Лаечка еще не знала, что скрипящие по снегу собачьи унты, которые она обнюхала, означают для нее конец коротенькой жизни под мягким боком у матери. От унтов пахло сапожным кремом и еще каким-то незнакомым запахом. Обладатель унтов попытался взять ее на руки, но она отскочила к ботинкам человека, которого привыкла считать хозяином, поскольку он выносил в большой чашке еду ее матери. Обнюхав ботинки, она присела на снег, так же как это делала ее мать – северная лайка, подложив под зад коротенький пушистый хвостик. Хозяин поднял ее за живот, два пальца больно сдавили скулы, она вынужденно раскрыла рот. Незнакомец остался доволен небом ее пасти, и через мгновение лаечка очутилась за пазухой его летной куртки.

– Теперь ты будешь стюардессой, – пошутил хозяин щенка, охотник Михаил Колесников. – Первой северной лайкой-стюардессой.

Нет, она не хотела быть стюардессой, ей захотелось спрыгнуть на снег и скрыться в будке, где, прикрытая доской, металась ее мать. Лаечка сделала попытку вырваться, но путь на волю был перекрыт, и она, смирившись, притихла; что поделаешь, такова собачья доля – во всем подчиняться человеку.

Через некоторое время, после короткой езды на автомобиле, ее выпустили на свободу. Оглядевшись, она увидела, что попала в тесную пахнущую краской и маслом кабину самолета, где вместо снега под ногами было теплое крашеное железо и глухие, пахнущие той же краской стенки. Теперь она догадалась, чем пахнут унты летчика, которые обнюхивала во дворе. Свернувшись калачиком, лаечка забилась в дальний угол, подальше от топающих по железу меховых унтов летчиков, и стала ждать, что будет дальше.

– Назовем мы ее Нойбой, – сказал тот, у кого она сидела под курткой. – Была на севере такая красивая, но, к сожалению, исчезнувшая деревня. Деревни нет, а Нойба будет. Ну что, будем готовиться к взлету?

И тут, неожиданно для Нойбы, совсем рядом за стенкой раздался дробный вздох невиданного зверя, откашлявшись, он перешел в металлический рев, затем железная кабина начала движение, а позже и вовсе помчалась с такой скоростью, что ее прижало к стене. Вскоре кабина перестала подпрыгивать, зверь ослабил свой рык, стал напоминать о себе монотонным урчанием, будто ему подали на стол много еды, которую нужно долго и нудно жевать. Сидящие в кабине летчики вспомнили и о ней, поставили на пол в пластмассовой тарелке куриную ножку, а рядом в пластмассовом стаканчике воду. На курицу она и не взглянула, а вот от воды не отказалось. Затем под монотонный гул моторов она задремала.

Вскоре урчание зверя закончилось, пол кабины вновь начал подпрыгивать и подскакивать; чтобы не улететь вперед, Нойба уперлась ногами в железную стойку. Это испытание она вынесла с честью, пол перестал подпрыгивать и замер, точно зверю заткнули горло. Нойбу подняли, и она вновь оказалась под курткой. В таком положении она была довольно долго, они куда-то ехали, были слышны незнакомые голоса людей, потом и они прекратились.

Выглянув из-за пазухи, Нойба услышала, что взявший ее к себе за пазуху человек открыл ключом дверь. Ее вытащили из-под куртки и опустили на пол. Сделав несколько шагов, Нойба услышала детский визг, к ней бросились малыши. Не привыкшая к свету ламп, она попыталась спрятаться под кроватью. Но визжащие от восторга мальчишки полезли вслед за ней, и тогда она со страху наделала огромную лужу. Ее тут же вытащили, подтерли воду, подстелили картон, поверх которого была брошена пахнущая духами тряпка.

Но малыши еще долго не давали покоя, к ней, пытаясь обнять за шею, лез малыш, который только научился ходить на собственных ногах. Звали его Алешей, и он совершенно беззастенчиво предлагал Нойбе свою дружбу, брал за лапу, тормошил голову, шевелил уши и все норовил чмокнуть в нос. Она прятала от назойливого малыша голову.

