ПРЕДИСЛОВИЕ

Однажды, когда мне было лет пять, я сел смотреть по телевизору фильм «Овод». Что такое «овод», я не знал, и поэтому спросил у своего старшего и очень умного восьмилетнего брата. «Это такая муха», — ответил тот понятно. Фильм я честно посмотрел до конца, но он мне не понравился. Я ждал муху, а мухи мне так и не показали. Только через много лет я узнал, что «Овод» — это была такая кличка одного итальянского революционера.

Так вот, не надо ждать от фильма или книги того, чего в них нет. Например, в этой книге никакого кролика не будет — предупреждаю сразу. А будут как раз мухи. В большом количестве. И самые разные. С такими названиями, что и не выговоришь, — саркофагиды, каллифориды, дрозофилы… А еще будет молодая учительница Фуми Котани и мальчик Тэцудзо. Не удивляйтесь таким именам — ведь дело происходит в Японии. Учительница только что закончила университет и еще совсем не умеет преподавать и общаться с детьми. А мальчик, ее ученик, не хочет с ней разговаривать, кусается и дерется.

Можете не верить, но именно мухи «подскажут» учительнице, как можно подружиться с этим мальчиком. Это будет, как сказали бы взрослые, ее большой педагогический успех. Но, чтобы прийти к нему, ей придется многое узнать и пережить.

Например, решиться принять в класс Минако, девочку-инвалида. Или, как сейчас говорят, ребенка с ограниченными возможностями. Кажется, что она совсем ничего не понимает, только смеется, бегает по классу, мешает всем учиться. Родители многих детей возмущены таким соседством, администрация хочет перевести девочку в спецшколу. Но Котани убеждена: Минако способна изменить жизнь и детей, и взрослых. И оказывается права, хотя отстоять свою правоту ей очень и очень непросто.

Ей помогают некоторые учителя школы. А некоторые — мешают. Дело доходит даже до… драки в учительской — стенка на стенку! А еще Котани приходится превратиться в старьевщика и собирать по городу старые газеты и бутылки. А еще вступить в борьбу с муниципалитетом за права рабочих мусоросжигательного завода, дети которых учатся в школе. А еще…

В общем, книжку эту надо немедленно читать. И не только детям, но и взрослым. Потому что она говорит об очень важных и серьезных вещах. О том, как остаться самим собой. Как быть терпеливым. Как сопротивляться. Как не превратиться в предателя. Как уметь чувствовать и понимать других, непохожих на тебя людей. Как жить. Кстати, ее уже больше тридцати лет запоем читают японские девчонки и мальчишки вместе с мамами, папами, бабушками и дедушками. И конечно же, ее читают японские учителя. И учителя и дети многих стран. Теперь эта книжка добралась до России.

«А при чем же тут все-таки кролик?» — может спросить какой-нибудь внимательный мальчишка. Все просто. Есть такая пословица: «Не нужно быть Буддой, чтобы взглянуть в глаза кролику и увидеть мир его глазами».

Увидеть мир так, как ты его еще никогда не видел… Кто может устоять?

Сергей Волков,

учитель русского языка и литературы Центра образования № 57 г. Москвы, главный редактор газеты «Литература» («Первое сентября»)

 

ПРОЛОГ

В этой истории, в истории Тэцудзо, все начинается с мух.

Классная руководительница Тэцудзо, молоденькая Фуми Котани, совсем недавно вышла замуж — со дня ее свадьбы прошло всего десять дней. Котани-сэнсей только-только окончила университет и чувствовала себя в школе не больно-то уверенно. Выходка Тэцудзо ужаснула ее.

Чуть не сорвав дверь с петель, она влетела в учительскую, и ее вырвало. А потом Котани-сэнсей заплакала.

Обеспокоенный завуч поспешил в класс. Уже с порога он увидел Тэцудзо, который хмуро стоял, глядя в одну точку. Вокруг галдели его одноклассники. Завуч заметил, что у ног мальчика что-то лежит. Поначалу он решил, что это какой-то экзотический фрукт. Но присмотревшись, не сдержался и громко вскрикнул от изумления.

Лягушка. Это была раздавленная, лопнувшая надвое лягушка. Она еще шевелилась и подрагивала. Ее внутренности вывалились наружу и расцвели на полу красным цветком.

Завуч застыл на месте и пришел в себя только тогда, когда рядом громко заплакали испуганные девочки. Лягушку надо было срочно убрать. Завуч толкнул Тэцудзо в спину, мол, давай убирай, и тут оказалось, что у мальчика под левой ногой лежит еще один раздавленный лягушонок…

Котани-сэнсей долго размышляла над этим происшествием.

Так жестоко мог поступить только тот, кто был разозлен донельзя.

Она вспомнила, что Тэцудзо живет прямо за школой, на территории мусоросжигательного завода, где очень много мух. «Может быть, мальчики чего-то не поделили, когда собирали еду для лягушек?» — подумала Котани-сэнсей.

Она знала, что заводские дети, которых в школе дразнили «мусорщиками» и «вонючками», часто затевали драки с обидчиками. Однако эта версия все равно ничего не объясняла. Ну, поспорили или даже подрались, а лягушек-то зачем убивать?

Котани-сэнсей расспросила всех учеников о том, где и как они доставали еду для лягушат. Двое ребят признались, что забрались на территорию завода, чтобы наловить побольше мух. Один из них поймал пять штук у мусорной кучи, а второй, по его словам, «охотился у домов, где живут рабочие, и поймал тринадцать мух из банки». «Тринадцать мух из банки? Интересно», — подумала тогда Котани-сэнсей, но решила, что это не так важно и переспрашивать мальчика не стала.

Хотя если вдуматься, то «тринадцать мух из банки» — это очень даже странно. Они что, все в одной банке сидели, эти тринадцать? Может, не из банки, а из банок? Понятно, что на территории завода полно всяких грязных банок, и может быть, мальчик просто ходил и собирал из них мух, пока не набрал тринадцать штук. В общем, все это было довольно-таки загадочно.

А между прочим, если бы Котани-сэнсей с самого начала хорошенько разобралась, что эти «тринадцать мух из банки» означают, то очень многое сразу стало бы понятным.

Мальчики сказали учительнице, что Тэцудзо с ними на завод не ходил, что он вообще ни с кем не дружит и что, когда в классе начали собирать для квакушек «живую» еду, он полностью потерял к рептилиям интерес. «И вовсе мы с ним не дрались», — заявили они в один голос.

В общем, Котани-сэнсей так ничего и не поняла.

А через два месяца Тэцудзо снова отличился.

В тот день ребята принесли в школу муравьев в стеклянных банках, чтобы наблюдать за их поведением. В начале урока Котани-сэнсей взяла у мальчика с первой парты банку и стала объяснять, что если обмотать ее черной тряпочкой, то муравьи начнут строить в ней свой домик. Но тут Тэцудзо вдруг вскочил с места, а уже через секунду, как заправский охотничий пес, набросился на учительницу.

От неожиданности Котани-сэнсей ойкнула и тут же превратилась из серьезной учительницы в молодую испуганную девушку по имени Фуми. Со страхом и отвращением она, словно липкую грязь, попыталась стряхнуть Тэцудзо.

Со стороны казалось, что Тэцудзо нападает именно на учительницу, но когда мальчик, изловчившись, вырвал у Котани-сэнсей из рук стеклянную банку, все поняли, что учительница здесь ни при чем.

Следующей жертвой Тэцудзо стал хозяин банки — Бундзи.

К тому моменту, как Бундзи закричал, все его лицо уже было в крови. Тэцудзо здорово его расцарапал. Лицо мальчика походило на тряпичную маску, размалеванную красной краской. Но на этом атака не закончилась. Улучив момент, Тэцудзо крепко вцепился зубами в руку, которой Бундзи пытался защитить лицо. Тот заорал как резаный.

Котани-сэнсей все-таки удалось отодрать Тэцудзо от его жертвы, но, увидев белеющую в глубине раны кость, она тотчас же упала в обморок.

В учительской завуч залепил Тэцудзо такую затрещину, что тот упал. Остальные учителя не стали осуждать завуча за жестокость, ведь только что на глазах у всех увезли в больницу плачущего и истекающего кровью Бундзи. Завуч поднял мальчика с пола, поставил его на ноги и потребовал от него объяснений. Но Тэцудзо молчал. Также молча он снес все упреки и тычки, которыми завуч пытался заставить его заговорить. Он не кричал и не плакал, так что даже сердобольные учительницы, поначалу жалевшие его, в конце концов согласились, что с таким упрямым мальчишкой добром не договоришься.

Котани-сэнсей все еще лежала, приходя в себя после обморока, в медкабинете, и завуч сам повел Тэцудзо домой. Мальчик жил с дедушкой, которого все — и дети, и взрослые, звали просто «дедушка Баку». Дома, уже при дедушке, завуч снова отчитал Тэцудзо, но тот продолжал молчать. Так ни слова и не сказал.

На следующий день Котани-сэнсей не пришла на работу. И на второй день тоже. Она появилась только на третий день после происшествия. И хотя с самого начала все в школе считали Котани-сэнсей красавицей, в тот день никто бы не назвал ее красивой.

После обеда в школу пришел дедушка Баку, поговорил о чем-то с Котани-сэнсей и ушел восвояси. Во время этого разговора молодая учительница выглядела очень озабоченной, а потом еще долго сидела и о чем-то сосредоточено думала.

В конце дня, едва дождавшись, пока все ученики разойдутся по домам, она отправилась в больницу, где лежал Бундзи. Когда Котани-сэнсей пришла, мальчик спал. Она разбудила его и спросила про мух, которых он поймал на заводе два месяца назад:

— Бундзи, те мухи, помнишь? Они в банке сидели?

— Да, — еле слышно ответил тот.

— А банку ты зачем себе взял? Это ведь банка Тэцудзо, — строго сказала Котани-сэнсей. — Из-под китайского варенья. У нее форма такая необычная, что ее сразу можно узнать. Ты туда муравьев своих посадил. Правильно?

— Да, извините, — смущенно ответил Бундзи. Котани-сэнсей смягчилась и одобрительно на него посмотрела.

— Просто я увидел банку с мухами, ну и взял ее. Честное слово, я не знал, что это банка Тэцудзо.

— Потом попросишь у Тэцудзо прощения, ладно? — сказала напоследок учительница. Казалось, она приняла для себя какое-то важное решение.

На следующее утро Котани-сэнсей вызвала Тэцудзо в учительскую.

— Тэцудзо, — начала она решительно, — я хочу перед тобой извиниться. Я знаю, что ты собирал мух. Ты их ловил и сажал в банку, потому что беспокоился, что лягушкам будет нечего есть. И когда твои мухи вдруг исчезли, ты ужасно рассердился, а я тебе не помогла и даже не постаралась тебя понять. Поэтому я прошу у тебя прощения. Прости меня, пожалуйста.

Тэцудзо молчал, безучастно глядя на учительницу.

Неприятности, как дикие осы, всегда налетают непонятно откуда и всегда роем. На следующий день в школу наведался отец пострадавшего мальчика и устроил в учительской настоящий тарарам.

— Я бы посмотрел, если б тебя покалечили, а потом еще заставили бы извиняться перед тем, кто покалечил. Ишь, чего выдумала! — зарычал он на Котани-сэнсей, ухватил ее за воротник и сильно тряхнул. Непривыкшая к такому обращению девушка оцепенела от ужаса. Завуч поспешил ей на помощь, но отлетел в сторону от мощного удара. А в молодых учителей, которые пытались его остановить, папа Бундзи запустил стаканом горячего чая.

С огромным трудом его скрутили и потащили в кабинет директора. Но разговора с директором не получилось: взбешенный родитель продолжал орать на заплаканную учительницу, которая к тому времени была уже в полуобморочном состоянии.

Директор знал, что Котани-сэнсей — единственная дочь преуспевающего врача — всегда была окружена любовью и родительской заботой. Поэтому он забеспокоился, как бы потрясение не оказалось для нее слишком сильным. После уроков он даже проводил ее до дома, как маленькую девочку.

От переживаний Котани-сэнсей так и не смогла заснуть. Под утро, измученная бессонной ночью, она твердо решила уйти из школы. Но, разумеется, никто не собирался ее отпускать. Некоторые коллеги посмеивались над ней и говорили, что если все начнут из-за таких пустяков увольняться, то, глядишь, через десять лет в школе ни одного учителя не останется.

Ничего не поделаешь, Котани-сэнсей продолжала ходить на работу, однако она как-то охладела к своим ученикам. Ей казалось, что стоит только чуточку ошибиться, и даже самый добрый и милый из них тотчас же причинит тебе сильную боль. Приходилось все время быть начеку, и от этого ежедневная работа в школе стала ей совсем не в радость.

Да и само место было унылое — школа располагалась в промышленной зоне, где сумрачный воздух всегда был полон отработанных газов. Из-за этого у Котани-сэнсей по дороге на работу обычно начинала кружиться голова.

Совсем рядом со школой находился мусоросжигательный завод. Построили его тут еще в 1918 году и за все это время ни разу не обновляли и не перестраивали, поэтому из его труб изо дня в день и из года в год валил густой, едкий и вонючий дым.

Когда на заводе чистили печи, то на школу и на окрестные дома с неба падали серовато-белые хлопья пепла. Младшие дети радостно дурачились, напевая песенку про первый снег, но старшим было уже не до смеха. Как-то раз несколько старшеклассников даже написали в районную администрацию письмо протеста.

Разумеется, перенос завода на другое место был запланирован давным-давно, но, как водится, об этом плане вспоминали только перед выборами. Потом выборы проходили, а завод оставался там же, где и прежде. Поэтому местные жители называли его «седьмым чудом света районного масштаба».

Представьте себе три огромные печи для сжигания мусора. Печи устроены так: на втором этаже находится «окно подачи» — большая дыра, в которую засыпают мусор, — а на первом оборудована топка, в которой сжигают все, что упало сверху. Перед тем как закидывать мусор в печь, его сортируют на сгораемый и несгораемый. Но даже если мусор считается сгораемым, то понятно, что какие-то вещи горят лучше, а какие-то хуже, и то, что горит хуже, очень сильно дымит… В любом случае, все должно сгореть без остатка, так что если мусор попадается неудачный, то жечь его приходится долго-долго.

Одна порция мусора в среднем сгорает за двадцать четыре часа. При сгорании образовывается пепел, который падает в подвал. «Окно выброса» — через него достают из подвала пепел — выходит прямо на дорогу, чтобы к нему было легче подъехать.

Пепел обычно вычищали по утрам. Рабочие, чтобы не пачкать одежду, работали почти голыми. Единственное, что было на них, — специальные набедренные повязки фундоси, которые обычно носят борцы сумо. Издалека это выглядело очень красиво, рабочие казались какими-то древними героями. Но на самом деле ничего героически прекрасного в этом не было. Рабочие то порежутся битым стеклом, то прямо у них под ногами взорвется баллончик аэрозоля — работа на заводе была тяжелой и опасной. Сбоку от печей высилось большое здание, похожее на спортивный зал. Там хранили мусор, когда его было так много, что не успевали сжигать. В июне, во время сезона дождей, мусор от жары и влажности начинал гнить, и тогда все здание заполнял тяжелый, удушливый запах.

За мусорохранилищем, немного поодаль, в длинном, похожем на гармошку доме жили работники завода и их семьи. В доме было четырнадцать или пятнадцать квартир. Тэцудзо жил в восточном крыле дома-гармошки.

Тех, кто работал на заводе, можно было поделить на две группы. К первой группе принадлежали работники администрации. Они работали в Управлении. Каждый вечер они выходили из бетонного здания Управления и разъезжались по домам. Вторая группа состояла из временных рабочих-контрактников, устроившихся на завод через социальные службы. Это были те самые люди, которые действительно «работали на заводе» — они сортировали мусор, сжигали его и вычищали из печей пепел. Именно они и жили в длинном доме-гармошке неподалеку от мусорохранилища.

Можно догадаться, что в таких условиях детям приходилось несладко. Достаточно было заглянуть в список чрезвычайных происшествий, случившихся с учениками за те четыре месяца, что Котани-сэнсей проработала в районной школе.

Четыре дорожно-транспортных происшествия, то есть по одной аварии в месяц. Хорошо еще, что никто из детей не умер, но одного мальчика машина проволокла по асфальту тридцать метров, и в результате он попал в больницу на полгода.

Был еще один случай с мальчиком, который полез на крышу сталелитейного завода за голубем, упал с крыши и сильно разбился. Про это даже писали в газетах, причем обвиняли в случившемся учителей и школьную администрацию. Так что, пожалуй, для школы самым неприятным происшествием было именно это.

Десятки мелких краж в супермаркете. Девочка, которая убежала из дома. А уж сколько раз сами родители уходили и оставляли детей одних на несколько дней или даже недель — за этим учителя уже не могли уследить.

Был еще случай с бродягой, который забрался в школу и попытался увести с собой маленькую девочку, но, к счастью, у него ничего не вышло, и в газеты этот случай не попал.

В общем, то, что натворил Тэцудзо, не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Такого рода происшествия даже не вносились в список ЧП, так что и этот случай, скорее всего, не привлек бы внимание других учителей, если бы в нем не была замешана Котани-сэнсей — молодая учительница, только-только закончившая университет. Честно говоря, эта школа была ужасной. И учителя в ней были странные. Не все, конечно, но многие.

Как-то раз Котани-сэнсей решила посоветоваться с кем-нибудь из старших коллег насчет сочинений своих учеников. Она долго сомневалась и наконец решила обратиться к учителю, который, по слухам, выпустил сборник детских стихов и рассказов. Учителя звали Адачи-сэнсей. К сожалению, кроме слухов о выпущенной книжке про него ходили и другие слухи, которые слегка смущали молодую учительницу.

У этого Адачи были длинные волосы, и в школу он приходил в одежде, которая даже отдаленно не напоминала общепринятые костюм с галстуком. По правде говоря, он казался Котани-сэнсей настоящим неряхой. В школе говорили, что он играет в азартные игры, ведет беспорядочный образ жизни и так далее и тому подобное. При всем при этом Адачи-сэнсей явно пользовался в школе уважением и авторитетом — считалось, что родители учеников его ценят.

Как бы то ни было, Котани-сэнсей, прихватив сочинения, отправилась в класс к Адачи. Он спал, устроившись на сдвинутых партах. Котани-сэнсей слегка смутилась и подумала про себя: «Теперь понятно, откуда взялась кличка „возмутительный учитель Адачи“. А вслух она спросила:

— Адачи-сэнсей, вы всегда так спите, на партах?

— Ну, всегда, — невежливо ответил тот. Но когда Котани-сэнсей подала ему детские сочинения, все-таки пересел на стул.

Прочитав все до конца, Адачи-сэнсей засмеялся.

— Отличные сочинения. Там, откуда они взялись, должно быть спрятано еще немало сокровищ.

— Это вы о чем?

— Это я о том, что, небось, были и другие хорошие сочинения, да ты их проглядела. И проглядела не только сочинения, но и тех, кто их пишет. Взять, например, Тэцудзо Усуи из твоего класса, — сказал вдруг Адачи. — Ты, наверное, голову ломаешь, как с ним справиться. А по моему опыту, как раз в таких детях и спрятаны настоящие сокровища.

Такого поворота Котани-сэнсей не ожидала. То, что Адачи слышал о случае с Тэцудзо, — неудивительно. Но то, что он знал имя и фамилию мальчика из чужого, да еще и самого младшего класса, в школе, где учится две с лишним тысячи учеников! Просто невероятно.

Ей отчасти польстило, что Адачи хорошо отозвался о ее учениках, но она все равно не поняла, о чем он говорит, к чему ведет.

„Может быть, Тэцудзо и набит сокровищами, но что это за сокровища такие? Мальчик не умеет ни писать, ни читать. Он и говорить-то толком не умеет. Уж и не знаю, что там в нем спрятано“, — думала она в тот день по дороге домой.

 

Глава 1

КРЫСА И ЯХТА

Наступили летние каникулы. Опустевшая школа как-то сразу запылилась и стала похожа на заброшенный старый замок. Без детей даже воздух в ней застоялся.

Лето выдалось очень жарким. В заводском хранилище гнил мусор, и завод вместе с прилежащей к нему территорией превратился в огромную теплицу.

Невзирая на жару и духоту дети целыми днями весело играли на улице.

Тэцудзо пришло письмо от Котани-сэнсей:

"Тэцудзо-тян! Как твои дела? — читал ему вслух дедушка Баку. — Мне очень важно знать, что ты здоровый и веселый. Чтобы зря не волноваться, я вспоминаю, как ты кормил головастиков, и понимаю, что у тебя все хорошо, потому что просто не может быть плохо.

У меня тоже все очень хорошо. Я как будто снова стала студенткой — купаюсь в море, гуляю по горам. Загорела до черноты. Совсем скоро мы с тобой снова увидимся. Я с нетерпением жду начала второй трети!"

— Хорошая у тебя учительница, — сказал дедушка Баку, но Тэцудзо покрепче обнял Раду, свою собаку, и сделал вид, что не слышит.

Прямо перед домом Тэцудзо мальчишки играли в мяч. "Исао, держи!", "Ёшикичи, Такео, не зевать!", "Широ, кидай уже!", "Джун, лови!" — доносилось с площадки.

Но Джун не поймал. Мяч, описав дугу, шлепнулся в широкий водосток, который чуть дальше соединялся с дренажным каналом. Следом за мячом в водосток плюхнулся Джун. Через несколько секунд он вылез оттуда, весь в грязи, но зато с мячом в руках.

— Там в канаве, — сказал он, пасуя мяч одному из друзей, — сидит крыса с серебряными глазами.

— Врешь! — закричали мальчишки.

— Если, не верите, идите сами посмотрите, — возмутился Джун.

И мальчишки по очереди полезли в канаву.

Первым на берег выбрался Широ. Вслед за ним — Исао. Переглянувшись, они восхищенно вздохнули.

— Там и взаправду крыса сидит. Здоровущая! Королева крыс.

На этом игра в мяч закончилась. Мальчишки решили изловить крысу. Посовещавшись, они разошлись по домам и немного погодя вернулись кто с ведром, кто с проволокой, кто с резиновым жгутом, а кто-то даже притащил небольшой рулон металлической сетки.

Самым последним появился заплаканный Широ. В руке он сжимал порядочный кусок сыра, который, судя по всему, ему все-таки пришлось взять без разрешения.

Быстро и ловко мальчишки соорудили из принесенных предметов ловушку для крысы. Каждый делал, что мог. Нашлась работа и для Тэцудзо, которого между собой ребята называли Тэццун.

— Эй, Тэццун, подержи-ка здесь.

Тэцудзо придерживает кусочек сыра, и вот уже приманка прилажена на нужное место с помощью резинового жгута. Как только крыса попытается взять сыр, механизм сработает и на нее сверху упадет металлическая сетка.

Чтобы установить ловушку, Джун снова полез в канаву.

— Между прочим, вовсе не обязательно, что на нашу приманку попадется крыса с серебряными глазами, — вдруг сказал Исао.

Все не на шутку разволновались. Но тут как раз Джун вылез из канавы и сказал:

— Попадется-попадется. Она же королева, а королевы всегда едят все самое вкусное самыми первыми.

— Ага, — согласно закивали мальчишки, которых нисколько не смущало, что они вспотели и перепачкались в земле с ног до головы. Их чумазые физиономии были похожи на старые географические карты, залитые грязной водой.

Ребята ждали около часа. Потом их терпение лопнуло, и они всей ватагой полезли в канаву. Только Тэцудзо, самый младший из них, остался наверху.

— Эх, не получилось, — разочарованные мальчишки один за другим вылезли из канавы.

Ловушка не сработала: крыса перегрызла прочный резиновый жгут пополам и унесла сыр.

— Нет чтобы сразу приманку взять, она сначала резинку перегрызла. Вот ведь какая умная, — восхищенно сказал Ёшикичи.

— Ага, не то что ты, — поддел его Исао.

— Ты че сказал-то?! — насупился Ёшикичи, но драку затевать не стал, были дела и поважнее.

Вместо испорченного жгута мальчишки взяли кусок проволоки, сделали крючок, насадили на него кусочек сыра и закрепили приманку немного выше, чем раньше. Теперь, чтобы достать лакомство, крысе придется встать на задние лапки, передними придерживая сыр.

На создание этого гениального изобретения ушло несколько минут, после чего оно было опущено в канаву.

— Ну что, Тэццун, на этот раз поймаем? — спросил Джун.

Тэцудзо, как всегда, буркнул в ответ что-то невразумительное. Он вообще говорил очень мало, но мальчишки давно к этому привыкли и, обращаясь к нему, ответа не ждали. Это было просто проявлением дружеской заботы.

Спрятавшись от солнца в тени, ребята сели кружком и принялись ждать. Теперь им не хотелось ни во что играть. Они просто сидели, ждали, думали о крысе с серебряными глазами и время от времени переглядывались.

Потом Джун, единственный в этой компании книголюб, начал пересказывать рассказ Сетона-Томпсона о Лобо, вожаке волчьей стаи. Мальчишки представили себе гигантского волка, который раз за разом уничтожает ловушки охотников и неизменно уходит от погони, и у всех мурашки забегали по спине. От этого и от того, что они и сами сейчас были охотниками, стерегущими крысу с серебряными глазами, сердца мальчишек учащенно забились.

— Ладно, хорош рассказывать. Давайте ловушку проверим, — севшим голосом сказал Широ.

Ребята закивали, но как-то неуверенно. С одной стороны им очень хотелось поймать эту среброглазую крысу, а с другой — если она попалась на какой-то глупый крючок, то это совсем не интересно. Противник должен быть по-настоящему сильным, только тогда состязание имеет смысл.

Джун полез в канаву первым. Остальные за ним. Было слышно, как хлюпает у них под ногами вода. Все молчали.

— Есть! — раздался радостный вопль.

Ребята подпрыгнули от неожиданности и тут же кинулись к Джуну — каждый хотел поскорее дотронуться до ловушки, взвесить ее на руке. Пойманная крыса отчаянно рванулась. Ощутив тяжесть ее сильного тела, мальчишки чуть не задохнулись от восторга и наперебой заговорили:

— Какая огромная!

— Точно королева, я вам говорю.

— Это она, она.

— Ага, она самая. Глазастая!

— А глаза-то у нее серебряные? — спросил Исао.

Мальчишки притихли и вгляделись в темноту.

Из темноты на них смотрели два блестящих серебряных глаза, каждый величиной с пятимиллиметровую бусинку.

Ёшикичи не сдержался и завопил от радости. Разом закричали и остальные. Гулкие детские голоса наполнили узкий тоннель водостока.

Спотыкаясь и падая чуть ли не на каждом шагу, мальчишки выбрались из канавы. Чтобы оказать королеве почет, ее несли под мерное "раз-два, раз-два", подняв высоко вверх на вытянутых руках.

Рада, которую Тэцудзо крепко прижимал к груди, вывернулась, выскочила у него из рук и побежала вслед за процессией. Тэцудзо кинулся вслед за ней.

На западной окраине заводской территории у мальчишек был специальный домик. Они построили его из старых досок и веток. Построили так умело, что даже взрослые в конце концов согласились оставить эту постройку и разрешили детям в ней играть.

Это было самое прохладное место на всем заводе. Между собой мальчишки называли его базой. Здесь они придумывали и продумывали свои хитроумные шалости, сюда приходили пожить, когда их выгоняли из родного дома.

А теперь они принесли сюда королеву крыс.

Осторожно, как если бы она была из стекла или фарфора, дети опустили клетку на землю и сгрудились вокруг.

Они стояли и смотрели во все глаза. Перед ними было маленькое божество. Но под жаркими детскими взглядами даже божеству грозит превращение в кучку пепла.

Прошло несколько минут.

Первым опустился на землю Джун. Рядом с ним сел Такео. Мальчишки молча переглянулись, и на их лицах появилось одинаковое выражение. Исао и Широ тоже сели, будто одновременно обессилев. Только Ёшикичи и Тэцудзо продолжали стоять и смотреть на крысу. Наконец Ёшикичи озадаченно сказал:

— Странно, в канаве у нее были серебряные глаза…

— Ну, ты дурак! — с досадой ответил Исао. — Там же темно было. А в темноте глаза у животных блестят, потому что отражают свет. Понятно?

Остальные молчали. На Джуна никто не сердился. Просто не было сил. Мальчишек как будто взяли и разом выключили. Кто-то лег на спину и принялся смотреть на небо.

Еще через несколько минут Широ сказал:

— А чего теперь с ней делать?

— Давайте ее убьем, — сказал Ёшикичи.

И тут Тэцудзо, который все еще стоял и смотрел на крысу, басовито сказал:

— Жалко.

— Вот именно, — поддержал первоклашку Джун и влепил Ёшикичи увесистый подзатыльник. — Убивать мы ее не будем, но отпускать просто так тоже не годится. Все ж таки крыса она и есть крыса.

— Может, пустим ее по реке? — спросил Исао.

Все согласились.

У мальчишек открылось второе дыхание, и с прежним рвением они принялись мастерить деревянный кораблик для крысы.

Кораблик-коробочка готов. Чтобы крыса не умерла в пути от голода, мальчишки положили внутрь остатки сыра.

Всей компанией они дошли до широкого дренажного канала и спустили кораблик на воду. Аккуратно спустили, чтобы кораблик с крысой, не дай бог, не разбился о камни…

В то время как Тэцудзо развлекался таким образом со своими друзьями, Котани-сэнсей совершала морскую прогулку на яхте. Она столько всего успела испробовать за эти каникулы, в стольких местах побывать, что муж даже начал на нее сердиться. Слишком уж легкомысленно она себя вела. Наверное, Котани-сэнсей надеялась, что бесконечная череда развлечений поможет ей забыть те невеселые четыре месяца, которые она проработала в школе.

По природе своей Котани-сэнсей была очень серьезной девушкой. Ее отец принимал больных на дому, может быть поэтому она с детства привыкла к тишине и порядку. Ей больше нравилось сидеть дома и читать книжки, чем ходить к кому-то в гости на шумные вечеринки.

Когда Котани-сэнсей училась в университете, она иногда ходила с друзьями в походы. Пожалуй, это было единственным развлечением, которое она тогда себе позволяла.

Есть такое слово "заблудший". Им обозначают человека, который сбился с правильного пути, перестал понимать, что хорошо, а что плохо. Очень может быть, что, проработав учительницей четыре месяца, Котани-сэнсей тоже немножко заблудилась.

В самом начале каникул она вместе с другими учителями отправилась в префектуру Гифу, на речку Нагарагаву. Вернувшись из Гифу, она сразу же поехала в Японские Альпы и забралась на вершину горы Касагаока. В начале августа Котани-сэнсей кое-как привела в порядок накопившиеся школьные и домашние дела и снова поехала отдыхать, теперь уже на море. Для отдыха она выбрала Американскую деревню в префектуре Вакаяма. Это была очень живописная рыбацкая деревушка. Стены местных домиков были выкрашены белой известкой, а крыши покрыты черной черепицей.

Но путешествуя по всем этим красивым местам, Котани-сэнсей все равно чувствовала какую-то пустоту и неудовлетворенность. Когда она была студенткой, ей нравилось ходить в походы. Но вернувшись из похода домой, она с удовольствием отдыхала дома и никуда больше не хотела ехать. А теперь, хотя ей и не очень нравилось путешествовать, она чувствовала непреодолимое желание снова поехать куда-нибудь, убежать из дома. Почему так? Она не знала ответа.

И вот теперь она плыла по морю на яхте. Хотя до конца каникул остались считанные дни…

Во время плавания произошла одна странная вещь. Это случилось на обратном пути с островов Эдзима. Яхта как раз заходила в порт Муродзу (порт в городе Химэдзи, префектура Хёго), когда Котани-сэнсей заметила, что на волнах покачивается что-то черное. Яхта подплыла ближе, и Котани-сэнсей разглядела в воде черную, сантиметров тридцать длиной, черепаху. По размеру и форме любой бы понял, что черепаха эта не морская. К тому же у бедняги справа на шее виднелся загадочный пятисантиметровый порез. Рана уже зажила и не была опасной для жизни, но все равно было неясно, что делает пресноводная черепаха в море? Куда плывет?

Высунув из воды шею, забавно загребая воду лапами, черепаха упорно плыла в неизвестном направлении. Здесь, посреди океана, это все выглядело очень смешно и неуместно. Именно поэтому сосредоточенная серьезность животного тронула молодую учительницу до глубины души.

 

Глава 2

АДАЧИ-СЭНСЕЙ,

или

ВОЗМУТИТЕЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ

С утра в городе обещали смог, но небо было пронзительно синим. Чувствовалось, что осень уже близко. Хотя метеорологи и ошиблись в прогнозе, сегодня не нашлось ни одного человека, который бы пожаловался на их ошибку.

В такой погожий день детям трудно усидеть на месте. Хочется бегать, прыгать и кричать.

В 1 "г" урок музыки. Первоклассники учатся правильно отбивать ритм. Из класса доносится голос Котани-сэнсей:

— Не торопитесь. Не надо торопиться. Если у кого-то не получается — ничего страшного. Просто почувствуйте ритм. Головой, руками, животом — всем телом.

После летних каникул Котани-сэнсей стала гораздо терпеливее относиться к своим ученикам. Похоже, что активный отдых пошел ей на пользу.

— Нет-нет-нет. Так не годится. Не надо ни за кем повторять. Когда подстраиваешься под других, обязательно сбиваешься с ритма. Если не получается, просто качайте в такт головой. Вот так. Хорошо? Еще раз с самого начала. Там-та-та там-та-та там-та-та там…

Звонкий перестук кастаньет наполнил классную комнату. Всем стало весело — и учительнице, и ученикам.

В этот момент дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель просунулась патлатая голова Адачи.

— Неужели так сложно постучать? — громко и сердито спросила Котани-сэнсей.

— Неужели так сложно постучать? — повторили за ней несколько детских голосов.

Эта шалость всех ужасно насмешила. А когда Адачи вместо извинения состроил уморительную рожу, тут уж весь класс захохотал.

Адачи что-то сказал Котани-сэнсей на ухо, она перестала смеяться и нахмурилась.

— Ну, потом обсудим! — сказал Адачи.

— Хорошо, — кивнула Котани-сэнсей.

На пороге Адачи остановился и очень похоже на Котани-сэнсей произнес:

— Если у кого-то не получается — ничего страшного. Просто почувствуйте ритм.

Котани-сэнсей покраснела как помидор.

Адачи вышел. Вслед ему неслись детские голоса:

— Приходите еще!

— Обязательно приходите!

"И почему они его так любят?" — с досадой подумала Котани-сэнсей.

— Ну все, теперь нам никто не мешает, — сказала она, — так что за дело!

В классе снова зазвучали кастаньеты. Тэцудзо сидел за партой с кастаньетами в руках но, как всегда, ничего не делал.

— Тэцудзо-тян, хочешь, я тебе помогу? Давай вместе попробуем.

Котани-сэнсей подошла к мальчику сзади и, полуобняв, взяла его руки в свои.

— Ну, давай. Там-та-та там-та-та там-та-та там. Там-та-та там…

Тэцудзо покорно начал отбивать ритм вместе со всеми.

— Молодец. А теперь давай без меня.

Котани-сэнсей встала перед классом и начала дирижировать.

Но Тэцудзо, как она и опасалась, даже не думал стучать кастаньетами.

Учительница тихонько вздохнула. Когда несколько мгновений назад она стояла за спиной у Тэцудзо, она почувствовала неприятный запах немытых волос. "Тэцудзо-тян, от тебя плохо пахнет", — чуть было не сказала Котани-сэнсей, но сдержалась. Нельзя при всем классе говорить такие вещи ребенку, у которого нет родителей.

"Значит, после школы придется зайти к Тэцудзо домой", — решила она про себя.

Но до этого ей надо было сделать еще одно дело.

В четыре часа они вместе с Адачи вышли из школы и направились к дому Кими Харукава, которая училась в классе у Адачи. Младший брат Кими, Сатоши Харукава, был учеником Котани-сэнсей.

Мать Кими и Сатоши уже во второй раз ушла из дома, и, по словам Адачи, особой надежды на ее скорое возвращение не было.

Харукава-старший несколько раз приходил советоваться с учителем насчет своих оставшихся без матери детей, и в целом Адачи казалось, что семья более-менее справляется с нелегкой ситуацией.

Но сегодня в школу позвонил кто-то из родителей и сказал, что Кими за деньги дает уроки соседским детям, а это было в школе строго запрещено.

Поначалу Адачи не поверил, но ведь в жизни всякое бывает, поэтому он решил все же сходить к Кими и узнать наверняка, что происходит.

Район возле школы считался бедным, но на самом деле там жили очень разные люди, в том числе и довольно обеспеченные. Некоторые из них стремились подчеркнуть свое превосходство над остальными. Это неизбежно становилось причиной множества неприятных происшествий, но хуже всего, по мнению Адачи, было то, что примеру взрослых могли последовать дети.

Дом Кими и Сатоши стоял неподалеку от маленькой торговой площади. Здесь было полно лавок, и над каждой висела своя вывеска. "Лапша-удон", "Пивная", "Яки-нику", "Пицца-окономияки" и еще много-много других.

Адачи свернул в один из проулков и, откинув рукой короткую плотную занавеску — лавочники в Японии часто вешают такие на входе в свое заведение, — зашел внутрь магазинчика с вывеской "Тайкояки". В этом магазине продавались круглые жареные пирожки со сладкой начинкой, которые очень любила Кими, и Адачи решил купить несколько пирожков. Не идти же в гости с пустыми руками.

Пока хозяин выбирал пирожки побольше да повкуснее, а затем упаковывал их в бумажный пакет, Адачи стоял рядом с ним и вел дружескую беседу.

"А ведь в школе он почти ни с кем не разговаривает, — подумала Котани-сэнсей. — Зато, как только из школы выйдет, так давай болтать. Все-таки очень странный человек".

"Дом высокой культуры быта "Фиалка" — квартиры на съём" — гласила деревянная табличка на стене того дома, где жила Кими. Свет в коридоре не горел.

— Пафосное названьице, ничего не скажешь. — Адачи удивленно уставился на табличку.

Котани-сэнсей хихикнула.

Кими Харукава была очень веселой и непосредственной девочкой. Адачи едва успел переступить порог квартиры, как она радостно кинулась к нему, а через мгновение уже вскарабкалась ему на плечи. Котани-сэнсей с изумлением взирала на происходящее: сидя у учителя на плечах, девочка звонко шлепала его по лбу и приговаривала: "Лысый, лысый, конопатый".

— Это еще почему лысый? И при чем здесь конопатый? Если будешь так разговаривать с учителем, он тебя не угостит тайкояки, — строго сказал Адачи.

Аргумент подействовал, и Кими быстренько слезла с учительских плеч. Но уже через секунду она повисла у Адачи на шее и зашептала ему на ухо:

— А Котани-сэнсей ваша девушка, что ли?

— Конечно. Только ты в школе никому не рассказывай. Это секрет, — пошутил Адачи.

— С вас три тайкояки, и никто-никто об этом не узнает, — подхватила шутку Кими, которая действительно была очень веселой девочкой.

— Ты лучше скажи мне, где сейчас твой братец?

— Он с ребятами во дворе играет. Позвать его, да?

Адачи взглянул на Котани-сэнсей. Та беззвучно, чтобы Кими не услышала, одними губами ответила: "Не надо".

— Не надо, — сказал Адачи и выдал девочке пирожок. Кими сразу же принялась его есть.

Немного помолчав, Адачи как ни в чем не бывало спросил:

— Ты, значит, с соседскими ребятами занимаешься? Уроки им делать помогаешь, так, что ли?

— Угу, — сказала Кими, глядя в пол.

— Рисованию их учишь, — продолжал Адачи.

Тут Кими подняла на учителя глаза, и Котани-сэнсей поразил ее серьезный, как у взрослого человека, взгляд.

— Рисование — это хорошо. Ну и чему ты их последний раз учила? — Адачи говорил спокойно, не спеша. Ему явно не хотелось расстраивать девочку.

— Мы делали декалькоманию. Помните, вы нам в классе еще объясняли?

— Кими, так ты молодец. Ты вообще уже можешь стать учительницей. — С этими словами Адачи достал из пакета пирожок-тайкояки и начал его есть. Он и Котани-сэнсей предложил, но она отказалась.

— Ну и кто же твои ученики?

— Мацу, Шиге-тян и Котоэ-тян.

— И сколько они платят? — как ни в чем не бывало спросил Адачи. Кими вздрогнула.

— Двадцать иен.

— Каждый, что ли?

— Угу.

— Понятно.

Адачи замолчал, глядя куда-то вдаль. Потом спросил:

— А папа твой как поживает-то?

— Да он вчера только домой вернулся. До этого три дня где-то ходил.

— А почему ты в школе никому не сказала, а? — по голосу было слышно, что Адачи немного рассердился.

Кими, опустив голову, ничего не ответила.

— Папа сколько денег оставил, когда уходил?

— Пятьсот иен.

— А Котоэ-тян тебе двадцать иен когда заплатила? В тот же день?

Кими кивнула, не поднимая головы, и у Котани-сэнсей защемило сердце.

— Кими-тян, — как можно ласковее сказала она.

Девочка перестала есть свой пирожок и просто держала его в руке.

— Слушай, Кими.

Девочка по-прежнему не поднимала глаз.

— Давай ты больше не будешь брать денег со своих учеников, — спокойно, но решительно сказал Адачи.

— Угу, — Кими кивнула.

"Бедный ребенок, и за что ей такое? Это вместо материнской-то ласки…" — подумала Котани-сэнсей, и у нее на глаза навернулись слезы.

Они вышли из дома Кими. Уже на выходе Адачи выглядел крайне недовольным, но когда они оказались на большой и оживленной улице, он сделался уж совсем мрачным.

— Слушай, может, выпьем? — вдруг обратился он к Котани-сэнсей. И тут же, не дожидаясь ее ответа, зашел в первую попавшуюся пивную.

Котани-сэнсей растерялась. Во-первых, она еще собиралась зайти к Тэцудзо. Во-вторых, ей совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь из родителей или учителей увидел ее вместе с Адачи в пивной в двух шагах от школы.

С другой стороны, Котани-сэнсей надо было еще много чего спросить у Адачи, и к тому же она не любила расставаться, не попрощавшись, поэтому после некоторых сомнений она все-таки зашла в пивную вслед за ним.

Стакан, стоявший пред Адачи, был уже наполовину пуст. Котани-сэнсей села рядом с учителем, но он, казалось, этого не заметил. Допил порцию и заказал еще одну. Было видно, что он мучительно о чем-то думает.

— А что, Кими всегда была такой веселой? С самого начала?

— Не всегда, — буркнул Адачи в ответ. Настроение у него окончательно испортилось, и теперь Котани-сэнсей боялась с ним заговаривать. От недавнего "лысого-конопатого" добряка и весельчака не осталось и следа.

Внезапно Адачи словно опомнился.

— А ты здесь? Ты уж извини, — сказал он.

"Все-таки он ужасно странный", — в который раз подумала Котани-сэнсей, с трудом сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

Вслух же она сказала:

— Меня удивило, как вы с Кими разговаривали. Она ведь почти без слов вас поняла. Поняла, что неправа. Извинилась…

— Ты что, правда так думаешь? резко оборвал ее Адачи. — Ты действительно думаешь, что она неправа? — Он осушил второй стакан и, поставив его перед собой, продолжил:

— Тебе, милая, да и мне уже, наверное, тоже, трудно это понять. Но давай попытаемся на секундочку представить, как девчонка радовалась в тот момент, когда получила эти шестьдесят иен. Сама подумай, сегодня, если бы папка ее домой не вернулся, им с братом уже жрать было бы нечего. В такой ситуации шестьдесят иен, пусть даже заработанные "неправильным" способом, это же спасение, понимаешь ты?

Чем пьяней становился Адачи, тем меньше его речь походила на речь учителя.

— Если бы Кими говорила с нами на нашем языке, то знаешь, что бы она нам сказала? "Что плохого, — сказала бы она, — в том, что я даю уроки, не халтурю, между прочим, и получаю за это всего ничего — шестьдесят иен. Что в этом плохого?!" И что бы ты ей на это ответила, а?

Адачи, хоть и опьянел, но говорил тихо. Голоса не повышал.

— Кими больше не будет давать уроки. Но не потому, что поняла свою неправоту, а потому, что ее попросил об этом любимый учитель. Может, самый близкий для нее на свете человек. У нее просто не было выбора, понимаешь? Вот что она на самом деле чувствовала!

Котани-сэнсей сидела и неотрывно смотрела на Адачи.

 

Глава 3

СЕКРЕТ ТЭЦУДЗО

Попрощавшись с Адачи, Котани-сэнсей направилась к дому Тэцудзо. На душе у нее скребли кошки. По сравнению с Кими и ее учителем Котани-сэнсей казалась себе беспомощной крошечной пылинкой. "Ну и схожу я к Тэцудзо, и что дальше? Разве тут что-то можно сделать?" — думала она, и от этих мыслей настроение у нее окончательно испортилось.

Тэцудзо в одиночестве играл у дома. Так поначалу показалось учительнице, но приглядевшись, она увидела, что мальчик сидит на корточках и ловит блох на своей собаке.

— Тэцудзо-тян, — позвала Котани-сэнсей. Мальчик безучастно посмотрел на нее и снова занялся Радой.

Котани-сэнсей на мгновение вспомнила, как Кими буквально запрыгала от радости, увидев своего учителя, и ей стало чуть ли не до слез себя жалко. "Дождусь ли я того дня, — подумала она, — когда Тэцудзо наконец со мной заговорит?" Расстроенная, она отправилась к дедушке Баку.

Дедушка недавно закончил работать и теперь обтирался полотенцем. От пепла его брови, ресницы и даже волоски в носу были совершенно белыми. Увидев Котани-сэнсей, он смутился и, наскоро помыв лицо, натянул на себя рубашку.

— Тэцудзо-о, к тебе учительница пришла! — крикнул он.

— Дедушка, вы не будете против, если я помою Тэцудзо голову? — как можно веселей и беззаботней спросила Котани-сэнсей.

— Ого как! — невольно вырвалось у дедушки. Чуть погодя он виновато добавил: — Да мы с этим… как бы… мыться не того… не очень любим… Вы уж извините.

Котани-сэнсей хоть и растерялась, но не отступилась.

— Тэцудзо-тян, давай-ка я тебя помою. Иди сюда.

Тэцудзо уставился в землю и не отвечал. Учительница невозмутимо начала кипятить воду.

Со стороны двора к дому прилегала небольшая бетонная площадка. Места на ней как раз хватало, чтобы выкупать в тазу маленького мальчика. Котани-сэнсей взяла таз и только собралась вынести его на площадку, как вдруг дедушка Баку ужасно засуетился. Он отобрал у учительницы таз и вынес его собственноручно, а потом поспешно накрыл брезентом что-то, стоящее с самого краю площадки.

— Что там у вас? — спросила Котани-сэнсей.

Этот вопрос окончательно смутил дедушку.

— Ничего, это ничего, — невразумительно забормотал он.

"Наверное, у них там растет что-нибудь", — подумала про себя учительница.

Наконец все приготовления были закончены. Тэцудзо обреченно снял с себя одежду и залез в таз. Он так ни разу и не взглянул на учительницу.

— Тэцудзо-тян, ты сам в баню ходишь?

Мальчик молчал.

— Или с друзьями?

Тишина.

— А с кем ты дружишь?

И этот вопрос остался без ответа.

Котани-сэнсей перестала задавать вопросы и сменила стратегию:

— Знаешь, а я ведь тоже не люблю мыться. У меня посмотри какие длинные волосы. На то, чтобы их помыть, уходит ужасно много времени. С этим мытьем столько возни! Я тебя прекрасно понимаю, Тэцудзо-тян.

Тэцудзо тихонечко сидел в тазу и терпеливо ждал, пока его помоют.

Дедушка, который стоял рядом, сказал:

— Тэцудзо, как тебе повезло! Ты теперь перед учительницей в долгу.

"Да уж, в долгу, — подумала Котани-сэнсей. — Кому он нужен, этот долг. Хоть бы одно словечко от мальчика услышать…"

Но вот, наконец кожа у Тэцудзо порозовела.

— Ой, Тэцудзо-тян, какой же ты стал красивый! — воскликнула Котани-сэнсей и хлопнула мальчика по плечу. Но Тэцудзо даже не улыбнулся.

Когда Котани-сэнсей заносила таз обратно в дом, она обо что-то споткнулась и чуть не упала. Тэцудзо подошел, шлепая босыми пятками, поднял с пола небольшой предмет и тут же засунул его под брезент. Учительнице показалось, что это было что-то вроде стеклянной банки. Дедушка тоже заметил, что произошло, но промолчал. Все это было очень странно…

Однако через три дня секрет Тэцудзо перестал быть секретом.

Началось все с того, что Исао и Ёшикичи пошли ловить плодовых мушек дрозофил для урока естествознания. На мусоросжигательном заводе мух много — хватит на всех, так что мальчики взялись наловить дрозофил не только для себя, но и для друзей.

Дрозофила — очень маленькая, всего три миллиметра длиной. Ни рукой, ни сачком ее не поймать — либо раздавишь, либо упустишь, ведь ей ничего не стоит пролезть сквозь ячейки сетки. Поэтому единственный способ изловить дрозофилу — приманить ее с помощью какой-нибудь еды.

Сначала Исао и Ёшикичи ловили мушек на пасту из рисовых отрубей. В школе они слышали, что эта паста очень хороша в качестве приманки. Но на самом-то деле в ней содержится какое-то химическое вещество — то ли пищевой краситель, то ли еще что-то, чего мухи терпеть не могут и потому на приманку не летят.

Тогда мальчишки, исходя из собственного опыта жизни вблизи от мусора, попытались приманить дрозофил на вяленую ставриду и голову скумбрии. Мух они поймали уйму, но, увы, сплошь не тех — ни одной дрозофилы им так и не попалось.

Положение было безвыходным. Вздохнув, Ёшикичи сказал:

— Ничего не поделаешь, видно, придется Тэццуна просить…

Это было нелегкое решение, ведь Исао и Ёшикичи учились уже в шестом классе, а Тэцудзо был всего-навсего первоклашкой.

— Ага, видно, ничего не поделаешь… — отозвался Исао, и Ёшикичи побежал за Тэцудзо.

Тэцудзо пришел и первым делом выкинул из банки рыбные объедки.

— Значит, мы выбрали неподходящую приманку. Так, что ли, Тэццун? — особой радости в голосе Исао не слышалось.

— Ум-м… — многозначительно ответил Тэцудзо и потопал вперед. Исао и Ёшикичи, хоть и были гораздо крупнее него, засеменили вслед за ним, как маленькие.

Добравшись до кучи мусора, Тэцудзо принялся выискивать в ней гнилые фрукты. Он обнюхивал каждую свою находку и подходящее передавал Ёшикичи. Судя по всему, выходило, что фрукты с резким запахом для приманки не годятся. Ёшикичи тоже начал принюхиваться: запах отобранных фруктов был сладко-кислым с легкой примесью алкоголя — в них уже начался процесс брожения. Разумеется, сам Тэцудзо не знал, что это за процесс и почему он так называется.

Мальчики положили гнилые фрукты в банку, и уже через мгновение, откуда ни возьмись, на них налетело видимо-невидимо дрозофил.

— Ух ты! — восхитился Исао.

— Ай да Тэццун! — подхватил Ёшикичи.

Тэцудзо, как обычно, выглядел совершенно безучастным.

А потом Ёшикичи проговорился об этом случае в школе. Исао попытался было его удержать, но было поздно.

