Глава 1

– Ролли!

– Сэр, мы собираемся в Саутворк?

– Саутворк? Нет… Нет, срочно возвращаемся в Шотландию. Собирай сундук, живо. Только самое необходимое. – Корки резкими движениями складывал свои бумаги. – Едем верхом, возьмем лошадей ее сиятельства. С первой заставы пошлем их обратно.

– Но, сэр! Как же Кол, как же Мэри? – Камердинер, не веря, что вероломство человеческое может достичь таких пределов, взирал на хозяина с несчастнейшим видом. В один миг лишиться возможности лицезреть самую прелестную девушку в мире и самого первого забальзамированного государственного преступника – что может быть ужасней? – Мы никак не можем вернуться в Шотландию!

– Мистер Ролли, мы выезжаем через пятнадцать минут, – с металлом в голосе тихо произнес хозяин. – Поспешите же. Или мы двинемся в путь как есть – без багажа, или вы вспомните наконец свои обязанности и перестанете испытывать мое терпение.

С хозяином, пребывавшем в подобном настроении, Ролли спорить не решился. По зрелым размышлениям придя к выводу, что бессмысленно слабому сыну человеческому идти наперекор стихиям, а Корки в данный момент был чернее самой черной тучи и суровей самой отвратительной зимней бури Ролли уложил сундуки. Он вынес их наружу, где уже ожидал конюх, который держал под уздцы двух лошадей, и занялся приторочиванием поклажи к седлам.

С тоской оглядываясь на город, в который так недавно въехал вместе со своим хозяином, Ролли болтался в седле – он предпочел бы путешествие в карете – и еле поспевал за рвущимся вперед Корки.

Проехали Стони-Стрэтфорд – городок, не страдавший отсутствием приличных гостиниц. Поскольку близился вечер, можно было бы остановиться на ночлег здесь, но Корки мчал свою лошадь дальше, будто сам дьявол гнался за ним, и даже не ответил на робкое предложение Ролли.

Только доехав к ночи до местечка Брикхилл, Корки все же вынужден был остановиться, но, не столько вняв стенаниям камердинера, хоть и ставшим более настойчивыми, сколько ввиду усталости лошадей, уже покрытых пеной и дышавших с опасными хрипами.

Найдя более или менее приличную таверну, они договорились о комнате и ужине на двоих. Не получив и половины того, на что могли рассчитывать в Стони-Стрэтфорде, они удовлетворились куском холодной телятины и бутылкой хереса.

Путники уже поднимались в отведенные для них покои, когда хозяин предложил им захватить с собой «Ньюгейтский вестник». Ролли обрадовался газете с горячностью человека, лишенного самого большого развлечения в жизни и готового довольствоваться хотя бы письменным изложением интересующих его событий.

Смыв дорожную пыль при помощи ведра горячей воды, Корки уже было совсем собрался почить, как внимание его привлекли взволнованные возгласы Ролли, примостившегося с газетой у свечи.

– Поймали Немецкую Принцессу! Ах, какая жалость, посмотрел бы я, как ее вешают. Если бы ее схватили вчера! – И, с укоризной посмотрев на хозяина, добавил: – Или если бы мы отложили нашу поездку хоть на день.

– Что ты мелешь! Как поймали? – Корки, взревев, кинулся к Ролли, который никак не ожидал такой странной реакции на свое сообщение. Слуга отпрыгнул от хозяина в сторону, но недостаточно проворно и через мгновение уже лежал поверженный на полу, покрытом соломой, в то время как Корки сосредоточенно вчитывался в смятые листки.

Дальнейшее поведение Корки внушило слуге более серьезные опасения за хозяйский рассудок. Камердинер с трепетом взирал на впавшего в буйное помешательство господина. Тот носился в крайнем смятении по комнате, рычал и с силой стучал кулаками по столу.

Спустя несколько минут, одних из самых страшных, что довелось пережить Ролли, хозяин наконец успокоился. Но повреждение в уме, судя по его приказу, отнюдь не прошло вместе с бурей чувств.

– Седлать лошадей. Выезжаем тотчас.

– Э… сэр, слушаю, сэр. – Ролли ретировался к дверям, к спешившему на шум испуганному трактирщику. Передав приказ лорда, он не решился вернуться к господину, а предпочел дожидаться внизу.

Через несколько минут появился мрачный Корки и, не спросив, расплатился ли его камердинер за несостоявшийся ночлег, сразу же вышел во двор.

Не успел Ролли умоститься на лошади, предоставленной хозяином взамен почти загнанной накануне, как они тронулись в путь. Однако, к крайнему удивлению Ролли, не к северной дороге, а обратно в сторону Лондона.

Сколько ни кричал он хозяину, что тот, видно, ошибся направлением, что Шотландия совсем в другой стороне, что камердинер не поспевает за ним и что ему кажется вполне вероятным нападение разбойников в столь поздний час и в столь глухой местности, все было тщетно.

Прибыв утром в Лондон, они расположились в тех же апартаментах, что так поспешно оставили в прошлый день. Удивленный и вовсе не обрадованный столь кратким расставанием мажордом встретил их еще менее радушно, чем в предыдущий раз. Перед утренней прогулкой их навестила леди Фрэнсис.

– Корки! Я думала, что ты уехал. – Она подозрительно осмотрела горы разбросанных вещей и раскрытые сундуки. Стараясь заглянуть через плечо Корки, занятого письмом, она прошлась к окну мимо секретера.

– Как видишь, нет, – только и ответил Корки, на удивление не жантильный этим утром.

– Что ж, я рада. Позанимаемся сегодня фехтованием? – не подала виду крайне удивленная леди.

– Сегодня не могу, Фрэнсис. – Вспомнив о приличиях, он добавил: – Прости меня, дорогая.

– Ну что же, тогда в другой раз, в другой раз, – промурлыкала Фрэнсис и, заинтригованная, удалилась, бросив последний испытующий взгляд на сосредоточенного и мрачного Корки.

«Решительно, с ним что-то происходит. Как бы он не ввязался в эту сомнительную аферу с заговорщиками». – Фрэнсис уже неоднократно пожалела, что ввела его в кружок северных баронов.

Тогда ей казалось, что это неплохой шанс для Корки пробиться в высшее общество: ведь когда же, как не после революций, образовывались новые поместья и появлялись новые титулы!

А впрочем, Корки нигде не пропадет. Изворотливость и умение извлекать выгоду в самых проигрышных ситуациях уже неоднократно помогали ему выкрутиться из самых сомнительных обстоятельств.

Постукивая гибким стеком по подолу амазонки, недавно вошедшей в моду на острове, Фрэнсис скорым шагом вышла во двор, где грум прогуливал ее жеребца. Корки уже вылетел из ее головы, и, взмыв на коня, леди помчалась в Сент-Джеймский парк. Там ее давно уж верно поджидал лорд Пемброук.

– Ролли! – Корки, не оглядываясь, протянул в руки едва подоспевшего камердинера запечатанные конверты. – Это срочно отправишь в особняк лорда Денвера. Это – с нарочным в гостиницу «Три кубка» и далее с дилижансом в Эдинбург по указанному адресу.

Вернувшись, камердинер застал хозяина облаченным в самый дорогой кафтан и полностью готовым к выходу. Хлопая глазами, Ролли стоял, вытянувшись в струнку, и всем видом своим изображал полнейшую покорность любому приказанию хозяина.

– Оставаться здесь. Ждать приказаний.

– Слу…

Недослушав, Корки уже вылетел из комнаты, предоставив слуге гадать, какие дела заставляют его хозяина вести себя столь вопиюще странным образом.

Если бы Ролли знал, куда направился вслед за этими событиями Корки, он бы не простил своего хозяина никогда. Вернуться в Лондон только затем, чтобы прибыть на свидание к Немецкой Принцессе, и оставить при этом его дожидаться дома – этого не простил бы и святой. Мистер же Ролли был так далек от небес, как никакой слуга во всем этом городе, а ведь это была столица воров, бандитов и преступников всех мастей.

Меньше всего Корки думал о страданиях своего камердинера. Вся его голова была забита только мыслями о печальной судьбе, ожидавшей мисс Бетти. Недавно был принят новый закон, по которому за воровство имущества на сумму пять шиллингов и выше грозила смертная казнь.

Если хотя бы малая доля россказней про подвиги Немецкой Принцессы имеет отношение к действительности и будет подтверждена двумя свидетелями по каждому эпизоду, виселицы ей не миновать.

К его великому огорчению, ближайшая сессия Большого Жюри уже состоялась. Молодой человек выяснил у адвокатов, что именно сегодня и не далее чем час назад присяжные заслушали свидетелей по многочисленным делам, вменяемым знаменитой воровке. Что она дерзко не признала себя виновной ни по одному из пунктов обвинения, но что дело ее, безусловно, передадут в Олд-Бэйли, а там ее ждет неизбежный смертный приговор.

Выслушав все эти сведения, Корки выложил за них десять шиллингов. В колонне арестантов, возвращавшихся с ЛадгейтХилл обратно в Ньюгейт, он пытался высмотреть Бетти. Между зловонных оборванцев ее не оказалось.

Ни запах перегара от колонны, ни аромат с цветочных клумб, протянувшихся вдоль скамеек, – ничто не могло перебить исходивший от подсудимых смрадный тюремный дух.

Приговоренных к клеймению наказывали тут же. Душераздирающие стоны и вопли осужденных прерывал возглас палача, возвещавшего судье: «Справедливость восторжествовала, сэр!»

Справедливость, усмехнулся Корки. Что только не торжествует в этой адской кухне, где запах жженого мяса сопутствует запаху страха и гниения, – только не справедливость!

Да, это были воры, разбойники и подчас убийцы – но все же люди. Люди, рожденные когда-то в муках и любимые хоть одно мгновение своими матерями. Они были когда-то невинными детьми, которых нужда или окружение толкнули на путь, закончившийся здесь.

 

Глава 2

Куки шла по улицам, погруженная в воспоминания, впервые за много лет потревоженные хозяйкой. Как будто после долгого отсутствия она очутилась в городе детства, внезапно прервавшегося в день, когда мама увезла Кита из дома.

Так вот запросто, утром Куки тайком забежала к брату перед школой, как вошло у нее в обычай с недавнего времени, а вернувшись, застала уже пустой дом. Отец сказал, что Кита увезли в больницу. Ни маму, ни младшего брата Куки больше никогда не видела.

Сначала девочка все ждала их возвращения. Потом отец сказал, что у них начинается новая жизнь. Но она все никак не начиналась. Только и старая жизнь застыла на том же самом месте, как сломанные часы на городской башне.

Постепенно и отец, и Куки привыкли к этому междубережью, этому странному недосуществованию. Никакое дело не доводилось до конца. Мебель, постепенно ветшая, навеки оставалась на своих местах, а Куки чувствовала себя гостьей в чужом доме, постоялицей временного пристанища.

Вот он, дом Миллибенксов. Док с женой уехали сразу после похорон дочери. Дом пытались продать, но так никто и не прижился в чужом, когда-то счастливом гнезде. Соседи суеверно обходили становившийся все более запущенным сад, заколоченный дом и заросшую подъездную аллею.

Река воспоминаний вынесла Куки на главную площадь, до которой они с братом так и не дошли в ту снежную ночь. Отсюда уже виднелся кафедральный собор с кладбищем, напротив которого располагалась похоронная контора Питера. Куки спешила, машинально переставляя ноги и не следя за дорогой.

Внезапно остановившись, она резко развернулась и пошла в другую сторону. Из ближайшего автомата она позвонила Питеру и предупредила, что сегодня не появится в конторе.

Объяснение о плохом самочувствии она предъявить не смогла, боясь, что ложь ее сразу раскусят, и сослалась на семейные обстоятельства. По тону, которым Питер ей отвечал, она не поняла, как он отнесся к ее прогулу. Но вряд ли ему это особенно понравилось.

Как попасть в клинику – может, ей удастся найти там что-нибудь, что навело бы на след матери? В статье, найденной Куки в газете, не значилось никакого адреса. Только абонентский ящик почтамта в Лондоне. Если адрес дала мама, как ее найти?

Но сначала Снежная Королева. Куки миновала еще один квартал и зашла в здание городской библиотеки. Устроившись в пустом зале у компьютера, она запросила все городские газеты за период, когда случились те далекие события. О происшествии в бурную ночь Большого Снегопада было написано везде.

В основном излагалась одна и та же версия событий. Маньяк, орудовавший, как оказалось, уже несколько лет с большими или меньшими перерывами, убивал девочек возраста от восьми до пятнадцати лет. Предпочитая для этого самые снежные ночи. В год, когда заболел Кит, он объявился в последний раз. Выходит, Сэмми, Саманта Миллибенкс, была его последней жертвой…

О том, что в эту же ночь терялся еще один ребенок, упоминала, да и то вскользь, только одна журналистка. Одна из многих, занимавшихся расследованием этого дела. Стэйси Дэннис.

Куки вспомнила, как однажды отец яростно с кем-то ругался, едва не вытолкав посетителя взашей. Он громовым голосом, привычным перекрикивать морской ветер, посоветовал не соваться в чужие дела и оставить честных людей в покое.

После этого события только однажды в их дом пришли с расспросами. Это был полицейский сержант, с красным обветренным лицом и морскими ухватками.

Сначала поговорив о чем-то с отцом в закрытой кухне, он вышел в гостиную, в которой сидела притихшая Куки. Дождавшись, когда отец, успокоительно потрепав Куки по макушке, выйдет из комнаты, полицейский сел рядом с девочкой и заговорил:

– Куки, меня зовут сержант Энтони Эдвардс. Я хочу задать тебе несколько вопросов, ты ответишь мне? – Разглядывая свои руки, почти такие же огромные, как у отца, он бросил быстрый взгляд в сторону опущенной головы Куки.

– Я постараюсь, – прошептала несчастным голосом она.

– В ту ночь вы с братом сами вышли из дома или, может, вас кто-то позвал?

– Мы… Я сама вывела его из дома.

– А зачем?

– Было темно, мы испугались. Хотели пойти к маме в больницу.

– Хорошо. А как вы оказались в саду около дома Миллибенксов?

– Я думала пройти коротким путем, а потом Кит… Кристофер сказал, что потерял ботинок. Я стала искать, а когда вернулась, его уже не было. – Одинокая крупная слеза быстро скатилась по щеке Куки, перелившись через край ставшего вдруг горячим глаза.

– Так, – немного помолчав, проговорил сержант. Все ответы Куки он записывал в потрепанную черную записную книжку. – А вы никого не видели в саду? Никаких взрослых?

– Нет. Я нашла ботинок и пошла домой. – Подняв исполненные отчаянием глаза на сержанта, Куки продолжила: – Думала, что он вернулся домой. Там была уже мама.

– Так, так… Она подъехала только что или уже была там, когда ты подошла к дому? – уточнил полицейский.

– Не знаю, – выдавила Куки. – Потом мы сразу поехали к мистеру и миссис Эндрюс.

– Хм… Ну хорошо, Куки. Спасибо тебе, ты хорошая девочка, – закончил сержант, не понимая, отчего Куки тут же разразилась рыданиями.

В комнату ворвался отец и, бросив разъяренный взгляд на сержанта, стал успокаивать дочь. В ответ на извинения полицейского папа гневно кинул, чтобы тот убирался ко всем чертям.

О показаниях Куки ни в одной газете не упоминалось вовсе. В одном из выпусков она нашла статью с психологическим портретом маньяка и его фотороботом, составленным со слов предполагаемого свидетеля.

В другой статье приводилась старинная легенда. По этой легенде, Снежная Королева Брэнна раз приблизительно в пятьдесят лет забирала жизнь двенадцати девочек для того, чтобы сохранить свою молодость. Автором статьи была Стэйси Дэннис.

 

Глава 3

Решительно направившись в Ньюгейт, Корки внутренне содрогнулся, когда вошел под сень страшного здания. Сделал он это со стороны чистенькой Пресс-Ярд, а не с грязного проулка, через который вводили и выводили преступников. Но все равно для последнего шага через порог этой обители ужаса ему пришлось сделать серьезное усилие.

Стражник, повинуясь короткому приказу важного господина, провел его к надзирателю. Уильям Робинсон собирался, как все честные граждане Лондона, отобедать в положенный час, после исполнения утренних обязанностей. Посему начальник тюрьмы сначала довольно нелюбезно согласился принять неурочного посетителя.

Однако, оценив по достоинству великолепное платье и огромный парик знатного лорда (у кого же еще будет столько деньжищ?), он забыл на время о голоде и, пригласив посетителя в кабинет, вежливо спросил, чем может ему служить.

– Видите ли, достопочтенный мистер Робинсон, – начал Корки, брезгливо оглядываясь и серьезно размышляя, стоит ли присаживаться в предложенное кресло, которое имело по новомодному стилю удобную высокую спинку и обивку из дорогого дамаста. – Я узнал, что удалось, наконец, поймать преступницу, именуемую Немецкой Принцессой. И желал бы – за вознаграждение, разумеется, – взглянуть на эту особу. Полагаю, не сложно удовлетворить столь невинную прихоть?

– Э… сударь… ваше сиятельство, я хотел сказать… – Выжидательное молчание надзирателя могло означать что угодно. Но, судя по загоревшемуся глазу на заплывшем одутловатом лице благородного служителя закона, скорее всего, означало, что предметом его размышлений служит размер суммы, которую можно стребовать с обладателя такого роскошного кафтана.

Корки нисколько не сомневался, что его допустят к любому заключенному на выбор, если только плата удовлетворит сего помощника Фемиды, прославившегося своей жадностью.

Заключенные платили немалую мзду Одноглазому Робинсону, прозванному так за то, что он лишился глаза, сражаясь с французами в Голландии. Тучи законников, кормившихся, как мухи на падали, тоже выделяли ему из своих гонораров определенную часть только за то, что их пускали к подзащитным.

Обыватели платили за возможность посмотреть на страдания несчастных заключенных, вынужденных влачить столь жалкое существование, что звери не выжили бы в этой бездонной пропасти насилия и жестокости.

– Уверяю вас, вы будете довольны тем, что я оставлю здесь, – подбодрил Робинсона Корки. – А также и некоторые из моих друзей, если я дам им рекомендации…

Это было последней каплей, и честный надзиратель мгновенно проникся не только уважением, но и самой искренней любовью к великолепному и щедрому лорду, заранее согласному платить ту сумму, которую назовет Уильям Робинсон. А уж он, будьте уверены, готов жизнь положить на ниве удовлетворения малейшей прихоти такого высокородного, такого…

– Да, да, да! – отмахнулся от захлебнувшегося восторгом надзирателя Корки и намекнул, что не прочь бы уже взглянуть на знаменитую узницу.

Робинсон вызвался лично проводить Корки к указанной особе. Надзиратель откровенно предупредил, что с непривычки лорда может несколько… поразить обстановка в камерах.

Преступники – дикий, по большей части неотесанный народ… Это не высокопоставленные (платежеспособные) узники, как, например, майор Бемарди, изволивший проживать в славных стенах Ньюгейта уже тридцать шестой год и приживший за это время десятерых отличных ребят от второй жены.

О том, что вышеозначенный джентльмен платит за чудесный вид на Пресс-Ярд, открывающийся из комнаты, являвшейся частью квартиры самого Робинсона, по двадцать гиней одиннадцать шиллингов еженедельно плюс десять шиллингов в неделю за мебель, добросовестный служака скромно умолчал.

Не предпочтет ли лорд посетить майора? Весьма поучительная беседа, вероятно, получится между двумя такими высокородными господами, да и идти надо не в пример ближе и значительно более чистыми коридорами.

Вежливо отказавшись от столь заманчивого предложения, Корки добился-таки того, чтобы Робинсон бросил исполненный неподдельной печали взгляд на обеденный стол, где остывали жареная говядина, смешанное рагу из крольчатины с ягнятиной и восхитительный олений пирог.

Впрочем, ведь все это можно включить в счет, который надзиратель собирался предъявить любопытствующему джентльмену.

Обменявшись последними заверениями в уважении и доскональном соблюдении всех местных правил, они, наконец, тронулись в путь.

Выйдя из личных апартаментов надзирателя, молодой человек едва удержался от рвотного позыва – так невыносим был смрад, ударивший в нос густой серной волной. Прижав надушенный платок к лицу, он не сдержал гримасы крайнего отвращения.

Корки был просто ошеломлен оглушительным шумом, который производили сотни обитателей самой страшной тюрьмы Лондона.

Заключенные толпились повсюду, гремя кандалами, распевая пьяные песни. Спиртное по грабительским ценам можно было приобрести в местном баре, весь доход которого поступал в руки надзирателя.

Больные бредили, сумасшедшие дико смеялись. Удушающий едкий запах немытых тел смешивался с табачным дымом и скапливался в темных камерах и коридорах.

Привычный к этим миазмам, а скорее счастливо лишенный обоняния вследствие той же травмы, из-за которой потерял глаз, Робинсон, полновластный хозяин этой клоаки, шествовал знакомыми ему лабиринтами между забитыми камерами с видом торжественным и важным, оглядывая свои владения и подданных.

Отвратительный проводник по этим полям скорби уже заслужил презрение и ненависть Корки, но еще наивно надеялся потрясти лорда своей безграничной властью над здешними обитателями.

Корки чувствовал скорее, чем слышал, как под ногами хрустят раздавленные вши и тараканы. В газетах писали, что сыпной тиф был здесь обычным делом и еще до исполнения наказания уносил многие жизни.

В душе попрощавшись с великолепным костюмом, Корки следовал за Робинсоном, освобождая себе путь, тростью отодвигая грязное рванье, служившее арестантам постелями.

Наконец они пришли на женскую половину, положение в которой было ничуть не лучше. Осматривая камеры в поисках Бетти, Корки все не верил, что она находится в этом месте. Но тут посетитель услышал свое имя.

Обернувшись на зов, он попытался разглядеть в общей массе растрепанных, оборванных существ свою знакомую и не увидел ее до тех пор, пока она не упала к его ногам, с трудом пробравшись сквозь теснившихся преступниц.

– Я здесь, здесь! – Больше она не в силах была ничего произнести и лишилась чувств.

– Я могу отвести вас в уголок почище, ваша… светлость. Отдельных камер здесь нет, но там все же немного тише, – предложил Робинсон, ногой проверяя, не притворяется ли чертовка.

– Был бы весьма признателен вам, мистер Робинсон, – холодно ответил Корки и, не оборачиваясь на служителей, поднявших Бетти на руки, двинулся вслед за своим провожатым.

Оказавшись в обещанном месте, действительно более спокойном, но все же не уединенном, Корки дождался, пока тюремные смотрители принесут бесчувственную Бетти и положат ее на скамью.

Робинсон же отвернулся, сделав вид, что не собирается слушать. Наконец Бетти пришла в себя.

– Добрый день, любезная, – холодным тоном проговорил Корки. – Как же ты дошла до этого?

– Ах, сударь… – начала слабым голосом Бетти, но Корки высокомерно прервал ее:

– Называй меня милордом, женщина.

– Милорд, меня, честную женщину, бедную вдову, оболгали и по ложному доносу поместили сюда…

– Не лги, мерзавка! – не удержавшись, тут же встрял Робинсон. – Тебя взяли с поличным, когда ты украла из лавки два отреза шелка! И это еще не все, что вменяется тебе. Уже обратились несколько добропорядочных и даже высокородных господ, узнавших в тебе, презренная, обокравшую их наглую воровку.

