прав. Не надо извиняться. Я несла какую-то чушь. Не знаю, что на меня нашло. Умопомрачение, не иначе.

До них неожиданно донесся зычный голос Грейс:

– Эй, у меня отличные новости! Иоланда сказала, что придет и надерет задницу одной наркоманке!

Рейлин посмотрела Билли в глаза, как стародавнему другу.

– Можно ли излечить зависимость надиранием задницы? – шепотом поинтересовалась она.

– Не знаю, – так же тихо ответил Билли. – Будем надеяться. Другого выхода у нас все равно нет.

После бессонной ночи кофе казался самым вкусным и ароматным напитком на всем белом свете. Билли сварил ровно одну кружку, чтобы не израсходовать свои запасы раньше времени.

Пока он наблюдал, как этот чудодейственный бальзам по капле стекает к нему в чашку из кофеварки, кто-то громко заколотил в дверь квартиры на подвальном этаже.

Короткая тишина. Потом:

– Открывай, спящая красавица!

Спустя мгновение заскрипела дверь. Что ж, по крайней мере, одной загадкой стало меньше. Билли часто задумывался, слышит ли мама Грейс, когда кто-нибудь стучится к ней в дверь. Теперь он точно знал – слышит.

Он нервно вцепился зубами в ноготь, потом хлопнул себя по руке. Грейс бы тоже хлопнула его по руке, если бы была рядом. Только у нее удар получался сильнее.

Билли отнес кружку в гостиную, устроился на диване и неторопливо потягивал кофе, глядя в окно сквозь тонкие занавески – на автомобили, ехавшие по улице.

Через полчаса надо будет снова идти с Грейс к школе.

Неожиданно для самого себя Билли решился на важный шаг.

Направился в кухню и сварил еще кофе – на этот раз полный кофейник. Пока кофе готовился, Билли проверил запасы сливок: потряс картонный пакет и мучительно нахмурился. Потом вспомнил, что стоит перед открытым холодильником и впускает теплый воздух. Закрыл дверцу. Драгоценный пакет со сливками по-прежнему холодил ему пальцы – оставалось совсем немного, едва хватило бы до следующей доставки.

Делай, что должно, и будь, что будет.

Билли затянул пояс халата.

Прихватив кофейник и сунув пакет со сливками подмышку, он спустился на подвальный этаж.

Постучал.

Дверь мгновенно распахнулась, и на пороге возникла Иоланда. Билли хорошо запомнил ее после одного из собраний, которые устраивала Грейс. Пожалуй, после того собрания она навсегда останется в его памяти.

– Чего тебе? – спросила Иоланда.

Билли очень хотелось развернуться и убежать, но он сдержался.

– Я один из соседей Грейс.

– Ага, помню. Нервный такой. Как вкусно пахнет! А, это от тебя. М-м, кофе.

– Еще рано. Я решил вас угостить.

– Какой ты душка! Ну, заходи.

Билли осторожно шагнул внутрь. Он еще ни разу не бывал дома у Грейс. Стараясь унять выпрыгивающее из груди сердце, Билли оглянулся в поисках мамы Грейс – та сидела на диване, курила и сверлила его яростным взглядом. Стоило ему посмотреть ей в глаза, как она вскочила и решительно протопала в спальню, громко хлопнув дверью.

– Она меня ненавидит, – сказал Билли, поставив кофейник и сливки на отвратительный липкий кухонный стол.

– Ага, – подтвердила Иоланда. – Так и есть. Ты преувеличиваешь для красного словца, а она бесится всерьез. Надо найти чистую кружку… Ты прямо мой спаситель. У Эйлин тут хоть шаром покати. Ни кофе, ни молока, ни еды. Просто диву даюсь, как она еще не окочурилась от голода. Наверное, пару раз в неделю выбирается в фаст-фуд. О, а вот и кружка… Нет, мне нужна чистая. Ладно, помою… Но ты все равно настоящий душка! Тебе тоже помыть?

– Нет, спасибо, я уже пил кофе.

Иоланда крикнула так, что Билли вздрогнул:

– Эйлин! Кофе будешь?

Ни звука.

Иоланда направилась к спальне, приоткрыла дверь и сунула туда голову. Потом отстранилась и объявила:

– Две чашки. Она тоже будет.

«Время пожертвовать самым ценным», – подумал Билли.

– Сливки?

Он приподнял картонный пакет.

– Нет, красавчик, спасибо. Я пью без сливок, Эйлин тоже. Кажется, она предпочитает с сахаром. Сахар где-то был… – Она распахнула шкафчик. Внутри одиноко стояли коробка с рафинадом и бутылка сиропа. – Ага, тут! А знаешь, почему у нее еще остался сахар? Потому что ей некуда его класть!.. Так зачем ты к нам заглянул? Просто чтобы порадовать меня чашечкой кофе?

Билли нежно прижал пакет со сливками к груди.

– Я хотел проявить гостеприимство. Мы очень благодарны вам за то, что вы согласились помочь. Все соседи переживают за Грейс. И я хотел узнать, как идут дела.

Иоланда громко, презрительно рассмеялась.

– Красавчик, я пришла десять минут назад. Еще не успела изменить ее жизнь к лучшему, если ты об этом.

Билли вспыхнул и попятился.

– Извините. Не буду вам мешать…

– Послушай, не обижайся. Дела так быстро не делаются, знаешь ли.

– Да, конечно. Прошу прощения.

Билли открыл дверь и выбрался в холл. Попытался закрыть за собой дверь, но наткнулся на неожиданное сопротивление. Через мгновение Иоланда уже стояла рядом.

– Слушай, золотко, план у меня такой. Сначала прочешу всю квартиру и выкину в унитаз запасы таблеток. Потом надо бежать на работу. После работы приду снова и проверю, как она тут – страдает без колес или умудрилась откопать новую дозу. С одной стороны, у нее нет ни цента. С другой – если припрет, наркоманы бывают очень изворотливы. Так что посмотрим. Давай я загляну к тебе попозже, принесу кофейник и расскажу, что да как. Я же вижу, ты переживаешь, добрая душа. Ты ведь на первом этаже живешь?

– Да, напротив Рейлин.

– Ну и отлично. Надо просто набраться терпения и подождать.

Билли взбежал вверх по лестнице, зашел в квартиру, поставил сливки в холодильник и плюхнулся на диван, стараясь дышать медленно-медленно, пока пульс не вернулся в норму.

– Нет, серьезно, – сказала Грейс, – у меня паническая атака. Кроме шуток.

Они успели отойти на пару кварталов от дома. Грейс держала Рейлин за руку, а потом замерла на месте и выдернула ладонь. Джесси подбежал к ней и присел рядом, оставив Билли лицом к лицу с огромным пугающим миром.

Билли осторожно подошел к Грейс и опустился перед ней на колени.

– Выкинь из головы, – сказала он. – Помнишь, как мы в прошлый раз прогнали панику?

– Танцами, – сказала девочка, задыхаясь. – Но я сейчас без туфель.

– Это все из-за меня. Не надо было рассказывать тебе про панические атаки.

– Ты и не рассказывал, – ответила Грейс. – А что, у тебя они тоже бывают?

Она с любопытством заглянула к нему в лицо. Казалось, даже отвлеклась от собственных страхов.

– Тем вечером, у меня на веранде. Мы смотрели на звезды, и ты спросила, что со мной случилось.

– Ты ничего не ответил.

– Ответил, – сказал Билли и положил руку на плечо Грейс, как обычно делал Джесси. – Наверное, ты к тому времени уже уснула. Откуда тебе еще знать, как называется это состояние?

– Может, слышала где-нибудь. Просто чувство такое, будто паника налетает со всех сторон. Иду себе по улице, смотрю на дома – я же здесь хожу каждый день… А потом вдруг в голову стукнуло: заберут меня через месяц – и все, больше я этих домов не увижу, никогда-никогда. И стало так страшно, что аж дышать нечем.

– Мы сейчас прогоним эту панику.

– Как? Нельзя ведь танцевать прямо на тротуаре.

– Почему бы и нет?

– Туфли дома остались! – завопила Грейс. Так громко, что на них оглянулся мужчина, поливавший живую изгородь.

– И что? Думаешь, на свете нет других танцев? Грейс, танцевать можно по-всякому. Я сейчас покажу тебе пару движений, и ты сможешь спокойно дотанцевать до школы.

– Все будут на меня смотреть!

– И что? Пусть себе смотрят.

– А ты со мной станцуешь?

Билли сглотнул. «Господи, – подумал он, – все же будут на меня смотреть!»

Он оглянулся на Джесси – тот наблюдал за ним и ждал ответа.

– Да, станцую. Так, смотри. Я сейчас покажу тебе базовый шаг из сальсы. На шесть счетов. Раз, два, три… четыре, пять, шесть. – Он переступал ногами, подчеркивая каждое движение и покачивая руками в ритм, а на последнем шаге слегка откинулся назад. – Не забывай про руки! Ну что, попробуем?

Грейс повторила движения за Билли, отсчитывая шаги себе под нос.

– Руки, – сказал Билли.

– Да… Руки.

– И улыбка.

– Ага. Улыбка. Сколько мне еще топтаться посреди улицы?

– Не умничай, – отрезал Билли, приноравливаясь к ее шагу. – Уже почти готово. Теперь смотри: когда шагаешь вперед, двигаешься подальше, а когда назад – совсем чуть-чуть. Получится, будто мы идем вперед.

И они пошли вперед.

Медленно протанцевали сальсу перед мужчиной, который по-прежнему поливал живую изгородь. Он даже остановился, чтобы посмотреть на них, забыв опустить шланг. Когда они дотанцевали до конца его участка, мужчина наконец повесил шланг на руку и захлопал в ладоши.

– Muy bonita! – В голосе слышалось явное одобрение и никакой насмешки. – Miradas buenas!

Билли понял, что им сказали комплимент, но захотел узнать подробности.

– Что он сказал? – шепотом спросил Билли у Грейс.

– Хм… «bonita» значит «красивый», а «bueno»…

– Про «bueno» я и сам знаю. Вот видишь, он не стал над нами смеяться. Ему понравилось. Твои первые аплодисменты.

– Рейлин мне тоже хлопала. И дама из службы опеки.

– Первые аплодисменты посторонней публики. И как ощущения?

– Странные. Я думала, все будет по-другому. Правда, мне и в голову не приходило, что я стану танцевать сальсу на улице.

Через некоторое время Билли обернулся: Рейлин и Джесси шли чуть позади от них, бок о бок.

Держались за руки.

В начале седьмого, когда Грейс уже убежала к Рейлин, на пороге Биллиной квартиры появилась Иоланда.

Сказать по совести, Билли ее слегка побаивался, но все равно пригласил войти.

Забрал кофейник и поставил в раковину, отстраненно размышляя о том, сколько раз придется его отмывать, чтобы истребить все воспоминания о той жуткой, грязной кухне.

Когда он наконец вернулся в гостиную, Иоланда уже сидела на диване и чесала за ухом кошку.

– Та самая кошка? Мне про нее все уши прожужжали. С двух сторон. Ладно, давай к делу. Я не знаю, что будет дальше. Она бодро ходит, разговаривает, утверждает, что ничего сегодня не принимала, потому что я выпотрошила все тайники. Но точно сказать нельзя. Может, завтра или послезавтра ей все надоест, и она снова найдет лазейку. А может, до нее наконец дошло, что Грейс вот-вот заберут в приют. По крайней мере, у меня получилось до нее достучаться. Только это нам вряд ли поможет. И знаешь почему?

Билли медленно пустился на другой край дивана, чувствуя, как от лица отливает кровь.

– Она думает, что хуже уже не будет, – сказала Иоланда. – Думает, что лучше сдать Грейс в службу опеки, чем оставить ее с вами.

Иоланда жевала жвачку, прищелкивая языком. Крайне раздражающая привычка, по мнению Билли.

– Мы все очень любим Грейс, – тихонько произнес он. Голос почти не подвел. – И она нас любит. Ей здесь хорошо.

– Логика наркомана, – тут же ответила Иоланда. – Неприятие и отторжение. Возможно, ее все еще не до конца отпустило, и настоящая Эйлин появится только через некоторое время. Она почти вылечилась. Глубоко внутри Эйлин вполне разумный человек, только сейчас этого совсем не видно.

– Что она принимала?

– В основном, окси. И немножко гидрокодона.

– Мне незнакомы эти названия.

– И слава богу. Не надо с ними знакомиться. Очень сильные обезболивающие. Широкий простор для наркоманов. Оксиконтин еще называют деревенским героином. Выписывается по рецепту, но приходы от него ловят знатные.

– Так значит, она покупала эти таблетки по рецепту?

– Нет. Врачи-то все равно их выписывают – правда, не таким пациентам. А Эйлин покупала его из-под полы. Знать бы только где… Товар не редкий, найти легко.

Они помолчали. Довольно долго, если верить Биллиным внутренним часам.

– Грейс думает, что Рейлин сможет забрать ее из приюта, – устало произнес Билли.

– Кто-то должен сказать ей правду. Попадет в систему – и все, пиши пропало. Мать-то, конечно, сможет ее забрать. Только придется доказать властям, что она завязала с наркотиками окончательно и ничего не принимает не меньше года. Такие дела затягиваются надолго. Девочка должна знать, это ее будущее. Может, пока что говорить не стоит – шансы еще есть. Но если мы не сможем выкрутиться, придется все рассказать.

– Значит, шансы все-таки есть? – спросил Билли, уцепившись за единственную соломинку в этом беспросветном ужасе.

Иоланда накрутила прядь волос на палец – нервничает, наверное.

– Есть у меня один козырь в рукаве. На работе осталось пять неизрасходованных дней отпуска: так что я постараюсь приехать сюда в тот день, когда должна прийти эта дама из службы опеки. И еще на два дня до и после этой даты. Буду сторожить, чтобы Эйлин ничего не учудила.

– Отлично! – Билли даже слегка испугался своего восторженного крика.

– Э-э, не радуйся раньше времени. Я не могу скрутить Эйлин по рукам и ногам, если она вдруг решит закупиться своими колесами. Остается надеяться, что ей будет стыдно принимать наркоту при мне. Однако в плане есть и другие минусы. Во-первых, дама из службы опеки говорила про один месяц. Откуда нам знать, что она задумала? Вдруг придет через двадцать шесть дней или тридцать пять? С властями никогда не угадаешь. Точной даты-то нет. Но даже если она объявится с проверкой ровно в тот день, когда я буду с Эйлин, у нас все равно нет никаких гарантий. Предположим, Эйлин ничего не принимала, все замечательно, Грейс остается с мамой. Думаешь, служба опеки на этом успокоится? Думаешь, там сидят идиоты, которые ничего не понимают про наркоманов? Не-ет, они снова будут проверять Эйлин. Постоянно. Так что я даже не знаю, чего мы добьемся в итоге. Может, выгадаем от силы несколько недель. Толк будет, только если Эйлин снова возьмется за ум и вступит в программу реабилитации. А иначе все наши потуги пойдут коту под хвост.

Билли долго и старательно дышал. Где-то глубоко-глубоко, под слоем тошнотворного страха, вертелся вопрос. Но он ничего не мог произнести вслух.

– Извини, дружище. – Иоланда собралась уходить.

– Подождите! – вскрикнул Билли. – Каковы шансы? Не в нашем конкретном случае – тут невозможно угадать, я понимаю… Каковы шансы в среднем? Ведь есть же те, кто реабилитируется полностью? Каков процент?

Иоланда остановилась, положив руку на дверную ручку.

– Примерно три из ста, – сказала она.

И вышла.

Было уже почти два часа ночи. Билли посмотрел на часы, едва проснувшись.

Во сне с ним случилось нечто странное. Билли очутился в каком-то непонятном месте: стоял, неуверенно осматривался по сторонам – и везде, куда падал взгляд, были крылья. Широкие, белые, с густым опереньем. Абсолютно неподвижные.

От этой неподвижности Билли стало не по себе. Крылья будто насмехались над ним.

– Хлопайте! – крикнул он, не выдержав напряжения.

Крылья не шелохнулись.

Билли сорвался.

– Хлопайте, черт бы вас побрал! Вы же именно этого хотите! Вы же за этим ко мне пришли! Хватит тянуть, хлопайте!

Крылья висели, застыв в воздухе. Где-то далеко раздался тихий стук.

