В первый раз этот вопрос прозвучал, когда я купала Натали в ванной Делайлы, замечательной знакомой Тони.

Натали почти не говорит. В смысле, она только начинает говорить. И когда она ответила Делайле про то, что «она не ляля», я чуть с дивана не свалилась. Столько слов от нее и за месяц не услышишь.

Так что уж чего-чего, а вопросов я от нее никак не ждала.

Я мыла ей голову — специальным детским шампунем. У знакомой Тони оказался настоящий детский шампунь, представляете? Дома-то мне приходилось следить, чтобы пена в глаза не попала, потому что Карл не разрешал покупать шампунь для детей, считал, что это идиотизм — покупать разные шампуни. Чересчур накладно. А здесь, в доме, где и малышей-то нет, нашелся детский шампунь. Честное слово, я будто попала в сказку, где все, чего пожелаешь, тут же падает тебе в руки. И мне страшно хотелось, чтоб так было и дальше. Пусть бы сказка продолжалась, раз я нашла в себе смелость и все-таки сбежала.

Я мыла Натали и разглядывала ее тоненькие ручки-ножки, выпирающие ребра. Уж очень она худенькая. Слишком худенькая. Нет, она у меня не больная, ничего такого. Я точно знаю, я носила ее в больницу.

Доктор сказал, что с ней все в порядке, а я спросила: «Тогда почему она такая худая?» Он ответил — мол, «слабая конституция» или что-то вроде того. Я все допытывалась, чтобы объяснил, но поняла только, что со здоровьем у Натали проблем нет. «Просто она такая». Смешно. Врачи вообще смешные. И ученые тоже. Непременно им надо придумать названия тому, что не могут объяснить, а иначе им ночью не спится.

Мне иногда кажется, что моя девочка пытается исчезнуть. Вроде как вычеркнуть себя из этого мира.

Может, там, куда мы едем, она станет лучше кушать? Может, мы обе будем больше кушать?

Размечтавшись, я и Натали начала рассказывать, как будет хорошо там, куда мы едем. Сочиняла на ходу, конечно, — откуда мне-то знать? Но я главное говорила: что никаких скандалов больше не будет, что мы сможем делать все, что захотим, когда захотим.

Я не сказала, что и бить меня тоже там не будут, — чтобы не огорчать Натали, если она что-то запомнила.

Тут-то она и задала вопрос, которого я не ожидала:

— Иде Си Дей?

Я так удивилась! Целую минуту соображала, что ей ответить.

— Он дома, солнышко. С папой. Си Джей будет с папой. А мы с тобой уедем туда, где нам будет хорошо.

Я смыла остатки шампуня. У нее замечательные волосики. Не очень густые, конечно, зато такие мягкие, такие блестящие. Целый день бы их гладила…

— Иде Си Дей?

— Дома, солнышко.

— Иде Си Дей?

Только на третий раз я наконец сообразила, о чем вопрос. Натали ведь совсем мало слов знает, и, когда хочет о чем-то спросить, нужно обходиться этими немногими словами.

Я поняла, что Натали твердит свое «Где Си Джей?», потому что не может спросить: «Почему Си Джея нет с нами?»

В душе я очень рассчитывала, что мне не придется ничего никому объяснять про Си Джея. Ведь там, куда мы едем, нас совершенно не знают.

— Он с нами не поедет, солнышко.

— Иде Си Дей?

Перевод: Это еще почему?

Если б я могла попросить Натали не говорить этого при Тони! Но я не могла. Карл именно так и сделал бы. Карл как раз из тех, кто запросто учит людей, что им позволено говорить, а о чем надо молчать. А я совсем не хочу превратиться в Карла.

Оставалось только одно — скрестить пальцы и надеяться, что Натали высказалась и теперь выбросит этот вопрос из головы.

Она-то, может, и выбросит, а я?.. Ощущение сказки сразу растаяло.

Я здорово умею притворяться. Вернее, закрывать глаза даже на самые важные проблемы. Пока кто-нибудь мне не напомнит, что проблема никуда не исчезла. Для меня, наверное, слишком важно, что обо мне думают другие. Один доктор сказал, что я «смотрю на себя глазами окружающих людей». Это было сразу после смерти мамы.

Я думала, что речь только о взрослых «окружающих людях». Ничего подобного. Оказывается, даже двухлетний ребенок одним-единственным вопросом может вызвать во мне гигантское чувство вины.

— Давай поговорим о чем-нибудь веселом и смешном, солнышко.

Говорить пришлось мне. Натали и рта не открыла.