– Довольно, мистер Робинсон, – скучающим тоном прервал кипящего праведным гневом надзирателя Корки. – Здесь мне невыносимо беседовать с этой дамой. Прошу вас выделить ей отдельное помещение, предоставить уход, чистую одежду и хорошую еду. Я вернусь сегодня вечером и продолжу беседу. Судьба этой особы меня чрезвычайно заинтересовала.

– Но, милорд, – опешил надзиратель, – отдельные камеры не выделяются даже осужденным перед смертной казнью…

– Надеюсь, это может послужить достаточным оправданием для исключения? – заметил Корки, вынимая из кармана кошелек с заманчиво зазвеневшим золотом.

– Ах, милорд!.. – Робинсон задохнулся от восторга. Он и не мечтал о такой прибыли с этой заключенной, которой не хватило денег даже расплатиться с сокамерницами. Как новенькая, она должна была выложить штрафных семнадцать шиллингов. Не избежать бы ей сегодня же вечером Танжера, где она подверглась бы жесточайшему обращению, побоям и унижениям! Хотя была еще одна возможность для такой статной и красивой барышни. Можно было сдать ее за деньги в мужскую камеру. Но сделать это никогда не поздно. – Непременно, милорд, тотчас же, милорд!

Не слушая его, Корки стремительно направился к выходу. Прочь из этого хаоса, подальше от этой мерзости, в дымный воздух Лондона, улицы которого хоть и были покрыты слоем грязи, но человеческое уродство не так бесстыдно открывалось взору и не были столь неприкрытыми язвы гуманного общества.

 

Глава 4

Тщательно исследовав телефонный справочник, Куки так и не нашла в нем сержанта, занимавшегося делом Снежной Королевы. Зато наткнулась на адрес и телефон журналистки Стэйси Дэннис, проживавшей с мужем на ферме в пяти милях от города.

Полчаса беспрестанно набирая номер, Куки пыталась дозвониться, но трубку никто не брал. Конечно, дома никого нет. Это же ясно. Но, с другой стороны, возможно, они вышли и не слышат телефон. Надо ехать.

«Даже если Стэйси Дэннис действительно нет дома, я все равно могу кое-что выяснить. Многие держат старые архивы у себя дома». – Куки даже знала, где именно.

Захватив мастер-ключ, купленный ею в Лондоне у сомнительных типов и неоднократно уже сослуживший ей службу, она собралась в дорогу.

Разыскав ключи от машины, Куки открыла гараж и вывела старенькую, покрытую слоем пыли машину отца. Его самого дома не оказалось, поэтому спрашивать разрешения было не у кого. И она с чистой совестью поехала по побережью к западу от города.

В приемнике намертво была установлена волна, передававшая хиты шестидесятых. Устав бороться с ручкой поиска каналов, Куки смирилась и стала подпевать: «She’s not there…» . Девушка сначала не заметила, как проехала указатель с названием фермы, которую искала.

Поскрипев тормозами, сдавая назад, она свернула с шоссе на грунтовую дорогу и уже через несколько минут остановила машину перед бревном на цепи, загораживавшим проезд.

К бревну была прибита табличка с надписью «Частная собственность», поэтому Куки вылезла из машины и, даже не вынув ключ из замка зажигания, пошла дальше пешком.

Дорога раскисла от обильных дождей, и в глубоких колеях сверкали на солнце лужи. Порадовавшись, что догадалась надеть резиновые сапоги, Куки, весело чавкая размокшей землей и продолжая по инерции напевать под нос, замечательно прогулялась по свежему морскому воздуху четверть мили.

Деревянный, почти черный от влаги дом утопал в саду. «Летом, должно быть, здесь очень красиво», – подумалось Куки.

Яблони, груши и вишневые кусты стояли теперь с обнаженными ветвями. Чуть поодаль рядком выстроились ульи, укрытые на зиму соломой и обвязанные шпагатом, как подарочные коробки.

В палисаднике перед домом еще цвели кое-какие поздние цветы. Опустившись перед левкоями довольно рядовой окраски, Куки отметила, что садовник был хотя и дилетантом, но аккуратным и достаточно вдумчивым человеком. В правильной последовательности и грамотной сочетаемости растений чувствовалась душа.

Сначала позвонила в дверь, затем постучала, но так и не дождалась ответа. Прошлась вдоль стены. Попыталась разглядеть что-нибудь в окнах, потом, вернувшись, толкнула дверь. Та сразу же поддалась и бесшумно открылась, чем Куки и воспользовалась. Она сняла грязные сапоги и, оставив их у порога, вошла в дом.

– Э-эй! Кто-нибудь есть дома? – позвала она осторожно.

Огонь, горевший в камине, и стол с включенным компьютером говорили о том, что хозяева только что вышли. Присев на корточки рядом с камином, Куки протянула к огню озябшие руки.

Было очень уютно в этом доме. Легкий беспорядок. Масса открытых книг на креслах, столиках и шкафах. Светлые шторы в мелкий цветочек, потемневшие от времени деревянные панели, которыми были обшиты стены.

Стада фарфоровых пастушек и старинный бело-голубой фарфор на каминной полке… Все вещи были уместны, законны и приручены. Не то что скопище забытых, заблудших странников в их доме, которые никому никогда и не были нужны.

Оглядывая комнату, Куки обнаружила просторную клетку с огромной черной птицей. Подумав, что это чучело, Куки подошла ближе и чуть не упала, когда ворон моргнул, на секунду опустив розовую пленку на желтые бусины глаз.

– Хорош, сторож! Хоть бы звук подал для приличия, – услышала Куки за спиной мужской голос.

Она резко развернулась и задела рукой клетку. Птица отчаянно замахала крыльями. И хотя ворон не издал ни звука, Куки была оглушена. Ей показалось, что сотни птиц застучали твердыми перьями.

– Ну-ну, барышня, – смеясь, проговорил человек. – Все в порядке, не надо так пугаться.

Когда сердцебиение немного успокоилось, Куки внимательнее всмотрелась в хозяина дома. Оказывается, ее ожидал еще один сюрприз. Вот уж кого она никак не ожидала встретить, тем более в этом доме.

На нее вдруг волной ледяного воздуха накатилось тщательно забытое воспоминание о той страшной зимней ночи, о тех еще более страшных днях после нее.

 

Глава 5

Оставив стены Ньюгейта, Корки спешно направился в особняк леди Фрэнсис. Он облегченно вздохнул, не застав хозяйку, отправившуюся на суаре с кружком избранных друзей, а затем на прогулку по Темзе (насколько Корки мог понять из торопливых каракулей в оставленной ему записке).

Не увидев камердинера в своих покоях, молодой человек выругался и начал раздеваться самостоятельно. Когда мистер Ролли вошел в комнату, то застал хозяина прыгавшим на одной ноге в попытках стянуть с себя оставшийся чулок.

– Э… сэр, вам помочь?

– Где ты шляешься, негодяй? – Иногда его хозяин мог забыть правила хорошего тона. Порою же он вел себя, как не всякий пьяный лодочник отваживается, плывя в своей барке по быстрому течению Темзы перед Большим Лондонским мостом.

– Я, сэр, с вашего позволения, обедал, – с достоинством просветил хозяина оскорбленный камердинер.

– Я приказал тебе ждать меня здесь!

– Но я ведь и ждал вас, сэр! Я из дома ни на шаг, хотя грумы все как есть отправились смотреть на Кола Врэтса. А чем это здесь так… пахнет? – Подозрительно принюхиваясь, слуга нагнулся было собрать с пола вещи хозяина, когда тот вдруг закричал не своим голосом:

– Не прикасайся к ним, Ролли!

Камердинер как ужаленный отскочил от чудесного камзола, которому совсем не место на полу. Отойдя на всякий случай поближе к двери, он стал следить за дальнейшими действиями хозяина.

Тот, сняв наконец последний предмет своего гардероба, сдернул с кровати покрывало и свернул всю одежду в большой тюк.

– Горячую воду сюда. Всю, что есть на кухне, и греть еще, – бросал отрывистые указания Корки. – Узел сжечь немедля.

– Сжечь?! Сжечь ваш великолепный кафтан?! Мой любимый шейный платок?! – вскричал Ролли. – Да у меня рука не поднимется, сэр!

– Делать что я приказал! – взревел Корки. – Это заразно, болван!

Через сорок минут принявший ванну, основательно отмытый щелоком и мочалом Корки снова облачился, но уже в более скромное платье. Костюма, равного по роскоши только что сожженному под непрестанные стенания Ролли, имевшего на него большие виды уже в следующем году, в гардеробе не имелось. Очень скоро молодой человек опять вышел в город.

Надеясь, что письмо застало графа Денвера в его особняке, Корки отправился в их излюбленную кофейню. Там уже дожидался Дуглас. Зная, что только крайние обстоятельства заставят друга обратиться к нему с просьбой, Денвер, поприветствовав вошедшего, сразу же озабоченно спросил:

– Что произошло?

– Ты говорил, что я могу… – Но решительное начало речи Корки прервали громкие вопли и быстро нарастающий шум толпы, которые ворвались в распахнутые по случаю ранней жары окна.

Взглядам джентльменов предстала беснующаяся толпа в самом страшном своем проявлении. Как правило, вполне мирные лондонцы, спешившие по своим делам, сейчас были похожи на жестоких дикарей.

Они с яростными криками набросились на какого-то несчастного, теперь уже потерявшегося в месиве рук, ног и тел… Все вместе сплелись в живой клубок и катались по улице перед кофейней.

В комнату влетел взволнованный мальчик в повязанном на талии полотенце, обычно занятый разливом кофе по чашкам посетителей. Едва выговаривая от радостного волнения слова, он пояснил господам, что на улице поймали с поличным воришку-карманника. Толпа, по всей видимости, не стала откладывать наказание в долгий ящик.

Через несколько минут отчаянной свалки подоспевшим констеблям удалось растащить наиболее рьяных поборников справедливости, а прочие уже и сами пришли в себя, с удовлетворением отряхивая одежду и вытирая разбитые кулаки о полы камзолов. На камнях лежало то, что осталось от несчастного.

– Я видел его, джентльмены, честное слово видел! Совсем еще молодой, с виду лет девяти, – сообщал подробности захватывающего происшествия мальчик. Его круглое лицо горело от восторга, русые кудри развевались, а большие карие глаза блестели почти так же, как кровь на камнях.

– Подайте кофе, – неприязненно приказал Корки мальчику. – Скажи мне, друг, разве может общество, в котором лишение жизни и кража имущества одинаково караются виселицей, так разве может такое общество, спрашиваю я, называться цивилизованным? Или может оно считать себя христианским? – горько спросил лорда Денвера Корки.

– Ну-ну, Корки, не следует судить обо всем обществе по этому позорному происшествию. Все эти люди – добропорядочные горожане, доведенные возмутительной наглостью разбойников и воров до отчаяния. У них есть семьи, для прокорма и ради благополучия которых они честно трудятся. Не зарясь на чужое, не отнимая последний кусок у голодных.

– Добропорядочные горожане? Способные собственными руками растерзать голодного ребенка только за то, на что само же ваше общество его и толкнуло? Редкий вор или преступник занимается столь опасным делом лишь потому, что считает его своим призванием, – покачал головой Корки.

– Не торопись, Корки. Эти люди делают все, что в их силах, чтобы помочь нуждающимся удержаться на честной стезе. Все они платят налоги в пользу бедных. Со времен королевы Елизаветы благодаря этому и системе отчислений приходам обстановка с нищими значительно улучшилась. Я же читал сводные ведомости, ты не представляешь, как огромна была армия нищих еще сто—сто пятьдесят лет тому назад. Какая опасная для здоровья государства это была сила! – Дуглас, увлекшись, стал в волнении расхаживать по комнате. – Я не говорю, что теперь на острове царит благоденствие, однако у нас все же людям живется лучше, чем в той же Шотландии.

– Прочти «Два трактата о государстве» Локка. За последние пятьдесят лет количество преступлений, карающихся смертной казнью, возросло с семидесяти до трехсот пятидесяти! Их в самом деле так много, что англичанин никогда не знает, за что его могут повесить.

– Я читал эти труды, достойные всяческого внимания, Корки. Напомню, что состою в палате лордов, – скептически усмехнулся Денвер. – Не буду следовать твоему примеру и поучать в области, знатоком коей является мой собеседник, а не я. Хотя пример пользы кровопускания для общего оздоровления организма и облегчения многих болезней широко известен и вне пределов хирургии. Но, помилуй, ведь в действительности же вешают не всех подряд из числа приговоренных к смерти! Эвон просто виселиц не хватит, – попытался он перевести слишком серьезный разговор в шутливую плоскость.

– Да, некоторых ссылают в Виргинию. Причем в условиях корабельных трюмов счастья доплыть туда и удовольствие быть проданным в рабство дожидается всего четверть всех отправленных, – не поддался Корки. – А остальных заклеймят. Так что им просто больше ничего не остается, как вернуться сначала к своему ремеслу, а потом обратно на скамью подсудимых и… в Ньюгейт.

– Довольно, Корки, будет уже язвить меня одного за пороки всего общества. В своем поместье я стараюсь как могу. Помогаю в голодные годы, осушаю земли, учу, как получить больший урожай и большую выгоду с земли и пастбищ. Леди Катерина занимается школой и теперь еще больницей, выражаю тебе, кстати, благодарность за возможность менее часто наслаждаться ее вниманием! Мы, как видишь, не самые жестокие и бесполезные члены нашего общества.

– Да, разумеется, ты прав. Прости меня, Дуглас, но причины личного свойства заставляют меня слишком живо откликаться на эти вопросы…

– Забудем, друг. Тем более что во многом ты прав. Просто я всегда предпочитаю делать, а не рассуждать. Словами голодных не накормить и голых не одеть. Но ты мне так и не сказал, зачем вызвал меня сюда. Не затем же, чтобы цитировать мне лекции по юриспруденции и государственному устройству?

– Нет. И еще раз приношу свои извинения за столь неуместные выпады.

– От всей души прощаю, старина. Итак…

– Мне нужна твоя помощь. Один мой друг, очень давний и хороший друг, оказался в Ньюгейте. Ему угрожает виселица. И это не тот случай, когда вынесение смертного приговора судьи будут склонны заменить клеймением и ссылкой.

– Дьявол, Корки! – не выдержав, выругался Дуглас. – Надеюсь, ты пошутил!

– Увы, нет, – несколько натянуто вынужден был признаться тот.

– Во что ты опять влип? Сколько у нас времени?

– Это дело чести, Дуглас. Я не могу оставить этого человека без защиты. Если ты откажешь, я пойму. Буду решать это сам…

– Не вздумай, если тебе действительно так важен этот человек. Разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Говори! Имя? Когда состоится суд?

– Ее называют Немецкая Принцесса. – Корки вздрогнул, когда граф, не сдержавшись, присвистнул. – Настоящее имя неизвестно. Суд уже состоялся. Присяжные рекомендовали повешение. Судья утвердит – в этом нет никаких сомнений – приговор со дня на день.

– Кто она тебе? А впрочем, молчи. Дело чести, говоришь, – задумчиво протянул Дуглас. Корки напряженно следил за выражением его лица и облегченно вздохнул, когда складки на высоком лбу друга разгладились. – Я сейчас же поеду к лорд-мэру Лондона, вечером встречусь в парламенте с генеральным судьей. Ты остановился на…

– У Фрэнсис. Там всегда будут знать, как меня найти. Спасибо, Денвер. Даже если ничего не получится, я заранее признателен тебе за все, что ты сделаешь. Знаю, что это будет большее, на что способен человек. – Корки протянул графу руку, насколько припоминал тот, впервые за все время их знакомства.

– Кем бы она ни была, ей сильно повезло с другом, – пожал в ответ руку Корки Дуглас. Тотчас же выйдя из кофейни, они разошлись в разные стороны.

Лужи крови на мостовой уже засыпали песком и опилками. По улице вновь деловито сновали лавочники, купцы и клерки, спеша по домам к своим очагам и семьям.

ВНьюгейте его уже поджидал дородный Уильям Робинсон, сгорая от нетерпения показать, с какой тщательностью исполнены все приказания Корки и насколько надзиратель достоин дальнейшего поощрения в виде звонких гиней.

Хотя джентльмен на этот раз был одет не в пример скромнее, блеск, сопровождавший его предыдущее появление, навсегда остался сиять ореолом вокруг Корки в глазах честного надзирателя. Теперь уже, к счастью Корки, не было нужды идти по грязным камерам среди кишащих насекомыми арестантов.

Комната, выделенная Немецкой Принцессе, была хоть и без окон, но вполне чиста и опрятна, обставлена простой, но удобной мебелью. И, что немаловажно, хорошо вентилировалась через отверстие в потолке, забранное решеткой.

Пожалуй, эта решетка была единственным свидетельством того, что помещение находится в здании тюрьмы, а не в скромном отеле где-нибудь в Патни или Минте.

Как только надзиратель деликатно, если это слово вязалось с его грубой личностью, удалился, оставив их наедине, Бетти вскричала и кинулась на грудь Корки. Тот заметно пошатнулся под натиском столь бурного проявления чувств довольно рослой дамы. Успокаивая ее, похлопывая по плечу, он осторожно подвел ее к кровати, а сам устроился в кресле напротив.

– Ах, Корки, ты не представляешь, что значит для меня дружеское участие в моей несчастной судьбе. Как же я себя корю сейчас за все пороки и преступления! За все мое легкомыслие и попустительство грехам. С каким отвращением я смотрю сейчас на свое прошлое!

– Бетти, милая сестрица, что я слышу? Твои ли это слова или, может, слова того мерзкого служителя Божьего, что крутился здесь недавно? – смеясь, спросил Корки.

– Корки, этот жалкий расстрига не сможет пробудить благие мысли даже в невинном младенце, но скорее развратит его до уровня здешних обитателей. – Хлопнув по руке собеседника, Бетти одарила его слабой улыбкой, согревшей в груди Корки место, которое должно было занимать сердце, если бы таковое имелось.

 

Глава 6

– Сержант Энтони Эдвардс! – тонким голосом воскликнула Куки.

– Отставной капитан Энтони Дэннис, – поправил ее бывший полицейский и предложил присесть в одно из кресел напротив камина. – Итак, раз уж вам известно мое имя, может, вы назовете свое? – полюбопытствовал он.

– Возможно, вы меня не вспомните. Однажды вы допрашивали девочку лет восьми, по делу…

– О Снежной Королеве. Да, помню. – Оглядевший Куки холодным профессиональным взглядом хозяин дома сразу напомнил ей того сержанта с цепким глазом и вниманием к деталям. – И зачем вы меня нашли?

– А я вас и не находила. Вернее искала, но нашлись вы сами. В общем, я приехала к Стэйси Дэннис.

– В чем дело, Тони? – вошла в гостиную женщина лет пятидесяти с серебряными волосами и открытым лицом. Выражение неподдельного интереса делало ее глаза умными и молодыми.

– Здесь к тебе пришли. По делу. – Притянув ее к своему креслу, он оставил руку женщины на своем плече.

– Мы знакомы? – удивленно спросила Стэйси у Куки.

– Нет. Но я хотела узнать, что вам известно о деле Снежной Королевы. Вы ведь занимались им около двадцати лет тому назад?

– Вы читали мои статьи?

– Читала. Да. Но, возможно, у вас есть сведения, не опубликованные в прессе, какие-то догадки или параллельные версии?

– Вы как-то связаны с одной из жертв? Кто вы? – Журналистскую хватку эта женщина не потеряла. И уж перед кем она не спасует, так это перед заикавшейся и бледной незваной посетительницей, которая, судорожно сжав руки на коленях, уставилась в ковер. Куки подняла глаза на Стэйси и затем обратила их к сержанту, в безмолвной мольбе протянув в его сторону руки.

– Стэйси, это сестра мальчика, которого ложно считали жертвой преступника. Его потеряли в ночь, когда нашли последнюю девочку Снежной Королевы.

– Ах! Дети, заблудившиеся в ночь Великого Снегопада! – кивнула Стэйси. – Но, позвольте, если кому что-то рассказывать по этому делу, то это вы и есть. Самое удивительное в этой истории то, что убийства прекратились именно в ту ночь. Но зачем вам все это ворошить?

– Затем, что в ту ночь не все закончилось. И Саманта Миллибенкс была не самой последней жертвой, – сдавленным голосом начала Куки.

– Если вам есть что сказать, мы внимательно слушаем, – выпрямился в кресле бывший сержант. – Но для начала: вы с этим обращались в полицию?

– Тони, – перебила мужа Стэйси. – О чем ты говоришь! Прошло двадцать лет, кому до этого есть дело?! В полицейском управлении давно уже и радоваться забыли, что тогда прекратился этот кошмар.

– Преступление всегда остается преступлением, – не согласился с ней муж. – Куки, вас ведь, кажется, так зовут? Вы мне не все сказали, когда я с вами разговаривал в последний раз?

– Нет. То есть да. О том, что произошло в ту ночь, все. Но есть обстоятельства…

– Продолжайте, – подбодрил ее сержант.

– Ну, во-первых, вы знаете, что Кристофер, это мой брат, после всего этого заболел.

– Это и не скрывалось. Переохлаждение… – начала было Стэйси.

– Нет. Болезнь душевная, и я уверена, что ее причина в том, что мой брат пережил той ночью. – Куки перевела дыхание, оценивая впечатление, произведенное на собеседников ее рассказом.

– Странно, зачем ваши родители скрывали это?

– Я не знаю. Отец, пожалуй, в этом не участвовал. Мама, забрав Кристофера, уехала. Почти сразу сообщили, что он умер. А мама решила больше не возвращаться к нам.

– Н-да… – потер бровь бывший сержант. – Но все же о событиях той ночи вам нечего добавить?

– Нет, – уверенно ответила Куки. – Я никого не видела. Оставила его на несколько минут, а вернувшись, уже не застала. Где он провел все остальное время до того, как нашли сначала его, а потом Сэмми, даже не догадываюсь. Может, вы что-нибудь выяснили по следам на снегу, я не знаю…

– Да уж! Следов таки было порядочно, – с досадой вздохнул бывший полицейский. – Поисковые группы вытоптали все что можно. Но, даже если бы там не ступала нога никого, кроме преступника, все равно был такой снегопад, что место преступления буквально на глазах у экспертов заносило снегом.

– А кого подозревали? – настаивала Куки.

– Да у вас бульдожья хватка! – рассмеялся сержант. – Стэйси, тебе никого не напоминает?

– Тони, я всегда была так элегантна, так артистична, ты меня с кем-то путаешь. – Улыбаясь, она встала. – Пожалуй, пора выпить чаю. Отказа я не приму, Куки. Вы позволите так вас называть?.. Вот и отличненько, как говаривает мой муженек. Пойду на кухню, поставлю чайник.

– Она славная, хоть и крутовата порой бывает, вы уж не обижайтесь на нее, Куки, – проводив жену теплым взглядом, попросил сержант. – Но, знаете, в криминальной хронике только акулы и выживают. Я, кстати, перед нашей первой встречей акулой ее и представлял…

– Вы… когда вы с ней познакомились?