— Неужели этот первоклассник так хорошо разбирается в мухах? — удивленно спросил классный руководитель.

"Ну, теперь все пропало", — тоскливо подумал Исао.

Пришлось рассказать учителю о том, что Тэцудзо держит у себя дома в банках много разных мух и столько всего о них знает, что заводские дети прозвали его "доктор мушиных наук". Поневоле мальчишки рассказали заодно и о том, что дедушка Баку, чтобы не вышло чего плохого, велел Тэцудзо в школе ни слова о своих мухах не говорить.

После уроков Исао подошел к Ёшикичи и сердито сказал:

— Ну ты дурак! Сам теперь расхлебывай.

Ёшикичи после этих слов как-то приуныл.

Когда Котани-сэнсей услышала об этой истории, первое, что она вспомнила, — это случай с лягушками. Ей вспомнился Бундзи и его загадочные "мухи из банки" — выходит, что мальчик забрал одну из банок Тэцудзо.

Котани-сэнсей вызвала Исао и Ёшикичи в учительскую, чтобы узнать у них, почему Тэцудзо держит дома мух.

— Почему-почему, — расстроенно сказал Исао, — потому что Тэццун их любит. Разве не ясно? Кто-то держит дома канареек, кто-то рыбок. Это — то же самое.

— Ага. Только рыбки и птички денег стоят, а мухи — бесплатные, — добавил Ёшикичи, чем ужасно насмешил учителей.

— Но ведь мухи разносят заразу. На них полно микробов. Зачем же такую пакость держать у себя дома? — нахмурившись, спросила Котани-сэнсей.

— Мне-то откуда знать? Вы у Тэццуна лучше спросите, — хмуро ответил Исао.

Заводские дети никогда особой вежливостью не отличались. Они и с учителями разговаривали запросто, как с приятелями.

Исао все еще сердился на Ёшикичи и то и дело награждал его тычками. Ёшикичи со страдальческим видом молча терпел.

Теперь наконец стало ясно, почему Тэцудзо раздавил тогда лягушек. Потому что мухи были его питомцами. А Бундзи этого не знал и скормил их лягушатам. Тогда Тэцудзо рассердился и отомстил лягушкам. Стало понятно и то, почему Тэцудзо перестал заботиться о лягушках с тех самых пор, как их начали кормить "живой" едой.

Дело прояснилось, но проблем не убавилось. Конечно, хорошо держать дома животных или выращивать растения, но идея разводить дома мух казалась учительнице не очень удачной. Тэцудзо еще маленький и скорее всего не понимает, что такое личная гигиена, но все равно…

От расстройства у Котани-сэнсей заболела голова. Она вспомнила несчастных раздавленных лягушек и подумала, что убедить Тэцудзо не держать у себя дома мух будет не так-то легко. Простым объяснением правил гигиены здесь не отделаешься.

"Для начала надо будет посоветоваться с дедушкой", — решила учительница и тут же вспомнила, как этот самый дедушка торопливо что-то прятал под брезентом, когда она пришла помыть Тэцудзо голову. Ясно, что он там прятал — наверняка банки с мухами. Но почему же дедушка разрешает Тэцудзо держать дома мух? "Ничего не понимаю", — подумала Котани-сэнсей.

В три часа учительница отправилась на завод, чтобы встретиться с дедушкой Баку. Стояла ужасная жара. Пот струился у нее по лицу и буквально заливал глаза. Из-за гниющего мусора на территории завода было еще жарче. "А он еще здесь мух выращивает. Это же просто абсурд!" — подумала Котани-сэнсей.

Перед тем как отправиться на завод, она прочитала в специальной книжке главу, посвященную мухам. Особенно ее обеспокоил следующий абзац:

С давних пор известно, что мухи являются разносчиками множества инфекций: начиная с дизентерии и брюшного тифа и заканчивая паратифом, сальмонеллезом, холерой, кишечным колитом, туберкулезом и прочими тяжелыми заболеваниями. Ученые насчитывают более двадцати видов заболеваний, переносимых мухами. В настоящее время проводится исследование, цель которого выяснить, верны ли предположения о том, что детский церебральный паралич тоже разносится мухами, в частности мясной синей мухой.

Обо всем этом как можно более доходчиво надо было рассказать маленькому Тэцудзо.

Когда Котани-сэнсей появилась на территории завода, первыми ее заметили Исао и Ёшикичи. Они кинулись к ней навстречу, а вслед за ними прибежали Джун и Широ.

— Котани-сэнсей! На Тэцудзо нельзя сердиться! У него кроме собаки и мух нету друзей. Не надо, пожалуйста.

— Я вовсе не собираюсь его ругать. Я просто хочу узнать у него и у его дедушки, зачем им дома мухи.

— А-а, ну тогда нормально. Он ведь и по правде кроме мух ни с кем не играет. Вот. — Исао помолчал, а потом добавил, совсем как взрослый: — а такой красавице, как вы, понятно, до мух дела нет…

— Не подлизывайся. — Котани-сэнсей легонько шлепнула Исао ладонью по лбу. Тот захихикал и взял ее за руку.

Ёшикичи и Джун тоже засмеялись и радостно окружили учительницу.

"Какие они милые и приветливые, — подумала Котани-сэнсей. — Непонятно, почему некоторые учителя в школе все время говорят про заводских детей гадости".

— А еще кто-нибудь из учителей сюда приходит? — спросила она.

— Приходят они, как же! — скорчив рожу, сказал Широ. — Школьные преподы смеются над нами, говорят, что от нас воняет, что мы придурки. Мы для них и не люди вовсе.

От этих грубых слов Котани-сэнсей оторопела. Такие милые дети — и вдруг… Какой ужас!

— А между прочим, именно они приносят нам сюда свой вонючий мусор, — продолжал Широ.

— Точно! — в один голос закричали все.

— В нашей школе хороших преподов раз, два — и обчелся: Адачи, Орихаши и Ота. Вот и все.

Услышав этот список, Котани-сэнсей в душе порадовалась за Адачи.

— Значит, Адачи-сэнсей хороший?

— Еще бы, он же наш друг. Ведь так, пацаны?

— Ну да, конечно друг, — опять в один голос закричали все.

— А как вам Котани-сэнсей? — спросила Котани-сэнсей.

— Тоже ничего, — смущенно ответил Исао.

— А что в ней хорошего?

— Ну… то, что вы Тэццуна любите.

Учительница удивилась и смутилась, услышав этот ответ.

— Наш Тэццун, он ведь странный. С ним, должно быть, очень трудно. — Исао сказал это совсем как взрослый.

— А то! Знаешь, как трудно! — Котани-сэнсей заговорила с мальчишками на равных.

— А еще вы хорошо пахнете… — смущенно сказал Джун.

Котани-сэнсей почувствовала себя как-то уверенней. Она решила побеседовать с дедушкой попозже, а сначала повидаться с Тэцудзо. Вместе с ребятами она подошла к его дому со стороны двора.

Тэцудзо сидел, прислонившись спиной к стене. Он не отрываясь смотрел на свою согнутую в локте руку, которую держал на уровне глаз. Котани-сэнсей пригляделась внимательней, пытаясь понять, что происходит.

О, ужас! На руке у мальчика копошились, ползали, толклись мухи. Учительница с трудом удержалась от крика.

Разве такое бывает?!

Как пчелы в улье, мухи деловито сновали туда-сюда — по запястью, по предплечью и выше. Они даже не пытались улететь — терлись о руку Тэцудзо спинками и брюшками, словно ластились к нему. "Может быть, он оторвал им крылья?" — подумала учительница. Но нет — крылья у мух были на месте.

— Тэццун! — крикнул Ёшикичи, и Тэцудзо посмотрел в их сторону. Он заметил Котани-сэнсей, поднялся на ноги и спрятал руку за спину.

— Поздно, Тэццун. Котани-сэнсей уже все знает, — извиняющимся тоном сказал Исао.

Перепуганная учительница вцепилась Исао в плечо и с опаской начала приближаться к Тэцудзо.

Мухи были примерно в сантиметр длиной. Их золотисто-зеленые спинки сияли-поблескивали, словно милые золотые безделушки.

Такие мухи называются зеленые саркофагиды, но, конечно же, Котани-сэнсей этого названия не знала.

— Какие красивые! — простодушно сказал Джун. Однако учительница явно была с ним не согласна — ее буквально передернуло от отвращения.

— Тэцудзо-тян, брось это… эту… скорее… ну же! — выкрикнула она наконец. Тэцудзо одну за другой начал снимать с себя мух и сажать их обратно в банку.

— А почему они не летают? — немного успокоившись, Котани-сэнсей задала вопрос, который занимал ее с самого начала.

— Сейчас покажу, — сказал Исао и тут же ловко поймал прямо в воздухе пролетавшую мимо муху.

— Вот, смотрите. Это обычная муха. Если я ее сейчас отпущу — она улетит. Смотрите хорошенько, сэнсей. Под вот этими большими крылышками есть еще одни, маленькие. Видите?

И действительно, под большими крылышками виднелись маленькие.

— А под маленькими есть такая как бы тоненькая ниточка. Вы смотрите, а то непонятно же.

— Да я вижу, вижу, — сказала Котани-сэнсей, и тогда Исао попросил у Тэцудзо пинцет и выдернул у мухи из-под крылышек эту "как бы ниточку".

— Ну вот. — С этими словами мальчик опустил насекомое на землю. Муха попыталась взлететь, и поначалу ей это даже удалось, но уже через мгновение она, перевернувшись в воздухе, упала на землю и начала бестолково кружиться в бессильной попытке снова взлететь.

— Тэццун, когда это видит, говорит, что муха танцует. Вот.

Котани-сэнсей уже позабыла о том, что мухи это гадость, и с интересом следила за происходящим.

— Это нам Тэццун рассказал. Мы сами не знали, — немного смущенно сказал Исао.

У Тэцудзо для разведения мух было штук двадцать банок. Они стояли на картонной коробке из-под мандаринов, напоминая пробирки с образцами в клинической лаборатории. Сколько же, оказывается, на свете разных мух! Были здесь иссиня-черные мухи, которые неподвижно сидели, прильнув к стеклянным стенкам. Были большие полосатые, с вертикальной полоской через все брюшко и спинку, — эти без конца шебаршились в своей банке, как скупердяи и скряги, гребущие все под себя. В третьей банке высоко подпрыгивали сияющие — цвета индиго — мухи, казавшиеся вполне довольными жизнью.

Котани-сэнсей знала только комнатную муху, да и то не муху, а всего лишь ее название.

— Как здесь много мух, — сказала она. — А где же комнатная муха?

— Комнатных здесь нет, — ответил Исао. — Они же едят человеческий навоз и вообще ужасно грязные. Тэцудзо таких не держит.

Кроме взрослых мух у Тэцудзо было еще несколько банок с куколками и личинками. Случайно взглянув на личинок, Котани-сэнсей почувствовала себя совсем нехорошо.

"Наверное, я никогда больше не смогу заставить себя дотронуться до Тэцудзо", — подумала она, и ей стало стыдно. Она даже начала жалеть о том, что вообще пришла сегодня на завод.

Дедушка Баку ужасно стеснялся. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но наконец он решился и заговорил:

— Я и не думал ничего скрывать или прятать, но потом… Раз уж вам нравится Тэцудзо… Вы же молоденькая совсем, вот я и решил, чего зря лишнее болтать. Ведь над нашими-то заводскими ребятишками в школе частенько издеваются, как я слышал. И мне жалко стало пацаненка — а вдруг над ним тоже начнут издеваться? Вот я и не стал ничего рассказывать. Я поначалу, когда узнал, что он тут мух растит, знаете как рассердился? Я его поколотил даже, хотя вообще-то стараюсь этого не делать. Рассердился и поколотил. И банки его разбил. Но хоть сердись, хоть не сердись, бей не бей — пацан все равно от своего не отступается. Растит мух — и все тут. Так что я уже и сердиться не могу, и рука на него тоже уже не поднимается. У него же ни матери, ни отца. Никого нет, кто бы его любил, баловал. Вот подумал я так и понял, что не могу из-за каких-то там мух на него сердиться. И я ему сказал, хочешь с мухами возиться, нравится тебе? Ну давай, возись. Только знай, что люди мух ох как не любят. Так что ты со своими мухами людям на глаза не попадайся. Так я ему сказал.

Котани-сэнсей, вы поймите, это же не его вина, что он мух стал растить. Ежели бы мы с ним в горы ходили, то он жуков бы растил. На реку бы ходили — рыб разводил. Но куда я с ним пойду? Как? Вот и выходит, что он кроме мусорных этих куч ничего в своей жизни не видит! А тут кроме мух да червяков ничего не водится. Ну вот я и подумал, кого ему тут разводить, как не мух. Но я вам об этом еще раньше должен был рассказать — тогда, когда Тэцудзо на Бундзи набросился. А я подумал — как я расскажу вам о том, что банка пропала, а про мух не расскажу? Так же не делают… А ведь в той банке была любимая его муха — Киндзиси, Золотой Лев, так он ее звал. Это была необычная муха. Обычная, даже самая крупная, больше сантиметра не вырастает, а Киндзиси был два сантиметра длиной. Он был золотой, блестящий. Гордый и заносчивый — прямо принц крови.

После того как банку украли, Тэцудзо так расстроился, что за весь следующий день к еде не притронулся. И когда он потом разукрасил Бундзи — это было нехорошо, неправильно. Так нельзя. Но в душе-то я знаю, что он очень любил Киндзиси, так что просто не мог поступить иначе. И мне искренне жаль, что мы с Тэцудзо доставили вам столько хлопот и забот. Вы уж извините. Но Тэцудзо тоже человек. И ему нужна простая человеческая дружба. Ведь он же нормальный человек, поймите.

Котани-сэнсей нечего было на это сказать. Она понуро стояла, глядя себе под ноги.

 

Глава 4

ПЛОХОЙ ДЕНЬ

Холодный ветер часто дует несколько дней подряд, и дождливые дни следуют один за другим. Вот так же и неприятности не случаются поодиночке.

Был вторник, и в школе, где работала Котани-сэнсей, проходил педсовет. Он всегда проходил по вторникам — так уж было заведено.

После того как обсуждение поставленных на повестку дня вопросов закончилось и все уже нетерпеливо ждали заключительных слов завуча, завуч поднялся с места и произнес:

— Мурано-сэнсей предложила еще одну тему для общего обсуждения, поэтому попрошу всех ненадолго задержаться. Пожалуйста, Мурано-сэнсей.

Классная руководительница одного из третьих классов, Яско Мурано, слегка побледнев, заговорила:

— В моем классе есть мальчик, Кодзи Сэнума.

Услышав это имя, многие учителя устало поморщились. Кодзи был одним из заводских детей.

— Несколько дней назад я обратилась за советом к классным руководителям третьих классов, чтобы решить, допускать ли Кодзи к дежурству по столовой. Дело в том, что Кодзи очень нечистоплотный мальчик. Он не моет руки перед едой и после туалета. Он вообще не любит мыться и поэтому буквально покрыт слоем грязи. Я всячески пыталась на него повлиять, но мальчик безнадежен. Я также пробовала связаться с его родителями, чтобы вместе решить эту проблему, но ответа от них так и не последовало. У меня возникло ощущение, что их все это абсолютно не волнует. В то же время начали поступать жалобы со стороны других детей. Некоторые из них жаловались, что, когда Кодзи дежурит по столовой, они не могут заставить себя притронуться к еде. Я столько раз твердила детям о важности и необходимости соблюдения правил гигиены, что просто не имею права оставить их жалобы без ответа. А ведь дети могут, чего доброго, и отравиться, и ответственность ляжет на учителей. Я объяснила Кодзи, что если он не изменит своего поведения, то мне придется отстранить его от дежурства по столовой. Обо всем этом я рассказала на встрече руководителей третьих классов, и Орихаши-сэнсей назвал мой подход педагогической дискриминацией. Я работаю учителем уже двадцать пять лет. Я всегда отдавала своей работе много сил, всегда старалась работать как можно лучше и еще никогда ни от кого не слышала ничего подобного. Я не принимаю, не могу принять предъявленных мне коллегой Орихаши обвинений в дискриминации. Поэтому я решила обсудить эту проблему в рамках собрания. Мне бы очень хотелось услышать мнение всех здесь присутствующих. Как бы вы поступили на моем месте?

— Орихаши-сэнсей, вы хотите что-то добавить?

Молодой учитель поднялся с места. Он растерянно почесал в затылке, явно не зная, с чего начать.

— Нда-а… Что тут добавлять… Я ведь учителем работаю всего два года и в отличие от Мурано-сэнсей, которая столько всего знает, не могу так вот однозначно сказать, что хорошо, а что плохо…

По всему было видно, что Орихаши-сэнсей не силен в публичных выступлениях. Кончик носа у него обильно потел, и говорил он как-то через силу, но деваться было некуда.

— Я просто хотел сказать, что ни учитель, ни другие дети нисколечко не пытаются понять Кодзи, встать на его место. Наверное, я не очень хорошо объясняю, но ведь он ходит грязным вовсе не от того, что ему так нравится. И если посмотреть на это с другой стороны, так сказать, глазами Кодзи, то наверняка можно подойти к делу как-то иначе… Но я все непонятно объясняю, потому что не умею выступать. Вот.

Орихаши закончил говорить и сел. Все сочувственно засмеялись, наверное, пожалели беднягу, что он так вспотел. Слово тут же взяла Мурано-сэнсей.

— О чем вы говорите?! Я приняла жесткие меры именно потому, что я пытаюсь понять Кодзи, поставить себя на его место. Ведь если продолжать в том же духе, мальчик окончательно превратится в изгоя. И поскольку причина — в самом Кодзи, то глупо этого не замечать, слепо вставая на его сторону. Так проблему не решишь. Орихаши-сэнсей ориентируется на то, что хорошо детям. Это замечательно, но приведет лишь к тому, что дети окончательно избалуются, а этого нельзя допускать. Педагог должен быть строгим.

После этого выступили еще несколько человек. Были среди них те, кто поддержал Орихаши, но большинство все-таки предпочли согласиться с Ясно Мурано. В итоге сошлись на том, что потакать грязнуле нельзя, но надо постараться не травмировать ребенка психологически. Кто-то из учителей сказал:

— В моем классе дежурные по столовой выбираются голосованием. Я объясняю детям, что голосовать нужно за того, кто помогает друзьям; за того, кто аккуратно одевается. Таким образом я даю ученикам установку. В коллективе возникает конкуренция в хорошем смысле этого слова, и это, я думаю, очень педагогично.

Наконец дебаты утихли. И тут завуч повернулся к Котани-сэнсей:

— А как там ваш Тэцудзо Усуи?

У Котани-сэнсей оборвалось сердце. Все время пока шло обсуждение, она сидела как на иголках, опасаясь, что кто-нибудь вспомнит о Тэцудзо. И вот о нем вспомнили.

— Он, как и все другие дети в классе, дежурит по столовой, — едва слышно ответила Котани-сэнсей.

— Но ведь он разводит мух…

Котани-сэнсей показалось, что ее со всего маху усадили на битое стекло. Похоже, что уже все учителя знали про Тэцудзо и его мух.

— И при этом вы позволяете ему дежурить по столовой?! — возмущенно спросила Мурано-сэнсей и нарочито громко обратилась к школьной медсестре:

— Что вы на это скажете? Мальчик разводит дома мух, а ему позволяют дежурить по столовой.

Разумеется, медсестра ответила, что это уже слишком и что надо срочно отстранить ребенка от дежурства. Котани-сэнсей съежилась под осуждающими взглядами.

— Что за чушь, — раздался вдруг громкий голос.

Это был Адачи.

— Если вы хотите что-то сказать, поднимите руку, — раздраженно сказал завуч.

— Слушаюсь! — насмешливо произнес Адачи, высоко поднимая руку.

Завуч нехотя предоставил ему слово.

— Все, что сказал здесь наш Орихаши, верно от начала до конца. Каждое его слово. А все, что говорили остальные, — в корне неверно. Такое мое мнение. Все дети должны дежурить по столовой. Все — значит, и Кодзи. И Тэцудзо тоже. И если эти грязнульки будут сеять направо и налево микробы и бактерии, то весь класс, во главе с учителем, должен будет почесть за счастье заразиться кишечной инфекцией.

Все засмеялись.

— Давайте-ка немного посерьезней, — хмуро сказал завуч.

— Куда уж серьезней. Задумайтесь, коллеги, и честно ответьте себе на один простой вопрос: а не выходит ли так, что забота о здоровье ребенка — это всего лишь предлог для того, чтобы этого самого ребенка подавить, унизить, продемонстрировать ему свое презрение?

Тут Котани-сэнсей подняла руку.

Первые несколько секунд она стояла молча, словно подыскивая слова. Потом заговорила:

— Мне стыдно, что я, особо не задумываясь, позволила Тэцудзо дежурить по столовой. Он действительно не очень чистоплотный ребенок, и то, что я допустила его до дежурства, предварительно не взвесив все за и против, означает только одно — что я, как классный руководитель, безответственно отношусь к своей работе. И я раскаиваюсь в этом.

— Нашла в чем раскаиваться, — послышался голос Адачи.

— Несколько месяцев назад Тэцудзо раздавил на уроке лягушку. Я тогда ужасно испугалась, однако даже не попыталась понять, что заставило мальчика поступить так жестоко. Но совсем недавно я наконец поняла причину.

И Котани-сэнсей подробно рассказала, как она узнала о секрете Тэцудзо. В заключение она почти слово в слово повторила то, что сказал ей дедушка Баку.

— Ничего не поделаешь, Тэцудзо пока что меня не признает, не подпускает к себе. Но это не его вина. Если бы я с самого начала попыталась его понять, мне не было бы сейчас так обидно, что четыре или даже пять месяцев потрачены впустую. Я на своем опыте убедилась, что, как здесь уже говорили Адачи-сэнсей и Орихаши-сэнсей, нужно бережно и с пониманием относиться ребенку, стараться не ранить его чувства… К счастью, Тэцудзо всегда моет руки после туалета и перед едой, поэтому я и в дальнейшем буду допускать его до дежурства по столовой. А что касается разведения мух, то я сделаю все, чтобы убедить Тэцудзо оставить это занятие.

Котани-сэнсей впервые открыла рот на учительском собрании. Может быть, именно поэтому все слушали ее, не перебивая. Когда Котани-сэнсей закончила говорить, она, к собственному стыду, вся дрожала.

Первая неприятность произошла сразу же после собрания. Завуч подозвал к себе молодую учительницу и, кинув на нее недобрый взгляд, мрачно сказал:

— Не очень-то лестное для меня было выступление, прямо скажем. Тебя послушать, так я просто злодей какой-то получаюсь… Позволь напомнить, что в тот раз ты доставила мне немало хлопот. И я как мог тебе помогал. А теперь выходит, что я — безответственная скотина — избил ребенка ни за что ни про что.

Котани-сэнсей не нашлась, что на это ответить, и уныло потупилась. "Я так больше не могу", — подумала она.

Вторая неприятность случилась по дороге домой. Котани-сэнсей решила пойти к Тэцудзо и поговорить с ним про мух. Она даже и не мечтала с ходу убедить мальчика расстаться со своими подопечными, но надеялась, что разговор как-то сблизит ее с Тэцудзо. Она решила быть терпеливой.

"Тэцудзо тоже человек. И ему нужна простая человеческая дружба", — крутились у учительницы в голове слова дедушки Баку.

Как только Котани-сэнсей зашла на заводскую территорию, ее, как и в прошлый раз, сразу окружили мальчишки. "Как же, однако, я легко с ними подружилась", — подумала учительница.

— Исао, а где здесь у вас Кодзи?

Исао показал на невысокого мальчика, который стоял рядом с ним.

— Так это ты Кодзи Сэнума?

— Ага, — мальчик кивнул, весело глядя на учительницу своими похожими на желуди глазами.

"Вот те на!" — изумилась Котани-сэнсей. Слушая классную руководительницу на сегодняшнем собрании, запросто можно было представить себе вечно мрачного неимоверно грязного мальчишку, непослушного и наглого. Но этот портрет не имел ничего общего с настоящим Кодзи.

Конечно, босые пятки Кодзи были покрыты слоем грязи, но ведь это вполне естественно. Если Котани-сэнсей вздумала бы играть на улице босиком, то и ее пятки запачкались бы точно так же.

— Кодзи, какие у тебя красивые глаза! — сказала Котани-сэнсей, и мальчик довольно засмеялся.

— Он у нас красавчик! — засмеялся вслед за ним Джун, и Кодзи просто засиял от удовольствия.

— Ах ты, старая обманщица, синий чулок! — вырвалось вдруг у Котани-сэнсей. Судя по всему, она уже успела заразиться микробом невежливости от заводской ребятни и возмутительного Адачи.

— Кхе-кхе, сэнсей, такие слова говорить ни в коем случае нельзя, особенно про учителей, — подражая директору школы, дурашливо сказал Исао.

У него получилось очень похоже. Котани-сэнсей не сдержалась и захихикала.

— Сэнсей, Токудзи завтра возвращается, — сказал Широ, лучший друг Токудзи.

— Токудзи? Значит, завтра его выписывают? Я очень рада.

Токудзи был тем самым мальчиком, который полез за голубем и свалился с крыши сталелитейного завода.

— Интересно, чего он скажет, когда вернется? Какое у него лицо будет? — Похоже, ребята были всерьез озабочены этим вопросом.

— А вы к Тэццуну пришли? — вдруг спросил Исао.

— Да, — ответила Котани-сэнсей и подумала, что, наверное, лучше всего поговорить с Тэцудзо в присутствии мальчишек, как бы между прочим. — Позовете его?

Джун побежал за Тэцудзо, а Котани-сэнсей завела разговор с Кодзи.

— Кодзи, я слышала, что ты мыться не любишь.

— Не люблю, ага.

— Если не мыться и грязным ходить — без невесты останешься.

Кодзи захихикал.

— А перед едой ты почему руки не моешь?

— Так это…

— Что "так это"?

— Так ведь все про меня говорят: "микроб, микроб".

— Кто это так говорит?

— Да все.

— Неужели прямо все? А учительница их не ругает?

— А чего она их будет ругать? Она против меня. Говорит, что я сам виноват. "Ты ходишь грязный, — она говорит, — сам и виноват".

Котани-сэнсей вздохнула.

— И ты поэтому руки не моешь?

— Ага.

— Давай я учительнице все объясню. Скажу, что это из-за того, что тебя дразнят.

— Не-е, не надо.

— Почему?

— Да я эту Мурано терпеть не могу!

Тут Котани-сэнсей представила себе, как Тэцудзо точно так же говорит кому-нибудь: "Да я эту Котани терпеть не могу". Настроение у нее сразу испортилось.

Наконец Джун привел Тэцудзо. Этот первоклашка, как всегда, скорее смахивал на неодушевленную куклу, чем на ребенка. Котани-сэнсей подошла к нему, но он все так же безучастно стоял, уставившись себе под ноги.

— Какой же ты бука, — изумился Джун.

— Джун, ты нас не проводишь "на дачу"?

— На дачу?

— Помнишь, ты сочинение написал: "Наша дача".

— А, это вы про базу.

Мальчишки, радостно окружив учительницу, повели ее к себе во "дворец".

— Ой, как тут прохладно!

— Здесь у нас самое прохладное место на всем заводе.

— Да, сразу чувствуется.

— Адачи тоже сюда часто приходит, когда ему неохота на собрания ходить. Он тут иногда спит днем.

Котани-сэнсей расхохоталась. Этот Адачи — совершенно невозможный тип.

— Слушайте, вы вот учителей так неуважительно называете, по фамилии: Адачи, Мурано. А меня вы между собой "Котани" зовете? — задала она наконец давно интересовавший ее вопрос.

Исао почесал в затылке.

Широ задумчиво сказал:

— Не-е. Как раз вас мы почему-то по фамилии не называем.

"Точно… Не называем…" — послышалось со всех сторон.

Ребята удивленно переглядывались.

— А почему? Это ведь несправедливо.

— Потому что вы очень красивая. Наверно, поэтому.

— Поэтому? Или вы просто хотите, чтобы я вас чем-нибудь угостила, а?

— Вот Адачи нам всегда горячие пирожки приносит, — брякнул Ёшикичи.

— Ну, дурак, — буркнул Исао и в очередной раз пихнул своего незадачливого приятеля. — Ты, что ли, совсем уже того…

У этих двоих, похоже, был такой своеобразный стиль общения. Котани-сэнсей засмеялась.

— Все в порядке. Но для пирожков, пожалуй, жарковато. Я вас лучше мороженым угощу.

Мальчишки радостно зашумели.

Болтовня с заводскими детьми радовала и успокаивала учительницу.

— Хоть я и не Адачи-сэнсей, но можно мне тоже иногда вас здесь навещать? — спросила она, а про себя подумала: "Может, вслед за другими и Тэцудзо наконец разговорится?"

Потом они все вместе ели мороженое. И даже Котани-сэнсей радостно, словно маленькая девочка, умяла эскимо. Быстро-быстро, так что обогнала всех мальчишек.

— Тэцудзо-тян, — наконец сказала она. — Сегодня в школе было собрание. Все учителя уже знают про твоих мух.

Исао мельком глянул на Тэцудзо.

— Муха — источник заразы. Ты ведь и сам знаешь, тебе в школе говорили. Мухи разносят тиф, дизентерию и много других страшных болезней. Знаешь, что я подумала: "А что если вдруг Тэцудзо-тян заразится от мухи какой-нибудь такой болезнью, а тут как раз его очередь дежурить по столовой?" Ведь от тебя все дети в нашем классе могут заразиться. Не только я, все учителя волнуются из-за этого. Ты просто не знаешь, наверное, но кроме мух есть еще много разных симпатичных зверьков. Хочешь, мы с тобой вместе найдем какое-нибудь безвредное насекомое и будем о нем заботиться?

Тэцудзо перестал лизать мороженое.

— Сейчас в нашем городе все борются с мухами и комарами. Повсюду разбрасывают специальный яд, чтобы убить как можно больше мух.

Глаза у Тэцудзо сверкнули, но Котани-сэнсей ничего не заметила.

— Ведь если мух не убивать…

Тэцудзо поднялся на ноги.

В одну секунду он очутился перед учительницей, обеими руками вцепился ей в лицо, а потом толкнул что было сил. Вскрикнув от неожиданности, Котани-сэнсей потеряла равновесие и опрокинулась на спину.

— Тэццун! — Побледнев, Исао вскочил с земли.

Тэцудзо кинулся бежать. Все произошло так быстро, что Котани-сэнсей не успела ничего понять. Поднявшись, она ошеломленно поглядела вслед убегающему Тэцудзо. А потом на нее вдруг нахлынула такая тоска — будто прорвало какую-то невидимую плотину внутри. Чувства теснились в груди, сердце защемило, в глазах потемнело…

Котани-сэнсей заплакала навзрыд. Забыв о стоявших рядом мальчишках, она захлебывалась плачем, как маленький ребенок.

Мальчики, сами едва сдерживая слезы, сгрудились вокруг нее и не отрываясь смотрели, как она плачет.

Третья неприятность подстерегала учительницу дома.

Вернувшись домой, Котани-сэнсей сразу же прошла в спальню. Даже свет не включала — сидела бессильно на кровати, глядя в куда-то в пустоту. Он поняла, что муж уже вернулся с работы домой, только тогда, когда он с ней заговорил.

— А что с ужином? — услышала Котани-сэнсей.

— Пока ничего, — уныло ответила она, все так же сидя на кровати.

Войдя в комнату и включив свет, муж с удивлением уставился на нее. А выслушав ее рассказ, сказал: "Зачем в это влезать? Выкинь эту ерунду из головы".

— Что значит ерунда? Как же ты не понимаешь?! — Котани-сэнсей была на грани истерики.

— Идиотка! — вдруг заорал на нее муж. — Подумай, кто тебе важнее! Если ты в собственном доме порядка навести не можешь, так где уж тебе чужих детей воспитывать?

У Котани-сэнсей слезы так и брызнули из глаз.

— Если бы ты одна жила, так и делала бы что вздумается. У меня на работе тоже всякое бывает. Неприятностей — хоть отбавляй. Представь, если я буду приходить домой и все тебе выкладывать. Ты вообще понимаешь хоть немного, для чего нужна семейная жизнь?!

Холодок отчуждения, вот что почувствовала Котани-сэнсей после этих слов. "Неприятности, о которых говорю я, ничего общего не имеют с твоими", — хотела сказать она, но сдержалась.

Остаток вечера Котани-сэнсей коротала с бутылкой виски. Она чувствовала себя ужасно одинокой. Будто она совсем одна на всем белом свете.

На горлышко бутылки, на самый ободок, села муха. Учительница не стала ее прогонять. И еще долго-долго сидела, пристально разглядывая незваную гостью.

 

Глава 5

ГОЛУБИ И ОКЕАН

Из больницы вернулся домой Токудзи. Если Тэцудзо называли "доктором мушиных наук", то Токудзи по праву считался специалистом по голубям. Он был буквально помешан на них.

Встретившись с друзьями, он сразу же завел разговор о своих птицах.

— Как там мой Кинтаро?

Кинтаро — так звали голубя — был любимцем Токудзи.

— Он меня замучил совсем, — ответил Широ, присматривавший за голубями, пока Токудзи лежал в больнице. — Не дает другим голубям проходу, и все тут. Гонту, вон, ни к воде, ни к еде не подпускает.

У Токудзи на голубятне было штук пятнадцать голубей, и Гонта был самым старым из них.

Голубятня располагалась на небольшой площадке за домом — там, где мама Токудзи сушила белье. После того как мальчик сверзился с крыши сталелитейного завода и довольно серьезно поранился, его родители решили сломать голубятню. Когда Токудзи, лежавший в больнице, узнал об этом, он словно обезумел. Достав где-то нож для фруктов, он принялся размахивать им и вопить: "Только попробуйте, тогда я себя убью!" Родители пошли на попятный и не стали ломать голубятню, попросив Широ присмотреть за птицами, пока их сына не выпишут из больницы.

Прищурившись, Токудзи с любовью рассматривал своих питомцев.

— И Таро здесь, — говорил он, — и Чонко. Донбей! Донбей, я кому говорю, сюда смотри. Хозяин домой вернулся!

Один из голубей вдруг заворковал. Вторя ему, один за другим начали гулить и остальные птицы.

— Они меня вспомнили! Они рады, что я вернулся!! — восторженно закричал Токудзи, покраснев от радости.

— Вот ведь… Птицы, а все понимают, — восхитился Исао. — Который здесь Кинтаро?

Широ ткнул пальцем в сторону крупного голубя, имевшего самый независимый вид. Было ясно, что эта птица никого и ничего не боится. Другие голуби беспрестанно вертели головками, а этот стоял, вперив взгляд в одну точку.

Широ поставил голубям воду и корм. Те дружно принялись за еду.

— Во, смотрите, — вполголоса сказал Широ.

Кинтаро два-три раза моргнул, потом взлетел под самую крышу голубятни. Оттуда он спикировал прямо к кормушке и с размаху обрушился на одного из голубей. Тот шарахнулся в сторону, а когда попытался снова добраться до корма, Кинтаро опять его атаковал. Он навис над противником и принялся долбить его клювом прямо в шею. Ни на секунду не оставляя свою жертву в покое, он преследовал беднягу, все активнее работая клювом.

— Какой мерзавец! — не вытерпел Джун. — Да он его затравил совсем.

— Кого это он так, Гонту?

— Ага. Гонту травит.

Широ взял бамбуковый шест и отогнал Кинтаро.

— Похоже, Гонта совсем сдал, — озабоченно сказал Токудзи.

Старый голубь забился в дальний угол и сидел там, выжидая. Тускло-серый комочек перьев. Но вот он улучил момент, когда Кинтаро отвлекся, подобрался к кормушке, клюнул раз, другой, и тут же вновь подвергся жестокой атаке.

— Вот урод, — насупился Исао.

— Токкун, прогони ты его, — попросил Джун.

— Может, и правда прогнать? — спросил Широ.

— Прогони, прогони, Токкун! — не сговариваясь, в один голос воскликнули Ёшикичи и Такео. Деваться было некуда. Токудзи нехотя согласился.

Широ пошуровал в клетке, схватил хулигана и, вытащив его наружу, разжал руки. Кинтаро взмыл высоко в небо.

— Вот, дурень. Радуется, — с досадой сказал Широ.

На голубятне вдруг заворковал один из голубей.

— Наверное, это невеста его.

После этих слов все как-то приуныли. Кинтаро описал круг и опустился на крышу самого высокого заводского здания.

— Смотрите, как он башкой крутит.

— Видать, испугался.

Кинтаро продолжал сидеть на крыше. Мальчишки думали, что он сразу куда-нибудь улетит, но ошиблись и теперь, растерянно переглядывались.

— Он там так сидит, будто его из класса выставили, — сказал Такео.

— Ага, ты-то знаешь, как это бывает. Все время в коридоре торчишь, — съязвил Исао.

Такео надулся.

— Да ладно, ну его!

Пытаясь отвлечься от мыслей о Кинтаро, мальчишки пошли к Токудзи играть в мавари сёги.

Мальчишки по очереди делали ходы. По молчаливому соглашению о Кинтаро они не говорили, но то и дело украдкой посматривали в окно.

— Мне по-маленькому надо, — сказал Широ. Все тут же подозрительно на него уставились.

— Да мне пописать только! — возмутился Широ и вышел.

После того как он вернулся, они продолжили играть, но сосредоточиться на игре уже не могли.

— Мне тоже по-маленькому, — вдруг сказал Исао.

— И мне! — заявил Джун.

Мальчики вышли во двор вдвоем. Оба они, справляя нужду, краем глаза поглядывали на высокую крышу.

— Чего-то у тебя не льется совсем, — сказал Исао.

Джун смутился.

"Раз ты за мной следишь, то и я буду за тобой следить", — подумал он.

Так, не сводя друг с друга глаз, они и вернулись в дом.

Но когда вслед за ними еще один мальчик захотел по-маленькому, Токудзи не выдержал.

— Так нечестно, хорош обманывать!

После этого, пытаясь обогнать один другого, ребята с криком высыпали во двор.

Кинтаро все так же сидел на крыше. Ветер, налетая сразу со всех сторон, ерошил ему перья. Голубь выглядел таким одиноким и беспомощным, что даже не верилось, что это тот самый лихой задира. Широ с досадой изо всех сил пнул подвернувшийся под ногу камень.

На следующий день мальчишки проснулись рано. Еще заспанные, потирая глаза, они вышли во двор посмотреть на крышу. Кинтаро сидел на том же месте.

Дети немного успокоились и, позавтракав, отправились в школу.

Но в этот день всем им было не до учебы. Широ два раза выгоняли из класса, Исао отвечал на вопросы учителя настолько невпопад, что весь класс покатывался со смеху. Джун написал проверочную по арифметике много хуже обычного, а Такео получил нагоняй за опрокинутый в столовой бидон с молоком.

После уроков, обуреваемые дурными предчувствиями, ребята со всех ног рванули домой.

Кинтаро на крыше не было. Мальчишки ужасно расстроились. Но сделанного, так же как и сказанного, не воротишь.

В три часа дня мальчишки собрались у дома Токудзи в полном составе. Надо было как-то загладить вину перед другом. Токудзи объяснил им, как отличить Кинтаро от других голубей, и рассказал, куда он мог улететь. Хорошенько запомнив приметы, мальчишки разделились и отправились на поиски. Токудзи, еще не вполне окрепший после больницы, остался ждать на заводе.

К четырем ребята вернулись, потные и чумазые. По хмурому молчанию и усталым лицам было видно, что поиски успехом не увенчались.

Тяжело дыша, они повалились на землю. Но оказалось, что запас их сил до конца не исчерпан.

— Я вспомнил еще одно место, куда он мог полететь. Там всегда куча птиц, — вдруг сказал Токудзи, и все тотчас вскочили на ноги. — Это здесь, близко. А я-то и забыл. Где канал в океан впадает, там мельница есть, знаете? А при мельнице — элеватор, в котором зерно хранят. Так что там всегда птицы. Кинтаро с голодухи вполне мог туда полететь, я думаю.

Дальнейших объяснений не понадобилось. Мальчишки, предвкушая, как, прибежав на мельницу, найдут там Кинтаро, кинулись туда сломя голову.

Идти через заводские ворота означало сделать порядочный крюк, так что ребята решили срезать путь, воспользовавшись тоннелем в канаве, где когда-то была поймана королева крыс.

Они вылезли из трубы, перелезли через ограду вагоностроительного завода и оказались на территории карантина.

Никаких особых препятствий тут не было, и, расслабившись, мальчишки слегка замедлили шаг.

— Кинтаро на нас разозлился.

— Да он просто надулся и улетел.

— Может, он этого, самоубился?

— Ты что, дурной? Разве голуби такое могут?

— А что, собаки, вон, могут. Я своими глазами видел. Одна собака, когда ее поймали, чтоб на живодерню отвезти, так она себе язык откусила.

— Вот это да!

Оживленно болтая, мальчишки вышли на берег океана.

Океан раскинулся перед ними широкой равниной. Закатное солнце только-только коснулось воды, окрасив океанскую рябь в пурпурный цвет. Как огромное поле спелого риса, волнующегося под порывами ветра, шелестел океан, словно пытаясь что-то сказать ребятам.

Мальчишки замолчали и уставились на открывшийся им прекрасный вид. Не иначе, это дело рук богов, которым наскучило глядеть сверху на привычную серо-бурую поверхность океанских вод.

Высоко взметнувшийся в небо элеватор был уже совсем близко. Мальчишки перелезли через очередной забор и пошли по направлению к зернохранилищу.

— Смотрите, чтобы сторож вас не заловил, — предупредил всех Исао.

Птиц и правда здесь было очень много.

— Bay! — воскликнул Ёшикичи, не сдержав восхищения.

Птицы издавали резкие звуки, будто предупреждая об опасности мальчишек, тайком пробравшихся на территорию завода.

— Сколько их тут?

— Штук сто.

— Да не сто, а двести.

Мальчишки перешептывались, прикидывая, что отыскать одного-единственного Кинтаро среди всех этих птиц, пожалуй, не получится.

И все-таки они продолжали изо всех сил вглядываться. А вдруг…

— Эт-та еще что такое?! — вдруг раздался чей-то громкий окрик. Мальчишки подпрыгнули он неожиданности и бросились наутек. Потревоженные птицы, с шумом захлопав крыльями, поднялись в воздух.

Птицы и дети спасались бегством. Только на птиц, даже если их поймают, никто в школу не пожалуется, а детям в руки сторожу лучше не попадаться. Иначе не избежать ненавистного чтения нотаций сначала в кабинете у завуча, потом в учительской…

По дороге Ёшикичи споткнулся и упал. И тут же получил пинок под зад.

— Вставай давай. Чё развалился?! — заорал на него Исао. Тот, всхлипывая, встал и из последних сил рванулся к забору. Уже с забора, оказавшись в безопасности, ребята распустили языки:

— У-у, жиртрест! Не поймал?! А ты подпрыгни!

Хорошо, конечно, что никого из них не поймали, однако Кинтаро они так и не нашли.

Мальчишки приуныли. У Ёшикичи из разбитой коленки сочилась кровь.

— А ну прекрати ныть! Тоже мне, — прикрикнул Исао, хотя сам был готов разреветься.

Дойдя до насыпи, ребята присели отдохнуть. С океана дул прохладный ветерок.

— Смотрите, — сказал Такео, показывая пальцем вверх.

Стая спугнутых птиц — наверное, их было не менее двух сотен — совершала в небе крутой вираж. На фоне закатного неба, окрашенного заходящим солнцем в кровавый цвет, очертания ее все время менялись.

Джун глубоко вздохнул.

— Везет же им. Летают где хотят, куда хотят, — с завистью в голосе сказал Широ.

— Я бы тоже куда-нибудь улетел, — непривычно тихо произнес Исао.

— А что там, за океаном?

— Где за океаном?

— Ну, там, на той стороне. Далеко-далеко.

— Там Средиземное море.

— Ничего подобного, там Индийский океан.

— Тихий, а не Индийский.

— Да замолчите вы уже, наконец. Какая разница? — сказал вдруг Джун и тихо добавил: — главное, чтобы было много-много места, чтобы было просторно.

— Джун, а ты любишь океан? — спросил Исао.

Джун кивнул. Ему вспомнилась история про Моби Дика. Ахав — капитан китобойного судна, бороздящий моря и океаны, чтобы отомстить гигантскому белому киту, который откусил ему ногу, — был в глазах Джуна идеалом мужчины.

— Мне нравятся мужественные люди. Море делает людей мужественными, — сказал Джун.

Мальчишки замолчали, вглядываясь в даль, словно пытаясь увидеть за горизонтом ту неведомую другую сторону. Они обдумывали слова Джуна.

Закатное солнце, опускаясь все ниже, отбрасывало красные отсветы на детские лица.

И тут на берегу появился Токудзи, который начал беспокоиться из-за долгого отсутствия ребят и отправился им навстречу. Завидев его, все смутились. Им было стыдно смотреть другу в глаза.

— Ничего у нас не вышло, Токкун. Извини, — сказал Широ.

— Да ладно вам. Я и не расстраиваюсь вовсе. — Токудзи старался говорить как можно веселее, чтобы подбодрить приунывших товарищей.

Мальчишки шли домой с таким видом, будто возвращались с похорон.

Зная, что надеяться особо не на что, они все-таки посмотрели на самую высокую крышу. Разумеется, Кинтаро там не было.

"Улетел, — думали ребята. — Насовсем. По-настоящему. Глупый, он ведь не знает, что мы сейчас чувствуем. Дурень".

— Токкун, смотри! — вдруг вскрикнул Широ. На одной из веревок, на которых мама Токудзи обычно развешивала выстиранное белье, чернел знакомый маленький силуэт.

— Это же Кинтаро!

Мальчишки кинулись бежать со всех ног.

Чтобы не спугнуть птицу, они остановились немного поодаль, а Токудзи забрался на голубятню и открыл дверцу. Стоило ему это сделать, как Кинтаро слетел с веревки и нырнул внутрь.

Ждавшие внизу мальчишки запрыгали от радости и закричали:

— Кинтаро вернулся! Вернулся!

 

Глава 6

ТАНЕЦ МУХ

Котани-сэнсей уже битый час сидела за столом, заваленным книгами, поочередно заглядывая то в одну, то в другую, и время от времени выписывая что-то в тетрадку.

Вид у нее был такой увлеченный, что учительница за соседним столом не выдержала и поинтересовалась, что это она такое изучает. Котани-сэнсей ответила ей шепотом, мол, это секрет, и снова уткнулась в свои книжки.

А изучала она книги про насекомых. На ее столе были и энциклопедии с картинками, и разные справочники, но во всех этих книгах Котани-сэнсей интересовало лишь то, что касалось мух. К своему удивлению она обнаружила, что про этих насекомых, живущих бок о бок с людьми, почти ничего не написано. В учебниках, одолженных в школьной библиотеке, Котани-сэнсей вообще не нашла ничего для себя интересного. А из тех пяти книжек, которые она взяла в городской библиотеке, только в двух говорилось про мух — в справочнике видов и еще в одной, на которую Котани-сэнсей очень надеялась. Но написал эту книжку не энтомолог, а человек из Министерства сельского и лесного хозяйства, занимающийся исследованием даров моря — рыб, водорослей и других морепродуктов. И написал для того, чтобы подробно объяснить окружающим, как с мухами бороться. Так что, строго говоря, научным трудом про мух ее назвать было сложно.

"Получается, — думала про себя Котани-сэнсей, — что, как это ни странно, люди про мух толком ничего и не знают. И специалистов в этой области почти что нет…"

Сама она до этого знала про мух только то, что они питаются микробами. По крайней мере, она всегда так думала. Но выходило, что это не совсем так, и даже совсем не так.

Как правило, в школе детям объясняли, что мухи — разносчики заразы, потому что они едят микробов. Но теперь Котани-сэнсей поняла, что это было неверное объяснение.

В справочнике было написано, что мухи предпочитают подгнившую еду, в которой содержится много микробов и бактерий. Следовательно, детей надо учить тому, чтобы они не разводили грязь и как можно скорее выкидывали испорченные продукты, пока мухи не успели до них добраться.

"Если вдуматься, то бедные мухи — жертвы ложных обвинений", — подумала учительница.

Котани-сэнсей заинтересовалась мухами после недавней семейной ссоры. В тот день, потрясенная жестокостью Тэцудзо и непониманием мужа, она чувствовала себя ужасно одинокой.

Подавленная и отчаявшаяся она коротала вечер с бутылкой виски. И когда на бутылку села муха, Котани-сэнсей вдруг почувствовала в ней родственную душу. Может, это было связано с количеством выпитого, а может, с тем, что Котани-сэнсей до слез хотелось, чтобы кто-нибудь, все равно кто, пожалел бы ее, разделил ее одиночество. Как бы то ни было, но муха показалась ей родной и близкой.

В почерпнутом из книг Котани-сэнсей потрясли две вещи. И ей надо было срочно их с кем-нибудь обсудить. Оглядевшись, она увидела, что Адачи-сэнсей еще не ушел. "Замечательно, вот с ним и обсужу", — подумала Котани-сэнсей и почему-то смущенно покраснела.

— Можно вас на минутку? — обратилась она к коллеге.

— А то! — ответил Адачи и с готовностью оторвался от дел.

— Странно, что вы в школе в это время. Уже поздно, а вы до сих пор здесь.

— Бывает и такое.

Рабочий день у учителей заканчивался в пять часов вечера. Но для Адачи расписание ничего не значило. Он на такие мелочи не обращал внимания, за что некоторые коллеги его недолюбливали.

— О, что я вижу — синяки на лице. Это откуда? — с улыбкой спросил Адачи. Но Котани-сэнсей не собиралась это обсуждать.

— Мой муж здесь ни при чем, если вы это имеете в виду, — неохотно ответила она.

— Это ведь Тэццун постарался, да? — спросил Адачи и засмеялся.

"Вы только посмотрите, он уже все знает, — ревниво подумала Котани-сэнсей. — Ох уж эти мальчишки. Получается, что его они все-таки любят больше, чем меня".

— Я вовсе не об этом хотела с вами поговорить.

— Конечно-конечно, — покорно сказал Адачи.

— Вы слышали про танец мух?

— Танец мух?

— Ну да. Вы разве не знаете? Мухи умеют танцевать.

— Серьезно, что ли? — Адачи недоверчиво взглянул на учительницу. Та обрадовалась — видно, об этом мальчишки ему еще не рассказывали.

— Если вы поймаете мне муху, я вам покажу, как она танцует.

— Это шутка? — Адачи все еще не верил.

— Да нет же!

Адачи отправился в туалет и поймал на окне муху. Муха была большая и черная.

— Это хорошо, что она большая, — сказала Котани-сэнсей.

"Ну что ж, приступим", — сказала себе учительница, пытаясь преодолеть отвращение, ей во что бы то ни стало хотелось утереть нос вредному Адачи. Внутренне обмирая от ужаса, она "прооперировала" муху так, как объяснил ей Исао. При этом она повернулась к Адачи спиной, чтобы он не видел, что именно она делает.

— Ну вот, — наконец сказала она и положила муху на стол.

Муха сидела неподвижно, тогда Котани-сэнсей легонько стукнула ладонью по столу. Муха принялась танцевать.

— У-у-а-а! — взревел Адачи.

Котани-сэнсей осталась довольна произведенным эффектом.

— Эй, смотрите-ка, муха танцует! Э-эй, живее сюда, — закричал Адачи, обращаясь ко всем сразу. Учителя окружили стол и с любопытством воззрились на муху.

