Верхний Ист-Сайд, Манхэттен

Спокойствие раннего субботнего утра разорвал телефонный звонок. Солнце только поднялось в безоблачном небе за окнами роскошного кондоминиума. Просторные, полные воздуха апартаменты были оформлены в стиле бескомпромиссного минимализма, олицетворяя квинтэссенцию шика в современной обработке. Панорама, открывавшаяся из окон, простиралась далеко за Гудзон и Ист-ривер, охватывая соседние районы Нью-Йорка.

Рассвет проливался на вместительную гостиную, а телефон не желал униматься, через равные промежутки времени разбивая вдребезги утреннюю тишину. Фрэнк Синатра напевал «I Get a Kick out of You». Музыкальный центр находился где-то рядом с рослым, дородным мужчиной, распростертым наполовину на диване, наполовину на полу. Из-под мятого кремового платья торчали длинные волосатые ноги. Накрашенные тушью ресницы задрожали — Джон пробуждался, чтобы встретить новый день. Чуть придя в себя, резко приподнялся на локте, затем попытался несколько раз безуспешно моргнуть и наконец сорвал приклеенные накладные ресницы, точно сваркой скрепившие его веки. При этом он размазал ярко-красную помаду по бледной небритой щеке. На голове у него сидел черный парик из ровных кудрей, криво сползший на лоб.

Медленно оглядевшись, Филлипс попытался понять, где находится, и поправил руку, неудобно подвернутую под туловище. Рядом на диване спала Даниэлла. Ее голова тяжело лежала на накладной груди Джона. Как и он сам, женщина была растрепана. Джон посмотрел на нее, затем перевел взгляд в противоположный конец комнаты, на мужчину, который отрубился на полу с зажатым в руке горном. На голове у мужчины был не по размеру маленький парик с короткими светлыми волосами, остриженными под каре. Одет лежащий был в пестрый свитер в стиле семидесятых и бежевые слаксы. После того как в сознании Джона зарегистрировалось присутствие постороннего, он обвел взглядом гостиную. Весь пол был усеян полупустыми бутылками и опрокинутыми стаканами, оставшимися со вчерашней пирушки.

Телефон продолжал звонить, настойчивый, неумолимый.

— Да заставь же его умолкнуть! — взмолился мужчина.

Казалось, Джон до сих пор не замечал звонившего аппарата. Наконец он осторожно сдвинул голову Даниэллы со своей груди и уложил ее на подушки. Вздохнув, женщина свернулась клубком в теплой уютной вмятине, оставленной телом приятеля на диване. Пошатываясь, Джон встал.

Очередной звонок отправил его на поиски трубки радиотелефона. Ее нигде не оказалось, так что Филлипсу пришлось добрести до базового аппарата, стоящего на кухонном столе из композитного гранита, и нажать кнопку громкоговорящей связи.

— Я тебя разбудил? — весело спросил голос.

— Нет-нет, — ответил Джон. — Просто я… был на утренней пробежке и только что вернулся домой.

— На пробежке? Кого ты хочешь обмануть?

— Дэвид? — наконец нащупал твердую почву под ногами Джон. — В чем дело? Ты уже узнал, когда прилетаешь?

— Да, поэтому и звоню. Я взял билет на самолет до Пекина, а оттуда уже двину в Нью-Йорк. Буду вечером, через неделю, считая с послезавтрашнего дня. Не встречай меня, я доеду из аэропорта на такси.

— Хорошо, до встречи. Жду не дождусь, когда тебя увижу.

Джон выключил телефон. У них с Дэвидом была общая привычка резко завершать телефонные разговоры, не часто произнося «до свидания».

К этому времени двое других обитателей квартиры тоже начали шевелиться. Встав с дивана, Даниэлла потянулась и шумно зевнула, затем, спотыкаясь, пересекла комнату и выключила стереокомплекс, когда Синатра снова запел «I Get a Kick out of You». Сдвинув в сторону пепельницу и пустые стаканы, она уселась на пол и вывалила на столик содержимое своей сумочки. Даниэлла порылась в этой куче, нашла большой пакет кокаина, насыпала полоску, свернула в трубку десятидолларовую бумажку, втянула наркотик в нос, вздохнула, откинула голову и закрыла глаза, дожидаясь, когда кокс подействует.