– Билли! – позвали крылья.

Нет. Это не крылья. Его звала Грейс.

Билли распахнул глаза. Несколько секунд рассматривал потрескавшуюся штукатурку на потолке, прогоняя остатки сна.

– Билли!

На этот раз он сразу узнал голос. Грейс громким шепотом повторяла его имя за дверью.

Он натянул халат и побрел к порогу.

– Почему ты не в кровати? – спросил он, глядя на нее сверху вниз.

Грейс топталась на месте, поджимая босые ноги. На ней была новенькая ночная рубашка синего цвета.

– Что случилось? Почему ты кричал?

– Кричал? А, ничего страшного. Просто дурной сон. Иди ложись спать. Все в порядке.

– Нет, не в порядке! Почему ты так говоришь, Билли? Ничего не в порядке!

Она протиснулась мимо него в гостиную и забралась на диван. Билли закрыл дверь и вздохнул.

– Неужели тебе не хочется, чтобы кто-нибудь посидел с тобой, пока ты не успокоишься? Когда мне снятся кошмары, я сразу бегу к Рейлин, и она гладит меня по голове, расспрашивает про все, а потом говорит: «Бедняжка Грейс, не бойся, это просто сон, он не может тебе навредить». Разве тебе не хотелось бы так же?

У Билли на глаза навернулись слезы, он сдерживался изо всех сил. Да, очень хотелось бы так же. Всю жизнь хотелось. Просто раньше он никогда об этом не задумывался.

– Хорошо. – Билли сел рядом с Грейс на диван.

– Что тебе снилось?

– Крылья. Огромные белые крылья. Везде.

– Птичьи?

– Не знаю. Не видел таких птиц.

– Как у ангела?

– Ангелов я тоже никогда не видел. Нет, наверное. Ангельские крылья должны приносить покой, а от этих становится только хуже. Они мне часто снятся. И все время хлопают. Тревожно так, настойчиво. А сегодня не двигались – в первый раз.

– Ясно. Тогда зачем ты кричал, чтобы они хлопали?

– А ты слышала?.. Ну, потому что… Не знаю. Трудно сказать. Бывает, ждешь чего-то страшного и неизбежного, и уже нет никаких сил терпеть. Хочется, чтобы все просто закончилось. Непонятно, да? Это надо видеть.

– Не важно, – сказала Грейс. – Сны – такое дело. Сложные и непонятные.

Грейс встала на колени и погладила Билли по голове.

– Бедняга Билли, это просто сон. Не бойся, сны не могут никому навредить.

– Спасибо, – сказал он, снова давясь слезами.

– Не за что. Ладно, пойду-ка я спать. Или, может, у тебя на диване остаться? Ой, нет. Рейлин проснется и испугается. Пойду обратно.

– Со мной все в порядке, – сказал Билли.

– Знаю. Потому что сны не могут никому навредить!

Она прошлепала по ковру к двери и ухватилась за ручку.

– Просто чтоб ты знал, Билли: я тебя обязательно найду. Даже если ты не сможешь ничего сделать. Куда бы меня ни увезли – а я, конечно надеюсь, что не увезут, но если все-таки увезут, и Рейлин не сможет забрать меня обратно… Знаешь, когда я говорю, что Рейлин меня заберет, вы все аж зеленеете… В общем, если у нас ничего не получится, не забывай: я тебя обязательно найду, даже если сначала придется дождаться, пока мне исполнится восемнадцать. Потому что ты мой лучший друг.

Дверь глухо щелкнула за ее спиной.

Билли до утра смотрел телевизор, включив свет по всей квартире. Он точно знал: во сне его поджидали крылья. Затаились, вот-вот захлопают. Или нет.

 

Глава 26. Грейс

Было примерно пятнадцать минут седьмого, и Грейс смотрела телевизор – устроилась прямо на ковре, сложив ноги по-турецки. Ей нравилось сидеть близко-близко к экрану. Так, чтобы можно было погрузиться в далекий мир, представляя, будто взаправду живешь чужой жизнью. Она смотрела любимую передачу про четырех взрослых, которые воспитывали одного маленького мальчика, – малыш, хоть и не вышел ростом, верховодил всеми вокруг. Обычно Грейс хохотала над ними до слез, однако в тот вечер смеяться не хотелось. Девочка так глубоко задумалась, что пропустила половину шуток; когда Рейлин смеялась у нее за спиной, она выныривала из этого странного оцепенения и не могла вспомнить, о чем думала.

Рейлин и Джесси сидели на диване, держась за руки, но стоило Грейс на них обернуться, как они тут же отодвинулись друг от друга.

– Не волнуйтесь, при мне можно не осторожничать. Подумаешь, секрет.

Рейлин с Джесси покосились друг на друга. Словно выбирали, кто из них будет отвечать.

– Понимаешь, просто… – начала Рейлин.

Запала хватило совсем ненадолго, и фраза осталась незаконченной.

– Просто я еще ребенок?

– Нет. Просто мы еще сами не привыкли.

– И что? Хоть у кого-нибудь все складывается как надо.

– Грейс, в том-то и дело: мы не знаем, как все сложится. В самом начале отношений не хочется никому ни о чем рассказывать…

Грейс вскинула руку, прерывая объяснения.

– Подожди! Кажется, Иоланда пришла!

Девочка подбежала к двери, прижалась к ней ухом, потом бросилась на кухню и легла на холодный линолеум, напряженно прислушиваясь.

– Ничего не разобрать…

Рейлин подошла к ней и протянула руку.

– Не волнуйся, милая. Она потом к нам зайдет.

– Это долго! – захныкала Грейс.

– Знаю. Вставай-ка. Будем ждать вместе.

Рейлин подняла Грейс с пола, отвела в гостиную и усадила на диван между собой и Джесси.

– Уже послезавтра, – сказала Грейс. – Чем дальше, тем страшнее.

– Послезавтра – первый день отпуска Иоланды. А до прихода мисс Катц осталась еще пара дней. Да и вообще, может, она позже придет.

– Или раньше, – откликнулась Грейс.

– Не переживай так. А то тебя опять будет тошнить. Постарайся успокоиться.

– Извини. Я стараюсь. Трудно очень.

Прошел почти час. К тому моменту, как Иоланда наконец появилась на пороге, Грейс вырвало дважды.

Обычно Иоланда не заходила в квартиру, ограничиваясь коротким кивком из холла, но на этот раз вошла и даже присела на диван. Грейс никак не могла решить, к добру это или нет.

Иоланда подалась вперед, уперлась руками в колени. Ожидание тянулось слишком медленно.

– Господи, не молчи, я сейчас взорвусь! – выпалила Грейс, давясь словами.

– Извини. Тут такое дело… Не люблю зря обнадеживать людей. Если новости плохие, то радоваться нечему… но ты по крайней мере знаешь, что никого не обманываешь. У нас новости вроде бы хорошие, только я не уверена, что это надолго. Не знаю, можно ли брать их в расчет. Поэтому и тяну с ответом. В общем, так. Эйлин сегодня в завязке. Ничего не принимала, хотя сидит там одна. В первый раз за неделю застала ее бодрячком. Видимо, понимает, что скоро придет та дамочка из службы опеки.

– Я думала, ей все равно. – Грейс никак не могла решить, радоваться ей или злиться. И вообще, что полагается делать в такой ситуации?

– Я тоже. Когда мы с ней в первый раз говорили об этом, Эйлин было плевать. Но одно дело – теоретические выкладки, а другое…

– Иоланда, говори по-человечески! – буркнула Грейс, даже не пытаясь скрыть раздражение.

– Теперь она поняла, что все происходит по-настоящему. Следующие два-три дня все решат. Эх, если можно было бы взять отпуск прямо сейчас! Ладно, дергаться поздно, поменялась с коллегой. Если Эйлин выдержит хотя бы пару дней… Тогда получится поговорить с ней как раньше. Может, даже до чего-нибудь договоримся. Я приду завтра снова.

Грейс казалось, что ноги приросли к полу, и что из живой девочки она превратилась в каменную статую. Краем уха она слышала, как Рейлин проводила Иоланду до двери и сказала ей что-то на прощание, но сама так и осталась стоять, опустив голову.

Минуту спустя Джесси осторожно тронул Грейс за плечо.

– Эй, малыш, не грусти. Новости-то хорошие.

– Знаю. Но раньше я просто переживала, а теперь мне страшно, и это даже хуже. Как сказала Иоланда, ничего непонятно. С мамой так уже бывало. Только подумаешь, что она бросила… Не могу я сейчас радоваться. Никак. Боюсь сглазить. И в школу завтра не хочу. Рейлин, можно мне остаться дома?

Грейс наконец подняла голову и обнаружила, что Иоланда уже ушла.

– А дома не хуже будет? – спросила Рейлин, присаживаясь рядом. – Сидишь, переживаешь, даже отвлечься не на что.

– Вдруг меня и в школе стошнит?

Рейлин вздохнула.

– Давай я попробую помочь, – сказал Джесси. – Использую рэйки, чтобы вылечить твой живот. Это такая энергия, которая помогает телу восстановиться.

– Но в школу-то я пойду без тебя.

– Научить, как это делается?

Джесси потер ладони друг о друга – то ли чтобы согреть, то ли чтобы поднакопить энергии, – а потом поднес их к животику Грейс, однако прикасаться не стал. Грейс решила, что это как-то странно. Она ему так и сказала:

– Ты меня не трогаешь, потому что взрослым мужчинам нельзя трогать маленьких девочек?

– Нет. Потому что так надо.

– Но ты не задеваешь то место, где болит.

– Зато энергия до него доходит. Прямо по воздуху.

Грейс подождала, прислушиваясь к себе.

– По-моему, я что-то чувствую, – сообщала она, потому что и вправду что-то ощутила. Ну, или почти вправду. А может, ей просто очень хотелось верить Джесси. – Когда кто-нибудь держит руку так близко, это всегда чувствуется.

– Потому что от другого человека исходит энергия.

– Она же не лечит!

– А это не всегда рэйки. Энергия бывает разной. Попробуй закрыть глаза и прислушаться к своему желудку.

– Ладно, – сказала Грейс.

Через некоторое время живот немножко успокоился – возможно, потому что Грейс этого ждала. Впрочем, если тебе полегчало, разве важно из-за чего?

– Джесси, а ты можешь вылечить мне голову? Потому что живот расстраивается от нервов, а нервы – от мозга, а мозг в голове.

– Мозг тут ни при чем.

Голос у Джесси был очень умиротворяющий. Девочке нравилось его слушать.

– Разве?

– Ну, если только чуть-чуть. Эмоции, от которых тебе становится плохо, зарождаются в животе.

– Правда?

– Поэтому он и болит. Просто закрой глаза на минутку и ни о чем не думай.

Грейс послушалась.

– Минутка прошла? – спросила она через некоторое время.

– Целых семь, – сказал Джесси своим спокойным приятным голосом. – А теперь давай я покажу, как это делать самой.

И он показал.

Грейс согласилась, что лучше пойти в школу, а не сидеть дома, мучаясь от тревоги и тошноты.

Наверно, это было правильное решение – Рейлин и Джесси его одобрили.

На следующий день по дороге домой Грейс с Фелипе учили, как по-испански будет «счастье» и «удача». И тут Грейс увидела мисс Катц. Вот уж точно не suerte и не felicidad, подумала Грейс.

Машина у мисс Катц была совсем незаметная – маленький серебристый автомобильчик, вроде бы «хонда». Она попалась им всего за один квартал от дома, и Грейс зачем-то заглянула внутрь. На водительском месте сидела мисс Катц. Ни с кем не спутаешь. У Грейс сразу похолодело внутри.

– Пораньше приехала, – сказала она Фелипе. И тут же потерла руки, собирая лечебную энергию для своего бедного животика. – Дама из службы опеки. Представляешь, уже здесь.

– Ясно. А почему ты держишься за живот? Тебе плохо?

– Защищаюсь от тошноты.

– Твоя мама вчера была в завязке. Так что, может, нам повезло.

– Фелипе, надо срочно все разузнать! Иоланда придет вечером, я же до тех пор умру!

– Можно спросить у твоей мамы.

– Нет! Ей пока нельзя меня видеть, сначала надо продержаться тридцать дней без наркотиков. Сходи к ней, Фелипе. Пожалуйста!

– Mi amiga, она меня терпеть не может.

– Фелипе, ну пожалуйста!

– Хорошо. Боюсь, она и говорить со мной не станет. Но попробую.

– Почему ты держишься за живот? – спросил Билли. – Тебе плохо?

– Защищаюсь от тошноты, – отмахнулась от него Грейс. – Это рэйки, меня Джесси научил. Иначе взорвусь. Фелипе слишком долго разговаривает с мамой.

– Наверное, это хорошо. Значит, она его не выгнала.

Вдруг голос Билли резко изменился:

– Грейс Эйлин Фергюсон! Ты что, ногти грызешь?

Грейс вздрогнула и посмотрела на руки: ноготь на большом пальце правой руки был изрядно обкусан.

– Вот ведь, Билли, я скоро стану совсем как ты. Твое дурное влияние!.. Ой, слышишь? Фелипе идет!

Она распахнула дверь и впустила Фелипе.

– Твоя мама не захотела со мной разговаривать.

Грейс тут же подняла руки перед животом – на случай, если рэйки вдруг понадобится прямо сейчас.

– Что, совсем-совсем?

– Совсем. Я сказал ей, что спрашиваю за тебя. Что ты очень переживаешь о том, как прошел визит дамы из службы опеки. Она велела мне подождать и написала записку. Вот.

Фелипе протянул Грейс ярко-желтый листок из блокнота, который мама хранила рядом с телефоном. Грейс всегда думала, что хранить блокнот у телефона – полная глупость. Все равно им никто не звонил.

– Что там написано? – спросила Грейс. Страшно было даже прикоснуться к записке.

– Не смотрел. Личное.

Она взяла записку. И даже удивилась, что записка ее не укусила.

– Сейчас прочитаю… «Дорогая Грейс, сегодня меня навещала та дама из социальной службы. Я ничего не принимала уже два дня. Деточка, я стараюсь ради тебя. Осталось еще двадцать восемь дней, а потом ты снова ко мне вернешься. С любовью, мама».

Долгая тишина.

– Это ведь хорошо? – спросил Билли.

– Ага, конечно. Очень.

– Что-то вид у тебя не слишком веселый, – заметил Фелипе.

– Боюсь поверить.

– Но дама из социальной службы никуда тебя не забрала.

Конечно, Билли просто пытался разрядить обстановку, и все же в его словах была доля правды. Что бы ни случилось через двадцать восемь дней, один визит мисс Катц они благополучно пережили.

Грейс думала, что будет на седьмом небе от счастья. Воображала радостные танцы, песни и бесконечное ликование. На самом деле она только пошатнулась от внезапной слабости и почувствовала, что нужно срочно присесть.

Иоланда заглянула к ним вечером.

Рейлин принимала ванну, поэтому дверь ей открыл Джесси.

– Ну что, – сказала Иоланда, не успев даже шагнуть через порог, – хотите узнать хорошие новости?

– Дама из службы опеки уже приходила, но мама в завязке, поэтому меня не заберут! – крикнула Грейс.

Честно говоря, она не собиралась вопить. Просто так получилось: слова вырвались наружу на полной громкости.

– А, так вы уже в курсе. Про дополнительные проверки слышали?

– Про что?

– Значит, не слышали. Ладно.

Иоланда взяла девочку за руку, усадила на диван и устроилась рядом сама. Только полный дурак не догадался бы, к чему идет дело. От ужаса у Грейс похолодело в животе.

– В общем, мисс Катц будет навещать твою маму от двух до четырех раз в месяц. Чтобы убедиться, что все идет как надо.

– От двух до четырех раз в месяц?

Язык плохо слушался. Грейс даже не поняла, как ей удалось произнести эту фразу.

– Мисс Катц так просто не проведешь. За наркоманами нужен глаз да глаз.

– Ясно.

Что тут еще скажешь?

– Ну, по крайней мере первая проверка позади. Это же здорово?

– Ага, – откликнулась Грейс. – Здорово. Только мне надо повидаться с Билли. И с кошечкой.

Уже перед самой дверью Грейс обернулась к помрачневшей Иоланде.

