– Кто хочет начать? Хоть кто-нибудь, пожалуйста, – хныкнула Грейс.
Она обвела взглядом всех взрослых, собравшихся в комнате. В глаза ей посмотрела только миссис Хинман. Возможно, потому что миссис Хинман уже все про себя рассказала на прошлом собрании, и ей нечего было бояться. Взрослые всегда странно вели себя под давлением.
На этот раз собрались у Рейлин. Все-все.
Даже Билли. И не в пижаме, а в обычной одежде. Стоял, прижавшись спиной к двери, – наверное, чтобы быть поближе к собственной квартире. Грейс заметила, что он снова грызет ногти, но кричать не стала – вдруг испугается и убежит домой.
Рейлин сидела на полу, скрестив ноги по-турецки и прислонившись к дивану, так что Джесси был виден только ее затылок. Интересно, она это специально?
Джесси оглядывался по сторонам, как будто стараясь запомнить всех вокруг, и Грейс никак не могла угадать, о чем он думает, хотя очень внимательно за ним наблюдала.
Фелипе притопывал ногой и смотрел на коврик, как загипнотизированный.
– Ну пожа-а-алуйста!
И тут Рейлин начала говорить. Грейс было обрадовалась, однако очень быстро поняла свою ошибку.
– Не знаю, как всем остальным, – начала Рейлин, и Грейс подумала, что таким резким тоном она разговаривала только с ее мамой, – но мне все это очень не по душе. Я пока не готова к подобным выступлениям, – добавила она, покосившись на Джесси.
Щеки Грейс вспыхнули, дыхание перехватило, будто кто-то ударил ее в живот. Рейлин никогда не разговаривала с ней так сердито, и вдруг… прямо перед всеми… и перед новым соседом… От унижения на глаза навернулись слезы, и Грейс изо всех сил старалась не разреветься.
Хотела возразить Рейлин, но в горле стоял комок.
Фелипе поднял глаза и посмотрел прямо девочке в лицо.
– Пожалуй, начнем с меня, – сказал он. – Совсем недавно, всего несколько недель назад, у меня была девушка. Мы собирались пожениться. Я подарил ей кольцо, сделал предложение и все такое. У нас и сынок был. Полтора годика. А потом однажды вечером я пришел домой с работы и увидел, что перед порогом стоит сумка. В ней лежали моя зубная щетка, рубашки, белье – все мои вещи. А на самом дне – коробочка с обручальным кольцом. Вот такая история.
Воцарилось молчание. Такое очень… молчаливое молчание.
– Она объяснила, почему так сделала? – спросила Грейс с трепетом в голосе.
– Да я и встретиться с ней не могу. Отправил уже миллион сообщений. Звонил ее сестре. А сестра сказала, что у моей девушки был другой. Уже давно, mucho tiempo… много времени прошло.
Снова молчание.
Казалось, даже Рейлин забыла о своем раздражении. Она заговорила – мягко и ободряюще – жаль только, что слова были адресованы не Грейс.
– Ты ничего не подозревал?
– И да, и нет, – ответил Фелипе. – Тогда я был потрясен. А теперь… понимаю. Знаете, как бывает. Наверняка ведь знаете. Смотришь, но не видишь. Замечаешь что-нибудь, начинаешь думать нехорошее и говоришь себе: «Нет, это бред, ты не прав». Потом обнаруживаешь, что все-таки прав. И с одной стороны, ты вроде бы ни о чем не догадывался. А с другой – прекрасно все понимал.
– А как же su ijo? – спросила Грейс приглушенным голосом.
– А как же что? – уточнил Билли.
– Малыш, – объяснила Грейс.
– Я спросил у нее. У сестры. Сказал: «А как же Диего? Можно мне повидаться с Диего? Он же мой сын, моя родная кровь». И знаете, что она мне сказала?
На последней фразе голос Фелипе сорвался, и Грейс уже не хотелось услышать ответ. Она просто помотала головой.
– Сестра сказала: «Может, это твой сын. А может, и нет».
Грейс сорвалась с места, пулей промчалась по комнате и кинулась Фелипе на шею.
– Lo siento, Фелипе, – едва слышно прошептала она. – Lo siento para su ijo.
– Gracias, – тихо выдохнул Фелипе.
– Мне надо идти, – внезапно сказал Билли со своего поста у порога.