Наконец все угомонились. Нойба обнюхала приготовленную ей лежанку, отошла в сторонку и, свернувшись калачиком, легла на крашеный пол. Вскоре свет погас, Нойба попыталась закрыть глаза и уснуть. Но сон не шел. Она заскучала по матери, по своим сестрам, и на глаза начали наворачиваться слезы. Тогда она приподнялась и, осторожно стуча по полу когтями, пошла по комнате. Привыкшая ориентироваться в темноте, она миновала ножки стульев и столов, прошла на кухню, но запахи пирожков и капусты ее не тронули, она вернулась, отыскала в прихожей уже знакомые летные унты и расположилась прямо на них.

Разбудил Нойбу хозяин унтов, ему нужно было срочно собираться на вылет. Вскоре все взрослые ушли, осталась одна бабушка, она покормила Нойбу, затем начала кормить мальчишек. Нойба ушла к себе под кровать, но вскоре к ней опять пожаловал самый маленький и начал совать ей в рот погремушку, которую ему давали для растущих зубов. Нойба обнюхала ее и отвернула голову, слюнявая погремушка ей не понравилась. Бабушка принесла в комнату цветной матрасик, вывалила кучу игрушек, посадила на него мальчишку и ушла на кухню готовить обед. Через какое-то время она заглянула в комнату и увидела, что внук спит в обнимку с Нойбой.

Теперь день для Нойбы начинался с того, что Алеша заползал на четвереньках под кровать и ложился рядом с Нойбой, норовя сунуть ей в рот пряник или сушку и взрослые, смеясь, начали говорить, что в семье появился новый ребенок.

Так Нойба прожила в новом и непривычном для себя доме целый месяц, а потом ее вновь взял на руки тот, которому принадлежали унты. Неожиданно все бросились обнимать и целовать Нойбу, и она поняла, что ей предстоит покинуть и этот дом. Но теперь ее не стали засовывать за пазуху, а усадили в картонную коробку, где на самом дне было постелено мягкое ватное одеяльце. Снова затряслась машина, и через некоторое время коробку подняли и занесли в дом. По пути она уловила знакомый ей по прежней северной жизни запах хлева и сена. Коробку открыли, и она оказалась в доме, хозяином которой был лесник Болохня. И опять вокруг нее столпились незнакомые люди, от них непривычно наносило запахом самогона и жаренной картошки.

Нойбу вновь подняли, надавили на скулы, чтобы она показала пасть, стали разглядывать небо.

– Ласковая, но никудышная, – сказал человек, пальцы которого пахли табаком. Он сбросил Нойбу на пол. – Да, это лайка. Но ничего особенного в ней нет. Я как-то был в Москве, и мне довелось иметь дело с любителями охотничьих собак. Там есть хитрецы, показывая щенка, выдают его за тигровую лайку. И заламывают хорошую цену.

– Ну а сколько будет стоить эта? – осторожно спросил Болохня.

– Эта? Боюсь ошибиться, но на зверя она не пойдет. Так, по двору бегать, людей облаивать. Впрочем, у нас в Большой речке есть любители лаек. Скажу, что Болохня продает.

Нойба обиделась не на то, что про нее сказал этот человек, ее покоробил тон, с каким ей был вынесен приговор.

– Уважаемые! Вы меня не поняли. Нойба не продается, – вмешался летчик. – Летом мы переедем сюда, в Добролет. Я хочу приучить ее к охоте. Мне сказали, в городской квартире лайке не место. Пропадет, избалуется, превратится в Каштанку. Мы с Федоровичем соседи и, думаю, договоримся.

– Да что ей делать в городской квартире? Только блох разводить! – завилял хвостом Болохня. – Где есть место для одной собаки, там найдем место и для другой.

– Эта порода без примесей, такие сохранились только на Крайнем Севере, – сказал летчик и, достав из кармана деньги, протянул леснику. – Федорович, вот тебе на пропитание Нойбы.

– Да зачем, мне не надо. Мы же соседи, – начал было отказываться Болохня.

– Дают – бери. Бьют – беги, – засмеялся летчик.

Нойба вдруг поняла, что отныне у нее будет новый хозяин, от которого так неприятно несло самогоном.