– Теперь тебе не придется тратить отпуск. Кстати! Приходи на мой школьный концерт. Я тебя звала, помнишь? Ты тогда сказала, что взять еще один отгул не получится. А теперь у тебя останутся свободные дни.

– Ага, договорились, – рассеянно ответила Иоланда.

– Придешь? Правда?

– Правда.

– Спасибо. Если мама поступит так, как обещала в записке, то можешь взять ее с собой. Там посмотрим.

Грейс прошлепала через холл и постучалась к Билли.

– Это я. Впусти, пожалуйста.

– Что случилось, малышка? Они опять собрались на свидание?

– Понятия не имею. Не знаю, чем они занимаются. Просто хочу к тебе.

– Хорошо, заходи.

– Ты такой нарядный, – сказала Грейс, усевшись на диван. – Извини, что раньше не сказала. Все время забываю. Мне нравится, какой ты стал: все время в опрятной одежде, красивый, причесанный. Давно надо было сказать.

На диван запрыгнула Кошка мистер Лафферти, и Грейс прижала ее к себе.

– Что такое, малыш?

– Дама из службы опеки будет приходить к нам по два или даже по четыре раза в месяц. Маму проверять.

Билли придвинулся к ней поближе и спросил:

– Надолго это?

– Н-ну… Не знаю. Наверное, навсегда. Или пока не поймает маму с поличным.

– Вот оно как.

– Ага. Вот так.

Они долго сидели в полном молчании. Грейс смотрела, как за окном сгущаются сумерки. Темнеть стало гораздо позже, дни пролетали один за другим.

Билли заговорил, и Грейс вздрогнула от неожиданности.

– И теперь ты будешь каждый день переживать? Просто потому что в следующий раз все может пойти наперекосяк?

– А у меня есть выбор?

– Мисс Катц уже приходила, твоя мама в завязке, а ты совсем не радуешься.

– Хм-м, – сказала Грейс.

В чем-то он был прав. Мисс Катц могла увезти ее из дома в любой момент. Через неделю, через две, через месяц. Но сегодня ее никуда не увезли. Могли бы, но не увезли.

– Ладно, твоя взяла. Тили-тили, трали-вали, Грейс не забрали. Каждый день буду петь эту песню, пока остаюсь с вами вместе. Вот, даже стишок получился!

– Во второй части размер не тот.

– Какой размер?

– Ничего, извини. Отличный стишок и прекрасный боевой настрой.

– Нет, серьезно. При чем тут размер?

– Размер – это когда ритм совпадает.

– А-а, понятно. Как в настоящем стихотворении. Ладно. Тили-тили трали-вали, Грейс сегодня не забрали… Билли, а научи меня еще какому-нибудь танцу?

– Какому?

– Да любому. Хочу потанцевать, а школьный танец мы уже замучили, ты сам так сказал. Давай что-нибудь новенькое.

И Билли научил Грейс танцевать вальс, просто потому что Билли – это Билли.

Двигаться надо было на три счета, держась друг за друга. Грейс нравилось танцевать вдвоем. Потренировав шаги, Билли показал, как кружить партнера. Он держал ее руку над головой, а Грейс кружилась. Потом она немножко покружила Билли, несмотря на то, что он не девочка. Билли прошлось сильно наклониться, а ей – потянуться вверх, высоко-высоко. Они долго смеялись.

Не такой уж плохой выдался вечер.

 

Глава 27. Билли

Это произошло двадцать три дня спустя. Песенка «Грейс сегодня не забрали» прозвучала ровно двадцать три раза. Билли считал.

В обед кто-то постучал к нему в дверь тайным стуком. Грейс была в школе, Рейлин на работе, и про тайный стук больше никто не знал. Билли торопливо открыл дверь.

На пороге стояла Рейлин.

– Привет! А почему ты дома?

– Маме Джесси стало хуже. Ее переводят из дома престарелых в больницу. Похоже, совсем недолго осталось. Можно войти? Надо поговорить.

Билли шагнул назад, пропуская Рейлин.

– Кофе?

– Нет, спасибо. Я только на пару слов, а то опять горло отечет. В прошлый раз задержалась у тебя, потом с трудом пришла в себя. Так что сразу к делу. Джесси хочет, чтобы я была рядом. Когда… когда его мамы не станет.

– Ясно. Ты пришла узнать, можно ли Грейс сегодня переночевать у меня?

– Не только сегодня. Не знаю, сколько мы там пробудем. Возможно, несколько дней.

Билли внезапно осознал, что Джесси далеко. Что его не будет рядом, когда они поведут Грейс в школу. А ведь утренние прогулки были самой приятной частью дня. И что ему делать, когда Джесси уедет насовсем? Билли отогнал эту мысль подальше, чтобы не впасть в панику.

– Не волнуйся. Пусть остается, сколько нужно… Хотя… ты ведь тоже уедешь. На несколько дней. Кто же отведет Грейс в школу?

– Вот об этом и надо поговорить. Я надеялась, что в школу ее поведешь ты.

– Я?

– А кто?

– Как, совсем один? – Билли невольно повысил голос.

– Вместе с Грейс.

– Но на обратном пути я буду один!

Страх рос вместе с каждым новым словом, как снежный ком.

– У тебя отлично получается. Ходишь с нами каждый день. Уже освоился.

– Да, конечно. Совсем освоился. Возможно, потому что не приходится ходить в одиночку.

– Ясно. В общем, так. Я еду с Джесси. Понимаю, что прошу от тебя слишком много, поэтому уже поговорила с Фелипе. Он обещал помочь, если мы больше ничего не придумаем. Но его рабочая смена заканчивается после часа ночи, так что он совсем не выспится. Если вы договоритесь между собой… Например, завтра он сходит с тобой, а потом ты попробуешь один…

Билли заставил себя вдохнуть.

– Не знаю. Разберемся. А ты просто езжай. Мы как-нибудь сами.

Рейлин шагнула вперед и обняла его. Поцеловала в щеку. Теплое прикосновение длилось, длилось и длилось. Билли казалось, что они простояли так очень долго. И даже потом, когда Рейлин торопливо скрылась за дверью, он по-прежнему чувствовал тепло ее губ.

– Вот, отнеси-ка Фелипе, – велел Билли. – Ему сейчас не помешает.

Грейс осторожно взяла кружку обеими руками.

– Бедный Фелипе, так поздно ложится спать. А почему ты не добавил сливки?

– Потому что он пьет кофе без сливок. Черный.

– Ты уверен?

– Точно.

Грейс замерла на пороге.

– Подожди. А когда ты успел выпить кофе с Фелипе?

– Ты тогда в школе была. Приведи его поскорее. Уже пора идти.

Билли знал, что они никуда не опаздывают и на самом деле торопиться не нужно. Но от переживаний не сиделось на месте.

Через пару минут Грейс привела Фелипе, крепко придерживая его за локоть обеими руками. В одной руке у Фелипе была кружка с кофе, второй он отчаянно тер глаза, спускаясь по ступенькам почти вслепую.

Войдя в комнату, он посмотрел на Билли, сонно улыбнулся и зевнул.

– Вот и я. Готов идти.

Акцент был заметен сильней, чем обычно, – возможно, из-за того, что Фелипе не совсем проснулся.

Вместо приветствия он быстро обнял Билли за плечи. Что ж, пожалуй, почти как Джесси.

Они стояли с Фелипе плечом к плечу и смотрели, как Грейс идет к школе.

– И вправду прогресс, – сказал Фелипе.

– Ты про что?

– Ой, извини. Спать хочется, вот и рассуждаю сам с собой. Когда мы только познакомились, ты даже на лестницу не выходил. А теперь стоишь перед школой.

– Не напоминай. До концерта осталось шесть дней. А ведь самое сложное – это туда войти. Я еще ни разу не пробовал.

Билли вздохнул, и они отправились домой.

– Ты справишься, – подбодрил его Фелипе. – Хорошо же получается.

– Если Джесси пойдет с нами, то справлюсь. Но его там может и не быть.

– А что в Джесси такого особенного? Хотя нет, не отвечай. Я примерно понимаю. Словами так сразу и не опишешь. Если у кого-то беда, за помощью лучше бежать к нему. Может, все-таки успеет вернуться.

– Надеюсь. Извини, что подняли тебя так рано.

– Сам виноват. Вчера задержался. Знал, что утром придется расплачиваться, но все равно задержался. Понимаешь… Я тут, вроде как, с девушкой познакомился.

– Правда? Замечательно!

– Ну, не совсем. То есть… это девушка. И я с ней познакомился. Но пока ничего непонятно. Знаешь, как бывает – только-только встретились. Она работает поваром-стажером в том же ресторане. Кларой зовут. Вчера сидели с ней на крыше и болтали до трех часов ночи. Глупости, знаю. Она совсем не похожа на мою предыдущую девушку. Тихая, застенчивая. Предыдущая была очень красивая, сама прекрасно об этом знала и не давала мне спуска… Ладно, что Джесси обычно делает, когда идет с тобой?

– Он клал мне руку на плечо. Тебе необязательно делать точно так же, если не хочешь. Со стороны выглядит странно, но Джесси все равно, что могут подумать другие.

Мгновение спустя Фелипе решительно положил руку на Биллино плечо.

– Спасибо.

– В детстве я очень боялся темноты, – сказал Фелипе. – У всех людей свои страхи. А у моего папы на этот счет все было строго. Надо привыкать к самостоятельности и поступать так, чтобы он мной гордился. Вести себя, как настоящий мужчина. В пять лет быть мужчиной не так-то легко, и я притворялся, что мне нестрашно. С тех пор хорошо понимаю, что такое страх. И как это здорово, когда не надо притворяться.

По улице прокатился рев двигателя, низкий, раскатистый, ни намека на глушитель. Автомобиль притормозил рядом с ними, и у Билли кровь застыла в жилах.

Водитель, бандитского вида латинос, высунулся из окошка и насмешливо причмокнул губами.

Фелипе резко убрал руку, лежавшую у Билли на плече.

– Maricones! – крикнул водитель. – Es tan en amor, maricones!

Он ударил по газам – и, судя по всему, по тормозу тоже. Колеса провернулись с пронзительным воем, запах паленой резины ударил в нос. Водитель показал им средний палец, и машина умчалась вперед, к огромному облегчению Билли.

– Извини, – тихонько сказал он Фелипе.

– Это я должен извиняться. Не понимаю, почему убрал руку. Мы же друзья, что тут такого? Надо было послать его куда подальше. К черту. К черту их всех!

Фелипе снова положил руку Билли на плечо – твердо и даже заботливо, – и они двинулись к дому.

– Теперь понимаешь, почему я так не люблю выходить из дома?

– Ага, понимаю. Но ведь все равно приходится. Жизнь такая. От нее не убежишь.

– Ну почему же, – откликнулся Билли. – Еще как убежишь. Сейчас со многими так происходит: перестают жить по-настоящему и все. А когда остановишься, начать заново очень трудно. Зато если уж начал, то потом не затормозить. Что нам сказал тот парень?

– Лучше тебе не знать.

Они молча прошагали еще сотню метров. Рука Фелипе по-прежнему лежала у Билли на плече, успокаивая и согревая.

Потом Билли неожиданно объявил:

– Я завтра сам ее отведу.

– Точно?

– Точно. Понятия не имею как, но отведу. А ты останься после работы с Кларой. Я справлюсь.

– Я держу тебя за руку, – сообщила Грейс.

Как будто он не заметил.

Они стояли на пороге перед открытой дверью, и весеннее утро атаковало Билли со всех сторон. Точно такое же утро, как и вчера, напомнил он себе. И как десять дней назад. Хотя нет, не такое же. Сегодня ему придется идти домой в одиночку. Пульс громко стучал в висках, и Билли судорожно сглотнул, пытаясь прогнать иррациональный страх.

– Ты должен отвести меня в школу, – сказала Грейс. – Фелипе вчера задержался допоздна, так что проводить меня должен ты.

Она осторожно потянула Билли вперед, крепко держа его руку обеими ладошками.

– Да. Я полностью осознаю всю неизбежность этого шага.

– Странный ты, Билли. Пойдем. Перестань думать, просто двигайся.

Грейс снова потянула его за руку, и огромным усилием воли он все-таки заставил себя тронуться с места. И даже глазом моргнуть не успел, как они спустились по лестнице и зашагали по тротуару.

– Закрыл бы глаза, но боюсь споткнуться.

– Закрывай, не бойся. Я тебя поведу, как слепого. Буду собакой-поводырем!

Билли зажмурился и сделал пару шагов вслепую. И тут же представил, что в проезжающих мимо машинах сидят бандиты, а в конце улицы затаились грабители. Преступники всех мастей, которых Грейс не способна распознать.

Он снова открыл глаза.

– Не помогло.

– Ясно. Да и на обратном пути глаза закрыть не получится…

– Спасибо, что напомнила.

Он встал как вкопанный. Грейс снова потянула Билли за руку, но он даже не пошевелился.

– Я слегка паникую.

– Так, сейчас я тебя отпущу. И даже не думай сбежать домой!

Грейс разжала руки, Билли остался на месте. Оглянулся через плечо.

– Не смотри назад! – крикнула она. – От этого только хуже! Что бы сказал Джесси?

– Наверное, велел бы не смотреть назад.

– Не наверное, а точно.

– У тебя что, руки замерзли? Зачем ты их трешь?

– Попробую успокоить тебя с помощью рэйки.

– Прямо у всех на глазах?

– А что, есть другие варианты?

Билли терпеливо стоял, пока Грейс держала ладошки около его живота – очень близко, но не прикасаясь. Оглянулся по сторонам в поисках случайных наблюдателей. Легче не становилось, да он и не пытался расслабиться. Только волновался еще сильнее из-за прилюдного сеанса рэйки в исполнении десятилетнего ребенка.

– Давай еще пройдемся, – предложил он.

Грейс потянула его дальше по улице. Силы воли хватило еще на пару кварталов, потом он снова встал.

– Билли, ну пожалуйста! Я не могу идти дальше одна. Мне не разрешают!

Он открыл рот, но голос не слушался.

– Ладно. Знаешь что? Нам надо дотанцевать до школы!

Билли с огромным трудом выдавил из себя:

– Не могу.

– У меня ведь получилось! Давай. Танцуем сальсу.

– Не могу. На меня все будут смотреть.

– И что? Пусть смотрят. Ты же сам мне так говорил.

– Мне не нравится, когда ты повторяешь мои советы. Это раздражает.

– Почему? Потому что они правильные?

– Вроде того.

– Давай танцевать сальсу. Вот прямо сейчас. Ну, или вальс.

– С вальсом не получится. Нам надо двигаться по прямой, а в вальс – это скорее по кругу.

– Значит, сальса.

Выбора не оставалось, и Билли послушался.

Чудесно, думал он, танцуя с Грейс вдоль по улице. Хуже, чем просто находиться на виду у всех, – это когда ты находишься на виду у всех и привлекаешь к себе внимание какими-то странностями. Он напомнил себе, что уже танцевал сальсу на улице и волновался далеко не так сильно. Но тогда все было иначен. Тогда рядом шел Джесси.

Пожилая пара вышла на крыльцо и проводила их любопытными взглядами. Четыре машины слегка затормозили у тротуара. Один из водителей покачал головой, прежде чем поехать дальше. Где-то на заднем плане крикнули: «Эй, Фрэнки, иди-ка сюда. Глянь, что делают!»

А потом они оказались перед школой Грейс. Дорога и в самом деле пролетела незаметно, хотя вслух бы он ни за что этого не признал.

Билли наклонился и поцеловал Грейс в лоб.

– Ты просто побежишь? – спросила она.

Он кивнул. Голос опять не слушался.

– Ладно. Увидимся вечером. Расскажешь, как добрался.

Билли снова кивнул и бросился бежать.

Он разогнался так, как не разгонялся еще никогда в жизни. Дома пролетали мимо бесконечными размытыми пятнами, будто в своей сумасшедшей гонке он умудрился изменить ход времени. Собственное хриплое дыхание казался очень далеким. Потом мир перед глазами начал бледнеть, и Билли внезапно понял, что если не затормозит, то отключится прямо на месте от острой нехватки кислорода.

А потом перед глазами встал знакомый образ. Не галлюцинация, нет. На самом деле он ничего не видел. Просто четкая картинка в голове.

Крылья.