Кажется, плотину прорвало – Грейс слышала, как его голос дрогнул от паники.
Она отпустила Фелипе и сделала шаг назад. Билли уже успел открыть дверь.
– Ой, ты не останешься еще немножко? У нас наконец началось настоящее собрание!
– Прости, малышка. Больше не могу.
Но вместо того чтобы шагнуть на лестничную площадку, Билли отступил назад в комнату. Приблизился к Фелипе, застыл рядом и посмотрел на него сверху вниз; в глазах светилось сострадание. Фелипе поднял голову и грустно улыбнулся.
– Что значит «lo siento»? – тихонько спросил Билли.
– Значит, Грейс мне сочувствует.
Билли наклонился и обнял Фелипе, быстро и осторожно. Будто опасаясь, что если обнимать крепко и долго, то все пойдет наперекосяк.
– Lo siento.
– Gracias, Билли.
А потом Билли вылетел наружу. Вылетел! Даже у Грейс не получалось так быстро бегать.
– Теперь моя очередь, – сказал Джесси.
Все обернулись в его сторону: никто не ожидал, что он заговорит.
– Не смотрите на меня с таким удивлением. Я просто подумал, что это отличная возможность немного рассказать о себе. Раз уж я тут новенький и собираюсь остаться всего на несколько месяцев.
Никто не стал с ним спорить, и Джесси начал свой рассказ.
– Я вырос неподалеку. Всего в четырех кварталах отсюда. Потому и выбрал эту квартиру. Очень уж близко к моему старому дому, много воспоминаний. Хотя все сильно изменилось… К тому же мне сейчас нужно экономить, вот и искал жилье подешевле. Пришлось оставить работу на ближайшие полгода, сбережений едва-едва хватит, чтобы покрыть расходы. В общем, я живу в Чапел-Хилл. Северная Каролина. Уехал туда на учебу, да так и остался. А в Лос-Анджелес вернулся на время, потому что моя мать при смерти.
В голове у Грейс роились сотни вопросов. Она хотела спросить, сколько еще осталось жить маме Джесси, от чего она умирает, крепко ли они любят друг друга, как он справляется с горем. И может ли она, Грейс, помочь Джесси, чтобы ему не было так грустно, – хотя чем тут поможешь, если над человеком нависает такое огромное, ужасное, тоскливое. Но Грейс не успела ничего сказать. Джесси прекрасно обходился без наводящих вопросов. Он был хорошим рассказчиком. Не приходилось тянуть из него историю капля за каплей, слова лились из Джесси свободным потоком. Для Грейс такое было в новинку.
– Забавно вышло. Мы с матерью не ладили. Никогда не сходились во мнениях, ни по одному вопросу. Все время как на пороховой бочке. – Прежде чем Грейс успела задать вопрос, Джесси заметил ее недоумение и пояснил: – Ссорились постоянно. Наверное, все знакомые думали, что мы друг друга недолюбливаем. Или даже ненавидим. А я про себя называл это чувство «яростной нежностью». Если бы мы не любили друг друга, откуда бы взялся такой накал? Есть любовь, а есть обратная сторона любви. У нас с матерью было и то, и другое. Люди думают, что потерять мать, с которой ты никогда не ладил, – не так больно. Но они ошибаются. Ох, как ошибаются. Смерть матери – это всегда больно. Всегда. Неважно, сколько между вами было любви или ненависти. Даже если она душила тебя заботой или, наоборот, совсем не обращала внимания. Неважно. Она твоя мать – мать! Слишком крепкая связь, слишком глубоко внутри.
Грейс хотела ответить Джесси, но вместо этого расплакалась. Сначала тихо, а потом все сильнее, до громких, безудержных рыданий.
На этом собрание можно было считать закрытым.
Все сразу собрались вокруг нее, слишком близко, слишком тесно, так, что нечем стало дышать. Спрашивали, все ли с ней в порядке – снова и снова… Грейс стало бы легче, если бы они отступили назад, чтобы можно было наконец вдохнуть полной грудью.
– Мне надо повидаться с котиком! – объявила она и выбежала из квартиры.
Остановилась перед дверью Билли, шмыгая носом и вытирая слезы рукавом, постучалась к нему специальным тайным стуком.