— Что это с ней? Почему она так дергается?

— Откройте нам секрет.

Котани-сэнсей отвечала с видом знатока:

— Мухи относятся к отряду двукрылых. Подобно оводам и комарам, у них только одна пара крыльев. Однако в древности у мухи было две пары крыльев, как, например, у стрекозы или бабочки. Позднее задняя пара преобразовалась в придатки-жужжальца, которые сохраняются у мух и по сей день. Жужжальца необходимы насекомому, чтобы поддерживать равновесие при полете. Если их удалить, то муха полностью теряет способность к полету. Она старается взлететь и не может. А со стороны кажется, будто она танцует.

— Котани-сэнсей, откуда вы все это знаете? — заинтересовались собравшиеся вокруг стола учителя.

— Я это только что вон в той книжке прочитала, — выпалила Котани-сэнсей и своим чистосердечным признанием ужасно всех насмешила.

После того как шумиха вокруг танцующей мухи улеглась, Котани-сэнсей снова заговорила с Адачи.

— На самом-то деле это меня Тэцудзо научил, про муху.

— Про придатки-жужжальца? Откуда он слова-то такие знает? — удивился Адачи.

— Нет, про жужжальца он не знает, но он знает, что если перерезать штуку, похожую на веревочку, которая у мухи находится под крыльями, то муха не сможет летать. Думаю, он узнал это опытным путем. А потом рассказал другим ребятам. Я услышала об этом от Исао.

— Ну и ну, — восхищенно сказал Адачи. — Замечательная история. Вот увидишь, Тэцудзо еще станет великим ученым.

— Да-да. Но это еще не все. Я тут кое-что прочла и теперь все время об этом думаю. Посмотрите, я даже себе в тетрадку это переписала. Вот, почитайте.

"Брошенные родителями еще до рождения, мухи всю свою жизнь проживают в одиночестве — без семьи, без друзей, без дома. Они страдают от пчел, пауков и птиц, но сами по себе безвредны и питаются в основном отбросами, которые производит современное общество. В их жизни нет ничего прекрасного, но в ней нет и жестокости. Мухи скромны и благоразумны. Их жизнь в чем-то похожа на жизнь простых людей".

Дочитав, Адачи рассмеялся:

— Вот это да! Как будто про Тэцудзо писали.

— Правда похоже? Вам тоже так показалось?

— Ага, показалось. Жил себе Тэцудзо тихо-спокойно, не высовывался, а тут вдруг к нему как начали приставать, да не кто-нибудь, а учителя из школы. Неприятно.

— Да-да. Но есть еще кое-что. Вот, послушайте: "Ранней весной большинство мух покидает закрытые помещения и питается нектаром, пыльцой или соком, вытекающим из стволов деревьев. Летом, когда жара усиливается, они переходят на пищу, богатую бактериями, — мусор, испражнения людей и животных и так далее". Получается, что виноваты не мухи, а люди, которые в самую жару оставляют повсюду мусор. Но я это все рассказываю не для того, чтобы защитить мух и восстановить справедливость. Просто я вспомнила, что Тэцудзо начал своих мух разводить именно весной, то есть как раз тогда, когда на них еще не было микробов. Понимаете?

— Понимаю.

— Мне мальчики как-то сказали, а я тогда даже внимания не обратила. Тэцудзо не держит комнатных мух. А знаете, почему? Потому что они едят испражнения. То есть он очень последователен, правда?

— Ну, в общем…

— Теперь-то я вижу, что не понимала мальчика и именно поэтому наделала кучу глупостей.

— И не только ты.

— Адачи-сэнсей, не могли бы вы со мной сходить к Тэцудзо? Пожалуйста.

— Это еще зачем?

— А вдруг он опять на меня набросится…

Адачи сначала засмеялся, но потом строго сказал:

— Ты сама посуди, если все учителя начнут бояться своих учеников, что тогда?

— Но ведь я… — Котани-сэнсей чуть не плакала

— Хорошо, хорошо. Ты просто молодая и неопытная. Так уж и быть, помогу тебе.

С этими словами он поднялся из-за стола.

Стоило Адачи появиться на заводе, как отовсюду сломя голову к нему сбежались дети, прыгая от радости, как кузнечики. Один только Джун отчего-то конфузился, а когда Котани-сэнсей захотела его погладить, увернулся от ее руки.

На радостный вопль: "Адачи пришел!" выбежали на улицу Шигеко, Кэйко и Мисаэ, с которыми Котани-сэнсей еще не встречалась вне школы.

Кэйко была младшей сестрой Исао, а Мисаэ — сестричкой Джуна.

— Токудзи, как поживает Кинтаро? — поинтересовался Адачи, который был в курсе всех дел.

— Я его сейчас к дисциплине приучаю.

— И как, тяжело?

— Ага, тяжеловато.

— Вот и твоей маме тебя нелегко воспитывать было.

Токудзи смущенно почесал в затылке.

— Сэнсей, а можно на ручки? — Мисаэ, в коротеньком сарафанчике похожая на куклу, протянула к Адачи руки.

— Ну, иди сюда. — И Адачи взял девочку на руки.

Мисаэ училась в его классе.

— Ты чего еще придумала?! — Джун ткнул сестренку в спину.

Мисаэ ойкнула, а Котани-сэнсей подумала: "Какая милая девочка".

— А уроки вы тоже в таком стиле проводите? — спросила она, вспомнив, как ловко вскарабкалась на плечи учителю Кими. Она попыталась представить, что творится на уроках у Адачи, и не смогла.

— Ну да, примерно в таком.

— Надо будет зайти как-нибудь к вам на урок, посмотреть. Вы не против?

— Нет, конечно. Заходи, когда хочешь, — пожал плечами Адачи.

Мисаэ наконец слезла с его рук. Рубашка на учителе промокла от пота, но, казалось, он этого совсем не замечал.

Тэцудзо за домом мыл в тазике Раду. Покрытая до самого носа мыльной пеной собачонка скорбно взглянула на посетителей.

— Сэнсей, — зашептал Джун, — помните, вы Тэццуна как-то помыли? С тех пор Тэццун стал свою Раду мыть. Я думаю, это он за вами повторяет.

— Правда? — обрадовалась Котани-сэнсей.

— Тэццун, ты что творишь?! Нельзя, чтобы собаке вода в уши попадала. Ты ей уши сначала прижми, а потом мой. Вот так. Вот. — Адачи принялся помогать Тэцудзо мыть Раду, как будто именно для этого он сюда и пришел.

"Пожалуй, Адачи — самый непредвзятый человек во всем мире в том, что касается других людей, — подумала Котани-сэнсей. — Правда, иногда это у него граничит с крайней грубостью, за что некоторые его не любят…"

В четыре руки дело пошло гораздо быстрее, и очень скоро Рада буквально сияла чистотой.

— Во какая чистая! — подытожил Адачи, и Рада воззрилась на него в безмолвном удивлении.

— Ну что, Тэццун, познакомишь меня со своими друзьями? — И, не дожидаясь ответа, Адачи присел у банок с мухами. Тэцудзо заметно напрягся. — Ух ты, — словно не замечая, продолжал Адачи, — сколько же у тебя их тут? Раз, два, три… — он начал считать, загибая пальцы. Потом вдруг сказал: — Ну-ка, иди сюда, — и в ту же секунду ловко подхватил Тэцудзо сзади под мышки и усадил себе на колени.

— Вот эта мелкая как называется? — спросил он. Тэцудзо пробормотал что-то неразборчивое.

— Сэнсей, Тэццун знает только четыре названия. Вообще он про мух все-все знает, а вот названия… откуда ж ему их знать? Пока тебя этому не научат, так и не узнаешь, — вступился за первоклашку Исао.

Вслед за ним заговорил Джун:

— Мы и эти-то четыре названия для Тэццуна в школьной библиотеке специально узнавали. Только там такие учебники потрепанные — никуда не годятся. Уже давно пора новые купить!

— В общем, Тэццун сам названия придумывает. Видите вон ту маленькую, горбатую? Он ее горбаткой назвал.

— Адачи-сэнсей! — удивлению учительницы не было предела. — Она ведь так и называется, горбатка. Вот, смотрите, у нее крыльев нет, правильно? Это потому что у некоторых видов горбатки самки бескрылые.

— Ну, Тэццун, ты даешь! Она ж и по правде так называется. Понял?

Тэцудзо, как всегда, ничего не ответил. Котани-сэнсей достала из сумки справочник видов.

— Тэццун, тут у нас Котани-сэнсей взялась мух изучать. Берешь ее в ученицы? Надо бы выучить ее как следует, — засмеялся Адачи.

Глядя по очереди то на мух, то в справочник, дети определили девять разных семейств: комнатные мухи, домовые мухи, малые комнатные мухи, мясные мухи, или саркофагиды, еще мухи-скатофагиды, мухи-каллифориды, горбатки и плодовые мушки. Правда, комнатных мух Тэцудзо не держал, но все их знали и так, ведь комнатная муха — самая распространенная.

Остался только один вид мух, который никак не удавалось найти в справочнике. Похоже, вид был довольно редким — в банке сидело всего шесть штук.

Не обращая внимания на жару, дети уткнулись в справочник, по многу раз перелистывая страницы, они приговаривали: "Это не то, и это не то…"

Как вдруг…

— Вот эта, — раздался незнакомый голос.

— Что? — Котани-сэнсей изумленно уставилась на Тэцудзо.

— Вот эта, — повторил тот и ткнул пальцем в картинку, под которой было написано Chrysomya pinguis.

Так в первый раз Котани-сэнсей услышала голос Тэцудзо.

 

Глава 7

ИГРА В ПОПРОШАЙКУ

"Тэцудзо заговорил, Тэцудзо разговаривает!" — Чтобы не засмеяться от радости прямо в электричке, Котани-сэнсей прикрыла рот рукой.

По дороге домой она зашла в магазин — надо было купить продуктов, чтобы приготовить ужин. Однако Котани-сэнсей никак не могла сосредоточиться на покупках. Расплатившись, она забыла взять сдачу, чем очень рассмешила продавцов.

"Все-таки люди — очень странные существа. Никогда нельзя знать, что их обрадует", — подумала она.

Муж Котани-сэнсей уже был дома. Он встретил ее словами:

— Звонил твой папа. Сказал, что участок записали на наше имя, так что надо будет только съездить забрать документы.

— Да?

— Да. Теперь мы сможем построить свой дом! — радостно ответил он.

Дело в том, что Котани-сэнсей родилась в довольно обеспеченной семье, ее дед и отец были врачами. Однако поначалу молодоженам никто не помогал. "Вы должны сами себя обеспечивать, быть независимыми", — говорил ее папа. Но так как цены на землю начали резко расти, а шансы на приобретение собственного дома, наоборот, уменьшаться, то родители Котани-сэнсей решили подарить молодой семье участок земли.

— А у меня сегодня тоже было радостное событие, — Котани-сэнсей рассказала мужу о Тэцудзо. Муж как-то странно на нее посмотрел, словно говоря: "Ну как ты можешь эти две вещи сравнивать", но вслух ничего не сказал.

Давно уже у супругов не было такого хорошего настроения, как в этот вечер. Жаль только, что у человека не может быть все время хорошее настроение…

В сентябре во всех школах полным ходом идут приготовления к школьной спартакиаде. Поэтому и учителя, и ученики очень устают.

Именно в это время чаще всего случаются всякие чрезвычайные происшествия.

Три ученика из школы, где работала Котани-сэнсей, попали в дорожную аварию. А в ее классе произошло два неприятных случая.

Во время большой перемены Котани-сэнсей обнаружила, что забыла классный журнал на столе, и поспешила из учительской обратно в класс. Человек двенадцать или тринадцать детей, хихикая и толкаясь, сгрудились у доски. "Что там у них?" — подумала учительница, подходя поближе.

На полу под доской, расстелив перед собой носовой платок, неподвижно сидел мальчик по имени Сатоши, а остальные дети выстроились перед ним в очередь. Котани-сэнсей заметила, как стоявший рядом с Сатоши ребенок бросил ему что-то на платок.

— Большое спасибо, — Сатоши благодарно кивнул и спрятал это что-то за спину. Дети снова захихикали.

Следующей в очереди была симпатичная девочка.

— Это тебе, попрошайка, — произнесла она и протянула Сатоши что-то белое.

Сатоши, склонив голову в знак благодарности, снова сказал:

— Спасибо.

— Ах ты, бедный-бедный попрошайка. Попроси-ка меня как следует, — громко отчеканила следующая девочка, словно мама, воспитывающая непослушного ребенка. Сатоши, с кривой ухмылкой, молитвенно сложил руки и низко поклонился.

Котани-сэнсей, наблюдавшая за этой сценой, увидела, что девочка держит в руке кусок хлеба, полученного за обедом.

— Это еще что такое?! — неожиданно истерически вскрикнула Котани-сэнсей.

Сатоши поспешно спрятал хлеб за спину.

— Сатоши, сейчас же покажи мне, что там у тебя!

Мальчик нехотя отодвинулся. Котани-сэнсей увидела на полу довольно большую кучку хлеба.

Лицо у Котани-сэнсей потемнело.

— Кто придумал эту игру?! Кто, я спрашиваю! Тэруе, отвечай.

— Я не знаю, кто… Все играют, и я играю, — перепуганная девочка чуть не плакала.

— Сатоши-тян, я от тебя такого не ожидала! Ты передразниваешь уличных попрошаек? Фу, как стыдно!

Сатоши криво ухмыльнулся в ответ, Котани-сэнсей чуть не передернуло от этой ухмылки.

Проведя небольшое расследование, Котани-сэнсей узнала, что дети начали играть в попрошайку три-четыре дня назад и что с тех пор Сатоши каждый день уносит из школы домой около двадцати кусков хлеба.

После того как вместе с Адачи она заходила к Кими, которая была старшей сестрой Сатоши, Котани-сэнсей стала уделять больше внимания тому, что происходит у мальчика дома. Насколько она могла судить, дела были не настолько плохи, чтобы таскать из школы домой хлеб.

Она решила посоветоваться с Адачи.

— Нда-а. Даже не знаю, что там у них опять… Можно сегодня к ним наведаться.

Но у Котани-сэнсей уже были дела на вечер. Тогда Адачи пообещал, что сходит сам.

На следующий день он подозвал ее и сказал:

— Похоже, что никакой особенной причины побираться нет. Из того хлеба, который Сатоши приносит домой, он съедает три-четыре куска, а остальное выкидывает. Я-то заподозрил его в том, что он у булочной этот хлеб продает. Это был бы номер. Но, к счастью, все не так плохо, — Адачи почесал затылок. — По правде сказать, я Сатоши понимаю. Конечно, эти двадцать кусков хлеба ему совершенно ни к чему, но с другой стороны приятно знать, что у тебя есть какая-то подстраховка. Так ведь? Если, к примеру, папаша его опять загуляет на несколько дней, то пацан, по крайней мере, с голоду не умрет. Вот он и тащит каждый день домой этот хлеб, а потом выкидывает его… Хотя, может быть, я это все придумываю…

Котани-сэнсей молчала.

— И еще одно. Ты вот рассердилась на его ухмылку, когда он попрошайку изображал, а я тебе скажу: это ты зря. Он ведь оттого и ухмылялся, что ничего другого сделать не мог. Ему же по-настоящему стыдно было.

И на это Котани-сэнсей тоже не нашлась, что ответить.

А назавтра произошел еще один расстроивший ее случай.

После урока музыки Котани-сэнсей отнесла в музыкальный кабинет инструменты и направилась обратно. В коридоре, неподалеку от входа в класс, она увидела Тэцудзо. Остальные дети стояли вокруг него и пели песню про жука: "Жу-жу-жу, я в траве жужжу". Котани-сэнсей подумала, что они играют в урок музыки, потому что как раз эту песню они только что разучивали на занятии. Котани-сэнсей улыбнулась и открыла дверь, чтобы войти в класс, но тут ее слух различил слова песни, и она застыла на пороге.

Мелодия у песни была та же, но слова — совсем другими:

Фамилия Тэцудзо была Усуи.

Кровь ударила учительнице в голову.

— Прекратите сейчас же! — закричала она, дрожа от бешенства, и замолчала — от того, что она так рассердилась, слова застряли у нее в горле. Возможно, если бы у нее был опыт нанесения кому-нибудь телесных повреждений, она избила бы детей прямо на месте. Но, к счастью, подобного опыта у нее не было.

Что же это за дети-то такие? Вчера Сатоши со своим хлебом, сегодня это… У них что, сердца нет? Доброта, забота — они вообще знают, что это такое? Неужели для них это пустой звук?!

От тоски и досады в горле защипало.

— Вы, вы… — Котани-сэнсей не договорила. Слезы потекли из ее глаз.

Даже не пытаясь вытереть слезы, она стояла и смотрела на детей.

Поздно вечером, после ванны, Котани-сэнсей села перед зеркалом.

"Господи, как я устала. Надо пожалеть себя, вон какие мешки под глазами. А ведь мне всего двадцать два года…" — думала она.

Незадолго до этого они с мужем опять поссорились. К ним в гости пришел приятель мужа, архитектор, чтобы обсудить проект будущего дома. Однако Котани-сэнсей практически не участвовала в обсуждении: почти ничего не говорила, да и слушала невнимательно, вполуха.

Проводив приятеля, рассерженный муж повернулся к Котани-сэнсей:

— Тебе не кажется, что ты ведешь себя по-хамски? Человек пошел нам навстречу, приехал специально, чтобы наше мнение выслушать, а ты, человек, ради которого все это делается, сидишь и даже на его вопросы толком ответить не можешь!

— Извини, пожалуйста, — искренне сказала Котани-сэнсей. — Сама не знаю, что со мной. Мне вдруг стало как-то все равно. Какая разница, в конце концов, такой будет дом или немножко другой?

— Какая разница?! Ты что говоришь-то?! — еще больше разозлился муж.

— Прости, но это то, что я чувствую. Будь ко мне снисходительным, — сказала она в ответ.

Теперь, когда муж, похрапывая, спал рядом с ней, Котани-сэнсей жалела его.

"Извини, — думала она, — с тех пор как мы поженились, я ни разу не была с тобой ласковой. Прости меня, я виновата".

Суббота закончилась, наступило воскресенье. Муж ушел на воскресное дежурство, а Котани-сэнсей, проводив его, стала собираться в поездку. Она решила поехать в Нару.

Студенткой Котани-сэнсей увлекалась древним искусством и часто ездила в буддистские и синтоистские храмы в Киото и Нару. А после замужества она еще ни разу не выбралась ни в один храм. Ей очень этого не хватало. Но совмещать семейную жизнь и работу в школе оказалось не так-то легко — на то, чтобы поехать в храм, сил уже не хватало.

Пересев на станции Цурухаши на другую линию, Котани-сэнсей доехала до Сайдайдзи. Сойдя с платформы, она увидела через дорогу напротив современное высотное здание. Ей сразу же вспомнился рассказ одного университетского профессора.

"Когда я учился в университете, — скрипучим голосом рассказывал профессор, — здесь был богом забытый деревенский полустанок. Я выходил из поезда, перемахивал через подгнивший деревянный заборчик и шел вдоль ручья по тропинке. Вокруг — только бесконечные рисовые поля. И плывущий в воздухе характерный запах — запах земляной ограды храма Сайдайдзи. Он чувствовался уже на станции, стоило только выйти из поезда…"

Котани-сэнсей любила храм Сайдайдзи. Может быть, потому, что это был первый храм, куда профессор привез их группу. После этого она побывала во многих храмах, но Сайдадзи все-таки нравился ей больше всего.

У телефонной будки Котани-сэнсей свернула. Отсюда уже была видна милая ее сердцу земляная ограда.

Ограда в Сайдайдзи замечательная. Кое-где побелка отвалилась, оголив шероховатую, выщербленную дождями поверхность цвета спелой хурмы. Это зрелище успокаивало и умиротворяло куда лучше, чем какой-нибудь сияющий новехонький забор. Прямо от старых ворот храма начиналась дорожка из белого гравия. Если неторопливо ступать по ней, кажется, будто чей-то тихий хриплый голос пытается тебе что-то рассказать.

Бамбук в Сайдайдзи тоже замечательный. На территории храма есть бамбуковая роща, по которой петляет небольшая тропинка. Здесь ограда еще сохранила свою побелку, и это очень к лицу сине-зеленым стволам бамбука. Стоя посреди рощи, Котани-сэнсей сделала глубокий вдох, и сине-зеленая свежесть наполнила ее до кончиков пальцев.

В главном павильоне прохладно даже летом. Сюда нельзя заходить в обуви. Котани-сэнсей сняла туфли и носки и почувствовала босыми пятками прохладу дощатого пола. От входа она сразу повернула налево, к статуе бодхисаттвы Дзэнзай Додзи.

— Здравствуй! — поздоровалась Котани-сэнсей со статуей и с улыбкой добавила:

— Ты меня здесь давно уже дожидаешься, спасибо.

У бодхисаттвы были прекрасные глаза. Скорее кроличьи, чем человечьи. Они светились какой-то мыслью, какой-то доброй молитвой, излучая тихое сияние.

Котани-сэнсей тихонько вздохнула.

Она простояла у статуи долго-долго и, перед тем как отойти, прошептала:

— Хорошо, что я сюда приехала.

В главном павильоне Сайдайдзи прохладно и просторно. Иногда люди приходят сюда, просто чтобы подумать. Но сегодня кроме Котани-сэнсей здесь никого нет. Котани-сэнсей присела на пол. Неподалеку утопала в зелени пятиступенчатая пагода, за ней виднелись ворота. От пейзажа веяло прохладой.

"Как можно быть таким прекрасным? Как? — Перед мысленным взором Котани-сэнсей все еще стояла прекрасная фигура бодхисаттвы. — И почему, откуда эта нестерпимая красота?.."

И тут, непонятно почему, Котани-сэнсей вдруг вспомнила своего школьного учителя. Он преподавал у них в старших классах. Некоторые ребята называли его за глаза маразматиком из Токийского университета. Они посмеивались над его скромной одеждой и привычкой дергать ногой во время еды. Находились и такие, кто передразнивал этого учителя, нисколько не стесняясь его присутствием.

Но Котани-сэнсей никогда не дразнила и не высмеивала его.

На одном из уроков этот учитель вдруг сказал:

— Люди должны сопротивляться. Сопротивление — это самое важное для человека. Понимаете? Чтобы достичь совершенства, человек должен обладать духом сопротивления.

Никто не понял, к чему он это сказал и что это должно означать. Котани-сэнсей тоже не поняла и благополучно об этом случае забыла.

А теперь вдруг вспомнила.

— Чтобы достичь совершенства, людям необходимо сопротивляться… — пробормотала она и вздрогнула.

Она вспомнила Тэцудзо, Сатоши, других заводских детей. Она вспомнила Адачи.

Несколько мгновений назад, глядя на Дзэнзай Додзи, она удивлялась тому, как он прекрасен. "Откуда эта красота?" — обращалась она мысленно к нему. А теперь она спрашивала себя: "Почему я не такая? Почему эти дети вчера были так некрасивы?"

Она думала о заводских детях, о доброте, о дружбе. Об отчаянном упорстве Тэцудзо, лелеющего своих мух. О Сатоши, который каждый день возвращается домой с ранцем, набитым хлебом.

— Я…

Побледнев, Котани-сэнсей поднялась на ноги. Позади, в тенистой зелени сада, раздавались голоса цикад. Ей показалось, будто эти резкие звуки, как ножи, вонзаются ей в спину.

 

Глава 8

ПЛОХИЕ ПАРНИ

Шел урок рисования.

— Откройте учебник на странице шесть, — сказал Адачи-сэнсей.

На шестой странице под надписью "Рисуем в ряд" помещался детский рисунок — нарисованные в один ряд полтора десятка красных крабов.

— Ну что, хороший рисунок? — спросил Адачи.

— Не-ет, — хором ответили дети.

Котани-сэнсей, которая сидела за одной из задних парт и наблюдала за происходящим, удивилась: "Зачем он это делает?"

— А что в нем не так? — продолжал спрашивать Адачи.

Примерно половина учеников подняли руки.

— Да, Харуко? — Адачи вопросительно посмотрел на одну из девочек.

— Они все одинаковые. Это плохо.

— Постарайся поточнее объяснить, Харуко.

— Ну, все эти крабы одной формы. И одного цвета. Так неинтересно, сэнсей.

— Вот как… — сказал Адачи и вызвал следующего ребенка.

— Крабы ведь живые. А тут они нарисованы, как какие-то яблоки или мандарины, выстроились в ряд. Так не бывает. Надо нарисовать, как они смешно ползают.

— Вот как… — снова сказал Адачи.

Было непонятно, согласен ли он с детьми или нет.

Он продолжал вызывать учеников одного за другим. Котани-сэнсей была поражена. Она не ожидала от второклассников такой разумной критики.

— Ну, кажется, вас учить ничему не нужно, вы и без меня сами все знаете, — сказал Адачи-сэнсей. — Я, пожалуй, тут прилягу и немного посплю.

"Нельзя спать", "Так нечестно!" — послышались детские голоса.

— Вам же зарплату платят. Нечего халтурить! Давайте учите нас как следует, — сказал мальчик с первой парты, и все засмеялись. Обстановка в классе была самая непринужденная. Похоже, что Адачи обладал каким-то особым талантом — дети души в нем не чаяли.

Он вызвал к доске троих учеников и поручил каждому их них нарисовать краба.

— Хорошо, — сказал он, когда те выполнили задание. — А кто сможет нарисовать краба, непохожего ни на одного из этих трех?

К доске вызывались еще несколько учеников.

Постепенно доска от края до края покрылась крабами. Все они были разные, непохожие один на другого. Разумеется, это было гораздо интереснее, чем рисунок из учебника.

— Вот видите, если не обезьянничать, то каждый может нарисовать отличного краба! — с этими словами Адачи-сэнсей стер все с доски.

— Крабы бывают всякие: пухлые, тощие, капризные и избалованные. Бывают такие, которые от мамы и папы ни на шаг не отойдут. Бывают крабы-драчуны и крабы-забияки. Есть и те, кому частенько попадает за то, что они таскают без спросу сладости.

Конечно, Адачи имел в виду не крабов, а своих учеников. Они это поняли и немного смутились. Но только самую малость.

— Вот вам сегодняшнее задание. Можете нарисовать любого краба, какого хотите, но только так, чтобы вы смогли мне объяснить, что он делает. Понятно? Тогда вперед.

Еще раньше, когда дети обсуждали расположение крабов на рисунке в учебнике, они высказали много интересных идей. Один мальчик предложил сделать спираль из крабов. Правда, Адачи заметил, что это довольно банально. Другие предлагали нарисовать вид сверху на арену, где крабы упражняются в борьбе сумо или дают цирковое представление.

Эти второклашки были порой грубоваты, но зато вели себя искренне и непосредственно.

"Интересно, а если во время урока, кто-нибудь захочет забраться ему на плечи, — думала Котани-сэнсей, — что он будет делать?" Дети начали рисовать, и скоро она получила ответ на свой невысказанный вопрос.

Один из учеников подошел к Адачи с рисунком и спросил, хорошо ли у него получилось.

— Твой рисунок, сам и решай, получилось или нет, — холодно ответил ему Адачи. Значит, он не всегда идет на поводу у детей. Если надо, может и одернуть.

Вот еще один мальчик отправился со своим рисунком к учительскому столу. Котани-сэнсей внимательно следила, что будет дальше. Прогонит ли его Адачи или нет?

— Я хочу нарисовать крабиков в виде пузырьков. Чтобы они были голубые и белые, — сказал он, вопросительно глядя на учителя.

— Отличная идея, — благосклонно ответил Адачи. — Постарайся, чтобы пузырьки были как можно меньше по размеру.

"Теперь понятно, — думала Котани-сэснсей. — Для Адачи главное, чтобы ребенок придумал что-нибудь самостоятельно. В таком случае он готов помочь и дать совет".

Ученики Котани-сэнсей смотрели фильм. Обычно просмотр занимал два урока, поэтому она решила остаться в классе у Адачи еще на одно занятие.

На следующем уроке дети учились писать сочинения. Для учителей это был один из самых сложных предметов, так что посмотреть на урок Адачи пришло человек десять преподавателей. Они расположились вдоль задней стены. Ота-сэнсей и Орихаши-сэнсей время от времени что-то записывали в свои тетради.

Эта уйма гостей, похоже, ничуть не смущала второклашек — дети как ни в чем не бывало сидели за партами и слушали любимого учителя.

— Ну что ж, сейчас я вам сделаю предложение, от которого трудно отказаться, — начал Адачи, словно продавец, завлекающий покупателей. — Научу вас писать хорошие сочинения одним махом и без лишних мучений.

— Обманщик. А кто говорил, что чтобы написать хорошее сочинение, нужно помучиться?! — сказал кто-то из учеников. Застенчивостью в этом классе явно никто не страдал.

— Конечно, нужно помучиться. Поэтому-то я и говорю, что от моего предложения вам будет трудно отказаться. Ясно?

— Хорошо, что к нам сегодня столько учителей пришло. Если бы не они, вы бы нам ничего не рассказали.

— Что-о? Какие еще учителя? Эта вот кучка сопляков? Нет, они здесь вообще ни при чем.

Вот так Котани-сэнсей и все остальные учителя оказались зачислены в разряд сопляков. Дети засмеялись и начали сочувственно оглядываться на гостей. Те вымученно улыбались.

— Итак, я потратил много лет, чтобы овладеть мастерством, секреты которого я открою вам сегодня, — теперь Адачи говорил, как бродячий иллюзионист. — По правде говоря, я бы предпочел этого не делать, но вы все такие замечательные, что, скрепя сердце, я делюсь с вами своим драгоценным знанием. Оно поможет вам не только научиться одной левой писать отличные сочинения, но и на раз оценивать сочинения других. И всему этому, о счастливцы, я научу вас даром!

Второклассники они и есть второклассники — зачарованные речью Адачи, дети слушали его, раскрыв рты.

Обычно во время урока всегда кто-нибудь болтает, отвлекается сам и отвлекает других, мешая учителю работать. Любой школьный учитель так или иначе сталкивался с этой проблемой. Но в классе Адачи этой проблемы не существовало.

— В сочинении плохие парни живут бок о бок с хорошими. Все что нам нужно сделать — это найти плохих парней и вытолкать их взашей. Тогда у нас получится хорошее сочинение. Все очень просто.

Адачи раздал детям примеры сочинений.

— Кенжи, прочти-ка нам самое первое сочинение.

— "Я встаю в семь утра. Каждый день хожу на занятие по подготовке к школьной спартакиаде. Сегодня мама взяла меня с собой в магазин за покупками. Папа вернулся домой в полдевятого вечера. Мы посмотрели телевизор и легли спать".

Кенжи закончил читать, и все засмеялись. Дети чувствовали, что это сочинение никуда не годится.

— Акира, читай следующее сочинение.

— "Я шел из школы и увидел, как в одном месте на дороге туда-сюда ездит бульдозер и что-то чинит. Я решил на него посмотреть и, пока смотрел, вдруг подумал, что если он меня задавит, то я стану плоским, как лепешка. Потом бульдозер остановился. Я потрогал дорогу ногой в том месте — она была горячая. Я так и не понял, почему. Там не было никаких электрошнуров. Очень странно".

— Ну вот, а теперь я вам объясню, кто у нас плохие парни, а кто хорошие. Прочистите уши и слушайте меня хорошенько.

С этими словами Адачи написал на доске в столбик:

—  то, что я сделал

—  то, что я увидел

— то, что я почувствовал

— то, что я подумал

— то, что я сказал

— то, что я услышал

— другое

Напротив первой строчки он поставил жирный крестик. А напротив всех остальных — галочки.

— Адачи-сэнсей, значит, "то, что я сделал" — и есть плохой парень? — не выдержал один из учеников.

— Вот именно, — внушительно сказал Адачи. — А теперь давайте еще раз посмотрим на первое сочинение, которое вас так насмешило. "Я встаю в семь утра" — это "то, что я сделал", "то, что я увидел" или "то, что я подумал"?

— То, что я сделал! — хором ответили дети.

— Значит, мы нашли плохого парня. Ставьте ему крестик.

Дети радостно нарисовали крестик.

— Дальше: "Каждый день хожу на занятие по подготовке к школьной спартакиаде". Это у нас кто?

— Это плохой парень! Потому что опять "то, что я сделал".

— Ну, значит, и ему крестик. "Мама взяла меня с собой в магазин"?

— Плохой, плохой!

Адачи-сэнсей помолчал, давая детям возможность немного пошуметь.

В итоге все предложения в первом сочинении получили по крестику. Дети были поражены.

— Вы же сказали, что если выкинуть плохих парней, то получится хорошее сочинение. Но если их выкинуть, то от этого сочинения ничего не останется!

— Поэтому такие сочинения писать не надо. Сколько бы вы предложений ни написали, все равно их все надо будет выкидывать. Чем писать такое, уж лучше остаться дома и выспаться как следует.

Дети захохотали.

Во втором сочинении все предложения получили по галочке. Казуо, так звали мальчика, который его написал, ужасно обрадовался. До этого он сидел как на иголках — все боялся, что сочинение окажется плохим.

— Есть еще одна очень важная вещь. Постарайтесь ее запомнить. Бывают хорошие люди, а бывают плохие. Но если бы не было плохих, то никто бы не знал про хороших, что они хорошие. Так и в сочинении — если будут только хорошие парни, получится неинтересно. Поэтому, чтобы написать интересное сочинение, надо оставить в нем пару-тройку плохих парней.

Адачи знает свое дело. Ведь если в тексте не останется ни одного предложения типа "то, что я сделал", сочинение вообще может не получиться, и об этом детей надо предупредить заранее.

— В сочинении сразу видно, кто плохой, а кто хороший. Но в жизни все не так просто. Кто-то кажется нам хорошим, а оказывается плохим. Кто-то, наоборот, хороший, но все думают о нем плохо… — в реплике Адачи прозвучал сарказм, явно рассчитанный на присутствующих учителей.

Орихаши-сэнсей не сдержался и хохотнул.

Когда Адачи появился в учительской, все принялись его благодарить и специально для него заварили чай.

— Не нужен мне ваш чай, — с этими словами Адачи залез в свой стол и вынул из его недр подозрительного вида черную бутылку.

— Может, не надо? — стоявший с ним рядом учитель покосился на завуча и пихнул Адачи в бок.

— Одну каплю только, — с невинным видом ответил Адачи и отхлебнул подозрительной жидкости прямо из горлышка.

И как тут поймешь — хороший он или плохой.

— Восхитительно! Ваш урок так многому научил меня! — подступила с благодарностями Сачико Кимура, учительница, которую за расточаемые направо и налево похвалы прозвали "училкой-хвалилкой".

— Чё, честно, что ль? — придурковато промямлил Адачи, который терпеть не мог Кимуру за то, что она постоянно всех нахваливала, а сама ничуточки не старалась хорошо работать.

— Я тоже многому научилась. Спасибо, — в свою очередь поблагодарила коллегу Котани-сэнсей.

Адачи расплылся в улыбке. По-видимому, у него все-таки были некоторые предпочтения в том, что касалось людей.

— Только не думайте, что я у себя на уроках буду делать то же самое.

— Ага, — радостно поддакнул Адачи. Он-то как раз терпеть не мог тех учителей, которые пытались ему подражать.

— Я уж как-нибудь своими силами справлюсь. Выработаю свой стиль.

— Конечно-конечно! — Адачи закивал головой, и улыбка на его лице сделалась еще шире. А про себя подумал: "Она сильно изменилась за последнее время".

— Котани-сэнсей, — он хитро взглянул на нее.

— Да? — она подняла на него глаза и услышала:

— Ты сегодня отлично выглядишь, лапочка.

— Придурок! — вполголоса, но с чувством сказала Котани-сэнсей и вспыхнула, то ли из-за комплимента, то ли из-за собственной грубости. Она все больше становилась похожа на этого возмутительного типа.

 

Глава 9

СОРОЧЬИ ДРАГОЦЕННОСТИ

В тот день Котани-сэнсей сначала зашла к Сатоши, а потом отправилась к Тэцудзо.

После уроков учительница теперь больше не спешила на электричку. Прямо из школы она заходила домой к кому-нибудь из своих учеников, а потом обязательно навещала Тэцудзо. Так что к себе домой она стала возвращаться на час, а то и на два позже. Муж из-за этого очень на нее сердился. Но на его неудачный каламбур, что ходить по домам не входит в обязанности школьного учителя, Котани-сэнсей ответила:

— Я хожу не по обязанности, а потому что мне интересно.

Муж был озадачен таким ответом.

В мире существует множество профессий. Во время своих визитов к ученикам Котани-сэнсей смогла поближе познакомиться с некоторыми из них. Булочник показал ей, как пекут булочки, мясник научил правильно покупать и разделывать мясо. И то, что ей довелось услышать про утилизацию мусора, тоже стало для нее открытием.

Случалось, что родители ученика просили Котани-сэнсей рассудить семейную ссору, и она каждый раз заново убеждалась, насколько все-таки люди, даже самые близкие, отличаются друг от друга, насколько они по-разному воспринимают и оценивают одни и те же вещи.

По мере того, как расширялся ее кругозор, ее собственная жизнь казалась ей все незначительней. Ее было стыдно за свое тихое, незаметно закончившееся детство, за свое замужество, получившееся как-то само собой, без ее особого душевного участия.

Котани-сэнсей попыталась поговорить об этом с мужем, но тот явно не желал ее понимать.

— Ну, давай затеем соревнование, кто более достойно проживет эту жизнь, — сказала она тогда. — Но ты тоже постарайся, чтобы у меня был хоть какой-то стимул!

Муж только пожал плечами.

Котани-сэнсей, как всегда, подошла к дому Тэцудзо со двора.

— Тэцудзо-тян! — позвала она.

На ее голос откуда-то выбежала Рада и радостно принялась скакать вокруг учительницы. Собачонка уже явно успела привыкнуть к ней.

Спустя пару минут появился Тэцудзо.

— Ну как там твои подружки? С ними все в порядке? — Котани-сэнсей одну за другой оглядела банки, на крышках которых теперь красовались наклейки с названиями мух. Некоторые названия были написаны почерком Котани-сэнсей, некоторые — Тэцудзо.

Казалось бы — простые бумажные наклейки, но благодаря этому банки теперь выглядели гораздо солиднее, чем раньше, почти как настоящий лабораторный питомник.

— Ты занимался? — спросила Котани-сэнсей.

— Угу, — ответил Тэцудзо.

На все ее вопросы он отвечал только "угу". Но теперь Котани-сэнсей больше из-за этого не расстраивалась. Она зашла в дом и взяла со стола тетрадь.

Про плохой почерк иногда говорят: "будто червяки танцуют". Но у Тэцудзо червяки не танцевали. Они бились в конвульсиях, агонизировали и в конце концов испускали дух. Вот что это был за почерк. Честно говоря, никто кроме самого Тэцудзо и Котани-сэнсей не мог его расшифровать.

Для занятий Котани-сэнсей подготовила штук двадцать карточек с названиями мух. Если по какой-то причине она не могла придти к Тэцудзо, мальчик должен был заниматься сам: переписывать названия с карточек в свою тетрадь. А в обычные дни они занимались по карточкам.

— Ну, Тэцудзо-тян, начнем? — спросила Котани-сэнсей, когда Тэцудзо закончил раскладывать перед собой карточки, и внятно произнесла: — Хризомия пингус.

Тэцудзо тут же нашел нужную карточку. Это было название мухи, которую он сам отыскал в справочнике, и потому помнил его очень хорошо.

— Черноголовка.

Чтобы найти эту карточку, мальчику понадобилось несколько секунд.

— Сырная муха.

И эту Тэцудзо нашел почти сразу.

— Лестничная муха.

Мальчик задумался. На этот раз у него ушло на поиски довольно много времени.

— Дрозофила желтоватая.

Нужная карточка никак не находилась. У дрозофил были длинные названия, в которых он все время путался.

— Вот она, Тэцудзо-тян, — Котани-сэнсей показала на одну из карточек. Тэцудзо насупился. Ему было одновременно и стыдно, и обидно.

Учительница погладила его по голове. "Ничего страшного, — подумала она, — если не спешить, со временем он запомнит их все".

— Ты готов? Давай следующую. Горбатка рогатая.

Тэцудзо уставился на разложенные перед ним карточки.

Котани-сэнсей и подумать не могла, что из интереса к мухам можно извлечь столько пользы. В школе Тэцудзо никогда ничего не делал. Он ни разу не открыл учебник, не написал ни одного слова в своей школьной тетрадке. Он никогда не играл на переменках с другими детьми. Не мальчик, а просто какой-то кочан капусты.

Но теперь благодаря мухам он выучил буквы. Но этим дело не ограничилось! Тэцудзо начал рисовать своих любимых мух. После того как Котани-сэнсей сказала ему, что справочник видов надо сдать обратно в библиотеку, Тэцудзо в тот же вечер срисовал несколько рисунков из справочника.

Учительнице стало жалко мальчика. Она послала запрос в токийское издательство, получила оттуда книгу и подарила ее Тэцудзо. С тех пор он начал регулярно копировать иллюстрации из справочника. Говорят, что рисунок отражает интеллектуальное развитие человека. Глядя на рисунки Тэцудзо, трудно было поверить, что их нарисовал первоклассник. Картинка зачастую получалась немного кособокой, но мальчик не упускал ни одной даже самой мелкой подробности.

Взять, к примеру, жилки на мушиных крыльях. У домовой мухи четвертая жилка (на самом деле, если считать от верхнего края крыла вниз, то она получается пятой) на конце изгибается почти перпендикулярно и упирается в третью жилку. А у других мух она либо идет параллельно, либо изгибается совсем чуть-чуть, не смыкаясь с третьей. Так вот, на рисунках Тэцудзо эта деталь была воспроизведена с величайшей точностью.

Честно говоря, был момент, когда Котани-сэнсей склонялась к мысли, что Тэцудзо умственно отсталый ребенок. Но увидев эти рисунки, она поняла, что ее подозрения неверны.

Получив в подарок книгу, Тэцудзо целеустремленно начал пополнять свой питомник. Возле лотка с сушеной рыбой ему посчастливилось поймать таких редких мух, как цветочницы и Черноголовки, и теперь он берег их как зеницу ока.

— Ну, Тэцудзо-тян, сейчас мы поупражняемся в чистописании. Нам надо заменить несколько наклеек.

Когда они только начали заниматься, Котани-сэнсей собственноручно надписала все банки, потому что почерк Тэцудзо был очень уж неразборчивым. Но они договорились, что Тэцудзо будет понемногу учиться красиво писать названия мух и постепенно они заменят все наклейки, написанные учительницей. Котани-сэнсей с нетерпением ждала того дня, когда это наконец произойдет.

"Все-таки удивительно устроен человек, — думала Котани-сэнсей. — Тэцудзо может очень похоже скопировать любой рисунок из справочника, а буквы у него получаются с большим трудом, только после долгих упражнений. Видимо, чтобы способности человека проявились в полной мере, он должен быть всерьез увлечен тем, что он делает".

Лишь теперь Котани-сэнсей до конца поняла слова Адачи о том, что в таких детях, как Тэцудзо, таятся настоящие сокровища.

"Интересно, какие же еще сокровища таятся в тебе, Тэцудзо-тян", — думала учительница, глядя на его профиль.

В это время с улицы заглянули разгоряченные после игры ребята.

— Здрассте! — поприветствовал учительницу Широ.

— Здрассте, — запросто ответила ему Котани-сэнсей. С веселым шумом дети один за другим зашли в комнату и сгрудились у стола.

— Бесплатный преподаватель на дому. Везет же тебе! — Исао шлепнул Тэцудзо по затылку.

— Мы тут занимаемся. А ну не мешайте! — грозно сказала Котани-сэнсей.

Тэцудзо, не обращая внимания на шум, продолжал старательно писать буквы.

— Сэнсей.

— Что?

— А правда здорово, если Тэццун научится писать и напишет книжку про мух.

— Напишет, не сомневайся. Он же доктор мушиных наук. А ты будешь ему портфель носить.

— Ха! Не смешите меня! Я буду носить ему портфель? Слышь, Тэццун? — Исао пихнул Тэцудзо в спину и расхохотался.

— Исао, а где Джун? Что-то случилось? — вдруг спросила учительница.

— Он дома с Мисаэ сидит. У нее высокая температура.

— Мисаэ-тян заболела?

— Ага. Она вся красная и пыхтит, как паровоз.

— Бедная. Пойду-ка я ее проведаю.

Оставив Тэцудзо писать буквы, учительница направилась к Мисаэ. Ребята пошли вместе с ней. У всех заводских детей родители днем, как правило, были на работе, поэтому они свободно могли заходить друг другу в гости, не спрашивая ни у кого разрешения.

— Мисаэ-тян, как ты?

— У меня тридцать девять.

Мисаэ лежала на кровати с холодным полотенцем на лбу. Она была рада учительнице, но из-за температуры у нее едва хватило сил, чтобы улыбнуться.

— Джун, ты просто молодец, — сказала учительница.

Джун, обняв колени, сидел на полу в кухне рядом с раковиной.

— Она даже играть не может, — хмуро буркнул он.

Рядом с подушкой Мисаэ Котани-сэнсей заметила стеклянные шарики, жевательную резинку, наклейки и узорчатую бумагу для оригами.

— Это что, гостинцы? — спросила Котани-сенсэй.

— Ага, это ребята принесли.

Еще там были пробка от винной бутылки, резиновая змея, ломаные часы…

— Это тоже подарки?

Ребята смутились. Исао почесал в затылке.

— Я тоже хочу сделать тебе подарок, Мисаэ-тян. Что тебе принести?

— Мороженое.

— Дурочка, — сказал Джун. — Ты ж заболела от этого мороженого. Куда тебе еще?

— Мисаэ-тян, когда болеешь, лучше не есть мороженое. Я принесу тебе что-нибудь интересное. Подожди немного, ладно?

Мисаэ кивнула.

Котани-сэнсей вместе с ребятами отправилась выбирать гостинец.

"Что же ей купить?" — думала она, ходя в магазине между полок. Дети не отставали от нее ни на шаг.

— Ой, у меня, кажется, тоже поднялась температура. Купите и мне чего-нибудь, — сказал хныкающим голосом Такео. И тут же схлопотал от друзей по шее.

В конце концов учительница купила ландыш в горшочке и красивую шестиугольную коробочку с шоколадными конфетами.

Ей самой этот подарок показался неинтересным. Поглядев на детей, она сказала:

— Ваши гостинцы — такие замечательные! А мой — какой-то жалкий.

— Это еще почему? — дети удивленно уставились на учительницу.

— Потому что мой гостинец куплен за деньги. А вы подарили Мисаэ то, что вам самим было дорого. Подарили от чистого сердца.

— Да ну его, это чистое сердце. Шоколад, по-моему, гораздо лучше, — искренне сказал Ёшикичи.

В результате разгоревшегося обсуждения выяснилось, что у каждого из ребят есть что-то, чем они особенно дорожат.

— А мне вы это покажете? спросила Котани-сэнсей, и они радостно закричали в один голос:

— Конечно, покажем!

И разбежались по домам за своими драгоценностями.

Самым первым с картонной коробкой в руках на пороге появился Исао. Он пришел как раз в тот момент, когда Котани-сэнсей вручала Мисаэ свой подарок.

Учительница заглянула в коробку. Там лежали разные металлические штуковины. Котани-сэнсей не очень в этом разбиралась, но ей показалось, что большинство деталей было от радиоприемника и от часов.

— Я из этого мотор могу собрать! — со знанием дела сказал Исао и быстро принялся соединять разные детали. Котани-сэнсей восхищенно следила за ним.

— Исао-кун, а можно, я как-нибудь одолжу у тебя это для урока рисования?

— Конечно!

Один за другим начали приходить остальные ребята. Все, что они приносили, когда-то было выкинуто на свалку, но ведь и среди выкинутых вещей попадаются ужасно интересные предметы.

— Кэйко-тян, что это у тебя?

— А вы угадайте, сэнсей. На что похоже? — влез в разговор Исао.

Было ясно, что эти штучки стеклянные. Они были разной формы и разного цвета — от нежно-розового до матового синего цвета старой керамики. Синих у Кэйко было больше всего.

— Какие красивые! Расскажите мне скорее, что же это такое?

— Сэнсей, такое получается, если бутылки расплавить. Среди мусора всегда много бутылок, и когда мусор сжигают, то бутылки тоже горят. А когда бутылки долго горят, они плавятся, и получаются такие вот штуки. Они в пепле лежат.

"Ну надо же!" — удивилась Котани-сэнсей.

— Хотите я вам одну подарю?

— А тебе не жалко, Кэйко-тян?

— Если вам нравится, то не жалко.

— Тогда хочу.

— Вот, держите.

Котани-сэнсей получила из коллекции Кэйко небольшой ярко-зеленый "камушек".

Кодзи притащил кучу пенопласта и тут же у всех на глазах соорудил несколько пенопластовых роботов.

— Кодзи-кун, какие замечательные! Почему же ты не захотел участвовать в выставке?

Мальчишка явно был очень способным. Котани-сэнсей подумала о его классной руководительнице, Яско Мурано, и ей стало обидно за Кодзи.

Глядя на весь этот пестрый хлам, учительница вспомнила выражение "сорочьи драгоценности". Всем известно, что сороки тащат к себе в гнездо что попало — и лопнувшие шарики, и шнурки от ботинок, и другой тому подобный мусор.

"Заводские дети тоже, как сороки, собирают всякий хлам, — думала Котани-сэнсей, — но на этом сходство заканчивается. Для них драгоценен не мусор сам по себе, а возможность сделать из него что-то новое, что-то свое".

 

Глава 10

ДЕДУШКА БАКУ

— Извини, пожалуйста, — с порога сказала Котани-сэнсей, вернувшись к Тэцудзо. Пока ее не было, мальчик продолжал заниматься: сидя за столом, он старательно выводил буквы.

— Ой, как много ты уже написал! Вот эти две надписи — "Мясная муха" и "Малая комнатная" — замечательно получились. Сейчас ты начисто еще разок напишешь, и мы их приклеим. Ладно?

Учительница вырезала из листа бумаги две полоски.

— Возьми синюю ручку. Посмотри внимательно на образец. Не спеши.

Тэцудзо старался изо всех сил.

Когда они наклеивали надписи на крышки, вернулся с работы дедушка Баку.

— Сэнсей, я хочу вас о чем-то попросить.

— Да, дедушка.

— Извините, что я вас заранее не предупредил, но не могли бы вы сегодня остаться поужинать с нами?

Котани-сэнсей представила себе недовольное лицо мужа, но тем не менее решила принять приглашение.

— Конечно, я останусь, — как можно непринужденней сказала она.

— Наверное, вам, дочери врача, не очень приятно ужинать в таком месте… Посреди всех этих отходов…

— Ну что вы говорите, дедушка. Я с удовольствием с вами поужинаю!

Узнав, что Котани-сэнсей сегодня будет ужинать вместе с ними, Тэцудзо не проявил никаких эмоций.

Дедушка ушел на кухню и принялся готовить ужин.

— Давайте, я вам помогу, — крикнула ему Котани-сэнсей из комнаты.

— Нет-нет, что вы. У меня тут такой беспорядок…

Котани-сэнсей, не обращая внимания на его слова, встала и пошла на кухню.

— Эта рыба для жарки? Давайте я пожарю.

— Это морской язык. Я хотел приготовить для вас блюдо под названием "соль маньер".

Котани-сэнсей оторопела. Мало того, что дедушка знает название этого французского блюда, так он еще и готовить его умеет?! Чудеса, да и только. Она не отрываясь смотрела, как дедушка Баку ловко шинкует лук. Удивили ее и лежащие на столе шампиньоны.