Они не хлопали и не пугали напряженным ожиданием. Просто окружали со всех сторон, как теплое одеяло.

Билли сбавил шаг и неторопливо добежал до самого порога.

– Ух, слава богу, ты дома, – сказала Грейс. – Я в школе места себе не находила. Ну что, как добрался?

– Нормально, – ответил Билли. – Добежал.

– И все? Больше ничего не расскажешь?

– Пока больше ничего не расскажу.

Грейс, лежавшая на диване в гостиной, прошептала его имя, и Билли вынырнул из глубокого спокойного сна.

– Билли? Ты не спишь?

– Вроде того.

– Я тебя разбудила?

– Вроде того.

– Ой, извини. Я никак не могу уснуть. Завтра среда.

– Да.

– А потом четверг. И пятница. А потом выходные и школьный концерт. С каждым днем спать становится труднее.

– Переживаешь из-за танца? Ты же его наизусть знаешь.

– Немножко переживаю. Все-таки целый концерт. За танец я не боюсь. А вот за маму… Не знаю, придет ли она и продержится ли тридцать дней. Ты только представь, я могла бы снова вернуться к ней. Но чем ближе этот день, тем страшнее.

– Иоланда говорит, что у твоей мамы все получается.

– Знаю. И поэтому мне страшно. Каждый раз обещаю себе, что не буду ни на что надеяться, и все равно начинаю мечтать. Очень хочется вернуться к маме.

Билли ничего не ответил, пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что Грейс вновь станет жить дома.

Кажется, она догадалась, о чем он переживал.

– Я буду приходить к тебе в гости.

– Я знаю.

– А еще я боюсь, что к воскресенью вообще перестану спать. Придется идти на выступление измученной и усталой.

– Если Джесси вернется, то вылечит твою бессонницу, спорим?

– А если не вернется? Если его мама в понедельник все еще будет при смерти? Может, тогда он вообще не придет на концерт. Может, и Рейлин не придет.

– Ты сейчас еще сильнее расстроишься, не надо. Закрой глаза и представь что-нибудь успокаивающее. Большие белые крылья. Они защищают тебя, как кокон.

Долгая тишина.

– Крылья? Как в твоих кошмарах?

– Да, но нестрашные. Понимаешь… Иногда все можно изменить. Вот, например, раньше я боялся кошек. А потом познакомился с одной из них поближе. На свете очень много вещей, которых мы поначалу боимся, а потом понимаем, что они не причинят нам никакого вреда.

– С чего это ты вдруг?

– Просто закрой глаза и представь крылья. Пожалуйста.

Тишина. Долгая-долгая.

Выждав примерно пять минут, Билли тихонько поднялся с кровати и заглянул в гостиную. Грейс крепко спала.

 

Глава 28. Грейс

Настала пятница. Последний учебный день перед школьным концертом.

Билли танцевал с ней до школы каждое утро, и каждое утро у них становилось все больше зрителей: люди выглядывали из окон и выходили из дома, провожая их взглядами. Будто ждали, когда они появятся. Будто это был утренний выпуск известного шоу, и все старались занять места получше. Правда, в основном стоя.

В четверг они танцевали танго, и, кажется, всем очень понравилось.

Билли тоже выглядел вполне спокойным.

Но в пятницу Грейс предложила станцевать вальс. Когда они вальсировали в гостиной, было очень весело, почему бы не попробовать еще разок?

Билли снова сказал, что во время вальса двигаешься по кругу, а не вперед. Однако Грейс решила, что им надо просто делать длинные шаги в сторону школы, как во время сальсы. Настроение у нее было боевое, и сдаваться не хотелось.

Беда случилась с ними на полпути.

Билли только что покружил Грейс на месте, и славная мексиканская семья из синего домика, наблюдавшая за их танцем, громко захлопала. Грейс захотелось порадовать их еще раз и покружить Билли.

Она потянулась высоко-высоко, а Билли нырнул ей под руку, начал поворачиваться, мгновенно набирая скорость… и споткнулся. Грейс видела, как его нога зацепилась за трещину в тротуаре, но ничего не успела сделать. Все произошло слишком быстро.

Он упал, как подрубленное дерево. Знаете, как бывает в кино: в такие моменты кто-нибудь обязательно кричит «Берегись!». Билли стремительно рухнул прямо лицом на асфальт. В прямом смысле слова. Успел только руки выставить. Грейс слышала, как от удара у него из груди вырвался воздух. Позади охнули испуганные зрители.

– Господи, Билли!

Грейс помогла ему перевернуться и сесть. У Билли из носа хлестала кровь. Много крови, просто жуть.

– Все нормально, – сказал он. – Я в порядке.

Так обычно говорят люди, с которыми все совсем не в порядке. Тем временем к ним сбежалась вся семья. Пожилой мужчина, коренастый и крепкий, похожий на доброго дедушку, протянул Билли охапку бумажных платочков, рядом стояла женщина средних лет – наверное, его дочь – и девочка-подросток.

Они говорили хором, в основном, по-испански. Грейс толком ничего не разобрала, кроме одного вопроса, который повторялся несколько раз – семейство спрашивало у Билли, как он.

Билли взял предложенные платочки и осторожно прижал к носу, стараясь унять кровь, но ее было слишком много, и платочки тут же промокли. Он твердил, что с ним все хорошо, однако семья продолжала спрашивать по-испански, а Билли отвечал по-английски, и Грейс быстро поняла, что так они с места не сдвинутся.

Ей пришлось вмешаться:

– Esta bueno. Билли esta bueno.

И зачем она это сказала? Сплошное вранье.

Женщина принесла из дома чистое полотенце – Грейс даже не заметила, когда она уходила, – и Билли прижал его к носу.

– Мне надо домой, – сказал он Грейс.

– Знаю.

– Тебе нельзя идти в одиночку. Придется вернуться вместе.

– Ага.

– Разбудишь Фелипе. Он тебя отведет.

– Может, мне лучше остаться с тобой?

– Все нормально. Кровь скоро остановится. Спроси, нужно ли вернуть полотенце.

– Я не знаю, как спросить «нужно ли вернуть полотенце» по-испански.

– Ладно, бог с ним. Помоги подняться.

Обе руки у него были заняты полотенцем, так что Грейс пришлось ухватить Билли за локоть. Ничего не вышло. Тогда добрый дедушка-мексиканец взялся за другой локоть, и вдвоем они подняли его на ноги, хотя Билли опасно покачивался. Грейс даже испугалась, что он упадет в обморок: то ли и вправду очень сильно ушибся, то ли не мог сдержать дурноту при виде собственной крови.

Пару мгновений Билли просто стоял на тротуаре, пошатываясь из стороны в сторону. Потом протянул полотенце хозяйке: вдруг захочет взять обратно? Кровь тут же хлынула снова, и Билли принялся ее утирать.

– Нет, нет, – отмахнулась мексиканка. – Не надо. Оставить. Ваш.

– Спасибо, – сказал Билли.

– Gracias, – перевела Грейс. – Muchas gracias.

Они направились к дому. Билли снова пошатнулся, и тогда дедушка взял его под руку и пошел вместе с ними.

Грейс видела, что Билли мучается от стыда и непрошенной заботы. Но дедушка, как назло, оказался очень добрым.

Проводил до самого порога.

– Gracias, – сказал Билли.

– Разбуди Фелипе, – велел он Грейс.

Билли лежал на диване, по-прежнему зажимая нос полотенцем. Кошка встревоженно ходила кругами и принюхивалась, не понимая, что происходит.

– Зачем?

– Кто-то должен отвести тебя в школу.

– Да ладно, все равно опоздала.

– И что? Пропускать нельзя.

– Билли, я тебя тут одного не оставлю. Давай приложим лед.

– Сегодня репетиция!

– Не-а, – крикнула Грейс с кухни. – Репетиции у нас по вторникам и четвергам. Вчера была последняя.

Она зачерпнула кубики льда, высыпала две пригоршни в бумажную салфетку и отнесла в комнату. Билли очень медленно и осторожно убрал полотенце. Будто боялся, что кровь польется снова. Но ничего не произошло, кровотечение наконец-то остановилось.

– Ох, Билли, ну и вид у тебя!

Почему-то это замечание показалось ей довольно уместным. Во всяком случае, поначалу. Грейс и в голову не пришло бы, что Билли примет его близко к сердцу. Ведь расквашенный нос никого не украшает.

– Все так плохо? – тихо спросил он.

Грейс не хотелось говорить ему правду. Нос уже начал опухать – и если бы только нос… Под глазами наливались огромные синяки, а вокруг одной радужки проступила кровь из полопавшихся сосудов. Смотреть страшно.

– Давай зеркало принесу. Где оно?

– У меня нет зеркал.

– Как? В каждом доме есть!

– А у меня нет.

Он приложил лед к носу и вскрикнул от боли.

– Аспирина у тебя тоже нет?

– Если и завалялся где-нибудь, то совсем старый.

– У Рейлин наверняка найдется. Пойду посмотрю.

Она выбежала на лестницу и открыла дверь своим ключом. Отыскала аспирин в шкафчике с медикаментами, вытряхнула из пузырька пару таблеток. Немного подумала и взяла еще две. По пути из ванной прихватила маленькое ручное зеркальце, потом быстро заперла все замки и прибежала к Билли.

– Вот, я принесла четыре таблетки.

Зеркальце Грейс незаметно положила на журнальный столик, развернув стеклом вниз.

– Дай посмотреть, – сказал он.

– Точно?

– Дай посмотреть.

Грейс протянула Билли зеркало и отошла в сторонку. Он долго разглядывал свое отражение. Ей не терпелось услышать хоть что-нибудь.

– Боже правый, – наконец прошептал Билли после долгого молчания. – И когда я успел так постареть?

– Надо проверить, не сломан ли, – сказал Фелипе. – Предупреждаю сразу: больно будет до чертиков.

– А если сломан, ты поедешь в больницу? – спросила Грейс.

– Нет, – сказал Билли. – Если сломан, само срастется.

– Тогда, может, вообще не трогать? – спросила Грейс у Фелипе.

– Нос срастается плохо. Мой двоюродный брат попал в аварию и тоже сломал себе нос. К врачу идти не захотел. Упрямый, как ты – не обижайся, – хотя, наверное, причины у него другие были. В общем, нос у него до сих пор кривой. Зажил с огромным бугром, да так и остался.

– Уговорил, проверяй.

– Возьми-ка меня за руку. Я сейчас дотронусь до твоей переносицы и слегка ее пошевелю. Если хрящ целый, то ничего двигаться не будет.

Смотреть на это было невозможно, и Грейс зажмурилась. Слышала, как вскрикнул Билли. Потом наступила тишина, и она открыла глаза. Фух… слава богу, закончилось.

– Не сломан, – объявил Фелипе. – Пойдем, Грейс, отведу тебя в школу.

– А как же Билли?

– Я с ним побуду. Отведу тебя в школу и сразу вернусь.

С одной стороны, Грейс боялась, что если она пропустит занятия без всяких объяснений, то учительница решит, что на понедельничном концерте ее тоже не будет. В конце концов, если Фелипе останется с Билли, то ничего не случится.

Но потом она вспомнила отличный аргумент.

– Я умею использовать рэйки и могу вылечить Биллин нос. Ты так не умеешь!

И тут прямо рядом с ними раздался голос. Спокойный, глубокий, умиротворяющий голос, который так нравился Грейс. И, в общем-то, не только ей одной.

– Давайте с Билли останусь я. У меня тоже получается лечить носы с помощью рэйки.

Грейс обернулась: дверь в квартиру была широко распахнута, на пороге стояли Джесси и Рейлин.

Она громко взвизгнула от радости, краем глаза заметив, что Билли заткнул уши.

– Ура, вы вернулись! Я думала, не успеете! А вы уже здесь!

Грейс кинулась к Рейлин и едва не сбила ее с ног. Оказывается, она страшно соскучилась.

– Как здорово, что вы приехали!

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о маме, которая сейчас сидела дома – бодрая, собранная и без наркотиков. Интересно, а она ее слышала? И если слышала, то что подумала? Потом Грейс вспомнила про маму Джесси, и все остальные тревоги отошли на задний план.

Она подбежала к Джесси, и он поднял ее перед собой; Грейс тут же погладила его по бороде – просто так, на удачу.

– Джесси, – спросила она приглушенным торжественным голосом, – твоя мама умерла?

– Да.

– Ужас какой. Я очень тебе сочувствую.

– Все было не так страшно, – сказал он. – В какой-то мере я испытал облегчение. Она сильно страдала, а смерть принесла долгожданный покой.

– А тогда… тогда, наверное, ты не будешь сильно меня ругать? Понимаешь, я надеялась, что все случится поскорее, чтобы вы с Рейлин успели на мой концерт. И теперь мне очень стыдно.

– Нет, не буду, – сказал Джесси и поставил ее на пол. – Ступай в школу. За Билли присмотрю я.

– Хорошо. Если с ним останешься ты, то все будет в порядке.

Успокоенная и радостная, Грейс отправилась в школу вместе с Фелипе.

И только на полпути заметила, что один рукав ее свитера вымазан в крови.

 

Глава 29. Билли

– Что ж, дорогой сосед, а теперь расскажи-ка мне, что случилось, – велел Джесси, осторожно прикладывая лед к синякам Билли: сначала к одному глазу, потом к другому. – На тебя напали на улице?

Рейлин ушла домой, где было больше чистого воздуха и меньше кошек. При мысли о том, что они с Джесси остались совсем вдвоем, Билли начал нервничать, однако, разумеется, ничего не сказал.

– Нет, – едва слышно прошептал он. На сопротивление сил не осталось. – Я сам.

– Но не специально же?

– Нет. Мы с Грейс танцевали к школе, и я споткнулся о трещину в тротуаре.

– «Один – ноль» в пользу трещины.

Неожиданно для себя самого Билли рассмеялся. Точнее, фыркнул от смеха и вскрикнул от боли, потому что во время падения изрядно пострадал не только нос, но и ребра. Правда, Билли еще никому об этом не рассказывал. Пусть у него останется небольшая личная тайна. Пока более заметные раны не заживут.

– Чудесно, – сказал Джесси. – Хорошо, что синяки ты заработал сам и по чистой случайности. Значит, мне не придется устраивать взбучку тому поганцу, который посмел поднять руку на моего друга. И тебе взбучку устраивать не буду. Так, а теперь показывай, что еще болит? Ребра?

Господи Иисусе, подумал Билли. И вправду волшебник. Грейс часто его так называла, но Билли всегда считал, что это образное выражение.

– И как же ты об этом узнал?

– Элементарно. Ты попытался засмеяться и скривился от боли. Показывай.

Джесси потянулся к его свитеру, но Билли не выдержал.

– Нет!.. Нет, – повторил он еще раз, собирая остатки спокойствия и закутываясь в него, как в старое одеяло. – Прости, не хотел кричать. Не надо. Не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии.

Джесси убрал руки, и несколько секунд они просто молчали.

– Ладно, смотри, – сдался Билли, поднимая край свитера.

Джесси посмотрел. Билли тоже. У него еще не было шанса оценить ущерб, потому что рядом постоянно крутился кто-то встревоженный и заботливый. На ребрах не осталось живого места, сплошные синяки и кровоподтеки. Стоило представить, как все это будет выглядеть завтра или дня через три, и голова начинала немилосердно раскалываться. Хотя, возможно, она раскалывалась сама по себе.

Тем временем Джесси снова протянул руку – прямо к обнаженному беззащитному боку.

– Я хочу проверить, нет ли переломов.

– Не надо, – сказал Билли. На этот раз он старался говорить шепотом. – Пожалуйста, не прикасайся ко мне. Положить руку на плечо – это одно, но так… так не надо. Я тебя люблю и просто не выдержу.

От макушки к затылку побежали мурашки, будто эхо произнесенных слов. Билли сидел зажмурившись, хотя и не помнил, когда успел закрыть глаза. Он слышал, как Джесси растирает руки, и все ждал, ждал, что будет дальше. Но ничего не происходило. Через некоторое время по ребрам разлилось щекочущее тепло.

– Ты что, применяешь рэйки к моим синякам? – поинтересовался Билли, так и не открыв глаз.

– Да. Ты не против?

– Нет, не против. Спасибо.

После этого на несколько долгих минут его окружила блаженная тишина.