– Извини, малышка, сегодня я уже не смогу никуда пойти. Все, никак. Извини. Lo siento.
– Я не за этим, Билли. Впусти меня, пожалуйста.
Наверное, он услышал всхлипы – такое попробуй не услышать. Дверь открылась прежде, чем Грейс успела договорить.
Она протиснулась мимо Билли и плюхнулась на диван.
– Ну что, собрание прошло успешно? – поинтересовался он.
Такое вот странное у Билли чувство юмора. Вместо того чтобы мучить Грейс расспросами, он просто отпускал шуточки. Но лучше так, чем задыхаться под весом чужой заботы.
«Вот поэтому я и пришла сюда», – внезапно подумала Грейс. Ей захотелось повидаться не с кошкой. То есть с кошкой тоже.
Грейс тихонько присвистнула, и Кошка мистер Лафферти выбежала из спальни и с налета прыгнула к девочке на колени. Грейс обняла ее и прижалась ухом к урчащему боку.
Из-под носа текло, и Грейс старательно шмыгала, чтоб не испачкать кошачий мех.
Билли присел на край дивана, стараясь оставить между ними свободное пространство, и протянул Грейс огромную коробку носовых платочков. Она вытащила оттуда сразу три или четыре штуки, вытерла глаза и шумно высморкалась, огласив комнату громким трубным звуком.
– Опять я твои платочки таскаю.
– Ничего, как-нибудь переживу.
– В следующий раз куплю тебе целую коробку.
– Да, а на какие деньги? У тебя где-то припрятан запас на черный день? Скрываешь от нас страшную тайну? На самом деле ты владелица целого состояния?
– Ой. Да…
Она снова высморкалась, на этот раз прихватив всего три платочка.
– Не хочешь просветить меня о случившемся?
– Чего? Билли, говори по-человечески!
– Поговорить хочешь?
Грейс вздохнула.
– Просто по маме скучаю, вот и все.
– Ясно.
– Она не очень хорошая мама. Во всяком случае, сейчас. Раньше была хорошей, только очень давно. Мы не ладим и, вообще, разругались вдребезги, я на нее злюсь, и наркотики она любит сильнее, чем меня… а я все равно скучаю.
– Хм-м, – сказал Билли.
– Ты, наверное, не поймешь.
– А может, и пойму. Я тоже скучаю по своей маме. Хотя это ужаснейшая из всех женщин, когда-либо ступавших по этой земле.
Грейс фыркнула от неожиданности.
– Не может же все быть настолько плохо.
– Еще как может. И есть. Поверь мне на слово. Так что, собрание закончилось?
– Наверное. Кроме меня собрания никому не нужны, а я только что сбежала.
– Откуда ты знаешь, вдруг они тебя удивят? Может, прямо сейчас все соседи сидят там, откровенничают, рассказывают друг другу о трагедиях, послуживших причиной их одиночества. Может, ты их вдохновила.
– Пойду проверю, – сказала Грейс.
Она вручила кошку Билли и прошлепала по лестничной площадке к квартире Рейлин. Прижалась ухом к двери, прислушалась.
Ни слова о трагедиях.
Джесси извинялся за то, что невольно расстроил ее, затронув болезненную тему.
Грейс прошлепала обратно и снова плюхнулась на диван.
– Как же, станут они откровенничать.
Позже, когда все разошлись по своим делам, Грейс пришла к Рейлин. И столкнулась на пороге нос к носу с Джесси.
Надо было сразу догадаться, подумала Грейс и отвесила себе мысленный подзатыльник. Разумеется, он постарался задержаться, чтобы поговорить с Рейлин наедине – потому что она ему нравилась, это бы любой дурак заметил!
Сейчас Джесси начнет извиняться, а извинения Грейс слушать не хотела. Чего доброго, опять расплачется.
– А, вот ты где, Грейс! Я уже думал, что не смогу перед тобой извиниться.
Вот видите?
– Не надо извиняться, – сказала она, изо всех сил загоняя слезы подальше. – Ты ведь не специально. Просто рассказал правду, как тебя и просили. Для этого и нужны наши собрания.
– Ты расстроилась.
– У тебя так нечаянно получилось, – ответила Грейс, и в ее голосе все-таки проскользнуло раздражение. – Думаешь, я не поняла?
И тут же замерла, ожидая ответной сердитой вспышки.
