Прошло два или три дня. Как-то вечером, около семи часов, Рейлин и Грейс услышали, что мама зовет ее домой. С лестничной площадки донесся сердитый крик:
– Грейс, где ты? – Мама едва успела спохватиться о том, что девочки нет рядом, но уже злилась как тысяча чертей.
– Иди, покажись ей на глаза, – сказала Рейлин.
– Яичный рулет остынет!
– А ты скажи, что никуда не пропала, и возвращайся.
– Идти будет трудно.
– Старайся не прижимать вату и пальцы на ногах держи пошире. Тогда лак не размажется.
– Я думала, вата для того и нужна, чтобы пальцы растопырить.
– Просто разведи их еще сильнее.
– Ладно, попробую.
Грейс соскользнула с деревянного стула и поковыляла к двери, прихватив по яичному рулету в каждую руку. На пороге пришлось запихнуть один рулет в рот – иначе дверь не откроешь. Но на пальцах все равно остался жир, поэтому Грейс поступила по-хитрому и прихватила дверную ручку подолом рубашки.
Пока она возилась перед дверью, мама крикнула во второй раз, еще сердитее.
Грейс потихоньку начала жевать засунутый в зубы рулет, и, к тому времени как она показалась маме на глаза, вести разговор было совершенно невозможно.
– Вот ты где, – сказала мама. – Пойдем домой.
Волосы у мамы были спутаны и взъерошены, совсем как у Грейс пару дней назад. Синяки под глазами. Выглядела она плохо, однако, разумеется, вслух Грейс этого не сказала. Даже если бы рот не был занят.
Про некоторые вещи лучше не говорить.
– Не могу, – ответила Грейс, но получилось только громкое неразборчивое мычание.
– Что-что?
Грейс показала на рот другим рулетом и жестами попросила маму подождать.
– Что ты там жуешь? – Казалось, мама не поняла намека. Или притворилась, что не поняла.
Грейс изобразила пантомиму заново, дожевала остатки и, наконец, произнесла:
– Яичный рулет. Не волнуйся, это здоровая еда!
– Пойдем домой.
– Не могу. У меня там рулеты! И ногтекюр.
– Педикюр. Кто угощает тебя рулетами и учит красить ногти?
– Рейлин. Она за мной присматривает.
– Ясно. Рейлин, значит. А она знает, что я не собираюсь ничего ей платить за услуги няньки?
– Наверное. Я уточню! Ладно, мне пора.
– Иди-ка домой! Я ведь даже не знала, где ты находишься.
Грейс решительно уперла руки в боки. Даже ту, в которой держала яичный рулет.
– Мам. Ты уже давным-давно не знаешь, где я нахожусь. До сих пор ты об этом даже не вспоминала. И теперь я должна бросит рулеты и ножной маникюр, потому что ты проснулась и обнаружила, что меня нет дома?
– Я совсем недавно спрашивала у соседа, где ты.
– Ага, а потом снова уснула – я даже домой прийти не успела.
Грейс прекрасно понимала, что говорит очень смелые вещи. Они рождались из злости, из старых ссор. Слова скрывали за собой осуждение и обиду.
Она ждала маминого ответа. Раньше мама непременно разозлилась бы.
– Хорошо, – сказала мама. – Когда доешь и… закончишь свои дела, возвращайся домой.
– Угу, – ответила Грейс и снова вцепилась в рулет.
Потом проковыляла обратно в квартиру соседки и взобралась на стул, чтобы Рейлин могла закончить свою работу (хотя осталось только проверить, высох ли лак, и убрать вату между пальцев).
Дожевав, Грейс спросила:
– Думаешь, я слишком резко вела себя с мамой?
– Да нет, честно говоря. В самый раз. Ни убавить, ни прибавить.
Грейс прошлепала босиком вниз по лестнице, держа туфли в руках и предвкушая вечер с мамой. Для разнообразия. Дернула ручку – заперто.
Она громко постучала и крикнула:
– Мам, это я! Впусти меня!
Дверь распахнулась, и мама Грейс замерла на пороге с ошеломленным выражением лица.
– Господи! – выдохнула она. – Грейс Эйлин Фергюсон, что ты сделала с волосами? Отрезала?
Грейс хотела было ответить, но ей не дали. Мама ухватила ее за подбородок и заставила повернуть голову, разглядывая стрижку сначала с одной, потом с другой стороны.
– Нет, не отрезала. У тебя бы так не получилось. Это работа профессионального парикмахера. Настоящая стрижка, дорогая. Кто тебя подстриг?
– Белла, – ответила Грейс, выдергивая подбородок из маминых рук.
