Дождь уже перестал, мокрые тротуары снова заполнились людьми. Казалось, они бродят в надежде найти что-нибудь смытое дождем с небес. Детективы прошли пару кварталов к своему маленькому черному, повидавшему виды седану с форсированным двигателем. Дождь неплохо его умыл.
— Зря ты так разгорячился, Эд, — сказал Могильщик. — Еще секунда, и ты бы ее укокошил.
Гробовщик отнял платок от носа и обнаружил, что кровь больше не идет. Он молча сел в машину. Он был огорчен тем, что мог вовлечь Могильщика в неприятности. За себя он не волновался.
Могильщик понимал, что творится на душе у Эда. С тех пор как подонок плеснул Гробовщику в лицо кислотой, тот начисто утратил снисхождение к уголовникам. Он вспыхивал как порох и в такие моменты бывал просто опасен. «Но черт возьми, — мрачно думал Могильщик, — а что тут может быть еще? Эти цветные уголовники начинают уважать цветного полицейского, только когда дашь им по башке дубинкой или всадишь в них пулю-другую. Впрочем, рано или поздно Эд доиграется…» Грузовики стояли все там же, теперь под охраной полицейских в форме и окруженные обычной в таких случаях мрачной толпой, но детективы проехали дальше, к трупу. У тела псевдодетектива они обнаружили сержанта Уайли из отдела по расследованию убийств. Он говорил с сержантом из участка, вид у него был усталый, это был невозмутимый седовласый человек в темном летнем костюме. Выглядел он словно профессор.
— Все уже закончено, — сказал он им. — Ждем машину в морг. Знаете этого? — показал он на труп.
Гробовщик и Могильщик пригляделись. Могильщик сказал:
— Не из наших краев, верно, Эд?
Тот кивнул.
Сержант Уайли коротко изложил суть дела. Удостоверения личности нет. Лишь фальшивые корочки сотрудника прокуратуры, а также фальшивый полицейский жетон. Еще недавно это был здоровенный верзила, но теперь на мокром уличном асфальте он казался очень маленьким — и очень мертвым.
Они подошли к другому трупу, осмотрели его и молча переглянулись.
— Сбит мясным фургоном, — пояснил Уайли. — О чем-то вам говорит?
— Нет. Это вор-карманник. Похоже, случайно попал под колеса. Настоящее имя Лет Гибсон, но местные зовут его Летун. Чаще всего работал с партнером. Надо его отыскать. Вдруг наведет на след.
— Найдите, — попросил Уайли. — И если чего узнаете, сообщите.
— Надо посмотреть машины.
— Давайте. Здесь больше смотреть нечего. Мы уже взяли показания у водителя грузовика, который врезался в броневик, и отпустили его. Он только рассказал нам, что собой представляли те трое, что были в машине.
— Еще свидетели есть? — спросил Могильщик.
— Вы же знаете этот народ, Джонс. Все разом ослепли.
— Что можно ждать от людей, к которым относятся как к невидимкам! — грубо вставил Гробовщик.
Уайли не отреагировал на эту реплику и заметил:
— Кстати, у этих колымаг форсированные двигатели. У броневика мотор от «кадиллака», а у мясного фургона — от «Крайслера-триста». Я записал их номера и разослал дальше. Об этом можете не беспокоиться.
Сержант Уайли остался ждать труповозку, а детективы подошли к разбитым машинам. Кузов бронемашины был посажен на раму «кадиллака» выпуска 1957 года, но это ничего не объясняло. Мясной фургон имел двигатель от «крайслера», и его можно было постараться вычислить. Они переписали номера машин и двигателей в слабой надежде, что найдется гараж-мастерская, где обслуживались эти машины, хотя, конечно, особо полагаться на это не приходилось.
Толпа зевак стала понемногу редеть. Полицейские, охранявшие разбитые машины до появления тягачей, выглядели усталыми и скучающими. Дождь не ослабил жару, а лишь увеличил духоту. Детективы чувствовали, как с них градом катит пот.
Время шло, и им не терпелось поскорее сесть на хвост Дику, но нельзя было упускать мелочей и здесь, и потому они тщательно осмотрели машины снаружи и изнутри с карманными фонариками.
На борту мясного фургона смутно различалась надпись: «Бр. Фрей. Мясопродукты высшего качества. Зап. 116-я улица, 173», но детективы знали, что по этому адресу такой фирмы нет. Затем фонарик словно высветил глубины сознания Гробовщика, ибо тот воскликнул:
— Гляди!
Не успев глянуть, Могильщик уже понял по интонации: Эд увидел что-то важное.
— Хлопок! — воскликнул он. Детективы стояли, глядели друг на друга и безмолвно обменивались мыслями.
