Соноре всегда нравился район Маунт-Адамс — сельские домики, в причудливом порядке рассыпанные по склону холма, нависшего над рекой и городскими кварталами. Когда дорога пошла на подъем под углом в двадцать пять градусов, сцепление ее автомобиля снова взвизгнуло.
У обочины дороги стоял мужчина и рассматривал витрину какого-то ювелирного магазинчика, хозяева которого даже не побоялись проставить цены. Что-то в этом человеке — посадке его плеч или силуэте — заставило Сонору нажать на тормоза и обернуться.
Мужчина не обратил на нее никакого внимания, даже не оглянулся, однако Соноре было достаточно взглянуть на него еще раз, чтобы убедиться, что это не Зак, хотя и сильно похож на него.
Она продолжила свой путь, ощущая тяжесть в плечах и боль в спине. Подобное с ней случалось и прежде, хотя Сонора ненавидела себя за то, что принимала миражи за реальность. «Да, это он, — говорило ей сердце, но холодный рассудок тут же подсказывал: — Увы, Сонора, этого просто не может быть…»
Даже спустя месяцы после смерти Зака она бессознательно отыскивала его лицо в любой толпе — на улице, в кино, в магазине — в ожидании, что наткнется на него. Какая-то часть ее подсознания боролась с этими миражами, в то время как другая часть отказывалась верить в то, что не имеет смысла заходить в ванную комнату, чтобы увидеть, как Зак там бреется.
Ночные кошмары продолжали преследовать ее.
Сонора сообразила, что этот мужчина напомнил ей Зака, потому что был чем-то разозлен — может быть, из-за того, что ему приходилось много вкалывать на работе или из-за проблем с детьми, а может, просто потому, что несчастлив — а в любом несчастье она видела долю своей вины, — и жизнь кажется ему неудавшейся, и никто его не понимает. В общем, он зол на весь мир.
Поднимаясь все выше по крутому склону холма, Сонора добралась наконец до жилой части Маунт-Адамса.
Когда-то этот район был излюбленным местом обитания студентов, но теперь их «фольксвагены» и «карман-гьяэсы» уступили место четырехцилиндровым джипам, «ауди» и «саабам». Каждый дом нес оттенок снобизма. И все здесь — от фасада бара с гордым названием «Лонгуорт» до табличек на аккуратно политых лужайках перед домом, предупреждающих о специальной системе охраны и безопасности, и прогуливающихся вдоль дома ухоженных поджарых овчарок, — четко и недвусмысленно говорило о том, что теперь здесь живут процветающие представители нового элитного сословия «йаппи».
То там, то тут мелькали объявления «ПРОДАЕТСЯ».
Сонора миновала магазин керамики «Руквуд», обитый деревом в английском стиле эпохи Тюдоров, обогнала синий грузовик с надписью на борту «Г. ДЖОНСОН — ХРАНЕНИЕ И ДОСТАВКА» и мысленно улыбнулась, когда увидела наконец домик, явно нуждавшийся в покраске, с заброшенной лужайкой, поросшей сорняками, и старой церковной скамьей у крыльца. Просто отрада для души.
Особенно понравилась ей церковная скамья. Сонора залюбовалась коричневой металлической табличкой, на которой было выгравировано «РУМПКЕ».
«Если бы не дети, — подумала Сонора, — я наверняка бы поселилась здесь. Правда, для этого потребовалась бы чертова уйма денег».
Дэниелс жил в одном из самых лучших домов поселка — элегантном недавно отремонтированном, трехэтажном здании из кирпича розового цвета, переходящего по краям в густо-синий, который в магазине стройматериалов называется «староамериканский стиль». Небольшая лужайка перед домом была аккуратно подстрижена и тщательно подметена.
Пока Сонора парковалась, входная дверь в дом Китона Дэниелса приоткрылась. На пороге показался хозяин. Он был небрит и неважно выглядел с густой щетиной на белых как мел щеках. На нем были все те же бежевые брюки, белая футболка.
Сонора снова вспомнила Марка, лежавшего на металлическом катафалке, и Марти, массировавшего ему череп, перед тем как снять с него кожу. Она тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя эти образы и целиком сосредоточиться на Китоне. Ей почему-то не хотелось увидеть этого мужчину на столе для вскрытия.
— Мистер Дэниелс?
Он кивнул ей и распахнул дверь, отрешенно бормоча себе под нос какие-то невнятные, приличествующие встрече слова приветствия.
Затем он пересек гостиную и прошел на кухню. Сонора последовала за ним. Дэниелс пригласил ее к круглому дубовому столику, покрытому белой махровой скатертью, на котором стояла неполная чашка кофе и лежал хрупкий на вид ломтик поджаренного хлеба с маслом, надкушенный с одной стороны.
