Июнь подходил к концу. Однажды утром Билли услышал тихий стук в дверь.

К нему теперь больше никто не стучал. Никогда. Желание исполнилось. Фелипе по-прежнему приезжал раз в неделю и отвозил Билли в супермаркет, но он всегда появлялся в одно и то же время. А курьеры не приходили уже давно.

– Кто там? – крикнул Билли, подойдя к двери.

Стук был тихий, неуверенный. Словно посетитель пришел к его порогу в глубоком трепете и смирении. Теряясь в догадках, Билли предположил, что это те пугливые и невозможно юные ребята с верхнего этажа. Мало ли, вдруг что-то понадобилось. Хотя он вряд ли сможет им помочь.

– Эйлин Фергюсон.

– Какая неожиданность, – сказал Билли. Открывать дверь не было никакого желания. – Что вы хотели?

– Поговорить с вами, если можно.

Голос звучал уныло и безжизненно, и Билли внезапно испугался, что с Грейс случилась беда.

Он распахнул дверь настежь.

– Что произошло? Где Грейс?

– С ней все в порядке. Дома сидит.

– Ясно, – выдохнул Билли. Сердце все еще выскакивало из груди. – Ладно. Раз хотите поговорить, то заходите. Куда деваться. Кофе?

– Да, спасибо! Кофе сейчас не помешал бы. У меня все запасы закончились.

Эйлин не пошла за ним на кухню. Просто сидела на диване, пока он возился с кофеваркой. Билли успел придумать десяток вопросов о цели ее визита, но так ни одного и не озвучил.

– Черный с сахаром, верно?

– Откуда вы знаете?

– Долгая история.

Потом он никак не мог решить, что делать: остаться на кухне, пока работает кофеварка, или вернуться в гостиную. Дилемма оказалась настолько сложной, что Билли слегка завис и только усилием воли заставил себя сдвинуться с места. Прошел в гостиную и сел рядом с соседкой.

Она молчала.

– Как дела у Грейс?

– Средненько, – ответила она. – До сих пор киснет.

– Танцами занимается?

– Нет. Говорит, что надоело повторять одно и то же. Хотела записаться на частные уроки, но я не разрешила. У нас нет денег. Серьезно, ни цента. Я знала, что вы занимались бы с ней бесплатно. Знала и все равно запрещала. Чувствовала себя такой дрянью…

На слове «дрянь» по щекам Эйлин покатились слезы, хотя она изо всех сил старалась сдержаться. Билли принес ей пачку бумажных платочков. Одной упаковки ему хватило на целый год. Раньше платочки шли в расход за считанные дни, однако теперь никто не приходил к Билли поплакать.

– Вы слышали про программу реабилитации за двенадцать шагов? – спросила она.

– Никогда.

– Нужно загладить вину перед теми, кому ты причинил боль.

– Вину вам нужно заглаживать перед Грейс, а не передо мной.

– Перед Грейс я уже извинилась. Вам ведь тоже несладко пришлось, когда я ее забрала, разве нет?

– Еще как. До сих пор не пришел в себя.

– Тогда почему перед Грейс, а не перед вами?

– Не знаю. Хороший вопрос. Наверное, о Грейс я беспокоюсь больше, чем о себе.

На этой реплике беседа застопорилась, и снова повисло долгое молчание.

В конце концов Билли не выдержал:

– Давайте-ка я налью кофе, а вы мне расскажете, зачем пришли.

Протянув Эйлин кружку, Билли заметил, что у него трясутся руки. Она это тоже наверняка заметила.

Он сел напротив и принялся ждать. Время тянулось невыносимо медленно. Ничего не происходило. Сквозь занавески пробивались косые солнечные лучи. Пылинки танцевали на свету, устраивая представление прямо у Билли перед носом.

– Это было унизительно. – Голос Эйлин изрядно его напугал.

Он не осмелился ничего сказать в ответ.

– Знаете, как бывает? Чувствуешь себя ничтожеством и думаешь, что все вокруг шушукаются у тебя за спиной.

– Очень хорошо вас понимаю.

– Вот что я испытывала, когда вы забрали у меня Грейс.

– Полагаю, вам было тяжело. Я мог бы сказать, что мы не хотели причинять вам боли, но это не совсем соответствует истине. Мы прекрасно понимали, что делаем, просто надеялись, что от такого потрясения вы придете в себя и снова вспомните про Грейс.

– Хотите сказать, что пытались восстановить нашу семью?

– Конечно. Грейс сама все придумала.

– Бред какой-то, поверить не могу. – Голос Эйлин стал громче и агрессивнее.

– Чистая правда.

– Вы запретили мне с ней видеться! Или это тоже придумала Грейс?

– Она полагала, что вы возьметесь за ум. Страх потери заставляет многих изменить отношение к жизни. Грейс очень хотела, чтобы вы к ней вернулись. Разве Рейлин вам не сказала?

– Не знаю. Может быть. Честно говоря, даже если бы она говорила об этом, я бы все рано не стала слушать. Тем более тогда. Потому что без Грейс стало только хуже.

Они вновь погрузились в изнурительное молчание. Пылинки продолжали кружиться в танце.

– Перед вами я все еще чувствую себя ничтожеством, – сказала Эйлин.

Билли расхохотался.

– Передо мной? Серьезно?

– Из меня вышла дрянная мать. Вы меня наверняка осуждаете.

– Эйлин, послушайте. Я никого не осуждаю. У меня просто нет на это права. Не в том положении, знаете ли. Я страдаю агорафобией, неврозом и паническими атаками. Двенадцать лет провел в своей квартире, не высовывался даже на веранду. На лестницу за почтой – и то не выходил. Передо мной никто не должен чувствовать себя ничтожеством. Ниже падать некуда.

Опять молчание. Эйлин допила свой кофе.

– Ладно, – сказала она, неожиданно поднявшись на ноги. – Приятно было побеседовать.

И направилась к двери. Билли кинулся вперед, чтобы отпереть замки.

Взяла и ушла. Ничего не сказала, даже не попрощалась. Вину тоже ничем не загладила. Билли ничего не знал про программы реабилитации за двенадцать шагов и их подход к заглаживанию вины, но словарное определение явно включало в себя нечто большее.

Чтобы загладить вину, следовало принести извинения. А еще лучше – исправить свои ошибки делом.

Кажется, прошло всего две или три минуты, а может, и все десять, когда Билли услышал до боли знакомый звук. Совсем забытый, но прекрасный.

Грейс вопила от радости. Он не знал, что послужило поводом для такого бурного ликования, однако в груди стало тесно от нахлынувших чувств. В последнее время Грейс вела себя слишком тихо. Она целый год не вспоминала о том, что быть Грейс – это очень, очень громкое дело.

Внизу распахнулась дверь. Радостный вопль разнесся по лестнице, заполняя все здание до самой крыши.

– Билли! Билли, открыва-а-ай!

Он подбежал к двери и отпер все замки. Как раз вовремя. Грейс уже летела навстречу – в самом что ни на есть прямом смысле слова. Приземлилась прямо в его распахнутые объятия, едва не опрокинув их обоих на пол. Билли охнул, но устоял.

Потом она запрыгала, с нетерпением заглядывая ему в лицо. Глаза сияли от счастья, прямо как раньше.

– Когда будем танцевать? – снова завопила она.

У Билли слегка заложило уши – самым приятным образом.