За болт на внутренней стороне борта зацепилось несколько волокон хлопка. Детективы залезли в кузов и подвергли его доскональному осмотру.
— Хлопок-сырец, — сказал Могильщик. — Давно я такого не видел.
— Да ладно тебе! Ты вообще никогда не видел хлопка. Ты же родился и вырос в Нью-Йорке.
— Я видел в школе, — усмехнулся тот. — Когда мы изучали сельхозпродукцию Америки.
— Зачем хлопок фирме, поставляющей мясо?
— Судя по мотору, они очень боялись, что у них испортится мясо, пока они его доставят в магазин. Только что это, интересно, за мясо?
— Хлопок! — размышлял вслух Гробовщик. — Шайка белых бандитов — и хлопок. И то и другое в Гарлеме…
— Пусть с этим разбираются криминалисты, — сказал Могильщик, спрыгивая на мостовую. — Ясно одно: я не собираюсь бегать ночь напролет в поисках мешка с хлопком — или того, кто его собрал.
— Пошли к приятелю Летуна, — сказал Гробовщик.
Гробовщик и Могильщик были реалисты. Они прекрасно понимали, что у них нет второго зрения и слуха. Поэтому они широко пользовались услугами стукачей, среди которых были и уголовники, и честные налогоплательщики. Они так ловко работали со своими «источниками», что ни один стукач не знал о существовании другого и лишь немногие были известны миру именно в этом качестве. Но без стукачей большинство преступлений так и остались бы нераскрытыми.
Итак, детективы начали опрос тех «источников», кто имел дело с мелкими жуликами. Они понимали, что эти люди не помогут им разыскать Дика, по крайней мере сегодня. Но зато они могли выйти на очевидцев, на тех, кто видел, как и куда разбегались белые налетчики.
Для начала они зашли в отель «Маленький рай» Большого Уилта на углу 135-й улицы и Седьмой авеню и немного постояли у стойки круглого бара. Они выпили по два виски и поговорили о налете.
Табуретки у бара и ближние столики были заполнены броско одетыми людьми разных цветов кожи и профессий, готовых платить за кондиционер и профессиональные улыбки цыпочек-барменш. Толстый черный управляющий отказался взять деньги за виски, и детективы не возражали. Они могли себе это позволить: в «Раю» дела велись честно.
Затем они перекочевали в заднюю часть ресторана, к оркестру, разглядывая танцующие черные и белые парочки, слушая, как переговариваются валторны и саксофоны.
— Где-то в этих джунглях валяется ключ к нашей загадке, — сказал Гробовщик. — Только где его искать?
— Да, это все равно как на улице: тротуары говорят на своем языке, но его никто не может расслышать.
— М-да, — согласился Гробовщик. — Не придумали еще алфавит.
— Да уж если бы мы научились понимать этот язык, то живо разгадали бы все преступления на белом свете.
— Пошли-ка лучше, — сказал Гробовщик, — а то джаз уж больно разболтался.
— И дело не в том, что он много говорит, — подхватил Эд, — а что ты не знаешь, что делать с его словами.
Они оставили парочки судорожно обниматься, разгадывая речи саксофонов, и пошли к своей машине.
— Жизнь, конечно, прекрасна, да многовато вокруг подонков, — молвил Могильщик, усаживаясь за руль.
— И не говори, — откликнулся Гробовщик. — Как собак нерезаных.
Они свернули на 132-ю улицу возле нового жилого комплекса, остановились в темном уголке, вырубили мотор, выключили фары и стали ждать.
Минут через десять к ним подошел стукач. Это был сутенер с блестящими волосами, в белой шелковой рубашке и зеленых шелковых брюках. Он сидел рядом с детективами в баре, повернувшись к ним спиной, и разговаривал с коричневой блондинкой. Он быстро открыл заднюю дверцу и нырнул в темную машину. Гробовщик обернулся к нему и спросил:
— Летуна знаешь?
— Да. Он вор, но за последнее время ничего такого не делал…
— С кем он работает?
— С кем работает? Понятия не имею. Вроде бы один.
— Подумай хорошенько, — резко сказал Могильщик не оборачиваясь.
— Не знаю, босс. Как перед Богом, не знаю…
— Слышал, что случилось на 137-й? — продолжал допрос Гробовщик.
— Слышать слышал, но не видел. Говорят, синдикат отнял у Дика сто тысяч, какие он собрал с тех, кому не терпится вернуться в Африку.
Все это звучало вполне искренне. Гробовщик отпустил его с миром, напоследок сказав:
— На досуге подумай о Летуне.
— Давай порыщем на Восьмой, — предложил Могильщик. — Летун ведь кололся.