Но вместо этого Джесси только потрепал ее по голове и направился к лестнице.
Грейс посмотрела ему вслед: интересно, как продвигаются дела с призраком мистера Лафферти – того, который человек? Или не с призраком, а с тем, что так испугало Эмили, их очень кратковременную соседку. С одной стороны, ей очень хотелось спросить Джесси напрямую, а с другой – Грейс едва-едва отбилась от извинений, и лезть с вопросами пока было рано.
Она настороженно поглядела по сторонам, будто в подъезде за каждым углом могли притаиться шпионы. Потом развернулась и побежала вниз, к себе домой.
Открыла дверь своим ключом.
Внутри было темно. Тихо, спокойно, никаких признаков жизни. Мама лежала в спальне, растянувшись на спине, и храпела.
Грейс подошла поближе, подергала маму за рукав.
– Эй, – тихонько позвала она. Как будто пыталась завести беседу, привлечь внимание.
На мгновение мамины глаза распахнулись.
– Привет.
– Как ты?
– М-м-м. Что ты тут делаешь?
– Зашла тебя проведать, – сказала Грейс. Горло как-то странно сжалось, дыхание сорвалось. Грейс едва не поперхнулась словами.
Мама подняла руку, словно хотела помахать в ответ – непонятно зачем. Ладонь зависла в воздухе, едва качнулась, потом безвольно упала ей на живот.
Грейс ждала чего-то, не совсем понимая, на что надеется.
«Вот и все, – сказала она себе. – Больше ты ничего не получишь. Можно возвращаться к Рейлин».
Вместо этого она погладила маму по волосам – три долгих, бережных прикосновения. Потом склонилась над ухом и прошептала:
– Люблю тебя, мам.
Наверное, она наклонилась слишком близко. Наверное, маме стало щекотно от ее дыхания – и она отмахнулась от Грейс, как от назойливого комара. Заехала рукой прямо в ухо.
– Ой! – вскрикнула Грейс. Получилось громко, хотя боли она почти не почувствовала. Просто возмущение, вспыхнувшее внутри, прорвалось наружу неожиданным возгласом.
И Грейс вдруг заплакала – тоже от возмущения.
А расплакавшись, бросилась прочь из квартиры, на лестницу и к Рейлин – словно боялась, что если остаться там, то ее слезы кто-нибудь увидит. Хотя на самом деле никто бы ничего не заметил. Даже мама.
Она постучалась к Рейлин, все еще потирая ухо.
Рейлин впустила ее внутрь. Грейс заметила у нее на лбу несколько морщинок, которых не было раньше, – казалось, что Рейлин хмурится от напряжение.
– Ты голодная?
– Немножко.
– У нас почти нет еды. Только арахисовое масло.
– Сойдет. А желе у нас есть? – Грейс тут же пожалела о том, что сказала «у нас». Продукты в холодильнике Рейлин принадлежали только самой Рейлин, а не им обеим. Ляпнула грубость, а настроение у Рейлин и так было препаршивое. – Я имела в виду, у тебя. Есть желе?
Рейлин засунула голову в холодильник.
– Клубничный джем, – сообщила она.
К сожалению, Рейлин не стала уточнять про то, кому именно принадлежал джем.
– Отлично, – сказала Грейс, хотя виноградное желе ей нравилось гораздо больше.
Рейлин принялась намазывать сэндвичи, а Грейс решила поддержать разговор:
– И как тебе Джесси?
Стеклянная банка – то ли с арахисовым маслом, то ли с джемом – громко звякнула о стол, и Грейс чуть не подпрыгнула от неожиданности.
– Прекращай-ка с этим, – сказала Рейлин тем же тоном, от которого Грейс едва не расплакалась на собрании. Она и теперь была готова расплакаться. Да что за день-то такой! На каждом шагу поджидал новый повод для слез.
– Что прекращать? Я ничего не делала!
– Перестань сводить меня с едва знакомым мужчиной.
– Никого я не сводила! Никого! – крикнула Грейс, стараясь не разреветься. – Просто спросила, что ты о нем думаешь. Про другую соседку – ту, перепуганную – спросила бы то же самое, но она слишком быстро сбежала, даже не познакомилась с тобой. Рейлин, чего ты злишься? Да, ты ему нравишься. И что тут такого? Я же его не подговаривала. Просто так получилось. Джесси сам виноват.
