Они отправились с матушкой Одри рубить старое дерево: сестра Агата, сестра Тереза, сестра Пола и сестра Марта. Сестра Марта была самая младшая.
Дерево было вяз, умерший от болезни [*болезнь — Голландская болезнь вязов, грибковое заболевание вязов, распространяемое жучком] — и это счастье, сказала матушка Одри, потому что он всегда стоял не там, где надо, и из-за него часовня была темной и мрачной, когда она должна быть залита светом. Сестра Марта знала, матушка Одри ни за что не стала бы рубить вяз, если бы он был жив.
Поскольку они обогревались дровами, это было счастье вдвойне. Дрова теперь ужасно подорожали, сказала матушка Одри. Наверное, неправильно было покупать печку, которая топится дровами. Нет, нет! — хотелось крикнуть сестре Марте, хотя она обожала правдивость матушки Одри. Мы должны молиться о ниспослании помощи, сказала матушка Одри. И что же? Через пару недель она обнаружила, что старый вяз умер. Как будто Бог, видя их нужду — и зная, что вяз стоит не там, где надо — решил убить одним ударом двух зайцев. Это было вроде чуда, хотя, когда Марта об этом заикнулась, матушка Одри скупала, не говори ерунды, девочка.
От выговора у сестры Марты слегка закружилась голова от умиленного смирения.
Вообще-то это было счастье втройне, потому что дерево клонилось в сторону от часовни, так что не было надобности вызывать профессиональных рубщиков, которые заломили бы цену, объяснила матушка Одри, превышающую стоимость дров. Поэтому она просто одолжила на ферме электропилу — не сказав, зачем, чтобы никого не тревожить. Глядя сейчас на эту пилу, которую она несла в сильной левой руке, сестра Марта почувствовала, что ее сердце бьется быстрее от восхищения. Она знала: представься случай — она умрет за матушку Одри, хотя ее тревожило, что она ведь должна быть готова умереть за Господа, а эта мысль у нее никакого восторга не вызывала.
Сестра Агата на ходу разматывала кабель для пилы. Она несла свернутый кабель в левой руке, а правой его разматывала, и он все время путался у нее в облачении. В один из разов, наклонившись, чтобы его распутать, она умудрилась сбить у себя с носа пенсне. Сестра Марта чуть не прыснула.
Сестра Тереза несла большой железный клин. Она была высокая и худая, с белым овальным лицом. Она несла клин перед собой в длинных, белых руках, как жертвоприношение. Губы ее под платом шевелились. Она молилась.
Сестра Пола несла молоток с длинной ручкой. Она была почти такая же молоденькая, как сестра Марта, но у нее было толстое, красное лицо и прыщи. Как только одни исчезали, тут же появлялись новые. Она несла молоток в толстой, красной руке, которая в эту холодную погоду была еще краснее от мытья. Конечно, именно из-за ее красных рук и прыщей матушка Одри поручила ей такое ответственное дело. Со стороны сестры Марты дурно было надеяться, что молоток не понадобится, но ей невыносимо было видеть, как самодовольно сестра Пола несет его в своей противной красной руке, когда ей самой нести было нечего.
Она не могла даже молиться, как сестра Тереза, она была слишком возбуждена. Это громадное дерево, с треском падающее. Матушка Одри, с синей пилой в сильной руке и с мотком веревки на другом плече — дерево, конечно, клонилось в нужном направлении, но для верности нужна была веревка. Хотя как они привяжут ее к дереву, сестра Марта никак не могла сообразить. Даже матушка Одри не смогла бы влезть на дерево и привязать ее, в этой одежде.
