Звонок раздался в семь утра: ничего хорошего это не предвещало. Его подружка, Салли, со стоном перевернулась на другой бок и обернула голову подушкой, закрыв уши.

Даже сквозь туман сна Крис сразу же узнал голос. Роджер Миган, приятель своего рода. Полицейский. Коп. Вряд ли друг. Вообще-то Крис был о копах невысокого мнения. Ему попадались некоторые, с кем он отлично ладил (Роджер, например), но его приводило в уныние то, что честными, идеалистами, непресыщенными среди копов оказывались исключительно новобранцы. Ему в голову не приходило винить их за то, что становились ожесточенными: не в том мире живем. Сам от ожесточенности отбивался. Может, если у него получалось отбиться, то и у них получалось.

— Извини, Крис. Забыл, что ты любишь поспать.

Что Крис любил, не имело к этому никакого отношения: он редко добирался до постели раньше трех часов.

— Что стряслось?

— Уверенности, честно говоря, нет. Не знаю. Может, пустышка. Может, целая история. Не знаю. Звучит, полагаю, глупо. Вырвал тебя из сладкого сна, а потом говорю, что, может, пустышка. Только, если это что-то, то что-то большое. По-настоящему большое. Просто подумал, наверное, было бы здорово, если б ты это первым услышал. То есть, штука-то известная, но… есть в ней один маленький нюанс. Если можно нарушить сложившийся порядок… если есть какой-то порядок… о, черт! Кажется, я бессмыслицу несу, так?

— Какого черта, Роджер, ни боже мой, успокойся. Дай мне мои мозговые клеточки обратно в шеренгу выстроить. По факту за раз. — А были ли факты-то? Он пока ни об одном не услышал.

— Тебе известно, что убийства среди банд здорово сократились в последнее время?

— Слышал. Только это просто счастливая случайность, верно? Чем еще, говорю, это могло бы быть?

— Крис, я не знаю. Мыслю так, что тут есть дело для того, кто силен в журналистских расследованиях.

— Так тебе нужно имя того, кто силен?

— Заткнись. Ты хорош, ты силен. Сам это знаешь. Слушай. Два месяца назад отмечено восьмидесятипроцентое падение числа разборок со стрельбой.

— Упали до восьмидесяти процентов?

— Нет. На восемьдесят процентов.

— Не знал, что так намного.

— Ну так, всем не хочется особо-то распространяться про это. Вроде как, все равно ж знаешь, что это не протянется долго. Все ведут себя так, словно это чудо или еще что. Мы молчим всерьез, словно считаем, что мы… не знаю, спугнем это, что ли. С другой стороны, в прошлом месяце всего одна бандитская разборка с убийством во всех пяти городских округах. Одна, Крис! Ты понимаешь, что это из ряда вон? То есть, на хорошие выходные у нас бывало по две дюжины. То есть, не хорошие выходные, а… ты ж понимаешь.

— А в этом месяце?

— Все до сих пор живы. Настолько нам известно.

Крис почувствовал, как его мозг ввергается в мудреное напряжение, которое он связывал с созерцательной бесконечностью. Как-то трудно сообразить, как что происходит. Почему что-то происходит. Но почему чего-то не происходит? Все равно, что сочинять заметку о возвращении ветра на круги своя. Ему что делать, брать интервью у людей на углу какой-нибудь улочки в Южном Бронксе? Простите, мэм, что вы думаете о том, почему в прошлом месяце вас не подстрелила шальная пуля?

— Думаешь, за этим что-то кроется?

— Милый, на все есть причина.

— Желаешь поставить на это свое следующее жалованье?

— В этом мире, Крис, нет ничего случайного.

Журналист только что не издевался, но спохватился. Вообразите, как это — взять сторону пресыщенности в споре с копом.

— Роджер. Скажи, Бога ради, с чего, по-твоему, мне следует начать, имея дело с чем-то подобным?

— Начни с парня по имени Митчелл Скоггинс. Он что-то о чем-то знает. Мы взяли его за нелегальное владение оружием. Направился свести счеты с каким-то соперником-отморозком, но — никто не пострадал. Митчелл заявил, что это дело чести. Но — какой чести? Чьей чести? С каких это пор делом чести стало пойти на своего врага с пистолетом, а потом не убить его? Какой-то новый бандитский закон получается, что ли? Только мне он ничего про это не сказал. Я ж «ихняя власть», ты понимаешь? Ему со мной говорить западло.

— Где сейчас Митчелл?

— Получил тридцать суток, сидит в окружной.

Интервью Криса Чандлера 1993 года, из книги «По следам Движения»

МИТЧЕЛЛ: Придумка эта не нью-йоркская. То есть, теперь-то наша. Но началось не тут. Началось в Л-А. То-есть, как я слышал. То есть, слух по улице гулял. Так рассказывают.