Николай Федорович Болохня после войны был сослан из Западной Украины на Бадан-завод, валить лес, а чуть позже, когда началось послабление сосланным, он не поехал на свою родину, а остался жить в Сибири, перебравшись в небольшой поселок Добролет, маленький лесной кордон по пути в город. Его вместе с другими зачислили в лесную охрану, где сосланные начали разводить скот и работать на пилораме. А поздней осенью жители кордона уходили в тайгу на охоту. Те, у кого были охотничьи собаки, уходили в тайгу на всю осень, промышлять белку и соболя. Если же собаки загоняли лося или поднимали из берлоги медведя, то добывали и этих крупных зверей. Но чтобы пойти на медведя, нужна была хорошая собака, которая могла остановить и спустить штаны самому хозяину тайги. За такую собаку охотники готовы были отдать все что угодно.

Когда рядом с домом Болохни купил себе дом летчик, Болохня начал упрашивать его привезти северную лайку. Но поскольку у летчика не было времени передать Нойбу Болохне, а ребятишки привязались к собаке, на семейном совете решили отвести собаку и оставить Болохне, на временный постой. Что из этого получится, летчик не знал, но иного выхода не было.

Поселили Нойбу во дворе, в большой будке собаки Милки, шкура которой лежала на пороге. Нойба еще не знала, что до Милки в ней жил Дружок и его шкура пошла в дело, была распластана в сенях.

Когда летчик уехал в город, Нойба обнюхала свое новое жилье. И стала думать, что же такого она сделала, что ее привезли сюда, к этим грубым людям. Она начала вспоминать Алешу, его желание чмокнуть ее в нос, его игрушки. Самое время заскулить от обиды. Но она сдержалась; кто и когда спрашивал у собаки о ее желаниях и настроениях. Собака для человека – нужный и необходимый помощник по хозяйству. Она ничего не требует, может сама добывать себе пропитание и выполнять любую прихоть хозяина. Выше или рядом с человеком никогда ее не посадит. С дурным и злым характером собак обычно сажают на цепь, вывешивая на воротах «Осторожно, здесь злая собака».

Напротив отведенной ей будки была еще одна, там хозяином был Кучум – рыжий, вечно голодный и злой пес. Он подошел к Нойбе, обнюхал живот, сунул было нос к хвосту. Нойба угрожающе оскалила зубы. Кучум отскочил в сторону и тоже начал рычать для того, чтобы показать, что он здесь главный.

Месяца через два Нойба превратилась в красивую, пушистую и крепкую лайку, которой откровенно любовались соседи и приезжие. Нередко она сопровождала Болохню, когда он ездил в Горячий Ключ за хлебом.

И неожиданно там ее украли. К продуктовому магазину, где Болохня оставил на время Нойбу, подъехал «газик». Из него Нойбу начали подзывать подойти поближе. Из любопытства она подошла. И впервые почувствовала на себе людское коварство. Едва она приблизилась к машине, как на нее набросили сетку и затащили в кабину. Через несколько секунд машина уже мчалась по дороге.

Говорят, опыт приходит со временем. Это касается не только людей, но и животных. Напрасно она пыталась порвать, перекусить капроновую сетку, в ответ был жестокий смех и грубые окрики. Через некоторое время ее привезли в незнакомое село и заперли в дровяном сарае. Она пыталась лаять, грызла в дверях доски, но слышала в ответ одни матюги. Вечером ей принесли еду, но она не притронулась. Забившись в угол, Нойба следила за похитителем, чувствуя: от него можно ждать все, что угодно. Она не понимала, зачем понадобилась этому грубому человеку, которого, она хорошо помнила, знал летчик, да и Болохня, хватать ее прямо на дороге и увозить в этот сарай. Так она впервые поняла, что люди часто говорят не то, что думают, у них всегда есть спрятанные мысли, скрытые желания, свой расчет, чего не сразу разглядишь и распознаешь по лицу.

* * *

Когда стало ясно, что Нойба пропала, Болохня пришел в бешенство. В Добролете он был одним из уважаемых людей, с его мнением считались, и тут – на тебе! Целую неделю в поисках лайки лесник объезжал близлежащие села. Такого, чтобы украли собаку среди бела дня, в Добролете не помнили. Почти все, кого он спрашивал, разводили руками: украсть охотничью собаку в лесничестве – такого еще не было. Затем кто-то все же вспомнил, что лайку видели рядом с машиной, которая приезжала с Большереченского лесхоза. Там располагалась главная контора. И хотя до Большой речки было больше сотни верст, Болохня поехал. Он собирался туда, как на боевое задание, прихватив на всякий случай охотничий нож. На Большой речке лесник первым делом пошел к своему знакомому еще по Бадан-заводу, который всегда и все знал про своих односельчан. Они посидели, поговорили о делах, затем выпили пару, как говорил Болохня, «румок» привезенной самогонки. И старый знакомец дал ему наводку, где и у кого может быть Нойба. Болохня пошел к знакомому еще по Бадан-заводу человеку, именно он осматривал Нойбу, когда летчик привез ее в Добролет. Увидев в своих воротах Болохню, тот побледнел и хотел захлопнуть защелку. Да не тут-то было, Болохня просунул в щель ногу и не дал закрыть ворота.