– Сейчас уже и не вспомнить, по какому делу. Но, встретившись, мы не расставались. Как-то так получилось, само собой. Когда я вышел на пенсию, вернее, когда меня выставили из полиции, она тоже ушла из газеты, и мы поселились здесь.

– И теперь живем на полузаброшенной ферме, – подхватила Стэйси. – Он занимается пчелами, а я цветами. Качественное взаимодополнение, не так ли?

– Надеюсь, вы проголодались, ее хлебцы только с голоду и можно есть, – шутливо обратился к гостье сержант, помогая жене расставить чашки и блюдца на столике.

– Да, что правда, то правда, в кулинарии мне пока блеснуть не удалось, – состроила забавную мину Стэйси.

Казалось, свет их взаимного чувства освещает все вокруг, согревая всех, кто оказался рядом. «Вот почему и дом их кажется таким уютным, вот отчего каждая вещь в нем на своем месте», – подумалось Куки.

Огонь весело трещал в камине, ворон важно молчал. «Как добры люди и животные!» – хотелось бы воскликнуть Куки, не знай она наверное, что среди людей есть подобные Снежной Королеве.

– А вы знаете, Куки, – вырвал ее из состояния благостной задумчивости Тони, – мы ведь подозревали вашу мать.

– В чем? – не сразу поняла Куки, но, отставив чашку, потрясенно воззрилась на сержанта.

– Да. Алиби у нее не было. Из больницы ушла на полтора часа раньше, чем было необходимо, чтобы доехать до дома. По возвращении почти сразу, по вашим словам, обратилась к Эндрюсам.

– Но ведь вы не можете всерьез… – пролепетала Куки.

– Отчего же? Когда приличных версий нет, приходится предполагать самое невероятное, если это вписывается в рамки фактов.

– Я все же почти уверена, что преступник мужчина, – привычно вступила в пререкания с мужем Стэйси. – Заключения психиатров…

– Психиатры!.. Да любой полицейский знает о психологии человека больше самого дипломированного профессора. В смысле если этот человек – преступник, – не соглашался с ней Тони.

– Практика дает большое преимущество, никто этот факт не оспаривает, дорогой. Но теоретические выкладки порой помогают достичь результата там, где практики топчутся на месте. Так и со Снежной Королевой, признайся же, что полиция ходила по замкнутому кругу.

– То, что мы, в конце концов, потеряли нить, это верно, – вздохнул Тони, видимо, до сих пор переживая то поражение. – Слишком темное дело, слишком большие перерывы между эпизодами, слишком большой накал страстей. Власти боялись паники, родители боялись за детей. Но ваша мать, Куки, была не из тех… испуганных домохозяек. Не знаю, как она теперь…

– Я тоже не знаю. Больше мы с ней не виделись.

– Гм-гм… Ну так вот, тогда ее путаные объяснения списали на волнение за детей. Но, честно говоря, более спокойного и выдержанного человека, попавшего в подобные обстоятельства, я себе не представляю.

– Ты не упоминал об этом. – Стэйси задумчиво помешала ложечкой остывший чай с молоком. – На вашу семью, Куки, тогда мало обратили внимания. Но все это выглядит поистине странно, даже сейчас. Еще и эта легенда…

– Ох, я тебя прошу, только не приплетай сюда эту изъеденную молью сказку, – смеясь, воскликнул Тони. – Выкладки психологов еще куда ни шло, но это!

– А я не уверена, что легенда не имеет никакого отношения! – запальчиво воскликнула его жена. По ее загоревшимся глазам было видно, какое удовольствие доставляют ей споры. – Разумеется, дело не в бессмертной старухе, которая раз в пятьдесят лет убивает девочек ради вечной молодости. Но ведь есть вероятность имитатора.

– Ты только что говорила, что преступник это мужчина, как предположили твои хваленые психологи, – уличил ее муж. – Откуда же тогда женщина, тем более… хм-хм… королева!

– Было еще одно обстоятельство, – помявшись, добавила Куки. И в полнейшей тишине, вдруг установившейся в комнате, продолжила: – Меня не пускали к брату во время болезни. Но до того, как его увезли, я несколько раз пробиралась в его комнату. Он, и правда, выглядел очень больным. Как будто его так и не нашли в ту ночь. И почти ничего не говорил…

– Постойте, но ведь ваши родители утверждали, что он вообще ничего не говорил…

– Да, похоже, что ни с кем, кроме меня, он не обмолвился ни словом. Но мне он кое-что сказал. – Куки в волнении зябко потерла плечи, обхватив себя руками. – Вернее, это были не его слова, и голос тоже был не его, а незнакомой мне женщины: «Больше я тебя целовать не буду, а не то зацелую до смерти».

Даже несмотря на то, что Куки произнесла эту фразу срывающимся бесцветным голосом и без какого бы то ни было выражения, всем присутствующим стало не по себе.

Супруги молча переглянулись. Сержант достал трубку и начал усердно ее раскуривать. Огонек длинной спички в его руках трепетал, как бабочка, попавшая в лампу.

Вдруг ручной ворон, беспокойно встрепенувшись, забил огромными крыльями о прутья клетки. Все, вздрогнув, посмотрели в его сторону и, будто расколдованные, разом расслабились.

Снова стал слышен веселый треск огня в камине, зазвенели чашки, которые Стэйси собирала обратно на поднос. Встав со своего кресла, Тони прошел к письменному столу и, отперев ящик, вынул оттуда папку:

– Здесь некоторые документы по делу. Из тех, что мне необязательно было сдавать. Чаще всего копии с копий. Но, думаю, больше помощи окажет вот это, – сказал он, достав из папки черную записную книжку, потрепанную и выцветшую, но не настолько, чтобы Куки ее не узнала. – Я никогда не надеялся на свою память и основные факты находил именно в ней. Почему-то так получалось, что в нее я записывал более важные вещи, чем запоминал во время допросов. Надеюсь, поможет, – пожал он плечами, передавая документы Куки.

– Спасибо. Большое спасибо! – сказала Куки, крепко прижимая папку к себе.

– А это вам от меня, – произнесла Стэйси, протягивая удостоверение. – Внештатный сотрудник «Геральд Трибьюн». К столичным изданиям пиетет в архивах куда больший. Надеюсь, пленки с допросами всех проходивших по этому делу не повреждены. Кроме вас, никто этот голос не опознает.

– Удачи, – пожал руку Куки сержант.

– Вот вам на дорожку, погрызите, – протянула пакет с сахарными крендельками Стэйси. – Счастливо.

– И, Куки! – сказал сержант. – Не вините себя. Вы ни к чему не придете, если возьметесь за расследование только для того, чтобы оправдать себя. Поверьте мне.

Кивнув, она в последний раз посмотрела на пару, стоявшую обнявшись в дверях. Огромный сержант, крепкий еще мужчина лет шестидесяти в толстом вязаном свитере кирпичного цвета. Его элегантная моложавая жена в белой пушистой кофте. Их теплый и какой-то заполненный дом… «Наверное, он знает, о чем говорит», – подумала Куки, направляясь к машине.

 

Глава 7

– Как, милая сестрица, ты устроена, приходит ли прислужница убирать комнату? Как тебя кормят? – начал расспросы Корки, чтобы отвлечь свою подругу от мрачных мыслей, сомкнувших ее тонкие рыжеватые брови и опечаливших ясный взор. На ней была надета скромная, но чистая одежда.

– О, сносно! Гораздо лучше, чем я заслуживаю, братец.

– Вели ей менять блохоловки ежедневно. Воды не пей. Вино пей только неразбавленное, из бутылок, откупоренных на твоих глазах, – наставлял ее Корки. – Я принес тебе запас зубных щеток, ты же знаешь, я недавно был в Шотландии. Товары из Франции поступают исправно только туда.

– Корки, что с моей судьбой? Ты ничего не скрываешь от меня? – встревоженно спросила Бетти.

– Пока ничего нового. Я предпринял меры, остается надеяться, – помолчав, ответил Корки.

– Тюремщик сказал, что дело мое ясное, свидетельские показания так несомненны и многочисленны, что ничего нельзя возразить. Поскольку я закоренелая преступница, то вряд ли мне окажут снисхождение.

– Не отчаивайся, дорогая. У нас еще есть шанс.

– Корки, Корки, я не хочу умирать! Почему, зачем кому-то понадобилось, чтобы я больше не жила? Вот закрою глаза и представляю на своей шее колючую веревку. Как она душит меня. Как я не могу освободиться и вздохнуть… – Она расширившимися от ужаса глазами смотрела на запертую дверь, схватив свое горло руками. – Это, верно, больно… Так больно умирать, должно быть!

– Бетти, прекрати себя истязать! – Корки отнял ее руки от горла, на белой шее остались красные отпечатки пальцев. Позволив уложить себя, она скрестила руки.

– А что, если ад существует? Что, если я и в загробном мире буду лишена возможности видеть своего мальчика, как здесь, на земле? – снова села она на кровати. – Или там вообще ничего нет? Как же так, солнце, небо, этот город есть, а меня нет… А вдруг я буду бесконечно умирать? Может, это нам только кажется, что люди умирают мгновенно, а мы на самом деле всё мучаемся, мучаемся, задыхаемся…

– Бетти, прекрати немедленно, а не то сделаешься совсем больной, – строго приказал Корки.

Обычно бывшая живой, обворожительной, блиставшей всяческими талантами, здоровой и сильной женщиной, Элизабет никогда не впадала в такую степень отчаяния. Несчастная представлялась скорее бесноватой, чем прежней его знакомой.

Испытав в жизни немало страданий и горести, она никогда так не опускалась, никогда не теряла веры в свою звезду и в свое право на счастье. Это было крайне тяжелое зрелище, особенно для того, кто пока ничем не мог помочь, кроме дружеского участия и призывов не терять надежду.

– Я и так больна. Не могу сомкнуть глаз. Тотчас представляю, что это в последний раз. И что я вижу, уходя из этого мира? Не прелестное лицо моего сына, не зеленые луга или цветущие яблони. Эти стены, решетку и грязь. Этих мерзких людей… настоящие отбросы человеческие.

– Ну, в данный момент ты видишь всего лишь меня. Я, разумеется, не претендую на звание святого, однако все же не могу равнять себя с милыми аборигенами.

– Ты единственный и самый достойный из всех людей, которых я знала, – с непоколебимой убежденностью ответила Бетти. – Помню, когда увидела тебя впервые, я подумала: «Господи, такой маленький и беспомощный!» Но какими мудрыми глазами ты смотрел на все несправедливости, которым подвергался. Ты всегда был и остаешься самым верным другом, единственным другом.

– Ну вот, благодарствую, сестрица. Впредь буду знать, к кому обращаться за справедливой рекомендацией на мой счет! – Корки говорил уже шепотом. Он смотрел, как слипаются веки Бетти.

– Нет, не смогу я уснуть. Вчера весь день и ночь проливала слезы. Не смогу и сегодня.

– Вот именно сегодня и будешь спать как… ребенок.

– Ты хотел сказать как мертвая, – сквозь сон улыбнулась Бетти.

Но вдруг она открыла безумные глаза и тихим голосом произнесла:

– Рождена в Ньюгейте безымянной воровкой. Здесь же дни свои кончу, тоже без имени. Одно хорошо, сына я родила, будучи честной женщиной, и имя у него от честного отца. Может, хоть он избегнет такой же участи, как моя и моей матери.

Это было похоже на бред, а не на речи вменяемого человека. К облегчению Корки, она тут же уронила голову на подушку и забылась тяжелым сном. Прождав еще немного и вполне убедившись, что Бетти крепко спит, он встал. Еще раз проинспектировав комнату, Корки вышел в коридор.

Тюремщик запер за ним дверь и проводил к надзирателю. Тот был вне себя, не чая уж и дождаться, когда джентльмен изволит оставить даму. Дело в том, что настал час, когда мамаша Уайли должна была привести своих девушек.

Содержательница нелегального публичного дома дважды в неделю привозила проституток в Ньюгейт, где они предлагали свои сомнительные услуги арестантам, имевшим достаточно монет для удовлетворения своих нужд. Часть заработка девушек перекочевывала в карманы Одноглазого Робинсона.

– Милорд, – предупредительно бросился надзиратель к джентльмену.

– Никого к ней не допускать, – отдавал распоряжения Корки. – Особенно священника. В случае перемены в положении известной вам дамы немедленно известить меня запиской по этому адресу.

Взяв бумагу и увидев адрес, надзиратель воспылал прямо-таки отеческой любовью к жителю такого дворца. О, вне всяких сомнений джентльмен может положиться на Уильяма Робинсона! Будьте уверены, ваше сиятельство! Поморщившись, Корки кивнул на прощание и вышел из Ньюгейта во второй раз за этот день.

– Писем из Шотландии нет? – спросил он Ролли, вернувшись домой. Впрочем, в отрицательном ответе он был уверен. Никакой дилижанс не преодолеет северную дорогу за два дня.

– Никак нет. – Мистер Ролли уже перестал удивляться поведению своего господина. Какие письма? Их ждать еще недели две, не меньше. И то если разбойники не нападут на почтовую карету. Они теперь не боятся ничего и не уважают даже королевский герб.

«Чего еще ожидать от сумасшедшего, загубившего такой камзол! Кафтан, тридцать восемь фунтов стерлингов, – продолжал терзать себя Ролли, помогая разоблачиться хозяину. – Золотистые кружевные манжеты, сорок четыре фунта. Французские перчатки, пропитанные ароматом жасмина, тридцать шиллингов за пару. Шейный платок, чудеснейшего голландского полотна, почти уже мой! А прекрасный парик, двадцать два фунта, к тому же совсем недавно было заплачено десять шиллингов за его чистку у парикмахера…»

– Что леди Фрэнсис?

– У себя. Просила навестить по прибытии.

– Что ж ты молчал?

– Прошу прощения. Я увлекся воспоминаниями о том, как красочно Нэд и Томми описывали Кола Врэтса.

Пройдя на половину Фрэнсис, Корки застал ее перед зеркалом. По краям столика стояли две свечи в серебряных подсвечниках искусной работы. Все предметы на столике были сплошь из серебра – коробочки для мушек, пудреницы, креманки с притираниями, великолепные гребни.

– Корки, – увидев посетителя в холодной грани зеркала, Фрэнсис протянула ему руку. – Ты сегодня был так занят! Приятно, что для меня все же нашлась минутка.

Она сидела в манто, которое пока не всякая юная модница отваживалась надевать. Блестящая в свете свечей голубая ткань удивительно сочеталась с цветом глаз леди и делала ее настолько легкой и воздушной, что Фрэн казалась просто сотканной из прохладного голубого эфира. Открытая спереди мантия с V-образным вырезом до самой талии обнажала украшенный вышивкой и кружевами корсет.

– Вы прекрасны, мадам, – не удержавшись, воскликнул Корки.

– Я знаю, – улыбнулась Фрэнсис, поправляя маленькие завитки блестящих золотых волос около ушей и откидывая за спину «сердцеед» .– Что делал, где был?

– Была встреча с графом Денвером, – пожал плечами Корки, зная по опыту, что его пригласили скорее слушать, чем рассказывать. И действительно, леди начала говорить сама.

– Умница этот молодой Денвер, далеко пойдет. Слышал бы ты, какие сплетни ходили о его деде во времена оные! А я только что от герцога Бедфорда. Леди Фитцгардинг развлекала сегодня общество не щадя себя. Как обычно, старушка несколько увлеклась напитками, а затем и вовсе потеряла всякий контроль над собой. Нелестно высказывалась о новой моде на манто, не правда ли, оно великолепно! – пригласила еще раз восхититься чудесной вещицей Фрэн. – И это при леди Саре , прошу заметить, которая только что рассказала о терзаниях королевы по поводу того, какого цвета манто надеть на бал.

– Как суаре на Темзе?

– Мило. Лодочники закидали меня похвалами. Не знаешь случайно, что они могли иметь в виду, называя даму «аппетитной»? – озабоченно спросила она.

– Это значит, что ты произвела на них впечатление, – улыбнулся Корки. Растянувшись на кровати, под мерный щебет леди он едва не засыпал.

– Хм… Ну, я так и объяснила этому… Бернарду де Мандевиллю .– Она наморщила лоб, вспоминая фамилию. – Меньше я преуспела в объяснении сему пытливому мужу, задавшемуся благородной целью изучить дикие обычаи островитян (то есть нас), смысл закона, по которому лодочникам на Темзе позволено говорить все что вздумается, пусть даже и самому королю, и никто обижаться не смей!

– Вероятно, он снискал у них несколько иные отзывы, чем ты, – лениво предположил Корки.

– Это верно. Но точно не знаю, я закрыла уши. Ммм, как ты полагаешь, что, если я закажу Годфри Нэллеру свой портрет аля неглиже? Мне понравилось, как он изобразил Джона Драйдена в домашнем платье и тапочках. А у меня только парадные портреты, ужас какие скучные.

– Ты будешь великолепна, – одобрил Корки.

– Льстец, – довольно улыбнулась Фрэнсис. – Ну поди уже! Завтра опять урок фехтования, не забудь.

Но вот Корки снова остался один на один с бедами, обрушившимися на него. Сначала пожар в замке Энгуса. Что, если Хэтти не спасли? Бедная слепая девочка. Он даже не простился с ней толком в последний раз. Надеялся, что вскоре вернется в замок… возможно, надолго.

Хэтти, Фрэнсис, Бетти. Только бы знать, что они в безопасности, живы и здоровы, – вот и все, что ему надо. Он не стремится обладать ими, он не желает любить их. Он даже, напротив, всячески старался отстраниться от них, чтобы не делать их зависимыми от такого ненадежного и не властного над миром человека, как всеми презираемый бастард.

Незаконнорожденный, который выжил исключительно по доброте маленькой девочки, рожденной когда-то в Ньюгейте и заботившейся о нем, как о брате.

Так бы и остался он грязным оборванцем, если бы Фрэнсис, удивленная его живучестью, не приложила усилия и средства, чтобы дать ему образование, достойное джентльмена.

Так бы и остался он презираемым всеми и презиравший всех, если бы не встретил он благодетеля, кидавшего ему подачки, как бросают кости собакам. И не появись на пути Корки маленькая слепая Хэтти, разбудившая в нем желание жить.

До этого он жил, не считая возможность существовать чем-то, за что можно быть благодарным. Жизнь для него была наказанием.

Но вот теперь Бетти в Ньюгейте и рискует окончить свою жизнь на виселице. Хэтти, возможно, погибла страшной смертью, сгорев в огне. Фрэнсис… Фрэнсис вела себя странно.

Эти разговоры о смерти крайне необычны для очаровательной и легкомысленной великосветской леди. Зачем ей нужны уроки фехтования? И куда, черт возьми, она собирается уехать?

В своих покоях он застал бодрствовавшего камердинера, сразу же протянувшего ему записку. Прочитав сообщение надзирателя, Корки похолодел и, в ярости смяв бумагу, бросил ее на пол.

С рычанием пробежав по комнате круг, он кинулся к записке и снова прочел:

Если милорда интересует судьба известной ему дамы, находящейся в известном ему месте, то ему пристало незамедлительно прибыть в этот дом, ибо ей угрожает опасность. Господа, именующие себя «Клубом Серебряной Лилии», решительно намерены развлечься. А власть вашего доброжелателя имеет границы, в отличие от его преданности, которая, он верит, не останется без вознаграждения.

 

Глава 8

Вчерной записной книжке были приведены даты, имена и обстоятельства, при которых сержант занимался допросами по делу о Снежной Королеве. Сам этот персонаж возникал только на последних страницах. Сержант записывал сюда все более или менее относившееся к одному делу. Интуитивно он подбирал события, подходившие под общее определение.

Несколько страниц, особенно в начале, были тщательно вымараны. Видимо, впоследствии сержант признал их не относящимися к Снежной Королеве. Внимательнее вчитываться Куки начала именно в конце книжки. Она вообще имела скверную привычку читать книги, газеты и журналы с самой последней страницы.

Пожелтевшие, с проявившимися строчками с обратной стороны листки были исписаны обстоятельным и убористым почерком сержанта. О себе он сказал, что простой трудяга и что раскрывал дела исключительно трудом – тщательно собирая все факты, которые потом сами выстраивались в стройные версии, удивлявшие своей законченностью и логичностью.

На последних страницах были показания Куки, далее шли слова ее отца, матери, соседей. Сержант был, как оказалось, уверен, что только чудо помешало в эту ночь свершиться двойному убийству.

Возможно, это вписывалось в психологический портрет убийцы. Возможно, он принципиально не убивал двоих за раз. Возможно, Кит или Куки не подходили ему как жертва. Почему именно? (Помечен вопрос сержанта.) То, что мальчик стал свидетелем убийства Саманты Миллибенкс, было очевидно ему с самого начала. Однако, верный своим методам, он не признал этого до самого конца – когда Кита увезли в клинику.

Считалось, что Снежная Королева унесла в царство мертвых около двадцати детей. Так говорили соседи. Некоторые газеты писали о тех же цифрах. И все это на протяжении двух-трех лет.

За этот период было много смертей случайных и, вполне возможно, не связанных с этим маньяком. Однако тех жертв, которых сержант оставил на счету Снежной Королевы, насколько поняла Куки, значилось только двенадцать. Двенадцать маленьких девочек.

Легенда, прочитанная Куки в записках Стэйси, говорила о том, что такие серии убийств повторялись именно в этой округе уже многие века. С тех пор как начали вести статистику подобных дел, журналистка накопала три серии убийств.

Повторяющийся сюжет, возраст детей, обстоятельства… Уж чересчур все было невероятно. Снежная Королева упорно продолжала возвращаться в эти места за новыми девочками. Куки передернула плечами, мороз пошел по коже – слишком была фантастичной эта версия, слишком невероятной, но такой логичной. И эти подозрения насчет ее матери.

Итак… Итак… Допрос Куки живо помнила сама. Отец много и не мог сказать – его просто-напросто не было в городе. Алиби проверено, подтверждено тремя свидетелями – сержант точно знал свое дело и вел дознание очень скрупулезно.

Соседи тоже допрошены. Все они подключились к поискам почти одновременно, искали группами, были друг у друга на виду. Искали сначала только брата Куки. Саманта, предположительно, спокойно спала дома. Док Миллибенкс пришел одновременно с несколькими людьми, никуда не отлучался.

Допрос дока Миллибенкса почти ничего не дал. Тот попросту молчал, бросая странные взгляды на копов, потом стал откровенно грубить и, наконец, сорвался. Его с трудом успокоили и не забрали в полицейский участок только ввиду причины его душевного состояния.

Сэмми в это время осматривали судмедэксперты в ледяных кафельных покоях морга. Никаких повреждений у нее не нашли. За исключением полного отсутствия крови в ее маленьком теле.

Насколько помнила Куки, Миллибенкс с женой уехали из города сразу же после похорон. Никто из соседей не понимал, как они могли оставить девочку лежать одну в своей могиле на кладбище без присмотра?

Но, возможно, доку и его жене было невмоготу смотреть на сочувствующих соседей – тех, кто помнил малышку живой и озорной, светлой и ловкой. Никто не знает.

Самой Куки ничего не оставалось, кроме как продолжать жить. Она не представляла дома вне их улицы, города, графства. Какая-то невидимая сила держала ее, как пришитую, к этому городу.

