– Какая-то ты сегодня грустная, – сказал Билли, стоило ей шагнуть через порог.
Обычно Грейс сразу бросалась к своим танцевальным туфлям, но тут, словно в подтверждение своего унылого настроения, лишь стряхнула воду с маленького потрепанного зонта и плюхнулась на диван.
– Угу.
– Что случилось?
– Ничего.
– Грейс Фергюсон, с каких пор ты стала вруньей?
– Я не врунья! Зачем ты обзываешься? С чего ты вообще взял… А-а. Точно. Ну да. Наверное, все-таки случилось.
Билли сел на диван рядом с ней.
– Расскажи.
В глубине души Билли обрадовался такому положению дел и потому чувствовал себя виноватым. Он думал, что Грейс пулей влетит в дом, предвкушая новый урок танцев, а ему придется встретить ее плохими новостями – и этот радостный энтузиазм погаснет от его слов, как от ведра ледяной воды, и во всем опять будет виноват он и его невроз.
Шел дождь. Билли опасался привлечь внимание, поэтому танцевать можно было только на веранде… но над верандой не было навеса.
Может, ему повезет, и сегодня она забудет про танцы.
Грейс театрально вздохнула.
– Просто мистер Лафферти сказал…
При звуке этого имени Билли ощутил, как ускользает даже та малая толика спокойствия, которая позволяла ему с горем пополам пережить очередной день.
– Что тебе сказал этот отвратительный человек? Когда ты с ним разговаривала?
– Только что. На лестничной площадке. Мы с Фелипе как раз зашли внутрь, и он объяснял мне, как по-испански будет дверь – puerta, если ты вдруг не знаешь. Я вот, например, не знала… Не обижайся, просто я не в курсе, хорошо ли ты говоришь по-испански, вот и решила – вдруг ты тоже не знаешь, как будет дверь…
– Грейс, – прервал ее Билли, – сосредоточься.
– Ага. Мистер Лафферти стоял на лестнице. Посмотрел на меня, посмотрел на Фелипе, покачал головой и сказал, что мы просто-напросто занимаемся по-пу-сти-тель-ством, и маме от этого только хуже.
– Хм, – сказал Билли. – То есть, ты поняла даже это сложное слово и расстроилась?
– Нет, слово-то я поняла не сразу. Но мистер Лафферти все говорил и говорил, и стало ясно, о чем. Он знал кучу людей, у которых были проблемы с наркотиками и алкоголем, и им почти никогда не удавалось избавиться от своих привычек. А если уж кто-то исправлялся, то просто потому, что у него не было другого выхода. Например, под угрозой потерять что-нибудь очень-очень важное. Мистер Лафферти сказал, что дом, машина, работа – это мелочи, потому что такие люди готовы жить даже под мостом. Однако некоторые берут себя в руки, если поймут, что больше не увидят мужа, жену или детей… Вот когда меня хотели забрать чиновники из опеки, у мамы еще была причина, чтобы выбраться из болота. А теперь можно даже не дергаться. Ты, Рейлин и Фелипе сняли с нее всю ответственность, так что маме даже пальцем пошевелить не пришлось. Наверное, это и есть попустительство, да?
– Да, – откликнулся Билли. Уныние Грейс оказалось заразным. – И вправду попустительство.
– Но ведь он неправ?
Билли промолчал.
– Ты же сам говорил, что он кретин?
– Не в такой формулировке.
– Он тебе не нравится?
– Ни капельки.
– Поэтому он неправ. Так?
Билли уставился на коврик и снова промолчал.
– Ладно, забыли, – сказала Грейс. – Давай просто займемся танцами. Тогда точно полегчает.
– Ах да, танцы. Извини, не полегчает. Мне бы не хотелось, чтобы ты репетировала на кухне.
– Почему? Из-за мамы?
– Да, из-за мамы. Не люблю, когда на меня кричат.
– Но она же не кричала…
– В следующий раз накричит. Потому что вежливо она со мной уже разговаривала.
– Мама почти всегда спит, – Грейс даже слегка захныкала, тоненько-тоненько.
– Почти, но не всегда. И мы не знаем, когда у этого правила появится исключение. Я не смогу жить в подвешенном состоянии, это выше моих сил.
Грейс вздохнула.
Билли заметил, что она не протестует. Что ж, вполне понятно. К сожалению, Грейс уже слишком хорошо его знала. Настолько хорошо, что даже не пыталась побороть страхи Билли логическими аргументами.
Они сидели на диване бок о бок. Не шевелясь и не разговаривая. Минут десять, а может, и больше. Просто глядя на пелену дождя.
– Не день, а фигня какая-то, – сказала Грейс. И тут же зажала себе рот ладонью.
– Что с тобой? Не такое уж страшное ругательство. Бывают и хуже.
– Я не из-за этого. Понимаешь, я пожаловалась!
– И что? Все на что-нибудь жалуются.
– Рейлин говорит, что я никогда не жалюсь. И это ей во мне нравится.
Они снова помолчали, глядя на дождь. Потом Билли произнес:
– Не волнуйся, я никому не скажу.
– Спасибо. Может, я потанцую на коврике? Хоть как-нибудь.