– Верни собаку! – жестко сказал он.

– Еще чего! – взвизгнул земляк. – Нет у меня твоей собаки!

– Может, вызвать милицию?

Болохня распахнул тужурку и, как бы невзначай, показал на своем поясе охотничий нож. И тут знатока собак подвела сама Нойба – заслышав голос Болохни, она подала свой.

– А это что? – усмехнулся Болохня. – Давай по-хорошему, иначе будет по-плохому.

Кто же хочет иметь дело с взбешенным, готовым на все лесником, пришлось открывать сарай и выпускать Нойбу. Болохня надел на нее ошейник и, не попрощавшись, ушел на автобусную остановку.

С той поры Нойба стала сидеть у Болохни на цепи.

– Так будет надежнее, – сказал он жене.

Свобода для Нойбы наступала, когда в Добролет приезжала семья летчика. Она знала, что вначале зашуршит галька под шинами на дороге, затем летчик подаст ей условный сигнал и в соседней усадьбе скрипнут ворота. В следующую секунду она уже начинала рвать цепь, затем, когда ее спускали, через заборы она летела прямо к соседям во двор. А там ее уже встречал радостным криком Алеша. И с той минуты для Нойбы наступали радостные, полные счастья, сытые дни. Летчик сделал ей будку, подстелил теплый матрац, где она устраивалась на ночь. Ранним утром к ней приходил Алеша и начинал кормить приготовленным специально для нее завтраком.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Не только для людей, но и для собак. К началу занятий в школе вся семья летчика начала собираться в город. Для Нойбы наступили грустные, черные дни. Когда машина с дачниками уже была готова тронуться, она, повизгивая, мол, возьмите и меня с собой, стала прыгать и скакать рядом с сумками. В окне машины она видела заплаканное лицо Алеши и сердце у нее готово было разорваться от горя. Открыв дверцу, летчик останавливал машину и начал уговаривать ее вернуться к Болохне.

– Через неделю я возьму отпуск, и мы с тобой полетим в Ербогочен на охоту. Там ты снова увидишь свою мать, – обещал он.

Понурив голову, Нойба послушно возвращалась во двор к Болохне. Из дома выходил хозяин, надевал ошейник и садил ее на цепь. Нойба для Добролета была в диковину, такой красивой и породистой собаки не было во всей округе, и Болохня по-своему берег ее от завистливых глаз.

Действительно, в середине сентября летчик приехал в Добролет, забрал Нойбу и улетел в далекий северный поселок.

В тот же день, когда самолет подрулил к деревянному вокзалу Ербогочена и открылась дверь, она ощутила давно забытый запах. Ее сердце замерло и тут же запрыгало от радости. Едва она спустилась на землю, как к ней подбежала крупная лайка, в которой Нойба не сразу, но все же признала свою мать. Рядом с нею обнимал летчика Миша Колесников. Через час они сидели в лодке, которая, натужно ревя мотором, шла мимо хребтов, крутых песчаных откосов и отмелей, склоненных к воде лиственниц и сосен. К вечеру Колесников причалил лодку к берегу. Там охотники быстро выгрузили мешки с провиантом и отправились вверх на холм, огибая который, в Тунгуску впадала еще одна речушка.

У зимовья их встретил невысокий, в защитного цвета костюме мужчина, который солил и складывал в огромную, на несколько ведер, лиственничную колоду пойманную рыбу. Он сообщил, что за два дня до этого выпал снег и ночью была минусовая температура.

– Вам повезло, – сказал он приехавшим. – На другой день солнце сжевало снег, но мороз сделал свое дело, в тайге стало свежо и чисто от комарья и таежного гнуса. Сейчас здесь, как на курорте.

