В понедельник Грейс пришла в привычное время – в чечеточных туфлях, но совсем понурая. Набойки звонко прощелкали по истертым половицам в холле, и Билли даже слегка расстроился, когда Грейс ступила на ковер.

Он думал, что девочка сразу кинется к фанерной площадке. Однако Грейс присела на диван рядом с ним и глубоко вздохнула.

– Наверное, сегодня лучше не танцевать.

– Почему?

– Ну, ты даешь, Билли. Человек же умер!

– Ясно. Тогда зачем ты надела туфли?

– Потому что они мне нравятся.

– Понятно.

– Билли, как ты думаешь, из меня получится танцор?

– По-моему, уже получился.

– С чего ты взял?

– Ты танцуешь. Значит, ты танцор.

– Нет, я про настоящего танцора…

– А сейчас какой? Фальшивый?

– Билли, перестань! Ты все прекрасно понял!

Грейс не приняла его шутливый тон и ответила вспышкой злости. Билли попытался стряхнуть обиду, посмеяться и забыть, но слова Грейс задели его за живое. Отмахнуться не вышло.

– Да, я все прекрасно понял. И вот тебе честный ответ. Может быть, получится. Если будешь работать, не жалея сил. Много и усердно. Так стараться, как никогда в жизни не старалась. Ты не прирожденный танцор. Однако можешь добиться своего тренировками.

– А прирожденный танцор – это как?

– Прирожденный танцор – это когда танцуешь, как дышишь, легко и естественно. Когда не столько учишься, сколько оттачиваешь природный талант. Есть и другая категория: рабочие лошадки, трудяги. Им приходится тренироваться круглыми сутками, но рано или поздно они тоже могут достигнуть вершин.

– Ты тоже много тренировался?

– У меня был талант.

– Хм-м, – протянула Грейс. – Значит, одного таланта маловато.

– Прямо на больную мозоль.

– Извини.

– Ничего. Что поделаешь, горькая правда. Упорный труд составляет львиную долю успеха. Иногда усердие может заменить природные способности, но вот природные способности без усердия не стоят выеденного яйца.

– Не поняла, при чем тут львы… Ладно, я уже привыкла к твоим странностям. А вот про лень и талант – непонятно. Ты же не ленился?

– Нет.

– Испугался, значит.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Тебе не кажется, что мистер Лафферти не захотел бы, чтобы ты пропускала тренировки? Даже в такой день.

– Думаешь?

– Он подарил тебе туфли и привез фанеру для танцев.

– Ты прав, конечно. Просто недавно умер человек, и мне сейчас не хочется пускаться в пляс… Ой, нет, погоди-ка. Не обращай внимания на то, что я тут наговорила. Я же рабочая лошадка! Надо идти пахать.

Она осторожно прошаркала по ковру к танцевальной площадке и заняла исходную позицию. Занесла ногу для удара, но не даже не успела ее опустить – с лестницы донесся голос мамы.

– Грейс! Грейс, ты где?

Они с Билли замерли и испуганно переглянулись. Оба прекрасно понимали, что должно было произойти. По пробуждении маму Грейс ждали неприятные известия. И вот этот момент наступил.

Раздался громкий театральный шепот Грейс:

– Говорила же, сегодня неподходящий день для танцев.

– Я позвонила Рейлин на работу, – сообщила Грейс, возвращаясь к Билли. Ключ от квартиры Рейлин теперь тоже болтался у нее на шее.

– Она скоро придет?

– Да, как только сможет. Ей нужно закончить маникюр, а последняя клиентка – ее подруга, так что Рейлин договорится перенести встречу на другое время. А потом сразу домой.

Их разговор прервал голос, донесшийся снаружи: мама Грейс вышла на тротуар перед домом.

– Грейс! Прекрати дурачиться! Иди домой, сейчас же!

Билли хотел притвориться, что не слышит, но получалось с трудом. От его былого актерского мастерства ничего не осталось. Он покосился на Грейс: кажется, девочке тоже было плохо. Вот-вот расплачется.

– Грейс! – снова крикнула мама.

У Билли под ребрами натянулась тугая струна, будто мама Грейс своим криком отобрала у него все тепло, оставив взамен звенящую пустоту. Напряжение заполнило каждую клеточку тела и вытеснило из сердца Билли последние счастливые воспоминания. А у него и так их было кот наплакал.

«Ну все, отступать некуда, – подумал он. – Теперь мы похитители».

Билли вспомнил про крылья. Широкие белые крылья, рассекающие воздух. Наступит ночь, и крылья окружат его со всех сторон. Никуда не деться, пора бы уже привыкнуть.