— Да, я видел следы, — отозвался Гробовщик.
Их следующая остановка была на углу Восьмой и 112-й улиц в грязном, занюханном баре. Здесь собирались наркоманы; алкоголики, бродяги — словом, вся гарлемская шушера. Тупик для проституток, западня для бедных честных трудяг, рассадник преступности. На перекрестке стояли проститутки с пустыми глазами и обменивались непристойными репликами с наркоманами. Воры и грабители маячили в темных подворотнях, выжидая своего часа. Но грабить было некого, разве что друг друга. Дети бегали по грязной улице, захламленной гнилыми овощами, невывезенным мусором, обшарпанными контейнерами для мусора, битым стеклом, собачьим дерьмом, — эти чертенята носились с дикими криками, озорничали и уворачивались от тех, кто пытался их поймать. Пойманным оставалось лишь молиться и надеяться на снисхождение. Их безучастные матери стояли в дверях и судачили о мужьях, их работе, голоде и нищете, долгах и богах, религиях и детях, недугах и бедах, о том, как не везет в лотерею и какие сволочи белые. Рабочие валкой походкой возвращались по домам. Полные смутной злобы, они ругались под нос, им страшно не хотелось возвращаться в свои квартиры-душегубки, но больше деться было некуда.
— Стать бы мне Господом на одну только секундочку, — сказал Могильщик срывающимся от ярости голосом.
— Ясное дело, — отозвался Гробовщик. — Ты бы залил бетоном матушку-землю, а белых превратил бы в свиней.
— Но я не Господь, — вздохнул Могильщик и первым вошел в бар.
Места у стойки были все заняты. Алкоголики, немолодые шлюхи, измотанные трудяги, накачивавшиеся спиртным, чтобы ощутить себя настоящими мужчинами. За столами сидели пьяные, многие дремали, уронив голову на руки.
Детективов не узнал никто. У них был преуспевающий и трезвый вид. По бару прокатилось легкое оживление. Запахло свежими денежками! Волна алчности захлестнула пьяниц. Они зашевелились, стали озираться, чтобы не упустить момент поклянчить на выпивку.
Могильщик и Гробовщик облокотились на стойку в ожидании, когда к ним подойдет кто-то из двух дюжих барменов.
— Ты только полюбуйся, — сказал Гробовщик, кивая на объявление у бара.
Могильщик поднял голову и прочитал: «Наркоманов не обслуживаем».
— За что их так? — удивился он.
— Ничего удивительного, — отозвался Гробовщик. — У этих бедолаг все равно нет денег на виски.
К ним подошел толстый и лысый бармен. Плечищи у него были как у лесоруба.
— Что вам, джентльмены? — спросил он.
— Ты что, друг, спятил? — удивился Гробовщик. — Какие здесь могут быть джентльмены?
У бармена было плохо с юмором.
— Все мои клиенты — джентльмены, — отозвался он.
— Два бурбона со льдом, — сказал Могильщик.
— Двойных, — добавил Гробовщик.
Бармен обслуживал их с той отработанной учтивостью, что приберегал для состоятельных клиентов. Он выбил чек и выложил на стойку сдачу. Затем глаза его заблистали при виде чаевых в полдоллара.
— Спасибо, джентльмены, — сказал он и, пройдя к столикам, мигнул красивой желтой проститутке в дальнем конце. На ней было облегающее красное платье.
Она непринужденно отъединилась от какого-то недотепы, которого тщетно пыталась расшевелить, и двинулась к стойке. Без лишних слов она втиснулась между Гробовщиком и Могильщиком и обняла своими крупными голыми желтыми руками их за плечи. От нее пахло немытыми подмышками, дешевыми духами и постелью. Обдав их перегаром виски, она спросила:
— Не желаете посмотреть на девушку?
— Где тут девушка? — осведомился Гробовщик.
Мгновенно убрав руку с его плеча, проститутка переключилась на Могильщика. Завсегдатаи бара с интересом следили за игрой, ожидая результата.
— Позже, — отрезал Могильщик. — Сперва я хочу кое-что сказать подручному Летуна.
— Подручному! — фыркнула девица. — Любой сам хозяин.
— Хозяин он или подручный, мне все одно надо с ним переговорить.
— Сперва побудь со мной. А я ему все передам.
— Нет, сначала дело!
— Не будь таким, солнышко, — сказала она, касаясь рукой его ноги. — Что может быть лучше постели. — Она щупала ему ребра, обещая блаженство. Внезапно ее пальцы наткнулись на что-то твердое, застыли, а потом ощупали кобуру, в которой был револьвер 38-го калибра. Она отняла руку, словно дотронулась до горячей сковородки. Тело ее напряглось, глаза расширились, а лицо ее постарело лет на двадцать. — Ты из синдиката? — спросила она напряженным шепотом.