Но ее сомнения были напрасны. Матушка Одри захватила с собой еще и моток бечевки. Как только они остановились на хлюпающей лужайке и опустили свою ношу, те, кому было что нести, она извлекла его из складок своего облачения. Один конец она привязала к кирпичу, а потом позволила каждой из них попытаться захлестнуть им ветвь дерева. Когда бросала сестра Агата, оказалось, что она наступает на моток, и кирпич прилетел обратно и ударил ее по голени. Сестре Марте видно было, что она плачет за очками от боли и бешенства. Подумать только, старуха, а плачет из-за такой ерунды. Сестра Марта считала сестру Агату старухой, хотя ей было сказано, что той всего сорок три года.
После нее сделала попытку сестра Марта, но кирпич только описал нелепую петлю в воздухе, а потом запрыгал перед ними по дорожке. Когда попытку делала сестра Пола, она вообще не бросала кирпич, а толкнула своей короткой и толстой красной рукой. Он пролетел еще меньше.
«Молодец, Пола», — сказала матушка Одри.
За ней сделала попытку сестра Тереза, и кирпич взлетел высоко, только, к сожалению, на нем не было бечевки. Она смотрела, как кто-то бежит за кирпичом, и губы ее зашевелились быстрее.
Тогда сделала попытку матушка Одри. Она не бросила кирпич, а метнула. Он взлетел высоко-высоко, захлестнув ветку, на уровне водосточной трубы часовни, затем шлепнулся обратно в траву. Когда матушка Одри метала кирпич, расставив ноги и раскинув руки, в какой-то момент похоже было, что ее распинают. Не так, как Господа нашего, подумала сестра Марта, а как св. Патрика — это ведь он попросил, чтобы его распяли по диагонали, как крест у него на знамени, чтобы отличаться. Или это был св. Эндрю?
«Ах, матушка!» — воскликнула сестра Пола, с фальшивым изумлением, потому что конечно же именно у матушки Одри все должно было получиться. Да ладно, все равно этим сестра Пола ничего не добьется. Если матушка Одри что ненавидела, так это лицемерие. Она прекрасно его распознавала. И сейчас, когда она улыбнулась сестре Поле, это была улыбка жалости, оттого, что она такая фальшивая.
Матушка Одри сняла бечевку с кирпича и привязала ее к концу веревки, затем с помощью бечевки затянула веревку вокруг ветки. После этого она завязала один конец веревки скользящим узлом вокруг другого, свисающего конца, и затянула, так что скользящий узел тесно обхватил ветку. Какими беспомощными казались рядом с ней все остальные.
В тот момент, когда все было закончено, из-за угла часовни налетел ледяной ветер, задувая им в облачения, и так высоко поднял облачение сестры Полы, что показалось одно толстое красное колено. Тут сестра Марта все-таки засмеялась, правда, ухитрилась прикрыть рот рукой и превратить смех в кашель. Старое дерево от ветра не шевельнулось. Оно так и стояло без листьев, высокое и недвижное, как будто знало, что ему предстоит. Когда сестра Марта поглядела ввысь, на верхние его ветви на фоне серого неба, у нее закружилась голова. В нем было что-то такое зловещее, что на миг она усомнилась, что оно действительно мертво.
Ствол у него был такой толщины, что синенькая пила рядом с ним выглядела игрушечной. Неужели такая крошка может прикончить такую громадину? Сестра Марта стала думать, смогла ли бы она его обхватить. Ей хотелось попробовать, и чтобы у нее ничего не вышло, и тогда они все поняли бы, что предстояло совершить матушке Одри. Но матушка Одри уже вставляла выключатель пилы в розетку сестры Агаты. Пила издала пронзительный визг, и они все подпрыгнули. Сестра Марта подумала, интересно, а вдруг матушка Одри сделала это нарочно. Ах, если бы она разбиралась в пилах и всяком таком, и когда матушка Одри скажет: «Может ли кто-нибудь из вас объяснить…», она бы скромно сказала: «Я, наверное, могу, матушка», и небрежно нажала бы нужную кнопку и почувствовала, что матушка Одри смотрит на нее по-новому, с восхищением. Но, конечно же, в этом не было надобности. Из другой складки своего облачения матушка Одри извлекла инструкцию — на матушку Одри можно было положиться.