Рейлин положила сэндвич на картонную тарелку и поставила ее перед Грейс – спокойно, без единого слова.
Грейс разглядывала тарелку примерно минуту: голод куда-то исчез.
– Можно взять сэндвич с собой и съесть его у Билли? Там как-то уютнее.
– Делай, что хочешь, – равнодушно ответила Рейлин.
У самой двери Грейс обернулась: Рейлин мыла нож в раковине и не подняла взгляда на девочку.
– Раньше ты не была такой ворчливой. – Грейс мысленно похвалила себя за смелость.
– Раньше ты не пыталась влезть в мою личную жизнь, – ответила Рейлин, по-прежнему не поднимая глаз. – Все взаимосвязано, тебе так не кажется?
– Кошки не едят сэндвичи с арахисовым маслом и джемом! – воскликнула Грейс.
Но Кошка мистер Лафферти продолжала невозмутимо жевать кусочек сэндвича с арахисовым маслом и джемом, не обращая никакого внимания на слова Грейс.
– У Рейлин отвратительное настроение, – сказала Грейс Билли.
– Да, я заметил. Что случилось-то?
– Не знаю. Наверное, из-за Джесси. Он ей не нравится.
– Ясно.
– Просто я подумала… В общем, она ему нравится, Джесси славный и вообще… Если бы они были вместе, в доме стало бы на одного одинокого человека меньше. А там бы я и с остальными разобрались.
– Эх, если бы все было так просто: встретились двое, стали жить вместе…
– А что еще нужно?
– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, никто не знает. Если ты вдруг раскроешь эту великую тайну, напиши книжку. Станешь богатой и знаменитой.
– Странный ты, Билли.
– Да. Послушай, я хотел с тобой поговорить. Дай-ка сюда кошку. С ней будет легче.
– Почему?
– Не знаю. Она меня успокаивает.
– Как скажешь.
Грейс протянула Билли кошку, которая все еще облизывала с усов остатки арахисового масла.
Билли глубоко и шумно вздохнул.
– Завтра, когда пойдешь в школу…
– Завтра воскресенье.
– А, точно. В понедельник, когда пойдешь в школу… Я попробую пройтись вместе с тобой и Рейлин. Недалеко, совсем чуть-чуть…
Грейс собралась было завопить от радости, но Билли решительно поднял руку. Очень решительно. Совсем не так, как обычно. Ему категорически не хотелось слышать восторги по этому поводу.
– Погоди, не надо ничего говорить. Если ты сейчас начнешь радоваться, я еще сильнее испугаюсь.
Грейс героически подавила свой первый порыв и выдержала невыносимо долгую паузу. Когда она наконец заговорила, ей хватило сообразительности снизить голос до шепота. Самого настоящего шепота.
– То есть ты хочешь прийти на мое выступление?
– Не торопись, малышка. Не надо опережать события.
Грейс бросилась Билли на шею, спугнув кошку, и крепко-крепко обняла.
– Я знала, что ты придешь! – прошептала Грейс с благоговейным восторгом в голосе. – Сначала будешь отнекиваться, и со стороны покажется, что ты действительно ничего не можешь… А потом все равно соберешься с силами и придешь! Знала!
– Я попробую немного прогуляться в сторону твоей школы. Вот и все.
– Понятно-понятно! – Грейс слегка отодвинулась. – Вопросов нет.
– И ты не должна давить и осуждать. Потому что в первый день я вряд ли уйду далеко от крыльца.
Грейс почувствовала, как брови ползут вверх против ее воли.
– Ты что, собираешься выходить из дома каждый день?
– Ну да, – ответил Билли и замолчал. Молчание тянулось очень, очень долго. Потом он наконец добавил: – Нужно ведь тренироваться.
– Ты для этого приходил на собрание? Потренироваться?
– Да. Отчасти. Еще мне не хотелось, чтобы наш новый сосед решил, что я полный псих.
– А что в Джесси такого особенного? Насчет всех остальных ты не беспокоишься?
– Насчет всех остальных беспокоиться уже поздно. Вы и так знаете, что я полный псих.
– И правда, – сказала Грейс. Чуть-чуть подумав, добавила: – Не обижайся.
– А что тут обижаться, – вздохнул Билли.