Фамилия у рыбака была Фарков, с ним была собака – двухгодовалый кобель Цезарь, который сразу же проявил интерес к Нойбе. Линда, так звали ее мать, глухо, почти неслышно, заворчала, но у собак свои неписаные правила, у них нет власти над своими щенками, к тому же тайга – не собственный двор, и Нойба сама вправе решать, от кого принимать ухаживания, а кого прогонять.

Вечером Нойба увязалась за летчиком, который пошел пострелять уток на ближайшее озеро. Вскоре вслед за ней побежали и другие собаки. Когда прозвучали первые выстрелы, Нойба отпрянула в сторону, зато Линда бросилась в озеро и показала, как надо доставать из воды подстреленных уток. На обратном пути Нойба загнала на березу белку. Но летчик стрелять не стал, сказал, что рано, шкурка невыходная.

На другой день охотники подстрелили пару рябчиков и капалуху. А вечером хозяин зимовья Миша Колесников убил изюбря. Его остановили и начали держать Цезарь, а следом, уже охваченная азартом погони и лая, присоединилась и Нойба.

Нойба и представить себе не могла, что для нее эта поездка на Север станет неожиданным подарком. Вечером она слушала у костра разговоры, которые в основном вроде бы и не касались ее впрямую, но были о ней.

– Всему свое время и место под солнцем, – держа в руках кружку с чаем, говорил Михаил Колесников, который когда-то был первым хозяином Нойбы. – Все, что происходит вокруг нас, имеет свое начало и свой конец. Весной сходит снег, зеленеет трава, распускаются листья, чтобы осенью пожелтеть и опасть на землю. Вот здесь, на этом угоре, когда-то было эвенкийское стойбище, здесь, на этом кострище, они готовили себе еду, строили планы на завтрашний день, выделывали шкуры, из них шили одежду, а потом один за другим, как осенние листья, откочевали в долину своих предков. И мы здесь радуемся этим солнечным дням, удачной охоте и рыбалке. И с нами рядом собаки, они тоже рады всему, что происходит вокруг. Без собак в тайге невозможно. Иметь рядом хорошую собаку – это все равно, что для плотника иметь под рукой хороший инструмент, всегда будешь сыт и одет. Что еще надо человеку, живущему тайгой? В небе, где летает птица и самолет, пусто, а здесь, – он обвел рукой стоявшие рядом деревья, – есть все.

Нойба слушала, что говорят люди, и посматривала в сторону Цезаря. Ей нравилось, что за нею ухаживает такой красивый и сильный кобель, нравился наполненный тайгой воздух, шорохи и звуки, которыми был наполнен окружающий мир. Нойба во все глаза следила за действиями своей матери, запоминала, что можно и что нельзя делать в тайге. Она смотрела, как охотники занимаются своим привычным делом, готовят еду, пьют чай, подбрасывают в костер сосновые полешки, ей нравилось смотреть, как на шампурах жарятся на огне караси, как стелется дым от костра, по нему она уже научилась определять, какая будет погода на завтра. Природное чутье подсказывало, что собаке нельзя есть горячую пищу, она с некоторым удивлением смотрела, как охотники с удовольствием по утрам пьют горячий чай. Заглядывая в зимовье, она видела на полу шкуры, но они были не собачьи – одна медвежья, другая росомахи. Почему-то она вспоминала дни, проведенные у Болохни, и те шкуры, которые валялись у него в сенях.

Отдохнув, собаки, повизгивая, начинали ласкаться, играть, вырывая друг у друга обглоданные кости. Нойба вспомнила, что и дети летчика, приезжая в Добролет, поступают почти по-собачьи, играют, толкаются, вырывают друг у друга мяч и другие предметы. Она очень жалела, что здесь нет ее друга Алеши, по которому Нойба скучала.

На другой день, по утренней росе с другими собаками убегала в тайгу, чтобы, сделав для проверки маленький круг, вернуться к зимовью. Вернувшись к кострищу, собаки стряхивали с себя влагу и ждали, когда будет команда вновь идти в лес.

От зимовья охотники и собаки обычно шли рядом, но вот Линда делала стойку, едва шевеля ушами, прислушивалась к тайге, затем срывалась с места и мчалась куда-то вглубь на неуловимый для человеческого уха шорох. Следом за ней бросались Цезарь с Нойбой. И вот уже вдали был слышен глухой собачий лай. Прибавив шагу, охотники торопились вслед, по лаю пытаясь определить, кого на сей раз держат собаки: соболя, изюбря или медведя. Собаки старались вовсю, и наградой им доставалась свежее мясо и потроха.