Дальше. Допрос ее мамы. Точные, резкие ответы. Куки просто слышала ее голос, настороженный и спокойный, колючий и подозрительный. Сержант не давал оценки допрашиваемым, однако разница его отношения к ним была видна невооруженным взглядом.

Вильгельмину он стал подозревать с самого начала. И она это поняла сразу – интуиция у нее была дьявольская. Ответы ее были крайне осторожные. Ничего нового она не рассказала. Помечена значком, которым сержант отмечал подозрительных или не внушающих доверия свидетелей по делу.

Спустя несколько страниц интересное замечание по поводу Вильгельмины. Выяснилось, что стопроцентного алиби все-таки нет. В больнице была суматоха, персонал ничего сказать точно не мог.

Журналы были заполнены с ошибками. К тому же всплыли подробности о романе подозреваемой и одного из врачей. А что, если она вовсе не в больницу уехала, а на свидание с любовником?

Допрос Бэби. Эбигайль Уотерсмит. Девочка четырнадцати лет, обычно присматривавшая за детьми всех соседей на этой улице. За небольшую плату она позволяла родителям выйти в город или навестить родственников.

Девушка только и делала, что плакала. Потом вовсе впала в истерику, допрос по требованию родителей пришлось отложить. Следующий допрос всего через несколько часов. Она ничего не знала, ничего не видела. Миллибенксы в этот день ее не приглашали.

В самом начале бурана девушка позвонила Вильгельмине сказать, что родители не отпустят ее вечером присмотреть за детьми. Бэби попросила оставить сообщение в больнице, поскольку дома миссис Мэтьюз уже не застала.

Возможно, в больнице сообщение затерялось из-за паники, возникшей после отключения света. Тогда жизнь нескольких больных оказалась под угрозой, генератор автономного электричества так и не заработал (показания медсестер и врачей той смены).

Бэби была полностью уверена, что миссис Мэтьюз вернулась домой к детям. Больше ничего сказать она не могла. Но все же чем-то она заинтересовала сержанта. За девочкой была установлена слежка.

Неделю следили по ордеру прокурора, и еще пару недель сержант проявлял собственную инициативу. Ничего необычного. Сидела дома под присмотром родителей. Ходила в школу. Встречалась с дружком. Обычная девчонка.

Куки попыталась вспомнить Бэби и не смогла. Ничего о дальнейшей судьбе ее она не знала. Ни слухов, да и откуда им взяться? Куки не общалась с соседями. В школы ходили разные – Куки в младшую, Бэби в старшую – они даже в разных зданиях располагались.

Так-так-так… Надо поговорить с Бэби, решила Куки. Была на удивление тихая и ясная погода – такая обычно бывает, когда природа собирается с силами для какой-нибудь ужасной бури или очередного шторма.

Остановившись у ближайшего автомата, она нашла в телефонном справочнике фамилию семьи Бэби. Самой ее там не было. Впрочем, у нее было полным-полно шансов уехать или выйти замуж. Итак, навестим стариков Уотерсмитов.

Через полчаса она уже звонила в калитку перед домом, таким ухоженным и чистеньким, какие, казалось, существуют исключительно на обложках журнала «Образцовый дом».

Дожидаться ответа пришлось довольно долго – видимо, хозяева искренне надеялись, что кто-то ошибся адресом или вспомнит о приличиях и сначала договорится о визите по телефону, как в старые добрые времена. Но Куки некогда было вести переговоры о визите. Ей нужна была Бэби.

Наконец дребезжащий старческий голос спросил, кто это и какого черта ему надо от честных людей на ночь глядя. Куки, как могла, попыталась объяснить, кто она и что ей нужна Бэби. Ее и слушать не стали.

Через несколько бесплодных минут ожидания она поняла, что в доме отключили звук звонка. Постояв некоторое время просто так, она решила зайти с другой стороны.

Пробравшись в сад через заднюю калитку, она миновала гараж. Подошла к окнам. Окна были из кухни. Старики громко разговаривали, точнее, ругались. Еще точнее, ругался старик. Его жена молчала и пугливо вздрагивала, как кошка при громком звуке, однако смотрела не на него, а в пол.

Видимо, после особенно грубого выпада она решилась поднять голову и заметила Куки, стоявшую снаружи и не успевшую вовремя спрятаться. Однако виду женщина не подала, из чего Куки заключила, что у нее в этом домике есть союзница и стоит немного подождать.

Через пятнадцать минут, которые Куки провела в ближайшем переулке, из дома, повязывая на голову платок, вышла та самая женщина – мать Бэби. В руках она держала сумочку и корзину, с которой обычно ходят на рынок или в продуктовую лавку.

– Здравствуйте, миссис Уотерсмит, – выступила из темноты Куки. – Это я вам звонила. Мне надо знать, где сейчас Эбигайль, Бэби. Дело важное и срочное, вы мне поможете?

– Да, я поняла. Муж не любит вспоминать, что у него была дочь. Он запретил мне даже имя ее упоминать.

– Она жива, с ней все в порядке?

– Да, все хорошо. Если можно так сказать. Жива, и я надеюсь, в порядке. Она с детьми живет в Гринчерч. – Куки знала этот район, но бывала там редко и только днем. Он славился своими притонами, бандитскими разборками и был излюбленной темой криминальных хроник.

– Как мне ее найти там?

– Вот адрес. – Женщина торопливо сунула в руки девушки скомканный листок бумаги. – Не приходите больше к нам. И… передайте привет ей от меня.

 

Глава 9

Подобно демону Корки несся по улицам Лондона. Редкие прохожие шарахались от бешеного всадника в стороны и крестились, поминая нечистую силу.

Ни один бандит не позарился на его отличного вороного коня и подбитый мехом плащ, считая, видимо, Корки одним из своих. А он твердил про себя: «Только бы успеть, только бы успеть!»

Бросив коня поджидавшему его прислужнику, бледному от страха и не способному молвить ни слова, Корки быстро поднялся по лестнице в апартаменты Одноглазого Робинсона.

Там было шумно и людно. Около дюжины джентльменов, пьяных и разошедшихся не на шутку, горланили песни или дико орали. Визжали проститутки, две шлюхи валялись на полу – Корки не удивился бы, если бездыханные.

– Как здесь весело! А я-то думал, что в Лондоне развлекаются только на скучных суаре, – протянул он нежным голосом, оглядываясь. Робинсона видно не было, как и лорда Аргайла.

– Корки, чертяка, что ты здесь делаешь? – воскликнули несколько молодчиков, знакомых по карточным столам. – Тоже решил поразвлечься? Опоздал, старина, всех приличных уже разобрали.

– Аргайл… – без выражения поинтересовался Корки.

Кое-кто уже начал подозревать, чем все это может закончиться. Пара из них даже тихой сапой просочилась к выходу. Однако путь им преградила быстрая как молния шпага Корки:

– Я еще не попрощался с вами, господа, куда же вы спешите? – ласково произнес он. – Я с радостью присоединюсь к веселью благородных господ. Особенно помог бы Аргайлу.

– Он в отдельном кабинете, Корки, – наконец произнес кто-то. – Что ты шумишь? Подумаешь, тебе не досталась. Ты ведь не любитель девочек!

– Да, ты ведь не состоишь в нашем клубе, чего ты здесь делаешь?

– Всем известно, что ты предпочитаешь другой пол, – дурашливо подхватил кто-то, сообразив наконец, что численное превосходство на их стороне.

– Н-да, действительно, я не состою в славном Клубе «безносых»! – внимательно посмотрел на одного из наиболее смелых господ Корки.

– Дьявол, откуда ты знаешь?! – побледнел тот, опустив приготовленное было оружие.

– Опомнись, Стенхоуп, весь Лондон знает про твою ковентгарденскую подагру, – подбодрил товарища другой, надеясь рассеять этим напоминанием ощущение, что осведомленность Корки имеет отношение к преисподней.

– Правда? – удивился Корки и мило улыбнулся. – Я в Лондоне совсем недавно. Итак, господа, или вы меня пропустите передать от вас привет Аргайлу, или я сам туда пройду, – и пояснил: – По вашим трупам.

Воцарилось напряженное молчание. Все знали про убийственную «малышку» Корки. Некоторые даже лично были свидетелями, как он с ее помощью расправился с несколькими самыми отчаянными рубаками Англии и Шотландии. Корки действительно был легендой. Но ведь их было так много, черт! Джентльмены, не сговариваясь, набросились на Корки одновременно.

Тот, выхватив кинжал, с таким успехом оборонялся, что вскоре двое лежали без движения на полу и еще один со страшными стонами отползал под стол. Остальные, протрезвев и поняв, какую неблаговидную роль играют, напав все вместе на одного, отступили.

Освободив себе подобным образом путь, Корки полетел в апартаменты, которые Робинсон выделил для Бетти за его золото. Не завернув еще за поворот коридора, ведущего в нужную ему камеру, он услышал протяжный усталый стон.

Волосы встали дыбом на его руках под золотистыми кружевными рукавами. Голос был настолько не похож на все, что до сих пор он слышал от Бетти, что Корки едва не раскрошил свои зубы – так он их стиснул.

Ринувшись вперед, он чуть не снес Робинсона, стоявшего на страже. Ни слова не произнеся, тот распахнул двери перед Корки. Внутри было темно и дымно. Огонь полыхал в жаровне, устроенной в комнате вместо камина.

На кровати было распростерто белоснежное обнаженное тело лежавшей навзничь Бетти. С края до самого пола свисало покрывало густых огненно-рыжих ее волос.

Над ней стоял Аргайл, с видом сюзерена, посвящавшего мертвого воина в рыцари. Он словно Люцифер мог бы внушить чувство не страха, а ужаса всякому простому смертному. Но только не Корки. Корки увидел нечто, что не имело право на жизнь, что должно прекратить свое существование тут же, прямо на месте.

Всего доли секунды – и вот уже оглушенный Аргайл валяется у кровати. Корки склонился над Бетти. Две изошедшие волдырями лилии багровели на груди и животе девушки. Она была без сознания.

Корки позвал Робинсона, который опасливо оглянулся на лежавшего без звука Аргайла. Выслушав распоряжения Корки, он побежал в служебное помещение. Все, кто пришел на это заседание клуба, предпочли благоразумно удалиться восвояси.

Неся чистые тряпки, воду и золу, как приказал Корки, Робинсон вернулся в камеру. Пока джентльмен занимался Бетти, все еще не пришедшей в себя, Робинсон попытался осмотреть Ар-гайла. Вскоре к нему присоединился Корки.

– Он жив? – спросил дрожащим голосом грозный Робинсон. Повязку впопыхах он надеть забыл и теперь зиял пустой глазницей, как настоящий циклоп.

– Боюсь, что да, мистер Робинсон. Прикажите отвезти этого джентльмена, – саркастичным тоном обозвал тело у своих ног Корки, – в дом на Боу-стрит в Ковент-Гарден, расходы стребуйте с принимающих. И скажите, что Корки вызвал этого… на дуэль, скажем в Баньо, Лонг-Айленд или в Гайд-парке – тоже по пути. Условия любые. Итак, следующим утром в парке, спросить дом Ринга, помнится, там отличный глинтвейн. Секундантов я пришлю. Все запомнили? Ну, живо.

«Распоряжается в моей тюрьме», – ворчал Робинсон, который успел прийти в себя от всех треволнений. Впрочем, к его счастью, все как будто обошлось. Две мертвые проститутки. Но с мамашей Уайли он это уладит полюбовно, не забыв взять с Корки за ущерб бизнесу. Все джентльмены только ранены. Один, правда, настолько серьезно, что стражи предпочли бросить его на перекрестке.

Вэто же утро Денвер навестил Аргайла и вынудил его принести извинения Корки заочно. Не понимая за что и будучи сильно разозленным неджентльменским поведением Корки, тот долго препирался с Денвером, но потом вынужден был признать, что им, представителям одной семьи, не следует затевать дуэль, которая при любом исходе будет позором именно для Аргайла.

Денвер, покидая дворец Аргайла на Боу-стрит, напомнил, что начинается заседание парламента и будущий граф как пэр должен уже, наконец, принять участие в прениях по поводу войны с Голландией и Францией.

Корки тем временем направился к сэру Томасу Эддингхему, состоявшему в Королевской коллегии хирургов. Когда-то давно этот медик, увлеченный наукой, убежденный вегетарианец и любитель-садовод, приметил маленького Корки в школе Захарии Уффенбаха, где преподавал естественные науки. С тех пор они стали друзьями, иногда занимались сообща исследованиями в медицине, горячо спорили о роли науки в жизни общества.

Вернувшись вместе со старым учителем и лекарствами, Корки еще раз осмотрел Бетти, озабоченный ее долгим забытьем. Они с облегчением вздохнули, когда удостоверились хотя бы в том, что ее не насиловали. Это уже хорошо.

Но женщина была очень слаба. Нервное потрясение и ожидание смертной казни могли принести серьезный ущерб, если не убить менее выносливый организм.

Посовещавшись еще, друзья доплатили Робинсону за дополнительный уход за больной и соблюдение тайны – по этому поводу тот с ними не препирался.

Беседа Корки и сэра Томаса продолжилась за плотным завтраком в таверне. О чем они говорили, не слышал даже мальчишка подавальщик. А если бы и услышал, то все равно не понял бы – латынь он в школе изучал недостаточно усердно.

Денвер же, чуть позже днем, по поводу своих дел навестил министра юстиции и главного судью города. Между прочим, он договорился об отсрочке казни Немецкой Принцессы на неопределенное время. Дуглас своими собственными глазами видел, как ее бумаги были переложены в самый конец стопки дел на этот месяц.

Аргайл, весь день подвергавшийся нещадным насмешкам за неясного происхождения толки, распространившиеся в обществе, был зол как никогда.

Заглянув проведать своего дядю – главного судью Лондона, он слышал Денвера и тут же решил, как и каким образом отомстить Корки. Когда Джорджи покидал кабинет судьи, на лице его змеилась довольная улыбка, а в глазах холодно светилось торжество.

 

Глава 10

Решив не откладывать надолго, Куки села в автобус и в надвигающихся сумерках направилась в Гринчерч. Дома становились все более обветшалыми, хозяева их давно не заботились побелкой и покраской. Разбитые стекла злобно скалились в подслеповатых окнах, забитых кусками фанеры или затянутых мутным бельмом полиэтилена.

Дети здесь были настороженными, и глаза у них были слишком уж взрослыми. Чтобы это произошло с пятилетним ребенком – надо было особенно постараться окружающим или родиться в Гринчерч.

Мальчишки, не отрываясь от футбола с пустой консервной банкой, исподлобья провожали всех прохожих, возникавших в свете нечастых уличных фонарей.

Куки с трудом ориентировалась в наступающей темноте и домах с отсутствующей нумерацией. Многие из них оказались просто-напросто трейлерами. Несколько раз Куки нарвалась на отборную ругань в ответ на вопрос, где ей можно найти Бэби.

Наконец постучалась в нужный дом. Ей не ответили, хотя в доме кто-то был. Горел свет, сквозь грохот телевизионного ящика явственно слышались крики и плач детей.

Попробовав толкнуть дверь, Куки едва не выпала с улицы в аквариум шумного электрического света. Пройдя коридором, заваленным сломанными колясками, старым барахлом и детскими игрушками, она вышла в гостиную. Это было довольно большое помещение, в одном углу которого стоял телевизор, издававший дикий шум.

Огромное, как показалось Куки, количество детей в разных концах комнаты стояло, сидело, ползало – и все непрестанно вопили. Двое из них с умными беличьими мордашками оторвали глазенки от экрана и, не вынимая пальцев изо рта, уставились на Куки.

В кроватке с сеткой стоял, уцепившись за перекладины своего узилища, малыш и, не прекращая реветь, тоже с интересом посмотрел на Куки, которая вторглась в их уютный мир.

Впрочем, никого из них девушка не заметила. Ее внимание захватили три огромных бульдога, подскочивших к ней с явным намерением полакомиться человечиной. Они смотрели на Куки так свирепо, точно и впрямь хотели сожрать ее, но лаять не лаяли. «Наверное, боятся испугать детей, воспитанные собачки!»

– Стэнли Кейз, козел ты сраный. Если сию минуту ты не поднимешь свою задницу и не притащишь ее домой, считай, что больше у тебя нет дома!

С этим смелым ультиматумом, оповещенным громовым голосом в трубку, прижимаемую плечом к уху, вошла Бэби. Одной рукой она держала грудного младенца со смелостью, не доступной пониманию Куки. Другой потряхивала бутылочку молока, в надежде остудить его до приемлемой температуры.

Да, это, несомненно, была Бэби. Несмотря на прибавившиеся двадцать лет и сорок килограммов. Ни те, ни другие не красили некогда живую, озорную тростинку и аккуратистку Бэби. Кардинально изменившись в плане одежды и внешности, Бэби все же удалось остаться самой собой.

В детстве она всегда ходила чересчур отглаженная, со слишком правильной прической, неизменно свежевыстиранная и просто хрустела от крахмала.

Сейчас ее светлые волосы были выкрашены в неестественный ультрачерный цвет, причем относительно давно – судя по неопрятно отросшим корням. Шевелюра была стянута на макушке в неописуемый хвост, который рассерженной пальмой колыхался над ее полной фигурой.

Облачена Бэби была в растянутую футболку с черной свастикой и черепами в области обширного живота. На плече лежала грязная тряпка со следами неоднократного срыгивания младенца. Джинсы с пятнами и оттянутыми пузырями у колен дополняли ее колоритный облик.

Остановившись на пороге и заметив, наконец, Куки, она, чуть помедлив, прошла к дивану напротив телевизора. С креслом, на котором, поджав тонкие ножки, сидели близнецы-бельчата в одинаковых несвежих майках и трусиках, этот диван в родстве никогда не был. Как и вся остальная мебель, видимо, собранная по городским свалкам, они являлись частями совершенно разных гарнитуров.

– Тот самый Стэнли? – спросила Куки.

Она помнила, как иногда вместе с Бэби приходил мальчик. С сигаретой в зубах и длинными грязными волосами, он составлял разительный контраст тогдашней Бэби.

Они загоняли малышню в спальни, а сами обнимались и целовались, по-детски страстно и неуклюже. Куки подглядывала за ними с верхней площадки лестницы сквозь столбики поручней, раздумывая над их странным поведением.

Ей и в голову не приходило рассказать взрослым об этом отступлении от правил – тем более маме. Но как-то у отца она поинтересовалась, чем это могут заниматься люди в такие моменты.

«Они целуются, малышка», – смеясь, ответил ей отец. – «А зачем?» – «Затем, что любят друг друга». – Он, с хохотом подбросив дочь над головой, поймал и пощекотал усами ее лицо.

– Кто вы, и какого черта вам здесь надо? – Положив ребенка в кроватку, в которой уже томился не прекращавший выть ребенок, Бэби повернулась к девушке и, грозно уперев руки в мощные бока, уставилась на непрошеную гостью.

– Куки… Каролина Мэтьюз, вы присматривали за мной и моим братом в детстве. – И, не видя никакой реакции, пояснила: – На Гарден-стрит.

– Ну и что?

– Я… мне надо кое о чем вас спросить…

– Это тебя мамаша твоя надоумила? Передай этой старой стерве, что, если она не бросит свои шутки, я найду на нее управу. Стэнли живо с ней разберется.

– Ничего не понимаю! – пролепетала Куки, от неожиданности присев на стоявший рядом колченогий стул. Тот, вероятно, не привык к подобной фамильярности и, подломив ножку, моментально оказался на полу, где к нему не замедлила присоединиться Куки.

Оглушенно вертя головой, но не чувствуя особого урона, кроме уязвленной гордости, она нерешительно рассмеялась. Чуть погодя с удивлением обнаружила, что смеется не в одиночестве.

Сначала дети чересчур усиленно рассмеялись, а вслед за ними уже и Бэби не сдержалась и тоже мелодично расхохоталась, заколыхавшись своим необъятным телом.

Спустя какое-то время они с Бэби, оставив младших детей на попечение старших в гостиной, сидели на кухне и попивали пиво, гостеприимно предложенное хозяйкой.

– Я все рассказала сержанту. Все как было, – сказала Бэби, покачав головой, отчего пальма на макушке сделала смелый пируэт. – Родители меня не отпустили. Я сама попыталась позвонить вам домой, но трубку никто не брал. На работе Вильгельмины в больнице приняли сообщение и обещали передать его, как только она появится. Передали или нет, я не знаю. Вот и все.

– Что вы имели в виду, когда говорили о звонках?

– Да… Твоя мать стала названивать мне и угрожать, что подаст на меня в суд, что подкараулит и убьет меня, что это я во всем виновата. Всякую чушь, короче. – Бэби отхлебнула из бутылки и, пристальнее посмотрев на Куки, спросила: – Так ты, значит, говоришь, ничего не знала?

– Понятия не имела. Я вообще не знала, что она винит тебя. Тем более что она тебе звонила с угрозами. Как долго это продолжалось?

– Да это и сейчас продолжается! – воскликнула Бэби, со стуком поставив на стол пустую бутылку. Пройдя к холодильнику, она вынула оттуда следующую, резко захлопнув дверцу.

– Как, до сих пор? – едва не поперхнулась Куки. – Я ее больше не видела и не слышала. С тех самых пор.

– А я таки слышала и удовольствия получила мало, доложу я тебе, – гневно заявила Бэби.

– А… она ничего не говорила о том, где она живет? – осторожно поинтересовалась Куки.

– Как же! – саркастически осведомила Бэби. – Поздравительные открытки присылала, с обратным адресом. Ты рехнулась? Я же говорю, что она только ругалась да проклинала, старая ведьма. Но Стэнли это наконец достало. Он как-то раздобыл определитель номера, и мы его записали. А потом он у своих дружков (непростые ребята, вот что я тебе скажу, допляшутся они – и этот болван Стэнли вместе с ними) пробил адресок по телефону. Где-то он был. – Прошлепав босыми ногами по грязному линолеуму мимо Куки, сидевшей с замершим сердцем, она прошла к буфету, заваленному всякой всячиной, среди которой самым безобидным предметом были объедки, покрытые зеленой плесенью.

– Вот. – Она сунула грязный листок бумаги в лицо Куки.

– Это же… это клиника Инсайд-Хилл! – Куки не могла поверить, что мать так и продолжала себе проживать в клинике, где до недавнего времени содержался якобы умерший Кит.

– Забери-ка эту гадость совсем, – отбросила от себя бумажку с адресом Бэби. – Я не хочу, чтобы Стэнли в это ввязывался. Ты знаешь, он ведь на условном, и, если что, его сразу упекут в тюрягу. Всем же наплевать, что на мне останутся пятеро детишек. – «Оказывается их всего пятеро», – подумала Куки, но благоразумно промолчала. – Буду тебе очень признательна, если ты придержишь эту грязную старуху. И чтоб никаких мне больше звонков с угрозами, – сурово зыркнула Бэби.

– Я постараюсь. Спасибо. Спасибо, Бэби. – Куки заторопилась к выходу, но, у самых дверей обернувшись, сказала: – Тебе привет от миссис Уотерсмит.

Лицо Бэби внезапно коренным образом переменилось, и она вновь стала беззащитной и хрупкой, чрезмерно опекаемой девочкой-отличницей. Не вынеся этого сокрушающего зрелища, Куки вышла в холодный и сырой вечерний воздух.