Джон неодобрительно посмотрел на нее.

— И чем это ты занимаешься?

Даниэлла широко раскрыла глаза, затем прищурилась и оглядела его с ног до головы.

— Завтракаю.

— О, во имя всего святого, ты хоть минуту можешь прожить без наркоты? Это начинает надоедать.

— Нет, не могу, — Даниэлла встала, медленно подошла к Джону и одним молниеносным движением отвесила ему пощечину. — И не хочу.

— А чем я заслужил твою оплеуху?

Женщина зажала пальцем правую ноздрю и шумно высморкалась.

— Во-первых, в этом нелепом платье ты похож на мою долбаную мамашу. А раз ты моя мамаша, не хочу даже думать о том, кто теперь я.

— Я бы сказал, наширявшаяся шлюха, у которой очень прилично одетая мать.

Подруга снова ударила его по щеке, еще сильнее. Джон оставался невозмутим; казалось, он ничего не почувствовал. Раздраженная, Даниэлла обвила его руками, прижавшись к члену своим лобком, страстно поцеловала любовника в губы.

Наконец она от него оторвалась.

— Знаешь, если бы не секс, я бы выбросила тебя из своей жизни ко всем чертям.

— Если бы не секс, тебя бы в ней и не было.

Даниэлла замахнулась снова, но на этот раз Джон перехватил ее руку.

— Твою мать! — прошипела она.

Но Джону надоело играть в игры. Он слишком устал, и у него болела с похмелья голова.

— Дверь вон там. А теперь убирайся. Сейчас я сыт тобой по горло.

У Даниэллы на лице отразилось смятение. Эта женщина привыкла полностью властвовать над всеми своими любовниками, да и вообще практически над всеми окружающими людьми. Однако Джону удавалось вселить в нее чувство уязвимости, совершенно непривычное и определенно пугающее. Они познакомились несколько месяцев назад, и он еще тогда интуитивно определил ее слабое место.

— Уйду, когда захочу. Никто не будет мной командовать. Впрочем, ты мне надоел, как и твой безмозглый дружок. Я вернусь, но только при условии, что не придется делить тебя с этим придурком, — Даниэлла высокомерно взглянула на мужчину, который продолжал лежать на полу в полубессознательном состоянии. — Позвони, когда поймешь, что не можешь без меня жить, и постарайся потерпеть по крайней мере до тех пор, пока я не доберусь домой.

Джон кивнул на дверь.

— Не льсти себе.

— Мне и не нужно; за меня это делают другие. Ладно, я пошла. Как всегда, Джонни, все было очень здорово. Чао, малыш.

Джон раздраженно отвернулся.

— Да убирайся же, ради бога!

Даниэлла снова схватила его, однако на сей раз нежно и с чувством поцеловала в щеку.

— Ты знаешь, что любишь меня, Джонни, а я знаю, что ты не можешь без меня жить.

Она сгребла в сумочку свои вещи и ушла, на прощание послав воздушный поцелуй. Филлипс не сдержал улыбку.

Мужчина на полу, старинный друг Джона, наконец проснулся, однако его так штормило, что он, поднимаясь на ноги, был вынужден опираться о стену.

— Я тебе вот что скажу, Карен, эта цыпа хороша, как картинка, но она очень опасна. Уж точно не из тех, кого можно привести домой и познакомить с мамочкой.

Джон кивнул.

— В самую точку, черт побери. Мамочка не перестает твердить, чтобы я пустил корни, но только представь себе ее реакцию, если я заявлюсь домой с такой оторвой! Нет, для Даниэллы — только нью-йоркская ночь.

— Что ж, мальчики станут девочками. — Тимми, уже полностью проснувшийся, ухмылялся.

С любопытством осмотрев друг друга, друзья разом расхохотались.

— Очень надеюсь, что мы вчера вечером заработали чертовскую уйму денег. Кто бы мог предположить, что у Карен и Ричарда Карпентер по-прежнему столько поклонников! — сквозь смех выдавил Джон.

— Да, во всем этом балагане наш номер был лучшим, — кивнул Тимми. — Однако не думаю, что мой наряд помог заработать очки у светских дам.