В центре стола Китон бросил красное кухонное полотенце, а сбоку — полуразвернутую газету. Рядом с тарелкой грудилась свежая почта. Несколько конвертов были уже вскрыты. Сонора заметила счет за воду и какое-то уведомление.
Она вынула блокнот и присела к столу, положив локти на скатерть и подперев руками подбородок.
Сам Дэниелс продолжал стоять. Упершись коленом в сиденье стула, он взял в руки отложенный отдельно дешевый белый конверт, на который была наклеена марка с портретом Элвиса Пресли.
— Я вчера не выходил из дома и даже не вынимал почту. Но сегодня утром я попробовал вернуться к нормальной жизни. Хотя бы частично. Поэтому я и решил приготовить завтрак и просмотреть корреспонденцию.
Проверив диктофон и убедившись, что он в порядке, Сонора посмотрела на Дэниелса.
— Думаю, все это время она валялась в почтовом ящике, — сказал он и убрал со стола красное полотенце, под которым оказался снимок, сделанный «Полароидом». Сонора придвинула его поближе и принялась внимательно рассматривать.
На снимке она увидела Марка Дэниелса, выглядывавшего из открытого окна автомобиля. Он был без рубашки, а волосы его были сильно всклокочены. На его руках Сонора заметила наручники, причем оба браслета находились вплотную друг к другу. Она смогла разглядеть кое-что еще: что-то было пропущено через руль и обвязано вокруг пояса Марка. Волосы у парня влажно блестели — как будто он сильно вспотел. «Нет, — догадалась Сонора, — это не пот, а бензин. Его облили бензином».
Значит, Марка сфотографировали, перед тем как поджечь. У него было такое выражение лица, которое Сонора никогда не хотела бы видеть у любимого человека.
Ей и раньше случалось сталкиваться со всякими мерзостями, но еще никогда она не встречала убийц, которые посылали бы снимки своих жертв их родственникам.
Первым ее желанием было снова прикрыть фотографию полотенцем, но все-таки полицейский в ней взял верх. Дэниелс стоял рядом, отрешенно глядя в окно.
Сонора тронула его за руку:
— Продолжайте.
Когда она вошла в дом, ей сразу понравился общий вид его гостиной — кресло желто-медового цвета удобно расположилось между двумя старинными шкафами, заполненными книгами, среди которых лишь немногие были в твердых переплетах. Старый письменный стол орехового дерева и стоявший рядом диван создавали очень уютный уголок, удачно сочетавшийся с шикарной мебелью, обитой черной кожей, с хромированными деталями, на противоположной стороне комнаты.
— Эти роскошные вещи — собственность хозяина дома, — заметил Китон, когда Сонора обвела взглядом гостиную. — Компания, в которой он служит, направила его в Германию на девять месяцев. А моя личная мебель здесь — самая потрепанная.
— Не такая уж и потрепанная, — возразила Сонора, присаживаясь на понравившийся ей стул у письменного стола. Китон устроился рядом с ней, на краю дивана.
— Вот еще что, — начал он. — Получив эту фотографию я сразу же позвонил матери, опасаясь, что ей тоже что-нибудь прислали.
— Ну и?..
Сонора снова достала блокнот и включила диктофон.
— Нет, она ничего подобного не получала, но зато у нее была странная гостья. Мать сейчас живет в специальном пансионате для выздоравливающих больных. Она в общем-то не такая уж и старая, но… короче, это долго рассказывать.
— И кто была эта посетительница?
— Как сказала мне мать, к ней заходила юная леди, которая хотела поговорить о Марке и обо мне.
— О вас? Ваша мать рассказала вам, как выглядела эта юная леди?
— Невысокая блондинка, худенькая.
— Как ее зовут? — спросила Сонора, проведя ладонью по волосам.
— Она не назвала своего имени.
— И что ваша мать думает обо всем этом?
— Она озадачена. Ей не понравилось то, каким тоном эта женщина задавала вопросы. Маме показалось, что она чересчур хорошо осведомлена о наших семейных делах. То есть она имела в виду…
— Понимаю, что она имела в виду. А что произошло потом?
Китон вцепился в ручку дивана.
— Это пока все, что мне известно. Матери я сказал, что хотел бы приехать и увидеться с ней, а также сообщил, что у меня все в порядке. Это успокоило ее. Встретиться с сыновьями для нее всегда радость.
В его голосе прозвучала откровенная горечь. Сонора сразу поняла, каким тяжелым грузом легла на его плечи роль старшего брата и сына.