— А что вы собираетесь делать с мясом? — спросила она, когда дедушка, покончив с рыбой, достал откуда-то мясо и принялся посыпать его натертым чесноком.

— Это будет бефстроганов. Блюдо русской кухни — говядина, тушенная в томатном соусе. По названию, конечно, сразу не догадаешься.

Котани-сэнсей окончательно растерялась. Она такого названия даже и не слышала. Где уж ей помогать дедушке. Впору разве что попроситься к нему в ученицы.

— Дедушка, где вы все это научились готовить? Это же так сложно.

— Ничего сложного. Если долго плавать на корабле, и не такому научишься.

— На корабле? Вы что, были моряком?

— Ага. Я и на японских судах плавал, и на иностранных, — сказал дедушка и устремил мечтательный взгляд куда-то вдаль, словно вспоминая былые путешествия.

Ужин получился роскошным: соль маньер, бефстроганов с шампиньонами, борщ и салат с королевскими креветками. Не хуже, чем в первоклассном ресторане.

— Тэцудзо-тян, вы всегда так ужинаете? — глядя на ученика круглыми от удивления глазами, спросила Котани-сэнсей.

— Нет, конечно, не всегда. Но я его хорошо кормлю, — с улыбкой ответил дедушка.

Теперь Котани-сэнсей стало понятным поведение Тэцудзо в школьной столовой: он ел всегда очень аккуратно, без жадности, и при этом ничего не оставлял на тарелке. Таких детей редко встретишь. Еще Котани-сэнсей очень нравилось, как умело обращается Тэцудзо с ножом и вилкой.

— Тэцудзо-тян, тебя и за границу не стыдно послать. Ты там запросто справишься и без палочек.

— Ну что ж, приступим, — предложил дедушка Баку, и все трое дружно принялись за еду.

— Боже мой, как вкусно! — воскликнула Котани-сэнсей. И сказала она это вовсе не из вежливости.

— Сэнсей, а пиво вы пьете? — спросил дедушка.

— Да, с удовольствием выпью.

— Нынешняя молодежь пиво пьет так, как будто это и не алкоголь вовсе.

— Я как-то раз две литровые кружки одну за другой выпила, — заявила Котани-сэнсей с хулиганским видом.

— Ничего себе! Может, устроим соревнование, кто кого перепьет? — радостно предложил дедушка Баку. — Боюсь только, что я моментально опьянею от одного присутствия такой красавицы.

— Дедушка, вы, оказывается, не только мастер готовить, но и мастер говорить комплименты.

Дедушка довольно засмеялся.

Котани-сэнсей взглянула на него, и ее поразило, каким красивым было сейчас его лицо. Причудливый рисунок морщин. Глаза, светящиеся добротой. "Если бодхисаттва Дзэнзай Додзи был бы постарше, — подумала Котани-сэнсей, — то он, наверное, походил бы на дедушку".

— Вы, наверное, были очень красивым в молодости.

— Ха-ха-ха. Это вы решили отплатить мне той же монетой?

— Нет, ну почему. Тэцудзо ведь тоже симпатичный, должен же он был от кого-то это унаследовать.

— Вы серьезно? — дедушка Баку расплылся в улыбке.

Закончив есть, Тэцудзо отправился рисовать мух.

— С тех пор, как вы подарили ему справочник, он рисует их не переставая. Но я доволен. Он ведь раньше ничего не умел, только мух ловить да блох у Рады выщипывать. А теперь и писать научился, и рисовать.

Все стены в комнате были завешаны рисунками Тэцудзо.

— Тэцудзо-тян, сколько ты уже рисунков нарисовал?

Вместо ответа мальчик оторвался от работы и обвел глазами комнату.

— Сэнсей, а сколько вам лет? — вдруг спросил дедушка.

— Двадцать два, а что?

— Двадцать два?3начит, двадцать два… — дедушка снова задумчиво уставился куда-то в пространство. — В двадцать два я как раз жил в Корее.

— Вы в молодости жили в Корее?

Дедушка оставил этот вопрос без ответа. Некоторое время он сидел молча, а потом вдруг спросил:

— Сэнсей, а вы когда-нибудь предавали близкого друга?

— Предавала друга? Ну, может быть, в каких-нибудь мелочах… Но, кажется, нет. Надеюсь, что нет.

— Вот как… — с лица дедушки исчезли остатки веселости.

— В молодости, — сказал он, — я учился в университете Васэда.

Котани-сэнсей — уже в который раз за этот вечер — была удивлена. Университет Васэда считался одним из самых престижных токийских университетов.

— У меня был очень близкий друг, — продолжил свой рассказ дедушка. — Его звали Рюсэй Ким, и он был корейцем. За всю свою жизнь я не встречал человека лучше.

Дедушка Баку несколько раз моргнул, словно пытаясь вглядеться в ушедшие в прошлое годы.

— В то время Корея была японской колонией. Ким очень интересовался историей своей несчастной родины. Он начал посещать нелегальный кружок по изучению истории Кореи. Он не кидал бомбы, не убивал людей, а всего лишь изучал историю своей страны. Разве за это можно сажать людей в тюрьму? Вы когда-нибудь слышали о таком, сэнсей? — на лице дедушки отразилось страдание.

— Кима арестовали и бросили в тюрьму. Меня тоже взяли за то, что я был его другом.

У Котани-сэнсей защемило сердце.

— Знаете, что такое пытки, сэнсей? Есть люди, которые способны на любые подлости. Если такому человеку прикажут стать дьяволом, он станет дьяволом. Меня пытали, чтобы я выдал имена тех, кто вместе с Кимом занимался в кружке. Меня подвешивали к потолку и били бамбуковыми шестами. Я-то думал, что такое было возможно только в прежние века, во времена самураев, но я ошибался.

Я был молод и пытался возражать своим мучителям, в результате они избили меня до полусмерти. Но сколько может тело человека противостоять насилию? Всего лишь считанные мгновения. А когда тебе загоняют иглы под ногти, когда тебя поливают кипятком, то очень скоро твоя душа становится такой же слабой, как и тело.

Учительница тщетно пыталась унять охватившую ее дрожь.

— Мне повезло, что я был японцем. Говорили, что с корейцами обращались гораздо более жестоко. Когда я думал о Киме, у меня начинало болеть сердце. Его мама пришла ко мне и сказала, что если Ким будет упорствовать и дальше, то его замучают до смерти. Она плакала и просила меня выдать других членов кружка. "Рюсэй никогда их не выдаст, — говорила она. — Он умрет, но будет молчать! Но если ты расскажешь обо всем, то его посадят на год или на два в тюрьму, и все. А потом он снова выйдет на свободу". Она все плакала и плакала. И я решил, что она права. Что бессмысленно обрекать Кима на смерть. А то, что ему грозила смерть, в этом я после пережитых пыток не сомневался. В общем, я пошел и всех выдал.

— И что же Ким? Это его спасло? — едва слышно спросила Котани-сэнсей.

— Нет, — хрипло ответил дедушка Баку. — Он вернулся домой из тюрьмы только для того, чтобы погрузиться в абсолютное безмолвие. На его лице не осталось живого места. Картофелина с пятнами красной краски — вот на что оно стало похоже. Он не мог ни говорить, ни пить сакэ, ни играть на виолончели — все, что мы так любили с ним делать раньше, больше для него не существовало…

Его мама была сильной женщиной. Она ни слезинки не проронила. Она сказала, что не держит на меня зла и что единственное, о чем она меня просит, чтобы я прожил свою жизнь за двоих: за себя и за Рюсэя. После этого я стал еще больше уважать корейцев и Корею — родину таких людей, как Ким и его мама. Но в те времена японцы не считали корейцев за людей, презирали их. Я надеялся, что придет день и эти заносчивые дураки получат по заслугам.

После смерти Кима я потерял всякое желание учиться и бросил университет. Не знаю, может быть, это его душа направляла меня с неба, а может, и нет, но как бы то ни было, в конце концов я оказался в Корее.

Я поступил на работу в Восточную колонизационную компанию, даже не разобравшись толком, чем эта компания занимается. Я устроился туда просто потому, что хотел жить и работать в Корее. Мне казалось, что так смогу искупить свою вину.

Котани-сэнсей слушала затаив дыхание. Она боялась пошевелиться.

— Меня послали работать в отдел учета земель. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, чем занимается этот отдел, и ужаснуться жестокости и коварству японцев. Они обманывали ничего не подозревающих корейских крестьян и присваивали себе их земли.

В те годы большинство простых корейцев были необразованными людьми, не умеющими даже толком читать. Этим бедным людям рассылались запутанные циркуляры и головоломные формы, которые нужно было заполнить. Они были не в состоянии с этим справиться. В результате их земля учитывалась как не имеющая владельца, и ее у них отбирали.

Поначалу компания, в которой я работал, занималась тем, что за бесценок покупала у государства отобранную у корейцев землю и продавала ее японским переселенцам. Но постепенно она взяла на себя и унизительную роль обманщика, стала контролировать весь процесс от начала и до конца. Когда я понял, как именно все это устроено, я очень обрадовался.

Неожиданно дедушка Баку замолчал.

— Почему, почему вы обрадовались? — не удержалась от вопроса Котани-сэнсей.

— Мне показалось, что это поможет корейцам сохранить свою землю. Но это оказалось совсем не так легко.

Я помогал крестьянам совсем недолго, всего два или три месяца. За это время я успел познакомиться с несколькими людьми из Корейского Сопротивления… А потом меня арестовала военная полиция. Наверное, на мне лежало какое-то проклятие.

Пытки в военной полиции были куда ужасней тех, что я пережил в японской тюрьме. Такая юная женщина, как вы, от одних только рассказов о них может потерять сознание. И главное — эти пытки были не просто страшными или болезненными. Они были невероятно унизительными, и я никому никогда не смогу о них рассказать. Моя душа сдалась гораздо раньше моей плоти.

Воспоминания были настолько неприятными, что дедушка Баку закрыл глаза. Котани-сэнсей с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.

— Человек действительно очень слабое существо. Спустя всего три дня я рассказал им все, что знал. А еще через два дня офицеры тайной полиции поставили меня лицом к лицу с результатом моего предательства: они отвезли меня в деревушку, где раньше стояло двенадцать или тринадцать домов, но все их спалили дотла. Ничего не осталось. Только обугленные трупы. Среди них были совсем маленькие. Они никого не пожалели, ни женщин, ни детей.

Помните, я сказал, что человек способен на любую подлость и готов даже уподобиться дьяволу? Так вот, я имел в виду себя самого. Глядя на эту чудовищную картину, я почувствовал совсем не ужас и не сожаление о содеянном, а какую-то неистовую, постыдную радость, что я — живу…

Мне нечего сказать в свое оправдание. Никаких оправданий нет. Ким и его мама смотрят на меня, что я могу им сказать?

Дедушка замолчал, беззвучно сглатывая подступающие слезы.

— Стоит человеку один раз оступиться, и вот уже он стремительно катится по наклонной плоскости. Я знал, что если сам буду молчать, то никто ничего не узнает. Я пытался отвлечься с помощью женщин и вина. Я пошел работать матросом на корабль, сделался морским скитальцем.

"Да что же вы, дедушка, — в отчаянии думала Котани-сэнсей, — ведь любой на вашем месте сломался бы точно так же…"

— Но, видимо, даже такому ужасному человеку, как я, тоже отмерено немного счастья. Я встретил замечательную девушку, женился на ней, хотя был уже немолод, и у нас родилась дочь. Я купил себе небольшой, но ладный кораблик и стал возить камни с острова Сёдосима в портовый город Кобэ.

Наша семья не была богатой, однако мы жили достойно, почти ни в чем себе не отказывая. Моя дочка выросла и вышла замуж. Ее муж был хорошим малым и охотно помогал мне в моем деле. Так что вскоре я уволил всех наемных работников, мы вполне справлялись без посторонней помощи.

Потом у дочки родился сын. Бабушка — моя жена — присматривала за малышом, а дочь с мужем работали со мной на корабле.

Однажды моей жене понадобилось поехать в Кобэ. Оставив малыша у соседей, мы всей семьей вышли в море. Погода была отличной, и до островка Иэсима мы доплыли без приключений. Но у Авадзисимы погода неожиданно испортилась. Обычно люди моря очень чувствительны к перемене погоды и безошибочно предугадывают любое ее изменение, но в тот день, по необъяснимой причине, все пошло наперекосяк. Наш корабль начал быстро тонуть, ведь вдобавок ко всему он был до краев нагружен камнями. За считанные секунды мы все оказались в бурлящей пучине… Зять, наверное, смог бы выплыть, но, по-видимому, он ударился обо что-то головой и…

Дедушка замолчал. Котани-сэнсей посмотрела на Тэцудзо. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал рисовать.

— …Можно было решить, что таким образом меня настигла расплата за давние преступления, но я так не думал, потому что это бы означало бы еще раз предать Кима, его маму и всех остальных корейцев. Ведь если бы мир был устроен так, что каждая нанесенная обида оборачивалась для обидчика страданиями, на мне уже живого места бы не осталось за все то зло, что я причинил корейцам.

Я вспомнил, что мама Кима сказала мне, что прощает меня и просит прожить жизнь и за ее сына тоже. И я подумал, что мне нельзя умирать, что невозможно предать друга в третий раз… И, сжав зубы, я выжил…

У Котани-сэнсей защипало в горле.

— Ну вот, теперь вы плачете из-за меня. Простите, пожалуйста… А я всего-то и хотел помериться с вами, кто пива больше выпьет. Но, видать, такой я человек никудышный…

— Не надо так говорить, — сквозь слезы ответила Котани-сэнсей. — Вы замечательный человек, у вас это на лице написано. И еще у вас очень добрые глаза.

Дедушка вынул из шкафа что-то большое, аккуратно завернутое в бумагу. Развернул ее и достал виолончель.

— Это виолончель Кима. Он, как и я, очень любил играть на виолончели.

Дедушка нежно погладил благородный инструмент.

— А вы и сейчас на ней играете?

— Нет. Сейчас не играю. Но уже очень скоро я буду играть на ней вместе с Кимом. А до той поры пусть она постоит у меня в шкафу.

Котани-сэнсей тихо покачала головой.

 

Глава 11

ДЕВОЧКА-МЕДУЗА

В октябре в классе Котани-сэнсей появилась странная новенькая. Ее звали Минако Ито. Минако очень любила бегать. Обычно за словом "бегать" в голову сразу приходит слово "быстро". Побежать — значит набрать скорость. Но с Минако дело обстояло не совсем так.

Просто, если она чему-нибудь радовалась — она трогалась с места; и пока ей было хорошо — продолжала свое движение. При этом Минако смеялась… Смотрит на небо и смеется. И машет руками и ногами во все стороны. Представьте себе, как плавает медуза, и вы поймете, как бегает Минако.

В общем, особой скорости во время ее бега не наблюдалось. И к тому же Минако часто падала.

Первоклашки Котани-сэнсей быстро усвоили — если Минако бегает, значит, у нее хорошее настроение.

Утром девочку приводила в школу бабушка. Она сажала ее за парту, каждый раз заново объясняя ей, что это ее место. Первые три минуты Минако сидела спокойно, но потом вскакивала и начинала бродить по классу. Она трогала чужие вещи. Могла схватить со стола и засунуть в рот стирательную резинку, делая вид, что собирается ее съесть.

— Минако-тян, нельзя! — сердито говорили ей дети, и она, если была в хорошем настроении, со смехом возвращала резинку. А если была в плохом, бросала с размаху на пол. И снова принималась бродить по классу. Или бегать. Минако все время что-нибудь делала. Но что бы она ни делала, это всегда мешало остальным.

Когда Котани-сэнсей заходит в класс, все дети рассаживаются по своим местам. И только один стул остается свободным — стул Минако. Но Минако в упор не понимает, что это ее место.

— Минако-тян, ты сидишь вот тут, — говорит Котани-сэнсей, подводя девочку к парте за руку и усаживая ее на стул.

Начинается урок. Проходит несколько минут, и Минако встает и идет к учительскому столу. Она берет Котани-сэнсей за руку и тихонько смеется. А иногда она смеется очень громко, хохочет во весь голос.

Котани-сэнсей дает детям задание и идет усаживать Минако на место. Она приготовила для девочки несколько листов бумаги и пастельные мелки. Учительница рисует кружок и треугольник, показывает, как их нужно раскрасить.

Как только Минако берет мелки, Котани-сэнсей бежит обратно к своему столу, чтобы продолжить занятие. И так несколько раз за урок. Поэтому с тех пор как Минако пришла к ней в класс, Котани-сэнсей приходится, как молодому ниндзя, много и проворно двигаться. Разумеется, из-за этого она стала больше уставать.

С Минако очень нелегко.

Но особенно трудно, когда она вдруг говорит: "Пись-пись". Вообще Минако говорит довольно много. Иногда она даже поет. Но ни Котани-сэнсей, ни ее ученики — ни один человек в классе не понимает ни песен, ни разговоров Минако. Она бормочет, лепечет что-то, как младенец.

Из всего того, что она говорит, понять можно только "пись-пись". Сразу после того, как звучат эти слова, начинается настоящий кавардак, потому что "пись-пись" означает, что Котани-сэнсей должна немедленно схватить девочку и как можно быстрее бежать с нею в туалет. Чаще всего добежать до туалета они не успевают: Минако писает прямо на ходу. А иногда она начинает писать, едва успев произнести свое "пись-пись".

— Описалась, описалась! — кричат тогда дети хором. Им смешно, а вот Котани-сэнсей не до смеха. На то, чтобы подтереть пол и прочее, уходит не меньше пяти-шести минут. Понятно, что во время уборки преподавать Котани-сэнсей не может, и все это страшно ее раздражает.

Бабушка Минако каждый день приносит в школу три пары сменных трусиков для внучки. Обычно за время уроков уходит две пары, а третья нужна про запас, чтобы Котани-сэнсей чувствовала себя спокойно.

— Извините, пожалуйста, — каждый раз виновато говорит бабушка, передавая учительнице сверток с трусиками.

— Да что вы, что вы! — с улыбкой отвечает ей Котани-сэнсей. Дети очень любят, когда их учительница улыбается, некоторые из них тоже улыбаются вслед за ней.

Но Котани-сэнсей не ангел, она всего лишь человек. Когда в самое неподходящее время, за несколько минут до начала обеда, вдруг раздается громкое "пись-пись" и тут же слышится характерный звук льющейся на пол жидкости, учительница едва сдерживается, чтобы не сказать девочке грубость.

— Ах ты, медуза-засранка! — бормочет она себе под нос. Но девочку не ругает. Самое трудное при всем этом — не переставать улыбаться. Когда Котани-сэнсей принимала Минако в класс, она поклялась себе, что доведет дело до конца и справится без посторонней помощи. Она твердо решила никому не жаловаться. Поначалу она еще хотела поклясться не плакать, но потом передумала, решив, что для такой плаксы, как она, это уже слишком.

В старину люди давали обеты. Они клялись богам, что готовы терпеть любые трудности и лишения до тех пор, пока их молитвы не будут услышаны. В доказательство свей решимости некоторые полностью отказывались от мясной пищи или обещали никогда больше не пить чай. Разумеется, Котани-сэнсей никому ничего такого не обещала, но ее клятва самой себе по духу была очень близка этим старинным обетам.

Учительница решилась принять необычную девочку к себе в класс под впечатлением от ужасного рассказа дедушки Баку. Она мечтала когда-нибудь стать такой же прекрасной, как Дзэнзай Додзи, и такой же доброй, как дедушка. "Пусть это будет целью моей жизни", — думала она про себя.

Принимая Минако, Котани-сэнсей решила, что таким образом начнет новую страницу своей жизни. Поэтому она не собиралась сдаваться. "Если ты не находишь в себе сил улыбнуться при виде описавшегося ребенка, — думала Котани-сэнсей, — то вряд ли стоит возлагать особые надежды на будущее".

Больше всего забот Минако доставляла учительнице во время обеда. Девочка даже не умела как следует держать ложку. Обычно после пары неудачных попыток она принималась есть руками. Но горячую еду есть руками не так-то просто. Схватив горячий кусок, она тут же кидала его обратно в тарелку или на пол. Если на пальцах оставался соус, Минако изо всех сил трясла руками, чтобы его стряхнуть. Сидевшим рядом с ней детям это совсем не нравилось. Кто-то пытался увернуться и переворачивал чашку с молоком, кто-то начинал кричать, кто-то вскакивал, и начинался переполох.

К тому же Минако не видела абсолютно никакой разницы между своей порцией и порцией соседа. Она могла запросто залезть в чужую тарелку.

— Джунъичи, уступи ей, не сердись, — просит Котани-сэнсей сидящего рядом с Минако мальчика, подкладывая ему кусок вместо того, который стащила у него Минако. Джунъичи брезгливо морщится. Оно и понятно, кому захочется есть из тарелки, куда только что залез рукой другой человек.

Случалось и так, что Котани-сэнсей отдавала кому-нибудь из учеников свою порцию, а сама оставалась без обеда.

Но самым неприятным было то, что Минако то и дело норовила сбежать из класса. Стоило на секунду выпустить ее из виду, и девочку словно ветром сдувало. На улице, ей нравилось гораздо больше, чем в классе. С радостным смехом она бегала взад-вперед, растопырив руки и смешно выкидывая в стороны ноги, как медуза.

Котани-сэнсей бросала все и бежала вслед за ней. Оставлять девочку одну на улице без присмотра, пусть даже всего на несколько минут, было опасно — Минако не боялась велосипедов, не боялась упасть в люк и вообще ничего не боялась.

Никогда нельзя было знать заранее, куда она побежит. Иногда бледная от волнения Котани-сэнсей находила девочку в живом уголке, мирно играющую с козочками. Иногда Минако забредала по пояс в школьный пруд и принималась ловить золотых рыбок. Учительнице приходилось нелегко, но Минако неизменно была счастлива. И глядя на ее радостную улыбку, Котани-сэнсей просто не могла ее ругать.

Со дня появления Минако в классе прошла неделя.

Котани-сэнсей подумала, что надо поговорить с детьми и объяснить им, что же это за необычная девочка и почему она теперь учится у них в классе. И вот, в первый раз за всю неделю, учительница завела с детьми разговор о Минако.

Как раз в этот день Минако простудилась и в школу не пришла. Так что время для разговора оказалось самым подходящим.

Сначала дети рассказывали, как Минако мешает им учиться. А потом девочка по имени Харуко подняла руку и спросила:

— Сэнсей, Минако-тян, что ли, совсем дурочка?

— Минако — супердурочка, — заорал озорник Кацуичи, и все засмеялись.

— Кто мне объяснит слово "дурачок"? — спросила Котани-сэнсей у детей.

— Это который глупый…

— Это который плохо учится.

— Ну хорошо, а разве ваши мамы не говорят вам иногда, что вы глупые и плохо учитесь? — спросила Котани-сэнсей.

Дети растерялись.

— В давние времена, если ребенок рождался дурачком, то его либо убивали, либо выкидывали, — сказала Котани-сэнсей таким голосом, будто читала страшную сказку.

— Не может быть! — сказал кто-то из детей.

— Еще как может! В Греции, например, есть гора Тайгет. Говорят, туда относили таких детей и сбрасывали их в пропасть. А в Японии в горы уносили стариков и оставляли их там умирать. Это обычай называли "уба-сутэ", то есть "выброси мать". Вы наверняка слышали сказку про гору Убасутэ. А больных деток клали в камышовые лодочки и сплавляли по реке.

Испуганные первоклашки притихли.

— Как вы думаете, — спросила Котани-сэнсей, — почему таких деток убивали?

— Наверное, потому что они всем мешали, — ответил Такеши.

— Наверное, поэтому. А ведь Минако тоже нам всем ужасно мешает, — сказала Котани-сэнсей.

Дети в замешательстве глядели на учительницу, пытаясь понять, куда она клонит. В классе стало тихо-тихо.

— Мы своим мамам тоже часто мешаем, — скороговоркой сказал Такеши, словно пытаясь оправдаться за свои предыдущие слова.

— Сэнсей, а Минако-тян завтра придет в школу? — вдруг спросил Кацуичи, который до этого назвал Минако супердурочкой.

— Ну… — начала Котани-сэнсей и угрожающе замолчала.

— Ведь она придет завтра?

— Придет?

— Правда придет? — один за другим начали спрашивать дети.

— А вы хотите, чтобы она пришла?

— Да, да, хотим! — хором сказали все.

— Но она же всем мешает.

— Ну и что! Пусть мешает! — громче всех закричал Такеши.

Остальные согласно закивали.

Наверное, представили себе, как Минако летит в пропасть с высокой горы Тайгет, и им стало не по себе…

В этот же день Котани-сэнсей ждало первое настоящее испытание. Она сидела в учительской и проверяла детские сочинения, когда к ней подошел завуч и тихо сказал: "Тебя к директору". Вид у завуча был, мягко сказать, недовольный.

В кабинете директора Котани-сэнсей застала человек пятнадцать родителей из своего класса.

— Котани-сэнсей, родители ваших учеников хотят побеседовать с вами, — озабоченно сказал директор.

— Разумеется, а в чем дело?

— Это по поводу Минако Ито. Родители хотели, чтобы вы объяснили им, что происходит в классе. Я пытался сделать это за вас, но… — директор вытер платком вспотевший, явно не только от жары, лоб.

— Для начала, Котани-сэнсей, не могли бы вы рассказать нам, какими соображениями вы руководствовались, принимая в класс Минако Ито? — спросила мама Джунъичи, словно зачитывая какой-то циркуляр. Наверное, она научилась так разговаривать на своей работе, в дирекции металлургического завода.

— Я не вижу, почему у меня должны быть какие-то особые соображения на счет Минако-тян. Она для меня такая же, как и все остальные дети.

— В таком случае позвольте спросить, почему же вы обратились за специальным разрешением к директору школы, чтобы девочку определили именно к вам? Я навела справки и выяснила, что с ноября девочку определяют в спецшколу и что ее родители подали заявление с просьбой принять девочку сюда всего на один месяц. Более того, как оказалось, в школе эту просьбу отклонили. И тогда вы не поленились и обратились к директору за разрешением. Вам не кажется, что если у вас нет, как вы утверждаете, никаких особых соображений, то все это выглядит несколько странно?

— Я уже, как мог, разъяснил присутствующим вашу позицию… протянул директор. Завуч нахмурился. Он с самого начала был против того, чтобы Минако принимали в школу.

Котани-сэнсей задумалась. Разумеется, она знала, что ответить. Но при этом ей было ясно, что для того, чтобы убедительно изложить свою точку зрения, понадобится час, а то и все два, и что этого времени у нее нет. И даже если бы у нее было это время, то вовсе не факт, что ей удастся переубедить недовольных родителей. В конечном итоге учительнице ничего не оставалось, кроме как ответить:

— Принимая девочку в класс, я думала о том, что детям пойдет на пользу, если у них будет такая подружка, как Минако.

— Вы что, шутите? Вы вообще в своем уме? Мой ребенок говорит, что из-за этой вашей новенькой он ничего не может делать — ни учиться, ничего! — истерично закричала женщина, стоявшая в заднем ряду.

"Как она может так говорить?" — подумала Котани-сэнсей, но вслух ничего не сказала.

— Мы, конечно, понимаем, что учитель волен поступать, как ему заблагорассудится, но когда это начинает мешать окружающим, то это уже серьезно. Как вы считаете? — обратилась мама Джунъичи к остальным родителям.

Котани-сэнсей была еще совсем молодой и чувствительной и потихоньку начала выходить из себя.

— Я не поступаю, как мне заблагорассудится! Я отдаю работе все свои силы.

В ответ кто-то из родителей спокойно заметил:

— Мы вовсе не обвиняем вас в том, что вы пренебрегаете работой. Но точно так же, как родители Минако заботятся о своей дочери, мы заботимся о своих детях. И мы беспокоимся, что если и дальше все будет продолжаться в том же духе, то у детей окончательно пропадет желание учиться. Поэтому мы и решили с вами поговорить.

И тут вдруг кто-то сказал:

— А вы, сэнсей, к тому же небеспристрастны.

Котани-сэнсей поняла, о чем сейчас пойдет речь, и внутренне сжалась.

— Вы когда у нас дома были, то даже чаю не согласились выпить. Сколько мы вас ни уговаривали, вы все твердили, что это не положено по правилам. А потом в другом доме, что там чай — вас к ужину пригласили, и вы почему-то согласились как миленькая. Почему же это, а?

Котани-сэнсей захотелось закрыть лицо руками.

— Так что знайте, некоторые родители крайне возмущены происходящим.

Это уже начинало смахивать на публичную расправу над несчастной учительницей.

Завуч воспользовался небольшой паузой и нетерпеливо спросил:

— Ну так что, сэнсей, может быть, вам стоит изменить свою позицию по этому вопросу?

Котани-сэнсей посмотрела ему прямо в глаза и отчеканила:

— Я оставляю Минако в классе.

— Что же это такое? — возмутилась мама Джунъичи.

— Сэнсей, и для кого это вы так стараетесь, защищаете Минако?

— Я делаю это для себя, — в сердцах ответила учительница.

Родители зашумели.

— Неслыханно! Разве учитель не должен все, что он делает, делать для детей?

— Я работаю для себя. А что там делают другие, я не знаю.

"Да как с ней можно разговаривать?!", "Да она не в себе!" — наперебой возмущались родители.

"Дедушка, помоги мне! Я просто сказала то, что думаю. Чтобы не повторить твоей ошибки, чтобы не предать, разве я могла поступить иначе? Дедушка, неужели я ошиблась? Дедушка, скажи, что мне делать…" — Котани-сэнсей закрыла глаза. У нее было сил продолжать этот спор..

Понятно, что в это день ей уже не хотелось навещать своих учеников.

"Прости меня, Тэцудзо-тян, — думала она. — Сегодня я позволю себе немного полентяйничать".

 

Глава 12

РАСПОГОДИЛОСЬ

На следующий день Котани-сэнсей по дороге на работу едва не плакала, так ей не хотелось туда идти. В первом полугодии, когда у нее было подобное настроение, она просто брала выходной, но сейчас она не могла так поступить. Каждый шаг от станции до школы давался ей с большим трудом.

У школьных ворот ее поджидала Минако. "Это еще что?" — подумала Котани-сэнсей.

Родители девочки и ее бабушка, естественно, тоже были здесь. Стояли неподалеку.

— Минако-тян, что случилось? Как твоя простуда? Когда болеешь, надо себя беречь, не тратить понапрасну силы.

Минако, глядя на учительницу, радостно засмеялась. Котани-сэнсей достала салфетку и вытерла девочке нос.

"Здорово, что я все-таки пришла в школу!" — подумала она. От смеха девочки у нее словно камень с души свалился.

— Сэнсей, — сказала мама Минако, в руке она комкала носовой платок, время от времени прижимая его к глазам.

— Что с вами? — удивленно спросила Котани-сэнсей.

— Сэнсей… вчера вы… ради Минако… — от волнения женщина не могла говорить. Муж пришел ей на помощь:

— Вчера вечером к нам домой приходил заведующий учебной частью. Он нам все рассказал. И он попросил нас больше не доставлять вам неприятностей… То есть… он попросил нас забрать… то есть перестать водить…

— Безобразие! — возмутилась Котани-сэнсей. Она не ожидала от завуча такой подлости. Это называется воспользоваться чужой слабостью. Котани-сэнсей так рассердилась, что даже покраснела.

— Сэнсей, вчера Минако все утро стояла с ранцем у двери… бабушку за руку тянула, пойдем, мол… — мама девочки снова заплакала.

— Я до ноября никуда Минако не отпущу. Не волнуйтесь!

— Но заведующий…

— Я сама с ним поговорю. Минако-тян, пойдем скорее в класс, — Котани-сэнсей постаралась сказать это как можно беззаботней.

Увидев Минако, первоклашки Котани-сэнсей вздохнули с облегчением. На переменке многие из них подходили к Минако, пытались с ней играть. Разумеется, почти все, что делала Минако, по-прежнему ужасно мешало и учительнице, и детям. Но Котани-сэнсей встречала все ее выходки неизменной улыбкой и старалась не отчаиваться.

Больше всех от Минако страдал Джунъичи, ее сосед по парте. Это был тихий, спокойный мальчик. Минако часто рвала его тетрадки. А однажды разорвала и учебник — это был единственный раз, когда Джунъичи не выдержал и расплакался.

В первые дни, особенно во время обеда, когда Минако залезала в его тарелку, Джунъичи обижался на девочку. Стоило ей взять что-нибудь из его вещей — карандаш или резинку, — и он тут же сердито вырывал взятую без спросу вещь у нее из рук. Но теперь его отношение к Минако изменилось.

И не только Джунъичи, но и все остальные дети в классе стали относиться к Минако немного по-другому.

Теперь, когда Минако начинала рвать его тетрадку, Джунъичи не кидался ее отбирать, а спокойно говорил:

— Минако-тян, отдай мне тетрадку, пожалуйста.

Иногда Минако успевала совершить свое черное дело, иногда — нет, но в любом случае, возвращая мальчику тетрадь, она радостно смеялась. И Джунъичи смеялся в ответ. Не зная, в чем дело, можно было подумать, что эти двое весело во что-то играют.

Иногда Джунъичи протягивал девочке ненужные уже листы со словами:

— Вот это можешь рвать.

Если же все-таки Минако успевала порвать что-нибудь нужное, Джунъичи вздыхал и говорил:

— Минако-тян, нельзя рвать чужие тетрадки.

Он не сердился на нее, и поэтому Минако смеялась еще радостней. Тогда Джунъичи тоже начинал смеяться. В каком-то смысле это действительно походило на игру.

А во время обеда Джунъичи теперь сперва отставлял свою тарелку в сторону, так, чтобы Минако не могла до нее дотянуться. Когда она съедала все, что было у нее в тарелке, он спрашивал:

— Минако-тян, хочешь добавки?

Если девочка вертела головой туда-сюда, словно искала чего-то, то он делился с ней своей порцией. А когда Минако начинала смеяться, Джунъичи спокойно принимался за еду. Он уже знал, что раз Минако смеется, значит, она больше не будет пытаться залезть к нему в тарелку.

Когда Котани-сэнсей вторично завела с ребятами разговор о Минако, Джунъичи поднял руку и спросил:

— Сэнсей, Минако вам мешает?

— Да. Мешает, — честно ответила учительница.

— Но ведь она вам все равно нравится, да? Вы ее любите?

— Конечно, люблю, — улыбнулась Котани-сэнсей. Вечно Джунъичи скажет что-нибудь такое, что от улыбки никак не удержишься.

— Минако хорошая, но ужасно мешает. Так? Вот вы и расстраиваетесь, да, сэнсей? Поэтому с нами советуетесь.

— Точно! — сказала Котани-сэнсей, а про себя подумала: "Ну что за чудо этот мальчик!"

— У меня есть идея.

— Какая идея, Джун-тян?

— Давайте мы будем дежурить. У нас будут дежурные по Минако.

— Дежурные по Минако?

— Ну, есть же дежурные по столовой или дежурные по классу, которые открывают окна и отмечают в журнале, кто пришел, а кто нет. А дежурные по Минако будут заботиться о Минако: играть с ней, сидеть на уроке, гулять. Они будут все время рядом с ней.

— Это замечательная идея. Только ведь заботиться о Минако очень трудно. Ты же сам видел, Джунъичи. Даже для меня это непросто.

Джунъичи кивнул и снова поднял руку.

— Можно я расскажу, как я это придумал? Можно? Минако-тян порвала мне тетрадку, но я не рассердился. Потом она порвала книжку, но я не рассердился. Потом она забрала у меня пенал и стирательную резинку, но я не рассердился, а наоборот, поиграл с ней в паровозик. Я не сердился, и потому ее полюбил. А если ты кого-то любишь, то даже если он тебе мешает, ты все равно знаешь, что он хороший.

Котани-сэнсей на мгновение потеряла дар речи. Когда Джунъичи спросил у нее, мешает ли ей Минако, она честно ответила ему, что да, мешает. Но теперь, после того, как он предложил ввести дежурство по Минако и подробно объяснил, как он до этого додумался, Котани-сэнсей поняла, что он ее проверял. Мальчик хотел объяснить ей — и не только ей, но и всему классу, — что нельзя относиться к Минако просто как к ходячей неприятности!

— Джун-тян, ты очень умный мальчик, — с чувством сказала Котани-сэнсей.

Весь класс единогласно проголосовал за дежурство по Минако. Решили начать прямо на следующий же день. Котани-сэнсей предложила дежурить парами: мальчик и девочка. Даты дежурства разыграли в лотерею. Те, кому выпало быть первыми, обрадовались. Те, кто оказался в самом конце, сидели с недовольным видом.

В этот день Котани-сэнсей после школы отправилась навещать Кацуичи. Папа Кацуичи работал мясником. Завидев на пороге Котани-сэнсей, он взволнованно произнес:

— Сэнсей, пожалуйста, если вам не трудно, поднимитесь на второй этаж.

Котани-сэнсей поднялась по лестнице и застыла в изумлении. В комнате собралась целая толпа родителей ее учеников. Их было примерно столько же, сколько поджидали ее вчера в кабинете у директора. Но это были совсем другие лица. Сюда пришли в основном те, кто работал в мастерских, лавках и ресторанчиках торгового квартала.

— Сэнсей, мы узнали о вчерашнем и пришли сюда, чтобы вас поддержать. Мы все на вашей стороне. И не только мы.

"Этого еще не хватало", подумала Котани-сэнсей. Ей не понравилось, что ситуация все больше запутывается и усложняется.

— Мы своим ушам не поверили, когда услышали. Учитель, не жалея ни сил, ни времени, заботится о несчастном ребенке, болеет за него всей душой, а тут… Как можно лезть к такому человеку с придирками? Что они все, с ума посходили, что ли?! Вы же каждый день после школы ходите по домам, находите время для каждого отстающего ученика. Да таких учителей днем с огнем не сыщешь!

— Мне кажется, вы не совсем правы, — окончательно расстроившись, перебила говорящего Котани-сэнсей. — Я еще очень неопытная. С тех пор как я приняла Минако в класс, у нас стало меньше времени на учебу, и мы не успеваем пройти за урок весь новый материал. И я понимаю, что это не может не беспокоить родителей.

— Если вы действительно так думаете, сэнсей, то я хочу вам сказать, что вы ошибаетесь, — сказал папа Кацуичи, молодой мужчина совсем немногим старше Котани-сэнсей. — Думать так — значит не видеть дальше своего носа. Я, конечно, не очень разбираюсь в вопросах образования, но согласиться с тем, что нужно руководствоваться только интересами собственного ребенка, я не могу. Да, я понимаю, что легко на словах призывать, мол, давайте будем выше своих шкурных интересов. И что весь мир живет как раз по законам личной выгоды, я тоже понимаю. Но именно поэтому в школе детей должны научить тому, что можно жить и по-другому. Забота о ближнем, умение уважать чувства других людей — все это уже давно не в моде, тем не менее даже в нашем торговом деле без взаимного доверия никак нельзя. Если вдуматься, то человеческие отношения — это именно то, ради чего стоит жить. Вы понимаете, о чем я?

Котани-сэнсей прекрасно все понимала и была полностью с ним согласна.

— Мы не хотим оставаться в стороне и молчать. Вы не волнуйтесь, мы не собираемся делать ничего ужасного, просто пойдем к директору и все ему объясним.

— Я очень рада, спасибо! — поблагодарила родителей Котани-сэнсей. — Но все-таки лучше вам к директору не ходить.

И она рассказала собравшимся родителям о сегодняшнем разговоре с детьми.

— Совсем скоро у Минако и у всех нас начнется новая жизнь, мы с детьми с нетерпением ждем завтрашнего дня. И я буду очень вам признательна, если вы согласитесь наблюдать за всем этим со стороны, не вмешиваясь.

— Вас понял, — кратко, по-мужски ответил папа Кацуичи.

— Ну что, — обратился он к остальным родителям, — значит, не будем вмешиваться. Или кто-то против?

Таких не было.

— Вы не забывайте, сэнсей, мы на вашей стороне. Если вам понадобится наша помощь, вы только скажите, — наперебой заговорили мамы. А хозяйка рыбной лавки вдруг сказала:

— Вы, сэнсей, так много времени уделяете детям, что, наверное, совсем забросили своего мужа. Так не годится. С мужем надо быть поласковей.

— Да, а то если о муже не заботиться, он вас бросит. И нам тогда тоже несладко придется.

— Вы тогда ко мне приходите, сэнсей. Я свою нынешнюю жену прогоню и на вас женюсь, — пошутил папа Кацуичи, и все засмеялись.

"Какие они милые", — думала Котани-сэнсей.

Вчера в это время она плакала, а сегодня — смеется. Сначала бывает пасмурно, потом солнечно. "Вот и распогодилось", — думала учительница. На душе у нее было легко-легко.

От Кацуичи она отправилась к Тэцудзо.

— Тэцудзо-тян, привет. Извини, вчера я поленилась и не пришла.

— Ага, — ответил Тэцудзо. Вместо "угу" он теперь говорил "ага". Котани-сэнсей казалось, что эти "ага" звучат гораздо приветливей, чем "угу", и ей было приятно.

— Ну что, профессор, как продвигаются опыты? — шутливо спросила Котани-сэнсей. Сразу было видно, что она в хорошем настроении.

Тэцудзо подал ей тетрадку.

— Смотри-ка, неделя прошла. Хорошо, значит, уже должен быть результат, — сказала учительница, листая тетрадку.

На пяти банках из коллекции Тэцудзо красовались наклейки: "Проводится опыт".

В них сидели специально отобранные Котани-сэнсей и Тэцудзо мухи. В четырех банках находились мухи разных видов — комнатная муха, зеленая муха-каллифорида, мясная муха и черная муха-скатофагида — в каждой банке по четырнадцать мух одного вида. А вот в пятую банку Котани-сэнсей и Тэцудзо посадили по пять штук каждого вида, так что всего в ней получилось 20 мух. Опыт, который проводил Тэцудзо, назывался "мушиная еда". Три раза в день он записывал в свою тетрадку, какая муха на какую еду садится. Конечно, если муха садится на еду, это еще не значит, что она ее ест. Садиться и есть — это не одно и то же. Но Котани-сэнсей предпочла не вдаваться в такого рода детали, решив, что для первоклассника это не очень важно.

Четыре вида, которые они с Тэцудзо выбрали для опыта, были очень распространенными видами, живущими в непосредственной близости от людей. И хотя Тэцудзо не держал у себя комнатных мух, Котани-сэнсей попросила его сделать исключение на время опыта. "Без комнатных мух, — сказала она, — твой опыт не будет иметь научной ценности".

Выбрать подходящую "еду" для опыта оказалось не так-то просто, ведь мухи садятся на что попало. Сначала Котани-сэнсей думала поделить "мушиную еду" на пять групп: животная пища; растительная пища; пища, богатая жирами; пища, богатая белками, и пища, богатая углеводами. Но, разумеется, Тэцудзо был слишком мал для всех этих понятий. В конце концов они просто отправились вдвоем на свалку, и мальчик показал ей пальцем, что может сгодиться для опыта: рыбные объедки, дохлые животные, куриная кожа, фрукты, овощные очистки, бобовая паста мисо, конфеты, смола, цветы и так далее.

Посоветовавшись с Тэцудзо (который при этом кроме "ага" ничего не говорил), учительница сделала следующий выбор: рыбные кости, говядина, топленый жир, фрукты, овощные очистки и круглые леденцы.

Вообще-то Тэцудзо и так знал, какие мухи что любят. Так что для него этот опыт был вроде бы абсолютно бесполезным. И Котани-сэнсей прекрасно это понимала. Однако, похоже, Тэцудзо был доволен. Утром, перед тем как идти в школу, днем после уроков и вечером перед сном — три раза в день он аккуратно записывал данные в свою тетрадку. Ни одного дня не пропустил.

— Тэцудзо-тян, вот смотри, по твоим записям видно, что мясные мухи, каллифориды и скатофагиды, любят рыбу и мясо.

— Ага.

— А комнатная муха любит фрукты и сладости, но не брезгует и любой другой едой. А помнишь, ты говорил, что она еще экскременты ест? То есть какашки. Получается, что среди мух она самая непривередливая.

— Ага.

— А вот жирную пищу мухи не любят. На топленый жир за эту неделю почти никто из них не садился.

— Ага.

— Послушай, знаешь, что я заметила? На леденцы каждый день садилось примерно одно и то же количество мух. А на рыбьи косточки, на говядину и на фрукты, то есть на ту еду, которая портится, мухи садились в разные дни по-разному — то чаще, то реже. Вот посмотри, на рыбу больше всего мух слетелось в третий день. А на фрукты — в пятый.

Котани-сэнсей воодушевилась.

— Тэцудзо-тян! Это же открытие! Выходит, что мухи не любят ни свежую рыбу, ни слишком старую… Значит, по количеству мух мы можем определить степень свежести рыбы… Тэцудзо-тян, я очень тебя прошу, если ты пойдешь в магазин за рыбой, постарайся не покупать ту, над которой летают мухи!

Котани-сэнсей поймала себя на том, что вдруг заговорила как бывалая домохозяйка.

Что касается Тэцудзо, то особой радости по поводу своего открытия он не проявил.

 

Глава 13

ДЕЖУРСТВО ПО МИНАКО

Первыми дежурили Юджи и Тэруе. Так что Минако сидела не на своем обычном месте, а зажатая между ними, как котлета в сэндвиче.

Джунъичи со своего места помахал ей рукой. Она радостно улыбнулась и помахала в ответ. Но не прошло и пяти минут после начала урока, как Минако встала и пошла к Джунъичи.

— Минако-тян, ты ко мне больше не приходи, — с этими словами Джунъичи взял девочку за руку и подвел к дежурным.

— Смотри за ней как следует! — наказал он Юджи.

Котани-сэнсей с улыбкой наблюдала за происходящим. Она твердо решила по возможности не вмешиваться, пусть дети разбираются сами.

В середине урока, отчаявшись добраться до Джунъичи, Минако развернулась и вышла из класса. Дежурные поспешили вслед за ней. Юджи не очень-то любил учиться и только и ждал случая, чтобы улизнуть из класса.

Котани-сэнсей тихонько засмеялась себе под нос.

— Минако-тян, я бабочка! — воскликнул ужасно довольный Юджи и принялся размахивать руками, изображая порхающую бабочку. Минако захихикала и тоже превратилась в бабочку.

Три бабочки полетели на спортивную площадку. Бабочка Минако — впереди, бабочки Юджи и Тэруе — за ней следом, не отстают ни на шаг, вспотели.

На площадке как раз проходил урок физкультуры для шестых классов.

— Чего это они тут делают? — подозрительно глядя на радостную троицу, спросил один из шестиклассников.

Набегавшись вволю, первоклашки полезли на горку.

Минако любит забираться куда-нибудь повыше. Но руки-ноги у нее слабые, поэтому Котани-сэнсей строго-настрого наказала одну ее не пускать — лезть вслед за ней и смотреть, чтобы она там хорошенько держалась. Вот так Юджи и Тэруе оказались на горке.

Вообще, горка не пользовалась у ребят особым успехом. В первом полугодии на ней время от времени играли первоклашки, но за лето она успела покрыться ржавчиной.

С этой-то ржавой горки и скатилась Минако. Юджи с Тэруе тоже скатились вслед за ней.

— У меня вся попа красная, — расстроенно сказала Тэруе.

— И у меня, — поддакнул Юджи.

А Минако засмеялась и снова полезла на горку. Дежурные — за ней.

Минако скатилась, и дежурные тоже скатились.

— Минако-тян, у тебя тоже попа стала красная. Хватит кататься с горки. Пойдем на перекладину. Минако-тян! — проникновенно сказала Тэруе. — Ты ведь у нас молодчина и умница. Пойдем туда. — И она принялась гладить Минако по голове, стараясь ее задобрить.

— И чего она к этой горке прилипла? — недовольно сказал Юджи.

Минако выскользнула из-под руки Тэруе и засмеялась. А потом побежала и снова залезла на горку.

— У меня так одежда порвется, — чуть не плача, сказала Тэруе.

В конце второго урока Юджи и заплаканная Тэруе притащили хихикающую Минако в класс. У каждого из них сзади на одежде красовалась огромная дыра. Все так и покатились со смеху. И даже трусы, если присмотреться, были запачканы и порваны…

Короче, первый день был очень трудным.

После уроков дежурным долго хлопали. А когда бабушка Минако, которая пришла встретить внучку из школы, со слезами на глазах поблагодарила Юджи и Тэруе, те просто засияли от удовольствия. Думается, в эту ночь оба они спали крепко-прекрепко.

Дети быстро поняли, что дежурство по Минако — дело очень непростое. Почти все они за два-три дня до своего дежурства шли к тем, кто уже отдежурил, и расспрашивали их о Минако. Самым большим специалистом в этой области считался Джунъичи. Он охотно и очень подробно отвечал на любые вопросы.

С того дня, как начались дежурства, Котани-сэнсей стала выпускать "Вестник", в основном в нем рассказывалось о том, как прошло дежурство, но были новости и об учебе и вообще о том, что интересного произошло за день. "Вестник" предназначался для родителей. Девизом Котани-сэнсей взяла запавшие ей в память слова Джунъичи:

На пятый день дежурства произошел неприятный случай.

Во время второго урока дежурные — Киоши и Мичико — вслед за Минако отправились на спортивную площадку. Там они немного поиграли, а потом Минако закричала: "Пись-пись". Дежурные потащили ее в туалет, но она описалась по дороге.

— Не успели, — спокойно констатировал Киоши.

— Сходи попроси у Котани-сэнсей запасные трусы, — скомандовала Мичико. Она была очень самостоятельной девочкой и решила сама переодеть Минако.

Но Котани-сэнсей не дала Киоши трусы, а принесла их собственноручно.

— Ай-яй-яй, — сказала она и начала было стягивать с Минако мокрые трусики.

— Сэнсей, мы с Киоши сегодня дежурные, и мы сами все сделаем, — обиделась Мичико.

От удивления Котани-сэнсей не сразу нашлась, что ответить.

— Извини, пожалуйста, — наконец сказала она. — Тогда я пойду обратно в класс.

— Ага, идите, — тем же обиженным тоном ответила Мичико.

Дальнейшие события развивались так: как только с Минако сняли мокрые трусики, она страшно обрадовалась и тут же полезла школьный пруд. В этом пруду разводили водоросли, и берег у него был очень скользкий. Поэтому Минако сразу же поскользнулась и шлепнулась в воду. Разумеется, Мичико кинулась ей на помощь. Она протянула Минако руку, та схватилась за нее, и спустя секунду Мичико тоже очутилась в воде.

Они трепыхались в пруду, как тонущие стрекозки. Киоши испугался и заорал что есть мочи. На крик прибежал Саяма-сэнсей, который проводил на спортплощадке урок физкультуры. Он залез в пруд и вытащил обеих девочек. Он, кстати, тоже поскользнулся и упал, когда залезал в воду. Это был действительно ужасно скользкий пруд.

Котани-сэнсей влетело по первое число. И больше всего ей попало от завуча.

Она горячо извинялась, но даже не пыталась оправдываться, опасаясь того, что ей прикажут прекратить эту затею с дежурствами. А этого ей совсем не хотелось.