Не обращая внимания на посвист компании подозрительных подростков, чем ввергла их в шок, она в состоянии крайней задумчивости прошла к остановке, к которой как раз подъехал нужный автобус, последний на сегодня в этом районе, куда таксисты заезжать не рисковали ни за какие деньги.

 

Глава 11

Не от недоверия к Дугласу, а скорее из привычки все всегда дублировать и страховать, Корки придумал, как спасти Бетти в крайних обстоятельствах. Мало ли что может случиться, рассуждал он, не доверяя судьбе больше, чем Денверу. Введя в курс дела сэра Томаса, он разработал запасной план.

В связи с этим планом им предстояло наведаться к Джеку Хитчу – палачу города Лондона. Именно в его полную собственность поступали тела и платья казненных преступников. Что помимо ежегодных девяти фунтов составляло источник заработка городского палача.

Друзья заручились письмами от Гильдии цирюльников, которая обычно выкупала трупы повешенных для анатомического театра в госпитале Св. Варфоломея. Корки и сэр Томас отправились в темные подвалы Ньюгейта, похожие на ад гораздо больше, чем вполне еще веселые камеры наверху. Мало кто из стражников отваживался добровольно спускаться сюда.

Мрачными были владения Джека Хитча, известного своим изуверством, огромной физической силой и самое главное – мифической жадностью. Сам же он особенно гордился тем, что мог одним ударом меча перерубить не только руки иного при четвертовании, но и голову.

Все помещение было завалено одеждой, которую предстояло отчистить от посмертных выделений казненных и отправить путешествовать из рук в руки по разным владельцам. Несколько старьевщиков копались в куче тряпья в надежде найти то, что они могли бы продать потом, и отчаянно торговались с Джеком за каждый пенс.

Пока почтенный палач улаживал свои дела, Корки и его учитель прошли чуть дальше. Не решившись присесть на стулья у стола, они стали молча ждать хозяина этой преисподней.

Оглядевшись, Корки поморщился и попытался обнаружить источник тошнотворного запаха, который распространялся по всему подвалу. Им оказалось черное варево на плите в огромном чане.

Не веря своим глазам, Корки вынужден был поверить своему обонянию – это кипела смола. Все, как и положено у Сатаны на кухне. Но что же это за огромные куски вытянутой и шаровидной формы, которые, шипя, плавают в вонючем серном сиропе?

– А это, знакомьтесь, отъявленнейший плут, ворюга и убийца Джон Тис в компании с презренным пиратом Далзиэлом. Я, господа, недаром получаю чаевые от почтенного общества брадобреев за помощь в сохранении отведенных для них трупов. – Гордость так и переполняла этого лоснящегося чернобородого гиганта. – Здесь я их вывариваю в смоле, чтобы они были свеженькие, как овечки для пасторского стола. Итак, чем я могу вам служить?

– Э… – начал сэр Томас Эддингхем – Мы знаем, что Королевская коллегия врачей и почтенная Коллегия цирюльников имеет право на десять бесплатных трупов для своих нужд. Мммм… Возможно, если мы заплатим за них по обычной цене, мы сможем получить именно те трупы, которые приметили и почли наиболее интересными для наших опытов.

– По таксе выше, – виновато улыбнулся палач. – Вы же понимаете, это не совсем законно. И потом, мне надо кормить жену и детей. Сэлли, – взревел он громовым голосом. – Я просил поддерживать огонь постоянно!

В помещение вошла женщина с грубым лицом забитой крестьянки, которое, впрочем, почти полностью скрывалось под грязным чепцом, и принялась подбрасывать дрова в огонь под котлом.

– Этих красавцев я вывешу на главных воротах, – отвлекся на предмет своей гордости палач, но, опомнившись, продолжил: – Итак, господа, по два фунта за здоровых, два с половиной за калек и уродов. Женщины и дети по полтора. Кого вы присмотрели?

– Вот список обязательных, еще четверых – на ваше усмотрение. Из обязательных – непременно вот эту и того. От коллегии мы вам обещаем возместить любую неустойку. В разумных пределах, – поспешил добавить сэр Томас.

– А! Понял, понял, – закивал палач, просматривая список и соображая, сколько сверх обычной платы он может с них содрать.

Его посетители уже с превеликой поспешностью покидали подвал.

Далее они обсудили способ, как замедлить жизненные процессы в теле Бетти. Настойка опия поможет ввести в заблуждение палача, и друзья успеют снять еще живую, но выглядящую мертвой Бетти с виселицы и унести в карету, в которой обычно Гильдия увозила свою долю трупов.

Корки от души надеялся, что этот способ так и останется излишним, что Денверу удастся не только отложить казнь, но вовсе ее отменить. Возможно, несмотря на то что Бетти боялась Виргинии больше, чем смерти, удастся добиться для нее ссылки.

На обратном пути он зашел к подруге. В ее камере суетилась сиделка. Сама Бетти, бледная и изнуренная, но вполне живая лежала на подушках. Она уже прибрала свои роскошные волосы. Откуда-то появившийся гребень сверкал в сложной прическе. Свежая сорочка с кружевами, несколько новых вещей в скудной тюремной обстановке…

Все-таки у нее талант. Талант к жизни, вкус к жизни – как это ей удается? Где она впитала его, с чем? Ведь она выросла там же, где и Корки, так же, как и он, была безродной, никому не нужной незаконнорожденной.

У него-то еще был шанс, благодаря образованию, оплаченному леди Фрэнсис, а у слабой женщины, которых считают никчемными тюльпанами в саду, ни на что не пригодными кроме деторождения, не было никаких возможностей. И все же именно она всегда показывала ему, что значит жить по-настоящему.

Нет, он не допустит, чтобы эта молодая и сильная женщина кончила свои дни на веревке.

– Дорогая моя, я вижу, ты прекрасна, как всегда! – С улыбкой вошел он к ней и кивком отпустил прислужницу.

– Корки! Братец! Ну как, скажи же мне скорее, как там мой малыш?

– Все хорошо, Бетти. Деньги вовремя переданы твоей воспитательнице. Она и впрямь славная женщина, которая без денег продолжала бы холить мальчика как родного. Ее хозяин тоже всей душой полюбил твоего сына, тебе не о чем беспокоиться.

– Ах, если бы я могла поцеловать ясные глазки моего сыночка, его мягкие кудри! Нет, кажется, более сильного желания. – Одинокая слезинка скатилась с ее ресниц и побежала по бледной щеке, оставляя блестящую дорожку.

– Крепись, дорогая, совсем скоро все закончится. Я вытащу тебя из тюрьмы, и ты сколько угодно сможешь целовать своего мальчика. Немного терпения, совсем чуть-чуть.

– Да, совсем скоро все закончится, – сказала Бетти, вперив отсутствующий взгляд в серую стену.

 

Глава 12

Увидев в окно автобуса знакомые пейзажи центра города, Куки вышла намного раньше, чем надо бы. Она решила пройтись по ночным улицам, с яркими веселыми огнями и продолжавшей, несмотря на позднее время, бурлить жизнью. Люди, расслабившись после напряженного дня, полного забот и волнения, окунулись в иллюзорное море праздничных огней.

Одинокая задумчивая Куки медленно брела среди всей этой суеты и толкотни, не обращая ни на кого внимания. Из очередного бара вывалилась на улицу вместе со снопом яркого света и пульсирующего музыкой шума разномастная толпа.

Куки инстинктивно приостановилась, чтобы переждать, когда этот плотный ком смеющихся и кричащих людей рассеется по улице. Но вдруг ее задумчивость прервали самым фамильярным образом:

– Куки! Куки, это ты, где ты пропадаешь, как ты? Я забегала как-то к тебе, но твой отец ничего конкретного не сказал.

Прелестная девушка с шапкой негритянских волос повисла на шее Куки, утесом возвышавшейся над волнами веселья. Роузи всегда была обворожительна, а теперь стала чрезвычайно красива.

Работала она декоратором в театре, имела множество друзей и еще больше знакомых, которых обаяла и навеки сделала рабами своей веселой и добродушной персоны. Вокруг нее всегда были праздник, смех и веселье.

– Э… я, я работала. Работаю, – поправившись, промямлила Куки, надеясь, что Роузи исчезнет так же внезапно, как и появилась. Тем более что компания, с которой она вышла из бара, все никак не расходилась и, видимо, твердо была намерена вернуть в свои ряды звонко смеявшуюся Роузи.

Но та, махнув им рукой, пошла вместе с Куки, подстраиваясь под ее медленный и степенный шаг.

– Давай пройдемся, погода просто чудо, скоро пойдет снег. Даже пахнет снегом, чувствуешь?

– Удивительно теплое начало зимы.

– А потом зайдем в какое-нибудь местечко и поболтаем всласть. Боже мой, как давно мы не виделись! Я слышала, что ты уехала в Европу, потом ботаническая энциклопедия… Ты не поверишь, это единственная энциклопедия, которую я купила за всю свою жизнь! Но что за рисунки – просто чудо! Цветы как живые! – щебетала Роузи.

– А… ты в театре?

– Да. Как-то застряла, знаешь, сначала думала, на время. Но оказалось… Впрочем, что я такое говорю, мне все это безумно нравится. Вся эта кутерьма, актеры, новые постановки, реставрация старого…

– Я слышала, что тебя в Лондон часто приглашают? – поинтересовалась Куки у Роузи, присаживаясь у барной стойки первого подвернувшегося кафе.

– О, да. Возможно, скоро совсем туда переберусь. Хотя жутко привыкла работать здесь, да и друзей жалко будет оставить. Ну а ты как?

– Работаю.

– Где?

– Ты не знаешь… Бюро Питера Эммерсли.

– Ты счастлива?

– Да, пожалуй, да. Папа рядом. Работаю…

– Кто-нибудь у тебя есть?

Спустя несколько минут неловкого молчания Роузи покачала головой. Подозвав кивком бармена, она положила на стойку деньги.

– Опять я все испортила. Прости меня, Куки, не хотела тебя обидеть. До свидания, я завтра опять уезжаю. Но, когда приеду, надеюсь, мы встретимся и как следует поговорим. Обещаю не доставать тебя глупыми вопросами. Ты покажешь мне свои новые работы, договорились?

Поцеловав в щеку нешелохнувшуюся Куки, Роузи слетела с высокого стула. Куки сидела с опущенной головой. Она в действительности вовсе не обиделась. Она вообще мало внимания обратила на этот эпизод, так увлечена была своими мыслями о расследовании.

Книжка сержанта, конечно, очень содержательна, но все эти подробности не помогли ему, одному из лучших профессионалов, найти убийцу или хотя бы понять, кто мог им быть.

Кто? Не заезжий чужак, незнакомый с обитателями нашего района, – это точно. Дети исчезали при совершенно обычных обстоятельствах, на них в порядке была домашняя или уличная одежда, следов борьбы, травм – никаких.

Скорее всего, они подходили к хорошо знакомому человеку – иначе как бы убийце удавалось красть их без всякого шума и крика, которых никто из свидетелей или родных не слышал?

Двенадцать девочек были убиты. Разброс времени большой. Связи между жертвами вообще никакой, кроме их возраста и места проживания. Воспользовавшись удостоверением Стэйси, Куки просидела весь остаток вечера в архиве судопроизводства общественной библиотеки.

Она вслушивалась сквозь сухой шорох пленки в голоса, записанные много лет тому назад полицейскими и судебными секретарями. Но так и не услышала знакомого голоса. Того самого, который воспроизвел ее брат.

Куки уже дошла до своего дома. Отца с братом не было. Она заперлась в своей комнате и стала листать уже в который раз черную записную книжку. Надо будет продолжить изучение полицейского архива и прослушивание пленок с записями допросов.

Благо что сержант очень аккуратно ставил даты, время и даже номера архивных папок, куда потом поместили все материалы и диктофонные записи касательно этого нераскрытого дела.

«А завтра я еду в Инсайд-Хилл». – И Куки погрузилась в глубокий сон.

 

Глава 13

Пора было одеваться на бал. Леди Фрэнсис, по сведениям из достоверных источников, уже почти готова и отправится в своей карете раньше Корки. Сведения были, разумеется, от бойкой служанки. Мистер Ролли обладал определенной долей обаяния, перед которым не устояла даже столь амбициозная особа, как горничная леди Фрэн.

Корки задумчиво позволял собирать себя, не особенно следя за привычным ритуалом одевания и болтовней Ролли. Молодой человек все еще раздумывал, решится ли он воспользоваться ядом для спасения Бетти… взять на себя ответственность за ее возможную смерть…

Денвер – истинный друг и влиятельный человек, но и над ним властна судьба. А она имеет обыкновение забавляться тем, что срывает самые надежные планы смертных. Даже самых влиятельных из них.

Молодой человек хмурился, глядя на золотистые кружева рукавов, которые поправлял слуга, когда мрачные размышления нарушило имя, поразившее как гром, хотя и было произнесено несколько гнусавым, ломким голосом Роли:

– …и кого, вы думаете, я встретил в этом шатре? Под видом оракулы (эти балаганщики знают такое греческое слово, курам на смех!)… Хэтти! Ну, помните, эту слепую садовницу в замке лорда Энгуса? Это зрелище почище мумифицированного разбойника, который, кстати, розовый совсем не оттого, что сохранился как живой, а оттого, что был накрашен как непотребная девка! Я считаю, это позор, – так надувать почтенную публику, которая платит по два пенса, между прочим, за вход в палатку!..

– Хэтти?! – мертвенно побледнев, замер Корки. – Ты видел своими глазами?

– Теми самыми, которыми сейчас смотрю на ваш великолепный бирюзовый камзол! – Во избежание ошибки, Ролли оттянул веко на своем выпуклом, по-младенчески бледно-голубом глазу. – Сидит себе, плутовка, а ведь всегда такая скромная да гордая. Правда, в индийском платье… не стесняясь, врет всем подряд. Просто позор, сэр!

Но не найдя в лице застывшего Корки благодарного слушателя, Ролли, пожав плечами, продолжил укладывать волны парика. Промурлыкав популярную песенку, он снова вернулся к животрепещущей теме:

– Но то, что она говорит, осмелюсь заметить, весьма презабавно! Лакею нашему она сказала, например, что Мэри его тоже любит. МОЯ Мэри, сэр, каково? Кстати, то, что этот лопух сам втрескался в нее по уши, ни для кого не секрет, ха!..

– Ролли, это именно та самая Хэтти, из замка? – раздельно и четко спросил Корки, прервав разглагольствования камердинера. – Когда ты ее видел?

– Да сего же дня, сэр! – удивляясь непонятливости и необъяснимой заинтересованности хозяина, повторил тот. – Вы… сами разрешили мне посетить ярмарку, – на всякий случай соврал он с честными глазами.

В дверь постучали, и мистеру Ролли вручили записку для его хозяина. Камердинер с таким же важным видом, с каким принял клочок, подал его Корки. Тот, уже сорвав с себя нарядную весту и драгоценные кружева, в нетерпении выхватил бумагу из рук слуги.

Остолбеневший Ролли в дальнейшем стал свидетелем еще более противоестественного поведения окончательно, как выяснилось, сошедшего с ума хозяина.

Корки нырнул в гардеробную и через несколько секунд, которых не хватило бы и лакею для того, чтобы натянуть фартук, вернулся полностью одетый в самый скромный и неприметный наряд.

Прихватив шпагу и ни словом не удостоив открывшего в изумлении рот слугу, он стремительно вышел из комнат. Опомнившись, мистер Ролли бросился ему в след с воплями:

– Сэр, но как же бал…

– Жди здесь, я вернусь и отправлюсь на бал, – не оборачиваясь, кинул ему хозяин и исчез в длинной анфиладе коридоров, уже тонувших в наступающих сумерках.

Невзирая на осмелившегося возразить форейтора, он взял карету, приготовленную для леди Фрэнсис, и помчался к Северным воротам. Судя по уже начавшемуся движению украшенных экипажей в сторону Вестминстера, Лондон был готов приступить к самому большому празднеству после назначения лорд-мэра – столь редкому при нынешнем дворе, роскошнейшему за последние годы балу.

Но Корки направился в противоположную сторону. В район, улицы которого редко посещала карета с гербом. Оставив ее на перекрестке Сент-Джордж-стрит с каким-то грязным переулком, Корки растворился в полутьме.

Путь его лежал в «Три Кубка», гостиницу для путешественников с севера, готовых на не самые большие траты и соответствующий комфорт. Вывеска с грубо намалеванными бокалами не оставляла сомнений в том, что это именно та самая гостиница, о которой говорилось в записке, присланной Корки.

Он миновал общий обеденный зал на первом этаже, где уже начали собираться уставшие путники, из тех, кто не хотел или не мог платить за отдельную трапезу в своем номере. В дымном воздухе темной комнаты витали тяжелые ароматы жирного жаркого и кислого пива.

Вовсю шумели извозчики почтовых карет ее величества, счастливые от того, что живыми и здоровыми вернулись в город, дороги к которому так и кишели разбойниками и ворами, не гнушавшимися грабить корону и ее подданных.

Корки поднялся по темной лестнице вслед за мальчишкой, который, видимо, поджидал именно его, и прошел по коридору второго этажа в номер гостиницы. Получив монетки за услуги, мальчик ушел, унеся свечу.

Он оставил гостя в комнате, освещенной только огнем камина. Углы и стены тонули в кромешном мраке – окна были темны. На первый взгляд, в помещении никого не было.

– Рад, что вы отложили бал. Приятно быть важнее, чем сама королева, – из кресла у камина раздался тихий, спокойный голос.

– Вы льстите себе. Или северным баронам, как пожелаете, – усмехнулся Корки, пройдя к камину и протянув руки к огню. Затем, развернувшись спиной к свету, он взглянул в упор на Крысолова.

– Лорд Энгус сообщил мне о вашем намерении предать этот славный союз. Я надеюсь, что смогу переубедить вас. – Долговязая фигура, расслабленно вытянувшаяся на кресле, отнюдь не внушала доверия. Обманчиво спокойная поза была удобна как для защиты в случае необходимости, так и для нападения. Корки, откинув фалды кафтана, тоже положил руку на эфес шпаги.

– Ну-ну, сэр, – насмешливым тоном подчеркнув обращение, произнес Юбер. – Я мирный гонец. «Не убий вестника». Вы ведь понимаете, что я всего лишь жалкая пешка в вашей большой игре. Чужестранец, занесенный бурей на ваш островок…

– Как я имел удовольствие лично известить лорда Энгуса, в «игре» я уже не участвую, – не поддавшись доверительному тону беседы, резко бросил Корки.

– Он сказал мне об этом прискорбном факте. Я заметил, как граф огорчен вашим непостоянством. Впрочем, ветреность – это так модно нынче в среде молодых людей… Однако далеко не всех, надо признать. Никого честнее и вернее юной Хэтти мне встречать не доводилось. – Крысолов бросил испытующий взгляд в сторону молодого человека.

– Надеюсь, вы не имеете в виду достопочтенную леди Хэтти Доусон? Совсем недавно ее родители вынуждены были в срочном порядке отбыть в колонии, прихватив чадо во избежание скандала. Презабавная история, – томно усмехнулся Корки.

– О, нет! Разумеется, во дворцах я не рискнул бы обрести образец добродетели. Только там, среди цветов, вересковых пустошей и свежего ветра может расцвести такое чудо. Я имею в виду бедняжку Хэтти, воспитанницу Энгуса. Мне казалось, вы с ней знакомы?

– Садовницы знакомыми не бывают, – цинично пояснил Корки.

– Странно… а впрочем, оставим. Я только уполномочен передать, что союз северных баронов и сам лорд Энгус рассчитывают на вас, – со значением сказал Крысолов.

Корки скучающе зевнул и, оглянувшись вокруг, довольно натурально удивился, что он, собственно, здесь делает. Крысолов был вынужден пуститься в объяснения:

– Теперь, когда лорд Энгус при смерти, кто-то должен занять его место во главе заговора. Северные бароны ничего не могут сделать сами! Без должной организации это скорее стадо баранов, несмотря на то что каждый из них в отдельности готов драться как лев за свои привилегии и свою истинную веру – католическую. Их предводителем должен стать именно ты, Корки. Ты умен, хитер, настоящий политик и дипломат – если бы не обстоятельства, я готов был бы поклясться, что передо мной истинный француз! Милорд так не похож на этих увальней и драчунов.

– Спешу осведомить вас, что поскольку имя моего отца неизвестно, то все может быть. Вполне возможно, что он даже и француз. Однако для меня лично это ничего не значит. На Францию мне плевать, как и на Англию. Единственное, что меня волнует, – это моя, Корки, персона и все, что ее касается. Мне нужны деньги, имя и поместье. Откуда придет все это, значения не имеет.

– Есть вещи куда более желанные для любого смертного. Спасение души, например.

– Уж не о моей ли душе вы так беспокоитесь? – осклабился Корки.

– Граф Энгус также поручил мне еще одно дело, – не обращая внимания на тон Корки, продолжил Крысолов. – Я уполномочен предать правосудию убийцу нескольких несчастных девушек. Больше дюжины, если быть точным.

– Не уверен, что совсем правильно понимаю вас. Потрудитесь изъясняться более определенно, – насторожился Корки.

– Молоденькие девушки, подданные нашего дорогого друга, расстались с жизнью.

– Весьма опечален, но не имею понятия, как это может быть связано со мной.

– Вы можете получить прощение и отпущение всех грехов от святой католической церкви…

– Да вы в уме повредились, любезнейший папа! – Корки решительно шагнул в сторону двери.

– Мистер, как вас там… Я уполномочен сделать предложение. В вашей воле принять его или отказаться. Но за оскорбление церкви вам придется отвечать лично передо мной. Мне известно, какого рода литературой вы увлекаетесь! Да и ваш пособник, некто Олаф Лимерик, признался во всем. «Клуб Серебряной Лилии» – так, кажется, называется…

– Он мог признаться лишь в одном. Я проводил исследования с целью узнать особенности кроветворения и кровотока в человеческом теле. К сожалению, это доподлинно можно выяснить, только изучая самого человека. Я никогда не убивал невинных, все попадали ко мне уже безнадежно мертвыми.

– Но Гитхель и авторы, подобные ему, тоже в некотором роде человеком интересовались, – возразил Крысолов – Полно, сударь! Ваши мелкие увлечения и страсть к чернокнижникам…

– Я лично не увлекаюсь литературой, далекой от науки, – равнодушно пожал плечом Корки. – И другим не советую.

– Хм… Ну тогда леди Фрэнсис… – начал было после непродолжительного молчания Крысолов.

– А вот этого имени я не рекомендовал бы касаться никому, кто желает продолжить свой скорбный путь в земной юдоли. – Корки решительно направился к двери. – Не думаю, что вы можете заинтересовать меня и далее. Засим прощайте, даже королева интереснее, чем бред сумасшедшего.

Дверь оглушительно стукнула, захлопнувшись за Корки. Крысолов, в задумчивости следивший за огнем, никак не откликнулся на то, что его собеседник так резко и невежливо прервал беседу.

– Старый лгун, прохвост. – Три свистящих удара стека рассекли воздух, пока слова вырывались сквозь сомкнутые зубы Корки.