Вскоре у Нойбы появилось новое ощущение самой себя, ноги стали крепче, шерсть пушистей, она стала совсем взрослой. Это заметили все, в том числе и Цезарь.

Прав был Колесников: все в жизни имеет свое начало и свой конец. Когда с деревьев опал лист и в тайге выпал снег, охотники стали готовиться в обратный путь. Ночью Нойба смотрела на ночное небо, на близкие звезды и чувствовала, что ее покидает та радость, та легкость, с которой она бегала по лесным тропинкам. Собаки чувствуют перемены еще задолго до того, как они наступают.

Охотники загрузили лодку охотничьими трофеями, и она, груженная, помчалась обратно в Ербогочен. Там Нойбу и летчика уже ждал самолет, который примчал их обратно в город. И снова была дорога в Добролет. Она не понимала одного, почему ее упорно привозят в дом к Болохне, она бы с удовольствием осталась здесь, на Севере, навсегда рядом с Цезарем.

Нойба с грустью оглянулась на отъезжающую машину и пошла в конуру, так и не взглянув на выставленную чашку с едой, которую хозяйка поставила прямо на шкуру Милки. Собаке не суждено выбирать, с кем и где ей жить. Они знают, что им дано то, чем обделен человек, но только рядом с ним она может продемонстрировать свои природные качества.

* * *

Зимой у Нойбы, после поездки на Север, появилось два красивых щенка. Щениться она ушла в ту конуру, которая была в соседнем доме. Но Болохня разыскал ее и забрал щенков. Напрасно Нойба умоляла его оставить их рядом, Болохня еще некоторое время позволял щенкам сосать молоко матери, а после, когда они окрепли, отнес домой.

– Могут утащить или отравить, – объяснил он жене.

И действительно щенки вскоре исчезли. Болохня сказал, что их украли, но у постоянного соперника по охоте соседа лесника Пенькового была своя версия.

– Продал он их директору лесхоза. Вернее, обменял. Говорят, директор отдал ему за щенков мотоцикл «Урал».

Потеряв щенков, Нойба пометалась по двору, но, поняв, что это произошло по воле Болохни, сделала вид, что успокоилась. Но когда хозяйка выносила еду, отворачивалась, ложилась во дворе на холодный настил из лиственничных досок и думала свою собачью думу. Она была наблюдательна, умна и незлобива. В некоторых дворах собаки обнаруживают свой злобный нрав, отстаивая хозяйскую территорию, и договориться с ними бывает невозможно. Но на этом их достоинства и заканчиваются, такую собаку для того и держат: облаивать и не пускать чужих во двор.

Нойба умела не только без всякого лая сторожить двор, но и ладить с людьми, поскольку за версту привыкла распознавать, кто и с какими намерениями пришел. Она знала основное правило – здесь, во дворе, она хозяйка, гости это понимали и старались не вступать с нею в конфликт. Особенно она не любила тех, кто уже заранее предполагал, что ему придется иметь дело с собакой, и еще на подходе вооружались прутом или палкой. Что для нее прут, она не боялась и шла на медведя. Она старалась не замечать пруты и палки, зачем затевать ссору с незнакомым, глупым и трусливым человеком, который, как правило, не входил во двор, а, скрывая свой страх перед собакой, старался криком вызвать хозяев.

Многие и не догадывались, что она хорошо понимала язык людей. И свободно угадывала их намерения. Но люди больше заняты собой, собака для них – развлечение, в некоторых случаях препятствие или необходимый помощник – не более того. Она, в силу природной сметки, всеми движениями показывала спокойствие и лояльность, умела угадывать и предупреждать мысли, едва они рождались в голове того, кто на данный момент был как бы ее хозяином. Болохню она не любила: скуп, груб, расчетлив; хозяйка была добрее, она выносила Нойбе еду, что-то говорила о своем одиночестве и тяжелой доле. В свою очередь, Нойба могла бы пожаловаться и сказать, что ей здесь тоже одиноко.