Вообще-то Котани-сэнсей с самого начала была готова к такого рода происшествиям. Она осмотрела всю территорию школы и составила примерный список возможных неприятностей, которые могут случиться с Минако в том или ином месте. Учительница объяснила детям, что ни в коем случае нельзя пускать Минако на крышу, нельзя позволять ей приближаться к бочке, в которой жгут мусор, и к другим опасным объектам. Она сказала им, что если Минако не будет их слушаться, то нужно удерживать ее силой. Причем только разговорами дело не ограничилось. Вместе с ребятами Котани-сэнсей обошла все опасные места и объяснила детям, в чем заключается опасность и что именно может произойти.

Она понимала, что, несмотря на эти меры предосторожности, неприятных происшествий вряд ли удастся избежать. Но в данном случае Котани-сэнсей была готова рискнуть. Были в школе учителя, которые заявляли, что главная задача учителя состоит в том, чтобы опекать детей и оберегать их от увечий, но Котани-сэнсей презирала такой подход.

По правде сказать, она не ожидала, что ее будут ругать так сильно. "Ну и влетело же мне", — думала она, покидая кабинет директора.

— Все в порядке? — спросил попавшийся ей навстречу Орихаши-сэнсей.

Вместо ответа она заплакала. Крупные слезы капали из ее глаз одна за другой.

Подошел Адачи. Похлопал ее по плечу.

"А ну, не расклеивайся! — сказала Котани-сэнсей сама себе. — Завтра Тэцудзо дежурный. Хоть бы все прошло хорошо".

Вместе с Тэцудзо должна была дежурить Яёй — тихая, незаметная девочка. Если бы Тэцудзо дежурил с кем-нибудь более самостоятельным, вроде Мичико, то Котани-сэнсей так бы не волновалась. Но Яёй была совсем какая-то беспомощная.

"Тэцудзо, не подведи!" — взмолилась про себя Котани-сэнсей.

На следующий день, как и во все другие дни, Тэцудзо пришел в школу с таким видом, будто ему ни до чего нет дела. Яёй, наоборот, с самого утра пребывала в ужасном беспокойстве. Во время первого урока Минако играла со счетными палочками и стеклянными шариками и вела себя более-менее спокойно. Тэцудзо по-прежнему выглядел так, будто все это его не касалось. Котани-сэнсей начала нервничать. Этот мальчишка был непробиваемым. Казалось, его безразличие к окружающим не имеет границ.

Во время второго урока Минако наскучило играть, и она стала поглядывать на дверь. Неожиданно Тэцудзо встал из-за парты и пошел на выход. Минако радостно засеменила за ним. Яёй побежала следом.

Котани-сэнсей продолжала вести урок, время от времени посматривая в окно.

Ей было видно, как идет по школьному двору Тэцудзо, а за ним — две девочки. За все дни с начала дежурства Котани-сэнсей впервые видела такое. Обычно Минако всегда бежала впереди, а дежурные ее догоняли. Котани-сэнсей стало интересно.

Тэцудзо, Минако и Яёй дошли до сакуры, росшей неподалеку от школьных ворот. Они встали под деревом и задрали головы. Раскрыв рты, они стояли и смотрели наверх, в гущу ветвей и листьев. Минако и Яёй повторяли за Тэцудзо каждое его движение.

Потом Тэцудзо принялся трясти дерево. Сверху что-то посыпалось. Тэцудзо аккуратно подобрал упавшие предметы, один за другим.

Минако и Яёй заглянули ему через плечо. У Тэцудзо в руках было несколько гусениц, каждая сантиметра четыре длиной. Яёй скривилась, но Минако очень обрадовалась. Она трогала гусениц рукой и смеялась.

Они отнесли гусениц в песочницу. Тэцудзо выкопал с краю песочницы ямку и положил туда свою добычу. Потом он разровнял поверхность песка в центре, широким жестом, как сеятель пшеницы, разбросал там гусениц и засыпал насекомых толстым, сантиметра в три, слоем песка.

После этого все трое встали на коленки и уставились на песок. Спустя полминуты из песка показались зеленые головки. Минако переводила взгляд с гусениц на Тэцудзо и радостно смеялась. Похоже, что все это ей очень нравилось. Тэцудзо два-три раза повторил опыт с гусеницами, а потом Минако проделала то же самое самостоятельно. Независимо от того, кто их закапывал, гусеницы неизменно высовывали свои головки из песка. Минако смеялась еще громче и радостней, чем раньше. Настроение у нее было отличное.

Для верности Котани-сэнсей время от времени выходила из класса на улицу, чтобы проверить, как идут дела у Тэцудзо и его подружек. Удостоверившись, что все в порядке, она возвращалась обратно в класс. Тэцудзо нисколько не старался развлечь Минако, он просто делал то, что ему самому было интересно. Тем не менее Минако явно получала от этого огромное удовольствие.

Котани-сэнсей восхищенно вздохнула. Все, кто дежурил до этого, пытались подстроиться под Минако. Она качается на качелях, и дежурные качаются. Она прыгает на шине, и они прыгают. Как бы дежурные ни старались, все равно она все делала по-своему. Поэтому им было проще уступить, чем заставить ее сделать что-то, чего она не хотела. Но с Тэцудзо все было по-другому. Он даже ни разу не посмотрел в сторону Минако.

К началу третьего урока троица скрылась из виду. Теперь Котани-сэнсей не видела их из окна. Обеспокоенная, она отправилась на поиски и нашла их у западного крыла школы. Еще издалека она услышала громкий смех Минако и подумала, что сегодня девочка в прекрасном расположении духа. Из смешанной с водой красной глины, оставшейся тут со времен недавнего ремонта, дети лепили что-то вроде небольших скульптур.

Скульптура Тэцудзо представляла собой спираль, похожую на ракушку улитки. От спирали отходили в разные стороны штук десять длинных ножек, по форме напоминающих свечки. Еще Тэцудзо наломал тонкие веточки на кусочки размером с зубочистку и утыкал ими свое произведение. Получился настоящий артефакт!

Минако просто скатала из глины несколько десятков шариков и тоже натыкала в них прутиков. Это была примитивная поделка, но в то же время в ней чувствовалась какая-то потаенная сила. Яёй помогала Тэцудзо и Минако, и поэтому своей скульптуры не сделала.

— Невероятно! Дядюшка Пикассо заплакал бы от радости! — сказала Котани-сэнсей. Ей было стыдно, что она всего-навсего простая учительница.

Во время четвертого урока произошло ЧП.

Тэцудзо, Минако и Яёй наигрались с глиной и направились обратно в класс. Идти нужно было мимо спортплощадки. В это время там как раз играли в футбол ученики пятых классов. Игрой руководили Ямаучи-сэнсей — ответственный за всю параллель — и Ота-сэнсей.

Минако с радостным смехом кинулась за мячом и выбежала на поле. Ямаучи, выполнявший роль арбитра, отчаянно засвистел в судейский свисток и закричал:

— Эй, а ну уйди!

Но Минако не уходила и продолжала бегать за мячом. Тогда Ямаучи подошел к ней, взял за шкирку и потащил с поля, как вдруг…

Как вдруг на него, откуда ни возьмись, наскочил Тэцудзо, и учитель почувствовал резкую боль в правой руке. Ямаучи взвыл и попытался стряхнуть мальчишку, но тот впился в руку мертвой хваткой. Тогда Ямаучи с силой ударил мальчика по лицу два или три раза. Наконец Ота сумел оторвать Тэцудзо от своего коллеги. Но поскольку он видел всю сцену с самого начала, он не сдержался и процедил:

— Вы сами виноваты.

— Что-о?! — взревел Ямаучи, и между учителями начался весьма откровенный обмен мнениями.

Ота-сэнсей, так же как и Котани-сэнсей, был очень молод. И к тому же вспыльчив и не очень отходчив. Но поскольку при детях ссориться было как-то не с руки, то с грехом пополам сдерживая свой гнев, мужчины дошли до учительской, и вот тут-то началась драка.

Раскрасневшийся Ямаучи свирепо сверкал глазами. А Ота, наоборот, неестественно побледнел. Зазвенел звонок на перемену, и в учительскую начали стекаться учителя.

— Ах ты, неблагодарная скотина! Тебе в школе не место! — рычал Ямаучи.

— Что вы говорите? А вам место, что ли? Ни стыда, ни совести у человека. А кто детей прямо со школьной скамьи на войну посылал, а? — ответствовал Ота.

Это был удар ниже пояса. Люди из поколения Ямаучи реагировали на такие упреки крайне болезненно. Вне себя от ярости, Ямаучи схватил молодого учителя за грудки.

— Остановите их! — закричала какая-то учительница.

— Не останавливайте, не останавливайте! Пусть Ота ему ответит! — крикнул Адачи. Завуч не сдержался и сказал Адачи, что он о нем думает. Адачи в долгу не остался. В результате завязалась настоящая потасовка: стенка на стенку.

Котани-сэнсей, увидев все это, разревелась, как девчонка.

— Адачи, не сдавайся!

— Ота, вмажь ему!

Непонятно откуда в окне учительской возникли физиономии заводских ребят во главе с Джуном и Исао, которые начали болеть за Адачи и его друзей.

 

Глава 14

НЕ ПЛАЧЬ, КОТАНИ-СЭНСЕЙ

Котани-сэнсей продолжала всхлипывать.

— Вот ведь тварь какая! — с чувством сказал все еще бледный Ота.

— Да ладно тебе, чего ты разошелся? — урезонил его Адачи, под глазом у которого красовался огромный синяк.

— Котани-сэнсей, ну из-за чего тут плакать-то? — расстроенно спросил Орихаши.

— Точно говорит, плакать не из-за чего, — подхватил Ота.

Адачи решил, что после драки молодежь оставлять без присмотра нельзя, а то еще чего доброго эти горячие головы опять начнут все по новой, поэтому он пригласил двух своих соратников и плачущую Котани-сэнсей в пивную, выпить и успокоиться.

Орихаши и Ота были закадычными друзьями.

— Эх, и хорошо же я наподдал кой-кому под шумок, — боевито сказал Адачи. — Только вот фингал под глазом — это уже лишнее.

— Тоже мне, Боттян выискался. Нельзя драться с директором. И с завучем тоже нельзя. Сам знаешь, что после этого бывает, — с этими словами хозяйка заведения сделала жест, которым обычно обозначают немедленное увольнение: провела ребром ладони по горлу. — Терпеливей надо быть. Об учениках думать, а то в нынешнее время хороших учителей — раз, два — и обчелся. Вам всем не мешало бы быть поосмотрительней.

— Да знаю, знаю. Давай-ка сюда еще бутылку, — Адачи скорчил гримасу, видно, после драки у него где-то здорово болело.

Котани-сэнсей было до слез жалко Тэцудзо. Он ведь прекрасно справился с дежурством, и тут вдруг под конец такое… Ведь Ямаучи-сэнсей вполне мог бы вынести Минако с поля на руках. Или хотя бы просто взял за руку и вывел… В этом случае Тэцудзо, наверное, не стал бы на него нападать.

Ну почему, почему все должно было произойти именно в тот день, когда Тэцудзо отлично себя вел, когда он наконец-то начал играть с другими детьми… Почему?!

Котани-сэнсей попыталась представить себе, что чувствовал Тэцудзо, когда кинулся на Ямаучи, чтобы защитить Минако. Это было невыносимо. Котани-сэнсей захлестнула новая волна жалости.

Котани-сэнсей плакала, когда вела Тэцудзо домой. Она не смогла сдержать слез и тогда, когда рассказывала дедушке Баку о происшествии. Выслушав, дедушка ласково посмотрел на нее и погладил Тэцудзо по голове:

— Тэцудзо отличный мальчишка. Правду вам скажу, мне очень повезло с внуком. Думаю, и Минако-тян будет его добром вспоминать.

Хозяйка заведения еле успевала подносить все новые бутылки — пытаясь залить свое возбуждение, Адачи, Ота и Орихаши выпили гораздо больше, чем обычно.

— Что касается сегодняшней драки, наверное, я действительно слегка перегнул палку. Понятно, что он первый на меня с кулаками набросился, но все-таки на старшего не годится руку поднимать. Просто, честно говоря, я уже не могу терпеть. Чтобы я ни делал, он вечно издевается. Я сейчас альманах к концу года готовлю с детскими сочинениями, так он постоянно какие-то гадости на этот счет мне говорит. А когда я по домам ходил, знаете, что он мне сказал? Ты, говорит, прямо из кожи вон лезешь, чтобы понравиться. Вообще такую тварь, как он, поискать надо. Ты бы, говорит, подумал о тех учителях, которые тоже хотят сделать альманах, но не могут. С чего это я должен о них думать?!

— Да погоди ты кричать. В других параллелях тоже есть такие учителя. Только чем беситься из-за них, лучше постараться убедить остальных в том, что правы мы, а не такие, как Ямаучи, — назидательно сказал Орихаши.

— Я, в отличие от тебя, еще не стал ангелом во плоти и не успеваю подумать, что лучше, а что хуже. И когда такого урода встречаю, у меня сразу руки чешутся его поколотить, — огрызнулся Ота.

— Такой подход годится только для игры в супермена, понял? Ты случайно не замечал, что настоящие злодеи нам почему-то на дороге не попадаются, все мелочь какая-то.

Сидевший рядом Адачи засмеялся.

— Вам бы не в школе работать, а на эстраде.

— Смейтесь-смейтесь, — насупился Ота.

— Котани-сэнсей, давайте я вам немного налью, — сказал Орихаши, наливая ей сакэ. Котани-сэнсей залпом осушила стакан. Орихаши и Ота переглянулись.

— Извините, это все из-за меня, — виновато сказала Котани-сэнсей.

— Не надо так расстраиваться, — утешил ее Ота. — Адачи-сэнсей, у вас глаз не болит?

— Ты сначала на свои глаза посмотри, — ответил Адачи.

Котани-сэнсей достала из сумки зеркальце. Глаза у нее были красные, опухшие.

— Котани-сэнсей, вы просто чудо, но надо что-то срочно делать с этой вашей вредной привычкой плакать из-за каждого пустяка. По-моему, это никуда не годится.

— Извините, — сказала Котани-сэнсей так, как будто она снова вот-вот заплачет.

— Хорош нюни распускать! Детский сад! С тех пор как ты в школу пришла, я от треволнений на три килограмма похудел!

— Адачи-сэнсей, вы? От треволнений? Не может быть! — поддел его Орихаши.

На следующий день состоялось экстренное собрание.

Первым выступил директор.

— Вчерашнее ЧП не может не вызвать беспокойства. Все это очень прискорбно. Мне еще предстоит объясняться с городским комитетом по образованию…

— Если им не говорить, то они и не узнают, это ж и дураку ясно, — нарочито громко сказал со своего места Адачи.

— Я стараюсь, чтобы работа нашей школы основывалась на демократических принципах. По мере возможности я считаюсь с мнением каждого преподавателя и вмешиваюсь как можно меньше…

— В этом-то вся проблема! — опять вставил Адачи.

— Но теперь я чувствую, что меня просто-напросто предали. Ответили злом на добро.

Такие резкие высказывания были несвойственны директору. Завуч и Ямаучи-сэнсей слегка покраснели.

— Причиной происшествия стала Минако Ито из класса Котани-сэнсей. Должен признаться, что я был до глубины души тронут энтузиазмом, с которым Котани-сэнсей убеждала меня в необходимости принять девочку, и именно поэтому я разрешил ей сделать это. Но в связи с последними событиями я, как вы понимаете, не мог не поменять своего отношения к данному вопросу. Разумеется, я выслушаю мнение Котани-сэнсей, а также мнение всех тех, кто желает высказаться, и на основании этого приму решение.

Руку поднял Сога-сэнсей, руководитель параллели первых классов.

— Так как происшествие произошло именно в первом классе, то ответственность в некотором роде лежит и на мне. Однако в данном конкретном случае, как мне кажется, директор был тоже не вполне прав. Это касается процедуры приема девочки в класс.

— Да при чем здесь процедура приема? — снова встрял Адачи.

Сога-сэнсей повернулся к нему и сказал:

— Адачи-сэнсей, пожалуйста, прекратите перебивать других. Я очень ценю вас как педагога, но вашу бандитскую манеру общения, извините, просто не выношу. Вам надо быть сдержанней, иначе ваши недостатки скоро затмят ваши достоинства. А это будет весьма прискорбно.

Раздались громкие аплодисменты. Было видно, что манеры Адачи по вкусу далеко не всем коллегам. Адачи схватился за голову, словно пытаясь защититься от невидимого удара. Послышался дружный смех, аплодисменты зазвучали еще громче. Даже Орихаши и Ота не выдержали и засмеялись вместе со всеми.

— Когда девочку приняли в школу, об этом знали только директор, заведующий учебной частью и Котани-сэнсей. По крайней мере, с учителями моей параллели этот вопрос не обсуждался, и на педсовете, по-моему, об этом не было сказано ни слова. То есть получается, что кроме трех человек об этой девочке никто ничего не знал. Я думаю, что это тоже одна из причин вчерашнего происшествия. Если бы все знали о Минако-тян, то, возможно, ничего подобного и не произошло, — подытожил Сога-сэнсей.

Котани-сэнсей не могла с ним не согласиться. "Жаль, что я об этом не подумала с самого начала", — пронеслось у нее в голове.

— Сога-сэнсей прав. Я совершенно с ним согласен, но, к сожалению, открытое обсуждение приема Минако-тян в нашу школу было бы возможным только в том случае, если бы все учителя, или хотя бы большинство из них, с пониманием относились к детям-инвалидам. Понятно, что во время педсовета все в один голос заявляют о чрезвычайной важности совместного обучения. Но на самом-то деле все не так однозначно. Есть немало учителей, которые называют детей-инвалидов обузой и считают присутствие такого ребенка в классе настоящим несчастьем, — Орихаши затронул больную тему. — Я вот только что сказал, что к детям-инвалидам надо относиться с пониманием. Но что это значит? Это значит, что даже если мы почти ничего не знаем о проблемах детей-инвалидов, мы все равно должны быть готовы помочь им, разделить с ними все трудности. Но там, где большинство учителей видят в таких детях лишь обузу, правильные слова, которые произнес сейчас Сога-сэнсей, нужны только для того, чтобы скрыть настоящую проблему.

Сегодня Орихаши прямо-таки блистал красноречием.

Следующей слово взяла Мурано-сэнсей.

— Орихаши-сэнсей, все это очень интересно, но мне кажется, что никто из нас, в том числе и Котани-сэнсей, не попытался поставить себя на место ребенка.

Ровно то же самое несколько недель назад Орихаши сказал в адрес Мурано-сэнсей по поводу Кодзи. Все в учительской затаили дыхание.

— Умственная отсталость — это болезнь. И детям, которые ею страдают, необходимо эффективное лечение, которое они могут получить в специально оборудованных учреждениях. Именно поэтому и существуют спецшколы. Но если такой ребенок учится в обычной школе, как наша, то чему, я вас спрашиваю, он может научиться? Для него это сплошное мучение. Девочка, о которой мы говорим, через несколько недель будет направлена в специальную школу. Правильно? Представьте, каково ей? Она только-только привыкла к нашей школе, а тут надо заново ко всему привыкать. Неужели вам ее не жалко?

— А можно мне сказать?! — раздался громкий голос. Адачи старательно тянул вверх руку. — Я тут весь исстрадался уже, перебивать-то мне теперь нельзя.

Все засмеялись.

— Я просто хочу исправить неточность, которую допустила здесь госпожа Мурано, — высокомерно сказал Адачи. Многие недолюбливали его именно из-за этой высокомерности, да еще и с бескомпромиссностью в придачу.

— Только что здесь прозвучало слово "лечение". Если имелось в виду что-то вроде лекарства для желудка, то мне кажется, что госпожа Мурано не очень ясно представляет себе, а может быть, и попросту не знает, о чем говорит. В наши дни любому школьнику известно, что клетки головного мозга, равно как и нервные клетки, не восстанавливаются. Из-за этой особенности нервных клеток школьное воспитание умственно отсталых детей в корне отличается от обычного школьного воспитания. Вы, госпожа Мурано, только что атаковали нас вопросом: "Чему такой ребенок может научиться?" А известно ли вам, что такой подход к слабоумию с точки зрения современной педагогической теории считается одним из самых неприемлемых и ошибочных? Позвольте процитировать здесь слова одной седовласой монахини, которая всю свою жизнь посвятила воспитанию умственно отсталых детей в социальном центре "Бетэль" в Германии: "Рациональный подход учит нас тому, что мы должны продолжать делать то, что эффективно, и перестать делать то, что неэффективно. Но было бы ошибкой применять эту логику к человеческой жизни. Что такое жизнь для этих детей? Это те нехитрые вещи, которые они делают здесь изо дня в день. Жизнь каждого ребенка должна иметь смысл. Она должна быть радостной и наполненной событиями. И мы пытаемся помочь этим детям жить полной жизнью". Госпожа Мурано, мне кажется, что нам, учителям, просто необходимо запомнить эти слова и хорошенько над ними поразмыслить. Я почти уверен, что Котани-сэнсей никогда ничего об этом не слышала, но ее попытка сродни тому, что делают воспитатели в "Бетэле". Поправьте меня, пожалуйста, если я ошибаюсь.

Мурано-сэнсей не нашлась, что ответить.

— Теперь послушайте, Котани-сэнсей со вчерашнего дня все плачет и плачет. Но почему, о чем? Мы должны все как один сказать ей: "Не плачь, Котани-сэнсей!" В "Бетэле", о котором я только что вам рассказал, работают волонтеры. Среди них есть безработные, и неимущие, и даже малолетние преступники. Мы называем умственно отсталых детей инвалидами, то есть людьми с ограниченными возможностями, но если вдуматься, то возможности всех людей имеют те или иные ограничения, а значит, мы точно такие же инвалиды. В классе у Котани-сэнсей есть мальчик Тэцудзо Усуи. Вы все о нем слышали и знаете, сколько всего она с ним натерпелась. На долю Котани-сэнсей выпало немало тяжелых испытаний, но она продолжает двигаться вперед, шаг за шагом, чтобы понять своего ученика, стать ближе к нему. Для нее нет разницы между проблемным ребенком, слабоумной девочкой или школьным учителем. Все они — люди. Все они страдают. Сегодня, перед тем как идти домой, не поленитесь, сходите к западному крылу. Там вы найдете две скульптуры — два восхитительных произведения, созданных проблемным мальчиком Тэцудзо и слабоумной Минако. Уверен, что вы подумаете: "Неужели это тот самый Тэцудзо? Неужели — та самая Минако?". Кому-то Котани-сэнсей и ее ученики покажутся ущербными или даже вызовут легкую брезгливость. Почему? Потому что они с человеческой теплотой отнеслись к слабоумной? Потому что не отказались от дружбы с проблемным ребенком? Мне кажется, что две скульптуры на заднем дворе у западного корпуса — это неопровержимое доказательство их чистоты и полноценности! Я уважаю Котани-сэнсей и еще раз хочу сказать ей от всего сердца: "Не плачь!"

Договорив, Адачи сел. В учительской воцарилась тишина.

 

Глава 15

ЖИЗНЬ СОСТОИТ ИЗ РАССТАВАНИЙ

Минако рисует, дежурный ей помогает — обмакивает ее пальцы в красную, синюю, зеленую краски. Пальцы девочки двигаются, бегут по листу ватмана, оставляя на бумаге красочные следы. Рождается рисунок — сочетание цвета и линий. Это называется абстрактным экспрессионизмом, или "живописью действия". Здесь не нужен никакой предварительный замысел, и поэтому этот жанр как нельзя лучше подходит для таких детей, как Минако.

Девочка и вправду выглядела ужасно довольной.

А ведь если бы не выступление Адачи, педсовет мог кончиться очень печально.

— Минако-тян, нам здорово повезло, — сказала Котани-сэнсей и, поглядев на своих учеников, подумала: "Как же мы потом будем без тебя, Минако-тян?"

С тех пор как в классе появилась Минако, дети сильно изменились. В первом полугодии они то и дело ябедничали друг на друга, но во втором почти совсем перестали. Они теперь и учились гораздо охотней, чем раньше. "Если сидеть сложа руки и ничего не делать, то дети никогда не изменятся, — думала Котани-сэнсей. — Да и я сама, конечно, тоже…"

Как ни грустно, но день разлуки с Минако неумолимо приближался. Котани-сэнсей не знала, что будет, когда Минако от них уйдет. Если бы это было в ее силах, она бы никуда девочку не отпустила, оставила бы в своем классе.

— Сэнсей, а вам тележка больше не нужна? — спросила Тэруе.

— Тележка? Нет, не нужна. Она слишком громоздкая, только мешает.

Раньше на этой тележке стоял бидон с молоком. Во время обеда дежурные катили тележку по проходам между столами, по очереди разливая молоко по чашкам. Но проходы были узкими, тележка все время цеплялась за ножки, молоко расплескивалось. Так что в конце концов Котани-сэнсей решила больше ее не использовать.

— А можно мы эту тележку возьмем?

— Можно. А зачем она вам?

— Мы сделаем для Минако машину.

— Машину?

— Так можно, сэнсей?

— Да-да, конечно.

Котани-сэнсей стало интересно.

На следующей перемене дети начали раскрашивать тележку. Сначала они попытались раскрасить ее мелками, но мелки скользили по фанере, и у них ничего не получилось. Тогда они взялись за гуашь. Главное было не добавлять в краску воды. Работа была кропотливой.

Постепенно тележка начала покрываться цветными узорами.

— Давай скорее, мы тоже хотим раскрашивать! — торопили рисующего остальные.

— Шестьдесят, шестьдесят один, шестьдесят два, шестьдесят три… — считал кто-то вслух. Судя по всему, дети договорились, что каждый будет раскрашивать, пока счет не дойдет до ста или до двухсот. Котани-сэнсей не смогла сдержать улыбки.

— У вас здорово получается!

— Красиво, да, сэнсей?.

— Очень красиво! В Иране и Пакистане так раскрашивают рейсовые автобусы. Ну не совсем так, но очень похоже. Думаю, на этой тележке будет приятно кататься.

— Мы будем на ней катать Минако.

— А меня покатаете?

— Вы же большая! Тележка сломается.

На третий день машина для Минако была готова. Она была похожа на огромный цветок.

Дети посадили Минако в тележку и попробовали ее прокатить. Когда тележка тронулась, девочка завизжала от удовольствия. Раскинув руки наподобие крыльев, она раскачивалась из стороны в сторону и радостно смеялась.

Минако очень полюбила свою машину. А еще она любила зонтики и часто ходила с зонтиком даже в солнечный день. В школе было несколько запасных зонтиков на случай дождя. Все они были желтого цвета. Минако больше всего нравилось кататься на своей машине с открытым зонтиком в руке. Красно-синяя тележка и желтый зонтик. Как ни удивительно, эти две вещи замечательно сочетались.

Теперь во время урока тележка, которую толкали дежурные по Минако, постукивая колесами, не спеша объезжала класс, двигаясь мимо притихших учеников, которые внимательно слушали объяснения Котани-сэнсей.

Мичико дежурила по Минако уже второй раз. Вместе с ней дежурил Джунъичи.

Подошло время обеда. В этот день давали рагу из китового мяса. Рагу было не очень горячим, поэтому Минако сразу же отложила ложку и залезла в тарелку руками. Увидев это, Мичико закричала "Нельзя!" и шлепнула ее по руке. Так что Минако пришлось снова взять ложку и есть как все.

Сидевший рядом Бундзи завопил:

— Бить Минако плохо! Ты плохая!

Воспользовавшись случаем, Котани-сэнсей провела еще одну, третью, беседу, посвященную Минако.

— Я думаю, что если Минако ведет себя неправильно, то мы все вместе должны сделать ей замечание. Конечно, мы ее любим, но это не значит, что ей все можно, — сказал Джунъичи.

— Если с Минако не заниматься, то она никогда не поправится. Мы думаем: "Ну и что, что она ведет себя плохо". Нам-то все равно. Но ведь если она всегда будет так себя вести, то от этого она не станет умной. Я думаю, что если Минако научить, то она станет умнее. А вы, сэнсей, как думаете? — сказала Мичико.

Котани-сэнсей больше всего поразило то, что большинство детей согласились с Джунъичи и Мичико.

— Вы у меня умницы! — сказала она ученикам. — Минако-тян уже совсем скоро пойдет учиться в специальную школу. С ней там будут заниматься по специальной программе, и, наверное, для нее это будет очень непросто. Но вы уже сейчас начинаете ее готовить, и я уверена, это ей очень поможет. Правда, Минако-тян?

Минако радостно засмеялась и увернулась от Котани-сэнсей, которая хотела погладить ее по голове.

А через пару дней у Минако воспалились миндалины, и она перестала ходить в школу. Сейчас, когда ей осталось провести в классе считанные дни, это было особенно обидно. Котани-сэнсей ужасно расстроилась. Дети тоже как-то загрустили. Некоторые поначалу играли с оставшейся без хозяйки тележкой, но это очень быстро им наскучило. Яркие, веселые узоры, которыми были покрыты бока тележки, теперь не радовали, а наоборот, наводили на грустные мысли.

По дороге домой Котани-сэнсей зашла проведать Минако.

— Ну как она, поспокойней?

— Да что вы, сэнсей. А сейчас как раз Джунъичи с Мичико пришли ее проведать, так она еще больше развеселилась. Играет с ними. Слышите, как смеется?

— Джунъичи с Мичико?

— Да. А еще знаете, сэнсей, — мама Минако понизила голос, — к нам ведь мама Джунъичи приходила. Извиняться. Она сказала, что после того, как вы начали выпускать "Вестник", она наконец поняла, почему вы приняли Минако в класс. И еще сказала, что потрясена, насколько изменился Джунъичи. Ведь, когда он еще с нашей Минако за партой сидел, ему мама велела попросить, чтобы вы его пересадили. А он ей сказал, что не хочет пересаживаться. Тогда она его спрашивает: "Но почему? У тебя же ни одной целой тетрадки не осталось?!" А он знаете что ей сказал? "Если я не буду смотреть за Минако, не буду о ней заботиться, то она всему классу тетрадки порвет". Она говорит, что после этих слов почувствовала себя пристыженным ребенком.

— Вот как, — сказала Котани-сэнсей. Эти новости ужасно ее обрадовали.

Когда она зашла к Минако в комнату, она увидела, что та лежит на матрасике-футоне, а Джунъичи и Мичико, устроившись рядом прямо на полу, делают из бумаги фигурки-оригами. Уже готовые фигурки они отдают Минако, и она раскладывает их у себя на подушке.

— Джунъичи-кун, Мичико-тян! Спасибо!

— Сэнсей! — дети вскочили на ноги.

— Минако-тян, как ты? — спросила Котани-сэнсей. Минако тут же засмеялась, встала со своего матрасика и, приблизившись к учительнице, взяла ее за руку.

— Минако-тян! Да у тебя же температура!

— Знаете, сэнсей, на таких детях, — сказала мама Минако, — температура не особо сказывается. Им что тридцать шесть, что тридцать восемь, что тридцать девять — все одно.

— Минако-тян такая же, как всегда, — сказала Мичико.

— Я понимаю. Но все равно ей сейчас нельзя слишком много играть, а то она устанет. Поэтому вы еще немножко поиграйте, и домой. Ладно?

Котани-сэнсей не давала покоя мысль о том, что совсем скоро этим детям предстоит пережить разлуку. "Все это по моей вине, — думала она. — Я очень жестоко с ними поступила". Этой ночью ей приснился странный сон.

* * *

Берег моря, коралловый риф. Вдалеке видны белые барашки волн. Море набегает на берег и откатывается с тихим звуком, напоминающим шелест стрекозиных крыльев. Омытый волнами, подрагивает влажный белый песок. Колышется море, темно-синее, как девичьи глаза, ласковые и бездонные. Зеленые плети вьюнка дотянулись до песчаного пляжа, их миниатюрные розовые горны задорно трубят прямо в чистое голубое небо.

Где же это я? Вот два маленьких красных краба побежали по песку. Скорее за ними. Эй, обманывать нехорошо! Минако-тян и Тэцудзо-тян, я же вижу, что это вы превратились в крабов. Думали меня обмануть? А я вас раскусила! Эй, стойте! Куда же вы? От бега длинные волосы разметались, летят по ветру. Эй, в море убегать нечестно! Сейчас я вас обгоню!

Крабики, смеясь, убегают. Ах вы, бездельники! Теперь я по-настоящему рассердилась! Не ждите пощады, все равно я вас не прощу.

Котани-сэнсей бежит вдоль моря по пляжу. Тэцудзо и Минако сидят на песке голышом и роют лунки.

Сейчас я вас поймаю, сейчас!

Минако изогнулась, вывернулась из рук, побежала. Звонко смеется на бегу. Тэцудзо раскинул руки в стороны — несется-летит, словно птица. Потом заурчал, как самолет. Дразнит учительницу.

Я же знаю, что ты умеешь говорить, маленький обманщик!

Минако смеется. Дети бегут. Котани-сэнсей тоже бежит.

Вы опять в море убегаете, безобразники! Ну давайте, я, между прочим, умею плавать! Бегите-бегите, все равно я вас догоню.

На берегу вдруг оказался дедушка Баку. Вот он сидит на камне и играет на виолончели. Дети подбегают к нему. Минако снова смеется, как колокольчик. Тэцудзо ластится к дедушке, прижимается к нему. Дедушка ласково смотрит на них, улыбается. Виолончель поет.

Почему вы все убегаете от меня? Это жестоко!

Дедушка берет детишек за руки, и они втроем идут вдоль моря.

Дедушка, стойте! Подождите! Я с вами!

Звук прибоя все сильнее и сильнее.

Постойте! Постойте же! Смотрите, какие высокие волны. Тэцудзо-тян, не уходи! Почему ты уходишь? Минако-тян, обернись, посмотри на меня! Дедушка, дедушка! Не оставляйте меня здесь! Тэцудзо-тян, Минако-тя-ан…

* * *

Котани-сэнсей заплакала. Хоть это был только сон, однако слезы у нее лились настоящие. "Этого еще не хватало, плакать из-за снов. Ну точно как маленькая девочка", — она смущенно вытерла глаза.

Наконец наступил день расставания с Минако. Все вели себя, как обычно. На большой перемене в школу пришли родители девочки и ее бабушка. Им уже пора было ехать в новую школу для того, чтобы успеть все оформить, поэтому у Минако не было времени пообедать вместе со всеми.

Родители поблагодарили учительницу, при этом мама и бабушка заплакали. Котани-сэнсей слушала их с ласковой улыбкой. Потом родители Минако поблагодарили детей.

— Не стоит благодарности! — крикнул кто-то, и все засмеялись. Котани-сэнсей облегченно вздохнула. Ей так хотелось, чтобы в этот день все было, как обычно… Она была готова расцеловать детей за этот смех.

Хотя обед уже был разложен по тарелкам, они всем классом вышли проводить Минако до ворот. Дети окружили девочку плотным кольцом. Минако была в отличном настроении, она шла своей обычной покачивающейся походкой и звонко смеялась.

— Минако такая веселая сегодня, — сказал Такеши, — хотя завтра она уже к нам в школу не придет, — в его голосе слышалось удивление.

У ворот все остановились.

— Минако-тян, до свидания!

Минако радостно засмеялась. Бабушка поклонилась несколько раз в благодарность детям и учительнице.

— Минако-тян, приходи в гости!

— Минако-тян, мы будем охранять твою машину!

— Минако-тян, до-сви-да-нья! — дружно закричали первоклашки и замахали руками.

Минако засмеялась еще громче, чем раньше. Дети стояли у ворот и махали ей вслед, пока она не скрылась из виду.

Проводив Минако, все пошли обедать.

Обычно за обедом всегда бывает шумно, но сегодня никто не шумел. Над столами повисла непривычная тишина.

— Джун-тян, что случилось? Почему ты не ешь?

Джунъичи взглянул на учительницу, как ей показалось, с немым укором. Щеки у него подрагивали. Глаза наполнились слезами. Словно силясь что-то сказать, он посмотрел на сидевшую рядом с ним Мичико, потом на Такеши и снова уставился на Котани-сэнсей.

Все произошло очень быстро, но Котани-сэнсей показалось, что прошла вечность. Она резко отвернулась, плечи ее затряслись. Всем было понятно, что учительница плачет. Это стало последней каплей. По щекам Джунъичи побежали слезы. Мичико не выдержала и громко зарыдала. Тэруе тихо всхлипывала, Такеши прятал глаза.

Дети грустно сидели и смотрели в тарелки с остывшим обедом.

 

Глава 16

ДОКТОР МУШИНЫХ НАУК И ЕГО ИССЛЕДОВАНИЕ

Котани-сэнсей вместе с Тэцудзо внимательно следят за тем, что творится в трех больших пробирках. Лица у обоих ужасно серьезные. Первый раз с тех пор, как началось исследование, они разошлись во мнениях…

За это время Тэцудзо здорово продвинулся вперед. Он научился отлично разбираться во всех видах и подвидах мух. Рисунки, развешанные по всему дому, красноречиво свидетельствуют о его усердии и достижениях и отражают все этапы исследования.

Вначале Котани-сэнсей и Тэцудзо разбирались с вопросами питания мух, затем занялись изучением мушиного жизненного цикла. Теперь на очереди — размножение. Им удалось уже узнать много нового о том, где

и как мухи появляются на свет. Чуть позже вы узнаете, какими полезными оказались эти знания.

Для опытов они использовали тех мух, которых держал у себя Тэцудзо. Все данные мальчик заносил в таблицы. Например, в одной таблице он фиксировал, что мясные мухи, каллифориды и саркофагиды предпочитают животную пищу; комнатные мухи любят растительную и так далее. Когда таблица была готова, выяснилось, что все не так просто. Вот, например, мясные мухи. Они ведь недаром так называются и действительно любят мясо, но при этом они за милую душу едят и древесный сок. Или вот сырная муха. Действительно ли она предпочитает всем другим продуктам сыр или нет? Котани-сэнсей и Тэцудзо провели опыт, и выяснилось, что сырные мухи на рыбу садятся так же часто, как и на сыр. Значит, хоть муха и называется сырной, ест она отнюдь не только сыр.

С жизненным циклом мух Тэцудзо разобрался довольно легко и быстро. Муха развивается из яйца во взрослое насекомое примерно за двадцать дней. Наблюдать за ней при этом не так уж сложно. Вообще-то количество дней, за которые муха проходит все стадии развития, зависит от вида, но в среднем яйцо превращается в личинку за один день. Прежде чем превратиться в куколку, личинка два раза меняет кожу — линяет. Оказалось, что личинка комнатной мухи превращается в куколку за шесть-десять дней, мясной мухи и скатофагиды — за семь-девять дней, а личинке каллифориды для превращения требуется целых двенадцать дней. Все это Тэцудзо узнал опытным путем.

Личинка превращается в куколку и зарывается в землю. Если земли нет, она зарывается во что получится. Поскольку Тэцудзо всегда держал своих мух в банках, Котани-сэнсей думала, что он не знает об этой особенности куколок. Но когда Тэцудзо в один прекрасный день отправился пополнять свою коллекцию, то он принес гораздо больше куколок, чем взрослых мух, и учительнице ничего не оставалось, как признать, что она недооценила его познания.

В результате своих наблюдений Тэцудзо выяснил, что комнатная муха вылупляется из куколки не раньше, чем на пятый, и не позже, чем на двенадцатый день. Мясные мухи, скатофагиды и домовые мухи — через двенадцать-пятнадцать дней. А каллифориды взрослеют примерно за десять дней. Самый короткий цикл у плодовых мушек дрозофил: на то, чтобы из яйца превратиться во взрослую муху, им требуется около десяти дней, в два раза меньше, чем другим видам.

Единственным вопросом, на который Тэцудзо не смог ответить, был вопрос о продолжительности жизни взрослой мухи — полученные в результате опыта данные были слишком уж разноречивыми. Вместо Киндзиси-первого, с легкой руки Бундзи скормленного лягушкам, Тэцудзо месяца два назад завел себе Кидзиси-второго и теперь берег его как зеницу ока. Судя по всему, Киндзиси-второй в ближайшее время умирать не собирался, хотя, как правило, мухи дольше двух месяцев не живут.

Еще выяснилось, что у мясных мух есть одна особенность — они не откладывают яиц, а развиваются в личинки прямо в теле матери и потом выползают наружу. Между прочим, ни в какой литературе Котани-сэнсей упоминаний об этом не встречала и узнала о такой особенности мясных мух только благодаря исследованию Тэцудзо.

Разные виды мух откладывают яйца в разных местах. У каждого вида есть свое излюбленное место для кладки. Но Тэцудзо пришлось немало помучиться, пока он с этим вопросом разобрался. Такого рода опыт в банке не проведешь. Надо было много ходить, рыться в самых невообразимых местах. Котани-сэнсей помогала ему как могла. Тэцудзо, не обращая внимания на грязь, с невозмутимым видом копался в мусорных кучах, в подгнившей соломе, в свалявшейся траве. А однажды, когда он обстоятельнейшим образом принялся обследовать дохлую крысу, Котани-сэнсей, не выдержав, отошла в сторону и с ужасом взирала на происходящее с безопасного расстояния.

Вместе с Котани-сэнсей Тэцудзо побывал всюду, где обычно водятся мухи: в рыбной лавке, в рыбном ресторане, в булочной, в колбасном магазине и так далее. Мальчик, как заправский сыщик, тщательно осматривал территорию и одно за другим обнаруживал все новые места, куда мухи откладывают яйца.

На районном рынке Котани-сэнсей знали и любили многие, и это было очень кстати. Попробуйте-ка просто так зайти в продуктовую лавку или в ресторан и спросить: "У вас тут водятся мухи?" Наверняка вас обругают, а то и вытолкают взашей.

В пятерку самых излюбленных мухами мест вошли мусорные кучи, фекалии, компост (сгнившие листья, трава, солома и тому подобное), падаль (гнилая рыба, мертвые насекомые и трупики мелких животных) и бочки с моченой редькой.

Иногда Тэцудзо достаточно было один раз взглянуть на яйца, чтобы определить, какому виду мух они принадлежат. Например, яйца каллифорид сразу узнаются по красноватому оттенку. Яйца комнатной и домовой мухи — по размеру. А те, которые определить по внешнему виду не удавалось, Тэцудзо приносил домой и выращивал в банках.

По результатам этого опыта Тэцудзо составил еще одну таблицу, из которой следовало, что разные виды мух откладывают яйца в разных местах.

— Тэцудзо-тян, ты заметил, что в уборных всегда много комнатных мух? Получается, что комнатные мухи живут в уборных, едят испражнения, но при этом почему-то мы с тобой не нашли там их личинок. Как ты думаешь, почему?

Котани-сэнсей и правда никак не могла взять в толк, почему в уборных не бывает личинок комнатных мух и каллифорид, хотя личинки других видов: скатофагид, домовых и мясных мух, попадались очень часто.

Тэцудзо пожал плечами. Похоже, он тоже не знал, в чем тут дело. К этому времени Котани-сэнсей уже научилась понимать мальчика без слов: по блеску глаз, по каким-то едва заметным жестам она могла угадать, что он думает.

Кроме того, Тэцудзо начал понемногу говорить. В его словаре появились новые слова и выражения: "не так", "нельзя" и, конечно же, названия мух.

— Тэцудзо-тян, ты все время рисуешь мух. А личинок не рисуешь. Может, попробуешь и личинок нарисовать? Так, чтобы были видны отличия. Может быть, с помощью твоих рисунков мы эту загадку разгадаем.

Через пару дней, когда Котани-сэнсей разглядывала новые рисунки Тэцудзо, ее вдруг осенило.

— Тэцудзо-тян, посмотри-ка, у личинок внизу, на попке, есть небольшой выступ. Такая пимпочка. Как ты думаешь, для чего она нужна?

Тэцудзо пожал плечами.

— А ты заметил, что пимпочка есть не у всех личинок?

Тэцудзо кивнул.

— Как называются мухи, у личинок которых нет пимпочки?

— Комнатная муха и каллифориды.

— Вот видишь! — удовлетворенно сказала Котани-сэнсей. — Это как раз те самые мухи, чьих личинок мы не находим в уборных. Тэцудзо-тян, эта пимпочка называется дыхальце. Через него личинки дышат. Те, у кого оно есть, могут выжить в туалетной жиже. А те, у кого нет, не могут. Они задыхаются и тонут. Понимаешь?

Котани-сэнсей была в восторге от своего открытия.

— Тэцудзо-тян! Разве это не здорово?! Мы с тобой разгадали загадку. Теперь мы знаем, почему в уборных нет личинок домашней мухи и каллифорид!

У мальчика заблестели глаза. И они тут же, прямо на месте, провели опыт. Сначала смешали муку с водой, чтобы получилась вязкая жижа. Потом перелили жижу в пробирку и посадили туда личинок обоих типов: с пимпочкой и без пимпочки. Результат опыта показал, что Котани-сэнсей была абсолютно права. Все выжившие личинки были с пимпочками.

Ни Котани-сэнсей, ни Тэцудзо не могли знать, что совсем скоро благодаря своим исследованиям Тэцудзо станет настоящим героем.

…В одной из пробирок, на которые сейчас не отрываясь смотрели учительница и мальчик, был твердый сахар. В другой — тряпочка, пропитанная подслащенной водой, в третьей — пропитанная простой водой. Тряпочки нужны были для того, чтобы мухам было удобнее садиться.

Вообще мухи находят еду по запаху. Сегодняшний опыт было решено провести потому, что Тэцудзо считал, что у воды запах есть, а Котани-сэнсей была уверена, что вода не пахнет. Это надо было проверить. В случае, если Тэцудзо прав и вода действительно имеет запах, мухи сядут либо на тряпочку с водой, либо на тряпочку с подслащенной водой. Ну, или, по крайней мере, на сахар должно прилететь гораздо меньше мух, чем на две другие приманки.

Оба исследователя смотрели во все глаза.

— Ой, — сказала Котани-сэнсей. Первая муха села на пробирку с подслащенной водой.

Учительница с жалобным видом взглянула на Тэцудзо. Тот по-прежнему не отрываясь смотрел на пробирки. Вторая муха сначала полетела к обычной воде, но почти сразу же перебралась в пробирку с подслащенной. Начали прибывать все новые мухи — третья, четвертая. Большинство мух летело к пробирке, в которой лежала сладкая тряпочка. Впрочем, на воду тоже летело немало, но там мухи не задерживались — перелетали либо на подслащенную воду, либо на сахар. Мух, которые с самого начала сели на сахар, можно было пересчитать по пальцам.

— Тэцудзо-тян, ты оказался прав. Какая жалость, — со смехом сказала Котани-сэнсей.

Осень близилась к концу. Тэцудзо надо было торопиться, чтобы успеть закончить исследование до зимы. Ведь зима не самое подходящее время года для опытов с мухами. У мух свои сезоны — с середины лета начинают пропадать домовые мухи и скатофагиды. Каллифориды потихоньку исчезают осенью. Если бы Тэцудзо ставил опыты только с теми мухами, которых он ловил на улице, вряд ли бы им с Котани-сэнсей удалось бы добиться таких результатов. Но, к счастью, у мальчика в коллекции было довольно много видов, и он мог продолжать свое исследование до поздней осени.

В поведении Тэцудзо, с тех пор как он приступил к опытам, произошли заметные изменения.

До этого мухи были его домашними животными, его любимцами — чем-то вроде кошечек или собачек. Он держал у себя только тех, которые ему нравились. Проводил с ними много времени. Но постепенно он как бы охладел к мухам. Теперь Тэцудзо было готов к тому, что время от времени мушиное население его банок и пробирок редело. И если в результате опытов какие-то мухи погибали, он реагировал достаточно сдержанно. Не так, как раньше.

Если бы Котани-сэнсей рискнула провести при нем опыт с личинками и мучной жижей в начале учебного года, то, скорее всего, мальчишка в бешенстве расцарапал бы ей лицо. Но теперь ничего подобного не произошло.

Еще Тэцудзо научился брать мух и личинок пинцетом. Правда, когда в опыте участвовало много мух, он, забывшись, хватал их прямо пальцами, но Котани-сэнсей заметила, что по возможности Тэцудзо старается голыми руками их не касаться. Кроме того, он начал пользоваться мылом для рук и санитарной жидкостью, которые учительница подарила ему, когда они только начали заниматься исследованием.

Тэцудзо разделял мух на своих и на "уличных" и после опытов с уличными мухами обязательно мыл руки с мылом. Один раз Котани-сэнсей увидела, что мальчик протирает Киндзиси-второго санитарной жидкостью.

— Тэцудзо-тян, если с мухи смыть все ее бактерии, она станет слабенькой и умрет, — со смехом сказала она ему. После это Тэцудзо оставил Киндзиси-второго в покое.

Исследование шло своим чередом, однако у Котани-сэнсей были и другие заботы. Она решила, что прекратит опыты, когда Тэцудзо научится свободно читать и писать.

Сразу же после того, как Минако перешла в спецшколу и "дежурство по Минако" закончилось, Котани-сэнсей придумала для себя и для детей новое занятие. Оно называлось "утренний дневник". Теперь весь класс приходил в школу за сорок минут до уроков. Дети сдавали учительнице свои дневники, в которые они записывали, что интересного произошло за это время, а она писала каждому в ответ несколько строчек и одновременно разговаривала с ними о том о сем. Казалось бы, ничего особенного, но на самом-то деле это требовало довольно больших усилий. И от учительницы, и от учеников.

В первый день Тэцудзо записал в своем дневнике: "муха-каллифорида, зеленая, Киндзиси". На второй день он записал: "комнатная муха, какашки". На третий: "дрозофила, сакэ". В ответ на это Котани-сэнсей писала ему много-много всего. Она писала и про мух, и про дедушку Баку, и про множество всяких других вещей, которые не имели никакого отношения к дневнику. Конечно, легче было бы заняться исправлением ошибок. Например, объяснить Тэцудзо, что надо писать: не "дрозофила, сакэ", а "Плодовая мушка дрозофила любит сакэ". Но Котани-сэнсей не стала этого делать. Она верила, что со временем Тэцудзо сам во всем разберется.

Есть такая старая поговорка: "Кто ремесла не боится, тому оно пригодится". И в один прекрасный день Тэцудзо продемонстрировал, что это действительно так.

В тот день Котани-сэнсей позвонили с колбасного завода, расположенного в их районе, не очень далеко от школы.

— Простите за странный вопрос, но я слышал, что вы занимаетесь исследованием мух, — смущенно сказал человек на том конце провода.

— Это не совсем так. Исследованием занимается мой ученик.

— Честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы наш разговор стал достоянием широкой общественности… Понимаете, на нашем заводе неожиданно развелось огромное количество мух. Для нас это просто катастрофа.

Да уж, мухи на колбасном заводе — это действительно никуда не годится.

Что касается хранения мясопродуктов, уничтожения отходов, санитарной обработки помещений, никаких упущений с нашей стороны вроде бы нет. Так что нам совершенно непонятно, откуда и почему появились эти мухи. Мы хотели бы пригласить вас на завод и услышать ваше авторитетное мнение…

Котани-сэнсей не знала, что и ответить. Она вовсе не считала себя специалистом по мухам и не была готова решать такие проблемы.

— Может быть, вам попробовать обратиться в санэпидемстанцию?

— Мы уже туда обращались. Они прислали проверку, но никаких нарушений не обнаружили. А мух от этого, как вы догадываетесь, меньше не стало.

"Ну, будь что будет", — подумала Котани-сэнсей и решила пойти на завод вместе с Тэцудзо. А вдруг он обнаружит что-нибудь такое, чего никто не заметил.

Когда Котани-сэнсей сказала, что придет на завод, звонивший ужасно обрадовался, принялся ее благодарить и сказал, что за ней пришлют машину. И действительно, через полчаса к школе подъехала большая красивая иномарка. Такую машину не каждый день увидишь — вокруг нее тут же собралась шумная толпа детей. Котани-сэнсей и Тэцудзо сели в иномарку и поехали на завод. На заводе все смотрели на них с нескрываемым удивлением.