— Я поеду с вами, — сказала она.
Он кивнул в сторону кухни.
— А как насчет этого снимка?
— Мы отправим его в лабораторию на анализ. Посмотрим, может быть, удастся что-нибудь раскопать.
— Отпечатки пальцев?
— Да, отпечатки, остатки слюны на конверте, волосы… Какие-нибудь следы да найдем.
— Это было бы неплохо, — произнес Китон отрешенно.
Сонора отдавала себе отчет в том, что на самом-то деле это маловероятно. Убийца слишком умна, чтобы оставить отпечатки на конверте. В газетах убийцу Марка Дэниелса окрестили убийцей-Вспышкой — термин был позаимствован из интервью с криминалистом, объяснившим, что такое температура вспышки. Теперь сотрудники отдела — в кулуарных беседах — и саму Сонору иногда называли Вспышкой.
Она прикинула, существуют ли еще подобные снимки. Такой поворот мог сильно осложнить дело. Сонора внимательно посмотрела на Китона Дэниелса, чтобы уяснить, насколько хорошо тот держит себя в руках.
Почувствовав на себе ее взгляд, Китон уставился на нее в упор. Что-то изменилось в его поведении. Отметив, что дыхание его стало намного тяжелее, Сонора поняла, что он очень напряжен и взволнован.
— Вы установили новые дверные замки? — сменила она тему разговора.
— Ну да…
— Нет, вижу, что так и не удосужились сделать это.
— Что?
— Не забывайте: я — полицейский и могу разобраться, когда мне врут.
— Это, должно быть, сущая пытка для ваших детей.
— Так и есть, но не уходите от вопроса. Если у вас проблемы с деньгами, то я знаю одного человека, который все сделает на совесть и за умеренную цену. Смотрите сами, я вас не принуждаю. Но у убийцы могут оказаться ваши ключи. Она вам уже звонила, прислала фотографию. Может быть, именно она и приходила к вашей матери. Я беспокоюсь за вас.
Это и в самом деле было правдой. Но Китон еще не понимал, какая опасность ему угрожает.
Он слегка отодвинулся от Соноры и пожал плечами:
— Вообще-то у меня есть кое-какие соображения насчет того, как встретить ее, если она все-таки вздумает сюда заявиться.
— Это снимок так повлиял на вас?
Китон кивнул.
— Ладно, — согласилась Сонора и покосилась на входную дверь, обе створки которой были застеклены, так что никакие замки убийцу все равно бы не остановили.
— Может, стоит подумать о системе сигнализации? — предложила она.
— Это не мой дом, я лишь арендатор и не могу установить ее, не получив разрешения хозяина.
Сонора пристально посмотрела на него.
— Я хочу вам кое-что показать, — сказала Сонора и принялась рыться в своей сумочке из светло-коричневого винила, которую ей когда-то подарили дети. Она достала набросок портрета предполагаемой убийцы и положила на диван рядом с Дэниелсом.
Художник и Ронни Кнапп возились с этим портретом целых два часа. Ронни остался доволен сделанным. Сонора специально спросила его об этом позднее, потому что нередко люди соглашаются с тем, что портрет отличный, когда находятся рядом с художником. Они боятся задеть его профессиональную гордость.
На рисунке в профиль была изображена неулыбчивая блондинка. Соноре портрет казался не слишком характерным. Подобный тип лица не очень хорошо запоминается.
Китон Дэниелс нахмурился — в его глазах блеснула искра какого-то воспоминания.
— Я не знаю эту женщину, — медленно проговорил он.
— Посмотрите внимательнее. Она утверждает, что знакома с вами, а вы ее не узнаете.
— Вы сказали «утверждает»? — удивился Китон.
— Да, она мне тоже иногда позванивает.
Китон выглядел нездоровым. Он снова взглянул на фото, прикусив губу:
— Я не уверен, но ее лицо мне кажется знакомым. Кажется, где-то видел, но вот только не припомню где.
— Если что-то вспомните, то сообщите сразу же. Послушайте, мне надо позвонить. Можно воспользоваться вашим телефоном?
— Конечно. Один аппарат здесь, а другой — на кухне.
— Разрешите, я позвоню с кухни. А вы пока соберитесь — мы нанесем визит вашей маме.
— Вы думаете, ей что-нибудь угрожает?
— Нет, однако хотелось бы послушать, что она скажет.
Сонора вышла на кухню, сняла со стены красную трубку радиотелефона и еще раз взглянула на снимок Марка Дэниелса. Слова Эверсли, сказанные сегодняшним утром во время вскрытия, эхом прозвучали в ее сознании.
Еще один щелчок «Кодака» — на память.