– Кажется, рэйки лечит не только ребра. Даже страх уходит. Не до конца, конечно. Но тиски слегка разжались и уже можно вздохнуть.

– Вот и отпусти его, – сказал Джесси.

– Я не знаю, смогу ли пойти на концерт в понедельник, – сказал Билли.

Глаз он по-прежнему не открыл.

– Надо, – ответил Джесси. – Ради Грейс. Сам знаешь, что должен там быть. И пойдешь. Ты ей обещал, она на тебя надеется.

– А если не смогу?

– Все равно придется.

– В прямом смысле слова – не смогу.

– Не думаю, что так бывает.

– Вот поэтому я и жил один все эти годы. Стоит с кем-то сойтись, как на тебя сразу начинают возлагать большие надежды. Страшно подвести. Одному гораздо легче, никаких разочарований.

– Поздно. Грейс с тобой уже дружит. Вот представь. Допустим, я и вправду волшебник, как утверждает наша общая знакомая. Махну палочкой, и Грейс исчезнет из твоей жизни. Совсем, словно никогда и не было. И в понедельник тебе никуда не придется идти. Хочешь, наколдую?

И Билли представил. Все было настолько безнадежно, что он действительно попробовал представить, как бы ему жилось без Грейс.

– Не надо. Не исчезай ее, – вздохнул Билли. Джесси прав, у него не оставалось выбора. – Как мне показаться людям на глаза в таком виде?

– Шляпа и солнечные очки.

– В моем гардеробе нет шляп и очков.

– Зато в моем есть.

– И еще. После своего выпускного я не заходил ни в одну школу. Детские годы – самая ужасная и жестокая глава моей биографии, и, поверь, мне есть с чем сравнивать. Если я зайду внутрь, точно запаникую. Не надо было давать обещаний. Я не смогу. Хотел только проводить Грейс до школы, а оно вот чем обернулось. Видишь?

– Вижу. Жизнь дала тебе по носу. Бывает время от времени.

Билли чувствовал, как тепло, исходящее от ладоней Джесси сместилось к его лбу, закрытым глазам и носу.

– И как мне идти дальше?

– Друзья помогут. Видишь ли, в том, что люди на тебя полагаются, есть свои преимущества. Например, ты тоже можешь положиться на них. Взять и сказать: «Не справляюсь, нужна ваша помощь».

– Никогда не смогу такое сказать.

– Уже сказал, – улыбнулся Джесси.

Грейс заходила его проведать три раза в субботу, один раз в воскресенье утром и еще один раз в воскресенье вечером – и даже принесла куриный суп.

– Рейлин приготовила? – поинтересовался он.

– Нет, Джесси, – сказала Грейс, подхватывая на руки кошку. – Я хотела у тебя спросить одну вещь. Уже давно хочу, но никак не соберусь, потому что страшно. Ты завтра придешь на меня посмотреть? После всего, что случилось?

– Постараюсь найти способ, – тихо ответил Билли, шаркая на кухню за ложкой.

– Что-то не впечатляет.

Он зачерпнул супа – божественно. Помимо всего прочего, Джесси еще и великолепно готовил. Никакой справедливости.

– Отвечу как можно честнее. Понимаешь, я чувствую, что не смогу. Сил не хватит. Но раз уж я тебе обещал, придется сделать невозможное. Джесси обещал помочь. Только не знаю, как.

– Джесси справится. Он что угодно сделать может. В общем, план такой. Концерт будет на последнем уроке, так что приходите чуть раньше двух часов. Сначала надо получить пропуск у администратора. Потом сразу идите в актовый зал. Первым номером у нас одна глупая пьеса. Понимаешь, не у всех учеников есть таланты, но роли подобрали каждому. После пьесы мальчик, которого зовут Фред, будет играть на трубе, потом Бекки споет песенку, а потом я. Финальное выступление – это хорошо. Самых лучших всегда оставляют напоследок. А потом можно домой. Я знаю, что ты придешь на меня посмотреть. Просто знаю и все тут.

– Спасибо за оказанное доверие. Спать-то сегодня будешь?

– Надеюсь. Джесси сказал, что научит меня медитировать, чтобы расслабиться. А ты будешь спать?

– Сомневаюсь, – ответил Билли.

И, разумеется, не сомкнул глаз.

В понедельник после полудня к нему заглянул Джесси. Вставать с дивана было больно, но Билли все равно героически пошел открывать дверь, уже успев привести себя в порядок и одеться. Можно сказать, был готов. Даже слишком.

– Вот, налей воды, чтобы таблетки запить.

Джесси высыпал ему на ладонь десяток капсул. Билли долго их разглядывал, будто ожидая получить официальное приглашение.

– Никаких медикаментов, – вступился Джесси за таблетки. – Только травы. Хотя довольно сильные. Корень валерианы и кава-кава. Оказывают успокаивающий эффект, но могут вызвать сонливость.

Билли фыркнул и тут же поморщился от боли в ребрах.

– Отлично. Попробую задремать посреди школьной толпы, прямо на глазах у всех. Этот день войдет в историю.

– Хуже от таблеток не станет.

– Не спорю. Спасибо.

– Через час заходи к нам. Рейлин хочет слегка припудрить твои синяки. Чтобы ты чувствовал себя поувереннее.

– Спасибо, конечно, но, боюсь, мы с ней по тону не совпадаем.

– Она вчера специально сходила в магазин и купила тональный крем и консилер под цвет твоей кожи.

– Вот как. Тогда прошу прощения за грубость.

– Не извиняйся. Не надо тратить душевные силы, они тебе еще пригодятся.

– Отличный совет, – сказал Билли, напряженно раздумывая об ожидавшем его испытании.

Он проглотил все десять таблеток, стоя у раковины на кухне.

Билли сидел у Рейлин за кухонным столом, не зная, куда смотреть, а она осторожно закрашивала ему разбитый нос и синяки под глазами. Периодически он морщился от боли, и она начинала извиняться. Приходилось раз за разом повторять, что все в порядке.

– Где Джесси? – спросил он.

– Помогает миссис Хинман спуститься. Потом подгонит машину к дому.

– Миссис Хинман пойдет с нами? Но она же не… Погоди, у Джесси есть машина?

– Кончено. А как бы он катался между домом и больницей?

– Но он ведь прилетел сюда на самолете.

– А потом купил дешевую подержанную машину.

Билли хотел спросить, что он будет делать с автомобилем, когда придет пора возвращаться домой. Однако говорить о том, что Джесси когда-нибудь от них уедет, совершенно не хотелось. Ни с Рейлин. Ни с самим собой.

– Готово, – объявила Рейлин. – Я бы сказала, что получилось неплохо. Вот, посмотри.

Билли взял зеркало и во второй раз за три дня взглянул себе в лицо. Рейлин постаралась на славу, синяки стали почти незаметны. Правда, нос у него по-прежнему был опухший, а один глаз заплыл кровью из-за лопнувшего сосуда.

– Что ж, выгляжу прилично, – сказал он. – Постарел только.

– Никто из нас моложе не становится.

– Да, но ты меняешься постепенно, день за днем. А я разом перемахнул двенадцать лет.

Джесси распахнул дверь школы, и Билли шагнул в крошечный холл, спрятавшись за темными очками, одолженными у соседа. Справа он чувствовал надежное плечо Джесси, слева – Фелипе. Они вели его под руки, будто раненого. Джесси принес с собой алую розу на длинном стебле – наверное, для Грейс, решил Билли, но спрашивать не стал. Он обернулся, проверяя, не отстали ли от них Рейлин с миссис Хинман. Рейлин указала в сторону кабинета администратора, словно была в школе уже не в первый раз.

– Все вокруг такое крошечное, – прошептал Билли.

Джесси уточнил:

– Паникуешь?

– Еще как. Сразу вспоминаю свою школу. А ведь думал, что наконец-то выкинул из головы этот кошмар.

– Дышать не забываешь?

– Забываю иногда.

– Зря. Отличное средство от паники.

Рейлин открыла дверь в кабинет, и они всей гурьбой ввалились к администратору. За столом сидела молодая чернокожая женщина с очень коротко остриженными волосами.

– Мы пришли посмотреть выступление Грейс Фергюсон, – сказал Джесси.

Женщина явно удивилась. Она обвела их взглядом, задержавшись на Билли чуть дольше, чем на остальных. Или ему почудилось? Вряд ли.

– Все пятеро?

– Все пятеро, – тут же откликнулся Джесси.

– А вы ее…

– Соседи.

– Вот как. Ясно. Ее мама уже здесь вместе с другом семьи.

– Замечательно, – сказал Джесси.

Ему удавалось отвечать только на прямые вопросы, игнорируя невысказанный подтекст.

– Хорошо, – кивнула администратор и открыла ящик стола, бросив еще один настороженный взгляд на Билли. – Пять пропусков. У Грейс сегодня целых семь гостей. Новый рекорд.

– Она у нас очень популярная девочка, – ответил Джесси.

Билли старался не смотреть на шкафчики, питьевые фонтанчики и двери в классные комнаты. Когда он наконец поднял глаза, они уже подошли к актовому залу. Сердце заколотилось быстрее.

– Мне показалось, или администратор действительно посматривала на меня с подозрением?

– Не показалось, – ответила Рейлин. – Наверное, из-за очков. Или из-за того, что у тебя вид слишком нервный. Ерунда, забудь.

Они остановились перед входом. Изнутри доносился гомон сотен детских голосов. Джесси взял Билли за руку и вложил в его ладонь два маленьких мягких цилиндрика.

– Беруши, – пояснил Джесси. – Там будет шумно.

– Да здесь тоже не очень тихо.

– Давай покажу, как пользоваться.

Джесси аккуратно скрутил цилиндрики и вставил их в уши Билли: сначала в одно, потом в другое.

– Они приглушат шум. Будет слышно, но не так громко.

А потом он открыл дверь в актовый зал, и сплошной стеной обрушились звонкие вопли школьников – страшно представить, какой гвалт стоял там на самом деле. С берушами окружающий мир слегка отдалился и стал напоминать сон. А может, от успокоительных трав у Билли действительно появилась легкая сонливость. И он притворился, что актовый зал в начальной школе пригрезился ему во сне.

Сели все вместе в самой центральной секции. Билли огляделся по сторонам и столкнулся взглядом с мамой Грейс. Эйлин сидела вместе Иоландой на один ряд вперед и на пять или шесть мест дальше. Гневно посмотрев на него, она решительно отвернулась.

– Чуть дырку во мне не прожгла, – прошептал он Рейлин и Джесси. Из-за берушей Билли опасался нечаянно повысить голос.

– Да, – вздохнула Рейлин. – Чего и следовало ожидать.

Тишина. Если, конечно, гул трехсот голосов можно назвать тишиной.

Потом Рейлин сказала:

– А я тебе говорила, что мою маму тоже звали Эйлин?

Джесси ответил «Да», а Билли – «Нет». Получилось практически хором.

– Вообще-то, я обращалась к Билли. Папу звали Реем. Рей и Эйлин.

– Ясно…

– Так что…

– Что? А, понял. Рей и Эйлин. Рейлин.

На сцену вышел ведущий и потребовал тишины. Как ни странно, дети послушно закрыли рты. Не сразу, секунд через десять, но закрыли. В Биллином сне стало значительно тише.

– Сколько будет идти концерт? – прошептал он Джесси на ухо. – Спектакль длится целый час?

– Нет, все мероприятие рассчитано на пятьдесят минут. Включая танец Грейс.

– Боже, по-моему, прошло уже больше. Разве нет?

Джесси бросил взгляд на часы.

– Девять минут.

– Ох, господи…

Спустя мгновение Билли обнаружил, что ладонь Джесси замерла над его животом – очень близко, но не касаясь. Он глубоко вздохнул и принялся старательно впитывать всю лечебную энергию, до какой мог дотянуться.

Когда на сцене появилась Грейс, все пятеро захлопали. Билли видел, что Эйлин с Иоландой тоже хлопают. Он вытащил беруши и снял очки, чтобы не пропустить ни одной детали.

На Грейс была голубая туника, которую сшила миссис Хинман, и черные колготки. Билли даже не подозревал, что у Грейс есть черные колготки. Наверное, купили для выступления.

Он наклонился к миссис Хинман через сидящего между ними Фелипе и тронул старушку за плечо.

– Говорил же я вам, ей понравится, – прошептал он.

Миссис Хинман засияла.

Грейс встала в исходную позицию на должном расстоянии от края сцены, и мир замер.

– Какая она красивая, – выдохнул Билли.

Рейлин вплела ей в волосы цветы, и Грейс лучилась с ног до головы своим неповторимым грейсовским обаянием. Даже если она переживала и не спала всю ночь, зрители бы этого не поняли.

– У нее талант, – прошептал Билли с трепетом в голосе. – А я-то не распознал.

Как же можно было так ошибиться? Наверное, он просто никогда никого не учил, никогда не видел первые занятия начинающих танцоров. Может быть, все проходят через неуклюжесть, которая заметна только со стороны.

А ведь она еще не начала танцевать. Даже музыка не заиграла. Но Билли видел репетиции сотни раз – и знал, что с танцем Грейс справится. Дело было в другом. Как Грейс вышла на сцену. Как притягивала к себе взгляды зрителей.

– У нее талант, – повторил Билли.

Заиграла музыка – песню он выбирал сам. Грейс слегка наклонила голову, будто прислушиваясь. Потом улыбнулась и сделала первый шаг.

Она была прекрасна.

Отличный тайм-степ. Чеканные повороты буффало. Руки двигаются в такт, туловище расслаблено. Она не на секунду не переставала улыбаться – настоящей, не сценической улыбкой. Талант светился во всем, даже во взгляде.

Билли отсчитывал вместе с Грейс тройные прыжки, стиснув зубы от напряжения, словно мог силой воли направить ее в нужную сторону. Но, разумеется, от него тут ничего не зависело. Она чудесно справлялась сама.

Тройные прыжки получились идеально.

И финал был потрясающий. Четкий и элегантный. Она широко раскинула руки, словно ожидая от зрителей заслуженных оваций.

На секунду все замерли – публика всегда отстает от выступающего на долю мгновения. Потом зал разразился аплодисментами. Билли вскочил на ноги, и все четверо соседей поднялись следом за ним. Миссис Хинман пришлось опереться на Фелипе, но она тоже встала. Потом подскочили Эйлин и Иоланда. Грейс поклонилась аудитории. Аплодисменты не умолкали, только стали еще громче, и другие родители тоже начали подниматься со своих мест. Улыбка Грейс засияла ярче.

– Она просто рождена для этого, – сказал Билли вслух.

Джесси замахнулся и кинул на сцену алую розу.

Грейс подобрала ее, положила на сгиб руки и сделала реверанс. Реверанс! Он никогда не учил ее делать реверансы. И не объяснял, как правильно держать цветок на длинном стебле. Может, Грейс видела такое в кино или по телевизору? Или все дело в таланте?

В зале вновь поднялся гомон, и дети начали потихоньку выбираться наружу, однако Билли ни на что не обращал внимания.

Грейс сбежала по ступенькам и направилась прямо к нему. Билли пробирался ей навстречу, даже не оглядываясь, чтобы проверить, идет ли за ним Джесси или кто-то другой из группы поддержки.

Она стояла прямо между сценой и первым рядом, ослепительно улыбалась, а в глазах светился какой-то вопрос. Точнее, не какой-то, а вполне конкретный. И даже не «Ты гордишься мной?» – потому что тут и так все было ясно. Скорее, «Ты ведь сильно мной гордишься?»

Билли обхватил ее личико руками.

– Здорово, да? – спросила она, все еще задыхаясь от танца.

– Господи, Грейс, ты просто…

Он слишком долго тянул с ответом. Закончить фразу Билли не успел, Грейс резко вырвали у него из рук.

Эйлин схватила дочку за локоть и притянула к себе.

– Видишь? – яростно выплюнула она в лицо Билли.

В руке у нее был ярко-оранжевый пластиковый диск, как брелок на цепочке. На диске сверкнула золотистая надпись, но Билли не смог ничего разобрать.

– Это значок тридцати дней. Я продержалась месяц. Никаких наркотиков – не принимаю и не прячу дома. И если кто-нибудь из вас посмеет приблизиться к моей дочери хоть на полсотни метров, я вызову полицию, и вас всех арестуют за похищение. Вот так-то!

