Вот уже сорок пять минут я метался по платформе. И кусал губы. И грыз ногти, чего почти никогда не делаю.

Мария не опаздывала, нет. Просто я прибежал почти на час раньше, чтобы Марии не пришлось ждать, если бы она тоже появилась раньше назначенного времени. И вообще — я не мог усидеть в квартире Делайлы. Уж слишком я был взвинчен.

Вот я и метался по платформе. Кусая губы.

Лично мне показалось — часов десять прошло, когда наконец… Я дошел до дальнего края платформы, повернулся и увидел ее. Марию. Она стояла под лестницей, у скамейки. У ее ног лежал большущий рюкзак цвета хаки. А на руках у нее был ребенок. Девочка. Постарше, чем младенец. Но младше, чем дети, которые уже гуляют с мамой за ручку.

Я сделал к ней шаг, другой. И перешел на бег.

Каждый шаг приближал меня к ней, и с каждым шагом я видел ее лицо все четче, и с каждым моим шагом в ее глазах все яснее проступала мольба. И страх.

А я, тупица, все еще ничего не соображал. Вы не поверите, но я правда гадал про себя: почему у нее на руках ребенок? Чей это ребенок? Куда девались родители и когда они заберут этого ребенка? На платформе-то, кроме нас, не было ни единого человека.

«Есть еще кое-что… — вдруг всплыли ее слова, — о чем я тебе не сказала».

И тогда я все понял.

А она увидела, что я понял, — и мольба в ее глазах исчезла. Остался один страх. Значит, что-то плохое отразилось на моем лице. Потрясение? Шок? Иначе не назовешь. Я думал, мы будем одни в целом мире. Только мы двое. И как же я ошибался.

Я уже был так близко, что мог бы что-нибудь и сказать. Но я молчал. Не знал, что сказать. А потом остановился в трех шагах от нее.

Я смотрел на Марию. Мария смотрела на меня.

Я посмотрел на ребенка. Девочка оторвала голову от плеча Марии и тоже посмотрела на меня.

На ней было малюсенькое платье. Сиреневое. А ножки голые. Я в жизни не видел ничего более крошечного и хрупкого, чем эти голые ножки. Волосы темные, как у мамы, но совсем не такие густые. Просто темный пушок. А глаза… Я даже не представлял, что бывают такие большие глаза. Одни глаза на лице. Громадные, карие, блестящие.

Фарфоровая кукла, а не ребенок. Кажется, тронь — и разобьется.

Причмокивая, девочка сосала большой палец.

Я услышал голос Марии:

— Тони, это Натали.

Натали отвернулась. Спрятала лицо где-то между шеей и плечом Марии. Палец, правда, изо рта не вынула.

— Дело не в тебе, — сказала Мария. — Она вообще застенчивая. Со всеми такая.

Натали спрятала лицо — и мы снова были только вдвоем. Я и Мария. Она погрустнела и сникла.

Я ведь до сих пор не произнес ни слова.

— Если ты передумал, Тони, я пойму. Честно. Без обид. Ты только скажи.

Я стоял как пень. Стоял и молчал. Слов не было. Не было даже мыслей. Момент черной пустоты. Хотя нет, на самом деле — нет. Это был момент гигантского смысла. Для будущего. А тогда — одна лишь черная пустота.

— Но лучше не надо. То есть… лучше бы ты не передумал, Тони.

У нее задрожала нижняя губа. Я понял, что Мария едва сдерживает слезы.

И это наконец выдернуло меня из ступора.

— А я и не передумал! Пойдем. Вперед!

Я подхватил ее рюкзак, мы сели в поезд и отправились к Делайле.

* * *

На мой стук Делайла распахнула дверь, буквально светясь от радости и гостеприимства. Я думал, при виде нежданного пополнения гостей лицо у нее вытянется так, что челюсть стукнется об пол. Ничего подобного! Наоборот, она прямо-таки расцвела.

— Так, так! И кто же это к нам пришел? — протянула она таким голосом, каким взрослые всегда разговаривают с детьми. Не вынимая палец изо рта, Натали ловко ткнулась лицом в шею Марии. — Рада познакомиться с такой прелестной леди. А ты, конечно, Мария. Ну же, ну же, входите! Проголодались, наверное?

Мы переступили порог — в квартиру Делайлы и в новую жизнь. Если Делайла и удивилась — хоть самую капельку, — то ничем себя не выдала.

— Большое спасибо, я поужинала, — ответила Мария.

Она села на диванчик. На самый краешек пристроилась, явно волнуясь. Натали она усадила рядом — та по-прежнему сосала палец и изумленно таращила глаза. С минуту девочка рассматривала комнату, а потом приклеилась взглядом к Делайле.

Я молчал.

— А как насчет юной леди? Она поест что-нибудь?

— Нет-нет, — Мария покачала головой, — Натали не будет есть в незнакомом месте. Она страшно не любит перемены. Хотя ее и дома трудно накормить. Она даже не разговаривает, если рядом незнакомые люди. Боится. Так что вы не обижайтесь, если она вас испугается.

— Ну, это мы еще посмотрим. Я вот сейчас кое-что приготовлю, от чего ни одна леди не откажется.

И Делайла принялась суетиться на кухне. Открывала шкафчики, что-то оттуда доставала, гремела сковородками, то и дело хлопала дверцей холодильника.

— Только, пожалуйста, не обижайтесь, если она не станет есть, — предупредила Мария.

