Мать моей подруги, Марта, с юности была пламенной коммунисткой. Вернувшись после большого съезда КПГ в Дуйсбурге, она рассказывала, как оркестр дудочников, составленный из рабочих, исполнял «Венсеремос!», и что там была палатка баварских коммунистов с лозунгом «Мировая кружка лучше мировой войны», и что можно было купить за две марки эдельвейс, чтобы поддержать борьбу баварских коммунистов за свободу Никарагуа. Я изумилась тому, что есть баварские коммунисты. У нас в Баден-Бадене тоже когда-то была парочка коммунистов.

Когда берлинская стена пала, и Эрик Хонекер с его замшелой Марго удрали в Чили, Марта поехала туда его навещать. У нее был с собой грушевый шнапс из Вибельскирхе. Внутрь ее не пустили, но она встала под стеной усадьбы, где Хонекер жил, и выкрикивала: «Эрик, шнапс из Вибельскирхе!»

В конце концов, выпила его с сочувствующим чилийским товарищем сама.

Когда у меня нашли рак, Марта, бывшая в тот момент в отъезде, писала мне: «Милая Эльке, я тебе так сочувствую, но все могло бы быть лучше, если бы миллионы делили по справедливости».

То есть таким образом мой рак тоже подлежал марксистско-коммунистическому обобществлению. Это меня каким-то образом утешило. Да, мир несправедлив.

Так выпьем же грушевого шнапса!

А Эрик Хонекер — великий сын Вибельскирхе.