Вот к сыну Болохни Александру Нойба все же питала особые чувства, только по одной причине – он брал ее с собой в тайгу на охоту. Едва Александр вытаскивал рюкзак и начинал складывать в него патронташ, закопченный котелок и другие таежные принадлежности, как ее сердце начинало прыгать от радости, наконец-то она на какое-то время покинет опостылевший двор и они пойдут в зимовье, где ей будет привольно и свободно. Уж в тайге-то она отрабатывала на совесть, Александр всегда возвращался в село с мясом и пушниной. Но большую часть жизни Нойбе приходилось бегать по ограде, не находя себе применения. Бывало, Александр, пребывая в хорошем настроении после удачной охоты, выкатывая из гаража мотоцикл «Урал», смеясь, говорил матери:

– От Нойбы больший прок, чем от всех твоих коров!

Вот такая оценка ее заслуг Нойбе нравилась, но она делала вид, что ее это совсем не касается. Как-то в конце октября, когда выпал первый снег, Александр вновь отправился на охоту. С собой он взял Кучума и Нойбу. Переночевав в зимовье, утром он пошел белковать. Таскать на себе лишнее не стал, поразмышляв немного, ружье он оставил в зимовье, а взял в ближний обход мелкашку, самое удобное оружие на белку и соболя.

Где-то в километре от зимовья Нойба загнала на лесину маленького шипящего зверка. Белочка была небольшая, она перебегала с ветки на ветку, сосредоточив все свое внимание на собаках. Кучум прыгал рядом, поглядывая на загнанного зверька. И тут произошло то, о чем позже Александр вспоминал с большой неохотой. Он увидел, что Нойба перестала лаять, шерсть на загривке стала дыбом. И тут, боковым зрением, охотник разглядел, как из-под заснеженного бугра вылетел большой комок мха и следом в открывшуюся дыру показалась голова медведя. Он вывалился из своего подземного бункера и, встав на задние лапы, пошел на охотника. Кучум оборвал свой лай и во весь опор, визжа от страха, бросился за спину хозяина. Медведь двигался прыжками. Ему оставалось перепрыгнуть лежащий поперек сосновый выворотень, а там он уже мог достать лапой охотника. Позже Александр с неохотой признается, что в тот момент с ним случился ступор: он, не стреляя, начал передергивать затвор мелкашки, роняя на снег крохотные патроны.

Спасла его Нойба, превратившись в летящую торпеду, она кинулась на медведя и в прыжке схватила его сзади за ляжку. Медведь опешил от такой наглости, он крутанулся на ноге, пытаясь стряхнуть отчаянную и наглую собаку. И в это время пришел в себя Кучум, он ринулся к свободной задней лапе хозяина тайги, и вскоре меж деревьев покатился рычащий клубок. Позже выяснилось, что собаки подняли из берлоги не матерого хищника, а довольно крупного пестуна, который впервые столкнулся с собаками. Отбиваясь от них лапами, он рванул прочь. Александр не мешкая побежал в сторону зимовья, и, когда его спасители показались на тропе, для самоуспокоения и утверждения, что человек здесь все же хозяин, зарядил двустволку и, выскочив на крыльцо, начал сотрясать выстрелами окружающий таежный мир. Зализывая раны от медвежьих лап, Нойба вскакивала и с недоумением смотрела, куда же и в кого палит хозяин.

После этого случая авторитет Нойбы поднялся на невиданную высоту. Болохне предлагали за нее большие деньги, но он только сплевывал сквозь зубы, уж он-то знал настоящую стоимость лайки. А вскоре произошло еще одно событие, о котором даже написала областная газета. Нойба дивилась тем разговорам и пересудам, которые докатились аж до самого города, которого толком она не видела, но успела запомнить, что приезжающие оттуда люди умеют говорить сладкие слова, и почему-то их больше всего опасается Болохня.

Все произошло случайно. Рядом с Добролетом было большое болото, на котором пасли скот и заготавливали на зиму сено. Туда же дачники ходили собирать ягоды. Болотистая низина была большой, она тянулась вдоль реки Ушаковки, до самого города.