— Это вот он, что ли, исследованием занимается? — спросил кто-то.

— Да, — с достоинством ответила Котани-сэнсей.

Работники некоторое время недоуменно рассматривали мальчика. "Но, с другой стороны, почему бы и нет?" — видимо, решили они в конце концов и проводили Котани-сэнсей с Тэцудзо в просторную приемную. Там их напоили чаем с пирожными, а потом повели осматривать завод. На заводе и правда все сияло чистотой. Котани-сэнсей недоумевала, откуда здесь могли взяться мухи, да еще в таком количестве?

— Что-то здесь не так, Тэцудзо-тян.

Мальчик тоже выглядел озадаченным. Котани-сэнсей много чему научилась вместе с Тэцудзо за время опытов. Сейчас она перебирала в голове всевозможные версии, но никак не могла найти решения.

— Покажите нам, пожалуйста, то место, где больше всего мух, — попросила она.

Их отвели в злосчастный цех. Там летали целые тучи мух. "Ничего себе", — подумала Котани-сэнсей.

— Это же комнатные мухи! — вдруг закричал Тэцудзо.

И Котани-сэнсей поняла, что он хочет сказать! Действительно, если уж на колбасном заводе появились мухи, то по логике вещей это должны были быть мясные мухи или каллифориды, но никак не комнатные мухи.

— Верно, Тэцудзо-тян. Откуда они здесь взялись?

Неожиданно Тэцудзо рванул во двор и побежал к заводской ограде. Он взобрался на нее в один момент и во весь голос заорал:

— Вот оно! Вот!

Из цеха принесли лестницы. Котани-сэнсей и несколько рабочих тоже забрались на ограду и посмотрели туда, куда показывал Тэцудзо. Там было поле. Вдоль его края, у самой дороги, лежало несколько больших куч компоста.

Тут и Котани-сэнсей догадалась, в чем дело.

— Это все из-за компоста, — сказала она. — Комнатные мухи, которые развелись у вас на заводе, откладывают в него яйца. Я уверена, что если убрать компост, они исчезнут.

Через несколько дней во время обеда всем ученикам раздали не предусмотренную месячным меню ветчину. По школьному радио объявили, что ветчину прислали с завода в благодарность за помощь. Тэцудзо в одночасье превратился в героя. Впрочем, он, как обычно, вел себя так, будто все это его абсолютно не касается…

"Кто ремесла не боится, тому оно пригодится", — вертелось в голове у Котани-сэнсей, и неожиданно для себя она громко и весело засмеялась.

Первый раз в жизни Тэцудзо заговорил в полный голос! Для Котани-сэнсей это было самым радостным моментом во всей этой истории.

 

Глава 17

КРАСНЫЙ ЦЫПЛЕНОК

Возле входа на станцию толпился народ. Котани-сэнсей попыталась обойти толпу сбоку — она торопилась на электричку. Совсем рядом она заметила плачущего ребенка лет трех, присевшего на корточки. Мама потянула его за руку, чтобы увести, но он плюхнулся на землю, начал сучить ногами и вопить.

Котани-сэнсей замедлила шаг и подошла поближе, чтобы понять, из-за чего весь этот сыр-бор. Она увидела большую картонную коробку, в которой копошились красные и синие цыплята. Рядом стоял таз с маленькими краснощекими черепахами, сантиметров пять каждая. Из таза доносилось шуршание.

Наверное, ребенок хотел, чтобы мама купила ему либо цыпленка, либо черепашку. Мама не соглашалась, и поэтому он плакал. "Ну да, — подумала Котани-сэнсей, — цыплята обычно очень нравятся детям. Только почему же они красные? Да и синих цыплят тоже не бывает". Она пригляделась получше и поняла, что цыплята окрашены. Кое-где из-под краски жалостливо выглядывал обычный желтый пух. "Какое ужасное зрелище", — подумала Котани-сэнсей.

Плач начал затихать — теперь уже ребенок тянул маму за руку, в самую гущу, туда, где продавались вожделенные цыплята. Расплатившись, женщина взяла коробку с красным цыпленком. Ребенок заулыбался. "Какая неприятная у него улыбка", — подумала Котани-сэнсей. И неожиданно вспомнила недавнюю поездку вместе с мужем в храм Сайдайдзи.

После летнего ливня храм сиял.

— Как нам повезло с дождем! Смотри, какая нежная зелень, кажется, вот-вот сейчас растает в воздухе! — восторженно сказала Котани-сэнсей мужу.

Они обсудили глинобитную ограду, поспорили немного о красоте бамбуковой рощи и подошли к главному павильону. В главном павильоне у каждого из них был свой любимец. Котани-сэнсей сразу же пошла к Дзэндзай Додзи. В этот свой приезд она чувствовала себя увереннее.

"Ну что, стала я хоть чуточку красивее?" — мысленно спросила она у бодхисаттвы. Муж Котани-сэнсей предпочитал будду Шакьямуни, деревянная статуя которого считалась главной святыней храма. Шакьямуни был облачен в красивый наряд. Складки этого наряда образовывали причудливый и завораживающий узор.

— Твой Шакьямуни и правда красавчик, — сказала Котани-сэнсей. Хорошо, что никто из монахов ее не услышал, вряд ли бы им понравился такой отзыв.

— Хочешь, я покажу тебе замечательное место? — спросила Котани-сэнсей у мужа.

Если за пагодой повернуть направо и пройти немного вперед — окажешься у пруда. Его берега заросли кустарником так, что к воде не подойти. Тут и там — в траве и между кустов — виднеются маленькие каменные статуи бодхисаттв. Котани-сэнсей часто приходила сюда, ей нравился этот спокойный, немного заброшенный пейзаж.

— Здорово, правда?

— Угу, — только и ответил муж.

— Смотри, какие чудные бодхисаттвочки. Ни напыщенности, ни деланой святости — самые обычные лица, как у людей на улице. — Котани-сэнсей повернулась к мужу. Муж безучастно стоял рядом. Он смотрел куда-то вдаль невидящими глазами — похоже, думал о чем-то своем. Рот у него был слегка приоткрыт. Котани-сэнсей первый раз в жизни увидела его таким. Ей показалось, что это не ее муж, а какой-то безликий призрак. Котани-сэнсей стало не по себе.

Последнее время к ним в дом то и дело приходили друзья мужа. Они часами сидели и обсуждали какие-то ужасно важные дела. Хотя Котани-сэнсей после работы обычно была очень усталой, она неизменно встречала гостей улыбкой и старалась принять их как можно лучше. Чтобы не унывать, она вспоминала что-нибудь из того, что говорили ей Адачи-сэнсей и Орихаши-сэнсей, когда хотели ее приободрить. Это неизменно помогало, и несмотря на усталость, она всегда радостно улыбалась гостям.

— Я хочу вложить деньги в проект моего друга. Давай попробуем заложить участок, который нам подарил твой отец. Если ты не против, конечно… — в один из дней вдруг сказал ей муж. Еще он сказал, что если дело пойдет хорошо, то он уволится со своей нынешней работы и будет вместе с другом работать в управлении новой компании.

— Конечно, не против, — сказала Котани-сэнсей. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее муж превратился в безвольного, мягкотелого служащего, пределом мечтаний которого является покупка собственного дома. Пусть лучше он пробует что-то новое, ищет себя. И даже если у него ничего не выйдет, что с того? Ведь недаром говорят: "кто не рискует, тот не живет".

Примерно в то же самое время, когда в классе Котани-сэнсей появилась Минако, мужа повысили до начальника отдела. Отмечали это событие у них дома. Гости начали со стандартных поздравлений и напыщенных тостов, потом пошла бесконечная светская болтовня. К тому моменту, когда все разошлись по домам, муж от усталости едва стоял на ногах. Ложась в постель, Котани-сэнсей, желая его поддержать, сказала:

— Тебе тоже тяжело, я знаю. Я вижу, что ты тоже стараешься.

В ответ муж крепко обнял ее и прошептал ей на ухо:

— Я так хочу, чтобы тебе было хорошо! Потерпи еще немножко, ладно? Уже совсем скоро тебе не придется больше работать в этой школе.

Котани-сэнсей оторопела. Неужели этот человек настолько ее не понимает?! Но вслух она ничего не сказала, чтобы не обидеть мужа. В конце концов, у него были только добрые намерения.

Красные и синие цыплята пищат одинаково. И точно так же пищат цыплята желтого цвета. Голос, в отличие от перьев, не перекрасишь в другой цвет. Громкий писк, раздающийся из коробки с крашеными цыплятами, — разве это не голос протеста? Разве они кричат не потому, что сопротивляются?

"Что значит "жить"? Что значить "жить вдвоем"?" — размышляла Котани-сэнсей по дороге домой.

У дверей дома ее встретил побледневший муж. Он посмотрел на нее и сказал:

— Это катастрофа, слышишь?

— А что случилось?

— Что случилось, что случилось… Нас обокрали. Залезли в дом, пока мы были на работе, и обокрали!

В доме было полным-полно полицейских. В комнатах все было перевернуто вверх дном. Человек в белом халате распылял повсюду какой-то белый порошок — искал отпечатки пальцев. У Котани-сэнсей тоже взяли отпечатки, перепачкав ей чернилами пальцы обеих рук.

— А зачем вам мои отпечатки?

— Чтобы отличить их от отпечатков преступника, — с готовностью ответил молодой полицейский.

Теперь надо было составить список всех украденных вещей. Крупные вещи Котани-сэнсей помнила, но мелкие… Она с удивлением глядела на мужа, который без запинки, один за другим, называл пропавшие предметы. Обычно женщины гораздо лучше мужчин помнят, что и где лежит у них дома. "В нашей семье, похоже, все наоборот", — подумала она. Происходящее начало даже отчасти забавлять ее.

— Хозяюшка, вы, как я понимаю, тоже работаете? — спросил пожилой полицейский у Котани-сэнсей.

— Да.

— В таком случае вам и вашему супругу нужно быть вдвойне внимательными. Иначе хлопот не оберетесь.

— Да-да, я понимаю, — как можно спокойней ответила Котани-сэнсей, хотя внутри у нее все кипело. "Он что, меня дурочкой считает? Если мы закрыли дверь на ключ и ушли из дому, то как мы можем быть внимательными? И почему это, если оба человека в семье работают, то им нужно быть внимательными вдвойне? Что за чепуху он несет?"

Муж Котани-сэнсей постоянно почесывал голову и вообще вел себя так, будто он чем-то затрудняет полицейских, ведущих расследование. Котани-сэнсей сердито дернула его за полу рубашки.

— Как он нас мастерски обчистил! — еще раз осмотрев квартиру, бодро сказала она, после того как все полицейские наконец ушли. Она вовсе не собиралась из-за этой кражи впадать в депрессию.

Муж в ответ только языком прищелкнул, но ничего не сказал. Мужчине жаловаться не пристало, но Котани-сэнсей видела, что он ужасно разозлен и очень нервничает. Муж несколько раз спросил ее, на месте ли сберкнижка и прочие документы. Он словно не верил, что они не пропали, и хотел убедиться в этом еще и еще.

— А мне больше всего жалко жемчужную брошку, которую ты мне подарил… — начала было Котани-сэнсей, но тут ее мужа, который словно только и ждал этих слов, прорвало. Он снова начал одну за другой перечислять украденные вещи, так что Котани-сэнсей даже пожалела, что начала этот разговор.

На третий день вора поймали.

Котани-сэнсей вместе с мужем сидели за столом и ужинали, когда раздался звонок. Котани-сэнсей открыла дверь и увидела на пороге следователя, нескольких полицейских и тщедушного мужчину, на правой руке которого виднелся браслет наручников. У Котани-сэнсей перехватило дыхание.

— Он утверждает, что большую часть украденного спрятал у вас в доме. Извините, что пришли в такой неурочный час, но нам надо осмотреть место преступления.

— Да-да, конечно, — сказала Котани-сэнсей и посторонилась, пропуская их в дом. Все это смахивало на какой-то детективный сериал.

Наручник на руке мужчины тускло поблескивали. Котани-сэнсей подумала, что еще немного, и она потеряет сознание.

Одна из потолочных досок легко отошла. "Вот так сюрприз", — подумала учительница. Они с мужем даже и не знали, что такое возможно. Из отверстия полицейские извлекли несколько мелких ценных вещиц. Среди них была и та самая брошка, о которой говорила Котани-сэнсей.

— Не понимаю, зачем было прятать все это тут же, в квартире, — произнес муж Котани-сэнсей, словно разговаривая сам с собой.

— Наверно, он звук какой услыхал и струхнул. Он ведь трусливый до невозможности, — насмешливо сказал один из полицейских и ткнул мужчину в спину. Тот упал на колени и опустил голову, коснувшись лбом пола.

— Простите меня.

— Ну что вы, что вы. Не надо, — машинально ответила Котани-сэнсей. Полицейские прыснули. Котани-сэнсей густо покраснела.

— Так как вещи все это время находились в доме, то ворованными они не считаются. В принципе, существует специальная процедура, но вам никуда ходить не надо. Так что можете получить обратно свою пропажу, вот, пожалуйста, — сказал полицейский, протягивая вещи мужу Котани-сэнсей. Тот молча их взял.

Когда преступника выводили на улицу, Котани-сэнсей смогла наконец толком разглядеть его лицо. Это был пожилой мужчина. Он постоянно моргал, глаза у него слезились. Выйдя за порог, он понуро опустил голову. И только тут Котани-сэнсей поняла, что у мужчины нет левой руки. "Наверное, он потерял ее на войне. А может быть, и в дорожной аварии", — думала она, провожая его взглядом. Отчего-то ей вдруг стало очень холодно.

— Вот ведь как жизнь может сложиться, — с чувством сказал муж. Котани-сэнсей бессильно опустилась на пол. Жемчужная брошка тускло поблескивала у нее в руке. Котани-сэнсей вдруг стало стыдно за себя и за эту брошку.

— Хорошо, что брошка нашлась, — сказал муж именно те слова, которые говорят в таких случаях. Но почему-то Котани-сэнсей эта совершенно безобидная фраза страшно разозлила.

Вечером следующего дня к Котани-сэнсей неожиданно пришли дети с мусорного завода.

— Добрый вечер! — сначала на пороге показались Исао, Ёшикичи, Широ и Токудзи.

— Добрый вечер! — появился вслед за ними Джун.

— Эй, сколько же вас здесь? — с радостным удивлением спросила Котани-сэнсей, впуская их в дом.

— Сколько есть, столько и здесь.

— Вы что, все пришли, что ли?

За Джуном один за другим в дом вошли Шигеко, Такео, Кодзи и Мисаэ.

— Ух ты! И правда, вся компания в сборе! Только Тэцудзо-тян не пришел, — сказала Котани-сэнсей.

— Тэццун тоже здесь, сэнсей.

— Правда?! — Котани-сэнсей удивилась еще больше.

— А ну, Тэццун, давай скорее. Чё ты там застрял? Заходи уже, — позвал Исао.

Котани-сэнсей выглянула за порог и увидела Тэцудзо, нерешительно стоявшего у самой двери.

— Тэцудзо-тян! Ты тоже пришел меня навестить? Ну, заходи же скорей, ты даже не представляешь себе, как я рада. — И Котани-сэнсей взяла Тэцудзо за руку и завела в дом. Тэцудзо ужасно смутился, чего раньше с ним никогда не случалось.

Ребята чинно уселись на полу — видимо, перед тем как отпустить к учительнице, родители провели с ними соответствующий инструктаж. Но улыбаться они не переставали ни на секунду. Честно говоря, вид у них был такой, будто они вот-вот расхохочутся.

Услышав непонятный шум, из соседней комнаты выглянул муж Котани-сэнсей. Дети вежливо с ним поздоровались.

— Это ваш муж, сэнсей? — спросил Исао.

— Да.

— Сразу видно, настоящий мужчина, — сказал Джун.

— Джун-тян, спасибо за комплимент.

— Это же не комплимент, сэнсей! — смутился Джун. — Я честно так думаю.

Муж Котани-сэнсей сказал, что, пожалуй, сходит в баню. Перед тем как выйти за дверь, он наклонился к Котани-сэнсей и что-то шепнул ей на ухо. Слова мужа сильно задели учительницу. Расстроенная, она вернулась к детям.

— У вас тут такой порядок, сэнсей. Даже не верится, что сюда забрался грабитель, — удивленно сказала Шигеко.

— Мы в тот день очень долго убирали. Это было нелегко, — улыбнулась Котани-сэнсей.

После слов Шигеко, словно по команде, все полезли в свои сумки и пакеты.

— Это вам работники завода просили передать. — Исао протянул Котани-сэнсей конверт, на котором было написано: "Примите наши соболезнования". В конверте лежала записка и двадцать тысяч иен.

Сэнсей, мы искренне сожалеем о том, что произошло. Мы знаем, что не в Вашем характере расстраиваться из-за таких случаев. Держитесь, не падайте духом. Не откажитесь принять наш скромный подарок.

Джун поставил перед Котани-сэнсей глиняную лягушку-копилку.

— Это вам, — смущенно сказал он.

Один за другим дети подходили к Котани-сэнсей и отдавали ей — кто копилку, кто конверт. Ёшикичи и другие мальчишки по собственному желанию расставались с самодельными деревянными ящичками, в которых они хранили свои карманные деньги. Тэцудзо положил перед учительницей шнурок с нанизанными на него пятииеновыми монетками.

Все дети, будто сговорившись, пришли с денежными подарками. Котани-сэнсей представила себе, каким серьезным решением это было для каждого из них.

— Сэнсей, вам еды-то хватает? Если что, то теперь вы сможете купить на эти деньги риса, — сказал Токудзи.

Котани-сэнсей вдруг поняла, что если бы вор забрался в дом к Токудзи или к любому другому заводскому ребенку, то, скорее всего, до следующей зарплаты и дети, и их родители сидели бы без еды.

— Дорогие мои, спасибо! — со слезами в голосе поблагодарила Котани-сэнсей.

Никто из детей не сказал ни одного дурного слова о грабителе. Они не собирались никого осуждать, просто хотели удостовериться, что с Котани-сэнсей все в порядке.

Уходя из дома, муж шепнул на ухо Котани-сэнсей:

— Пожалуйста, отделайся от них поскорее.

Он, правда, еще добавил, что совсем не знает, как вести себя с детьми, но обиженная до глубины души его словами, Котани-сэнсей уже не слышала дальнейших объяснений.

Она вдруг вспомнила красного цыпленка.

Красного несчастного цыпленка с измазанными краской нежными перышками.

 

Глава 18

МАЛЕНЬКИЕ ПАРТИЗАНЫ

Это произошло около трех часов дня. Исао и Ёшикичи ворвались к Тэцудзо в комнату с перекошенными физиономиями.

— Тэццун! Раду поймали! Ее на везут на живодерню!

Тэцудзо, который был занят составлением своих мушиных таблиц, оторвался от дела и взглянул на Исао. Потом вскочил, будто подброшенный какой-то гигантской пружиной, и рванулся к двери.

— Стой, Тэццун! Стой, тебе говорят!

И откуда только у медлительного Тэцудзо взялась такая прыть?

Исао кинулся вслед за ним. Он догнал Тэцудзо у ворот завода, и, задыхаясь от быстрого бега, сказал:

— Тэццун, успокойся. Ты один все равно ничего не сможешь сделать. Это же дядьки с живодерни, а не Котани-сэнсей. Даже если ты их покусаешь, они не станут плакать и убегать.

Тэцудзо, не слушая увещеваний Исао, изо всех сил пытался вывернуться у него из рук.

— Тэццун, слушай, что тебе говорят! — Исао тряхнул первоклашку изо всей силы. — Ты еще маленький, понял? Мы сами все сделаем. Мы спасем твою Раду, даже не сомневайся!

После этих слов Тэцудзо сразу обмяк. Исао ослабил хватку.

Тут подоспел Ёшикичи.

— Ишь вы, быстрые какие, — сказал он, пыхтя как паровоз.

— Нет, это просто ты тормоз, — насмешливо ответил Исао. — Давай-ка, собери всех наших. Тэццун, ты тоже идешь с Ёшикичи.

После того как они ушли, Исао сел на землю и с серьезным лицом принялся что-то обдумывать.

Первым прибежал Джун.

— Они что, правда Раду поймали?

— Ага. Слушай, Джун, здорово, что ты пришел. Смотри, что я придумал.

Джун считался среди заводских самым умным. Исао со всеми подробностями рассказал ему свой план спасения Рады.

Через некоторое время подошли остальные. Не хватало только Шигеко, которая гостила у своей родни.

— Что же делать, если мы потеряем Раду? Бедный Тэцудзо-тян… — маленькая Мисаэ чуть не плакала.

— Глупенькая! Именно поэтому мы ее обязательно спасем! — отрезал Джун.

— Теперь слушайте меня, — сказал Исао.

Он дал каждому задание, а потом начертил на земле план и подробно объяснил, что, как и когда они будут делать, чтобы спасти собаку.

Потом все разошлись по домам. А когда снова сошлись, то каждый принес из дома необходимые для спасения Рады вещи. Со стороны могло показаться, что они собираются в военный поход. Кто-то притащил пилу, кто-то — молоток, кто-то пришел с ломом. Еще они принесли кусачки, гвоздодер и тому подобное. Если бы за этой сценой наблюдал кто-нибудь из учителей, он бы уже давно упал в обморок.

Когда маленький отряд вышел с территории завода, работники живодерни находились где-то на задворках торговой улицы. Вместе с водителем их было трое.

Внутри грузовичка с крытым кузовом была установлена большая деревянная клетка с прутьями примерно в сантиметр толщиной. Расстояние между ними было сантиметров десять. В клетке сидело семь-восемь собак. Они жалобно тявкали и подвывали.

Исао вместе со своим отрядом притаился неподалеку и пристально следил за грузовичком. Тэцудзо пару раз порывался выскочить из укрытия, и Джун еле его удерживал.

Наверное, среди собачьих голосов Тэцудзо различал голос своей Рады.

— Тэццун, потерпи еще немного, — сказал Токудзи. У него у самого была голубятня, и он прекрасно понимал, что сейчас чувствует Тэцудзо.

— Вот оно, — сдавленным голосом сказал Широ. Прямо к грузовику неслась обезумевшая рыжая собака. Поджидавший у грузовика работник живодерни, помахивая блестящим металлическим шнуром, двинулся ей навстречу. Собака прыгнула. Но за долю секунды до ее прыжка в воздух взметнулось что-то блестящее. Детям показалось, что это сверкнула молния. Перевернувшись в воздухе, собака вверх тормашками полетела на землю, будто притянутая магнитом.

Дядька привычным жестом дернул шнур. Металлическая петля затянулась у псины на шее. Собака захрипела. Ее глаза налились кровью. Она трясла головой в тщетной надежде на спасение.

Дядька еще раз потянул за шнур и поднял собаку в воздух. Та отчаянно сучила задними лапами, дергалась, словно пытаясь прыгнуть. Но от этого шнур еще сильнее затягивался у бедняги на шее. Продолжая извиваться, измученное животное обмочилось и обделалось.

Исао и Джун с побледневшими лицами смотрели на это, изо всех сил сжимая с двух сторон Тэцудзо, чтобы он не вырвался и не побежал к грузовику.

Скорее всего, Раду тоже поймали именно так.

Ребята представили себе, что сейчас чувствует Тэцудзо. Это была невыносимая мысль.

— Тэццун, потерпи. Тэццун, потерпи, — как в бреду твердил Исао.

От нервного напряжения у него начала дергаться нога.

Дядька донес рыжую псину до клетки и кинул внутрь. Сидевшие в клетке собаки встретили вновь прибывшую жалобным воем. Живодеры, как по команде, достали папиросы — видно, решили устроить перекур.

— Давайте, вперед! — тихо скомандовал Исао. Кэйко и Мисаэ вышли из укрытия.

— Не подведи, сестричка, — сказал Джун.

Взявшись за руки, Кэйко и Мисаэ двинулись в сторону грузовичка. Они немного волновались, но шли спокойно, как ни в чем не бывало.

Дойдя до курящих мужчин, девочки остановились.

— Дяденьки, — начала Кэйко, — мы знаем одно место, где много бездомных собак.

Дядьки посмотрели на девочек с подозрением. В их практике еще не было такого случая, чтобы дети предлагали свою помощь.

— Если прямо по этой дороге ехать, то будет мусорный завод. Туда собаки приходят за объедками. Ну и остаются там жить.

— Мама говорит, что этих собак надо отловить, потому что они плохие, — подхватила Мисаэ.

— Мы вам покажем дорогу.

— А вы не врете? — негромко спросил один из курящих.

— А зачем нам врать? Мы просто помочь хотели… — обиженно сказала Кэйко. Это получилось у нее очень убедительно.

— Ну ладно, ладно. Давай, показывай дорогу, — сказал старший работник.

— Пойдемте! — и Кэйко с Мисаэ зашагали в сторону завода.

Грузовичок тронулся с места и медленно поехал следом за ними. Пока что все шло по плану.

Когда они были уже совсем близко от завода, Кэйко сказала:

— Дяденьки, машину надо поставить у пожарного выхода.

Пожарный выход находился в безлюдном переулке. Для нападения это было самое подходящее место.

— Хорошо, — согласились работники и поставили машину там, куда показала девочка. Но тут случилось непредвиденное.

— Ну и где собаки? Показывай.

— Они в трубе.

— В трубе? Ты ничего не путаешь?

— Ну, знаете, такая большая. Круглая. Там безопасно и от дождя можно спрятаться, — не моргнув глазом, сказала Кэйко.

Девочки пошли вперед, вслед за ними — двое работников. Водитель прислонился к кузову и закурил.

— Что она, не видит, что ли? — разнервничался Исао, наблюдавший за происходящим из укрытия. — Если он не уйдет, мы ничего не сможем сделать. Вот придурошная.

Но Кэйко все отлично видела — водитель остался у машины. Надо было срочно что-то придумать. Но что? Неожиданно девочка резко развернулась и побежала обратно к грузовику. Добежав до водителя, она остановилась.

— Дяденька, дяденька. Без вас мы не справимся.

— С чего это вдруг? Я же собак не ловлю, только грузовик вожу.

— Просто эта труба, в которой собаки, очень широкая. Вам не надо никого ловить. Только дорогу собакам перегораживать. Вдвоем там не справиться. Убегут собаки. Пойдемте скорее. — И Кэйко схватила водителя за руку.

— Тебя не переспоришь, подруга, — сказал тот, неохотно следуя за девочкой.

— Получилось! — обрадовался Исао. — Сразу видно, моя сестра!

Его откровенное хвастовство на этот раз никого не возмутило.

Кэйко подвела всю команду ко входу в трубу.

— Куда ты нас привела? Это ж сточная канава.

— Ты что, хочешь, чтобы мы туда залезли? — с отвращением сказал водитель.

— Ты уверена, что там есть хоть одна собака?

— Дяденьки! Там их не одна и не две. Я же вам говорю, там целая стая живет. Пять или шесть штук. Придется поработать как следует. Пойдемте. — И Кэйко с Мисаэ первыми полезли в трубу.

Работникам ничего не оставалось, как полезть вслед за девочками.

— Вонь какая, — невольно бурчали они себе под нос.

— Ловите ее, дяденьки! Она туда побежала! — вдруг изо всех сил завопила Кэйко.

Дядьки засуетились, забегали, затопали. Но в трубе было темно и тесно. Особо не разбегаешься.

— Вот еще одна! Держите!

Трое взрослых мужчин пыхтели в темноте, натыкаясь друг на друга.

— Что же вы так медленно бегаете!

— Я ее вижу! Вон она как бежит! — включилась в игру Мисаэ. Похоже, она тоже начала получать удовольствие от происходящего.

После того как работники скрылись в трубе, отряд Исао принялся за работу. Надо было добраться до клетки. В один прыжок — как кузнечики — мальчишки забрались на грузовичок: они долбили молотком потолок, пробивали ломом стенки кузова, пилили деревянные опоры. В этой работе медлительный, но крупный Ёшикичи был просто незаменим. Маленькие Тэцудзо и Кодзи, не отставая от старших, что есть сил работали кусачками.

Первым не выдержал потолок, потом сдалась боковая стенка. Пришел черед клетки.

— Рада! — заорал Тэцудзо. Бешено виляя хвостом, Рада прыгнула ему на грудь.

— Рада, Рада, Рада! — повторял Тэцудзо, крепко прижимая к себе свою собаку. Рада лизала ему щеки.

— Ладно, выпущу заодно и вас. Бегите. Поторапливайтесь. — Исао выпустил остальных собак. Они юлили вокруг него, прыгали и радостно лаяли.

Через минуту в клетке не осталось ни одной собаки. А еще через полчаса все заводские дети в полном составе были доставлены в полицейский участок.

Начальник отделения вызвал классных руководителей и завуча. Вслед за ними в участок примчался Адачи-сэнсей.

Завуч, как представитель школы, принес официальные извинения.

— Чему вы там только детей учите?! — возмущенно сказал один из работников живодерни. Он был с ног до головы заляпан грязью, видно, еще не успел переодеться после ловли собак в сточной трубе мусоросжигательного завода. — Кто за эту девчонку отвечает? — он показал на Кэйко.

— Я, — флегматично сказал Орихаши-сэнсей.

— Что это за чудовищный ребенок?!

— Ну… Это умная, сообразительная девочка.

— Сообразительная?! — вскипел работник и принялся, захлебываясь от негодования, рассказывать о том, как Кэйко их обманула. Слушая его рассказ, Адачи-сэнсей едва сдерживался, чтобы не засмеяться.

— Да она просто монстр какой-то! — Дядька настолько разошелся, что был готов во всем обвинить Кэйко.

Заводских выстроили в ряд — первым стоял шестиклассник Исао, последним первоклассник Тэцудзо.

Исао с безразличным видом смотрел куда-то в сторону. Ёшикичи ковырял в носу. Только Джун, казалось, был немного смущен. Все остальные выглядели довольно вызывающе.

— Да вы, ребята, похоже, нисколько не раскаиваетесь, — пробасил толстый начальник участка.

— Кодзи-кун, сейчас же извинись! — рассерженно сказала Мурано-сэнсей.

— Какие же вы все-таки глупые. Если вы хотели спасти Раду, надо было просто сделать ей прививку и купить ошейник с жетоном, — наставительно произнес Адачи.

— Ага, а деньги мы откуда возьмем? — огрызнулся Исао.

— И то верно, — легко пошел на попятный Адачи. Он будто специально сделал так, чтобы Исао сказал эти слова.

— Ну что ж. Я хочу попросить всех присутствующих взглянуть на машину, — сказал начальник участка, обращаясь к учителям, и показал из окна на стоявший на внутреннем дворике грузовик.

— Ого! Я смотрю, ребята поработали на славу, — радостно сказал Адачи-сэнсей и получил легкий тычок в бок от Котани-сэнсей.

— Тогда посмотрите, чем они работали, — начальник кивнул на ящик в углу комнаты, в котором лежали молотки, пила и прочие инструменты.

— Отдайте нам инструменты, — сказал Ёшикичи и тут же понял, что сморозил глупость.

— А ты нам машину, что ли, ими починишь? Что нам теперь с ней делать?! — набросился на него водитель грузовика.

— Мне почем знать.

— А не знаешь, так молчи в тряпочку! — разъярился водитель.

— Вы сами хороши, нечего домашних собак ловить, — закричал в ответ Исао.

— Ты ведь уже в шестом классе учишься, так неужели до сих пор не знаешь, почему отлавливают бездомных собак?!

— Рада не бездомная!

— Собаки без жетонов считаются бездомными.

— Интересно, кто это решил? Уж не вы ли?

— Ах ты, наглец! Рот закрой! — окончательно рассвирепел водитель.

— Эти дети действительно слишком много себе позволяют, — удрученно сказал начальник участка.

— Потому что их в школе плохо воспитывают.

— Ну да, конечно, — словно про себя сказал Адачи-сэнсей.

В конце концов в участок приехали родители и договорились о компенсации за ущерб, нанесенный клетке и грузовику. Еще около часа начальник участка отчитывал детей и учителей, а потом отпустил всех по домам.

 

Глава 19

НЕСЧАСТЛИВОЕ РЕШЕНИЕ

На следующий день Адачи, Орихаши, Ота и Котани-сэнсей отправились на завод. Дети в полном составе собрались на "базе", настроение у всех было хуже некуда. Похоже, ребята обсуждали что-то очень серьезное.

— Ну, партизаны, что носы повесили? Я тут вам гостинцы принес. — Адачи-сэнсей открыл коробку с тайкояки и поставил ее на середину, но никто из детей к угощению даже не притронулся.

— Я смотрю, дело совсем плохо. Видно, вам здорово вчера влетело. Ну, рассказывай, Исао, что случилось?

— Все пропало, — ответил тот, пожимая плечами.

— Что пропало?

— Чтобы починить клетку и грузовик, надо заплатить шестьдесят тысяч иен.

— Шестьдесят тысяч?

— Угу.

— Ничего себе цены!

— То, что я остался без карманных денег, это плевать. Но родители говорят, что им придется брать ссуду. Я не знаю, что делать.

— Понимаю, — очень серьезно сказал Адачи.

Котани-сэнсей вспомнила про конверт, который дети принесли ей после того, как ее квартиру обворовали, и ей стало очень стыдно.

— Мы тут сидели, думали, нельзя ли нам как-нибудь денег подзаработать. Но ничего не придумали. Столько денег так сразу не заработаешь, — удрученно продолжал Исао.

— Можно было бы попробовать в школе устроить благотворительный базар, но вы, братцы, действительно натворили дел, так что, думаю, с базаром ничего не выйдет, — задумчиво сказал Ота-сэнсей.

— Исао-тян, у меня скоро зарплата, наверное, я смогу хоть немного вам помочь, — сказала Котани-сэнсей. Адачи недовольно на нее покосился.

— Но-но, вот этого не надо. Я, например, и так кругом должник. Везде, где пью, — везде должен.

— Шестьдесят тысяч. Да-а, отличились вы, ребята. Как говорится, на войне и победившие проигрывают, — сказал Орихаши-сэнсей. Это было высказывание вполне в его стиле.

— Слушайте, жалко же тайкояки. Я их специально для вас купил. Давайте, лопайте, — сказал Адачи. — Вот если бы еще пару таких происшествий, как на колбасном заводе. Тэцудзо-тян в одиночку бы все и отработал, — добавил он. При этом вид у него был такой, будто он всерьез обдумывает этот вариант.

— Кажется, я кое-что придумал! воскликнул Орихаши-сэнсей. — Я тут у вас на заводе видел такие большие тележки-повозки. Давайте-ка мы их одолжим и поработаем немного старьевщиками. Старьевщики, между прочим, неплохо зарабатывают.

— Старьевщиками? — без особого энтузиазма переспросил Ота-сэнсей. — Ты издеваешься, что ли? Это же тяжелая физическая работа. И с чего ты взял, что они много зарабатывают?

— А чего? Давайте попробуем! Исао, ты ведь за что угодно возьмешься, правда? И вы, ребята, тоже. — Адачи от возбуждения звонко хлопнул себя по колену.

У детей засияли глаза.

— Ага! Я готов! — тут же приободрился Исао.

Еще через пару дней Адачи-сэнсей уладил все вопросы и провел необходимые переговоры. Главных проблем было две. Первая — родители детей, которые возражали против того, чтобы учителя собирали мусор. И вторая — профессиональные старьевщики, которые утверждали, что в этой ситуации нарушаются их права. Ценой неимоверных усилий Адачи удалось договориться и с теми, и с другими. Теперь оставалось только засучить рукава, насобирать старья и продать его по сдельной цене оптовикам.

— Вы что, серьезно пойдете мусор собирать? — недовольно спросил Ота-сэнсей.

— Не хочешь — не собирай. Мы и без тебя справимся, — ответил ему Адачи.

— Да хочу, хочу. Как тут не захочешь? — с отчаянием в голосе сказал Ота-сэнсей.

На следующий день, ближе к вечеру, четверо учителей появились на заводе в спортивных костюмах и соломенных шляпах — чтобы не обгореть на солнце. Дети уже собрались и ждали их у ворот. Выглядело это так, будто они собрались в поход.

— Смотрите, до чего вы меня довели. Я иду по домам собирать старье, — горько сказал Ота-сэнсей, все еще не в силах примириться с происходящим.

— Хватит ныть! Ты разве сам не говорил детям, что не бывает хороших и плохих профессий? — рявкнул на него Адачи.

Четыре тележки-повозки двинулись от ворот в разные стороны.

— Чур, не халтурить!

— Да вы сами не халтурьте!

Детей поделили на четыре группы по количеству учителей и тележек.

В группе с Котани-сэнсей оказались Джун, его сестричка Мисаэ и Тэцудзо. Котани-сэнсей и Джун тащили тележку за оглобли, а Мисаэ и Тэцудзо подталкивали ее сзади.

Рада радостно бегала вокруг. У нее на шее красовался новый ошейник с блестящим жетоном — несколько дней назад Котани-сэнсей сняла со счета в сберегательной кассе деньги и сделала песику подарок.

Поначалу Адачи, Ота и Орихаши предложили Котани-сэнсей присоединиться к кому-нибудь из них, но она отказалась. Ведь чем больше тележек, тем больше прибыль. Котани-сэнсей не забыла о копилках, которые подарили ей дети. А долг, как известно, платежом красен.

Попадавшиеся на улице люди с любопытством смотрели им вслед. Котани-сэнсей хоть и успела уже выйти замуж, была еще совсем юной и застенчивой и готова была провалиться сквозь землю от стыда. Она тянула тележку, не поднимая глаз от дороги.

— Сэнсей, если всю дорогу молчать, то никто ничего нам не вынесет, — сказал Джун.

— А что надо говорить?

Это был довольно глупый вопрос, но Котани-сэнсей никогда раньше не работала старьевщиком. Она вообще, пока не начала работать в школе, никогда никем не работала и ничего толком не знала.

— Старье бере-е-ем!

— Я, кажется, слышала что-то похожее в каком-то комедийном спектакле.

— Комедия здесь ни при чем. А кричать надо так: "Старье, несите старье! Газеты, тряпки, ненужные вещи!" Ну, или что-нибудь в этом роде.

— Джун-тян, у тебя так хорошо получается! Давай ты и покричишь, — хитро сказала Котани-сэнсей. Джун ничего не ответил, только вздохнул.

Тот энтузиазм, с которым учительница поначалу взялась за дело, куда-то улетучился. Она заметно приуныла.

— Джун-тян, что же нам делать?

— Сэнсей, вы что? Мы же вообще еще ничего не собрали. Ни одной вещи.

Вдруг прямо рядом с ними раздался женский голос:

— Сэнсей, это вы?

Котани-сэнсей обернулась на голос и увидела маму одного из своих учеников.

— Сэнсей, что это вы тут делаете?

Котани-сэнсей растерялась.

— Тетенька, у вас случайно нет старых журналов, ненужной одежды, тряпья, газет? — воспользовался моментом Джун.

— А, вы старье собираете? Ну и работа у вас, сэнсей. Прямо скажем, не из легких. Опять книжки для библиотеки покупаете?

— Ну… Как бы это…

Родительская ассоциация уже как-то раз устраивала сбор старья, чтобы увеличить школьную библиотеку.

— Я предупрежу соседей.

"Как же нам повезло!" — думала про себя Котани-сэнсей. Из трех домов им вынесли кучу старья: газеты, журналы, пустые бутылки.

Джун был ужасно рад. Он принялся помогать Мисаэ и Тэцудзо, которые молча увязывали газеты и журналы в пачки. Дети трудились, как пчелки.

— Джун-тян, давай-ка сюда безмен.

Они взвесили утиль. Потом, сверившись с прейскурантом, полученным от Адачи, рассчитали стоимость собранного старья, после чего Котани-сэнсей достала деньги, чтобы заплатить женщинам. Те посмотрели на нее с подозрением.

— Вы разве не на школьные нужды собираете?

Котани-сэнсей пришлось объяснить, что в этот раз они помогают не школе, а конкретным детям, у которых возникла серьезная финансовая проблема.

— Джун-тян, ты прав. Если мы будем стесняться, то ничего у нас не получится.

— Ага, — кивнул Джун.

— Но мне пришла в голову неплохая идея, давай-ка пройдемся по тем домам, где живут мои ученики. Смотри, мы обошли всего три дома, а нам вон сколько всего надавали.

Когда наступили сумерки, четыре отряда с тяжело нагруженными тележками вернулись на завод.

— Ого, Котани-сэнсей, я смотрю, вы тоже времени зря не теряли! — сказал Орихаши-сэнсей.

Лица у всех были перепачканные, но радостные. Первый день прошел удачно, и наверное поэтому никто не чувствовал усталости.

— Ужин уже готов, прошу к столу, — пригласила их в дом мама Широ.

— Да нам как-то неловко… — неожиданно смутился Адачи.

— Глупости, это же не только я готовила, мне все помогали. — Женщина улыбнулась. — Вон, дедушка Баку с самого утра тушил свою говядину. Так что не надо стесняться.

Дети принялись уписывать рисовые колобки с морской капустой и кунжутом. Для учителей было приготовлено холодное пиво. У Адачи настроение стало еще лучше.

— Как вы думаете, сколько нам заплатят за такую вот полную тележку? — спросил он у отца Широ.

— За вашу тысячи четыре, — ответил тот. — А за тележку Котани-сэнсей не меньше трех.

— Ну ничего себе! Это мы за каких-то три часа столько денег заработали? — От удивления Адачи перестал жевать. Глаза его округлились. — Все, увольняюсь из школы и иду работать старьевщиком.

— Да ну? — язвительно произнес Исао. — А что ж это вы молчали, когда у людей надо было старье просить?

— Замолкни! — поспешно сказал Адачи.

— Так значит, Адачи-сэнсей, и вы тоже… — сказал Ота и осекся. Выдал себя сам. Он-то думал, что он один такой стеснительный.

Такео, который работал вместе с Орихаши, хотел было что-то сказать, Но Орихаши тут же прикрыл ему рот рукой.

— Ага, значит, и Орихаши ничем не лучше, — ухмыльнулся Адачи.

— Эх, вы, — вдруг сказал Джун, — а еще мужчины. Вот Котани-сэнсей — другое дело. Знаете, как она громко кричала: "Старье бере-е-ем". Правда, Мисаэ? — И он незаметно наступил сестричке на ногу.

— Ага, — кивнула Мисаэ с безмятежным видом.

— Ну надо же! — Адачи, Ота и Орихаши восхищенно посмотрели на Котани-сэнсей.

— Как я мог так в вас ошибаться! — как заправский актер, воскликнул Ота и картинно схватился за голову.

Котани-сэнсей засмеялась. Потом посмотрела на Тэцудзо, сидящего рядом с Мисаэ, и оторопела. Тэцудзо тоже смеялся! Такой вот у них получился веселый ужин.

Но в жизни за светлой полосой следует темная.

Новость, услышанная на следующий день, подействовала на Котани-сэнсей как ушат холодной воды.

На большой перемене ее отозвал в сторону Адачи-сэнсей. Он был ужасно бледным. Таким Котани-сэнсей его еще не видела и очень удивилась.

— Они, в своем муниципалитете, приняли решение перенести мусоросжигательный завод.

У Котани-сэнсей удивилась еще больше.

— Куда?

— На третий насыпной участок.

— Но они же вроде бы совсем недавно решили, что не будут его туда переносить.

Незадолго до этого муниципалитет вынес решение построить на третьем насыпном участке автоматизированный завод по переработке мусора. А старый мусоросжигательный завод, на котором жили Исао и его друзья, было решено перенести на пятый насыпной участок и модернизировать. Реконструкция должна была начаться не раньше чем через два с половиной года.

— Почему это они вдруг передумали?

— Это активисты на них надавили. Движение общественного протеста и все такое.

— Я прекрасно понимаю местных жителей. Их нельзя осуждать.

— Ну да, понятно, что перенос завода само по себе дело хорошее. Только вот пострадают, как всегда, самые слабые — живущие на территории завода контрактники и их дети.

— В каком смысле?

— Знаешь, сколько времени будет занимать дорога до школы? В одну сторону — пятьдесят минут.

— Пятьдесят минут?!

— Младшеклассникам это не по силам. Так что их, скорее всего, переведут в другую школу. Но тогда возникает другая проблема. До ближайшей школы они смогут дойти минут за двадцать. Но это — на другом конце района. То есть на их пути — несколько промышленных магистралей. Понимаешь, о чем я? Эти дороги еще называют "аллеями грузовиков". Можешь себе представить, как это опасно для детей?

— Разве можно переселять людей в такие места?

— Конечно, нет. Между прочим, оттуда до ближайшего магазина — полчаса добираться в одну сторону, если не больше.

— Так может, их поселят где-нибудь в этом районе?

— Это было бы идеально, но тогда встает вопрос с правами на проживание, с денежной компенсацией и так далее. Самое выгодное для муниципалитета — в финансовом плане — переселить контрактников вместе с заводом и быстренько забацать им пару-тройку типовых домов. Понимаешь?

— Адачи-сэнсей, откуда вы все это узнали? Мы же были вчера на заводе. Из тамошних, похоже, никто об этом даже не подозревает.

— Конечно, не подозревают. Им об этом в самую последнюю очередь скажут. Муниципальные власти прекрасно понимают, что вопрос со школой для детей — это самая большая проблема. Вот они и решили для начала прийти к нам, проконсультироваться. Директор меня вызвал и спросил, не могу ли я поговорить с родителями, убедить их в правильности такого решения.

— И вы согласились?

— Да ты что?! Кто ж на такое согласится?

— Если у меня сейчас заберут Тэцудзо, я вообще не знаю, что мне тогда делать. Только-только Минако проводили, а теперь еще это… — Котани-сэнсей начала всхлипывать.

— Да и я, если без них останусь, пропаду совсем, — грустно сказал Адачи.

 

Глава 20

ВАШ ПОКОРНЫЙ СЛУГА

Первые три дня новоиспеченные старьевщики возвращались на завод с тележками, до краев наполненными всяким мусором и рухлядью. Но на четвертый день все четыре отряда, будто сговорившись, вернулись практически ни с чем.

Учителя тут же догадались, в чем дело.

— Похоже, все дружественные нам дома уже окучены, — сказал Адачи-сэнсей, и все засмеялись. Как и Котани-сэнсей, другие учителя ходили исключительно по домам своих учеников.

Подсчитав выручку за четыре дня, получили в общей сложности сорок восемь тысяч иен.

— Осталось-то всего ничего. Если мы еще раз наберем четыре полных тележки — дело сделано. Ну что, еще один день, и все?

— Как-то я не уверен, что одного дня хватит, — сказал Ота, посмотрев на Орихаши. Тот ответил ему грустным вздохом.

— Видно, завтра и впрямь придется прибегнуть к профессиональным приемам. Как там было — "старье берем, покупаем"?

— Нет, это не для меня, — со страдальческим видом сказал Ота-сэнсей.

На следующий день, решившись идти до конца, они обреченно покинули территорию завода.

— Джун-тян, нам придется кричать "старье берем". На тебя вся надежда. Умоляю, спаси! — Котани-сэнсей молитвенно сложила ладони.

За четыре дня они уже привыкли к тележке и отлично с ней управлялись. Котани-сэнсей никогда не думала, что физическая работа может быть такой приятной, и не знала, что когда поработаешь, попотеешь как следует, то самая обычная вода приобретает восхитительный вкус.

Еще ей даже в голову не приходило, что дети могут успешно справляться с такой тяжелой работой. Это было просто удивительно. В наше время дети, живущие в городах, почти перестали помогать взрослым. И когда Котани-сэнсей смотрела на маленьких Мисаэ и Тэцудзо, которые старались из всех сил, чтобы работать со старшими наравне, она готова была их расцеловать. "Куда подевался тот замороженный мальчик, тот Тэцудзо, который в классе ничего и никогда не делал?" — думала Котани-сэнсей.

Несмотря на то, что осень уже подходила к концу, солнце жгло нещадно.

— Джун-тян, я совсем черная стала, да?

— Вовсе нет. А даже если и да, что ж такого?

— Ну, я же еще молодая все-таки.

— Вы боитесь, что вас муж любить перестанет?

— Да ну его, этого мужа, Джун-тян. Ты мне гораздо больше нравишься. Был бы ты взрослым, я бы за тебя замуж вышла.

— Вы это, сэнсей… Подлизываетесь, что ли? Чтобы я про старье кричал, да?

— Вот и нет! Я серьезно. Я бы и за тебя замуж вышла, и за Тэцудзо, и за Исао…

— Сэнсей, вы не слишком разогнались, а?

— Сэнсей, поговорите и с нами тоже! Чего вы все с Джуном разговариваете? — вдруг подала голос Мисаэ.

— А ты не завидуй! — со смехом ответил сестричке Джун.

Тэцудзо с безучастным видом молча толкал тележку. Рада самозабвенно носилась взад-вперед и время от времени звонко лаяла, поглядывая на Тэцудзо.

— Джун-тян.

— Что?

— Раз такое дело, давай пойдем куда-нибудь подальше от школы, где нас никто не знает. Там и покричим.

— Ну да, там, наверное, не так страшно будет кричать.

Миновав торговую улицу, они попали в район мастерских.

— Котани-сэнсей, посмотрите, вон там много жилых домов.

— Значит, туда и пойдем.

Они вышли на довольно широкую улицу, по обеим сторонам которой, вплотную прижавшись друг к другу, стояли многоквартирные коттеджи.

— Джун-тян, по-моему, это отличное место.

— Ага.

Джун наконец решился и закричал:

— Старье берем, покупаем. Старые газеты, журналы, рваная одежда!

Молодые мамаши с детьми на руках, о чем-то болтавшие у одного из домов, обернулись. Потом начали удивленно перешептываться.

Компания с тележкой и правда выглядела довольно странно: молодая девушка с нежной бледной кожей, рослый мальчик лет двенадцати и два чумазых ребенка лет семи.

Котани-сэнсей заметила все эти косые взгляды и перешептывания и ужасно смутилась. Она уткнулась глазами в землю и шла, не решаясь поднять головы. Мамаши заинтересовались еще больше и теперь не сводили с Котани-сэнсей глаз.

— Джун-тян, пойдем отсюда, — не выдержала Котани-сэнсей и быстро-быстро докатила тележку до конца улицы. От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю.

Она достала носовой платок и вытерла пот с лица. Тот самый холодный пот, который прошиб ее несколько минут назад под взглядами праздных мамаш.

— Как бы я хотела превратиться сейчас в Раду, — вздохнула Котани-сэнсей.

— Сэнсей, не надо так говорить. Сейчас все будет хорошо, — попытался приободрить учительницу Джун.

— Вы стесняетесь, сэнсей? — спросила Мисаэ, заглядывая учительнице в глаза.

— Тэцудзо-тян, а ты тоже стесняешься?

Тэцудзо отрицательно покачал головой.

— Смотрите, сэнсей, никто не стесняется. Только вы. Со взрослыми все-таки ужасно тяжело.

Котани-сэнсей окончательно расстроилась, но потом собралась с духом, и тележка снова тронулась в путь.

— Джун-тян, давай теперь не кричать, а ходить по домам.

— Ну, давайте.

Они оставили тележку на углу и стали ходить от дома к дому.

— Извините, у вас не найдется старых газет или журналов? — спросила Котани-сэнсей, когда дверь перед ней распахнулась. Ей удалось сказать это без запинки, и она немного успокоилась. Но не надолго.

— Старье собираешь? Так заходи с черного входа, чего в парадную дверь лезешь?!

