За шесть часов пребывания в доме Майкла ей открывается новый мир. Она сидит на грязной земле, прислонившись спиной к дереву, ее босые ступни щекочут травинки. Пожалуй, только ярко накрашенные ногти на пальцах ног явно выбиваются из общей картины.

На ней джинсы, позаимствованные у компаньона Майкла. Джинсы Майкла были бы тесноваты в бедрах. В его просторном темном свитере она чувствует себя на редкость уютно. Рукава закатаны выше локтей.

— Можешь поплакать, если хочешь. Меня не надо стесняться.

— Нет, это глупо. У меня было сорок лет на то, чтобы поплакать.

Майкл разбирает мотоцикл. Снимает камеры. Она знает это, потому что он комментирует все, что делает. Сейчас он переставляет подшипники.

— Какие подшипники? — интересуется она.

— Нижние, — поясняет он. — Нижние задние.

Периодически он прерывается, чтобы промокнуть смазку тряпкой. Ей хочется взять у него тряпку и вытереть ему лицо. Но она этого не делает.

Она наблюдает за ним, находясь в выигрышном положении — занятый работой, он не видит ее.

Только глаза могут выдать ее истинные чувства. Глаза, да еще неуловимые, словно тени, жесты. Она знает, что пройдут минуты, дни или месяцы, проявится и воздействие происходящего сейчас. А торопить события ей не хочется.

Они легко согласились принять тот новый порядок вещей, в котором присутствует Уолтер, как будто мало что изменилось, как будто вообще не было всех этих минувших лет. И как спокойно теперь в этой новой реальности. Пусть даже потом придется очнуться и удивиться.

Начинается закат, воздух чист и свеж, и в нем ощущается легкий привкус соли, чего никогда не бывает в Нью-Мексико; она совершенно счастлива. Более того, она чувствует, что имеет на это право и ни за что не отказалась бы от этого.

— Никогда не курила марихуану? — спрашивает Майкл. Она не отвечает сразу. — Если бы курила, ты бы помнила.

— Нет, в наше время ею баловались только музыканты.

— Я музыкант.

— Ну, тогда все понятно.

— Дело в том, что мне очень нравится видеть тебя здесь, и я хочу, чтобы ты оставалась как можно дольше, но… Просто я целыми днями курю эту дрянь. Ну… я, ты же понимаешь?

— Я не собираюсь тебе что-либо запрещать.

— В самом деле? Ты не будешь сердиться?

Она глубоко вздыхает, прежде чем ответить.

— Сегодня мир совсем не тот, что был вчера. Сегодня многое возможно.

— Спасибо, — говорит он и скручивает папиросу. Прикуривает, глубоко затягивается, а потом протягивает ей, предлагая попробовать.

Она не отказывается.

— А ты без комплексов, — говорит он. — Мне это нравится в тебе.

— Спасибо. И как это курят?

— Просто вдыхаешь, а выдыхаешь, когда захочешь. Держи губы слегка приоткрытыми, так чтобы в рот попадало больше воздуха. Иначе будешь кашлять.

Она затягивается, у нее перехватывает дыхание, но она, хоть и с трудом, проглатывает дурманящий дым.

Она возвращает папиросу кашляя. Майкл предлагает воды. Нет, спасибо, с ней все в порядке. Она не прочь повторить, и он позволяет ей еще одну затяжку. Она старается браться за ту часть папиросы, которая не испачкана в машинном масле.

Когда в очередной раз она просит затянуться, он возражает.

— Подожди, когда придет кайф.

— Не поняла.

— Подожди несколько минут. Тебя должно зацепить.

Мэри Энн приваливается к стволу дерева и смотрит вверх на облака, виднеющиеся сквозь густую листву. Она позволяет себе расслабиться и отдается во власть наркотического дурмана.

Разливающееся по всему телу тепло приводит ее в состояние полного покоя, которое, хотя и вызвано действием наркотика, кажется вполне естественным, как будто мир всегда был таким совершенным, и лишь она этого не замечала.

Словно издалека до нее доносится его голос, разъясняющий, что некоторые, в первый раз пробующие наркотики, испытывают настоящий кайф, в то же время есть люди, которые вообще ничего не чувствуют.

Она склоняет голову и улыбается ему. Ей самой интересно, так ли она улыбалась раньше. Она не может вспомнить.

— У тебя — случай номер один, — говорит он.

— Майкл, сейчас я скажу тебе кое-что. Почему я вышла за него замуж.

— Ты не обязана это делать.

— Помолчи и выслушай меня. В течение нескольких месяцев все были очень внимательны ко мне. Мне говорили: «Мы понимаем, дорогая, ты пережила страшную утрату». Потом стали уговаривать, убеждать, что нужно устраивать свою жизнь. Я и сама это знала. Иначе с чего бы я вдруг захотела выйти замуж?

Она с интересом прислушивается к собственным словам. Они звучат естественно, кажутся взвешенными и справедливыми. И при этом скрывают сложность эмоций, как будто все эти годы прошли на удивление беззаботно. Так легко оказалось все объяснить. Поразительно.