Уже подросший для самостоятельных походов Алеша знал, что родители обычно приносили для него с болотных полянок сладкую таежную ягоду. И нынче они собирались пойти, но забыли сказать ему, что планы их поменялись. Они решили съездить в Горячий Ключ за хлебом. Но поскольку родители собирались долго, Алеша успел уснуть, а когда проснулся, то в доме родителей уже не было. Он тут же решил, что его обманули и пошли за ягодой без него. Дверь была не заперта, он открыл ее, вышел за ворота, и по тропинке, что шла к реке, побежал в сторону болота, чтобы там разыскать родителей. Алеша помнил, что надо идти вдоль прибрежного леса. Шел он долго, перебираясь с кочки на кочку, кое-где ему попадались узкие, заполненные тухлой водой проходы. Тогда он забирался на кочку и, прыгая с одной на другую, старался идти, не замочив ноги. Это отнимало у него много сил. Рядом с ним бежала Нойба, он и не заметил, когда это она увязалась за ним, но ему было приятно, что идет по болоту не один. Нойба то и дело поглядывала на него, изредка бросалась в сторону, спугивая лесных голубей и куропаток. Они с шумом поднимались в воздух и садились на близлежащие сосны. Вскоре Алеша почувствовал, что устал и присел на кочку. Родители будто сквозь землю провалились. Несколько раз он пытался криком привлечь их внимание, но тщетно, звук голоса таял в густой и высокой траве.

Нойба останавливалась и смотрела на него внимательными и умными глазами, словно спрашивая, куда ты идешь? Только подскажи, и я тебе помогу. Но Алеша шел вперед, потом начал кружить меж полянок и на щеках у него начали появлялись слезы. Вскоре у него уже не осталось сил, он сел возле двух огромных кочек и начал кулачками протирать свои глаза. Нет, ему не хотелось, чтобы Нойба видела его слезы. Впрочем, вскоре она куда-то исчезла, и Алеша остался наедине с этим холодным и ставшим вдруг чужим болотом.

Он прикрыл глаза, пытаясь представить, что сидит дома в кресле и ждет, когда мама позовет его в кровать. Так, подремывая, он просидел еще некоторое время, пока совсем не стемнело и сверху на него стало смотреть сиреневое холодное небо. Так он впервые в жизни оказался один на один не только с болотом, но и со звездами. Ему стало холодно, и он, выглянув из-за кочки, попробовал вновь покричать родителей. И неожиданно сам испугался своего незнакомого и слабого голоса. Где-то далеко сигналили машины и кричали люди, но он не мог понять, откуда доносится весь этот шум.

Позже ему скажут, что его искали всем селом. И тут ему стало страшно. Это дома, в постели, ночь кажется одним мгновением, а здесь, среди темноты, наедине со своими страхами, она казалась ему вечностью, которую ни за что не пересидишь. Он надергал травы и попытался сделать на дне ямы подстилку. Но она совсем не грела, и вскоре у него начали стучать зубы. Когда Алеша уже совсем было отчаялся, за его спиной послышался шорох.

Он резко обернулся, и тут его лицо обожгло чем-то влажным, шершавым и горячим. К нему в яму ввалилось большое лохматое чудовище, в котором он не сразу признал Нойбу. Он схватил ее за шею и расплакался. А она продолжала лизать его лицо и руки. Затем он пристроился в уголок ямы, держа Нойбу за шею. Так они оба, как бывало прежде в городской квартире, уснули, и ему было тепло от ее лохматой, густой шубы.

Утром Алешу разбудило солнце. Он приподнялся, оглядел огромное болото, не понимая, как же он попал сюда. Но быстро вспомнил и, всхлипнув, выбрался из ямки и побрел за Нойбой в сторону невидимого поселка. Трава на болоте была покрыта росой, она серебрилась на низком солнце, и довольно быстро намочила Алешины штаны, они стали неприятно прилипать к коленям. И вдруг он заметил, что Нойба подняла голову. Проследив за ее взглядом, Алеша увидел, как через поле со стороны Добролета к ним бежали люди.

Нойба хотела броситься навстречу, но ее отвлек шум взлетающего болотного куличка.

Известно, у собаки свой отсчет времени. Может быть, именно поэтому она умеет дорожить каждым мгновением своей жизни. Это человеку, особенно в детстве, кажется, что мир и время, отпущенное ему, – бесконечно, и он может позволить себе допускать непростительные промахи и наступать, как говорят люди, на одни и те же грабли. В таких случаях даже придумано оправдание: мол, на ошибках учимся. У собаки такой возможности нет. Она знает: ее предназначение быть рядом с хозяином и служить ему. И возможно, каждый миг своей жизни собака воспринимает как последний шанс, который в случае ошибки уже нельзя исправить. Порою люди этого не знают и даже не догадываются, поскольку видят только свое, а собака обязана видеть и слышать все, что недоступно человеку.