КРИС: Я слышал, что вам об этом известно все. Я слышал, что все это дело с вас и началось.

МИТЧЕЛЛ: И близко не попало. Приличная подача, чел. Думаете, мол, есть у меня свое «я», а? Я вам рассказываю, какой слух ходит. Малого звали Сидни Г. Во всем этом его заслуга. Я вам так скажу: он и есть тот малый, кто все придумал. Сам я с ним не встречался. Черт, Сидни вам всякого дерьма наговорит. Вот такой слух по улице ходит. А другие говорят — нет. Мол, Сидни Г., может, и начал это в Л-А, но придумка не его. Взял да и подобрал где-то. И сюда привез.

КРИС: Что? Что сюда-то привез?

МИТЧЕЛЛ: Движение.

КРИС: Все это часть какого-то движения?

МИТЧЕЛЛ: Оно ж перемещается, разве нет?

КРИС: Расскажите мне о нем.

МИТЧЕЛЛ: Не знаю. Не вижу я, как бы вы одним из нас оказались. То есть, кто вы такой, черт возьми? Знаете, когда я вам расскажу? Если вы поперек меня пойдете. Тогда я вас достану. Но не пришью, не прикончу, если только к тому времени за меня не все будет отплачено. Другим, то есть. Тогда я скажу: я пришел убить тебя, но, чел, тебе удача выпала. Вот тогда я вам расскажу. Оно будет, вроде как частью моей работы.

КРИС: Что вы имеете в виду, говоря «другим»? Вы говорили про что-то, что будет полностью отплачено, а потом перескочили на «других».

МИТЧЕЛЛ: Вам надо с Сидни Г. повидаться. Он любит трепаться.

КРИС: Знаете, где мне его найти?

МИТЧЕЛЛ: Едрена-мать, нет. Сам я этого мужика никогда и не видел.

* * *

Он позвонил напрямую на Западное побережье (после пяти по нью-йоркскому времени, чтобы сэкономить немного, поскольку все равно, наверное, толку не будет).

— Центр Паркера.

— Следователя Харриса, пожалуйста.

— Секундочку.

Телефонистка переключила его на молчащее ожидание. Несколько минут он сидел, дергая, покачивая ногой. Такая пустая трата времени! Потом на линии что-то прозвонило.

— Харрис.

— Харрис. Это Крис Чандлер.

— Рад, дружище. Чем могу тебе помочь? Тут какой-то зоопарк. Говорить надо быстро.

— Подумал, не напроситься ли мне на любезность.

— Если это законно и не требует исполнения сию же секунду.

— Нет, когда угодно. Завтра. В понедельник. Когда угодно. Подумал, ты мог бы порыться в своем компьютере. Попробуй найти для меня отморозка по имени Сидни Г.

— Фамилия?

— Не располагаю. Понимаю, что от этого не легче.

— Что тебе на него надо?

— Что угодно, способное подыскать мне, где он находится. Вроде есть у него инспектор по надзору, скажем. Тогда я буду знать, как с ним связаться.

— Это займет у меня несколько дней.

— Сколько угодно.

— Этих Сидни Г. десятки.

— Просто я, думается, должен выявить их всех. Просто пришли мне список.

— Жизнь твоя, дорогой. Дай мне три рабочих дня.

* * *

Харрис прислал ему список два дня спустя: Сидни Гринэуэй, Сидни Герард, Сидни Гарсия, Сидни Гильом, Сидни Гацман, Сидни Гуэрра, Сидни Гальелья, Сидни Гаррис, Сидни Гант, Сидни Гонзалес. Все входят в банды. Трое отпущены условно-досрочно под надзор. У пяти известны только прошлые адреса. Двое в настоящее время отбывают заключение.

Крису понадобилось два месяца, чтобы отыскать следы их всех. Он полагал, что это помогало ему ощущать себя живым. Салли заявила, что он совсем помешался, и ушла (возможно, на время, может быть, навсегда). В зависимости от того, когда он в чувство придет. Ему так и не удалось отыскать Сидни Герарда. Остальные девять Сидни понятия не имели, какого черта он им плетет.

За это время он потерял два заказа на статьи и восемь фунтов веса. Он снова стал пить, хотя и не так запойно, как поначалу. Он места себе не находил, думая, что все время знал, что это Сидни Герард, потому как всегда это оказывался тот, кого никак не сыскать.

«Разыскиваю человека по имени Сидни Г. Инициатора Движения. Хочу сделать его знаменитым. Никаких личных вопросов. Или кого угодно другого, располающего сведениями о Сидни Г. или Движении. Что-то вроде „Оплачено дальше“ или „Заплати другому“.