Она сорвалась с места и потащила Грейс за собой. Девочка слабо помахала на прощанье. Билли помахал в ответ.

Рядом неожиданно раздался голос Иоланды:

– Извини, я и не предполагала… Я с ней поговорю. – И она бросилась следом за Эйлин.

Сон, перетекший в кошмар, внезапно оборвался. Билли обнаружил, что стоит посреди школьного актового зала, и вокруг разыгрывается настоящая трагедия. Он судорожно обернулся в поисках Джесси. Тот стоял прямо у него за плечом, и Билли едва не сшиб его с ног.

– Мне надо домой, – выпалил он. – Срочно. Я в панике и не могу справиться. Помоги мне.

 

Глава 30. Грейс

– Жаль, что ты не хочешь со мной разговаривать, – сказала мама.

Грейс сидела на полу примерно в метре от телевизора: ноги сложены по-турецки, локти на коленках, кулаки под подбородком – и не отрывала взгляд от мультика, который ей, в общем-то, совсем не нравился. Но это было совершенно неважно, потому что она все равно не следила за происходящим на экране.

– Может, сыграем в шашки?

– Нет, спасибо.

– А раньше тебе нравилось со мной играть.

– Я сегодня не в настроении.

– Можно прогуляться и купить мороженого. Или тоже скажешь, что не в настроении?

– Еще как скажу. Не в настроении.

Мама встала между Грейс и телевизором и выключила мультик. Она нависала над ней, и девочке пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть мамино лицо, маячившее где-то далеко вверху.

– Знаешь, ты до сих пор ни разу не сказала, что рада вернуться домой. И не похвалила меня за то, что я продержалась без наркотиков целый месяц – а ведь это было не так-то просто. Лезешь на стенку из-за каких-то соседей и кошки, а на все остальное тебе плевать. Я от тебя еще ни одного доброго слова не услышала.

Грейс вздохнула.

– Спасибо тебе большое. Но…

Мама махнула на Грейс рукой – в прямом смысле слова – и ушла.

Иоланда заглянула к ним в гости на следующий день. После работы, примерно в половине седьмого. И принесла с собой пиццу – пепперони с двойным сыром.

– Спасибо, – тихо сказала Грейс и взяла себе кусочек.

– Ого, – сказал Иоланда, обращаясь по большей части к маме, потому что Грейс уже успела спрятаться в своем углу. – Она теперь всегда такая? С тех самых пор?..

– Нет, – ответила мама. – Не всегда. Иногда бывает хуже.

– Может, поговорите по душам?

– Не собираюсь слушать все заново! – отрезала мама.

– А я бы поговорила, – сказала Грейс.

Она устроилась с пиццей на краю дивана, Иоланда села с другого края. Мама осталась стоять у кухонного стола. Закурила и отвела взгляд в сторону.

– Терпеть не могу, когда ты дымишь в квартире, – сказала Грейс.

– Знаю. Я не обязана делать все по-твоему.

– Ты ничего не делаешь по-моему.

– Так, спокойно! – вмешалась Иоланда. – Разговариваем, а не пререкаемся. Конструктивный диалог. Эйлин, Грейс высказала свое мнение…

Мама вздохнула.

– Раньше я курила на крыльце. И тебя это устраивало. Но теперь я боюсь оставлять тебя одну. Стоит мне отвернуться, ты сразу кинешься к своим драгоценным соседям.

– И что? Разве это так плохо?

– Грейс, не кипятись! – сказала Иоланда. – Конструктивный диалог. Если мама будет курить на крыльце, ты пообещаешь никуда не убегать?

Грейс вздохнула. Шмыгнула носом.

– Ага, ладно.

– Да ты только ее послушай! Хлюпает, как выжатая мочалка. Нам раньше так славно жилось: только я и Грейс, вместе против целого мира. А теперь она страдает, как брошенный щеночек, потому что я не пускаю ее к тем отвратительным людям.

– Они не отвратительные! – крикнула Грейс.

– Эйлин! Плохой ход! – рявкнула Иоланда. – Еще раз.

– Ладно, извини. Потому что я не пускаю ее к друзьям. Раньше она была счастлива вместе со мной, безо всяких посторонних. А теперь у нее такой вид, будто она только что потеряла лучшего друга.

– Так и есть!

Мама отвернулась и принялась яростно дымить сигаретой.

– Да, вид у Грейс не очень цветущий, – сказала Иоланда. – В прошлом месяце было гораздо лучше. Теперь она похожа на фикус, который забыли полить. Вот-вот начнут отваливаться сухие листочки. Разве ты не хочешь, чтобы твоей дочери было хорошо?

– Я хочу, чтобы моей дочери было хорошо со мной! – сказала мама, так и не обернувшись.

– А это уже эгоизм.

– Иоланда, иди на… к черту.

– Даже так? Тогда слушай сюда, куколка. Да, раньше вы были счастливы вдвоем, прям как в сказке. А потом ты решила догнаться коксом, и Грейс в этом не виновата. Теперь у нее есть новые друзья. И ты должна радоваться, потому что иначе Грейс оказалась бы либо в морге, либо в приюте. И тебе бы ее отдали не раньше чем через год. То, что твоя дочь по-прежнему здесь, заслуга соседей. Она к ним привыкла, а привязанности так легко не вырывают.

– Еще посмотрим, – процедила мама, туша сигарету в грязной тарелке.

– Так, попробую снова. Ты можешь полностью исключить этих людей из жизни Грейс. Жестоко и несправедливо, однако помешать тебе не в моих силах. Но ты не можешь стереть их из ее памяти.

– Ничего, скоро забудет, – сказала мама. Очень тихо, будто пыталась скрыть слезы.

– Думаешь? – спросила Иоланда. – Грейс? Ты когда-нибудь сможешь об этом забыть?

– Нет.

– Эйлин, она говорит, что не сможет.

– Все так говорят. А потом забывают.

– Ты разбиваешь дочери сердце. Я бы посоветовала найти компромисс.

– Мне не нужны компромиссы.

– Ничего не поделаешь, – сказала Иоланда. Подхватила еще кусок пиццы и направилась к двери. – Грейс, если понадобится помощь, звони.

– Ты ей не нужна! – крикнула мама. – Ей нужна только я!

Иоланда склонила голову на бок и приподняла бровь.

– Если понадобится помощь, звони мне, Грейс, – повторила она.

– Угу, – сказала Грейс.

Потом Иоланда ушла, а Грейс стащила три куска пиццы и закрылась у себя в комнате.

Проснулась она рано утром, снаружи едва начало светать. С минуту Грейс просто лежала под одеялом, разглядывая тонкий лучик солнца, просочившийся сквозь занавески. Вспоминала свое выступление – до того момента, как мама схватила ее за локоть и утащила за собой.

Потом она спрыгнула с кровати и прошла на цыпочках к маминой спальне. Заглянула внутрь, задержав дыхание. Мама крепко спала.

Тогда Грейс осторожно пробралась к телефону, рядом с которым лежал желтый блокнот, тихонько вырвала один лист и написала записку крупными печатными буквами.

ТЫ ТАК И НЕ УСПЕЛ НИЧЕГО СКАЗАТЬ ПРО МОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ. ПОМНИШЬ?

ЛЮБЛЮ, ГРЕЙС

Она бесшумно отперла дверь и снова прислушалась – из маминой комнаты не доносилось ни звука. Убедившись, что все в порядке, Грейс взлетела по лестнице, сложила записку пополам и просунула под дверь Билли.

– Привет Билли, привет кошечка, – прошептала она. – Люблю вас обоих!

Затем сбежала вниз и торопливо запрыгнула в кровать, пока мама не проснулась.

На следующее утро Грейс проснулась поздно. К ее огромному сожалению, мама уже была на кухне и варила овсянку. Сожаления вызывала не овсянка – ее Грейс как раз любила, – а тот факт, что теперь у нее не получится никуда улизнуть. В конце концов, она пообещала не убегать, пока мама курит на крыльце. Никто ничего не говорил про отлучки в шесть утра.

Грейс прошлепала к столу и нахмурилась, глядя, как мама тушит сигарету.

– Я думала, что ты будешь курить снаружи.

– Ты спала, вот я и закурила. Тебя же не было рядом.

– А теперь я здесь. И на кухне воняет сигаретами.

Мама вздохнула.

– Ладно. Завтра с утра пойду курить на улице.

– Спасибо.

Грейс понимала, что мама старается изо всех сил. Готовит три раза в день, пылесосит в квартире, вовремя забирает ее из школы. А еще Грейс понимала, почему мама так старается. Думает, что если быть хорошей мамой, то можно загладить вину за все остальное.

– Не хочу идти в школу, мне плохо, – сказала Грейс.

– Что случилось?

– Меня тошнит.

Мама потрогала ей лоб.

– Температуры нет.

– А я и не говорю, что у меня температура. Я говорю, что меня мутит. Сходишь в магазин за имбирной газировкой от тошноты?

– Хорошо, позавтракаем и схожу.

– Спасибо. Тогда я снова прилягу.

Грейс слушала, как мама моет посуду после завтрака, к которому никто так и не притронулся. Потом скрипнула входная дверь.

– Вернусь через десять минут!

Неужели мама уйдет, не взяв с Грейс обещания сидеть дома? Это что, ловушка? Ее собираются подкараулить на лестнице?

Дверь закрылась, ключ повернулся в замке. Пару секунд Грейс лежала, едва дыша, потом осторожно выбралась из кровати и подкралась к окну: мамины ноги прошли по тротуару в сторону магазина.

Убедившись, что путь чист, Грейс кинулась к двери, отперла замок и понеслась наверх. К Билли.

Едва не постучала в дверь, но опомнилась в последний момент. Мама ведь обещала позвонить в полицию, а если Билли арестуют, то он умрет. В прямом смысле слова. Даже если Джесси и Рейлин вытащат его оттуда через пару дней, – это же Билли, он просто не выдержит.

Грейс провела пальцем вдоль щели под дверью и наткнулась на лежавший там конверт. Зацепила, потянула – и он выскользнул к ее ногам.

Схватив добычу, девочка побежала домой. Снова закрыла дверь на замок, чтобы мама ничего не заметила.

Когда Грейс вскрывала конверт, руки у нее слегка дрожали.

«Да, помню. Ты самая яркая звездочка из всех, что мне доводилось видеть. Блеск просто ослепительный. Вот что я хотел сказать.

С любовью, Билли»

Мама вернулась домой. Грейс слышала звон посуды на кухне и даже шипение имбирной газировки.

Минуту спустя мама появилась на пороге спальни и грустно улыбнулась Грейс.

– Мне очень жаль, что ты так сильно переживаешь из-за соседей. Я подумала, что нам и вправду не помешает небольшой компромисс.

– Какой компромисс? – с надеждой уточнила Грейс.

– Увидишь. Это сюрприз.

 

Глава 31. Билли

От стука в дверь у Билли чуть не остановилось сердце. Он быстро окинул себя взглядом: изношенная пижама, с самого утра не вылезал из кровати, волосы не причесывал несколько дней. Билли провел рукой по макушке, приглаживая вихры.

– Кто там?

– Эйлин Фергюсон.

Голос у нее был мрачный. От нехорошего предчувствия у Билли свело живот, будто он только что проглотил пригоршню ледяных гвоздей.

– Что вам нужно?

– Хочу забрать кошку Грейс.

Несколько секунд Билли лежал неподвижно, затем поднялся и подошел к двери. Три раза глубоко вдохнул, прежде чем отпереть замок.

Кажется, мама Грейс не ожидала такого. Даже слегка попятилась. Вид у него был тот еще: синяки под глазами уже налились желтизной, и Билли их ничем не замазывал. Но думать об этом было некогда.

– Вы забираете кошку?

– Она принадлежит Грейс.

– Да. Но животное уже успело привыкнуть к определенным условиям и заботе. Вы собираетесь сами за ней ухаживать?

– Нет, за ней присмотрит Грейс.

– Грейс не умеет. Она даже никогда ее не кормила.

– Разберется.

Билли глубоко-глубоко вдохнул и подумал про Джесси – как бы он поступил в такой ситуации?

– Я несу ответственность за эту кошку, – начал Билли ровным голосом. – И не могу вручить ее вам просто так. Ей нужен лоток и наполнитель для туалета. И совочек для уборки. Миска для корма и для воды, сухой корм, влажный корм и расческа. И я настаиваю на том, чтобы передать Грейс подробные инструкции по уходу за животным. Иначе кошка останется здесь.

С тяжело бьющимся сердцем Билли ждал ответа, чувствуя, как слабеют колени. Хотелось куда-нибудь присесть, сил на ссору уже не осталось.

– Вот что я вам скажу, – заявила Эйлин, отбрасывая волосы назад. Она всегда так делала, когда злилась. – Отдайте мне кошку. Я отнесу ее к Грейс…

– Почему она не в школе?

– Не ваше дело. Я отнесу кошку Грейс. А вы соберите все, что нужно, и поставьте за дверью на лестничной площадке. Я вернусь… примерно через час. Вы как раз успеете написать записку про то, как кормить кошку, и про все остальное.

Билли быстро заморгал.

Ему никогда не приходило в голову, что кошка может покинуть его дом.

– П-с-с-т! – цыкнул Билли, подзывая любимицу. Обычно этот звук означал, что сейчас последует угощение влажным кормом, так что кошка прибежала к нему сразу. Билли подхватил ее на руки, перевернул на спину и уткнулся лицом в мягкий мех.

– Прощай, пушистая, – прошептал он. – Будь здорова.

Билли протянул ее Эйлин, однако кошка испугалась и вырвалась. Он попытался снова – впустую. Мистер Лафферти отказывалась сидеть на руках у мамы Грейс.

– Вы ей не нравитесь, – сказал Билли.

– Чушь собачья.

– Возможно, она чувствует, что вы злитесь. И боится.

– Просто дайте ее сюда. В этот раз буду держать крепче.

– Нет. Приведите сюда Грейс.

– Я не стану…

– Делайте, что хотите, но кошку я отдам только Грейс и никому другому.

Билли смотрел Эйлин в глаза. Та сверлила его гневным взглядом, словно искала подходящий ответ – и среди возможных вариантов явно была кулачная потасовка. Потом она развернулась и громко потопала вниз по лестнице.

Через минуту она снова появилась перед его дверью, ведя за руку Грейс. При виде девочки сердце Билли дрогнуло от жалости. Она выглядела совсем больной и разбитой. Если пришлось остаться дома, значит, дела шли совсем плохо.

Грейс прошлепала босиком к самому порогу и подняла на Билли невыносимо грустный и ласковый взгляд.

– Мам, ну пожалуйста, – начала она жалобным голосом. – Если мы заберем кошку, Билли станет совсем одиноко.

– Просто возьми эту зверюгу. Ты вечно жалуешься, что я не разрешаю тебе ее забрать и не даю повидаться с друзьями. Возьми эту чертову кошку и пойдем домой.

Билли наклонился и посадил Кошку мистер Лафферти в протянутые руки.

– Все нормально, забирай.

– Извини, – прошептала Грейс. – Тебе точно не будет без нее грустно?

– Справлюсь как-нибудь.

Мама ухватил Грейс за локоть и потащила вниз по лестнице.

Билли запер дверь и принялся собирать пожитки Кошки мистер Лафферти, приклеивая ярлычки с объяснениями и инструкциями. Потом сложил все в холле перед дверью. Немного подумав, вытащил туда же фанерную площадку для танцев – чтобы пропихнуть ее сквозь дверной проем, пришлось изрядно попотеть.

Потом лег в кровать и слушал, как мама Грейс перетаскивает все эти вещи к себе.

Без кошки было одиноко.

Через двенадцать дней одиночества Рейлин объявила, что Джесси скоро улетит домой.

– Он тоже к тебе зайдет, чуть попозже, – сказала она, устраиваясь в кресле. После того как кошку забрали, Рейлин стала задерживаться у него в гостях подольше. – Но сначала я хотела поговорить с тобой сама.

Билли вздохнул, переваривая услышанное. Этого следовало ожидать, что еще скажешь. Рейлин наверняка пришлось гораздо хуже – в конце концов, она ведь девушка Джесси.

– Что ж, – осторожно начал Билли, – мы знали, что рано или поздно это должно было случиться. Он оставляет машину тебе?