Одно определенно. О Хэтти он лгал. Ничего ему о ней не известно. Скорее прав Ролли, и каким-то невероятным путем она оказалась на ярмарке в Саутворке. Как и почему Хэтти перенеслась из горящего замка в туманной Шотландии в балаган под Лондоном?

История странная и темная, но к ней вряд ли имеет отношение союз северных баронов и эта французская собака. Крысолов еще пожалеет, что вознамерился шантажировать Корки.

Тут из-за темного поворота коридора на него с сухим свистом упала чья-то шпага. Фехтовальщик оказался на удивление силен. По крайней мере молодому человеку понадобилось лишних минуты три, чтобы успокоить неизвестного и переубедить его в твердом намерении прекратить жизнь Корки, весьма своевременно закончив свою.

Корки заметил, что манера фехтования его противника была довольно необычной в этих местах. Мастер клинка великий д’Анджело, который любил Корки как родного и учил его больше из желания передать свое мастерство достойному бойцу, чем ввиду немалых гонораров леди Фрэнсис, называл эту манеру тайным искусством. В нем кинжал играл не меньшую роль, чем шпага. И обучались ему тайные агенты Ватикана.

Не особенно надеясь узнать знакомого в убитом, Корки повернул того лицом вверх. Чужое лицо, тонкие черты, суровая складка у губ и оливковая кожа, редкая в этих северных широтах.

«Хэтти жива. Я знал, я чувствовал это!» – Забравшись в карету, Корки, дыхание которого даже не сбилось за кратковременную, но жестокую схватку в узком коридоре, стал размышлять над тем, отчего он чувствует себя таким счастливым.

 

Глава 14

Утром Куки пила кофе, разглядывая все еще не склеенную чашку. Отца в доме не было. Никаких записок от него, ничего на автоответчике – когда и куда он уехал. А ведь уехал – машины, на которой Куки собиралась отправиться в клинику, в гараже не оказалось.

Она торопливо оделась и ринулась в контору. Питер, наверное, позволит воспользоваться его машиной – сам он в городе на ней не ездил, а за город среди зимы, конечно же, не поедет.

Однако на печальный стон колокола, исполняющего роль дверного звонка в конторе, никто не ответил. Прождав напрасно еще несколько минут, Куки решилась воспользоваться своими ключами – куда все подевались?

Открыв двери и войдя в прохладный полумрак, наполненный сырыми запахами листьев, лепестков цветов и земли, Куки озиралась по сторонам, пытаясь заметить признаки обитателей. Напрасно.

Она зашла за широкий деревянный прилавок, где обычно работала, составляя букеты и венки. Положив на гладкую широкую поверхность обе ладони, глубоко вздохнула.

Вот они – ключи. Висят на панели рядом с ножницами и другими инструментами, листками из блокнота, на которых обычно записывались заказы.

«Честно ли будет воспользоваться машиной Питера без его спроса, в своих личных целях?» Связка ключей, вызывающе поблескивая, висела на крючке… Через пару секунд Куки уже выбежала из бюро и, лихо вскочив в фургон, рванула из центра.

Голова ее была прочно забита мыслями о предстоящей поездке и возможной встрече с матерью. Какая она стала? Сильно ли изменилась, как встретит дочь, от которой когда-то отказалась? «Нет, нет, неправильные мысли, прочь, прочь их из головы!»

Машина выехала из города и плавно двинулась поедать серую ленту шоссе в сторону гор, постепенно удаляясь от моря. Вслед за ней наползала плотная и тяжелая пелена темно-серых туч. Штормовое предупреждение пунктиром звучало в однотонной пастиле популярной музыки.

Туман белым молоком залил окрестности и постепенно стал настолько плотным, что яркий свет фар размывал его лишь на метр-два в глубину.

Попытавшись сбавить скорость, Куки отвлеклась от дороги и стала подряд дергать все рычаги. Безрезультатно – тормоза не реагировали. Она неслась по шоссе, в незнакомой глухой местности, на разваливающейся машине с отказавшими тормозами. Пора бы уже начинать и бояться.

Но испугаться как следует Куки не успела. Оглушительный грохот, с которым мир вдруг перевернулся снизу вверх, а потом, как будто нехотя и пораздумав, снова и снова, – помешал Куки обдумать реакцию на столь резкое изменение реальности. А потом и вовсе наступила тьма. Тишина, сопутствующая ей, была не менее оглушительной, чем гром до этого.

– Эй, не умирай, не смей даже думать об этом варианте! – раздался вдруг совершенно незнакомый голос прямо внутри темноты, заполняющей Куки.

«Это даже интересно. Ангел, что ли? Так я уже… или пока еще нет? – Куки попыталась сосредоточиться и мысленно перебрала ощущения своего тела. – Вроде ничего не болит…»

– Вот ч-ч-ч-черт! – Это было сказано от души, пожалуй, все-таки не ангелом, а очень даже человеком. Только все равно незнакомым. «А что, если у меня амнезия! Вот ужас-то будет. Голос точно незнакомый. Возможно, стоит взглянуть на его обладателя, вдруг я вспомню?»

– Бэби меня точно прибьет, – упаднически вздохнул голос. «Бэби я помню, ура, прощай, амнезия!»

– А-а-а-а… – застонала Куки, приоткрыв один глаз. Яркий свет ножом полоснул по обнажившемуся мозгу. «Голова болит». – Помогите…

– А я что, по-твоему, делаю? Ты только не умирай, а то у моей жены характерец и впрямь крут.

Болтая подобным образом, неизвестный спаситель постепенно растормошил Куки, зацементированную в своем страхе перед ожиданием боли. Боль пришла, но была вполне терпима.

– Кровищи-то сколько, значит, рана на голове пустяковая… Ну ни фига себе! – Это восклицание насторожило Куки, проследив за его взглядом, она скосила голову набок. – А вот это уже посерьезнее!

– Что, что там? – в тревоге залепетала Куки. Ничего адекватного такому восклицанию она не чувствовала. Пока. «Болевой шок, кажется, это так называется. О, Господи!»

– Шутка! Всего лишь царапина. Ну, может, ключица сломана… Эт ерунда. Я их знаешь сколько переломал?

– Неужели все две? – попыталась сострить Куки, начиная и в самом деле чувствовать боль. Хотя он прав, это действительно не смертельно.

– Чего? – Ощупав последовательно ее руки и ноги, он, слегка крякнув, поднял девушку на руки.

Глядя из-за плеча доброго самаритянина, Куки увидела печально смятые останки старого пикапа. Что скажет Питер?

– Да уж, разделала ты старушку! – заметив ее унылый взгляд в сторону кучи металлолома, сказал… «да кто он, в самом деле?».

– Кто вы такой? В смысле спасибо, конечно. – Она все-таки еще в некотором роде ехала на нем.

– Это все Бэби. Езжай, говорит, присмотри за ней. Нашла няньку!

– Стэнли!

– Вспомнила наконец. Конечно, он самый. На ком еще может ездить Бэби? Какой дурак поперся бы черт знает куда черт знает за кем?

– Вы меня спасли…

– Да уж. Вряд ли по этому шоссе часто ездят машины. Тем более спасатели. Интересно, сколько времени ты провалялась бы еще? Не знаю как, но она это предвидела. Умная она, конечно, с этим не поспоришь.

Устроив Куки в своей машине, он стал разворачиваться.

– Стойте, что вы делаете? – вцепилась в руль Куки.

– Тебе надо в больницу, причем срочно! – Стэнли начал разговаривать с ней как с ребенком. Опыт, судя по всему, у него был большой. Куки сразу почувствовала себя маленькой и капризной глупышкой.

– Нет, нам надо ехать в клинику. Там ведь тоже могут оказать медицинскую помощь? – По лицу Стэнли Куки видела, что говорит вполне убедительно. Лишь бы он согласился!

– Ну, в общем… – Он с подозрением оглянулся на Куки. Постучав пальцами по рулю, щедро украшенному черепами, Стэнли тяжело вздохнул. – Ладно, едем. Только Бэби сама все объяснишь!

– Само собой! – обрадовалась Куки.

Ехать по ее подсчетам оставалось еще час-полтора. Все это время она проспала. По крайней мере она надеялась, что уснула, а не потеряла сознание. Очнулась Куки от совершенно ясного ощущения, что они приехали.

Туман по-прежнему пеленал машину и скрывал окружающую обстановку. Но четко отслеживалось присутствие чего-то громадного, темного и каменного – совсем рядом.

– Кажись, прибыли. – Почесав затылок, Стэнли тоже вышел из машины. Заметив, что Куки слегка пошатывается, подставил ей плечо. – Дальше не проехать.

Подойдя ближе к высокой каменной стене, они остановились перед запертыми воротами. Но чуть дальше заметили боковую калитку. Стэнли, толкнув ее, удивился, когда та с легким скрипом поддалась.

Переглянувшись, они прошли дальше и по выложенной камнями тропинке направились к темнеющему зданию. Деревья по краям дорожки заслоняли его, но то, что оно было там, сомнений не вызывало.

Почти с удовольствием вдыхая ледяной и влажный воздух, Куки шла, поддерживаемая Стэнли, и, как ни странно, не думала ни о чем.

Хотя нет. Думала, что деревья сбросили еще не все листья; что еще рановато для такого дикого холода; что тихо вокруг до странности – ни ветра, ни шума деревьев; что как-то стало светлеть, причем сверху.

Посмотрев наверх, для чего пришлось с легким стоном запрокинуть голову, она увидела однородное заполненное белыми низкими тучами небо, изливавшее этот неясный беловатый свет.

За поворотом открылось здание клиники. Как будто выскочив из засады, оно закидало путников снопами желтого электрического света и подавило своими размерами – действительно внушительными. Непроизвольно остановившись, Стэнли и Куки молча смотрели на клинику.

Когда-то давно это был величественный замок. Замков в этих местах было немало. Северные территории всегда были опасным местом для проживания, и любой дом здесь строился как надежная крепость. Высокая стена фронтона заканчивалась недвусмысленными зубцами над третьим этажом высоких окон, забранных чугунными решетками.

Куки смотрела вверх и, когда ей на лоб опустилась первая снежинка, – едва не вскрикнула от ее прикосновения.

– Н-да… Гм… – откашлялся Стэнли, не желая показывать, какое сильное впечатление на него произвело старинное здание. – Нехилый домишко для психбольницы. Ну что, зайдем, что ль?

Они уже было двинулись к входу, обозначенному деревянными дверями с железными кольцами на них, когда сверху тяжелой черной птицей к их ногам рухнуло тело женщины.

То, что это была женщина, Куки поняла не сразу. Сначала она просто испугалась и инстинктивно отшатнулась в сторону. Ее попутчик выругался и тоже отскочил, загородив собой Куки.

– Что за дьявол! – выдохнул он.

Еще до того, как Стэнли повернул на спину тело, лежавшее на боку с неестественно вывернутой ногой и головой, с которой слетел чепец медицинской сестры, Куки поняла, кто это. В отличие от Стэнли.

– Ну и хрень! Мертвая. Кто же это?

– Вильгельмина Мэтьюз. – На удивленно вскинутое к ней лицо девушка пояснила: – Это моя мать.

Выпрямившись, Стэнли обхватил Куки покрепче, и они одновременно посмотрели наверх. Туда, откуда беззвучно упала к их ногам страшная птица, чтобы умереть на этих холодных камнях, уже начинающих белеть под свежим снегом, падавшим все более плотной стеной.

Несмотря на усиливающийся снегопад, Куки заметила наверху неясную фигуру, без звука и движения смотревшую вниз.

 

Глава 15

Подъехав к дворцу, Корки влетел в свои апартаменты. Ролли, задремавший в кресле, вскочил как ошпаренный.

– Ее сиятельство уже уехала на бал в сильном… огорчении от того, что не в своей карете. – Он схватил камзол, подставляя рукава, и с надеждой подсказал хозяину: – Одеваться?

– Одеваться, – кивнул Корки. – И едешь со мной.

– Как?! Куда? Прямо туда на бал? – задохнувшись от удивления, залепетал Ролли.

– На ярмарку, Ролли, на ярмарку, – подмигнув остолбеневшему камердинеру, ответил Корки, едва сдерживая радостное возбуждение.

Спустя всего лишь несколько минут они уже мчались в карете к Западным воротам Лондона. Притихший Ролли с мрачным подозрением косился на хозяина, непривычно весело насвистывавшего задорный мотивчик.

Видимо, душевное заболевание зашло уже очень далеко. А какой славный был хозяин, как понимал в модах и хороших вещах! Ах-ах, как умел устраиваться с комфортом! Жаль. Где теперь бедному Ролли найти такого нескупого и ловкого господина? Эх-хе-хе, конец хорошей жизни.

– Прекрати вздыхать, Ролли, ты здесь бурю устроил своими вздохами.

– Ах, сэр, – горестно вздохнул еще раз Ролли. – Может, вам показаться сэру Томасу? Давненько вы его не навещали, – заискивающе начал он.

– Я встречался с ним не далее чем три часа тому назад, к твоему сведению. Прекрати же стонать, как старая прачка! С чего это ты? – раздраженно, но все же довольно бодро спросил Корки.

– И… он ничего вам не посоветовал? – вкрадчиво продолжал Ролли.

– Да что с тобой?

– Ваше сиятельство… хорошо себя чувствовать изволят?

– Отлично изволят. Болван! Никто не сошел с ума. Мы сейчас заберем Хэтти и отвезем ее домой. Вернее, ты ее отвезешь. А я, в конце концов, поеду уже на этот проклятый бал, – вздохнув в свою очередь, сказал Корки, смирившись перед необходимостью рассеять волнения слуги.

– Чудесно, сэр! – просияв, ответил камердинер, но тут же насторожился: – То есть как это «заберем»?

– Желательно молча и без шума.

– Н-н-не знаю, сэр. Может, было бы лучше утром. Или днем. Или там, не знаю, как-нибудь на неделе? Я слышал, что в Саутворке по ночам небезопасно. Тем более похищать девиц из шатров. И потом, кто знает, может, малышка сама так захотела. Может, ей там нравится, – затараторил Ролли, определенно не испытывая особого желания продолжать этот путь в кромешной ночи. Даже с такими благородными целями. Даже в сопровождении такого отменного фехтовальщика, как его хозяин. Шпагой он владеет виртуозно, никто не спорит, только вот Ролли испытывал непреодолимое отвращение к любому оружию. И потом Корки один – а один в поле, как известно, не воин.

– Храбрец, – рассмеялся Корки. – Успокойся, мы попытаемся решить это дело миром. – Он потряс тяжелым кошелем, в котором зазвенело золото.

– С вашего позволения, сэр, не самый разумный поступок, – осуждающе покачал головой Ролли, откровенно не одобряя напрасные траты. – Во-первых, связываясь с этим сбродом, не стоит показывать, насколько вы состоятельны. Во-вторых, они добровольно не расстанутся с мисс Хэтти. Ее аттракцион пользовался оглушительным успехом. И зарабатывают ее хозяева на ней больше, чем вы можете им предложить.

– Хм, пожалуй, ты прав, – задумчиво произнес Корки. – Будем действовать наудачу. Чувствую, она нам не изменит в таком благом деле. Выше голову, мистер Ролли, пусть вас утешит сознание благородства предстоящей нам миссии.

Корки так сильно хлопнул слугу по плечу, что тот окончательно потерял всякое желание продолжать разговор на эту тему и стал размышлять над своей несчастливой судьбой, которая, будто издеваясь, кидает его из огня да в полымя.

Внезапное помешательство горячо любимого хозяина (видит Бог, лучшего из хозяев!) сменяется верной возможностью потерять жизнь самому – от рук ярмарочных проходимцев. Не сдержав еще более горестный вздох, мистер Ролли добился только взрыва смеха не в меру развеселившегося Корки.

Въехав на территорию ярмарки, они оставили карету.

– Ваше сиятельство! – прошептал Джимми, свесившись с форейторского места. – Если мы останемся живы, не соблаговолите ли упомянуть дворецкому, что я только в точности подчинялся вашим приказаниям…

Дальше Корки с Ролли пошли пешком, соблюдая всяческую осторожность, производя как можно меньше шума. Ролли, озираясь по сторонам, готов был дать стрекача в любую минуту.

Корки же, напротив, шел за проводником уверенной, скользящей походкой, не утратив своей подозрительно спокойной и умиротворенной улыбки. Нет, все-таки с его головой явно не все в порядке.

На удивление быстро, к счастью дрожавшего как осиновый лист Ролли, они добрались до палатки, в которой днем принимала всех желающих знать свою судьбу Хэтти. Оттуда не доносилось ни звука.

А вот из соседнего шатра раздавался пьяный смех и крики загулявшей компании. Переглянувшись с хозяином, Ролли указал в сторону темной и на вид совершенно пустой палатки с «прорицательницей».

Корки, державший шпагу наготове, кивком отпустил Ролли обратно к карете, а сам стал обходить палатку вокруг. Можно было осторожно распороть плотную ткань и войти внутрь, незаметно для взгляда со стороны площади и соседнего шатра с пьяными обитателями.

Услышав слабый шорох позади себя, Корки мгновенно развернулся всем корпусом, держа шпагу на уровне сердца возможного противника.

Молниеносное и бесшумное движение вдруг замедлилось для Корки и, остановившись в конце дуги, кончик шпаги прикоснулся к горлу Хэтти. Замерев в ужасе от того, что он мог убить девушку, Корки стоял и смотрел в ее незрячие глаза.

Потрясенно присмотревшись к белым пушинкам, которые падали на клинок, холодно поблескивающий в скудном лунном свете, Корки повел взглядом, но ничего, кроме снега и девушки, не разглядел. Снег. Снег?..

В тот же миг он увидел, что стоит не на грязной площади ночной ярмарки под Лондоном, а на снежной вершине горы, и перед ним простирается кристально чистое синее озеро.

Опустив шпагу, Корки переступил с ноги на ногу и ошеломленно разглядел свои следы на светлой простыне свежевыпавшего снега.

– Вы пришли за мной, – произнесла Хэтти. И хотя говорила она почти шепотом, Корки дернулся, будто от боли, так оглушил его нежный голос: – Я готова.

Встряхнув головой, он опомнился и снова оказался в ночном Саутворке, рядом с темной палаткой. Забыв убрать шпагу в ножны, он осторожно, как драгоценный цветок, взял руку Хэтти.

Ролли, в нетерпении переминавшийся с ноги на ногу, радостно распахнул дверцы перед появившимися, наконец, девушкой и хозяином.

– Вот и славно, а теперь быстрее убираемся отсюда, – возбужденным шепотом заговорил камердинер, забравшись уже внутрь.

Корки, подняв Хэтти за талию, попытался подсадить ее в карету. Но замер, когда тонкие пальцы, легко порхая, прикоснулись к его лицу.

– Отпустите меня, – строго сказала девушка. – Я не нуждаюсь в вашей помощи. У вас лицо в крови.

Вздрогнув, как от удара, Корки опустил девушку. Ничего не ответив, с потемневшим лицом, он сел в карету, стараясь занять место как можно дальше от Хэтти. Карета резко тронулась с места и полетела обратно в город.

Мистер Ролли, изумленно уставившись на гостью, не обращал внимания на хозяина. Затем он стал нетерпеливо вертеться на своем месте. Наконец, не выдержав, он возложил руки девушки на свое лицо и затараторил:

– А я, мисс Хэтти, скажите, я буду богат? Я женюсь на богатой и будет у меня большой дом, много кур и детей?

– Ты вор, – просто ответила Хэтти.

Открыв рот, мистер Ролли повернулся к хозяину:

– Это правда! Сэр, она права, – призвав в свидетели Корки, воскликнул он.

Качая головой и с опаской поглядывая на гостью, мистер Ролли благоговейно затих.

Доехав до Вестминстера, Корки постучал тростью в крышу кареты, давая форейтору знак остановиться. Выбравшись из кареты, он мрачно оглянулся на камердинера и бросил ему через плечо:

– Отвечаешь головой! Устроишь в моих покоях, слуг не пускать. Ужин подашь сам. Управляющему все объяснит леди Фрэнсис. – И, немного помедлив, нерешительно и совершенно другим тоном он добавил, обращаясь уже к Хэтти: – Это для вашего же блага… Прощайте.

Не дождавшись ответа, он, закусив губу, соскочил с подножки кареты и стремительно зашагал в сторону Вестминстера, ярко освещенного по случаю уже бывшего в самом разгаре королевского бала.

Никогда еще Корки не был обуреваем столь сильными и столь разными чувствами одновременно. В нем горе чернело сквозь жаркую волну радости. Сильнейшее волнение никак не могло улечься, несмотря на успешное завершение дел.

Счастье обретения, казалось, навсегда утерянной драгоценности очернялось сознанием того, что никогда не обладать ему этой волшебной девушкой. Слишком хороша, неземна была она для такого, как он.

 

Глава 16

Впервые за свою взрослую жизнь столкнувшись с полицией, Куки была потрясена жесткостью и беспощадностью слуг закона ко всем – свидетелям, подозреваемым, уликам.

Как только полицейские машины прошили синими и красными огнями сирен плотную пелену снега, замкнутый мирок врачей и пациентов затянуло железными шестернями безжалостного и мощного механизма.

Все эти люди в форме и без точно знали свое дело. Привычными жестами свершали свои ритуалы. Бросалось в глаза, что для них это ужасное событие не более чем наевшая оскомину рутина.

После беглого осмотра тело в мешке на молнии увезли на каталке к одному из полицейских фургонов. Куки, не возражая, молча следила за трупом, пожираемым машиной.

Не будь Стэнли, девушку, наверное, приняли бы за одну из постоялиц клиники. Тот вел себя довольно рискованно, пытаясь оградить ее от неприятных формальностей.

Из опрашиваемых основными свидетелями оказались Куки и Стэнли, которые видели завершающий эпизод трагедии. Последними же, кто застал старшую сестру в живых, были ночная сестра и сторож.

Вообще, все дело выглядело странным. Начиная с того, что непонятно, по каким причинам именно в день смерти (самоубийства?) старшей сестры к ней неожиданно приехали посетители, до этого лет двадцать ее не навещавшие.

Стэнли просто не внушал никому доверия, но, к сожалению, оказался в клинике слишком поздно, чтобы стать реальным подозреваемым.

Сержант Джеймс Тревеллиан – молодой следователь, совсем растерялся. Хотя не показывал вида и держал марку перед старым криминалистом, усмехавшимся в свои пышные усы и зорко наблюдавшим за всеми действиями следователя. Эх, жаль, что этот Стэнли так не вовремя приехал сюда!

Всякого понавидался за короткий срок службы полицейский. И с самого начала, если откровенно, был склонен к версии самоубийства.

То, что женщина покончила собой именно в момент наибольшего внимания, тоже объяснимо. С психологической точки зрения. Детектив был большим поклонником психологии в своем деле.

– Ну, что скажешь, Дон? – Задержав каталку у машины, сержант приоткрыл молнию и заглянул в мешок. – Самоубийство?

– Повреждений, характерных для нападения, нет. – Старик покусал пышный белоснежный ус, скривив рот для удобства, и добавил: – На первый взгляд. Могу только сказать – она была так пьяна, что вряд ли сильно испугалась. Подробности после обследования. Отчет, как всегда, завтра. Можешь зайти с утра.

– А ведь я и не знал про такое место. Заколдованный замок какой-то! – оглядываясь, заметил молодой человек. – Со свидетелями, конечно, свезло!