— Они уговаривали меня снять это кольцо и убрать с глаз долой, иначе ни один парень не согласится встречаться со мной. Потом Эндрю вернулся с войны после ранения, и, когда мать Уолтера пригласила нас обоих в гости, мы проговорили о тебе всю ночь. С любым другим мужчиной это было бы невозможно. И кто бы еще позволил мне сорок лет носить на правой руке обручальное кольцо с камнем? Или держать портрет Уолтера на моем столе все эти годы?

Майкл сидит, расставив ноги, отбивая башмаками легкую дробь по земле.

— Ты никогда не рассказывала ему?

— О чем?

— Ты знаешь.

Он как-то странно произносит эти слова, весь напрягшись в ожидании ответа.

— Ты уверен? — Она сомневается в том, что понимает его.

— Он знает, что ты не была девственницей, когда выходила за него?

Она пытается осмыслить сказанное, но это непросто. Никогда раньше она не задумывалась над тем, что, казалось бы, уже похоронено временем. И никогда ей не приходило в голову, что Эндрю не известно об этом.

— Я полагала, что Уолтер сказал ему. Они все друг другу рассказывали.

— Тогда он не знает.

— О Боже. Я думала, он знает.

— Я не говорил ему.

Она пытается осмыслить сказанное в контексте последних событий, но в голове сплошной сумбур.

— O! — Она опять запрокидывает голову и смотрит наверх сквозь крону дерева. — Ты хочешь сегодня закончить с мотоциклом?

— Хорошо, если я закончу в этом месяце. Мне нужно перебирать всю заднюю часть.

— Жаль. Я никогда не каталась на мотоцикле.

— Хочешь прокатиться на мотоцикле — так и скажи. У меня их полно. Они выглядят неважно, но один из них наверняка на ходу.

* * *

Он находит для нее пару сапог и четыре пары носков, чтобы сапоги не спадали.

Она бы взглянула на себя в зеркало, но его у Майкла нет. Ей хочется увидеть, насколько она изменилась с восхода солнца. Она хочет собственными глазами увидеть новую Мэри Энн, которая, она это чувствует, должна ей понравиться.

Она забирается на видавший виды грязный мотоцикл, усаживаясь позади Майкла и как-то неловко обхватывая его за тонкую талию.

Он включает зажигание, и мотор оживает.

— Глушителя нет! — старается он перекричать взревевший мотоцикл. — Держись крепче, у этой машины крутой нрав.

Она прижимается к нему, и, взбрыкивая и подпрыгивая, мотоцикл срывается с места.

Рев мотора заглушает все остальные звуки от ветра слезятся глаза, а от прически остается одно название.

Заламывая крутые виражи, Майкл на большой скорости ведет мотоцикл вверх по склону холма.

Ей кажется, что она чувствует перепад температур, изменение плотности воздуха по мере их подъема. Сквозь сиденье она ощущает ритм вибрации, который меняется вместе с рельефом и скоростью движения.

— Ты в порядке? — кричит он.

— Мне нравится.

На вершине холма он останавливается, переключаясь на холостой ход.

Она смотрит вниз — на дома и сады, разглядывает соседние холмы. Тут и там ржавеют устаревшие автомобили и трактора, брошенные трейлеры, здесь же пасутся лошади и коровы.

— Отсюда, наверно, можно увидеть океан. Я так долго живу в Альбукерке. Там все так пресно.

— Ты всегда жила в Альбукерке?

— А ты разве не помнишь?

Поначалу он не находит, что ответить. Потом говорит: «Не подсказывай мне. Я немножко подумаю и обязательно вспомню». Он разворачивает мотоцикл и пускает его вниз.

— Ты жила где-то возле моря, верно?

Мотор вновь взрывается оглушительным ревом.

* * *

— Я хочу сфотографировать тебя, — говорит она, доставая из сумки фотоаппарат. Она выводит его на крыльцо, чтобы заснять на фоне дома.

— Может, мне хотя бы переодеться, привести себя в порядок?

— Нет, оставайся как есть.

Она хочет, чтобы на фото он выглядел таким, как сегодня, — в замасленной рубашке, потным и загорелым.

Как раз в тот момент, когда она жмет на кнопку, подъезжает Деннис. Тот самый компаньон, о котором она уже наслышана. Он нерешительно подходит к крыльцу, как будто ошибся адресом.

— Мэри Энн, познакомься, это мой приятель, Деннис. Деннис, Мэри Энн. Жена Эндрю.

— О, — произносит Деннис, — понимаю. — Но по его виду этого не скажешь.

— Эй, Деннис, сфотографируй-ка меня с. моей девушкой.

Она пытается возразить, но он быстренько обнимает ее за талию и прижимает к себе.

— Но я такая растрепанная…

— Дело поправимое. — Он достает из заднего кармана пластмассовую расческу и зачесывает ей волосы назад. — Так намного лучше. Теперь ты выглядишь как настоящая мотогонщица.

Деннис просит их улыбнуться. Но они уже и так улыбаются.