Все еще смеясь, Джон провел рукой по платью, которое было на нем.

— Знаешь, ничто не сравнится с прикосновением тафты рано утром.

Тимми направился в кухню.

— Уж ты-то знаешь, черт возьми, как в этом городе жить в свое удовольствие. У вас в банке, случайно, нет работы для такого, как я?

Джон улыбнулся.

— Дружище, к сожалению, ты упустил время. Особенно если учесть, что я сейчас разрабатываю стратегию своего ухода.

Увидев, что Джон говорит совершенно серьезно, Тимми указал на кусок неба над Манхэттеном, видимый в окне гостиной.

— И как только может возникнуть желание отказаться от всего этого? — с искренним недоумением спросил он.

Джон устало опустился в кресло и неуклюже выпростал длинные волосатые ноги из-под платья из тафты.

— Моя работа не такая простая, как кажется. К тому же у меня созрела идея заработать целую кучу денег за очень короткое время.

— Я полагал, все легкие способы добывать деньги канули вместе с… гм… вместе с Карпентерами, — Тимми рассмеялся. — Итак, в чем состоит твой план?

— Слушай, я только что проснулся на полу, на мне платье, которое не надела бы даже Карен Карпентер. Я выставил из квартиры свою кралю, потому что не мог видеть ее больше ни минуты. Не хочу показаться грубым, но будь я проклят, если сейчас соглашусь говорить о своей работе.

— Джонни, мы никогда не обсуждали твои дела. Просто изложи в двух словах затею. Как знать, может, и для меня найдется доллар-другой.

— Дружище, я бы с радостью взял тебя в долю, однако в сделке могут участвовать только мой банк и еще один крупный клиент из Лондона, — ответил Джон. — В этом-то и вся прелесть. Больше не нужен никто.

— Но в чем фокус? Как ты собираешься подстрелить добычу? — Любопытство Тимми было разбужено, и он не собирался сдаваться. — Не может же все быть так просто, в нынешние времена ничего простого не бывает.

— Все просто и в то же время нет. — Вздохнув, Джон помолчал, подбирая слова, которые так не терпелось услышать его другу. — Начну с самых основ. Раз в три месяца правительство Соединенных Штатов вынуждено одалживать деньги у населения — ну, то есть у финансовых учреждений, как в Америке, так и за рубежом, чтобы наполнять статьи бюджета. Беря деньги в долг, оно выпускает государственные облигации. По облигациям выплачивается фиксированный годовой процент, и для каждой облигации установлена определенная дата погашения, когда правительство должно возвратить взятые средства Как правило, облигации бывают двух-, трех-, пяти- и десятилетними.

— Ты именно этим и занимаешься, правильно? — прервал Тимми. — Покупаешь и продаешь для своего банка облигации по мере того, как их стоимость повышается и опускается?

— Все так, малыш, — кивнул Джон, довольный тем, что Тимми внимательно следит за объяснениями. — Стоимость облигаций повышается или опускается в зависимости от состояния экономики Соединенных Штатов и инвестиционных ожиданий в каждый определенный момент времени. Так вот, на этот раз я собираюсь приобрести огромное количество только что выпущенных десятилетних государственных облигаций на аукционе, который правительство устраивает на следующей неделе. Только так можно быстро купить столь крупную партию.

— А что означает слово «огромный» на вашем уолл-стритском жаргоне? — поинтересовался Тимми.

— Справедливый вопрос, но я должен попросить, чтобы ты никому об этом не рассказывал, как и обо всем том, что я собираюсь сделать, — внезапно стал осторожным Джон. — Тут нужно строжайше соблюдать тайну.

— Да ты подумай, ну кому я могу рассказать? Если у моих знакомых ребят появляются изредка деньги, они сразу же тратятся на выпивку.

Джон рассмеялся.

— Тут ты прав. Хорошо, слушай. Я хочу накупить одним махом десятилетних государственных облигаций на десять-пятнадцать миллиардов долларов. Как я уже говорил, сделать это можно только на одном из ежеквартальных аукционов.

Томми был поражен.

— Пятнадцать миллиардов долларов в государственных облигациях? Похоже, ты собираешься потратить прорву денег. Кстати, а чьих именно?