Обращаться к К. Чандлеру на п/я, указанный ниже. Вознаграждение наличными за точные сведения».

Он разместил объявление в «Л-А таймс» для публикации в течение месяца, потом сообразил, что выбросил деньги на ветер. Лос-анджелесские бандиты «Таймс» не читают. А у него нет денег, чтоб тратить их попусту, потому как он слишком долго не занимался никаким стоящим делом.

Крис наведался к брату и занял еще тысячу, которая была дана взаймы безотказно и безобидно. Он и прежде так делал и всегда оказывался заемщиком надежным.

Потом он поместил то же объявление в «Вэлли ньюс» и «Л-А уикли».

Завел себе почтовый ящик и принялся работать над другой статьей. Каждый день проверял почтовый ящик. Каждый день тот был пуст. Не было даже сумасбродных писем от самозванцев, жаждавших наградной наличности. Откуда еще он достал бы денег, если б ничего не выгорело?

Уважаемый К.Чандлер!

Человек, кого я знаю, увидел ваше объявление в «Уикли» и показал его мне. Сидни Г. ни фига не придумал. За всю свою жизнь. Он бросил меня с двумя незаконнорожденными детьми. И ему плевать. Такой засранец! Об этой штуке он узнал от человека, которого встретил в Атаскадеро. Он там прятался, когда здорово припекло. Только век не попрячешься.

Последнее, что я слышала, это что этот жалкий засранец в тюрьму попал. Не знаю и знать не хочу, в какую. Только зовут его совсем не Сидни и не Г., это он себя сам так обзывает. Его имя Роналд Поллак-младший. Неудивительно, что вы не можете его найти. Надеюсь, вы доставите ему еще больше неприятностей. Надеюсь, это подстава. Потому и пишу. Не ради денег. Но деньги мне дозарезу нужны, с двумя-то ребятишками. Если захотите, пришлите сколько-нибудь.

Искренне ваша, Стелла Браун

Интервью Криса Чандлера 1993 года в Соледадской тюрьме, из книги «По следам Движения»

КРИС: Вы могли бы стать знаменитым человеком. Прямо здесь, в тюрьме.

СИДНИ: Посмотрим, сколько вам известно. В этой тюрьме я уже знаменитость. Легенда.

КРИС: Я имел в виду: известным на весь мир. Могло бы помочь в вашем положении.

СИДНИ: Каким образом?

КРИС: Понимаете, обращаетесь вы в комиссию по условно-досрочному, а там выясняется, что вы оказали громадную услугу обществу.

СИДНИ: Мне до девяносто седьмого года в комиссию и обращаться нечего.

КРИС: Это тоже могло бы измениться.

СИДНИ: Что я должен сделать?

КРИС: Рассказать мне, как зародилось это Движение.

СИДНИ: Я ж уже сказал. Зародилось у меня в голове.

КРИС: Вы, должно быть, настоящий умница.

СИДНИ: Я такой.

КРИС: Как вы додумались до чего-то настолько большого?

СИДНИ: Как-то вроде нашло на меня. Просто увидел, как все вокруг происходит. И подумал: «Кто-то должен что-то по-другому сварганить. Сменить этот бардак». Тогда я это и придумал.

КРИС: Здорово. Поразительно. Вы даже не видели ничего похожего, ни о чем таком не слышали? Знаете, что могло заронить идею в вашу голову?

СИДНИ: В мою голову никто идей не зароняет, только я. Так как вы намерены сделать меня знаменитым? То есть еще больше, чем я уже знаменит?

КРИС: Ну что, я пишу очерки в газеты и журналы. Мне надо будет получить разрешение на видеосъемку здесь. Придется походить по инстанциям. Потом, когда мы вместе создадим продукт, я смогу предоставить его в «Обзор новостей за неделю». Там берут почти все, что я делаю.

СИДНИ: Думаете, козлы, что тут правят, пойдут на это?

КРИС: Когда они узнают, что рядом с ними, среди них, есть звезда.

СИДНИ: Может, губернатор меня помилует? Когда увидит это.

КРИС: Вам, в общем-то, смертная казнь не грозит, Сидни. Я бы на помилование не рассчитывал. Может быть, условно-досрочное пораньше.

СИДНИ: Ну, да. Что ж. Сделай для меня, что сможешь, белый парень. Ты, я уверен, сам видишь, что это место не по мне. Большие услуги я мог бы оказывать там, на свободе. Тамошний мир нуждается во мне.

КРИС: Точно. Абсолютно, Сидни. Это я понимаю.