– Кто такая Белла?
– Подруга Рейлин. Они работают в одном салоне. А почему ты спрашиваешь? Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.
Мама ничего не ответила. Просто взяла Грейс за руку и стремительно зашагала вверх по лестнице.
На ходу Грейс пыталась возмутиться:
– Ты же меня видела. Вот только что! Видела, как я стою здесь с яичным рулетом и с ватой между пальцами. И ничего не сказала!
– Я не заметила.
– Я же стояла прямо перед тобой!
– Нет, ты была далеко. Я подумала, что ты завязала хвост.
– Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.
Они остановились прямо перед дверью Рейлин. Мама Грейс громко постучала, вложив в удары такую силу, будто хотела снести дверь с петель, как делают полицейские по телевизору.
Приоткрылась дверь в квартиру Билли. Он осторожно смотрел на них сквозь узенькую щель. Грейс собралась было помахать ему, но он приложил палец к губам, – девочка поняла намек и притворилась, что вообще никого не заметила.
Рейлин открыла дверь, увидела гостью и подбоченилась, готовясь драться, пусть и не кулаками.
– Вам не кажется, что это уже чересчур? – спросила мама Грейс. Голос у нее был злющий.
– Понятия не имею, о чем вы.
– Да неужели? Послушайте, я благодарна за то, что вы разрешаете Грейс заходить в гости. Очень благодарна. Но вы делаете это добровольно и бесплатно. Вы понимаете, что я не собираюсь вам платить?
Рейлин молчала. Лицо у нее было каменное, и Грейс видела, что соседка тщательно взвешивает каждое слово.
– Это уже слишком. Вы перегибаете палку. Грейс моя дочь, не ваша. Понимаете? А что получается? Стоит мне ненадолго прилечь, как вы переделываете ее на свой манер!
Долгое молчание. Каменное. Грейс начинала понимать: чем сильнее Рейлин злится, тем тише себя ведет.
– Грейс ходит с новой прической уже три дня, – наконец сказала Рейлин. – Долго же вы спите.
Снова повисла тишина, от которой волосы на затылке становились дыбом.
– Ну ладно. Я и вправду вам благодарна. Почти за все. Но нельзя ни с того ни с сего взять и решить, что моей дочке больше пойдут короткие волосы вместо длинных. Как будто у вас есть право…
Рейлин перебила ее. Оборвала на полуслове.
– Так вот что вы подумали! Грейс, расскажи маме, как все было.
– Э-э… Хорошо. Мам, понимаешь, расческа лежала на комоде, и я не могла ее достать. Лезть наверх побоялась, хватило прошлого раза – ты же помнишь, как я тогда свалилась? В общем, волосы спутались очень сильно, так что Рейлин отвела меня в салон и попросила Беллу вычесать колтуны, но Белла сказала, что будет больно до чертиков и выдернется много. Тогда они велели мне самой решать. Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне распутывают волосы! А тут было в сто тысяч раз хуже, так что я попросила их отстричь. Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.
Грейс ждала ответа. Мама молчала и уменьшалась прямо на глазах – не в прямом смысле, конечно, просто будто бы стала занимать меньше места. Злость, распиравшая ее, таяла и сжималась.
– Стрижка и вправду симпатичная, – сказала мама.
А потом заплакала. Грейс тут же расстроилась: за всю свою жизнь она видела мамины слезы всего два или три раза.
– Извините, – сказала мама Рейлин, продолжая всхлипывать все громче и громче.
Взяла Грейс за руку и повела домой; проходя по лестничной площадке девочка помахала Билли, и он помахал ей в ответ. Потом они спустились по лестнице; шагая по ступенькам, мама снова и снова просила прощения.
«Что ж, по крайней мере, сегодня мы побудем вдвоем, – подумала Грейс, – даже если она будет продолжать плакать и извиняться».
Но Грейс опять ошибалась. С мамой побыть не удалось.
Не прошло и часа, как она снова постучалась к Рейлин. Очень аккуратно, чтобы сразу стало ясно, что гость пришел с миром.
Рейлин ожидала увидеть на пороге взрослого человека: ее взгляд скользнул над головой Грейс и только потом опустился ниже.
– Можно зайти? – спросила Грейс.
– Конечно. Ты в порядке?
– Вроде бы. Можно я сегодня переночую у тебя?
– Если мама не возражает. Что с ней?
– Опять под кайфом.
Через некоторое время, расстилая для Грейс постель на кушетке, Рейлин сказала:
– Интересно. Раньше ты всегда говорила, что мама спит.
– Ага. А теперь мне надоело. Под кайфом – значит, под кайфом.