– И не такие бывают. Хотя я лично предпочитаю свидетелей более молчаливых. Улики, они, знаешь, реже лгут, чем люди. – Ветеран, еще раз оглядев место происшествия, забрался в машину. Кивнув на прощание, он отъехал, разворачиваясь в сторону города. Работать ему предстояло всю ночь.

Вздохнув, детектив вернулся в клинику, где в сестринской под присмотром карабинеров его дожидались свидетели. Все остальное здание находилось в прочных оковах сна.

Несмотря на сирены, суету экспертов, до сих пор осматривавших кабинет потерпевшей и крышу, никто из обитателей как будто не знал о трагедии, свершившейся рядом с ними.

Самой спокойной, удивительно и даже подозрительно спокойной была эта странная девушка. Как выяснилось, дочь погибшей. Пытаясь найти хоть какие-нибудь родственные черты с матерью в невозмутимом и бледном лице, сержант внимательно всмотрелся в нее.

Даже не почувствовав его пристального взгляда, она продолжала безучастно сидеть в ряду свидетелей. Сомкнув руки на коленях, девушка выглядела самой ненормальной в этом ряду не самых обычных людей. Голова ее была перевязана, плечо неестественно приподнято, одежда со следами крови в беспорядке. Странная девушка, странная.

Тип, с которым она приехала сюда, выглядел законченным бандитом. «Наверняка несколько отсидок он уже имеет, это точно, – определил наметанным взглядом сержант. – Но для виновного он выглядит чересчур спокойно. Хотя трогательно беспокоится о девушке».

Сторож, слишком старый, чтобы работать, слишком стар, видимо, и для того, чтобы быть уволенным. Вряд ли на его место есть куча претендентов – кто добровольно поедет в такую глушь? От него ничего толком узнать не доведется.

«Н-да. Со свидетелями повезло», – тяжело вздохнув, детектив прошел в кабинет главного врача, кивнув полицейским, чтобы они проводили туда же для снятия показаний девушку, дочь потерпевшей.

– Итак, мисс Мэтьюз, – он вопросительно взглянул на Куки, пытаясь понять, угадал ли с фамилией, – вы предупреждали Вильгельмину Мэтьюз о вашем визите сюда?

– Нет… я не была точно уверена, что она здесь.

– То есть… – удивился Тревеллиан. – Угу, ясно. Есть у вас предположения, что именно здесь произошло и почему?

– Вы считаете, ее могли убить? – Куки наконец вскинула голову и внимательно посмотрела в его глаза. «Господи, ну и глазищи… – Сержант был поражен в очередной раз. – Да она не так проста, как прикидывается». – Вы что-нибудь нашли, там, на крыше?

– Криминалисты пока работают. Если что-то есть, мы найдем обязательно. – Он поежился под взглядом этих необыкновенной красоты прозрачных глаз.

– Есть подозреваемые?

«Да у нее железная хватка». – Сержант не сдержал улыбку, но, тут же опомнившись, привел лицо в порядок. Чтобы скрыть заминку, он стал внимательно читать предварительный протокол, заполненный карабинером. И снова удивленно посмотрел на допрашиваемую:

– Каролина Мэтьюз? Та самая?

– Что вы имеете в виду? – снова закрылась Куки, уткнувшись взглядом в свои руки на коленях.

– Каролина и Кристофер Мэтьюз! Дети, заблудившиеся в ночь Великого Снегопада. Мы в Академии проходили дело Снежной Королевы.

– Как пример успешной работы полиции?

– Свободны. – Когда она уже покидала кабинет, он окликнул девушку: – Будем держать вас в курсе расследования, из города ни на шаг. Карабинер, главного врача.

Главный врач оказался человеком, не внушившим сержанту ни капли доверия. Лощеный, молодившийся мужчина был профессионально высокомерен, хотя некоторое беспокойство все же проявлял.

Слишком точно выверенная доза волнения и печали ввиду скоропостижной кончины ценного сотрудника, старшей сестры, трудившейся уже двадцать лет в стенах этого уважаемого учреждения… Однако просьба сержанта принести отчетную документацию и финансовые бумаги клиники несколько выбили доктора из колеи. Что-то с ним не чисто.

– Конечно. Конечно… хотя, честно говоря, не совсем понимаю, как это поможет вам понять причины самоубийства…

– Следствие еще не пришло к такому выводу, – поправил врача Тревеллиан. – Скажите, а вы сами так же проживаете в клинике, как и старшая сестра?

– У меня здесь есть, безусловно, кабинет. Мне иногда приходится оставаться в случаях… Вот как раз вчера…

– Хорошо, пригласите ко мне сторожа, пожалуйста. – Сержант кивнул врачу. «Надо будет подняться на крышу к криминалистам».

Уже через пять минут допроса сторожа он потерял надежду выяснить хоть что-то. Махнув рукой, он скрепя сердце выслушал бредни всех остальных.

К утру, потерев воспаленные глаза, он собрал свои записи, протоколы, подписки о невыезде из графства и отправился в город.

Странную девицу ее спутник, с которым человек, не связанный с криминалом, на соседнюю лавку сесть поостережется, уже увез. Все-таки жаль, что он подъехал сюда так поздно, да еще со свидетелем. Вот уж кто убил бы несчастную женщину, даже не поморщившись!

Хотя он, скорее всего, воспользовался бы огнестрельным оружием, с которым, очевидно, умеет обращаться, чем заманивал бы свою жертву на крышу, а потом сталкивал бы ее оттуда. На это у него мозгов не хватит.

Усевшись на заднее сиденье машины, Тревеллиан закрыл глаза и попытался сосредоточиться, вспоминая показания по этому необычному делу.

Казалось, после допросов почти не осталось никаких сомнений в том, что это было самоубийство. Но почему же ему в эту версию верится гораздо меньше, чем в самую первую минуту расследования?

Остается надеяться на результаты медицинской экспертизы. И еще было несколько штрихов… Глядя из-под полуприкрытых век на окутанные белоснежным саваном поля и деревья, детектив развалился на заднем сиденье полицейской машины. Голова отказывалась переваривать сведения по этому делу, глаза слипались, бесцветная картинка за стеклом убаюкивала.

Неожиданно за очередным поворотом сквозь веки прорвались яркие огни – техническая команда аварийных спасателей грузила останки разбитого пикапа на платформу. Это, видимо, та самая машина, на которой ехала девушка.

Попросив остановиться, сержант понаблюдал за работой дорожников. Чуть поразмыслив, Тревеллиан все же выбрался из машины и, подняв воротник пальто, двинулся в сторону почти уже заканчивающихся работ.

Предъявив свой значок, офицер побеседовал с агентом страховой компании, следившим за погрузкой. Машина была разбита вдребезги. Оставалось только удивляться, что девушке не просто удалось выжить после такой катастрофы, но оказаться почти невредимой.

Оценив повреждения автомобиля, сержант по-другому посмотрел и на вчерашнюю свою знакомую. Честно говоря, если бы он сам лично не беседовал с ней всего несколько часов тому назад, он готов был бы поклясться, что водитель, попавший в такую переделку, вообще не сможет сказать ни слова.

Оглянувшись на дорогу, детектив признал, что поворот довольно опасный. Однако аварию нельзя было объяснить тем что водитель не справился с управлением, – тем более что вчера днем еще не начался снегопад.

Агент подтвердил, что, скорее всего, дело было в самой машине. Бросив косой взгляд на детектива, он переспросил, действительно ли никто не пострадал, имея в виду, почему этот случай заинтересовал полицию.

Договорившись, что агент пришлет ему заключение техосмотра и вывод специалистов, полицейский, так и не ответив, вернулся в свою машину. Через пару минут он заснул и, не просыпаясь, приехал в город уже к середине дня.

 

Глава 17

Пройдясь по главным залам, рассеянно оглядывая танцующих, Корки глазами поздоровался с Денвером, который беседовал с министром правящего кабинета. Подходить к нему и тем самым компрометировать друга он не собирался. Даже кивнуть пэру означало продемонстрировать их неблаговидное знакомство.

Блеск и роскошь собрания не трогали Корки. Неотвязные мысли о Хэтти, ее жестоких словах, ее прекрасном тонком лице, так давно уже не виденном, кроме как во снах, преследовали молодого человека.

Однако со стороны он не казался рассеянным больше обычного. Выглядел он не менее, а даже более изящным, нарядным и светским, чем все остальные гости и обитатели этого дворца.

При условии соблюдения неписаных правил, заставлявших его держаться скромнее с определенными людьми и не показываться рядом с «родственниками», Корки был совершенно таким же гостем, как несколько сотен других приглашенных на это празднество.

Перекидываясь остротами с хлыщами и завсегдатаями его любимых кофеен, партнерами по карточным играм, немногими аристократами, признававшими свое знакомство с бастардом, Корки фланировал по огромным убранным свежими цветами и освещенным сотнями свечей залам, казалось, без всякой цели.

Он дошел до отдельных помещений, заставленных ломберными столами и забитых игроками. В этом блестящем собрании было немало людей, предпочитавших карты танцам.

Душные комнаты, заполненные разогретым свечами воздухом и испарениями разгоряченных тел, не могли проветриться даже благодаря распахнутым в теплую ночь окнам.

В одном из залов увлеченно играла леди Фрэнсис. Азартно поблескивая глазами, она кокетливо обмахивалась веером и обменивалась шутками с партнерами по игре, зорко следя за картами на зеленом сукне.

Ее тонкие молочно-белые руки, унизанные сверкавшими при свете многочисленных канделябров бриллиантами, порхали над столом, то и дело вызывая разочарованные возгласы игроков и восхищенные – зрителей, наблюдавших за игрой.

Бросив взгляд на Корки, неизвестно каким образом заметив его появление в многолюдном помещении, леди Фрэнсис завершила игру. Незаметно кивнув ему, она встала из-за стола.

Несколько озадаченный, он проследовал за ней, соблюдая дистанцию. Пройдя анфиладой залов, он вышел вслед за Фрэн на балкон, заставленный огромными кадками с экзотическими растениями, привезенными королеве из Вест-Индии.

– Дорогая, ты обворожительна, – начал он совершенно искренне, чем вызвал улыбку на нахмуренном было лице Фрэнсис. – Я не видел ни одной женщины в этом унылом месте, которая могла бы сравниться с тобой!

– Мальчик мой, – польщенно улыбнулась леди, кокетливо стукнув Корки веером по руке. – Хитрец! Я только хотела отчитать тебя за похищение моей кареты. Ну же, выкладывай, что у тебя за важные дела, я сгораю от нетерпения!

– Ничего особенного, право! А впрочем, я как раз хотел попросить тебя приютить одну знакомую и позаботиться о бедной девушке, как ты одна сумела бы.

– Ну ты и наглец! – возмутилась леди. – Такого еще не бывало, чтобы я присматривала за твоими девицами. Ты, верно, в уме повредился?

– Но, дорогая моя, она и ваша знакомая, уверяю вас! Никакого урона для вашей чести не будет, клянусь! Напротив, внимание, которое вы окажете подопечной лорда Энгуса, спасенной из лап отвратительных похитителей, только послужит доказательством вашей несравненной доброты, моя бесценная леди! – Корки, защищаясь, шутливо поднял руки.

– Боже, как романтично! Что за подопечная и каким боком в этой истории оказался ты? – Прекрасное лицо леди мгновенно сменило капризное выражение на заинтересованное. В этом освещении умело накрашенная женщина казалась совсем юной. Глаза сияли молодым блеском, споря с блеском драгоценностей в парике и на лилейной шее леди Фрэнсис.

– Мисс Хэтти, похищенная из замка лорда Энгуса труппой бродячих актеров во время того самого пожара, была против воли привезена в Лондон. Мне стало это известно совершенно случайно. И я подумал, что вам приятно будет оказать услугу старому знакомому, – с притворной скромностью опустив глаза, пояснил Корки, хитро покосившись на сгоравшую от любопытства леди. Немного отойти от истины, разве это не самое меньшее, что сделал бы каждый, преследуя благое дело?

– Та самая миленькая садовница? Но ведь, если не ошибаюсь, она слепа, – задумчиво произнесла Фрэнсис. – Бедная девочка, ну, разумеется, я окажу ей помощь в таком трудном положении. Теперь-то вся библиотека Энгуса будет в полном моем распоряжении! – Фрэнсис сразу же стала соображать о дивидендах доброго дела, да еще такого необременительного и к тому же сулившего новые развлечения в этом не самом интересном сезоне. Затем вдруг испытующе посмотрела Корки в глаза и спросила: – А тебе-то что за дело до несчастий слепых садовниц?

Слегка поперхнувшись, Корки отвел глаза и, поразмыслив, ответил:

– Разумеется, ради выгоды. Как же иначе. – И, пожав плечами, сорвал удивительной красоты белый цветок с невыносимо дурманящим ароматом.

– Ну, разумеется, как же иначе, – недоверчиво хмыкнула Фрэнсис. – А я думаю, что это ты такой счастливый, да на таком скучном балу.

– Ах, Фрэн, что ты выдумываешь! – оскорбился в лучших чувствах молодой человек.

– Ну-ну, дорогой, кого ты хочешь обмануть? – покровительственно покивала леди. – Я тебя насквозь вижу, поверь мне.

Корки задумчиво смотрел в густые заросли сада, начинавшегося сразу у стены. Что он видел в непроглядной темноте, этого не могла понять леди. И, вздохнув, она вошла обратно в шум и свет бальной залы, оставив погруженного в молчание Корки в прохладе ночи, густой и вязкой от ароматов молодой зелени и пения ночных птиц.

Бал подходил к завершению. Многие гости уже разъехались, пудра с бледно-серых лиц и сухих париков оставшихся гостей уже осыпалась. Свечи в канделябрах оплыли почти до конца. Утомленные музыканты устало водили смычками по струнам, вызывая заунывные звуки.

Королева, отличавшаяся болезненностью, ненадолго удостоив гостей своим посещением в начале бала, удалилась много раньше. Слуги под руки выносили гостей, перебравших вин за роскошным обедом и заснувших в креслах.

Корки по знаку Фрэнсис тоже направился вслед за ней к лестнице, к которой подъезжали кареты. Дожидаясь своей, они стояли и беседовали, обсуждая гостей, предоставивших им богатый источник для насмешливых, ироничных и откровенно саркастичных замечаний.

Леди Фрэн томно обмахивалась веером, но была так же свежа, как и в начале вечера. «И как ей это удается?» – думал Корки, с мягкой улыбкой глядя на Фрэнсис.

Вдруг гости, дожидавшиеся карет, притихли. В наступившем молчании, отчетливо звеня оружием, подошел караул с офицером во главе. Для дворцовой стражи они были чересчур серьезно вооружены.

Выискивая среди гостей нужного человека, офицер достал из кармана документы. Фрэнсис с любопытством смотрела на разворачивающееся перед ней зрелище, когда солдаты с офицером во главе подошли к ее спутнику.

Корки, высокомерно взглянув на офицера, снова повернулся к Фрэнсис и продолжил было беседовать с ней.

– Сэр, по приказу Тайного совета, вы арестованы!

– С кем, вы полагаете, в данный момент разговариваете? – надменно спросил заговорившего Корки, не удостоив его даже взглядом.

– Мистер Коркдейл, вы обвиняетесь в измене и заговоре против ее королевского величества, – не смутившись, но все же более тихим голосом настойчиво продолжал офицер. – Сдайте шпагу, сэр.

– Дорогая леди, простите, однако обстоятельства вынуждают меня отказаться от удовольствия сопровождать вас. – Корки наклонился к руке Фрэнсис. Леди сохраняла ледяное спокойствие. И только он, знавший ее слишком хорошо, заметил, как напряженно подрагивает ее тонкая изогнутая бровь и как царственная осанка стала несколько принужденной. Корки успел пожать ее руку, когда подносил ее к своим улыбающимся губам.

– Извольте, сударь, – скучающим тоном произнес Корки, со вздохом вынимая свою шпагу из ножен. – Могу я знать, когда я отправлюсь в Тауэр?

– Сударь, мне приказано сопроводить вас немедленно. – И, с небольшой заминкой, продолжил: – Но не в Тауэр, а в Ньюгейт.

Не дрогнул ни один мускул на лице Корки, но ледяной холод сковал все его внутренности при одном упоминании места, в которое его отведут сейчас в качестве узника и бесправного пленника. Не оглядываясь на Фрэнсис, он ушел, окруженный солдатами, бряцавшими оружием.

Подали карету леди Фрэнсис. Вскочив в нее, она крикнула форейтору:

– Дворец лорда Денвера, немедленно. Гони!

Карета понесла с места в карьер. Залихватски щелкая кнутом, лакей присвистывал на лошадей, которые и без того неслись по улицам Лондона с недопустимой скоростью.

Всего через несколько минут леди Фрэнсис без доклада ворвалась в гостиную, где к ней почти немедленно присоединился Дуглас.

– Лорд Денвер, я знаю, вы истинный… единственный друг Корки. Только вы можете помочь ему. Мои родственники лишь обрадуются, если избавятся наконец от этого позорного пятна на семейной чести. – Фрэнсис, не в силах совладать с волнением, вышагивала по ковру гостиной. – Если они о чем и побеспокоятся, то только о том, чтобы шума было как можно меньше.

– Огласки избежать не удастся, – сурово покачал головой Дуглас, выслушав Фрэнсис. – Если его арестовали в связи с заговором северных баронов, дело будет шумным… Но скажите, он и в самом деле связан с ними?

– Не думаю… – слегка запнувшись под пристальным взглядом Денвера, ответила Фрэнсис. – Кто-то еще арестован?

– Полагаю, теперь уже да. Единственное, чего я не понимаю, это почему Корки отправили не в Тауэр. Вы ничего не напутали? И все же странно… – Устало вздохнув, Дуглас сел в кресло у камина, внимательно глядя на всполохи огня. Но, очнувшись от мрачной задумчивости, он с состраданием взглянул на взволнованную женщину. И добавил уже значительно мягче: – Езжайте Фрэнсис, я сделаю все от меня зависящее, клянусь.

– Поклянитесь лучше, что спасете его!

– Я сделаю все, что в моих силах, – твердо повторил Денвер. – Вам следует отдохнуть. Я сейчас же еду в Тайный совет. Буду держать вас в курсе дела.

– Превосходно, – решительно встала Фрэнсис. – Тогда по дороге заедем ко мне. Я дам вам некий рескрипт. Отличный образец росписи «веселого короля».

– Вы имеете в виду Карла? – нахмурился Денвер.

– Я имею в виду человека, который имеет непосредственное отношение к рождению Корки.

 

Глава 18

– Н-да… Ну и ночка, – заговорил Стэнли, покосившись на притихшую Куки. Обратная дорога, занесенная уже снегом, казалась незнакомой и совсем не той, по которой они несколько часов назад ехали, направляясь в клинику. Тогда они даже не догадывались о том, что их там ожидает.

Куки, резко вскинув голову, повернулась к Стэнли:

– Стэнли. Как вы думаете, это самоубийство?

– А черт его знает. Только не думаю, что этот щенок разберется. Не нравится он мне, ей-богу!

– Вы ведь тоже кого-то увидели там, на крыше? – испытующе посмотрела она на Стэнли, не отрывавшегося от занесенной дороги. – Но я ничего полиции не сказала. Может, показалось из-за снега…

– А я и не уверен, что на самом деле видел. Мне лично сразу вспомнилась та паршивая история со Снежной Королевой, – пожав плечами под потертой кожаной курткой и скривив рот, ответил Стэнли. – И снегопад, будь он неладен, очень к месту. Не знаю… Только с трудом верится, что тот самый псих, который душил тогда детишек, и в самом деле проявился спустя столько лет. И для чего? Для того чтобы сбросить с крыши какую-то старуху… Э-э-э-э, прости сестренка, не хотел тебя обидеть. Но, как вспомню, сколько Бэби нервов попортила из-за этой ведьмы… Тьфу ты черт! Извини. Только я бы сам ее скинул с крыши. Причем с удовольствием.

– Странно все это… – не обратив внимания на чертыханья Стэнли, продолжала размышлять Куки. Значит, ей не показалось, что она заметила кого-то на крыше. Господи, как сказать отцу, что мама умерла… – Вы знаете, а ведь полиция тогда подозревала, что Снежная Королева – это моя мама и есть.

– Нормально… Ну не знаю. Стало быть, что, баба, что ли, выходит? Я всегда думал, что маньяк – это какой-нибудь рехнутый мужик. Помню, мы с пацанами следили за школьным сторожем. Думали, это он пришивает кого ни попадя.

Тишина, которая воцарилась в салоне автомобиля, нарушалась только скрипом дворников, смахивавших с лобового стекла все еще шедший снег.

Доехали до поворота, с которого слетела вчера Куки. Аварийная команда суетилась рядом с эвакуатором. Чуть замедлив движение, Стэнли проплыл мимо места действия. Рабочие смотрели на проезжающих Куки и Стэнли с равнодушием и скукой.

– Да уж, разделала ты машину, сестренка! Как тебе удалось синяками отделаться, ума не приложу, – восхищенно оценив уникальные способности Куки, цыкнул Стэнли. И философски добавил: – Повезло.

– Повезло, – горько усмехнулась Куки. – Что же я теперь Питеру скажу?

– Так это еще и не твоя! – восхитился Стэнли, Куки подросла в его глазах не на один сантиметр. – Угнала?

– Что? – удивленно подняв брови, очнулась Куки. – Нет, разумеется, нет… взяла взаймы. Это моего хозяина. Питер Эммерсли, похоронное бюро.

– Фью! – присвистнул Стэнли и осклабился. – Знаем, знаем.

– В самом деле? – не поверила Куки.

– А то! Он в парке, по субботам, встречается со своими дружками-извращенцами. Хе-хе! А ты поди и не знала, что дружок-то наш предпочитает иногда подружкой заделаться.

– Стэнли, что ты такое говоришь? – качая головой, сказала ошеломленная Куки. – Ты ничего не путаешь?

– Вот еще! – оскорбился Стэнли. – Да я их в лицо знаю. Мы там частенько разгон устраиваем, а то оккупировали парк, педики!

– А-а-а… э-э-э… трансвеститы, ты, вероятно, имел в виду? – Куки подозревала, что чрезвычайная осведомленность Питера в модах и парфюмерии имеет основания солиднее, чем банальное любопытство. Эти его руки, мягкие и женственные, ухоженные ногти… Куки не была ханжой и не особенно обращала внимание на утонченный вкус своего работодателя, его пристрастие к вычурной и нарочито изысканной композиции в икебане. Но неортодоксальность Питера била в глаза, как свет лампочки, не прикрытой абажуром политкорректности.

– Н-да, блондинка, известная под именем Королева, ты только подумай… Тьфу! А вдруг эта Снежная Королева – того же поля ягода?! Все думают, что это баба, а он мужик. Ну и дела! – В восторге от своей сообразительности Стэнли возбужденно покачал головой.

Всю оставшуюся дорогу он только о том и говорил, сколько развелось сейчас всякой погани и как близко от извращенца, надевающего парик с длинными белыми локонами, до маньяка, убивающего направо и налево всех подряд.

Уставшая Куки, прикрыв глаза, почти не слушала своего попутчика. В конце концов, вполне возможно, что ей показалось… Не было на крыше никого, и все тут!