– Хорошо, надевай свои ботинки. То есть, мои.
На этот раз Билли даже не стал наблюдать за тем, как она сражается с обувью, слишком уж глубоким и непроглядным было уныние.
Спустя некоторое время он поднял глаза: Грейс начала повторять шаги – стомп, флэп, шлеп! – и с размаху села на пол.
– Ай!
– Осторожно, – вяло прокомментировал Билли. – На коврике скользко.
– А раньше ты об этом сказать не мог? – уточнила Грейс, поднимаясь на ноги.
Она сделала еще пару флэпов, не перенося вес с опущенной на пол ноги.
– Фигня получается, – вздохнула Грейс. – Ой, я опять жалуюсь.
– Услышу еще раз и все расскажу Рейлин.
На Грейс было жалко смотреть.
– Возьмешь и расскажешь?
– Нет, конечно. Я просто шучу.
– А-а… Не шути сегодня, ладно? Я не в настроении. Ничего не получается. Слишком скользко. И надо, чтобы туфли щелкали, иначе неинтересно.
– Мне тоже не хватает этого звука. Уже много лет не хватает, тебя тогда еще на свете не было.
Она снова плюхнулась на диван и откинулась на спинку, глядя в окно.
– Говорят, дождь будет идти всю неделю.
– Знаешь, у меня есть одна идея… Только не знаю, как это провернуть, – сказал Билли.
– Что?
– Смотри, для тренировок нам нужна небольшая танцевальная площадка. Сделать ее совсем нетрудно, понадобится только большой кусок фанеры, примерно полтора на полтора метра. Подойдет любой. Если мы положим фанеру на ковер в гостиной, то он приглушит звук. До пола будут доходить только слабые щелчки. Эх, если бы у нас была фанера… С таким же успехом можно мечтать о том, что через мою гостиную проложат автотрассу. Я на улицу не выхожу. Ты до склада стройматериалов одна не дойдешь…
– Давай попросим Фелипе!
– А у него есть машина?
– По-моему, нет. Но он может сходить пешком или съездить на автобусе.
– Фанера большая, нести неудобно.
– Попросить-то можно! – сказала Грейс уже на пути к двери. – Если он еще не ушел на работу.
– Туфли! – вырвалось у Билли. – Ты не сняла туфли.
Грейс расстроенно посмотрела на свои ноги.
– Но мне надо бежать!
Повисла мучительная пауза.
– Ладно. Давай, беги.
Набойки звонко прощелкали по лестничной площадке, и Билли ощутил острую боль разлуки. Будто Грейс забрала с собой его любимую собаку или даже ребенка. Конечно, ни того, ни другого у Билли никогда не было. Несколько минут он просто смотрел на дождь, стараясь дышать спокойно и размеренно, чтобы тревога, поселившаяся в груди, не разрослась дальше.
Грейс проскользнула обратно в квартиру. В прямом смысле слова. Шагнула через порог, поскользнулась на коврике и плюхнулась на пол.
– Нет, ну сколько можно!
– Пожалуй, туфли лучше снять.
Грейс вздохнула и принялась развязывать шнурки.
– Не получится. До ближайшего магазина стройматериалов очень далеко – Фелипе знает, он раньше на стройке работал. И на себе фанеру не дотащишь. А еще он сказал, что у мистера Лафферти есть пикап. Однако Фелипе с мистером Лафферти не разговаривает. Его можно понять: мистер Лафферти не очень-то с ним вежлив. Фелипе говорит, это потому, что он мексиканец. А ты как думаешь?
– Скорее всего, так и есть.
– Странная какая-то причина.
– Полностью согласен.
Грейс села рядом и аккуратно поставила туфли на диван между ними. Как будто тоже считала их чем-то средним между ребенком и любимой собакой.
– Фелипе не может попросить мистера Лафферти, но я-то могу. Если надо.
– А у Рейлин есть машина?
– Ага.
– Хорошо.
– Но она сломана, и у Рейлин нет денег на ремонт.
– Тогда ничего хорошего.
– Как мне лучше поступить?
– На твоем месте я бы сначала поговорил с Рейлин. Прежде чем идти к Лафферти.
– Ладно.
Они смотрели на дождь. Так прошло еще несколько минут.
– Тоска какая, – вздохнула Грейс.
– Склонен с тобой согласиться.
– А что бы ты делал, если бы меня здесь не было?
– Примерно то же самое.
– Давай поиграем.
– Извини, нет сил.
– Не волнуйся, это словесная игра. Правда или вызов – знаешь такую?
– Хм. Жутковато звучит.
– Подумаешь, просто слова! Что в них такого?
– Ты еще ничего не смыслишь в жизни, малышка. На свете нет оружия опаснее, чем слово.
– Чепуха какая-то. А пистолет? Из пистолета можно убить.
– Только тело. С душой пистолету не справиться. А вот слова попадают прямо в душу.
– Тогда мы с тобой сыграем аккуратненько, без страшных слов.
– Расскажи поподробнее.