– Что ты сказала Рейлин? – прошептал Билли, хотя мама Грейс не могла их услышать.

– Что мама проснулась… совсем проснулась… и что с ней надо поговорить.

– Грейс! – Теперь крик донесся издалека, отчетливый и резкий.

Билли с Грейс вздрогнули одновременно.

– Похоже, она испугалась, – сказал Билли.

– Так странно – все слышать и не отвечать. Очень странно… Очень…

Билли терпеливо ждал, пока она закончит фразу. Ждал, сколько позволяли нервы. А потом осторожно уточнил:

– Слово не подберешь?

– Неправильно. Неправильно все это. Однако мы решили на собрании, что иначе нельзя, да? Мы же поступаем верно? Хуже не будет?

– Пока ясно только одно: до сих пор все шло наперекосяк. С этим были согласны все, даже покойный мистер Лафферти, который вообще никогда ни с чем не соглашался. Поэтому мы решили поступить по-другому, и теперь есть шанс на удачный исход.

– Да, точно. Спасибо, что напомнил.

Ее голосок по-прежнему звучал неуверенно. И вид был совсем издерганный.

– Ты как, малышка?

– Не ожидала, что… Одно дело – планировать, а другое – когда взаправду.

– В жизни так бывает всегда, – вздохнул Билли.

Примерно через двадцать минут на тротуар, ведущий к дому, стремительно вышла Рейлин.

– Рекордное время, – заметил Билли.

– Шутишь, что ли? – отозвалась Грейс. – Ее целую вечность не было.

Они лежали на животах прямо на ковре в гостиной и наблюдали за происходящим сквозь раздвижную стеклянную дверь.

– До ее работы идти минут пятнадцать. Рейлин примчалась почти сразу после твоего звонка.

– А у меня такое чувство, будто целый год прошел.

– Всего двадцать минут.

– Серьезно? Двадцать минут? Ты засекал?

– Мне отсюда часы видно.

– А почему эти двадцать минут тянулись так долго?!

– Философский вопрос.

– То есть, ты не знаешь?

– Ну, в общем, да.

– Эх, жаль, что мама куда-то ушла. Рейлин торопилась, бежала с работы, а мама ищет меня по всей округе, и непонятно, когда обратно вернется.

Наверное, Грейс хотела пожаловаться на неудачное стечение обстоятельств, но в голосе все-таки проскользнула нотка облегчения.

Билли сказал:

– Посмотри-ка туда, малышка.

Портить ей настроение не хотелось, однако промолчать Билли не мог. К тому же, она бы сама все скоро увидела.

Мама Грейс шагала по тротуару навстречу Рейлин, и выглядело все так, будто они обречены столкнуться друг с другом на дорожке перед крыльцом.

– Вот дерьмо! – выпалила Грейс и тут же зажала себе рот ладонью.

– Только сегодня и только у нас, самые низкие цены на ругательства! – прокомментировал Билли.

– Странный ты все-таки.

Потом они оба замолчали и принялись смотреть во все глаза.

Со стороны могло показаться, что ничего особенного не происходит. Рейлин подпирала бока руками, спокойная и невозмутимая, хотя Билли прекрасно знал цену такому спокойствию. Мама Грейс была на целую голову ниже соседки и поэтому постоянно расправляла плечи, стараясь выглядеть внушительней. Свои длинные волосы она постоянно отбрасывала назад. Наверное, нервный тик.

Женщины стояли слишком далеко от наблюдательного поста, который занимали Билли с Грейс: выражения лиц не разглядеть, как ты ни старайся.

– Она в бешенстве, – благоговейно прошептала Грейс.

– Ты про маму?

– А про кого же еще?

– Между прочим, там два человека.

– Да, но маме-то сейчас такое приходится слушать… жуть!

– Ты что-то рассмотрела? Или просто догадываешься?

– Так видно же! Видно по тому, как она стоит. Я все ее жесты наизусть знаю. Сейчас она злится, ни с чем не перепутаешь.

Как раз в это мгновение мама Грейс отвернулась от Рейлин и стремительно промаршировала к дому.

– Ой, кажется, ты права, – прошептал Билли. – В бешенстве.

– Зря мы это затеяли.

– Рубикон перейден.

– Билли, говори по-человечески!

– Поздно, уже ничего не поделаешь.

Дверь в подъезд распахнулась с таким грохотом, что Билли с Грейс подскочили на месте.

– Грейс! – закричала мама.

Изо всех сил закричала. Что есть мочи.

Грейс заплакала:

– Не могу больше!