— Все деньги банка. Хотя мне нужно привлечь еще одного клиента, лондонскую компанию. Технически я не имею права в одиночку приобретать такой большой пакет. Весь финансовый риск возьмет на себя банк, а лондонский клиент нужен лишь как ширма для приобретения тех дополнительных облигаций, которые я не могу купить на аукционе сам. Как ты уже догадался, это не совсем законно.

— Мне это нравится! — воскликнул Тимми, заражаясь воодушевлением Джона. — Банк выкладывает деньги, берет на себя риск, а тебе достается вся слава.

— Именно так. — При одной мысли об этом у Джона учащенно забилось сердце. — Получив в свои руки такой крупный пакет, я возьму контроль над аукционом и в итоге на какое-то время получу контроль над всем рынком государственных ценных бумаг. Затем искусственно задеру стоимость облигаций, продам весь пакет и получу солидную прибыль. А поскольку я работаю по премиальной системе, мое благосостояние и благосостояние банка тесно связаны, так что этот аукцион принесет лично мне большой куш.

Похоже, Тимми был чем-то озадачен.

— Но как задрать стоимость облигаций?

— Распустив слухи, можно добиться поразительных результатов, — загадочно усмехнулся Джон.

Он уже начинал испытывать усталость. Давала о себе знать вчерашняя попойка.

— Я все понял. Джонни, еще всего один вопрос. Можно поинтересоваться, какой навар ты ожидаешь получить от аферы?

— Прогнозировать практически невозможно, но я надеюсь, что моя доля будет не меньше восьми-девяти миллионов.

Джон понимал, что для такого человека, как Тимми, подобные цифры не имели никакой связи с реальностью. Это подтвердилось его реакцией.

— Ого! Это же просто безумие, дружище! Я всего лишь музыкант, без гроша в кармане, но, кажется, я понял твой план. Ты воспользуешься аукционом, чтобы огрести чертову тучу этих новых облигаций, а потом можно будет манипулировать рынком, задрав их стоимость, и продать дороже, чем покупал.

Джон кивнул.

— Ты просто гений, Тимми. Все именно так и будет, я получу жирную премию, которая облегчит мой досрочный уход из банка. — Он встал и зевнул. Почти каждый его мускул помнил ночь, проведенную почти без сна. — Ладно, приятель, тебе пора домой, а мне надо привести себя в порядок. У меня важная встреча на работе примерно через… — он глянул на электронные часы, встроенные в кухонную плиту, — через три часа.

Тимми неохотно собрал свои вещи и ушел, в дверях пожелав Джону удачи. Оставшись один, тот постоял в тишине. Увидев свое отражение в панорамном окне гостиной, Джон осознал, как нелепо выглядит. Он быстро расстегнул молнию платья и сбросил его. Голый отправился в спальню и критически рассмотрел себя в высоком, от пола до потолка, зеркале. Нужно смыть последствия ночных излишеств, не говоря уже про остатки косметики. Джон пошел в ванную, выложенную гранитной плиткой, и включил душ из семи рассеивателей. Из головы не выходил утренний звонок.

Филлипсу очень хотелось побыть с братом. Он уже привык жить вдали от родины, сперва в Лондоне, затем в Нью-Йорке, но чувствовал себя как дома, стоило рядом появиться Дэвиду. В этот раз время приезда было выбрано как нельзя лучше — именно тогда, когда действительно нужна моральная поддержка от человека, с которым можно обсудить следующий шаг. Сделка с облигациями освободит Джона от того, что он в последнее время воспринимал как смирительную рубашку, — от работы, но что дальше? Если кто-то и способен помочь ему разобраться в этом, то только Дэвид.

Странно, что, несмотря на всю свою несхожесть, в главном братья были копией друг друга. Это было у них в генах. Они выросли на ферме, неподалеку от городка под названием Мансфилд, расположенного на северо-востоке штата Виктория. Зимой снег, а летом лесные пожары — местность считалась суровой. Земли там были бедные, каменистые. Получивший всемирную известность благодаря фильму «Человек с реки Сноуи», снятому по эпической поэме Эйба Паттерсона по прозвищу Банджо, край порождал людей особой породы, суровых и самодостаточных. Джон и Дэвид воспитывались с верой в добродетель упорного труда и ответственности.