Могильщик извлек из правого кармана пиджака бумажник и раскрыл его. Жетон сверкнул под лампой.
— Нет, я сам по себе, — сказал он.
Гробовщик смотрел на двоих барменов. На него с Могильщиком смотрели все в баре. Проститутка попятилась, рот ее превратился в алый шрам.
— Отстаньте от меня, — взвизгнула она. — Я порядочная дама.
Теперь взгляды завсегдатаев уставились в стаканы, словно на донышках были ответы на все вопросы, уши захлопнулись, словно дверцы сейфов, руки окоченели.
— Охотно поверю в это, если ты скажешь мне, где он, — проговорил Могильщик.
Бармен сделал движение, и в руке у Гробовщика сверкнул револьвер. Бармен застыл.
— Где кто? — завизжала проститутка. — Я не знаю, кто вам нужен. Сижу здесь, занимаюсь своим делом, никого не обижаю, а тут входите вы и начинаете ко мне приставать. Я не уголовница, я честная христианка. — Голос у нее был хриплый от выпитого.
— Пошли, — сказал Гробовщик.
Один из пьяниц проснулся и вышел из бара через несколько минут. Он нашел детективов в машине, припаркованной в темном углу трущобного квартала на 113-й улице. Он быстро залез на заднее сиденье, как и предыдущий стукач.
— А я-то думал, ты надрался, Братец, — сказал Гробовщик.
Братец был старик с грязными растрепанными курчавыми волосами, подернутыми сединой, водянистыми глазами, когда-то карими, а теперь сильно осветлевшими, и кожей, цветом и фактурой напоминавшей сушеный чернослив. Его мятый старый летний костюм вонял мочой, блевотиной и собачьим дерьмом. Он действительно был алкоголиком, выглядел совершенно безобидным, но был их лучшим стукачом, потому что никто не принимал его всерьез.
— Нет, босс, сидел и ждал, — ответил он плаксивым заискивающим голосом.
— Ждал, когда удастся напиться?
— Точно так, босс, точно так.
— Знаешь, с кем он работал?
— С Лобоем большей частью. Они всегда работают на пару.
— Воруют, — резко поправил его Гробовщик. — Отбирают кошельки. Грабят женщин.
— Ну да, босс, у них это и называется работой.
— Ну и как они это делают? Хватают кошелек и дают деру или отбирают силой?
— За что купил, за то и продаю, босс. Люди говорят, что у них это называется «святой сон».
— Святой сон? Это еще что за чертовщина?
— Говорят, они сами это придумали. Они выбирают прихожанку, из тех, что носит кошелек под юбкой. Лобой гипнотизирует ее, словно змея птичку, — рассказывает ей свой святой сон. А Летун тем временем подкрадывается сзади, встает на колени, вырезает кусок юбки бритвой и срезает кошелек. Говорят, срабатывает отлично.
— Век живи — век учись, — сказал Гробовщик, а Могильщик спросил:
— Ты кого-нибудь из них сегодня вечером видел?
— Только Лобоя. Он был какой-то ошарашенный, перепуганный. Зашел к Хайдженксу уколоться, потом спустился в бар выпить винца. А затем в спешке убрался. Очень уж был взволнован и суетился.
— Где живет Лобой?
— Не знаю, босс. Где-то рядом. Хайдженкс должен знать.
— А эта шлюха, она делает вид, что владеет им с потрохами?
— Вешает лапшу на уши, босс, набивает себе цену. У Лобоя есть баба, только где-то в другом месте.
— Ладно, где найти Хайдженкса?
— В баре на углу, босс. Пройдете через бар, увидите дверь. Пройдете ее, увидите дверь с надписью «Кладовая». Войдете, увидите гвоздь, на нем тряпка. Нажмете на гвоздь два раза, потом раз, потом три. Сзади откроется потайная дверь. Войдете, подниметесь по лестнице, подойдете к двери. Постучите три раза, потом раз, потом два.
— Так сложно? Похоже, там магазин наркотиков.
— Чего не знаю, того не знаю. Но уколоться можно.
— Ладно, Братец, бери пятерку и иди надирайся. Забудь о нашем разговоре, — сказал Гробовщик, вручая ему банкнот.
— Благослови вас Господь, босс, — сказал Братец. Он заерзал на заднем сиденье, пряча бумажку. Потом добавил своим плаксивым голосом: — Только будьте осторожны!
— А то как же, — сказал Могильщик. — Умирать нам рановато.
Братец хихикнул, вылез из машины и растаял в темноте.
— Придется попотеть, — сказал Могильщик. — Хорошо бы не зазря.