Билли обнял девочку и притянул поближе к себе, а ее мама продолжала кричать:

– Грейс! Солнышко, не надо так! Ты же меня любишь? Ты же знаешь, что я тебя тоже люблю. Знаешь ведь?

Грейс заплакала еще горше, почти беззвучно.

– Грейс! Ты ведь не бросишь меня, милая?

– Напомни еще раз, – прошептала Грейс. – Напомни еще раз, почему мы решили, что это хорошая идея?

– Грейс, я обещаю, все наладится! Все будет хорошо!

– Она обещает, – прошептала Грейс отчаянно, хватаясь за последнюю соломинку.

– Если твоя мама исправится, то все действительно будет хорошо. Но сначала надо, чтобы она хоть что-то сделала. Одних обещаний мало.

– Почему?

– Потому что их слишком легко нарушить.

– Ох, зачем же мы так…

– Если страх потерять тебя не заставит твою маму вернуться к трезвому образу жизни, то больше ничего не поможет.

– Трезвость – это про алкоголиков. А у наркоманов зависимость, – поправила его Грейс, всхлипывая.

– Какая разница. Мы хотим, чтобы она вылечилась. Ради этого и заварили кашу.

– Да. Но получается какая-то ерунда. Я и не думала, что будет так плохо!

– Грейс!!!

Теперь это был уже не крик, а настоящий рев. Отчаянный призыв человека, у которого не осталось выбора. Билли вспомнил Стэнли Ковальски из пьесы «Трамвай „Желание“», как он кричал, стоя в разорванной майке под окном своей жены Стеллы. Билли ревел это имя на сцене каждый вечер, три месяца подряд – тогда ему было всего двадцать два.

Крик прокатился оглушительной волной. Билли ощутил чужую боль, молнией прошившую Грейс и его самого.

Потом на нижнем этаже громко захлопнулась дверь.

Грейс продолжала плакать.

Рейлин пришла к ним в полшестого, как будто и не отлучалась с работы пораньше. Билли узнал ее фирменный стук: раз, два, три, пауза, четыре… Тихий, едва слышный.

Прошел к двери, впустил Рейлин внутрь. Потом указал на диван, где растянулась Грейс, слегка посапывавшая и пускавшая слюни во сне.

– Неожиданный поворот, – сказала Рейлин, пока Билли привычно запирал замки.

– Так и заснула в слезах, – пояснил Билли. – Лежала и плакала больше часа. Израсходовала целую коробку бумажных платочков. А потом, видимо, силы закончились.

Рейлин присела на край диван и осторожно погладила Грейс по голове.

– Бедняжка… Раз уж она спит, то, может, не станем будить?.. Просто я хотела попросить: пусть она останется у тебя подольше. Не волнуйся, только на сегодня, в качестве исключения. Сам понимаешь…

– Н-нет, не понимаю. Даже не догадываюсь, что ты хочешь сказать.

– На всякий случай. Вдруг ее мама все-таки вызовет полицию.

Билли опустился на диван рядом с Рейлин, задев ногу девочки. Грейс даже не пошевелилась.

– То есть, если здесь появятся копы, то ты заявишь, что слыхом ни о чем не слыхивала?

– В такой формулировке как-то неприятно это звучит.

– В такой формулировке это звучит как уголовно наказуемое преступление. Раньше ты планировала сказать полиции, что присматриваешь за Грейс, и девочка просто не захотела возвращаться домой.

– Уголовно наказуемое?! И как у тебя язык поворачивается… – вскинулась Рейлин. – Ты прав. Не знаю, что на меня нашло. Тяжелый денек выдался.

– Много всего навалилось, – кивнул Билли.

Рейлин встала, подняла Грейс с дивана и осторожно взвалила девочку себе на плечо. Грейс безвольно повисла на ней, так и не проснувшись.

– Что ты сказала ее маме? – спросил Билли, разрываясь между страхом и любопытством.

– Ровно то, о чем мы договаривались.

– И что она ответила?

– У нее нашлась для меня пара ласковых слов. Сказала, что не верит, будто Грейс сама все это придумала. Надеюсь, теперь до нее наконец дойдет.

Рейлин с Грейс на руках повернулась к двери, и Билли кинулся отпирать замки.

– Думаешь, мы поступаем правильно?

– Не знаю, Билли. Остается только надеяться.

Рейлин осторожно выглянула наружу и осмотрелась, прежде чем выйти на лестничную площадку.

Билли проводил их взглядом. Потом снова запер дверь.

Всю ночь он просидел перед телевизором, пересматривая старые фильмы. Лишь бы не слушать, как бьются крылья. Где-то полпятого утра, на середине «Завтрака у Тиффани», сон все-таки его одолел. Крылья только этого и ждали.