Отец был крепкий австралиец в четвертом поколении. Он часто напоминал сыновьям о том, что их дед участвовал в печально знаменитой битве на Галлиполийском полуострове в тысяча девятьсот пятнадцатом году, в начале Первой мировой войны. Каждый год во всех крупных городах Австралии проходят демонстрации в память о мужестве солдат, погубленных бездарным британским командованием. Двадцать пятое апреля, день Австралийского и Новозеландского экспедиционного корпуса, Джон и Дэвид отмечали обязательно, где бы ни находились. Филлипсы твердо верили в изречение «можно забрать парня из Австралии, но нельзя забрать Австралию из парня». По этой самой причине чем больше времени Джон и Дэвид находились вдалеке от родины, тем в большей степени они становились австралийцами.

Вытершись насухо, Джон улыбнулся при мысли, что идет на работу, словно на бой. По сравнению с суровым кочевым существованием Дэвида его жизнь была уютной и спокойной. Все его сражения были внутренними, в то время как Дэвиду не раз угрожала смертельная опасность. Однажды в телефонном разговоре брат поведал о долгой, унылой зиме в Улан-Баторе, самом холодном из столичных городов. Судя по всему, жилось и работалось ему там нелегко. И все же, явно бодрясь, Дэвид упомянул о дружелюбии монголов и о том, что новое, демократически избранное правительство старается создавать условия для западных предпринимателей. Это означало, что в Улан-Баторе увеличилась группа иностранцев, преимущественно австралийцев, канадцев и англичан, с которыми можно приятно проводить время между тяжелыми полевыми работами.

Когда братья в начале восьмидесятых делали первые самостоятельные шаги в жизни, рынок золота был одним из важнейших в мире. Целые состояния зарабатывались и терялись практически ежедневно; учредители акционерных компаний в погоне за быстрыми деньгами обещали огромную прибыль, собирали средства, регистрировали участки под разработку в самых экзотических районах земного шара и продавали свои компании частным инвесторам. Ежедневные колебания цен на золото порождали небывалую спекуляцию. Именно в это бурное время, сразу после окончания университета, Дэвид покинул Мельбурн, чтобы воспользоваться возможностями, которые открывала добыча драгоценного металла.

Взлет и падение интереса к золоту являли собой наглядный аналог злополучного цикла бумов и спадов, который лет пятнадцать спустя поразил сферу высоких технологий. С точки зрения Джона, два сектора экономики имели между собой много общего, например оба опирались не на то, что имеется, а скорее на то, что может быть. И в обоих случаях инвесторов соблазнял блеск практически неограниченных богатств; надо было лишь поставить на «правильную лошадку». Как шутят золотодобытчики, самый лучший способ загубить новую жилу — это начать ее разработку, поскольку ожидания дают куда большую прибыль, чем реальная эксплуатация. Точно так же в сфере высоких технологий действительность практически никогда не оправдывала в полной мере мечты, и инвесторы слишком часто оставались с одними сертификатами акций, за которые выложили целое состояние.

Хотя жизненные пути, выбранные Джоном и Дэвидом, внешне казались разными, в действительности у них было много общего. Оба брата обладали честолюбием и оптимизмом, необходимыми для достижения успеха в жизни. У геолога нет иных побудительных мотивов, кроме оптимизма, он верит, что в следующий раз бур обязательно наткнется на жилу и сделает его богатым. Какое-то время Дэвид работал с переменным успехом, но девяностые годы оказались тяжелыми для рынка золота. Цена унции упала от семисот с лишним долларов в начале восьмидесятых до трехсот в конце девяностых, и Дэвид начал терять позитивный взгляд на жизнь. В то время как Джон катался словно сыр в масле, пользуясь беспрецедентным процветанием финансового мира, Дэвид уставал от «прелестей» геологии: постоянного одиночества, долгих отлучек из дома и тающих коммерческих перспектив. Джон мало скучал по жизни в Австралии, но он был рад, что Дэвид вернется домой, — рад хотя бы за отца. И если удастся уговорить брата, чтобы взял на себя ферму, будет вообще замечательно.