Делайла приковыляла в гостиную, остановилась перед диванчиком и заговорила с Натали. Как ни странно, девочка не отвернулась и не ткнулась носом в шею Марии.

— А если я приготовлю что-то ну прямо с ума сойти какое вкусненькое? Надеюсь, наша красавица не откажется попробовать кусочек? — Она подмигнула Натали. Та не сводила с нее глаз. — Ляльки меня обычно любят, — добавила Делайла.

Натали вынула палец изо рта — в первый раз с той минуты, как я ее увидел.

— Я не ляля! — сказала она, глядя прямо в круглое улыбающееся лицо Делайлы.

— Ух ты! — воскликнула Мария. — Такого еще не бывало!

Делайла подхватила Натали с диванчика. Я съежился, ожидая криков и воплей «мама!». И что вы думаете? Девочка без единого звука сунула палец в рот и поехала на бедре Делайлы в кухню.

— Конечно, я ошиблась. Ты права, ты совсем не ляля, а очень даже большая девочка. И тебе уже целых… сколько? Три года?

Натали замотала головой. И чмокнула пальцем.

— Будет три в октябре, — сказала Мария.

— Ну? А я что говорила? Совсем уже большая девочка, а вовсе даже не ляля. Ты простишь меня за то, что я назвала тебя лялей? Это громадная ошибка с моей стороны. Даже не знаю — простишь или нет?

Кажется, Натали кивнула, но не уверен — я почти ее не видел за спиной Делайлы.

— Ну-ка, ты только взгляни одним глазком на то, что у меня тут готовится, — сразу поймешь, что голод не тетка. Вот погоди, сама увидишь.

Я тоже присел — на краешек кресла Делайлы. Посмотрел на Марию. Она поймала мой взгляд и улыбнулась — еле-еле, почти незаметно, но все-таки улыбнулась. И я ответил ей улыбкой. Это был первый по-настоящему «наш» момент за все долгие дни, когда я думал, что потерял ее. Наш первый шанс остаться наедине и сказать друг другу «здравствуй». Глазами. Внутри у меня потеплело. Не горячо стало, а тепло и приятно. Ее улыбка все изменила.

— Ох, сынок, я ж забыла! — крикнула из кухни Делайла. — Бабушка Энни оставила для тебя сообщение на автоответчике. Все объяснила — куда идти и что делать, чтобы получить деньги.

Вот и закончился этот наш момент.

Я прослушал сообщение и сказал:

— Пожалуй, сейчас и получу, чтобы мы завтра утром могли уехать.

Мы могли уехать… Я вспомнил, что нас теперь трое. Хорошо, если двухлетнему ребенку билет не нужен. А если нужен, то сколько он стоит — хватит ли ста с чем-то долларов, оставшихся от наших билетов? И даже если хватит, то как нам без денег провести в дороге три или четыре дня? Что мы будем есть?

Вопросы так и роились в голове, но я промолчал и побежал в круглосуточный офис «Вестерн Юнион» за бабушкиными деньгами.

* * *

Мария унесла дочку в ванную, чтобы выкупать перед сном, и мы с Делайлой остались наедине.

— Славная девочка.

— Которая?

— Вообще-то я о Марии. Но они обе славные. Послушай-ка, сынок, я не хотела говорить при Марии… Пока ты бегал за деньгами, я позвонила и узнала насчет билетов. За ребенка придется доплатить сто девять долларов. У вас остается всего тридцать пять баксов на еду. Маловато для троих.

— Придется потерпеть, — сказал я.

— Не так это просто, с малышкой. Я дам тебе еще пятьдесят.

— Нет. Ни за что! Большое спасибо, Делайла, но вы и так столько для нас сделали.

— Сынок, я без них обойдусь.

— Нет. Я не могу взять у вас деньги, Делайла. Это неправильно.

— А как насчет в долг?

— Пожалуйста, Делайла, не надо! Я буду чувствовать себя виноватым.

— Ладно. А что, если я на первый день упакую вам сэндвичи и добавлю что-нибудь такое, что не портится, — орешки, сухофрукты, крекеры? Идет?

— М-м-м… — Ох, как мне было стыдно. Я ведь, можно сказать, и так сидел у нее на шее. — Это было бы… здорово.

— По рукам. — Она поднялась и поковыляла на кухню.

Я пошел следом.

— Спасибо вам.

— Пустяки, сынок.

— Знаете, вышло не совсем так, как я себе представлял.

— А в жизни чаще всего так и бывает. Знаешь поговорку: «Хочешь насмешить Господа — поделись с ним своими планами»? Мария с тобой. Вы уезжаете. Это главное, верно?

— Да, конечно. Просто у меня такое чувство… Уж слишком большая ответственность.

— Мария растила эту девочку и справлялась. Справится и теперь. И о себе, похоже, способна позаботиться. Она сильная духом, твоя Мария. Так что не терзайся переживаниями, сынок, а просто иди вперед, шаг за шагом.

— Если б еще этот ребенок меня не боялся…

— Она всех боится, так что не бери в голову.

Я молчал, глядя, как Делайла намазывает ореховое масло на шесть ломтей белого хлеба. Аккуратно и ловко. Три взмаха ножом — и толстый ровный слой готов.

— А вас не боится.

— Это потому, что я ее не боюсь. Уловил, сынок?

В кухню зашла Мария — спросить, можно ли постелить одно из полотенец Делайлы поверх клеенки, которую она захватила с собой, потому что Натали еще, бывает, писается по ночам.

Так и закончился мой первый урок отцовства. С этого момента все проблемы предстояло решать самому.