Долгое молчание. Казалось, в воздухе повисла какая-то важная невысказанная мысль, но Билли не мог понять, в чем дело. Машина-то была совсем старая.

– Я уезжаю вместе с ним.

Они снова помолчали.

– Мы уже давно обсуждали эту возможность, но я не знала, смогу ли оставить Грейс одну. А теперь… мы все равно с ней не видимся. Конечно, мне не хочется бросать тебя здесь. Ты можешь обидеться на нас, я понимаю. Но…

– Но я взрослый человек, – прервал ее Билли. – Хоть по мне и не скажешь. И оставаться здесь из-за меня – это бред. Полное сумасшествие.

– Спасибо, – сказала Рейлин. – Я очень благодарна тебе за поддержку. Понимаешь, мне кажется, что этой мой последний шанс стать счастливой. Вскочить на уходящий поезд. И упускать его нельзя.

– Это точно.

– Прости.

– Не извиняйся. Просто будь счастливой. Иди, запрыгивай в свой вагон.

Чуть позже в тот же одинокий день к нему заглянул сам Джесси, чтобы попрощаться. В руках у него был бумажный пакет.

– Я принес тебе три подарка, – начал Джесси. Билли уже не помнил, как он раньше жил без этого голоса. – Точнее два с половиной. Предупреждаю, подарки не новые. Подержанные, можно сказать, потому что денег почти не осталось. Надо возвращаться домой и выходить на работу.

Он вручил Билли пакет.

Внутри лежала красная шелковая пижама – должно быть, раньше Джесси носил ее сам, пораженно подумал Билли – и наполовину сожженная палочка из шалфейных листьев.

– Только не вздумай ходить в пижаме круглые сутки, – предупредил Джесси.

– Постараюсь избежать соблазна. Спасибо. Шалфей – это и есть та самая половина подарка?

В таком случае, одного подарка не доставало, однако заявлять об этом вслух было бы верхом бестактности.

– Нет. Машина. Мы оставляем машину. Сначала я хотел оформить ее на тебя, но потом мы решили, что это плохая идея. Тебе такой подарок будет в тягость. Придется ехать в департамент по регистрации транспортных средств, получать водительские права и оплачивать страховку. Так что я оставил машину Фелипе при условии, что пользоваться ею смогут все трое. Ты, Фелипе и миссис Хинман. Так что это даже не половина, а треть подарка. Фелипе обещал, что будет возить вас в супермаркет за продуктами не реже чем раз в неделю.

– Миссис Хинман будет рада.

– Мы тоже так подумали. Ей трудно ходить.

– Да.

– А еще мы подумали, что тебе машина тоже пригодится. Доставка курьером обходится дорого.

– Почти как все продукты.

– Значит, будете ездить на машине и нас вспоминать, – сказал Джесси.

А потом шагнул вперед и обнял его. Стало так больно, что Билли едва мог пошевелиться – и дело было не в ребрах, хотя они по-прежнему ныли. Через некоторое время Билли все-таки собрался с силами и обнял Джесси в ответ.

– Не знаю, как я теперь без вас…

Он не хотел говорить этого, правда. Само вырвалось.

– Почему же без нас? Мы тебя не забудем. Придется проверять почту почаще.

– Что ж, с этим я как-нибудь справлюсь.

Еще через три одиноких дня Джесси и Рейлин уехали. Насовсем.

На четвертый день Билли, Фелипе со своей застенчивой девушкой Кларой и управдом Каспер помогли миссис Хинман переселиться на первый этаж в ту квартиру, где раньше жила Рейлин. Миссис Хинман была счастлива.

Глядя на чужую радость, Билли чувствовал себя не таким одиноким. Но это тоже прошло, как проходит все в этом мире, хорошее и плохое.

Одинокие недели потянулись одна за другой. На лестнице зазвучали незнакомые голоса: в пустовавших квартирах поселились две пары.

Однажды Билли выглянул в холл поздороваться с новыми соседями – двумя молодыми латиноамериканцами, юношей и девушкой. На вид им обоим было не больше семнадцати лет. Однако дружелюбие Билли их порядком насторожило, и он вновь стал тосковать в одиночестве.

Два одиноких месяца спустя Билли нашел под дверью еще одну записку на ярко-желтом листке.

Аккуратными печатными буквами было выведено:

«КОШКА МИСТЕР ЛАФФЕРТИ ОЧЕНЬ ПО ТЕБЕ СКУЧАЕТ. Я ТОЖЕ.

ЛЮБЛЮ, ГРЕЙС»

Вокруг была нарисована рамочка. Сначала Билли решил, что это сердце, хотя верхняя часть изгибалась слишком резко, а по краю тянулись странные завитушки. Но присмотревшись, он понял: Грейс нарисовала крылья. А завитушки – это перья.

Билли написал в ответ:

«Ты как-то пообещала, что найдешь меня во что бы то ни стало. Постарайся сдержать обещание. Пожалуйста.

Люблю, Билли».

Записка пролежала под дверью больше месяца. Грейс, наверное, так и не смогла вырваться из дома. В конце концов Билли просто выбросил листок.

Еще три одиноких месяца спустя к нему в гости зашел Фелипе и рассказал, что они с Кларой решили съехаться.

– Квартира у нее гораздо лучше. Просторнее, и район хороший. Если будем жить вместе, получится отложить немного денег. Может, даже на свадьбу хватит. Она ведь учится в кулинарной школе, я говорил? Хочет стать шеф-поваром. Среди шеф-поваров очень мало женщин, тем более чикано. Дело серьезное.

Они помолчали.

Билли сварил кофе.

– Машину я не возьму. Она принадлежит всем троим. Если хочешь, оставлю тебе.

– И что мне с ней делать? У меня даже прав нет.

– Мы будем жить неподалеку. Всего пятнадцать минут езды. Раз в неделю стану возить тебя и миссис Хинман в супермаркет. Не волнуйся, не подведу.

– Я и не волнуюсь.

Он налил Фелипе кофе – черный, как тот любил, – а в свою кружку щедро плеснул сливок. С тех пор как Билли перестал платить за доставку продуктов, экономить не приходилось. Сливок хватало.

– Не хочется тебя здесь бросать, – говорил Фелипе, – просто…

– Просто поезд вот-вот уйдет, и ты боишься на него опоздать. Нельзя упускать счастье.

Фелипе задумался.

– Что-то вроде того. Про уходящий поезд я не думал, но… Похоже, да.

– Все правильно. Поторапливайся, не стой на перроне.

Спустя еще один тоскливый месяц Билли вышел проверить почту и столкнулся на лестнице с Грейс и Эйлин. Судя по всему, они возвращались из школы.

Билли не причесывался с самого утра и щеголял в красной шелковой пижаме Джесси.

Увидев его, Грейс просияла. Она была бледной тенью себя самой. От радостной и веселой девочки ничего не осталось.

– Билли! – крикнула она.

– Никаких разговоров! – сказала мама и потянула ее вниз по лестнице.

Билли перегнулся через перила, и Грейс печально помахала ему на прощание. Он махнул в ответ.

Вернулся в квартиру, сварил кофе, а потом понял, что так и не проверил почту. Пришлось идти на лестницу снова.

Правда, оно того стоило: в почтовом ящике лежало письмо от Рейлин.

Она писала, что они усыновили ребенка. Мальчика звали Джамал, ему было всего четыре года, его мама недавно умерла от передозировки. Джесси уже начал лечить малыша своим фирменным волшебством.

– Закономерно, – сказал Билли вслух посреди пустой квартирки.

А еще Рейлин вложила в конверт отдельное письмо для Грейс, чтобы Билли передал ей при случае. Они с Джесси всегда так делали.

– Что ж. Сегодня мне даже удалось ее увидеть, – сказал Билли.

И сел сочинять ответное письмо.

«Дорогая Рейлин, у тебя талант. Ты просто рождена для этой роли».

Еще через пять месяцев одиночества умерла миссис Хинман.

Билли не видел ее несколько дней, однако не беспокоился: они и раньше встречались редко.

Потом приехал Фелипе, чтобы отвезти их обоих в супермаркет. Постучался к миссис Хинман. Ему никто не открыл. Тогда Фелипе взломал ее почтовый ящик и обнаружил, что письма не вынимали уже три дня. Там лежал даже банковский чек с пенсионным пособием, который миссис Хинман забирала строго третьего числа каждого месяца и ни днем позже.

Фелипе позвонил управдому Касперу, тот приехал и открыл дверь запасным ключом. Фелипе с Билли не стали заходить в квартиру.

Каспер вернулся через минуту. Сказал, что она лежала в кровати, будто спала. Тихая и мирная смерть.

– Хоть не мучилась, – сказал Фелипе.

– Да, все там будем, – вздохнул Каспер.

– По крайней мере, о ней заботились до самого конца.

– Да, – ответил Каспер, а потом спросил: – Когда вы успели так подружиться?

Но Билли недолюбливал Каспера, а Фелипе не стал озвучивать очевидный ответ.

Позже, когда Каспер уехал, чтобы сообщить о произошедшем в нужные инстанции, Фелипе спросил у Билли, что им теперь делать.

– Ни родственников, ни друзей.

– Даже поминальной службы не будет.

– Только если сами организуем.

И они организовали, хотя оба плохо представляли себе церемонию. Впрочем, в таких делах намерение бывает куда важнее полученного результата.

Однажды утром Билли выглянул в окно и с изумлением обнаружил, что снова наступила весна. Одинокие дни, недели и месяцы сложились в целый одинокий год.

– А ты что думал, Билли-бой? – спросил он вслух. – Что они сделают исключение и для разнообразия сложатся во что-нибудь другое?

 

Глава 32. Грейс

Грейс слышала, как Иоланда открыла дверь. Теперь у нее был свой ключ – тот самый, который раньше принадлежал Грейс. Мама решила передать его Иоланде, потому что Грейс одна больше никуда не ходила.

Девочка растянулась на фанерной танцплощадке – там было чище, чем на коврике – и делала домашнюю работу. Писала эссе про индианку Скакагавею, которая помогла экспедиции Льюиса и Кларка. Эта женщина сделала очень много, но признания так и не получила. Обычное дело.

Иоланда остановилась рядом.

– Историю учишь?

– Ага.

– Мне всегда нравился этот предмет.

– Терпеть его не могу.

– Ты совсем забросила танцы?

– Ну да. Надоело повторять по кругу одно и тоже. Спросила у мамы, можно ли записаться на занятия, но она сказала, что у нас нет денег на танцевальный кружок. Ты пойдешь с нами на собрание? Сегодня уже год, как мама бросила наркотики. Только ты рано пришла. До собрания еще часа два.

Иоланда присела рядом и положила ладонь Грейс на спину.

– Сначала надо выполнить пятый шаг.

– А что это такое?

– Грейс, ты ходила с мамой на все собрания! Неужели не помнишь, из каких шагов состоит программа?

– Слушать-то меня никто не заставлял.

– Четвертый шаг – самое противное…

– Точно! Список. Надо составить список всех своих недостатков. Ой, подожди, я вспомнила! Пятый шаг – это когда тебе надо рассказать о всех своих недостатках.

– И я категорически настаиваю на его выполнении. Все мои подопечные должны пройти четыре шага в первый год реабилитации.

– Это многое объясняет, – сказала Грейс. – Хорошо, что она не стала откладывать все до последней минуты.

– Ты же знаешь свою маму.

– Между прочим, мне вас прекрасно слышно! – крикнула мама из спальни.

Иоланда закатила глаза.

– Подожди здесь, не заглядывай к нам. Дело уж очень щепетильное.

Грейс пробормотала сдавленным шепотом:

– Скажи ей, что запрещать мне видеться с друзьями – это большущий недостаток.

– Тут не я должна говорить, а она, – ответила Иоланда. – Но если эта тема вдруг всплывет, я обязательно выскажу все, что думаю.

Они вышли из спальни в полвосьмого – давно пора было отправляться на собрание, пока остальные не заняли самые хорошие места. Мама вела себя очень тихо и не поднимала глаз от пола, так что Грейс решила, что разговор получился непростой.

Иоланда пару раз толкнула маму локтем в бок, но ничего не добилась. Тогда она объявила сама:

– Грейс, твоя мама хочет кое-что тебе сказать.

Грейс села на танцплощадку и прижала кошку к груди.

Она ждала, что мама присядет рядом, однако та замерла возле кухонной стойки, водя пальцем по сколотому краю.

– А разве не нужно подождать до девятого шага, чтобы загладить вину за все свои недостатки?

– Эйлин, твоя дочь сидит прямо перед тобой. Начинай заглаживать, черт побери.

Мама громко вздохнула.

– Ладно. Грейс. Мы с Иоландой обсуждали этапы программы… и пришли к выводу, что запрещать тебе видеться с этими людьми было довольно жестоко и эгоистично с моей стороны.

– Мам, у «этих людей» есть имена.

– Какая разница?

Иоланда наградила маму сердитым взглядом.

– Ну хорошо, хорошо. Запрещать тебе видеться с Билли, Рейлин и с остальными.

Грейс ждала. Но, кажется, мама не собиралась больше ничего говорить.

– И?..

– И… я знаю, что тебе пришлось нелегко, и ты сильно переживаешь.

– И?..

– Поэтому я раскаиваюсь и прошу у тебя прощения.

– Но уступать ты по-прежнему не хочешь?

– Я же сказала, что раскаиваюсь.

– А смысл? Если бы ты и вправду раскаивалась, ты бы разрешила мне с ними встретиться!

– Бог ты мой! – Мама обернулась к Иоланде. – Видишь, что мне приходится терпеть?

– Вот только не жалуйся, а! – воскликнула Иоланда. – Я согласна с Грейс. Если ты собираешься гнуть свою линию, то такие извинения можно сразу засунуть куда подальше. Словом вину не загладишь. Извиниться и полный придурок может.

Мама Грейс крепко зажмурилась – обычно она так делала, когда считала до десяти, чтобы успокоиться. Потом снова открыла глаза.

– Что бы я ни делала, все мало. Как бы ни лезла из кожи, вы недовольны.

– А ты что хотела? Реабилитация, чтоб ее, – ответила Иоланда без особого сочувствия в голосе. – Пора идти. Ты так дергаешься, потому что у тебя сегодня важная дата? На первую годовщину многие начинают переживать.

– Наверное, – сказала мама. – В последнее время мне слегка неспокойно.

Грейс надеялась, что они еще поговорят на эту тему по дороге на собрание, но на этом все так и закончилось.

Грейс пробиралась к столику с брошюрами и угощением, стоявшему в дальнем конце зала, и размышляла, будет ли сегодня печенье. Протискивалась мимо собравшихся, извинялась направо и налево и неожиданно врезалась в большое инвалидное кресло.

– Вот это да! – сказала она. – Кертис Шенфельд.

– Привет, Грейс.

Разговаривать с ней ему явно не хотелось.

– А где ты был? Мы с мамой уже год ходим на собрания, но я тебя ни разу не видела. Переехали, что ли?

– Где были, там и остались, – сказал он и откатился в сторону.

Сначала Грейс хотела пойти следом и порасспрашивать его, но Кертис явно не желал общаться. Редкостная вонючка, каким был, таким и остался. Поэтому вместо того чтобы ходить за Кертисом, Грейс просто стащила три печенья с арахисовым маслом и устроилась в уголке, ожидая начала собрания – оставалось совсем недолго, они приехали одними из последних.

На этот раз она решила слушать внимательно. Правда, все равно отвлеклась и вспомнила про ведущего, только когда он дошел до четвертого шага программы.

– Четыре. Бесстрашно заглянуть в глубины своей души и составить список недостатков и прегрешений.

У ведущего был низкий ласковый голос – Грейс сразу вспомнила Джесси и загрустила.

– Пять. Признать перед Богом, перед собой и перед другим человеком все свои прегрешения, не скрывая и не утаивая.

Что ж, по крайней мере, мама признала вину.

– Шесть. Приготовиться к тому, что Господь исправит все недостатки.

Может быть, она еще не готова. В конце концов, мама пока что дошла только до пятого этапа.

– Семь. Смиренно попросить Его об исправлении.

Конечно, маму не так легко представить смиренной. С другой стороны, после сегодняшнего разговора с Иоландой она и вправду вела себя иначе.

Наверное, ей просто нужно время. Признать недостаток – еще не значит его исправить. До этого оставалось целых два этапа.