Котани-сэнсей, как ошпаренная, выскочила на улицу.

Ужас, ужас! Она снова покрылась холодным потом. Оказывается, старьевщики должны заходить с черного хода. Ну почему школьные учителя не знают элементарных вещей?

— Простите, я могу зайти?

— Чего тебе? — в дверном проеме показался мужчина в семейных трусах.

— У вас не найдется старых газет или журналов?

— Старьевщики, что ли?

— Да.

Конечно, она не старьевщик, но если каждому это подробно объяснять, то ничего не соберешь.

— В подполе есть бутылки. Можешь их взять.

В подполе была ужасная грязь. Но отказаться она уже не могла. Делать нечего: пришлось одну за другой извлекать из подпола бутылки. Котани-сэнсей запачкала и руки, и лицо, и одежду.

Когда она достала кошелек, чтобы заплатить мужчине за бутылки, тот сказал:

— Не надо. Я тебе их дарю. Ты еще такая молоденькая. И как это тебя угораздило на такую тупую работу устроиться? Неужели не нашлось занятия получше?

"Ну чего ты ко мне пристал?" — тоскливо подумала Котани-сэнсей, а вслух сказала:

— Я же не побираюсь. Возьмите деньги, пожалуйста.

На улицу она выскочила злая как черт.

"У-у, медвежатина! Придурок! Идиот! Чучело! Ошибка природы!" — мысленно ругалась Котани-сэнсей. Она начала понимать, почему сквернословят и хамят заводские дети.

Джун и Мисаэ тоже ходили по домам. И даже молчаливый Тэцудзо! Котани-сэнсей не верила своим глазам.

— Тетя, у вас нет старых журналов или газет? — вежливо спрашивала Мисаэ.

А Тэцудзо, просовывая в открывшуюся дверь голову, угрюмо говорил:

— Газеты.

— Какие еще газеты? — в замешательстве спрашивали его жильцы, выглядывая на улицу, и тогда он безмолвно показывал пальцем в сторону тележки.

"Надо же, — подумала Котани-сэнсей, — значит, вполне можно обойтись и одним словом". Тэцудзо и тут делал все на свой лад.

Однако, как они ни старались, собрать почти ничего не удалось. В работе старьевщиков тоже есть свои тонкости. Там, где тебя не знают в лицо, вряд ли удастся так просто наполнить тележку. Настроение у всех испортилось, к тому же они еще и порядком устали.

Спустя некоторое время они вышли к пустырю, посреди которого лежала большая бетонная труба. Котани-сэнсей оставила детей около тележки, а сама сходила за фруктовым эскимо. Вернувшись и раздав всем мороженое, она села на землю и прислонилась спиной к трубе.

— Теперь отдыхаем, — сказала она.

От вкусного эскимо усталость отступила, но на сердце у Котани-сэнсей все равно было тяжело.

— Еще немного, и по домам. Интересно, как там Токудзи и все остальные? — задумчиво сказал Джун.

— Быть старьевщиком совсем не так легко, как кажется. Да, сэнсей? — сказала Мисаэ.

— Да уж. — Котани-сэнсей улыбнулась и погладила девочку по голове.

Мисаэ права. Казалось бы, собирай себе старье и мусор, и все. Но вдруг становится ужасно стыдно и одновременно до слез себя жалко. В каждой работе есть свои трудности и свое достоинство. "Те, кто смеются над старьевщиками и презирают их, пусть попробуют разок пройтись по улицам и пособирать старье, — подумала Котани-сэнсей, вспомнив мужчину в семейных трусах, — тогда бы сразу поняли что к чему".

Вдруг внутри трубы что-то зашевелилось. Котани-сэнсей взвизгнула и подскочила. Джун кинулся к ней на помощь.

— Добрый день, юноша. Мое почтение.

С этими словами из трубы вылез очень странный тип с волосами до плеч и довольно густой бородой. Разобрать, во что он одет, было почти невозможно — не то в кимоно, не то в обычную одежду. Интересно, что, хотя наряд незнакомца был очень ветхим — буквально заплата на заплате, однако в нем чувствовался определенный шарм.

— Дяденька, вы попрошайка? — без тени смущения спросила Мисаэ.

— Когда-то я просил подаяние, милая барышня, но теперь это уже в прошлом, — раскинув руки в стороны, с поклоном ответил ей выходец из трубы. Мисаэ ужасно развеселилась, подошла поближе и присела перед ним на корточки.

— Милая барышня, у вас еще осталась половина эскимо. Не согласились бы вы любезно уступить его мне? Ведь, подавая неимущим, имущие исполняют волю всевышнего. Бакшиш.

— Дяденька, чего это вы говорите? Бакшиш?

— О, сколь приятно быть выслушанным. Бакшиш — слово на языке индусов, означающее божественное милосердие, божественное милосердие милой барышни, готовой пожертвовать своим эскимо…

— Это вы, что ли, у меня мороженое так просите?

— Какой невероятно светлый ум! — И незнакомец снова раскинул руки в стороны, выражая свое благодарное восхищение.

— Ну, вы и странный, — сказала Мисаэ и протянула ему недоеденное эскимо. — Вот, держите.

Котани-сэнсей с неодобрением наблюдала всю эту сцену.

— А вы, прелестная барышня, — внезапно обратился бородач к ней, — пленили меня своей красотой. Я повержен, я ослеплен.

Когда стало ясно, что ничего плохого странный тип им не сделает, Джун снова уселся на землю. Котани-сэнсей тоже присела рядом, но чувствовала она себя не очень спокойно.

— Так кто же вы друг другу, уважаемые? Смею предположить, что вас не связывают семейные узы.

— Это наша учительница, а мы ее ученики, — сказал Джун и лизнул эскимо.

— Удивлению моему нет предела! Где это видано, чтобы школьный наставник уподоблялся старьевщику?

Джун, скорчив недовольную гримасу, кратко объяснил бородачу, в чем дело.

— Эта удивительная и печальная повесть тронула вашего покорного слугу до глубины души! Я поражен в самое сердце.

— Дяденька, а чего это вы так странно разговариваете? Как будто в историческом сериале, — спросила Мисаэ.

— Ваш покорный слуга ненавидит современность и все ее атрибуты: электричество, автомобили и иже с ними. Впрочем, я обожаю эскимо!

Мисаэ засмеялась.

— Умоляю вас довериться мне, вашему покорному слуге, — сказал престранный бородач и приблизился к тележке. Он впрягся в нее и резво зашагал по улице.

Джун, Мисаэ, Тэцудзо и Котани-сэнсей поспешили за ним.

— Джун-тян, может, заберем у него тележку и убежим?

— Да ладно, он ничего плохого нам не сделает.

— Я тоже так думаю, но все-таки как-то…

Бородач свернул на ту улицу, откуда Котани-сэнсей позорно бежала за несколько часов до этого, спасаясь от пристальных взглядов молодых мамаш. Он остановился на самой середине проезжей части и заголосил:

— Ваш покорный слуга у ваших дверей! Несите старье! Несите старье! Ваш покорный слуга у ваших дверей!

Откуда ни возьмись, набежала куча детей. "Покорный слуга пришел! Покорный слуга пришел!" — радостно кричали они. Похоже, бородача тут хорошо знали.

— Стар и млад, отверзните уши и внимайте! Сегодня ваш покорный слуга пришел к вам не за старьем, а для свершения благороднейшего из дел своей жизни. Взгляните на этого выдающегося педагога, на эту восхитительную барышню, отринувшую мирские радости и готовую мыкать горе, собирая никчемный хлам и отбросы. Она как милосердная богиня, тысячерукая сияющая Каннон, день изо дня, ночь за ночью, собирает средства на госпитализацию парализованных детей…

У Джуна глаза на лоб полезли.

— Эй, дядя, полегче! Я вам такого не говорил! — возмутился он.

— Юноша, не тревожьтесь. Предоставьте все мне, — безо всякого смущения сказал бородач и продолжал:

— В наши дни редко услышишь столь трогательную и прекрасную историю, достойную того, чтобы просветленные монахи из пречистого храма Рокухарамицу размышляли над ней во время своих бдений. Так давайте же, несите свое старье!

Проникновенная импровизация бородача потрясла Котани-сэнсей. "Поразительно, — думала она, — этот человек говорит все, что ему взбредет в голову". Своим нахальством он напоминал ей Адачи.

Люди начали выносить старые вещи. Джун, Мисаэ и Тэцудзо принялись их сортировать, увязывать и укладывать. Котани-сэнсей едва успевала взвешивать все новые и новые увесистые пачки.

Бородач отправился на соседнюю улицу и повторил там свое выступление. Прошел всего час, но тележка была заполнена доверху.

— Спасибо. Наша тележка уже набита до краев, — сдержанно поблагодарила бородача Котани-сэнсей.

— Дяденька "покорный слуга", огромное вам спасибо! — сказали Джун и Мисаэ. Мы живем на мусорном заводе. Приходите в гости.

— Я вам чрезвычайно признателен за приглашение, — галантно ответил бородач, потом вдруг резко развернулся и пошел в сторону пустыря.

— Дяденька, спасибо!

— Дяденька, до встречи!

— Прощайте, любезнейшие! — ответил бородач и исчез в каком-то проулке.

В тот день Котани-сэнсей и ее команда безоговорочно заняли первое место. Адачи, Орихаши и Ота в безмолвном удивлении взирали на огромную кучу старья. Джун был в восторге.

 

Глава 21

И У МЕНЯ ЗАЩИПАЛО В СЕРДЦЕ

Котани-сэнсей написала на доске: "Что это?", потом повернулась к классу и сказала:

— Тема сегодняшнего урока — "Что это?"

— Что это еще за "Что это?" — громко спросил Кацуичи.

— Если б ты знал, что это еще за "Что это?", то тема бы не называлась "Что это?" — ответила учительница. Вид у нее при этом был таким серьезным, что все не выдержали и расхохотались.

Сегодня Котани-сэнсей проводила открытый урок. Учителей собралось довольно много. Они выстроились в шеренгу вдоль задней стены класса. Первый раз с начала своей работы в школе Котани-сэнсей вела урок в присутствии взрослых людей. Она очень нервничала — быть такой же невозмутимой, как Адачи, у нее явно не получалось.

— Пожалуйста, напишите в своих тетрадках: "Что это?". Теперь пишите: "Котани-сэнсей внесла в класс большую коробку". Написали? Молодцы. Дальше будете писать сами. Будете записывать то, о чем вы подумали.

Котани-сэнсей вышла в коридор и втащила в класс завернутую в белую тряпку картонную коробку размерами примерно метр на метр.

— Ого, какая коробища! — сказал кто-то из детей.

— Большая, правда? Как вы думаете, что там внутри?

— Телевизор, — крикнул Кацуичи.

— Обогреватель! Вентилятор, — вслед за Кацуичи начали выкрикивать остальные.

— Отлично, теперь напишите в своих тетрадках, что, как вам кажется, лежит внутри коробки. А если вы еще вдобавок напишете, почему вам так кажется, то у вас получится хорошее сочинение.

Дети принялись старательно писать. Только Тэцудзо не писал. Он сидел и не отрываясь смотрел на коробку.

— Так. Джунъичи-кун, пожалуйста, прочти нам, что у тебя получилось. С самого начала.

Джунъичи встал и прочел:

— Котани-сэнсей внесла в класс большую коробку. Я подумал: "Интересно, что там внутри?" Все закричали: "Телевизор, обогреватель" и еще много чего. Я думаю, что, может быть, это и телевизор, но пословица говорит: "Поспешишь — людей насмешишь". Поэтому я решил написать, что я не знаю, что лежит в коробке.

Стоявшие у задней стены учителя заулыбались, кто-то из них хихикнул. "Джунъичи, как всегда, в своем репертуаре", — подумала Котани-сэнсей.

— Хорошо, — сказала она, — теперь я сниму эту белую тряпку.

Котани-сэнсей развернула тряпку, и все увидели коробку из-под цветного телевизора.

— Я же говорил, что это телевизор! — радостно закричал Кацуичи.

— Записывайте в тетрадку, что вы подумали.

Котани-сэнсей немного подождала и вызвала Кацуичи.

— Кацуичи-кун, прочти, что ты сейчас написал.

— Я же говорил, что это телевизор! — начал читать Кацуичи. — Я это понял с самого начала. Я сразу угадал. Я молодец. — Дочитав, он с сомнением посмотрел по сторонам. Тэцудзо все так же сидел, не отрывая глаз от коробки.

— Хорошо, идем дальше.

Котани-сэнсей разорвала картонную коробку. В ней оказалась еще одна — из-под мандаринов. У задней стены послышался приглушенный смех. Дети зашумели, потом схватились за карандаши и принялись писать.

— Выходит, что это не телевизор. Кацуичи-кун, прочтешь нам, что ты в этот раз написал? Пожалуйста.

Кацуичи встал и прочел:

— Котани-сэнсей плохая. Она меня предала.

Теперь учителя смеялись уже в полный голос. Орихаши-сэнсей вытирал навернувшиеся на глаза слезы.

— Извини, Кацуичи, я не хотела тебя обидеть. Постарайся угадать, ладно? — Котани-сэнсей подошла к мальчику и погладила его по голове.

— Загляните в коробку, — сказала Котани-сэнсей и, оторвав крышку, пронесла коробку по рядам. То, что лежало в коробке, было похоже на мандарины, обернутые в газетную бумагу. Коробка была полна этими шариками до краев.

— Не верьте ей, это не мандарины! — закричал Джунъичи.

— Не верьте мне, это не мандарины, — повторила за ним Котани-сэнсей. — Посмотрите хорошенько, подумайте, а потом пишите.

Все сразу стали серьезными и задумались. Никто не отвлекался.

"Как они изменились за несколько месяцев, эти дети", — подумал Адачи-сэнсей, стоявший вместе с другими учителями у задней стены.

— Так, теперь пусть Мичико-тян прочтет нам, что она написала.

— Я подумала: "Наверное, это яблоки". Яблоки круглые. Их можно завернуть в газету, и получатся шарики. Поэтому я подумала, что это яблоки. Это точно не мандарины. Я посмотрела Котани-сэнсей в глаза и увидела, что она нас обманывает.

Котани-сэнсей развернула газетные шарики — в них ничего не оказалось. На дне коробки из-под мандаринов стояли четыре коробки из-под пирожных.

Дети снова зашумели.

— Это что, пирожные?

— Ну… — неопределенно ответила Котани-сэнсей.

— А там одинаковое, в этих коробках? — спросила Тэруе.

— Одинаковое, — сказала Котани-сэнсей и добавила: — Я немножко нечестно с вами поступила. Если только смотреть — трудно отгадать, что лежит внутри. Я была не права. Давайте теперь послушаем, как звучит то, что лежит в этих коробках. Слушайте внимательно.

Котани-сэнсей взяла одну из коробок и легонько ее потрясла. Внутри что-то зашуршало. Она проделала то же самое с остальными тремя коробками. Звук был одинаковый.

— Я понял, — сказал Такеши.

— Я тоже понял.

— И я поняла, — послышались отовсюду детские голоса.

— Вот так вот сразу? — спросила учительница.

— Я знаю, что угадал, — уверенно сказал Такеши, выпятив грудь.

— Ну, тогда пиши в тетрадку.

Котани-сэнсей едва успела это сказать, как уже весь класс сосредоточенно заскрипел карандашами. Урок получился на славу. Идея с коробкой себя оправдала — еще чуть-чуть, и дети, сами того не замечая, напишут целое сочинение. Причем напишут с интересом, а значит, и результат будет интересный.

— Такеши-кун, читай.

— Сэнсей изо всех сил пытается нас обмануть. Но, когда я услышал звук в коробке, я сразу догадался. И я сказал себе: "ура-ура-ура!" Потому что в этих коробках лежат либо вкусные печенюшки, либо конфеты в бумажных фантиках! Они так шуршат, если потрясти коробку. За то, что она нас обманывала, Котани-сэнсей решила угостить нас конфетами и печеньем. Она замечательная! Я ужасно рад!

Сзади опять засмеялись. Котани-сэнсей тоже засмеялась.

— Все понятно, вы решили, что я приготовила для вас сладости.

— А что, нет? — спросил враз погрустневший Такеши.

— Даже и не знаю, что сказать.

— Там ведь сладости, сэнсей?

— Точно сладости! Признавайтесь!

Обстановка накалялась. А что, если в коробках не окажется конфет? Тогда, наверное, дети разорвут Котани-сэнсей на части.

— Давайте сделаем так, я вам сейчас дам потрогать эти коробки, а вы сами решите — сладости это или нет. Хорошо?

Учительница поделила класс на четыре группы и каждой группе выдала по коробке. Дети по очереди трясли коробки, кто-то даже пытался их нюхать.

Вдруг один мальчик воскликнул:

— Там что-то есть!

— Ну, ты дурак, — сказал ему Такеши. — Понятно, что там что-то есть. Это же с самого начала было ясно.

Мальчик, которого звали Хиромичи, сказал:

— Да нет, ты не понимаешь. Вот послушай. Там внутри что-то шевелится. Слышишь? Во, снова зашуршало.

— И правда шуршит… — дети ошарашенно переглядывались. Они так быстро передавали коробку по кругу, что даже не заметили, что внутри что-то шевелится.

— Это жуки! — радостно сказал, кто-то из детей.

— Жуки-олени! Точно!

Да уж, жуки-олени, пожалуй, будут поинтересней конфет. Дети были в восторге. Они записывали что-то в свои тетрадки и нет-нет да и поглядывали на стоявшие на столе коробки из-под пирожных. Из коробок доносились глухие постукивания и шуршание. Настроение у всех было отличное!

После того как стало ясно, что в коробках находится что-то живое, Тэцудзо, казалось, даже перестал дышать. Котани-сэнсей подумала, что своим взглядом он скоро просверлит в картоне дырку.

— Хиромичи-кун, твоя очередь читать.

— Это жуки-олени. Ну пожалуйста, пожалуйста. Умоляю! Пусть это будут жуки-олени. Сэнсей, ну пожалуйста, ну что вам стоит!

— Час от часу не легче, — сказала Котани-сэнсей. — Вы только что думали, что это конфеты — оказалось, что не конфеты. Теперь вы думаете, что это жуки, но может быть, вы снова ошибаетесь.

Дети заволновались. Они с тревогой смотрели то на учительницу, то на коробки.

— Только не подумайте, что мне нравится вас мучить. Это не так. Мы прямо сейчас откроем коробки, и вы узнаете, что там лежит.

Дети радостно загалдели.

— Еще только одно. Скажите мне, что вы сейчас чувствуете?

— Как сердце стучит — быстро-быстро!

— Как будто я сейчас в обморок упаду.

— А я как будто описаюсь сейчас, — послышались с разных сторон голоса.

— Пожалуйста, запомните это чувство, — очень серьезно сказала Котани-сэнсей.

Потом она перерезала ножницами клейкие ленты, которыми были обмотаны коробки.

— На счет "три" открываем коробки. Раз-два-три! Открывайте!

Дети, затаив дыхание, открыли заветные коробки. По классу пронесся восторженный возглас — в коробках копошились маленькие красные раки.

Котани-сэнсей дала детям немного пошуметь, потом сказала:

— Каждый из вас получит по одному раку. Пожалуйста, заботьтесь о нем как следует!

— Ур-ра! — радостно завопил Такеши.

Похоже, Котани-сэнсей на этот раз удалось избежать расправы.

— Так, а теперь все посмотрите на меня, — сказала она. — Нам надо сделать еще одну вещь. Я уверена, что вы справитесь. Сегодня вы больше всего волновались в тот момент, когда открывали коробку. И еще в тот момент, когда вы поняли, что лежит внутри. Я попрошу вас написать в тетрадках, что вы почувствовали. Это будет последняя часть вашего сочинения. На этом мы закончим урок.

— Хорошо, сэнсей! — Дети с готовностью принялись писать.

Присутствующие на уроке учителя восхищенно наблюдали за происходящим. Обычно для первоклассника написать даже самое простое предложение — задача не из легких. А тут учитель говорит: "Пишите", и весь класс хватается за карандаши и пишет. Чудеса, да и только.

В дальнем углу класса, как раз там, где стояли учителя, лежали стопки детских дневников. Это были растрепанные, кое-где порванные тетрадки, со следами грязных рук на страницах. Было видно, что в каждую такую тетрадку Котани-сэнсей и ее ученики вложили немало труда.

Ота-сэнсей пришел в класс до начала занятий и успел немного полистать эти дневники. Больше всего его поразила запись в дневнике мальчика по имени Сатору. "Теперь понятно, — отложив тетрадку в сторону, подумал учитель, — почему у Котани дети с такой легкостью пишут сочинения".

"В середине второй трети я начал вести дневник. Теперь я встаю очень рано, чтобы Котани-сэнсей успела проверить, что я написал. Я не люблю вставать рано. Когда я только начал вести дневник, у меня даже не было времени играть. Сначала я писал очень мало, потому что не знал, что писать. Но Котани-сэнсей сказала: "Постарайся, у тебя получится". На следующий день я написал на две строчки больше. Мне было плохо. Я написал: "Больше не могу! Ненавижу этот дневник". Тогда Котани-сэнсей написала мне: "Сатору-кун, это очень хорошо, что ты честно написал, что ненавидишь вести дневник. Но надо потерпеть, потому что хотя сейчас тебе тяжело, зато потом ты не раз еще подумаешь: "Как хорошо, что я не бросил свой дневник". Надо уметь трудиться. Это нелегко, но тебе это только на пользу. Чем больше ты трудишься, тем умнее становишься. Писать сочинение очень трудно. Если я пишу целый вечер, то у меня иногда даже зубы начинают болеть. И так сильно болят, что я не могу жевать. Сатору-кун, а у тебя болят зубы, когда ты пишешь сочинение? Не болят? Значит, тебе надо больше стараться!" Когда я не знал, о чем писать, я выходил из дома и куда-нибудь шел. Каждый раз в другое место. Чем больше я ходил, тем больше я мог написать. И когда мне становится лень, я всегда вспоминаю, что мне написала Котани-сэнсей, и стараюсь не лениться".

Котани-сэнсей даже не думала, что она будет так волноваться. Краем глаза она заметила, как Тэцудзо взял карандаш. Проходя по рядам, учительница украдкой взглянула на мальчика и увидела, что тот сосредоточенно что-то пишет в своей тетрадке. Сердце чуть не выскочило у нее из груди.

Когда Тэцудзо отложил карандаш, Котани-сэнсей сказала:

— Ну что, написали?

— Да! — дружно ответили все.

— Так, кого же мне вызвать?

Котани-сэнсей колебалась. Ей очень хотелось прочитать сочинение Тэцудзо — это было первое сочинение, которое он написал на уроке. Но она боялась, обидеть мальчика — а вдруг он написал что-то совсем бессвязное, и все будут над ним смеяться?

Что же делать?

У Котани-сэнсей голова пошла кругом. Ей вдруг показалось, что она слышит голос: "Детям нужно доверять. Нужно в них верить".

"Я верю в Тэцудзо!" — подумала Котани-сэнсей.

— Давайте посмотрим, что написал Тэцудзо-тян, — сказала она и взяла у мальчика тетрадку. Быстро пробежала глазами то, что он написал, — как будто прочитала молитву.

"я матрел и матрел и ищо матрел и матрел в каропку и снова матрел и атуда палезли эти красныи мне защипала носу какакда пьешь газирофку мне защипала серце я люблю этих красных я люблю катани-сэнсей"

Котани-сэнсей прочла вслух:

— Я смотрел в коробку. Я все смотрел в нее и смотрел. И вдруг оттуда полезли эти красные. У меня защипало в носу. Так бывает, когда пьешь газировку. И у меня защипало в сердце. Я люблю этих красных, я люблю Котани-сэнсей.

Когда Котани-сэнсей дошла до слов "я люблю Котани-сэнсей" у нее задрожал голос. Слезы уже давно стояли в глазах. Не в силах больше сдерживаться, она отвернулась. Кто-то из детей захлопал в ладоши. И вот уже со всех сторон зазвучали аплодисменты. Они становились все громче и громче. Адачи-сэнсей хлопал в ладоши. Орихаши-сэнсей хлопал в ладоши. Все хлопали в ладоши.

Класс дрожал от рукоплесканий.

 

Глава 22

КРУГИ НА ВОДЕ

Тэцудзо не пришел в школу. Он еще ни разу не пропускал занятий, поэтому Котани-сэнсей забеспокоилась. Во время перемены она подошла к Адачи и, как бы между прочим, сказала ему об этом.

— А у меня сегодня Мисаэ не пришла, — задумчиво ответил Адачи.

Кэйко из класса Орихаши тоже не пришла на занятия. Тогда учителя решили проверить все классы, в которых учились заводские дети.

Завуч не знал, что и думать. И срочно отправился к директору.

Через некоторое время директор вызвал к себе Адачи.

— Послушай, Адачи, похоже, что сегодня нет никого из заводских детей.

— Похоже, что так.

— Как тебе кажется, есть вероятность, что это забастовка?

Адачи-сэнсей пожал плечами. Он и сам толком не понимал, что происходит. Трудно было представить себе, что заводские родители не пустили детей на занятия, не сообщив об этом в школу. По крайней мере, они могли хотя бы связаться с самим Адачи или с другими учителями, которым доверяют. Все это было очень странно.

— В любом случае, я бы хотел попросить тебя сейчас же отправиться на завод и выяснить обстановку.

Завуч тоже вызвался пойти поговорить с заводскими родителями, но директор не поддержал эту инициативу:

— Пусть Адачи один идет, так будет лучше, — сказал он завучу.

Прошло уже довольно много времени, а Адачи-сэнсей все не возвращался. Директор нервничал и хмуро ходил взад-вперед по своему кабинету.

Как только закончился урок, Котани-сэнсей и Орихаши-сэнсей поспешили в учительскую. Но никаких новостей так и не было. С расстроенными лицами они вернулись в классы.

Ота-сэнсей сказал:

— У моих детей сейчас урок рисования с другим учителем, так что я ближайший час буду в учительской. Если узнаю что-то новое, сразу вам сообщу. Не волнуйтесь. Идите себе спокойно на урок.

Ближе к обеду наконец-то появился Адачи.

— Ну что там, докладывай, — нетерпеливо сказал директор.

— Плохи дела, — последовал лаконичный ответ.

Адачи явно был не в духе.

— Вчера, — продолжил он, — на заводе было собрание по поводу переезда на новое место. Из муниципалитета с объяснениями прислали двух каких-то сосунков. Короче, если говорить по делу, то работников рассердили два момента. Во-первых, то, что решение о переносе завода было принято неожиданно и без всякого обсуждения с работниками. К тому же оказалось, что штатным служащим все очень подробно объяснили уже месяц назад на собрании в муниципалитете. А контрактников, вообще ничего не объясняя, просто поставили перед фактом. И во-вторых, когда отец Токудзи задал вопрос про школу, ему сказали, что дети будут ходить в школу по месту жительства. То есть, грубо говоря, ему ответили, что всех детей переведут в другую школу. Тогда отец Исао сказал, что на третьем насыпном участке, куда переносят завод, дороги толком не достроены и очень интенсивное движение грузового транспорта и что это, на его взгляд, небезопасно для детей. И знаете, что эти двое из муниципалитета ему ответили?

— Ну так что же? — директор от нетерпения подался всем телом вперед.

Адачи еще больше помрачнел и сказал:

— "В наши дни даже собаки умеют не попадать под машины". Как вам это нравится, а? "В наше время даже собаки умеют не попадать под машины". Это их слова.

— Ну как можно сказать такую глупость?! — расстроился директор.

После этого завуч, Адачи и директор разговаривали еще целый час.

Все это произошло в среду — в тот день, когда у Котани-сэнсей после обеда не было уроков. Вдвоем с Орихаши, класс которого занимался сейчас с другим учителем, они отправились на завод.

Дети, как всегда, собрались на "базе". Они играли в школу — тут и там валялись ручки, карандаши и прочие канцелярские принадлежности.

Завидев любимых учителей, все с радостными криками кинулись им навстречу.

— С утра Адачи приходил.

— Мы знаем, — сказал Орихаши-сэнсей.

— Какие молодцы, вы тут учитесь, что ли? — спросила Котани-сэнсей

— Я, Джун и Шигеко — учителя, — похвастался Исао.

— Сэнсей, а Джун нас резиновым шлангом бьет, если мы ответа не знаем. Он один раз даже Тэцудзо стукнул, — пожаловалась Мисаэ.

— А меня целых три раза, — жалобно сказал Кодзи.

— Сэнсей, это потому, что они иначе ничего не запоминают, — виновато сказал Джун. Было видно, что больше всего ему сейчас хочется оказаться где-нибудь в другом месте.

Котани-сэнсей представила себе Тэцудзо, который никак не может сосчитать, сколько будет пять плюс восемь, и не смогла удержаться от смеха. Интересно, какое у него было лицо, когда Джун стукнул его шлангом?

— А с забастовкой, между прочим, это вы здорово придумали! — сказал Орихаши-сэнсей.

— Чего тут здорового-то? — возмутился Исао. — Во-первых, приходится учить мелких. Во-вторых, времени свободного — куча, а заняться нечем. Скукотища. Вообще ничего хорошего от этой забастовки. Я, например, хочу в школу.

— Ну да, конечно, ты прав. Извини. Сказал, не подумав, — извинился Орихаши-сэнсей.

— Я даже с родителями поругался. Говорю им: "Это нечестно — не давать нам ходить в школу". Почему это, интересно, мы должны дома сидеть из-за ихних дел?

Орихаши-сэнсей представил себе на секундочку, что заводские дети все как один решили не слушаться родителей, и внутренне содрогнулся.

— Но нам тоже неохота, чтобы нас сослали, как в старину преступников на остров.

"Неплохая метафора, — подумала Котани-сэнсей. — И правда, переезд на насыпной участок — это как ссылка на какой-то остров".

— К тому же нам без вас будет грустно, мы будем скучать… - расстроенно сказал Джун.

— Во-во. Поэтому мы тут изо всех сил стараемся, а вы…

— Ну, я неправ. Простите же меня, — сказал Орихаши-сэнсей, который, хоть и был крупным мужчиной, но сейчас вдруг почувствовал себя маленьким-маленьким.

Как только они вернулись с завода, Орихаши отправился к директору.

— У меня есть предложение, — сказал он. — Пока продолжается забастовка, преподавать заводским детям прямо на заводе. Это будет преступлением с нашей стороны — безучастно, не вмешиваясь, смотреть на то, что сейчас происходит. Мы же учителя, в конце концов.

— Орихаши, я тебя прекрасно понимаю. Ты молодой, идейный. Только вот насчет "безучастно" и "не вмешиваясь" — тут ты неправ. Я тоже пытаюсь доступными мне способами решить эту проблему. Но все не так просто, как, возможно, тебе кажется, — сказал директор.

— Извините, наверное, я не совсем правильно выразился. Но мое предложение о "выездных" уроках остается в силе. Что вы о нем думаете?

— Ну… — директор замолчал и погрузился в раздумья.

В три часа дня директор собрал в своем кабинете старших учителей из каждой параллели и классных руководителей тех классов, в которых учились заводские.

— Сейчас мы будем обсуждать предложение коллеги Орихаши о "выездных" уроках на заводе, — сказал он.

В конце концов решили, что если кто-то хочет добровольно заниматься с детьми, то в частном порядке он может это делать, но заставлять людей работать сверхурочно никуда не годится. Орихаши был ужасно недоволен.

Вот и получилось, что в тот день с "выездными" уроками на завод отправились всего четыре учителя. Нетрудно догадаться, что это были Ота, Орихаши, Адачи и Котани-сэнсей.

Котани-сэнсей вспомнила, как в один из самых первых ее визитов на завод Широ с гримасой на лице сказал: "Школьные преподы смеются над нами, говорят, что от нас воняет, что мы придурки. Мы для них и не люди вовсе". Она в очередной раз убедилась, что, как это ни печально, но мальчик был абсолютно прав.

"В нашей школе хороших преподов раз, два — и обчелся: Адачи, Орихаши и Ота. Вот и все". Эти дети были на редкость проницательными.

По иронии судьбы на третий день забастовки в городской газете под заголовком "Шестилетний энтомолог заткнул взрослых за пояс. За один день от мушиного кошмара санэпидемстанции не осталось и следа" появилась статья про Тэцудзо. Были там и фотографии мальчика: на одной он заглядывал в банку с мухами, на другой — записывал результаты опыта в таблицу.

Корреспондент описывал случай на колбасном заводе и подробно рассказывал о первокласснике Тэцудзо и его исследованиях. "Сейчас, — говорилось в статье, — Тэцудзо пытается найти ответ на вопрос, есть ли у мух цветовые предпочтения".

В этом же номере газеты в разделе "Общественная жизнь" была опубликована еще одна статья. Крупный заголовок гласил: "Простите, но мы против! Дети протестуют против решения о переносе мусоросжигательного завода и не ходят в школу".

Вряд ли хоть кому-нибудь из посторонних читателей могло прийти в голову, что между этими двумя статьями существует какая-то связь.

Зато директор школы, прочитав их, схватился за голову. Мало того, что он и его школа попали на газетные страницы, так им еще и посвящена не одна, а целых две публикации в одной и той же газете. Такой афронт случился с ним первый раз в жизни!

Адачи-сэнсей радостно стукнул себя по коленкам. Само собой, он был рад статье про Тэцудзо, но и статья про забастовку тоже его порадовала. Ведь чем больше людей знает о происходящем, тем больше шансов привлечь общественность на свою сторону.

Котани-сэнсей долго вглядывалась в фотографии

Тэцудзо. Самые разные мысли теснились у нее в голове, сменяя одна другую.

Заводские дети читали газету все вместе, но при этом каждый тянул ее на себя, так что казалось, она вот-вот порвется. Решили, что для маленьких Тэцудзо и Мисаэ вслух будет читать Исао. Джуну доверили объяснять малышам непонятные слова.

— Тэццун, тут же про тебя написано. Ну, улыбнись хотя бы, чё ты там возишься?

— М-м… — Тэцудзо, смешно выставив попу, старательно писал иероглифы и, казалось, совсем не слушал.

— Ну ты и бука, Тэццун, — разочарованно сказал Широ.

После того как в газете появилась статья про забастовку, на завод приехал важный муниципальный чиновник. Школу представляли директор, завуч и четыре учителя, которые как раз закончили заниматься с заводскими детьми.

— Прежде всего, мне бы хотелось поблагодарить вас за ваш тяжелый и очень важный для города труд, — сказал чиновник и низко поклонился. Работники завода тоже поприветствовали его, кто кивком, кто легким поклоном.

— Во-вторых, позвольте мне принести вам извинения за все те неудобства и неприятности, которые мы доставили вам своей неудовлетворительной работой. Мои подчиненные, которые побывали здесь несколько дней назад, уже сообщили мне о том, что вы выразили недовольство принятым муниципальными властями решением. И я прекрасно понимаю, что вы абсолютно правы. В свое оправдание могу сказать лишь одно — мы так долго не сообщали вам об этом решении, потому что не хотели причинять вам лишнее беспокойство. Это единственная причина. И, конечно же, ни о какой дискриминации по сравнению со штатным коллективом завода не может быть и речи. Я надеюсь, что в этом вопросе мы достигли ясности. Теперь позвольте перейти к вопросу о школе для детей. Полагаю, всем вам известно, что существует так называемая система "школ по месту жительства", когда школа, в которую будет ходить ребенок, определяется в зависимости от места проживания семьи. К сожалению, здесь мы ничем не можем вам помочь, потому что от нас ничего не зависит. Эти решения принимаются на уровне министерства образования. Ваши опасения насчет небезопасной ситуации на дорогах более чем естественны, именно поэтому мы связались со всеми ответственными организациями и попросили сделать все возможное, чтобы как можно скорее решить эту проблему. Мы в муниципалитете приложим все усилия, чтобы переезд завода на новое место прошел без осложнений, наиболее комфортным для всех образом. Мы надеемся на вашу поддержку! — чиновник снова поклонился.

— Это вы только сейчас такие вежливые, мягко стелете — послышался недовольный голос Адачи.

Папа Токудзи возмущенно спросил, как могут работники муниципалитета так неуважительно относиться к людям. Начальник отдела шепнул что-то сидевшему рядом с ним мужчине. Тот поднялся с места.

— Я первый раз слышу об этом прискорбном происшествии. Я приношу вам свои искренние извинения и прошу простить молодого и неопытного работника, который по глупости сболтнул что-то лишнее.

— Ах, вот как? — сказал папа Токудзи. — Значит, он сболтнул что-то лишнее? То есть, получается, что он сказал то, что есть на самом деле, но чего просто не стоило говорить? Так, что ли?!

— Нет-нет, что вы, я вовсе не это имел в виду…

— Позвольте, а у вас у самого есть сын?

— Да, есть.

— И что вы бы сделали, если бы вам сказали что-нибудь в таком роде?

— Я бы разозлился, точно так же, как и вы.

— Но все дело в том, что вам бы никто никогда ничего такого не сказал. То, что разозлит любого, говорят только таким, как мы. А таким, как вы, власть имущим, никто и словечка плохого не скажет. Это и называется дискриминация!

— Уважаемый, можно, я тоже скажу? — поднял руку дедушка Баку. — На самом-то деле, прежде чем запретить детям ходить в школу, мы думали сами устроить забастовку. В наши дни, как известно, уже почти никто такой грязной работой не занимается. Так что, если бы мы устроили забастовку, то всем бы в округе пришлось несладко. Вы понимаете, о чем я, уважаемый? Поэтому я сказал своим товарищам: не совершайте такую же ошибку, как и многие другие. Не делайте так, чтобы всем вокруг пришлось страдать. Как бы ни было обидно, нельзя бросать нашу работу. Это и есть настоящий протест, настоящее сопротивление. Но любому терпению может прийти конец, не забывайте об этом, уважаемый. У рабочих есть право на забастовку. Тут вот Адачи-сэнсей сказал, что вы сейчас мягко стелете. И я с ним полностью согласен. Мне кажется, что по большому счету вам вообще нет до нас никакого дела.

Дедушка Баку посмотрел важному чиновнику в глаза и неспешно продолжил:

— Вот эту газету вы видели, уважаемый? Знаю, видели. Шестилетний энтомолог, про которого там написано, — это мой внук. Он, когда в школу пошел, знаете какой был? Вообще как неживой. Бревно, а не ребенок. Он не умел ни говорить, ни писать. Ни разу в жизни не взял в руки книгу или тетрадку. И ладно, если бы он действительно был бревном, по крайней мере, никому никаких убытков. Так ведь он, если что ему не нравилось, сразу наскакивал на обидчика и вцеплялся в него мертвой хваткой. Зубами вцеплялся, понимаете, уважаемый? А теперь взгляните вон туда. Видите эту красивую, нежную девушку? Это учительница моего внука. Он ее и кусал, и царапал. Она плакала, чуть не каждый день. Но при этом не испугалась, не отступилась и вырастила из моего дикого внука того самого шестилетнего энтомолога, про которого теперь пишут в газетах. И вот это восхитительное чудо, и другие подобные ему чудеса вы душите, убиваете, изничтожаете своими пустыми словами и заранее принятыми и утвержденными решениями. Мы этого не хотим и не можем допустить!

У Котани-сэнсей внутри все похолодело. Голос у дедушки был спокойным, но слова били наотмашь.

— У меня нет никого, кроме внука. У него — никого, кроме меня. Жизнь тех, кто работает на заводе, далеко не подарок. Такую — никому не пожелаешь. Но мы не просим сострадания. Мы обычные люди, которым необходимы обычные вещи, ничего особенного. И мы просто хотим, чтобы нас выслушали, как выслушивают всех остальных.

В этот момент к начальнику отдела подвели какого-то молодого человека. Тот подтолкнул юношу вперед.

— Шираи-кун, ты должен извиниться за те слова, которые ты позволил себе сказать в адрес этих людей несколько дней назад, — с наигранной строгостью, как в театре, сказал начальник отдела.

— Пожалуйста, простите меня. Я был неправ, — с готовностью произнес молодой человек.

Это изрядно смахивало на заранее отрепетированную сцену.

Дедушка Баку с сожалением покачал головой.

— Похоже, вы так ничего и не поняли, — грустно сказал он.

 

Глава 23

ТЭЦУДЗО НЕ ВИНОВАТ

Котани-сэнсей стирала все с доски после второго урока, когда к ней подошла Мичико.

— Котани-сэнсей, а почему Тэцудзо-тян теперь не ходит в школу? — спросила девочка.

Котани-сэнсей давно ждала этого вопроса, и вот дождалась. Пока она обдумывала ответ, к ним подошел Кацуичи.

— Тэцудзо-тян объявил забастовку, правда, сэнсей?

— А что такое забастовка?

— Забастовка — это когда не работают и не учатся.

— А почему не учатся?

— Не хотят, чтобы их отправили в другую школу. Правда, сэнсей?

Похоже, родители Кацуичи успели много чего ему рассказать.

— А почему их хотят отправить в другую школу?

К этому моменту вокруг них уже собралось человек десять учеников.

— Если Тэцудзо-тян не сделал ничего плохого, зачем его отправлять в другую школу?

— Дорогие мои, все очень непросто, но я постараюсь объяснить. Дело в том, что завод, на котором живет сейчас Тэцудзо-тян, переезжает. А когда кто-нибудь переезжает в другое место, то его переводят в другую школу, поблизости от его нового дома. Только вот люди, которые работают на заводе, не хотят переезжать. Но их заставляют, потому что так удобно другим людям, которые работают в муниципалитете. То есть городские начальники решают за заводских рабочих, где им жить. А это очень нехорошо. Так быть не должно.

По лицам детей трудно было определить, поняли они слова учительницы или нет.

— Когда на школу сыпется пепел — это тоже нехорошо, — сказала Мичико.

— Это правда.

— Не понимаю, — Мичико покачала головой. — А почему нельзя, чтобы завод переехал, а Тэцудзо-тян остался? Пусть живет там, где мы живем. Мой папа всегда ездит на работу на электричке.

"Все ты верно говоришь, девочка, — подумала Котани-сэнсей. — Интересно, почему такая элементарная вещь, которую даже первоклассники понимают, не приходит в голову работникам муниципалитета?"

— К тому же Тэцудзо-тян теперь такой молодец! — сказал Такеши. Котани-сэнсей даже не заметила, как он к ним подошел. — Моя мама говорит, что сделать такое хорошее дело, чтобы о тебе написали в газете, очень трудно. Она мне говорит, ты тоже давай, сделай что-нибудь хорошее, чтобы о тебе в газете написали.

Котани-сэнсей засмеялась.

— Если о тебе пишут в газете, это еще не значит, что ты сделал что-то хорошее. Но, конечно, очень грустно, что Тэцудзо-тян не может ходить в школу, хотя он не сделал ничего плохого. Это очень неприятно.

— Теперь и Минако нет, и Тэцудзо нет. Сэнсей, вам, наверное, грустно без них, — тихо сказал Джунъичи.

События развивались стремительно. Из комитета по образованию прислали специальную комиссию. Вмешался также Союз учителей. Родительская ассоциация устраивала теперь совещания чуть ли не ежедневно. Тем не менее беспокойство Котани-сэнсей не утихало, а, наоборот, росло с каждым днем. Разумеется, хорошо, когда люди проявляют интерес и пытаются вникнуть в ситуацию, но у учительницы не было уверенности, что хоть кто-нибудь из них действительно понимает, как чувствуют себя сейчас работники завода и их дети.

В школе провели экстренный педсовет.

Большинство учителей сочувствовало заводским детям, однако почти все считали, что забастовка — это уже слишком. Нехорошо втягивать во взрослые дела детей. Представители родительской ассоциации тоже придерживались этого мнения.

У Котани-сэнсей руки опускались, когда она видела этих учителей и этих родителей, которые палец о палец не ударят, чтобы помочь, а туда же — сидят и рассуждают, что хорошо, а что плохо.

Она вспоминала слова, сказанные на собрании дедушкой Баку: "Мы думали сами устроить забастовку. Но если бы мы устроили тут забастовку, всем вокруг пришлось бы несладко. Поэтому я сказал своим товарищам: не совершайте такую же ошибку, как многие другие. Не делайте так, чтобы всем вокруг пришлось страдать. Как бы ни было обидно, нельзя бросать нашу работу. Это и есть настоящий протест, настоящее сопротивление".

"Я хочу быть как дедушка Баку", — подумала Котани-сэнсей.

После педсовета Котани-сэнсей подошла к Адачи.

— Адачи-сэнсей, давайте раздавать листовки на станции. Мне кажется, наших "выездных" уроков недостаточно. Надо сделать для детей что-то еще, а то я чувствую себя какой-то бессердечной злодейкой.

Адачи-сэнсей согласился. К этому времени он и сам уже отчаялся добиться хоть какой-нибудь помощи от учителей. Сколько он ни выступал на собраниях, расшевелить их не удавалось.

Текст для листовки Адачи написал вместе с работниками завода.

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

Как вы, наверное, уже узнали из газет, муниципальные власти приняли решение перенести мусоросжигательный завод из нашего района на третий насыпной участок. Мусоросжигательному заводу — пятьдесят пять лет. За эти годы он ни разу не перестраивался и не совершенствовался. Мусор на заводе утилизируется самым элементарным способом, в результате чего на дома в этом районе часто падает пепел.

Перенос старого завода из городской черты на насыпной участок с современной инфраструктурой — правильное решение. И мы полностью его поддерживаем. Когда вы читали статью, вам могло показаться, что мы выступаем против, но это не так.

Все это время мы работали в ужасных условиях, но никогда не жаловались. В соответствии с рабочим контрактом, мы живем на территории завода. Летом мы задыхаемся от гниющего мусора. Зимой наши дома засыпает пеплом. Но мы не возмущаемся, не требуем справедливости.

По плану, разработанному муниципальными властями, мы должны переехать вместе с заводом и жить в типовых домах, которые будут построены рядом с заводскими корпусами. На то, чтобы добраться оттуда до ближайшего продуктового магазина и обратно, понадобится час. Дети будут добираться до школы сорок минут. К тому же на насыпном участке сейчас ведется активное строительство, и постоянно ездят грузовики, бетономешалки и прочий промышленный транспорт. Дороги там до сих пор не достроены. Нельзя допустить, чтобы в таком месте жили семьи с маленькими детьми.

Наши требования очень простые:

— Отменить систему временных контрактов и заключить постоянные договора со всеми работниками.

— Построить на освобождающейся территории бывшего завода новый жилой комплекс и предоставить там квартиры всем работникам.

Пожалуйста, поддержите нас в нашей борьбе за элементарные человеческие права на жилье и на работу.

Коллектив рабочих мусоросжигательного завода

Инициативная группа учителей начальной школы Химэмацу

К четырем "сочувствующим учителям" прибавился еще один. Ёко Эгава, молодая учительница рисования, сказала, что она тоже хочет помогать раздавать листовки. Узнав об этом, Котани-сэнсей приободрилась. "Значит, не все еще потеряно", — подумала она.

На следующий день пятеро активистов приехали в школу на полчаса раньше, чем обычно. Котани-сэнсей заранее поговорила со своими учениками и объяснила, что в ближайшие дни не сможет проверять их дневники.

— Не волнуйтесь, сэнсей. Мы все равно будем писать. А когда Тэцудзо-тян вернется в школу, вы сможете все сразу проверить.

Учителя и заводские рабочие поделились на группы и начали раздавать листовки на железнодорожной станции и автобусных остановках.

Котани-сэнсей работала в паре с Эгава-сэнсей. Было видно, что молодой учительнице немного не по себе. Она никогда раньше ничего такого не делала и поэтому стеснялась.

Примерно через пять минут после того, как они начали работать, неожиданно прибежали Джун, Мисаэ и Тэцудзо — запыхавшиеся, с раскрасневшимися лицами.

— Мы тоже хотим листовки раздавать, сэнсей.

Джун рассказал, что они у себя на "базе" посовещались и решили, что надо обязательно помочь распространить листовки.

Котани-сэнсей не знала, что делать. С одной стороны, она не видела ничего страшного в том, чтобы дети раздавали листовки. С другой — рабочих уже и так все кому не лень обвиняли в использовании детей в качестве стратегического оружия.

Пока Котани-сэнсей размышляла, Джун сказал:

— Это же в любом случае нас касается!

Котани-сэнсей наконец решилась. Она протянула Джуну пачку листовок.

Пришла электричка, и на станции сразу стало многолюдно. Люди шли потоком.

— Ничего себе! — присвистнул Джун. — Только успевай поворачиваться.

— Дяденька, вот. Прочитайте! — поначалу Мисаэ раздавала листовки, всовывая их в руки поочередно каждому пассажиру. Но скоро она освоила гораздо более эффективный метод: сопровождая свой жест коротким "Вот!", она просто прижимала листовки, одну за другой, к животам проходящих мимо людей, так что они машинально подхватывали бумажный лист — чтоб не упал, — и спешили дальше уже с листовкой в руках.

— Фу ты! Совсем забыл! — вдруг воскликнул Джун. — Тэццун, иди-ка сюда.

Мальчик развязал веревку и достал из мешка два куска картона, скрепленные резинкой. Это был костюм человека-сэндвича. Тэцудзо надел его через голову и превратился в мальчика-сэндвич.

Неумелым почерком на картонках было написано: "Я известный энтомолог, доктор мушиных наук. Я хочу продолжить свое исследование! Помогите!"

— Так. Это чья идея?

— Моя, — гордо сказал Джун.

— Ну, это уже слишком. Тэцудзо-тян, сними это сейчас же!

— Это еще почему, сэнсей? Мы же живем в эпоху рекламных технологий!

— Нет, Джун-тян, на этот раз ты плохо придумал. Вот ты говоришь, что это твоя идея, но на самом-то деле ты просто пытаешься подражать взрослым, ведь так?

— Ну, наверное, так, — нехотя признал Джун. Котани-сэнсей помогла Тэцудзо снять картонки.

— Ой, дяденька "ваш покорный слуга"! — послышался голос Мисаэ. — Дяденька! Ау!

Толкая самодельную тележку, бородач приближался к железнодорожному переезду с другой стороны железной дороги. Похоже, он услышал, что Мисаэ его зовет: остановился, приветственно помахал рукой и двинулся в их сторону.

— Кто это? — с удивлением спросила Эгава-сэнсей.

— Боюсь, я не смогу этого объяснить, — извиняющимся тоном сказала Котани-сэнсей.

— Итак, чем вы изволите заниматься сегодня? — спросил бородач, оглядев всю компанию.

"И почему, интересно, каждый раз я его встречаю в каких-то диковинных обстоятельствах?" — смущенно подумала Котани-сэнсей. Но тем не менее не преминула поблагодарить бородача.

— Спасибо, в тот раз вы нам очень помогли.

— Дяденька, у нас забастовка!

— Забастовка?! — бородач удивленно посмотрел на Мисаэ. — Значит вы, барышня, не посещаете школьные занятия?

— Ну да, бастую!

— А ваши наставники, что же, бастуют вместе с вами?

Котани-сэнсей не нашлась, что ответить. От этого бородача не знаешь, чего ожидать.

— Джун-тян, расскажи, пожалуйста, в чем дело.

Джун принялся рассказывать.

Бородач с интересом слушал. Потом прочел листовку и сказал:

— Ну что ж, все понятно. Доверьтесь мне! — и он ударил себя в грудь.

"Что он учудит на этот раз?" — в ужасе подумала Котани-сэнсей.

И тут бородач звучно запел застольный гимн клана Курода из Фукуоки. Он не только пел, но и еще и подтанцовывал.

Эгава-сэнсей густо покраснела.