Крис вернулся к себе в нью-йоркскую квартиру около семи утра. И сразу позвонил своему приятелю копу, Роджеру Мигану, разбудил его. По справедливости.

— Ты мне здорово помог, дружище. С меня причитается. По-моему, из этого выйдет что-то большое. Не знаю, почему, но я так думаю. Нет, даже не думаю. Я знаю это. Попросту откуда-то знаю. Может, пока это не велико, но — будет. И к тому времени это будет моя история. До дна ее я пока не добрался. Но доберусь.

— Кто говорит, черт побери?

— Это Крис. Я разбудил тебя? — Сам до чертиков точно знал: разбудил.

— Крис, что за чертовщину ты мелешь?

— Это ж история, в какую ты меня втянул.

— Ты до дна раскопал?

— Я же тебе сказал: пока нет. Но раскопаю. Выследил по ходу этого мелкого разбойника, именующего себя Сидни Г. Говорит, что это он все придумал. Полное дерьмо, разумеется.

— Что все придумал?

— Движение.

— Все это часть какого-то движения?

— Оно же перемещается, разве не так?

Роджер застонал.

— Не знаю я, какого черта оно делает, Крис. Я еще даже кофе утром не пил. Не хочешь одолжить мне чуток твоей энергии?

«Жаль, что не могу», — подумал Крис. Разговаривая, он стянул с ног туфли, налил себе выпить, прижимая телефонную трубку подбородком к плечу.

— Дело обстоит так, дружище. Насколько я могу рассказать. Кто-то вбил им в головы передавать эту штуку по цепочке. Вроде схемы пирамиды, только она никогда не возвращается к тем, кто ее затеял. Люди просто делают и делают поразительно приятные вещи людям, и оно движется и движется дальше. Никогда не возвращается обратно.

— Так в чем навар-то?

— Похоже, его нет. Поэтому-то меня это так и захватило, Роджер. Понимаешь, добраться до чего-то офигенно трудно, потому как, очевидно, нет никаких имен. Люди сами по себе спасают чьи-то жизни, рискуют своими, раздают деньги — и при этом большинство из них даже не знают, кто им помог. Никаких отчетов, никаких записей.

Об этом Крис больше узнал, побывав у Стеллы, чем из беседы с Сидни Г. Сидни о подробностях говорил скупо. Стелла, глянув на пять сотенных в его руке, забила фонтаном.

— Странно это, Крис. Странно.

— Чертовски верно: странно. Потому-то я и обожаю эту идею.

— Но, Крис. Я хочу сказать… если кто-то спас тебе жизнь, разве ты не выяснишь, как зовут спасителей? С тем чтобы можно было расплатиться с ними? Знаешь: что ходит по кругу, то и приходит по кругу?

— Так в том-то все и дело! Ты никогда не расплачиваешься. Всегда «платишь добром дальше». Вроде как: что ходит кругами, то несется еще быстрее.

— В этом никакого смысла.

— Почему это?

— Какая от того радость тому, кто все затеял?

— Так радость — это мир, в котором приходится жить. Верно?

Долгое молчание на линии.

— Значит, этот отморозок настоящий альтруист?

— Нет. Ни черта. Я ж тебе сказал. Он полное дерьмо.

— Тогда кто это начал?

— Я не знаю. Но намерен выяснить. Собираюсь забабахать пышную рекламу этому наглецу. В «Обзор новостей за неделю». Сделаю из него полного героя. Затем заведу какой-нибудь телефонный номер с восемьсот, или почтовый ящик, или еще что-то для тех, у кого сведений побольше. Эта штука должна была бы уже затронуть жизни многих.

— Крис, если этот отморозок полное дерьмо, то зачем ты хочешь сделать из него героя?

— Затем, что он врун, Роджер. И есть кто-то, знающий об этом. Кто-то где-то, кто, возможно, оскорбится, когда учует запашок, исходящий от этого бахвальства. И, возможно, захочет расставить все по местам.

— Звучит, как самому поставить точку на своей карьере. Ты выставишь себя дураком.

— Всякий может попасть впросак, Роджер. Моя карьера переживет это.

— Крис, это выстрел с дальним прицелом.

— Жизнь, она тоже с дальним прицелом, Роджер.

Крис положил трубку. Получится! Должно получиться.

Из дневника Тревора

Такое чувство, что есть что-то нехорошее в том, что не любишь собственного отца. Я типа должен стыдиться этого. Только это правда, и я не знаю, что мне с этим поделать.

Вчера сказал об этом маме. Что он мне просто не нравится. Думал, может, легче станет, если я это вслух выскажу.

Думал, она закричит на меня, ударит или прогонит в мою комнату.

А у нее вместо этого вид вдруг стал такой, будто тяжесть она непомерную несла.