А если проходить за год по четыре шага, то получается…

Тут Грейс отвлеклась от своих размышлений. Ведущий зачитал все традиции и этапы программы, а потом спросил, есть ли на сегодняшнем собрании те, кто продержался первые тридцать дней. И как вы думаете, кто поднял руки? Родители Кертиса Шенфельда! Оба сразу! Вот почему Кертиса не было видно на собраниях целый год!

Грейс тут же отыскала его в толпе, однако Кертис ни на кого не смотрел. Бедняга. Грейс надеялась, что на этот раз его родители продержатся в программе до конца, а не будут срываться, как ее мама. Такого нельзя пожелать даже самому противному вонючке на свете.

Первой на собрании выступала женщина, которая в тот день тоже праздновала годовщину. Только у мамы Грейс прошел всего один год, а у этой дамы – целых одиннадцать.

Обычно Грейс пропускала речи участников мимо ушей, но тут прислушалась. Может быть, потому что дама с одиннадцатилетним стажем говорила не о наркотиках, а о хорошем. О том, как со временем изменяются взгляды на жизнь. А может, потому что мама тоже внимательно слушала эту женщину, и с каждым новым словом ее лицо обретало новое, незнакомое выражение…

Дама говорила про то, что жизнь нужно принимать такой, как она есть. Глупо притворяться и отрицать очевидное, и отгораживаться от того, что тебе не нравится. Так и становятся наркоманами, так и гибнет жизнь. Когда ты отказываешь принимать то, чего не можешь изменить.

Первое выступление закончилось, и слово передали маме Грейс. Она мямлила и сбивалась. Сказала, что ее зовут Эйлин и что она наркоманка, а потом начала бормотать что-то себе под нос и в конце концов объявила, что говорить ей не о чем, потому что она ни черта не знает. Раньше думала, что знает, а теперь поняла, как сильно заблуждалась на этот счет.

Грейс покосилась на Кертиса, чтобы проверить, не смеется ли он над мамой, но Кертис, кажется, никого не слушал. Да и не стал бы он смеяться над тем, кто продержался в программе целый год. Кишка тонка.

После собрания Грейс слышала, как Иоланда хвалит маму за выступление, похлопывая по плечу.

Все поднялись с мест и стали переговариваться, а Грейс протиснулась к Иоланде.

– Чего хорошего в ее выступлении? Она же сказала, что ничего не знает.

– Именно. Это очень важно.

– Не понимаю. Чем важно-то?

– Если человек ничего не знает, он должен это осознавать.

– Ну да…

– Пока думаешь, что знаешь все на свете, не станешь ничего менять.

– Да… – эхом откликнулась Грейс.

– Вид у тебя совсем замученный.

– Уже поздно.

– Сейчас позову твою маму и отвезу вас обеих домой.

По дороге к выходу Грейс снова врезалась в Кертиса. Прямо ногой о колесо.

– Ай! – вскрикнула она. Потом добавила: – Надеюсь, твои мама и папа продержатся до конца.

– Издеваешься?

– Нет, с чего бы. Я помню, каково мне было, когда мама принимала наркотики. Такого никому не пожелаешь.

И Грейс пошла вместе с мамой и Иоландой к машине.

– Я-то думала, ты терпеть не можешь Кертиса, – заметила Иоланда.

– Ага. Ведет себя как вонючка.

– Ты сейчас с ним очень вежливо беседовала.

– Он вонючка, а я-то нет. И не хочу такой быть.

 

Глава 33. Билли

Июнь подходил к концу. Однажды утром Билли услышал тихий стук в дверь.

К нему теперь больше никто не стучал. Никогда. Желание исполнилось. Фелипе по-прежнему приезжал раз в неделю и отвозил Билли в супермаркет, но он всегда появлялся в одно и то же время. А курьеры не приходили уже давно.

– Кто там? – крикнул Билли, подойдя к двери.

Стук был тихий, неуверенный. Словно посетитель пришел к его порогу в глубоком трепете и смирении. Теряясь в догадках, Билли предположил, что это те пугливые и невозможно юные ребята с верхнего этажа. Мало ли, вдруг что-то понадобилось. Хотя он вряд ли сможет им помочь.

– Эйлин Фергюсон.

– Какая неожиданность, – сказал Билли. Открывать дверь не было никакого желания. – Что вы хотели?

– Поговорить с вами, если можно.

Голос звучал уныло и безжизненно, и Билли внезапно испугался, что с Грейс случилась беда.

Он распахнул дверь настежь.

– Что произошло? Где Грейс?

– С ней все в порядке. Дома сидит.

– Ясно, – выдохнул Билли. Сердце все еще выскакивало из груди. – Ладно. Раз хотите поговорить, то заходите. Куда деваться. Кофе?

– Да, спасибо! Кофе сейчас не помешал бы. У меня все запасы закончились.

Эйлин не пошла за ним на кухню. Просто сидела на диване, пока он возился с кофеваркой. Билли успел придумать десяток вопросов о цели ее визита, но так ни одного и не озвучил.

– Черный с сахаром, верно?

– Откуда вы знаете?

– Долгая история.

Потом он никак не мог решить, что делать: остаться на кухне, пока работает кофеварка, или вернуться в гостиную. Дилемма оказалась настолько сложной, что Билли слегка завис и только усилием воли заставил себя сдвинуться с места. Прошел в гостиную и сел рядом с соседкой.

Она молчала.

– Как дела у Грейс?

– Средненько, – ответила она. – До сих пор киснет.

– Танцами занимается?

– Нет. Говорит, что надоело повторять одно и то же. Хотела записаться на частные уроки, но я не разрешила. У нас нет денег. Серьезно, ни цента. Я знала, что вы занимались бы с ней бесплатно. Знала и все равно запрещала. Чувствовала себя такой дрянью…

На слове «дрянь» по щекам Эйлин покатились слезы, хотя она изо всех сил старалась сдержаться. Билли принес ей пачку бумажных платочков. Одной упаковки ему хватило на целый год. Раньше платочки шли в расход за считанные дни, однако теперь никто не приходил к Билли поплакать.

– Вы слышали про программу реабилитации за двенадцать шагов? – спросила она.

– Никогда.

– Нужно загладить вину перед теми, кому ты причинил боль.

– Вину вам нужно заглаживать перед Грейс, а не передо мной.

– Перед Грейс я уже извинилась. Вам ведь тоже несладко пришлось, когда я ее забрала, разве нет?

– Еще как. До сих пор не пришел в себя.

– Тогда почему перед Грейс, а не перед вами?

– Не знаю. Хороший вопрос. Наверное, о Грейс я беспокоюсь больше, чем о себе.

На этой реплике беседа застопорилась, и снова повисло долгое молчание.

В конце концов Билли не выдержал:

– Давайте-ка я налью кофе, а вы мне расскажете, зачем пришли.

Протянув Эйлин кружку, Билли заметил, что у него трясутся руки. Она это тоже наверняка заметила.

Он сел напротив и принялся ждать. Время тянулось невыносимо медленно. Ничего не происходило. Сквозь занавески пробивались косые солнечные лучи. Пылинки танцевали на свету, устраивая представление прямо у Билли перед носом.

– Это было унизительно. – Голос Эйлин изрядно его напугал.

Он не осмелился ничего сказать в ответ.

– Знаете, как бывает? Чувствуешь себя ничтожеством и думаешь, что все вокруг шушукаются у тебя за спиной.

– Очень хорошо вас понимаю.

– Вот что я испытывала, когда вы забрали у меня Грейс.

– Полагаю, вам было тяжело. Я мог бы сказать, что мы не хотели причинять вам боли, но это не совсем соответствует истине. Мы прекрасно понимали, что делаем, просто надеялись, что от такого потрясения вы придете в себя и снова вспомните про Грейс.

– Хотите сказать, что пытались восстановить нашу семью?

– Конечно. Грейс сама все придумала.

– Бред какой-то, поверить не могу. – Голос Эйлин стал громче и агрессивнее.

– Чистая правда.

– Вы запретили мне с ней видеться! Или это тоже придумала Грейс?

– Она полагала, что вы возьметесь за ум. Страх потери заставляет многих изменить отношение к жизни. Грейс очень хотела, чтобы вы к ней вернулись. Разве Рейлин вам не сказала?

– Не знаю. Может быть. Честно говоря, даже если бы она говорила об этом, я бы все рано не стала слушать. Тем более тогда. Потому что без Грейс стало только хуже.

Они вновь погрузились в изнурительное молчание. Пылинки продолжали кружиться в танце.

– Перед вами я все еще чувствую себя ничтожеством, – сказала Эйлин.

Билли расхохотался.

– Передо мной? Серьезно?

– Из меня вышла дрянная мать. Вы меня наверняка осуждаете.

– Эйлин, послушайте. Я никого не осуждаю. У меня просто нет на это права. Не в том положении, знаете ли. Я страдаю агорафобией, неврозом и паническими атаками. Двенадцать лет провел в своей квартире, не высовывался даже на веранду. На лестницу за почтой – и то не выходил. Передо мной никто не должен чувствовать себя ничтожеством. Ниже падать некуда.

Опять молчание. Эйлин допила свой кофе.

– Ладно, – сказала она, неожиданно поднявшись на ноги. – Приятно было побеседовать.

И направилась к двери. Билли кинулся вперед, чтобы отпереть замки.

Взяла и ушла. Ничего не сказала, даже не попрощалась. Вину тоже ничем не загладила. Билли ничего не знал про программы реабилитации за двенадцать шагов и их подход к заглаживанию вины, но словарное определение явно включало в себя нечто большее.

Чтобы загладить вину, следовало принести извинения. А еще лучше – исправить свои ошибки делом.

Кажется, прошло всего две или три минуты, а может, и все десять, когда Билли услышал до боли знакомый звук. Совсем забытый, но прекрасный.

Грейс вопила от радости. Он не знал, что послужило поводом для такого бурного ликования, однако в груди стало тесно от нахлынувших чувств. В последнее время Грейс вела себя слишком тихо. Она целый год не вспоминала о том, что быть Грейс – это очень, очень громкое дело.

Внизу распахнулась дверь. Радостный вопль разнесся по лестнице, заполняя все здание до самой крыши.

– Билли! Билли, открыва-а-ай!

Он подбежал к двери и отпер все замки. Как раз вовремя. Грейс уже летела навстречу – в самом что ни на есть прямом смысле слова. Приземлилась прямо в его распахнутые объятия, едва не опрокинув их обоих на пол. Билли охнул, но устоял.

Потом она запрыгала, с нетерпением заглядывая ему в лицо. Глаза сияли от счастья, прямо как раньше.

– Когда будем танцевать? – снова завопила она.

У Билли слегка заложило уши – самым приятным образом.

 

Глава 34. Грейс

– Ух ты! Ну ничего себе! – вскрикнула Грейс.

Они стояли на песчаной обочине у дороги. Фелипе заглушил двигатель и выключил фары. Было темно – такой темноты Грейс не видела никогда в жизни. Ее глаза привыкли к городскому сумраку, но он не шел с этой темнотой ни в какое сравнение.

И таких звезд она тоже никогда не видела.

– С ума сойти! – вскрикнула Грейс.

– Прямо на ухо, – вздохнул Билли.

– Извини.

Она оторвала взгляд от неба и осмотрелась по сторонам. Пусто, куда ни глянь. Ни домов, ни людей, ни фонарей, ничегошеньки. Только темная дорога и ее друг Билли. И еще ее друзья Фелипе и Клара, которые привезли их сюда, в пустыню. Час езды от Лос-Анджелеса. Час до огромной прекрасной пустоты.

Грейс с Билли стояли рядом с машиной посреди непроглядной ночи и смотрели вверх.

– С ума сойти, – чуть тише повторила она.

– Думала, я тебя обманываю?

– Почему же. Просто ты сказал, что звезд будет много. Но не предупредил, что столько! А еще я по-другому представляла небо. Ты не говорил, что звезды будут везде. Вокруг нас, как под куполом. Сразу понятно, что земля круглая. Нет, в школе, конечно, об этом рассказывали, но теперь я все вижу своими глазами.

Билли усадил ее на капот, и Грейс откинулась на лобовое стекло. Холодное. Интересно, почему ночью в пустыне так холодно?

Билли устроился рядом, со стороны водителя. Сидели, смотрели на звезды вместе. Грейс сложила ладошки кольцом на манер подзорной трубы и принялась считать звезды на маленьком пяточке неба. Даже там их было бесконечно много. Так что она снова опустила руки и просто смотрела в ошеломительную глубину, восторженно вздыхая.

– Что это? – спросила она через некоторое время, указывая на крошечную искорку, скользившую по небосводу. На самолет не похоже. Гораздо, гораздо дальше. – Космический корабль?

– Вряд ли. Где?

– Вон там.

– Не вижу.

– Смотри прямо туда, куда я показываю. Совсем маленький огонек.

– У тебя глаз острее, чем у меня.

– Он двигается. Кажется, за миллиард миль отсюда.

– Быстро двигается?

– Да нет, медленно.

– Может, спутник.

– Наверное. А разве они летают так далеко? Я думала, спутники крутятся прямо вокруг Земли.

– Так и есть. Они к нам гораздо ближе, чем все остальное.

– Если это спутник, который летает по этой… как ее… орбите, то получается, что там, дальше, еще столько всего!.. Мы не видим, а оно есть.

– Теперь понимаешь, о чем говорила твоя учительница?

– Ой, Билли, не начинай. Ты опять мне мозг сломаешь.

Пару минут они просто лежали на капоте. Потом Грейс решила обернуться на Фелипе и Клару, которые по-прежнему сидели на переднем сиденье. Но тут же одернула себя. Мало ли чем они занимаются.

Грейс легонько ткнула Билли локтем в бок.

– Они там целуются?

Билли осторожно оглянулся.

– Нет. Просто смотрят друг на друга.

Позади раздался голос Фелипе:

– Между прочим, нам все слышно.

– Lo siento, Фелипе, – сказала Грейс. – Lo siento, Клара.

– Esta bien, – ответила Клара.

Они еще немножко посидели в тишине.

– А вид у тебя вполне спокойный, – сказала Грейс Билли.

– Да уж, вполне. Для такого как я. А когда вернемся домой, я стану еще спокойнее. Не забывай, у меня в этом году было много практики: каждую неделю ездил в супермаркет.

– То есть сегодня ты впервые выехал куда-то еще?

– Нет, я и у стоматолога был.

– Да? Когда?

– После того как… В самом начале того года.

– Терпеть не могу зубных врачей.

– Деваться было некуда.

– И каково оно – быть так далеко от дома?

Билли молчал. Грейс уже решила, что не дождется ответа, когда он наконец произнес:

– Помнишь, как мы с тобой лежали на веранде и смотрели на звезды? Я тут подумал… это ведь те же самые звезды, что и тогда.

– Да брось! Здесь их намного больше!

– Нет, столько же. Просто в городе их не видно.

– Хм, ладно. В общем, те же самые. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

– Как раз собираюсь. Понимаешь, если это те же самые звезды, значит я совсем не далеко от дома. В глобальной перспективе.

Грейс не поняла, что такое «глобальная перспектива», но общий смысл уловила.

– Ну, это даже неплохо. Для такого как ты.

Они еще немного посмотрели на звезды, потом Грейс сказала:

– И все же тебе хочется поскорее домой?

– Еще бы.

– И как тебе? Я не про дом, я про звезды. Что ты чувствуешь, когда смотришь вверх?

– Хм-м, – протянул Билли. – Словно мир вновь стал огромным. Нет. Не вновь. Дома мир казался совсем маленьким, а теперь я вижу, что ничего не изменилось. Он просто ждал, пока я выйду наружу. А ты что чувствуешь?

– Волнуюсь слегка. Не знаю, как объяснить.

– А еще начинаешь осознавать свою незначительность.

– Билли, говори по-человечески.

– Чувствуешь себя маленьким и неважным.

– Ты для меня очень важен.

– Спасибо. Поехали домой. Мой запас храбрости подходит к концу.

Грейс громко вздохнула.

– Так и быть. Знаю, нельзя требовать с тебя слишком многого.

– И как ты меня терпишь?..

– С большим трудом, – ответила Грейс, спрыгивая с капота. Про себя пожелала звездам спокойной ночи. Когда она вернется домой, звезды по-прежнему будут на месте. И неважно, видны они или нет.