Вокруг бородача начали собираться люди. Они с любопытством смотрели, как он танцует. Джун, Мисаэ и Тэцудзо, воспользовавшись моментом, бойко раздавали прибывающим зрителям листовки.

На этот раз ребята вполне обошлись бы и без помощи странного бородача, но им было приятно, что он хочет им помочь. Только бедные молоденькие учительницы не знали, куда им деваться со стыда.

В тот же день, около трех часов дня, произошло еще одно событие. Тэцудзо сидел дома и рисовал в тетради глиняную фигурку, которую принесла ему Котани-сэнсей.

Вдруг его окликнули:

— Тэцудзо-тян!

Тэцудзо обернулся и увидел в дверях Такеши, Кацуичи, Бундзи и еще трех-четырех человек из своего класса.

Он растерялся. Кроме заводских к нему никогда никто не приходил. Он совсем не знал, что делать в этой ситуации.

— Тэцудзо-тян, можно войти? — спросил Такеши.

— Угу, — сказал Тэцудзо.

— Тэцудзо-тян, извини, что я тогда взял без спросу твоих мух.

— Угу, — сказал Тэцудзо, явно прощая Бундзи.

— Тэцудзо-тян, возвращайся скорее в школу. Мы волнуемся и скучаем!

— Угу.

— Это тебе Мичико-тян просила передать, — сказал Такеши и протянул Тэцудзо носовой платок, на котором был нарисован большой овод. Тэцудзо растерянно уставился на платок

— Тэцудзо-тян, как ты здорово мух рисуешь! — восхищенно сказал Кацуичи. Он, как в музее, ходил туда-сюда по комнате, разглядывая развешанные по стенам рисунки Тэцудзо. — Ну надо же! Классно!

— Слушай, а это что — тоже муха? Как она называется? — вдруг спросил он, останавливаясь возле рисунка, на котором было изображено какое-то странное насекомое.

— Самка горбатки.

— Смотри-ка, у нее крыльев нету.

— Нету крыльев, — сказал Тэцудзо. Первый раз с начала учебного года он заговорил с одноклассниками.

Самое странное, что никто из ребят не удивился. И Кацуичи, и Такеши, и Бундзи — все восприняли это как должное. Вот если бы тут была Котани-сэнсей, она бы, скорее всего, заплакала от радости и удивления. И, наверное, принялась бы размышлять о том, какие же все-таки загадочные создания эти дети.

Потом все играли в мавари сёги и в кучу-малу.

Когда дедушка Баку вернулся с работы, то не сразу вошел в дом. Некоторое время он стоял у двери, глядя на то, как весело играет с другими ребятами его внук. Потом тихо вытер набежавшую слезу.

 

Глава 24

ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

Забастовка длилась уже неделю. На восьмой день Котани-сэнсей побывала на двух собраниях. Первое — экстренное собрание ассоциации родителей и учителей школы Химэмацу — началось в два часа дня с выборов председателя.

Поприветствовав всех собравшихся, свежевыбранный председатель приступил непосредственно к делу:

— На повестке сегодняшнего собрания родительской ассоциации нашей школы стоит, как было объявлено ранее, только один вопрос. А именно, вопрос о переносе мусоросжигательного завода. В процессе заседания нам предстоит четко определить нашу позицию по данному вопросу. Уникальность сегодняшнего собрания в том, что мы выражаем свою позицию не только как родители, но и как жители данного района, и это может ощутимо повлиять на конечное решение, которое вынесет муниципалитет по данному вопросу. Сегодня здесь присутствуют представители всех заинтересованных сторон, и я надеюсь, что большинство остававшихся до сих пор невыясненными моментов прояснятся в процессе заседания. Позвольте мне начать с объявления. Согласно только что полученной информации перенос завода, в связи с осложнившимися обстоятельствами, откладывается на месяц.

По залу пробежал шумок.

Большинству присутствующих эта новость явно не понравилась.

Собрание началось. Один за другим начали выступать представители разных заинтересованных сторон. Муниципалитет и рабочие завода, так и не пришедшие ни к какому соглашению, стояли на противоположных позициях. Представители школы напирали в основном на то, что нужно как можно скорее решить все проблемы, которые не дают в полной мере обеспечить защиту прав детей на образование. Казалось, речь идет не о конкретных детях, а о каких-то гипотетических учениках. Это было невыносимо. Адачи и Котани-сэнсей сидели с расстроенными лицами.

Потом встала дама, назвавшаяся представительницей районного общественного движения за права граждан.

— Как сообщил нам господин председатель, — начала она, — перенос завода откладывается еще на месяц. Извините, но я не понимаю, что здесь вообще происходит?!

Послышались аплодисменты. Кто-то закричал: "Давайте отложим и эту отсрочку тоже! Откладывать, так откладывать!". Раздался дружный смех.

— Мы уже не первый и не второй день боремся за то, чтобы мусоросжигательный завод перенесли за пределы жилого района. Мы уже четыре года собираем подписи и подаем прошения.

— Вот именно! — послышались выкрики из зала.

Дама повернулась к представителям муниципалитета и повысила голос:

— Приезжайте, поживите здесь. В любом месте этого района. Стоит только повесить сушиться белье, и через пять минут оно уже все в копоти и в грязных пятнах. В домах, несмотря на жару, надо все время держать окна закрытыми, потому что пепел залетает в комнаты, и между прочим, даже в тарелки с едой. Это по вашей вине мы, добросовестные налогоплательщики, ведем такую невыносимую жизнь. И не надо делать вид, что вас это не касается! А теперь из-за каких-то осложнившихся обстоятельств вы откладываете все на целый месяц?! Хватит издеваться над нами!

Снова раздались аплодисменты.

— Кто, позвольте узнать, осложнил обстоятельства? Не вы ли сами? Почему из-за ваших обстоятельств мы снова должны страдать? Все, что говорите вы, и все, что говорят рабочие завода, — это полная чушь. Вы ведь сами этих рабочих нанимаете, правда? Значит, это ваши внутренние дела. И не надо нас, посторонних людей, в них вмешивать! Вам должно быть стыдно! Стыд-но!

На этот раз зал разразился овацией.

Представители муниципалитета сидели с кислыми лицами.

— Не надо обманывать нас и ссылаться на внезапно возникшие проблемы. Проблема только одна — мы, жители этого района, хотим, чтобы завод как можно скорее отсюда исчез. Вот и все. И больше никаких проблем. А ваши интриги нас не касаются.

— На этом, — сказал председатель, — выступления заинтересованных сторон завершены. Переходим к публичному обсуждению вопроса. Желающих высказаться попрошу поднять руку.

Одна из женщин, сидящих в зале, подняла руку.

— Я полностью поддерживаю позицию Сэко-сан, которая выступала здесь до меня. Невозможно представить себе более наглядный пример загрязнения окружающей среды и нанесения вреда обществу. В этой школе на кухне двойные окна: одно — стеклянное, чтобы в еду не падал пепел, другое — из металлической сетки, чтобы защититься от мух. Разумеется, поварихам тоже приходится нелегко, но с другой стороны у нас не остается выбора: проблеме питания детей в этой школе необходимо уделять гораздо больше внимания, чем в других школах. И мы, родители, больше не в силах мириться с таким положением вещей. Это несправедливо — заставлять большинство страдать из-за того, что с меньшинством обращаются как-то не так. Прежде всего нужно думать именно о большинстве.

После этой женщины выступили еще два-три человека, которые сказали примерно то же самое.

— Кто-нибудь хочет высказать другое мнение? — спросил председатель и выжидающе оглядел зал.

В одном из задних рядов поднялась рука. Это был отец Кацуичи:

— У меня есть несколько вопросов. Первый мой вопрос к рабочим с завода. Почему вы сами не бастуете, а заставляете бастовать своих детей? Они-то чем виноваты? И еще один вопрос к Сэко-сан. Если бы вашего ребенка переселили на насыпной участок и заставили бы ходить оттуда в школу, что бы вы сделали?

На первый вопрос вызвался ответить отец Токудзи.

— Я человек необразованный и красиво говорить не умею. Поэтому я просто скажу, что думаю. Вот тут одна из выступающих, кажется Сэко-сан, сказала, что мол, кончайте, вашими внутренними разборками осложнять жизнь другим людям. Ну, или что-то в этом роде. Так вот, она не права в том смысле, что мы как раз и не хотим осложнять жизнь другим людям и потому решили не бастовать. Между прочим, у рабочих есть полное право на забастовку, но мы крепимся из последних сил. Мы подумали, что если не пустим детей в школу, то от этого пострадают только наши дети, а не другие люди. Это во-первых. А во-вторых, знаете, есть такая пословица — если на тебя искры летят, сам от них и отмахивайся. При переезде на насыпной участок хуже всего придется детям, вот мы и решили — раз это касается в первую очередь их, пусть они попробуют сами постоять за себя. Мы хотим, чтобы они научились бороться за свои права.

Потом на вопрос отвечала Сэко-сан.

— Вот вы меня спросили, что бы я сделала, если бы моего ребенка переселили на насыпной участок и заставили бы ходить оттуда в школу. Я отвечу, что в таком случае я бы четко определила для себя, где кончается моя частная проблема и начинается проблема общественная. Свою частную проблему я уж как-нибудь решила бы своими собственными силами и, поверьте, не стала бы мутить воду и выдавать ее за проблему всего населения.

Отец Кацуичи снова попросил слова.

— Спасибо за убедительные ответы. Должен признаться, что слова представителя завода потрясли меня до глубины души. И присутствующим здесь мамочкам, которых в школьном образовании не заботит ничего, кроме оценок, хорошо бы как следует прислушаться к тому, что сказал этот человек. Мусор — это такая вещь, которую производит каждый из нас, каждая семья. Ну, так и разбирались бы с этим мусором сами, как говорится, сам кашу заварил, сам и расхлебывай. Однако всем понятно, что в условиях современного города это невозможно. Поэтому были придуманы специальные заводы, чтобы уничтожать мусор. Проблема в том, что люди потихоньку начинают забывать, что речь-то идет об их собственном мусоре. И тогда они превращаются в ужасных эгоистов. Мы так сильно хотим, чтобы мусоросжигательный завод перенесли, что совершенно не желаем замечать тех людей, которые действительно могут от этого пострадать. Навряд ли в этом зале найдется хоть один человек, который откровенно скажет, что, если у него самого все в порядке, то плевал он тогда на всех остальных. Таких среди нас нет. Но при этом, посмотрите, мы не желаем замечать тех, кто работает на заводе. Не желаем даже слышать об их проблемах. А все потому, что, как я уже сказал, мы забываем о том, откуда берется мусор. И это именно та причина, по которой я не могу согласиться с Сэко-сан. А не потому, что я на стороне муниципалитета, как некоторые из вас могли ошибочно подумать! — с нажимом сказал отец Кацуичи. Вид у него был очень серьезный.

— Молодец, мясник! Давай, покажи им! — послышались выкрики из зала.

И снова в задних рядах кто-то поднял руку. Котани-сэнсей даже привстала, чтобы разглядеть кто это. Слово взяла мама Джунъичи.

— Некоторые из тех, кто выступал тут до меня, говорили о том, что нельзя допускать, чтобы большинство страдало из-за меньшинства. Еще два-три месяца назад я думала точно так же. Мой сын учится в первом классе. У него хронический лимфаденит. Он никогда не любил шумные игры с другими детьми, чаще всего тихо занимался чем-нибудь в сторонке, сам по себе. Друзей у него почти не было. Но потом он вдруг изменился до неузнаваемости. Полагаю, причина, по которой он так сильно изменился, имеет самое прямое отношение к тому, что мы сейчас здесь обсуждаем. В один прекрасный день классная руководительница моего сына приняла в свой класс умственно отсталую девочку. Эта девочка была серьезно больна. Она не умела разговаривать и даже не могла толком отправлять, так сказать, естественные потребности. Понятно, что классная руководительница уделяла ей очень много времени. В результате у нее оставалось меньше времени на других детей, и родители, в том числе и я, начали волноваться, что это плохо повлияет на уровень подготовки детей, что они начнут хуже учиться. Мы не понимали, как можно ради одного ребенка приносить в жертву всех остальных детей в классе.

В какой-то момент все, кто думал так же, как и я, выразили классной руководительнице свое недовольство и потребовали, чтобы девочка ушла из класса. Но учительница отказалась выполнить наши требования. Помню, что тогда я страшно разозлилась и подумала, что в жизни не видела более упрямого человека. Но постепенно я стала замечать, что в моем сыне происходят перемены. Тот самый ребенок, который раньше ни на кого не обращал внимания, вдруг стал задумываться о других людях, сочувствовать им. Оказалось, что маленький ребенок, первоклассник не хуже взрослого может позаботиться о ближнем, хотя это совсем непросто. Не буду говорить о том, как тяжело было учительнице и детям, пока в их классе училась эта девочка. Но они достойно выдержали это испытание и заметно выросли — не в физическом, а в человеческом смысле. Стали глубже и умнее в плане человеческих отношений. И мы, родители, не должны об этом забывать.

Мы считали, что из-за одного ребенка страдают все остальные. Но мы ошибались. Те, кто сторонятся слабых и бессильных, избегают и презирают их, наносят вред прежде всего самим себе. Они перестают быть человечными. Мы должны осознать требования заводских рабочих как свои собственные. Мы должны видеть в борьбе, которую ведут заводские дети, свою собственную борьбу. Иначе мы перестанем быть людьми.

— Точно! Все верно! — послышался громкий голос. Это был Адачи-сэнсей. Послышались громкие аплодисменты.

После этого собрание продолжалось еще целый час. Желающих выступить было очень много. В конце концов были сформулированы две резолюции, которые в общих чертах выглядели так:

1) Мы, жители района, отказываемся подвергать наши жизни дальнейшей опасности и требуем скорейшей реализации плана по переносу мусоросжигательного завода.

2) Мы, жители района, настоятельно требуем перенести мусоросжигательный завод из жилых кварталов. В то же время мы полностью поддерживаем протестующих работников завода и готовы принять участие в их борьбе.

В самом конце председатель провел голосование. Три четверти участников проголосовали за первую резолюцию.

У Котани-сэнсей потемнело в глазах. Жизнь преподнесла ей еще один урок, в очередной раз показала, что понять поступки и поведение других людей не так-то просто.

С тяжелым сердцем она поехала домой.

Однако неприятности на этом не закончились. Можно даже сказать, что с одного тягостного собрания Котани-сэнсей попала на другое, столь же тягостное. Кроме мужа, который в кои-то веки вернулся домой пораньше, Котани-сэнсей поджидали ее и его родители. Дождавшись Котани-сэнсей, все сели ужинать.

За ужином разговор вертелся вокруг каких-то пустяков, но атмосфера за столом была какой-то напряженной. Но вот отец Котани-сэнсей отодвинул в сторону тарелку и сказал, обращаясь к Котани-сэнсей и ее мужу:

— В последнее время вы, кажется, не очень ладите между собой. Мы немного волнуемся из-за этого.

Котани-сэнсей подумала, что отец неправ и что дело не в том, ладят они с мужем или не ладят. Просто так получилось, что у них абсолютно разный подход к жизни. Но, разумеется, вслух она ничего не сказала.

— Наверное, в этом есть моя вина, — продолжал отец Котани-сэнсей. — Ведь твое устройство на работу в школу — моя идея. Я думал, что не годится запирать тебя в четырех стенах. Хотел, чтобы ты почувствовала настоящую жизнь. Наверное, это была ошибка.

"Нет, папа, ты все правильно сделал. Но ты ошибаешься в другом: когда думаешь, что общество в целом существует только лишь для блага одного-единственного человека", — мысленно возразила отцу Котани-сэнсей.

— Фуми-сан, мы слышали, что ты очень недовольна тем, что Кадзуо встречается по делам с разными людьми, — обратилась к ней свекровь.

— Ну что вы, мама, я всем довольна, — сказала Котани-сэнсей.

Она была недовольна только тем, что муж рассказывал про нее своим родителям невесть что. Странный все-таки он человек.

Муж действительно последнее время возвращался домой позже обычного. Он мог прийти в час или два ночи абсолютно пьяным. Но Котани-сэнсей ни разу не упрекнула его, ни разу не сказала, что ей это обидно или неприятно.

Однажды муж начал рассказывать ей детали очередной деловой встречи:

— Сегодня мы водили одного важного перца в кабаре. Напоили его как следует, раскрутили на инвестиции. Теперь дело должно сдвинуться с мертвой точки. Развлекать клиентов не так приятно, как кажется. Жизнь — штука жестокая.

Котани-сэнсей показалось, что она смотрит какой-то тупой телевизионный сериал.

— По-моему, ты не очень удачно употребил выражение "жизнь — штука жестокая". В таком контексте оно звучит странно. Вот ты говоришь, что развлекать клиентов не так уж приятно. Но судя по твоему виду, ты совсем неплохо провел время.

— Зачем ты мне хамишь? — сказал ей на это муж. — Ты вообще сама-то поняла, что сказала? И имей в виду, я на дух не выношу наглых женщин.

— Кадзуо встречается с разными людьми не ради себя. Он для семьи старается… — продолжала свекровь.

— Конечно. Я все понимаю, ответила Котани-сэнсей, а про себя подумала: "Поэтому, даже если я очень устала, я всегда встречаю его друзей улыбкой и стараюсь принять их как можно лучше".

— Фуми-сан, что тебе не нравится в Кадзуо? Что в нем не так? — очень серьезно спросила ее свекровь.

Котани-сэнсей не ответила.

"Я не могу ответить вам, — думала она. — А если и отвечу, вы все равно меня не поймете. Зачем зря делать больно вам и вашему сыну. Просто так получилось, что два человека с абсолютно разным мировоззрением вынуждены жить под одной крышей. И это очень непросто. Жаль, что я поняла это только сейчас".

Неприятный разговор все тянулся и тянулся, но Котани-сэнсей с достоинством выдержала эту пытку до самого конца.

 

Глава 25

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Когда на собрании ассоциации родителей и учителей большинством голосов была отклонена вторая резолюция, побледневший Адачи пробормотал себе под нос:

— Вот теперь за них возьмутся всерьез.

Его пророчество начало сбываться буквально на следующий же день.

Отца Исао вызвали в муниципалитет. Ему пообещали сделать его штатным сотрудником и назначить бригадиром, если он согласится переехать на насыпной участок.

Он, разумеется, не согласился, наорал на начальника отдела и отправился восвояси. Тем дело и кончилось.

Потом в муниципалитет вызвали пятерых учителей: Адачи, Оту, Орихаши, Котани-сэнсей и Эгава-сэнсей.

Их встретил заведующий по вопросам образования. В руках у него были листовки.

— Я правильно понимаю, что вы и есть эта самая "инициативная группа педагогов"?

— Совершенно верно.

— Вас только пятеро?

— К сожалению, только да, — дурашливо ответил Адачи. Заведующий улыбнулся.

— Я ценю вашу верность профессиональному долгу и ваше бережное отношение к детям.

— Это вы серьезно говорите?

— Разумеется.

— Ой, ну тогда огромное вам спасибо!

Котани-сэнсей слушала и не понимала, шутят они или нет. Эти два хитреца — заведующий и Адачи — стоили друг друга.

— А вы, стало быть, Фуми Котани?

— Да, — ответила Котани-сэнсей и с беспокойством подумала: "Что ему от меня надо?"

— Вы классная руководительница Тэцудзо Усуи. Я читал о вас в газете. Вы молодец! Большое вам спасибо. В комитете по образованию теперь только и разговоров, что о вас.

Вместо ответа Котани-сэнсей слегка поклонилась.

— Ну а теперь пару слов о листовках…

"Вот оно, началось", — подумала учительница.

— Я прекрасно понимаю ваши чувства, но как государственные служащие мы должны занять нейтральную позицию. Надо быть осмотрительнее. Вы так не думаете?

— Да ну, правда, что ли? — с идиотской интонацией произнес Адачи.

— Мы просто хотим, чтобы дети как можно скорее начали снова ходить в школу. Вам это желание кажется неосмотрительным? — Котани-сэнсей тоже решила ответить заведующему вопросом на вопрос.

— Дело не том, чего вы хотите или не хотите. Как я уже сказал, я восхищаюсь и вами, и вашим искренним стремлением помочь детям, но я не могу допустить, чтобы это стремление некоторые заинтересованные люди использовали в своих корыстных целях.

— Ах, вот оно что. Ну, тогда вам нечего волноваться, нас голыми руками не возьмешь. Мы и сами хоть кого можем оприходовать. А давайте мы дадим вам клятву?! Прямо здесь, — на одном дыхании выпалил Адачи.

Заведующий хотел сказать что-то еще, но сбитый с толку этой страстной тирадой, растерянно замолчал.

— Адачи-сэнсей, — наконец сказал он, собравшись с мыслями, — вам бы не глупостями заниматься, а профессиональной карьерой. Ведь вы можете стать очень хорошим завучем и даже директором.

Адачи в ответ на это только засмеялся. На том разговор и закончился.

Котани-сэнсей, все это время с ужасом ожидавшая, когда же, наконец, разразится буря, даже не поверила, что это все.

— Заведующие тоже разные бывают. Бывают слабые, бывают сильные. Это только начало, так что готовьтесь к продолжению, — предупредил Адачи.

После муниципалитета они отправились в профсоюз учителей. Адачи очень долго там выступал.

— Теперь, после того как нашу резолюцию отклонили, будет особенно трудно. Но отчаиваться нельзя. Только не думайте, что мы собираемся делать за вас всю работу, — сказал он в заключение и засмеялся. В каких бы обстоятельствах этот удивительный человек ни оказывался, он никогда не забывал побахвалиться.

Потом все пятеро пошли на завод. На заводе было невесело. Перед домом Кодзи стоял грузовичок. На него был погружен домашний скарб. Вокруг стояли заводские, не зная, то ли помогать отъезжающим, то ли нет. Эта сцена производила очень тягостное впечатление. Дети тоже стояли и смотрели вместе со взрослыми.

— Чего тут у вас? Переезжаете? — спросил Адачи-сэнсей как ни в чем не бывало.

— Тс-с-с, — отец Токудзи приложил палец к губам и отвел Адачи в сторону. Остальные учителя пошли вслед за ними.

— Сэнума наш, того, — отец Токудзи поднял обе руки вверх над головой, — сдался. Не выдержал мужик. Ему предложили то же самое, что и отцу Исао. Мы его убеждали, как могли, что нельзя соглашаться, но он не удержался, заглотил приманку.

— Понятно, — с сожалением сказал Адачи.

— Когда стало ясно, что его не отговорить, мы решили просто не вмешиваться. Пусть уезжает. Дедушка Баку говорит, что предателю гораздо тяжелее, чем тем, кого он предал. И в принципе с ним все согласны. Поэтому мы тут собрались и стоим, не знаем, что делать. Странная получается ситуация. С одной стороны, вроде как надо человеку помочь, с другой помогать как-то не хочется.

Учителя сочувственно промолчали.

Потом все снова пошли к дому Кодзи. Отец мальчика как раз тащил комод, когда вдруг заметил невдалеке Адачи. Неожиданно он бросил свою ношу и упал на колени:

— Простите. Простите меня, сэнсей, просите. Простите! — повторял он.

Это было душераздирающая сцена. Котани-сэнсей не выдержала и отвернулась.

Адачи-сэнсей подошел к отцу Кодзи, поднял его с земли. Несколько раз кивнул и похлопал по плечу. В глазах у учителя стояли слезы.

Наконец все вещи были упакованы.

— Кодзи, иди сюда, — позвал мальчика отец.

Кодзи забился в угол опустевшей квартиры и сидел там, прижимая к груди пенопластового робота.

— Кодзи!

— Я не поеду никуда! — закричал мальчишка. Пронзительно, как птица-подранок. Мама взяла его за руку и потащила к машине.

Глаза у Кодзи наполнились слезами.

— Кодзи! — закричал Исао и заплакал.

— Кодзи, не плачь! — крикнул Джун и тоже заплакал.

Вслед за ними, глядя, как Кодзи насильно усаживают в грузовик, заплакали все остальные дети. Но никто из них так и не сдвинулся с места. Подняв облако белой пыли, грузовик уехал. Вместе с ним уехал и Кодзи.

Адачи-сэнсей все повторял: "Кодзи, Кодзи…", потом издал глухой стон и заплакал.

"Видно, он тоже много чего пережил…" — подумала Котани-сэнсей, чувствуя, как подступают к горлу теплые слезы.

На следующий день Адачи объявил голодовку.

Прямо у заводских ворот он установил палатку, расстелил спальный мешок и завалился на нем спать.

Над палаткой была натянута старая простыня, на которой сверху красным и черным фломастерами Адачи написал: "Временно голодаю" и "Скажем нет подлым провокаторам из муниципалитета". Ниже шла надпись: "Мы живем в гостях у лета, мы живем в краю чудес, мы живем на мусорном заводе, но не надо путать нас с мухами, пожалуйста!" Это было вполне в духе Адачи.

Он начал голодовку, ни с кем не посоветовавшись. Единолично.

Орихаши-сэнсей сказал было, что тоже хочет голодать, но Адачи запретил ему даже думать об этом.

— Я вовсе не строю из себя героя. Я тоже человек: я хочу лучшей жизни, хорошей работы и вкусной еды! Я боюсь наказания и боюсь, что меня уволят. Кто знает, может, когда-нибудь я стану предателем и всех вас предам. Короче, я самый обычный человек, но, как и у любого человека у меня есть своя история. Но история порождает историю. И вносит свои поправки, — произнеся эту загадочную речь, Адачи отправил Орихаши обратно в школу.

Первый день был очень трудным.

Большинство людей пытались отговорить Адачи от его затеи. Адачи лежал, повернувшись лицом к бетонной ограде завода, и молчал. С этими людьми ему было не о чем разговаривать.

Каждый час, во время перемены, проведать Адачи приходил кто-нибудь из его учеников. Тогда Адачи вставал и подробнейшим образом объяснял содержание следующего урока, давал задание для самостоятельной работы.

— Вы и сами отлично справитесь. Не вздумайте просить помощи у других учителей! — строго говорил он и неизменно получал бодрый ответ:

— Конечно, справимся, не волнуйтесь!

Ученик, который пришел на третьей перемене, сказал:

— Сэнсей, на следующей перемене — обед. Вам принести сюда чего-нибудь покушать?

— Спасибо, дружище, — сказал Адачи, погладив ребенка по голове, — но если я покушаю, как ты выражаешься, то ничего хорошего из этого не выйдет.

Он засмеялся.

В полдень у палатки Адачи собрались журналисты. Он обстоятельно ответил на все их вопросы и под конец сказал:

— Пишите только правду! Ничего не выдумывайте!

Кроме детей и журналистов Адачи ни с кем не разговаривал. Впрочем, он сделал исключение для представителя учительского профсоюза.

— На третий день голодовки пришлите мне врача, — сказал он. — Я еще молодой и умирать пока не собираюсь.

Около трех часов дня с другой стороны заводской ограды вдруг послышался стук. Дремавший Адачи протер глаза и увидел, что кто-то наблюдает за ним через дырку в заборе.

— Кто там?

— Это я, Исао.

— Исао?

— Вам, наверное, есть хочется?

— Ясное дело, хочется.

— Трудно терпеть?

— Еще как трудно, я же знаешь какой обжора на самом деле.

— Ну вот, держите. — С этими словами Исао протолкнул в дырку небольшой рисовый колобок.

— Это что, рис, что ли?

— Ага.

— Если я его съем, то какая же это голодовка?

— А вы никому не говорите, так никто и не узнает.

Адачи рассмеялся.

— Врача так просто не обманешь. Он мне сделает анализ и сразу все поймет.

— Жалко, — расстроился Исао.

Через ту же дырку в заборе Адачи вернул колобок мальчику.

— Исао.

— Чего?

— Мне во время голодовки можно пить воду. Потому что если человек совсем не будет пить, он за два-три дня кончится. Вот. У тебя дома есть вода, Исао?

— Ну, спросите тоже. Конечно, есть.

— Я тебя не про ту воду, которая в кране, спрашиваю, а про ту, которая в бутылке. Просекаешь? Твой папа эту воду каждый вечер пьет.

Исао просек.

— Так вот, принеси-ка мне стаканчик этой воды. До краев налей и не забудь еще соломинку захватить. Стакан через эту дырку не пролезет.

За забором послышался удаляющийся топот ног. Похоже, что Исао приходил не один.

Через некоторое время Адачи снова услышал стук.

— Ну чего?

— Принес.

— Полный стакан, как договаривались?

— Ага, полный.

— Отлично, придвинь его к дырке. Придвинул? Теперь соломинку мне сюда давай. — Адачи-сэнсей, не меняя своей лежачей позы, схватил губами соломинку.

— Теперь второй конец соломинки сунь в стакан.

— Засунул уже.

— Отлично, — вид у Адачи был самый что ни на есть довольный.

— Держи стакан крепче! — сказал он и принялся потягивать содержимое стакана через трубочку.

— Сэнсей, вам вкусно?

— Вкусно не то слово. Я сейчас от удовольствия в обморок упаду. У меня голова уже кружится.

Конечно, кружится — если с самого утра ничего не есть, а потом залить в желудок незнамо чего…

— Ты смотри, не проливай там. Наклоняй аккуратненько, — командовал Адачи.

— Сэнсей, а это вы какую песню поете?

— Какую еще песню? — не понял Адачи. Он и сам не заметил, как начал напевать "Кисобуши" — застольный гимн клана Кисо из префектуры Нагано.

К четырем на завод пришли Котани-сэнсей, Эгава-сэнсей, Ота и Орихаши.

— Адачи-сэнсей, вы в порядке?

— Пребываю в полном здравии и прекрасном расположении духа, — ответил Адачи на манер странного бородача. Похоже, что принесенная Исао "бешеная водичка" подействовала на него ободряюще.

— Адачи-сэнсей, мама Джунъичи вместе с другими родителями с сегодняшнего дня начала сбор подписей по району. Если людям подробно объяснить, в чем дело, то, может быть, удастся их переубедить.

— Это было бы здорово!

— Родители детей из вашего класса сегодня позвонили и сказали, что тоже помогут собирать подписи.

— Это просто замечательно! — сказал Адачи и радостно улыбнулся.

 

Глава 26

ПАДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ

Голодовка, которую объявил Адачи, была из ряда вон выходящей, и реагировали на нее люди по-разному. Действительно, ученические забастовки время от времени случаются по всей стране, но чтобы учитель из солидарности с бастующими учениками объявил голодовку — такого еще не бывало!

Многие симпатизировали Адачи. Они верили, что чем больше будет таких, как он, тем лучше. Но было и немало людей, которые считали, что именно из-за таких опасных типов, как Адачи, все в мире встало с ног на голову. В профсоюзе учителей не знали, что с ним делать. Уж больно ситуация была непредсказуемая.

Виновник всех этих волнений, никому ничего не объясняя, продолжал свою голодовку. Иногда он сидел у палатки с задумчивым видом, иногда со страдальческим. Прохожие смотрели на него кто с удивлением, кто с сочувствием.

Котани-сэнсей прислала записку. В ней говорилось, что движение по сбору подписей получило официальное название: "Родители в поддержку детей мусорного завода". Еще она писала, что сбор подписей продолжается и что, скорее всего, их удастся собрать гораздо больше, чем они предполагали в начале. "Ваша голодовка произвела на родителей очень сильное впечатление, — аккуратным учительским почерком было написано в записке. — Если мы соберем подписи пятидесяти одного процента жителей района, то принятое на заседании решение можно будет отменить". Прочитав записку, Адачи слабо улыбнулся. Потом едва слышно сказал:

— Вот бы темпуру сейчас съесть…

А в это время в школе произошло следующее.

Войдя в класс в начале второго урока, Мурано-сэнсей вдруг заметила Кодзи Сэнуму, сидящего на своем прежнем месте.

— Кодзи-кун! — удивилась Мурано-сэнсей. — Тебя ведь перевели в другую школу. Как ты здесь оказался?

Кодзи молча достал из ранца карандаш, ручку и учебник.

— Кодзи, ты, что ли, специально на урок пришел?

— Угу, — мальчик кивнул, доставая тетрадку.

Мурано-сэнсей удивилась еще больше. От насыпного участка до школы Химэмацу ребенку идти никак не меньше часа.

— А папу и маму ты предупредил?

Кодзи не ответил. Он никого ни о чем не предупреждал, просто взял и пришел в свою школу.

— Кодзи-кун, с завтрашнего дня ты должен начать ходить в новую школу. В этом нет ничего плохого. Нам тоже очень грустно, что ты от нас ушел, но ничего не поделаешь. Наша школа уже договорилась с твоей новой школой, что теперь ты учишься у них. Понимаешь?

Кодзи уставился в пол.

Мурано-сэнсей стало жаль мальчика. Она погладила его по голове.

После уроков Кодзи со всех ног помчался на завод, к своим друзьям.

Адачи-сэнсей почувствовал, что рядом кто-то есть, он повернулся и увидел улыбающегося во весь рот Кодзи.

— О, Кодзи, здорово! — Адачи-сэнсей сел и протянул мальчику руку.

Кодзи засмеялся и бросился обнимать учителя. Ослабевший за эти дни от голода Адачи не удержался и повалился на спину. Так что Кодзи оказался сидящим у него на животе. Теперь смеялись уже оба.

— Кодзи, что это у тебя? — отдышавшись, спросил Адачи и показал пальцем на ранец.

— Я в школу ходил.

— В какую? В нашу, что ли?

— Ага.

— Ах ты, умница моя! — с чувством сказал Адачи.

Попрощавшись с учителем, Кодзи побежал на завод. Все были ужасно рады его видеть, обнимали, похлопывали по плечам и по спине — как футболиста, забившего решающий гол в ворота противника.

Адачи-сэнсей, который вслед за Кодзи тоже пришел на завод, радостно наблюдал за этой сценой. "Интересно, каким станет наш мир к тому моменту, как вы подрастете?" — думал он, глядя на детей.

Кодзи играл на заводе до самого вечера. Когда солнце начало садиться, мальчик погрустнел. Все прекрасно понимали, что он сейчас чувствует.

— Ну что, Кодзи, пора домой? — как можно бодрее сказал Исао.

— Ага, — уныло ответил Кодзи.

— Мы тебя проводим, слышишь. Эй, пацаны, проводим его?

— Конечно, проводим!

Вся компания сорвалась с места и побежала. Они знали, что возвращаться домой им придется в полной темноте. Но ради друга чего только не сделаешь. Так что никто не жаловался.

Распевая песни, они пробежали торговую улицу, потом перебрались через шоссе, по которому в обе стороны почти сплошным потоком неслись машины. Небо было пурпурно-красным, и на его фоне бегущие дети были похожи на стайку осенних стрекоз.

Добежав до моста, который соединял старый город с насыпным участком, они остановились передохнуть. Толстяк Ёшикичи пыхтел как паровоз.

Прилетавший с моря прохладный ветерок приятно гладил их разгоряченные бегом тела. Залив с медленно плывущими по нему баржами был словно нарисован тушью.

— Двинем дальше? — сказал Исао.

— Двинем! — дружно закричали все и снова побежали. Наконец они добрались до насыпного участка. Он раскинулся перед ними, как огромная песчаная пустыня.

— Ого-го!

— Сколько здесь места!

— Да он огромный, как море!

— Даешь здесь парк!

Дети переглянулись и захохотали. Потом снова припустили по песчаной дороге.

Дома Кодзи ждала заплаканная мама. Увидев его в дверях, она вскочила и с перекошенным лицом кинулась к нему.

— Тетя, не ругайте его, он хороший! — громко сказал появившийся в окне Исао.

Одна за другой в окне стали появляться перепачканные физиономии.

— Тетя, не ругайте его, он хороший, — раздавалось на разные лады.

— Вы что, от самого завода его провожали? — удивилась женщина.

— Ага.

— А теперь обратно пойдете?

— Ну да, а как еще?

Похоже, на этот раз Кодзи удалось избежать взбучки.

— Дядя, — сказал Исао, обращаясь к отцу Кодзи, — вы не думайте, Кодзи сегодня в школу ходил. В Химэмацу.

— Что? — родители мальчика переглянулись.

— Кодзи, ты был в школе?

— Ага. И завтра тоже пойду, — с вызовом сказал Кодзи.

— Дяденька, не забирайте у нас Кодзи, — сказала Кэйко, глядя старшему Сэнуме прямо в глаза.

— Так-так, значит, пацан пешком дошел до своей старой школы… — пробормотал себе под нос отец Кодзи. Прозвучало это у него довольно-таки уныло.

Дети начали прощаться:

— Ладно, Кодзи, мы пойдем домой.

— Пока, Кодзи.

— До свидания!

Кодзи блеснул своими желудевыми глазами и засмеялся. Потом помахал друзьям рукой.

Его отец сидел, уставившись в пол, и о чем-то сосредоточенно думал.

В тот день у Котани-сэнсей, у трех других учителей и у родителей-активистов было очень много дел. Адачи продолжал свою голодовку, и со сбором подписей надо было спешить. Время поджимало. Кто-то в шутку сказал, что во время кампании им надо опираться на "мышиную прогрессию". Задачу на "мышиную прогрессию" придумал в начале семнадцатого века один японский философ. В условии задачи было сказано, что на новый год одна мышь родила двенадцать мышат. А через месяц эти двенадцать мышат выросли и вместе со своей мамой родили каждый по двенадцать мышат. Мыши продолжали таким образом размножаться до конца года. Каждая из них рожала в месяц по двенадцать детенышей. Вопрос: сколько мышей родилось к концу года? Правильный ответ: 27 миллиардов 682 миллиона 574 тысячи 402 мыши.

Короче, стратегия заключалась в том, чтобы каждый подписавшийся в поддержку заводских рабочих и их детей, тут же активно включался в кампанию и тоже начинал собирать подписи. Таким образом можно было в очень короткое время собрать большое количество подписей.

Одного только сочувствия недостаточно. Чтобы движение ширилось и росло, необходимо деятельное участие. Родители и учителя, вдохновленные примером детей из класса Котани-сэнсей, которые приняли и полюбили умственно отсталую девочку, не ленились ходить по домам и объяснять людям ситуацию.

В некоторых семьях оба родителя работали и поэтому не могли участвовать в заседаниях родительского комитета. Были еще и родители неуспевающих учеников — они не ходили на родительские собрания, потому что им было неприятно. Соответственно, в тот день, когда была принята резолюция, они не проголосовали. Но теперь и те, и другие охотно участвовали в кампании в защиту заводских.

— Кроме активных членов родительского комитета есть еще немало родителей, голоса которых мы должны учесть, — сказала Котани-сэнсей директору.

Понемногу другие учителя тоже начали принимать участие в движении по сбору подписей. Впрочем, не все они делали это добровольно — были и такие, которые присоединились к кампании только после того, как родители учеников возмутились их безразличием.

"Адачи-сэнсей, потерпите еще немного! У нас теперь много сторонников. Мы вот-вот соберем нужное количество подписей", — беззвучно шептала Котани-сэнсей. Домов в районе было много, и она допоздна обходила их один за другим.

Стояла поздняя осень. Вечерами было уже холодно.

Адачи лежал, закутавшись в одеяло, и смотрел в темное небо. Звезды были видны даже тут, в большом городе. В сочетании с холодным воздухом они были особенно красивы.

Незадолго до этого к нему приходили родители заводских детей. Они посидели, поболтали с ним о том о сем. Запросто, как со старым другом. Они больше не извинялись перед ним, не говорили ему формальных слов благодарности, потому что друзьям формальности ни к чему.

— Как много сегодня падающих звезд. Настоящий звездный дождь, — задумчиво сказал сам себе Адачи.

С той стороны ограды раздался стук.

— Сэнсей, там у вас еще кто-то есть?

— Исао! Нет, никого уже нет.

— Тогда мы сейчас придем.

Через несколько мгновений дети уже были у палатки. Особо не церемонясь, они расселись, а некоторые и разлеглись вокруг учителя.

— Вы замерзнете, — сказал Адачи с укором.

— Да нет, мы же только что поели… — начал было Токудзи и осекся.

— Все в порядке, Токудзи. Не обращай внимания, — со слабым смехом сказал Адачи-сэнсей.

— Мы проводили Кодзи до дома, — сказал Исао.

— Какие вы молодцы!

— Сэнсей, вам плохо? — с опаской спросил Джун.

— Да, как-то не очень хорошо, — Адачи прикрыл глаза.

Дети сидели вокруг и не знали, что делать. Они во все глаза смотрели на учителя.

— Я сейчас смотрел на небо и видел, как падают звезды, — вдруг ни с того ни с сего сказал Адачи. — В тот вечер тоже был звездопад…

— В какой вечер?

— В тот вечер, когда ваш учитель впервые в своей жизни украл…

— Украл? Что вы украли? — дети не поверили своим ушам.

— В тот день я был такой же голодный, как сейчас. И тогда я пошел и украл… В это трудно поверить, правда, Мисаэ?

— Ага, — легонько кивнула Мисаэ.

Адачи-сэнсей рассмеялся.

— В жизни всякое бывает, — Адачи погладил девочку по голове. — Обычно мы съедали в день по пять маленьких картошин, каждая размером с большой палец. И все.

— Так вы все время голодный ходили!

— Да. Ужасно голодный. У меня всегда болел живот, вот как сейчас, и я ни о чем думать не мог, кроме еды. И знаешь, Мисаэ, у меня тоже был старший брат. Такой же добрый и хороший, как твой.

Джун смутился.

— И я ходил воровать вместе с братом. Мы залезали с ним в сараи и воровали кукурузу и соевые бобы. Это было очень страшно. И неважно, в первый раз ты воруешь или в десятый. Каждый раз страшно, как в первый раз.

— Так вы несколько раз… это… ну… — хриплым голосом спросил Широ.

— Мне было очень-очень страшно. Поэтому четыре или пять раз я сходил с братом, а потом перестал. Но мой брат ничего не боялся. Он воровал легко. Раз за разом, как ни в чем не бывало. Нас ведь было семеро детей, и он словно ласточка, которая в клюве приносит своим птенцам еду, приносил нам то, что ему удалось стащить.

— И полицейские ни разу его не словили?

— Ловили, и не раз. Но он все равно продолжал воровать. И в конце концов его отправили в исправительную колонию для несовершеннолетних.

Дети испуганно смотрели на учителя.

— И в тот самый день мой брат умер, — сказал Адачи-сэнсей. Он сказал это очень просто. Настолько, что дети даже не сразу поняли, о чем он говорит.

— Мой брат очень любил читать книжки, как и твой брат, Мисаэ-тян. В тот день, когда он умер, у него в кармане лежала потрепанная книжка Сетона-Томпсона "Рассказы о животных". Он ее зачитал до дыр. — Адачи смотрел куда-то вдаль невидящим взглядом. — На самом-то деле нет такого человека, который бы мог воровать как ни в чем не бывало. Я просто был маленьким и ничего не понимал, и жалею об этом до сегодняшнего дня. Я съел жизнь своего старшего брата. Я вырос, питаясь его жизнью.

Дети сидели, затаив дыхание.

— И не только я. Все люди живут, питаясь жизнями других людей. Жизнями тех, кто погиб на войне. Жизнями тех, кого убили за то, что они выступали против войны. Есть люди, которые поедают чужие жизни, не задумываясь. Есть и такие, кому это приносит страдания. — Адачи снова закрыл глаза.

— Мне так жалко вашего брата, — всхлипнула Мисаэ.

Адачи ласково обнял девочку.

— Мисаэ, у тебя прекрасное сердце. Ты замечательная девочка. Вон посмотри, еще одна звезда упала. Это мой брат. Человек, у которого было такое же прекрасное сердце, как и у тебя.

Все дети посмотрели на небо.

Ласково сияя, на небе висели звезды, похожие на глаза огромной рыбы.

 

ЭПИЛОГ

Небо в то утро было высокое-высокое. Кое-где виднелись остатки перьевых облаков, похожие на нежные мазки кистью. Две большие птицы, наверное, коршуны, играя друг с другом, пересекали его с востока на запад. На "базе" шел урок, но ребята то и дело отрывались от занятий и смотрели на небо.

— Ух, высоко!

С раскрытыми ртами они смотрели вверх, туда, где летели птицы.

— Гадство какое. Везет же этим коршунам.

— Ага. Знай себе забавляются, вместо того чтобы учиться, — с завистью сказал Ёшикичи.

Коршуны становились все меньше и меньше. Вот они стали размером с бобовое зернышко, а потом и вовсе исчезли.

И в этот момент раздалось фырканье и урчанье, и на завод въехал маленький грузовик. Большие грузовики, которые привозят мусор, урчат совсем по-другому.

Дети обернулись на звук и увидели, что в кузове поверх тюков и коробок сидит Кодзи. Улыбаясь во весь рот, он махал рукой Исао, Джуну и всем-всем-всем.

— Это ж Кодзи!

— Кодзи вернулся!

Ребята вскочили.

— Кодзи!

Тут уже было не до учебы.

Все, кроме Исао, со всех ног бросились к грузовику.

Исао побежал к Адачи.

— Сэнсей, Кодзи! Кодзи вернулся на завод!

— Что?

Адачи не поверил своим ушам. Он попытался встать, но сил у него почти не было, покачнувшись, он чуть не упал. Исао поспешно подставил ему плечо.

— Все в порядке, все в порядке, — бодро сказал Адачи.

Кодзи соскочил с грузовика и побежал к Адачи, который шел нетвердыми шагами, опираясь на плечо Исао.

— Сэнсей! — радостно завопил Кодзи и кинулся обнимать учителя.

— Полегче там, — сказал Исао, подстраховывая Адачи сзади, чтобы тот не упал. Адачи-сэнсей обнял налетевшего на него мальчика.

От радости Кодзи засмеялся.

Неожиданно для самого себя Адачи тоже засмеялся — захохотал так, что все вокруг затряслось.

Ближе к обеду на "базу", где вместе с Кодзи и Адачи сидели дети, лучась радостью, влетели Котани-сэнсей, Ота и Орихаши. Дети были на "базе".

— Получилось! Получилось! — кричал Ота-сэнсей, прыгая от радости.

— Сейчас, наверное, расскажет нам хорошую новость, — Адачи подмигнул детям.

— Адачи-сэнсей, радуйтесь! Мы собрали подписи больше, чем у пятидесяти одного процента!

— Да ну! — Адачи расплылся в улыбке.

То, что сказал Ота, означало, что больше половины жителей района приняли сторону заводских. И это произошло не само по себе. Те, кто подписались, не были случайными людьми или просто сочувствующими. Каждый из них, поставив свою подпись, в свою очередь начинал ходить по домам, объяснять, убеждать, искать новых сторонников. Котани-сэнсей постаралась как можно понятней объяснить это детям.

— С помощью профсоюзов и некоторых членов городского комитета мы смогли добиться того, что переговоры начнутся уже сегодня. В три часа дня. В родительской ассоциации нам сказали, что на переговоры собираются прийти двести человек родителей.

Котани-сэнсей посмотрела на детей.

— Вы тоже туда пойдете! Мы потребовали, чтобы вас выслушали наравне со взрослыми.

— Не волнуйтесь, мы все сделаем в лучшем виде! — залихватски ответил Исао.

— Адачи-сэнсей, а вы как, сможете прийти?

— Я умру, но пойду! — бодро сказал Адачи.

Взгляд Котани-сэнсей остановился на Кодзи. "Что-то здесь не так, но что?" — подумала она, и тут ее осенило.

— Кодзи-кун!! Ты вернулся?!

Кодзи засиял.

* * *

— Поехали! — громко скомандовал Исао. Тележка-повозка тронулась с места. За три дня голодовки Адачи ослабел, ноги-руки его не слушались. Иногда ему начинало казаться, что из него вынули все кости. Было решено погрузить Адачи на тележку.

Тележка завела свою скрипучую песню: скрып-скрып, скрып-скрып. Нехитрая песня, но за душу берет.

Тэцудзо шел рядом с Котани-сэнсей и держал ее за руку. Учительница время от времени с волнением на него посматривала. Вот Тэцудзо поймал ее взгляд и смущенно улыбнулся. Котани-сэнсей крепко сжала его руку. Он тоже сжал ей руку в ответ. Оба весело засмеялись.

У дедушки Баку был очень счастливый вид. Он шел немного позади с Радой на поводке и старательно глядел под ноги, чтобы не упасть. Маленькая Рада что есть сил тянула его вперед. Дедушка был ужасно рад за внука и за Котани-сэнсей. Он разговаривал про себя с Рюсэй Кимом: "Я знаю, ты уже заждался там. Хочешь поиграть на виолончели. Ну, потерпи еще немножко. Я скоро буду. Я так рад все-таки, что не умер, что живу!"

Орихаши-сэнсей шел с Мисаэ и Кэйко. Вся троица весело болтала и смеялась. Потом Орихаши начал поддразнивать Мисаэ, и девочка надулась. Но хоть и надулась, однако руки учителя не выпустила, а только звонко шлепнула его по мягкому месту.

Тележка все напевала свою извечную песенку: скрып-скрып, скрып-скрып.

Адачи-сэнсей, возлежавший на поющей тележке, которую тянули Исао, Джун, Токудзи и Широ, умирал от желания поесть тэмпуру. Но это все еще было недоступным для него удовольствием.

Тем не менее глаза его сияли. А вдруг все сложится удачно, и уже сегодня вечером он сможет наконец отведать свое любимое лакомство… Кто знает, не от этой ли мысли у Адачи был такой радостный вид.

— Чего вы там говорите? — спросил Такео, который толкал тележку сзади.

— Ничего-ничего, — ответил учитель-обманщик.

На самом-то деле он тихонько напевал в такт скрипучей тележке песенку про облака, только вот вместо слов "белые кораблики" в его версии прозвучало что-то вроде "вкусные салатики"…

Ота-сэнсей и Шигеко шли как влюбленная пара, рука под руку. Тихо хихикая, они о чем-то секретничали. Сзади шел Ёшикичи и весело над ними посмеивался.

Шли заводские рабочие, с любовью глядя на детей.

Шли заводские родители, с уважением и доверием глядя на учителей.

Между куплетами: "скрып-скрып" тележка теперь исполняла припев: "кряк-кряк".

Кодзи шел рядом с тележкой. Адачи-сэнсей иногда гладил его по голове, и тогда мальчик радостно улыбался, сияя своими желудевыми глазами.

— Потя-янем! — крикнул Исао.

Мальчишки поднажали, и тележка поехала быстрее. Рада в восторге рванула поводок, дедушка Баку покачнулся и едва не упал носом в землю.

— Стойте, стойте! — закричал вдруг он. Вернее, это он хотел закричать "стойте", но все услышали только: "Фойфе, фойфе". Тележка остановилась. Дети удивленно уставились на дедушку. Вид у него был очень странный: его лицо сморщилось, как воздушный шарик, из которого выпустили почти весь воздух. С чего бы это вдруг такая внезапная перемена?

— Фафые фуфы, фефюфи, — приговаривал дедушка, старательно высматривая что-то на земле.

Первым догадался отец Исао:

— Вставные зубы! У дедушки Баку выпала вставная челюсть.

Все захохотали.

Наконец общими усилиями вставная челюсть была найдена. Дедушка помыл ее под краном и водворил на место. Теперь это снова был всем знакомый дедушка Баку.

Тэцудзо радостно засмеялся. Котани-сэнсей дернула его за руку, хотя сама с трудом сдерживала подступающий смех.

— Вперед! — заорал Исао.

Он словно хотел сказать: "Повеселились — и хватит! Все только начинается, и неизвестно, что там впереди".

"Вперед! Какое верное, какое замечательное слово", — думала Котани-сэнсей, крепко держа в своей руке руку Тэцудзо.

Тележка снова завела свою скрипучую песню.