Матушка Одри изучала инструкцию довольно долго. Из-за ее локтя сестре Марте видны были диаграммы частей пилы и изображения деревьев, сделанные в момент падения. Наконец матушка Одри спрятала инструкцию в складки облачения и по локоть закатала рукава. Сестра Марта никогда раньше не видела рук матушки Одри. Они были сильные и серые.
И вдруг сестра Марта поняла, что будет нужно. Чтобы распилить там, где показано на диаграмме, у самой земли, матушке Одри придется стоять на коленях в мокрой траве. Тут же она кинулась к боковому входу в часовню, схватила из груды на крыльце коврик для коленопреклонений, задыхаясь прибежала обратно и положила его на землю у дерева. На один страшный момент у нее мелькнула мысль, а не поступила ли она дурно. Наверное, священные предметы из часовни нельзя использовать для других целей, даже когда они делают Христово дело? Но, как ни странно, матушка Одри не стала ее ни хвалить, ни ругать, она, кажется, вообще ничего не заметила.
«Я буду пилить вот здесь», — сказала она. И указала на основание ствола, не там, где оно было ближе всего к стене часовни, и не сбоку от нее, а посередине.
«Чтобы был запасной выход под углом в 45 градусов», — сказала матушка Одри. Правой рукой она указала на стену часовни, а затем на дорожку, где они стояли. Так она стояла, простерев руку в этом направлении (как Христос, изгоняющий торговцев), несколько секунд, пока они наконец не поняли и не стали срочно сталкивать друг друга с дорожки.
Повернувшись к дереву, она встала на колени, наклонилась вперед и прислонила цепь пилы к стволу. Пила снова свистнула и завизжала. Сестра Пола заткнула уши, чтобы подольститься к матушке Одри, показав, как она напугана, но матушка Одри на нее не глядела. Она продолжала держать в сильных руках визжащую, содрогающуюся пилу, вгрызавшуюся лезвием в дерево. Надрез уже был глубиной с ширину лезвия. Если кто из них и заметил, что отлетающие щепки выглядят свежими, никто об этом словом не обмолвился. В конце концов не может же такое громадное дерево умереть сразу и целиком.
«Теперь я сделаю надрез с другой стороны», — сказала матушка Одри. Она не стала проходить между деревом и часовней, а ступила прямо на дорожку, куда должно было упасть дерево. Сестра Марта затаила дыхание и закусила изнутри нижнюю губу. Секунду спустя она уже выскакивала на дорожку, чтобы поднести матушке Одри коврик для коленопреклонений.
«Назад, девочка!» — громко крикнула ей матушка Одри.
Сестра Марта стояла неподвижно, вся дрожа. Матушка Одри часто бывала строга, но никогда раньше не выглядела разгневанной. Гнев ее был не безличным, он был обращен на сестру Марту, и сестра Марта поняла, что он накапливался давно, и только в эти тревожные минуты выплеснулся. Я только хотела помочь, хотелось ей сказать, но эти слова приводили ее в ужас подразумевавшимся в них упреком, к тому же она знала, что если произнесет их, то расплачется. Тогда она стала молиться, «Господи, вразуми меня».
Матушка Одри встала на колени на дорожку и стала пилить с внутренней стороны дерева. Вначале она сделала горизонтальный надрез, затем другой, сходящийся под углом с первым. Вскоре кусок в середине стал трястись и болтаться под непрекращающиеся вопли пилы. Потом он выпал на дорожку. Ом был похож на большой, белый кусок торта. Молодец, захотелось крикнуть сестре Марте.
Матушка Одри вернулась к внешней стороне дерева и к своему первому распилу. Теперь он был гак глубок, что шум пилы был совсем приглушенным. Из распила шел пар, и восхитительно пахло паленым деревом. Матушка Одри остановила пилу. Не оборачиваясь, она сказала: «По-моему, на запасном выходе кто-то стоит».