– У меня раньше была подруга. Нет, у меня, конечно, и сейчас есть друзья, но с ними мы видимся только в школе. А тогда у меня была настоящая подруга, очень хорошая, ее звали Жанель, но когда я пошла в школу, она переехала в Сан-Антонио. Это в Техасе.
– Да, слышал о таком.
– Мы играли в эту игру, когда оставались ночевать друг у друга в гостях. То я у нее, то она у меня. Мама тогда участвовала в программе, и все было хорошо: она наводила дома порядок, готовила что-нибудь вкусненькое и разрешала приглашать друзей. Вечером мы забирались на кровать и делали из одеяла палатку…
– Никаких палаток в моей квартире, – вклинился Билли.
– Ясное дело. Дай рассказать, не перебивай.
– Извини.
– В игре всего два вопроса. Чего тебе хочется больше всего на свете? И чего тебе больше всего на свете не хочется? То есть, чего ты боишься?
Билли хотел было запротестовать, но спорить не было сил.
– Ты первая.
– Ладно. Я очень-очень хочу, чтобы мама поправилась. И боюсь, что мистер Лафферти прав, и большинство людей никогда не возвращаются к нормальной жизни. Потому что тогда я начинаю думать, что мама тоже не вернется.
Тишина. Дождь пошел еще сильнее, хотя казалось – куда уж дальше. Как будто вода лилась из огромной водопроводной трубы сплошным потоком, даже на разбиваясь на отдельные капли.
– Быстро ты отстрелялась.
– Твоя очередь.
– Я знаю. Потому и жалуюсь. Что ж, тогда слушай. Больше всего на свете я… ничего не хочу. В том-то и дело. Все, что я любил, осталось позади, и хотеть уже нечего. И это мой главный страх. Никакого будущего. Никаких желаний. Отвратительная жизнь, скажу я тебе.
Она снова молча смотрели на дождь.
– Я-то думала, от игры полегчает.
– А я тебя предупреждал.
– Не день, а фигня какая-то.
– Все как обычно, если хочешь знать мое мнение.
– Нет, пожалуй, в следующий раз я твоего мнения спрашивать не буду.
Рейлин должна была вернуться с работы гораздо позже. Но в дверь постучали. В определенном ритме – так стучала только она. Четыре негромких удара. Раз-два-три… пауза… четыре. Наверно, под такой ритм можно было танцевать. Билли ни разу не говорил Рейлин, что этот особенный стук бальзамом льется на его измученные нервы.
Билли посмотрел на затихшую Грейс.
– Ты заперла дверь?
– Ой. Нет, забыла. Поскользнулась, упала, потом ты велел снять ботинки, и я забыла.
«Вполне предсказуемое развитие событий», – подумал Билли. По-настоящему неожиданным оказался тот факт, что он сам тоже забыл про дверь.
– Открыто, – крикнул он. – Входите.
Дверь распахнулась, и к ним осторожно заглянула Рейлин.
– Какая муха вас обоих укусила?
Билли вздохнул.
– У всех бывают плохие дни.
– Рейлин, – начала Грейс, – можно я попрошу мистера Лафферти, чтобы он съездил в строительный магазин? Я знаю, что мистер Лафферти тебе не нравится, и ты не любишь, когда я с ним разговариваю, но нам позарез нужна его помощь. Надо раздобыть большой кусок дерева. Можно я к нему схожу?
– Зачем тебе кусок дерева?
– Нам нужна танцевальная площадка для тренировок. Положим дерево на ковер, и мама ничего не услышит и не придет сюда кричать на Билли.
– Вот уж не знаю, Грейс. Мистер Лафферти на редкость паршивый человек. Вряд ли согласится.
– Спросить-то можно.
– Конечно, можно.
Девочка вылетела из квартиры, так и не успев обуться.
Билли посмотрел на Рейлин, та в ответ тоже внимательно взглянула ему в лицо. Тогда он приглашающе похлопал по дивану, и Рейлин села рядом.
– Вопрос на миллион, – начал Билли. – Заботясь о Грейс, мы потакаем пагубной привычке ее матери?
– Хм, – откликнулась Рейлин. – Не задумывалась…
– Жаль. Я-то надеялся, что ты меня успокоишь. Понимаешь, она спит двадцать три часа в сутки, не отвлекаясь ни на что другое. Если бы не мы, ей бы это с рук не сошло.
– Может, все было бы точно так же. Только Грейс пострадала бы.
– Но благодаря нам она может забыть о последствиях.
– С чего ты вообще об этом заговорил?
– Лафферти поделился своим мнением с Грейс.
– Конечно, куда же без него. Ненавижу этого мерзавца. Догнать, что ли, Грейс, пока она не успела подняться на его этаж…
– Поздно. Они уже наверняка разговаривают.
Рейлин вздохнула и снова опустилась на диван. Устремила взгляд в окно. Есть в дожде что-то завораживающее – смотришь, и глаз не оторвать.
– Вот зарядил, – вздохнула она.
Повисло молчание.
– Ладно, – сказала Рейлин. – Хочешь честный ответ? Может быть. Не знаю. Придется хорошенько все обдумать.
– Неприятно осознавать, что такой человек может оказаться прав.
– К счастью, это бывает редко.