Это была правда.
Вскоре распилено было уже больше половины ствола.
«Агата и Марта, размотайте веревку, насколько ее хватит, — сказала матушка Одри, — но не тяните, пока я не скажу. Тереза, неси клин».
Матушка Одри вставила клин в надрез и закрепила, стукнув по нему внутренней стороной туфли. Снова из-за часовни налетел ветер, и на этот раз дерево явно шевельнулось. А внизу, у надреза, оно явно затрещало.
«Теперь, Пола, бей по клину молотком».
Значит, все было договорено заранее. Сестра Пола нанесет удар, от которого упадет дерево.
Стоя в двадцати метрах, у рододендронов, с обмякшей веревкой в руках, сестра Марта смотрела, как бьет по клину сестра Пола. Ее маленькое, чахлое тело, раскачивающее длинноручный молоток, было как у карлицы. В воздухе зазвенели ее удары по клину, те, что попали, а не были бессмысленными ударами по стволу.
«Теперь я», — сказала матушка Одри.
При первом же ее ударе — настоящем ударе — послышался громкий треск, и по всему дереву, от ствола до самых верхних ветвей, прошла дрожь. Сестру Марту охватила невероятная жалость. С их стороны дурно было губить что-то такое большое и старое с такой малой затратой сил.
«Ну, теперь ты, Пола», — сказала матушка Одри, передавая ей молоток. Впервые за все время она слабо улыбнулась, как будто и ее волновало то, что сейчас будет, хотя скорее ей передалось возбуждение Полы от предстоявшего ей торжества.
Сестра Пола настраивалась на сильнейший удар. Она лопалась от гордости, сестре Марте это было видно даже издалека, от рододендронов. Она ударила по клину сильно, но нечисто. Должно быть, большая часть наконечника оказалась за клином, потому что ручка вылетела у нее из рук, молоток пронесся вокруг дерева и упал на дорожку с другой стороны.
Но этого удара хватило. Последовал громкий треск, а за ним звук расщепляющегося дерева.
«Тяните», — крикнула матушка Одри.
Сестра Агата и сестра Марта потянули за веревку. Одновременно сестра Марта подняла голову и стала глядеть на верхние ветви дерева, теперь с устрашающей скоростью несшиеся вниз, к ним. Потому-то она и не видела, что именно произошло.
Потом все объяснили. Сестра Пола, увидев, что дерево вот-вот упадет на молоток, которым она его только что добивала, кинулась спасать молоток. Матушка Одри завопила на нее и кинулась следом, но споткнулась о кабель сестры Агаты и растянулась плашмя. Наверное, у нее захватило дух от падения, потому что она даже не пыталась подняться, а так и лежала неподвижно, пока громадное дерево набирало скорость и наконец рухнуло. Ствол упал ей поперек спины.
«Она умерла», — вскрикнула сестра Тереза.
«Конечно, умерла», — вскрикнула сестра Агата, и ее вырвало прямо на облачение.
«Ой-ой-ой, — вопила сестра Пола. — Это из-за меня, это из-за меня, — вопила она. — Ой-ой-ой».
Сестра Марта подбежала туда, где стояла Пола, таращась вниз, на то, что было видно от матушки Одри. Там, где ее тело виднелось из-под громадного серого ствола, страшные мягкие бугры заполняли черное облачение.
«Бежим скорей», — сказала сестра Марта. Она не могла прикоснуться к сестре Поле. И все-таки прикоснулась. Она взяла сестру Полу за маленькую красную руку и вместе с ней побежала за помощью.
«Ты не виновата, — кричала она на бегу. — Никто не виноват». Но про себя знала, что это неправда. Во всем виновата она сама. Бог видел, как она завидует сестре Поле, и сказал: «Ну что ж, я тебе покажу, к чему приводят злые помыслы».
Thomas Hinde
Журнал «Англия» — 1992 — № 1(121)