Въехав в город, Стэнли спросил, куда ее подвезти. Тяжело вздохнув, она попросила подвезти ее домой. Хотя Стэнли и заявил, что правильнее было бы заехать в госпиталь, спорить он не стал. Но добился от нее предварительно обещания позвонить Бэби и заверить ее, что Стэнли сделал все что мог из того, что сделать был обязан.

Еле отделавшись от него и высадившись задолго до своего дома, Куки предпочла пройтись пешком оставшиеся кварталы, чем выслушивать болтовню Стэнли.

С трудом волоча чугунные ноги, не привыкшая еще к странно съезжающей время от времени картинке в глазах, Куки шла домой.

«Мама умерла, мама умерла, – повторяла она все время. – Но как же так? Почему я совсем ничего не чувствую? Это ведь она, моя родная мать… и вот сейчас она умерла. Ее не стало».

Понять или оценить это событие она никак не могла. Куки привыкла думать, что мама где-то живет отдельно от них с отцом, что она отказалась от дочери и мужа, от их большого запущенного дома, яблоневого сада. И теперь осознать переход в другое состояние уже давно отделенной от нее матери никак получалось.

Брат всегда был с Куки – в ее мыслях, воспоминаниях. Кристофер, собственно, никогда и не покидал их. А вот мать – нет. Мать уехала. Отказалась от них и умерла именно в тот день, когда Куки, вернувшись после школы, не застала ее дома.

«Ну что же я за деревяшка такая?! – наконец рассердилась на себя Куки. – Что за бесчувственное бревно! Мама умерла. Мама умерла…»

Вышла из состояния крайней задумчивости Куки только тогда, когда почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Голубая Фея внимательно осматривала запястье Куки.

Увидев голубую нитку, все еще остававшуюся на руке пленницы, сумасшедшая, таинственно улыбаясь и все так же не проронив ни слова, увлекла ее в ближайший переулок.

Куки попыталась освободиться. Но, убедившись, что это не так-то легко сделать, решила подчиняться неведомым желаниям городской сумасшедшей, пока это никому не вредит.

И потом ей было любопытно, что же задумала эта Голубая Фея, о которой в городе никто ничего толком не знал. Похоже, Куки представилась возможность удовлетворить любопытство по этому вопросу из первых рук. Фея привела ее к дому, в котором она, судя по всему, проживала.

Пройдя по ведущей к дому аллее, заваленной опавшими листьями, они подошли к дверям с виду нежилого строения.

Шевелившиеся на ветру лохмотья облезшей краски делали дом похожим на старуху в прозрачном шифоновом платье с тончайшими кружевами.

Очутившись в темной прихожей, Куки, привыкая к освещению, вернее, почти полному его отсутствию, первым делом обратила внимание на странный запах, витавший в воздухе.

Сам воздух был очень влажным и спертым, но не затхлым и пах сырой землей. Если бы Куки не знала, что она в помещении, она была бы уверена, что оказалась в тропическом саду.

Ненадолго плотно зажмурив глаза, чтобы отвыкнуть от уличного света, Куки открыла их и увидела полутемное, заваленное всяким хламом, совершенно нежилое помещение.

По бокам двери, отворившейся с хрустальным перезвоном колокольчиков, сидели две деревянные кошки почти с человека ростом.

Открыв от удивления рот, Куки разглядывала чудесных животных с умными и хитрыми мордочками. Их усы местами отломались. Скрутив хвосты у деревянных ног, кошки изящно изгибали узкие спинки. Протянув руку, Куки погладила одну из них и почти удивилась, ощутив под ладонью теплое полированное дерево, а не шелковистую шерстку.

Голубая Фея, сняв свою широкополую шляпу, расписанную васильками, с довольной улыбкой наблюдала за гостьей. Она смотрелась скорее третьей кошкой, чем обычным человеком. Впрочем, разумеется, женщина не была обычным человеком, вот уж нет!

Раздумывая, что же ее ожидает дальше, Куки продолжала озираться вокруг. И поэтому едва не упала, когда хозяйка дома ласково заговорила с ней:

– Ах ты, бедная крошка! – сказала она. – Как это ты попала в такую страшную и запутанную историю?

– Э… – Куки не могла придумать, о чем бы ей поговорить с Голубой Феей. Не о погоде же, в самом деле?

– Ну, пойдем. Да, расскажи мне, кто ты и как в нее попала, – предложила женщина и повела ее в глубь дома, не забыв, однако, запереть дверь на старомодный ржавый ключ.

Дом был щедр на всякие чудеса. Зайдя в следующую комнату, вероятно гостиную, Куки оказалась в слоеном радужном свете. Оглядевшись, она поняла, что это из-за цветных витражей, заменявших в окнах обычное стекло.

У самых дверей на столе стояла корзинка с яблоками. Протянув Куки одно из яблок, сумасшедшая усадила не сопротивлявшуюся от удивления гостью на стул и принялась расчесывать ее волосы, раскрутив предварительно старушечий бублик, в который они были уложены. Повязку с головы Куки сняла еще в машине Стэнли, не решаясь въехать в город в подобном героическом виде.

– Давно мне хотелось иметь такую славную девочку! – бормотала Фея под хруст уплетаемого Куки яблока. – Вот увидишь, как ладно мы заживем с тобою!

Куки поперхнулась. То есть как это «ладно заживем»? Уже опасливо покосившись на вне всякого сомнения безумную женщину, Куки начала беспокоиться за исход этого визита.

Внимательнее осмотревшись, она обратила внимание на то, как много здесь было цветочных горшков. Вот отчего и сырость, и запах зелени. Осторожно освободив свои волосы из рук хозяйки, она встала и прошлась по комнате, разглядывая растения.

Здесь были самые разные цветы. Садовые, комнатные и даже полевые, которые, как ранее была уверена Куки, не могли цвести в теплицах, тем более уж никак не одновременно!

Здесь было несколько редчайших видов орхидей, которые, как доподлинно она знала, стоили целое состояние. Огненная лилия стояла рядом с широкой кадкой, полной цветущих подснежников.

Из кашпо на стене свисали вьюнки и горошек. Гиацинты издавали резкий сладкий аромат, перебивавший тонкий запах нарцисса. На ломберном столике стоял горшок с яркими желтками одуванчиков.

В сопровождении невнятного лепета больной женщины Куки, не веря своим глазам, подходила к цветам и, осторожно прикасаясь к ним кончиками пальцев, чувствовала живые, свежие и упругие стебли, травянисто-мягкие лепестки и перетирала оставшуюся на подушечках пальцев сухую пыльцу.

Пройдя в другой конец садика, Куки остановилась перед кадкой с розовым кустом. Увлеченная рассматриванием роз необычного оттенка, она не сразу обратила внимание на фотографию в рамке под треснувшим стеклом, висевшую над розами.

На почти выцветшем снимке были изображены три человека и маленький ребенок. В мужчине Куки без колебаний признала своего отца. Одной из женщин была ее мать, все в том же привычном белоснежном облачении медицинской сестры, разве что устаревшего фасона.

Женщиной, державшей на руках маленькую девочку, была Голубая Фея. Но Куки поразило даже не то, насколько изменилась эта женщина (из-за болезни ли, из-за давности лет), и не то, что она держала на руках двух-трехлетнюю Куки, а то, насколько были похожи обе женщины… Как сестры.

 

Глава 19

Одноглазый Робинсон принял Корки со всеми возможными почестями, как старого приятеля. В денежных вопросах тот еще раньше зарекомендовал себя с самой благоприятной стороны. «Неужели на себя он будет тратить звонких монет меньше, чем на какую-то безродную преступницу?» – справедливо рассуждал практичный тюремщик.

А к высокородным лордам ему, старому служаке, не привыкать. «Поместим новенького по соседству с его подопечной – куда как хорошо видеть знакомое лицо в таких печальных обстоятельствах». Выглядел Корки в течение всей процедуры передачи караулом арестованного в тюрьму вполне спокойно.

«Надо полагать, – усмехнулся в седой ус Робинсон, – он уже всех знакомых в Тайном совете известил о своих печальных обстоятельствах. Но да не так скоро это все делается».

По своему опыту старый тюремщик наверное знал, что успеет вытянуть из нового постояльца немалые средства за разного рода услуги, в которых Робинсон был большим знатоком.

Корки ни на градус не изменил свое обращение с надзирателем. Несмотря на перемену статуса с почетного посетителя на не менее почетного постояльца. Разговаривал он все тем же надменным голосом, смотрел на всех все с тем же легким оттенком презрения и голову держал все так же высоко.

Это понравилось повелителю всех заключенных, и он с удовольствием предвкушал, когда время, невзгоды и лишения (а возможно, и казнь, кто знает?) внесут свои коррективы в облик и манеры его гостя.

– Добро пожаловать, – совершенно искренне приветствовал он Корки, закрывая камеру, за которую тот выложил все, что при нем было, добавил: – Если пожелаете послать друзьям письмо, я к вашим услугам, не извольте беспокоиться.

– Не сомневаюсь, – слегка поморщившись, ответил Корки и, выразительно посмотрев на Робинсона, дал понять, что на данный момент не нуждается в его обществе.

На столе горела свеча. Ни бумаги, ни перьев – а впрочем, кому же и о чем он будет писать? Подойдя к столу, узник задул свечу. Камера вместо теплого, золотистого и живого света погрузилась в мертвую, каменную и холодную тьму.

Спустя какое-то время глаза, привыкнув к почти полной темноте, стали смутно различать предметы скудной обстановки. Столб голубого света полной луны пробивал штольню от высокого окна, забранного решеткой, к узкому ложу.

Растянувшись на кровати, положив руки под короткостриженый затылок, Корки без единой мысли смотрел в потолок. Странное ощущение свободы, непонятное и необъяснимое в сложившихся обстоятельствах, преисполнило его.

Что же это, конец? Сквозь непроницаемое гранитное равнодушие пытались пробиться черви тревожных мыслей. Однако имена столь дорогих ему людей падали без звука, как тяжелые камни в бездонный колодец.

Даже стук сердца не откликался на образы трех женщин. Тонкая и нервная Фрэнсис, живая и пылкая Элизабет, светлая и нежная Хэтти. Тишина.

Тягостный сон, похожий на забытье, не принесший ни отдыха, ни покоя, прервался столь же неожиданно, как и сразил Корки вчерашней ночью.

День наполнил камеру звуками проснувшейся улицы, тюремными запахами, источаемыми каменными стенами Ньюгейта, и металлическим скрежетом открывающегося замка.

– Корки, старина! Надеюсь, ты простишь меня за столь ранний визит. – Дуглас был мрачен и предельно собран. Его нахмуренное лицо не соответствовало шутливому приветствию.

– Как леди Фрэнсис? – откликнулся Корки, из уважения к другу поднявшись с кровати. Однако надеть парик, лежавший на столе, было выше его сил. Вчерашняя апатия не покидала его, сковав тело и душу надежнее самых тяжелых кандалов.

– Ты доставил нам всем преизрядное волнение. – Дуглас внимательно всмотрелся в ссутуленную фигуру Корки. – Однако это не повод для того, чтобы примеривать столь кислую физиономию, дружище. Я надеюсь, все устроится вполне превосходным образом. Мы скоро тебя отсюда вытащим.

– Брось, Дуглас, – без выражения ответил Корки, даже не взглянув на высокую фигуру напротив. – Будь это возможно, мы с тобой сейчас беседовали бы в другом месте. И я имею в виду отнюдь не Тауэр.

– Да… крайне странная история… и неприятная. Во всяком случае, это недоразумение с помещением тебя именно сюда, а не в Тауэр значительно затрудняет прояснение дела. – Дуглас, озабоченно поглядывая на друга, мерил шагами маленькое пространство камеры. – Скажи мне, ты в самом деле не связан с заговорщиками?

– Какое теперь это имеет значение? – Корки безразлично пожал плечами.

– Есть бумага, подписанная одним из остолопов, стоявшим во главе этой дурацкой авантюры. В ней упоминается твое имя в связи с заговором, и причем довольно однозначно. Я должен быть абсолютно уверен, что документ подложный. От этого зависит, каким путем мы тебя отсюда вытащим, официально оправдав или…

– Дуглас, ты должен удержать леди Фрэнсис от опрометчивых шагов! – Корки наконец проявил признаки оживления.

– М-да. Это, пожалуй, будет самой сложной задачей, – улыбнулся Дуглас. – Как ты понимаешь, она не из тех женщин, что будет сидеть в саду, пока мужчины решают свои проблемы…

– Боюсь, она пойдет на все… – покачав головой, сказал Корки.

– Пожалуй, что и до конца. Это будет первый вооруженный штурм Ньюгейта, совершенный леди, – серьезным тоном подхватил Дуглас. – Так что я постараюсь не допустить такого урона для чести короны. По крайней мере с этой стороны.

– Дуглас, что с Элизабет? – не улыбнувшись, поднял голову Корки.

– Дело пока отложено. Есть небольшая надежда, что оно не закончится на эшафоте. Но даже в лучшем случае проститься с родиной этой славной дочери острова все же придется.

– Виргиния, – задумчиво произнес Корки и, вздохнув, согласился: – Возможно, это к лучшему.

Кивнув своим мыслям, Корки уже забыл о присутствии друга:

– Стало быть, все, конец.

– Что ты несешь?! – Дуглас гневно встряхнул его, крепко схватив за плечо. – Не смей говорить так. Не смей! Пока не наступил самый последний день, пока не…

Тут в дверь деликатно постучали, и Робинсон, застенчиво откашлявшись, доложил, что к заключенному пожаловал сэр Томас из Коллегии хирургов. Дуглас, вскинув голову, внимательно вгляделся в друга:

– Ты, надеюсь, не наделаешь глупостей?

– Успокойся, в нашей семье на глупости способен только Джорджи, – усмехнувшись, успокоил его Корки.

– Тогда зачем тебе этот помешанный шарлатан? – недоверчиво уточнил Денвер. – Ты знаешь, что его исключили из Королевской Академии наук? Я думал, что тебя интересует наука, а не…

– Я приму к сведению официальное мнение о моем друге, – холодно остановил его Корки, подчеркнув последнее слово. И, встав, дал понять, что аудиенция окончена.

Тяжело вздохнув, Дуглас покачал головой и, надев шляпу, вышел не прощаясь. Тут же влетел сэр Томас. Он заговорщицки оглядывался и потирал руки, ежесекундно рискуя выронить сверток, который зажал под мышкой.

Корки бросилось в глаза, насколько неряшливо и не светски выглядит его учитель. Годы печально сказались на нем, его характере и внешности.

Прежде, еще до безвременной кончины его горячо любимой жены, сюртуки и парики сэра Томаса не выглядели так… эксцентрично. Сколь много Корки задолжал тем, кто его любит. И расплачиваться времени уже нет.

– Сын мой, – начал старый учитель. – Пришел наконец «Кориолан» из Вест-Индии. К сожалению, несчастья преследовали его. Несколько сильнейших штормов, и… да, груз сильно испорчен. Почти все отсырело и утеряно безвозвратно.

Сокрушенно качая головой, он присел на единственный стул у деревянного стола и грязным платком стал отирать пот со лба, сдвинув парик на затылок. Его высокий лоб, покрытый длинными бороздами морщин, светился глубокими залысинами над густыми белыми бровями. Удивительно молодые синие глаза лихорадочно блестели, освещая худое лицо, обтянутое желтоватым пергаментом кожи.

Сэр Томас, поглощенный своими размышлениями, не замечал пристального изучающего взгляда Корки, необыкновенно спокойного на фоне взволнованного гостя.

– Почему вы не сказали мне про исключение из Академии? – Корки задал свой вопрос, застав врасплох пожилого человека, и вынужден был ждать ответа довольно продолжительное время, пока собеседник соберется с мыслями.

– Ты не спрашивал, мальчик мой. Да и не пристало досаждать подробностями жизни… молодым. Итак, о деле. Все, что мне удалось спасти, – в этом пакете. Только-только хватит на одну дозу. Надеюсь, что хватит. Так что второй попытки не будет, применять в крайнем случае – у самой виселицы.

– Судьба, – задумчиво протянул Корки, выслушав учителя. – План остается прежний. За одним исключением. Вам в карете помогать будет мой слуга. Я пришлю его к вам за инструкциями.

– Э-э-э… понятно, – озадаченно кивнул сэр Томас. – Ваша милость будет отсутствовать в городе?

– Наша милость, вполне вероятно, будет занята. Не беспокойтесь, мистер Ролли смышленый и ловкий малый.

– Давайте обсудим все это за кружкой доброго эля! Возможно, мне удастся убедить вас лично присутствовать при этом интересном эксперименте…

– Увы, друг мой. Постояльцам сего уважаемого заведения никак невозможно наслаждаться свободой передвижения, даже ввиду крайней необходимости освежиться столь заманчивой жидкостью. – Корки развел руками.

– Постояльцам? – Помотав головой в надежде, что проблемы со слухом оставят его, сэр Томас непонимающе воззрился на молодого человека.

– Я нахожусь здесь в качестве арестованного и по этой причине несколько ограничен в исполнении насущных нужд.

 

Глава 20

Забрав фотографию, Куки под благостный лепет Голубой Феи, мерно качавшейся в кресле, прошла к дверям. Но, открыв замок и прозвенев колоколами, она вернулась. Голубая Фея, вперив взгляд в одну точку пространства прямо перед собой, под скрип кресла качалась с точностью метронома.

Она шептала о девушке, не дождавшейся своего рыцаря и бросающейся из замковой башни. О детях, пускающих мыльные пузыри из глиняных трубочек. О трех воздушных красавицах, парящих в гробах над лунным озером. О королеве Брэнне и волшебной птице Маре, которую она обманула.

Куки укрыла женщину пледом, погладив по бледной вялой руке с голубыми венами под тонкой кожей, и тихо вздохнула. Затем снова направилась к двери, чтобы уже окончательно покинуть это странное место.

Родной дом встретил ее пустыми теплыми комнатами. В жирных столбах света, проникающего через щели между портьерами, кружились пылинки. Не обратив внимания на их танец, Куки сразу увидела записку, не замеченную вчера.

Отец сообщал, что они с Мишель повезли Кристофера к знакомому – отставному судовому врачу. Куки тяжко вздохнула – чем поможет судовой врач психически больному человеку? Если даже в клинике ему не помогли…

Первым делом она стала искать старый семейный альбом. Основательно перерыв антресоли, накинув теплый, растянувшийся до невообразимой длины свитер, долго копалась в буфетах на прохладной веранде.

Оставалась комната отца. Однако Куки не отважилась на обыск, решив предварительно спросить его самого.

Заходя на кухню с веранды, она споткнулась у порога и, едва не растянувшись на полу, всего лишь больно стукнулась коленом. Зато сразу же нашла то, что найти и не пыталась. Недостающий осколок чашки, так и стоявшей недоклеенной рядом со старинным серебряным чайником.

Осторожно положив осколок рядом с чашкой, Куки увидела, что альбом, на поиски которого она потратила битый час, спокойно лежал себе тут же.

Замечательно. Папа, видимо, решил устроить здесь алтарь воспоминаний. Эта несчастная чашка, теперь еще и альбом. Ну что же, поклонимся и мы минувшим денькам счастья. Посмотрим, как поживала самая счастливая семья в мире.

Открыв выцветшую кожаную обложку с вытертыми золотыми вензелями вокруг надписи «Самая счастливая семья в мире» Куки сразу же наткнулась на свадебную фотографию родителей.

Нефтяная плавучая вышка, вокруг серое северное море. Группа людей с открытыми смеющимися ртами на лицах, обросших старомодными бакенбардами. Бутылки шампанского в руках.

Было довольно прохладно и ветрено, судя по тому, с каким трудом они удерживали на плечах наброшенные куртки и как отчаянно билась тонкая вуаль на подвенечной шапочке-таблетке красавицы невесты.

Поверх ее короткого белого платья была наброшена огромная мужская куртка. Из-за этого, видимо, и еще, возможно, благодаря высокому, под горло, воротнику на ее платье, эта тонкая длинноволосая девушка выглядела трогательно хрупкой и юной.

Отец казался на фотографии молодым и бесшабашным. Этакий сорвиголова, которому по плечу и горы свернуть, и даже стать счастливым с такой вот нервной и красивой женой. Куки никак не верилось, что именно эту женщину увезли сегодня полицейские из Инсайд-Хилла.

Друзья… Беззвучно поющие мужчины, суровые и сильные, искренне радовались за молодоженов. Непонятно, при чем здесь Голубая Фея, кем она приходится ее родителям? Пролистав на четверть заполненный фотографиями альбом, Куки так и не нашла ни намека на эту необычную женщину.

Большинство карточек запечатлело Куки. Куки и смеющийся папа. Испуганная Куки и строгая мама. Куки и лошадка. Куки и телефон. Куки и большая красивая кукла с открывающимися ресницами и длинными волосами.

Эта кукла так и сидит в гостиной, чинно склонив голову, почти не тронутая – Куки ее страшно боялась и прикасалась к ней только по настоянию мамы.

– Куки, дочка, мы уже дома, – громогласно сообщил отец.

Спустя несколько минут он, отфыркиваясь и сотрясая крупной седой головой, вошел в кухню к притихшей Куки, застывшей над столом с разложенным на нем альбомом.

– О, нашелся! Осколок, говорю, нашелся! Здорово. Съездили мы к врачу. Говорит, время, только время поможет. Ну а ты где пропадала? – Он поставил чайник на огонь и достал чашки.

– Там, сям, – пожала плечами Куки.

– Нашла старый альбом?

– И старую фотографию, – согласилась Куки, доставая из-под альбома портрет из дома Голубой Феи.

– Где… – Удивленно замолчав, отец испытующе посмотрел на Куки.

– Я сегодня ездила в Инсайд-Хилл, – холодно и отстраненно сказала Куки.

– Зачем?

– Мама умерла.

– Что ты… – начал было отец, но осекся.

– Разбилась, упав с крыши Инсайд-Хилл. Она, оказывается, там и жила все это время. – И жестко добавила: – Тело в морге. Полиция ведет расследование. Итак, кто на этой фотографии?

– Умерла… Сколько лет прошло, сколько… До того как я познакомился с мамой, я ухаживал за ее сестрой. У нее была сестра. – Отец произносил все это так, будто наговаривал текст на пленку. Или вспоминал давно забытые стихи. – Но через год, когда мы уже обручились, с юга приехала Мина, в смысле твоя мама… ну и вот, мы полюбили друг друга и поженились. Я тогда работал по контракту на нефтяной платформе, около Шпицбергена. Оставалось еще месяца три, как Ясперссон, наш диспетчер, по громкоговорителю объявляет: летит, мол, твоя невеста, встречай, старик. Представляешь, на всю платформу. В тот же день нас капитан и обвенчал. Через два часа она улетела вертолетом обратно на материк. А потом я вернулся домой уже к ней.

– А сестра?

– Она всегда была немного странноватой. Но не сумасшедшей, в этом Мина ошибалась. Нервная, да. Но они обе этим отличались. Ты родилась здоровой, крепкой девочкой, я и не знал, что она родила от меня. Подумал, когда Мина предложила забрать тебя к нам, что все равно родная, чего уж там. А бедняжке становилось все хуже и хуже. Ее перевели в Инсайд-Хилл. Через лет пять… – он, нахмурив брови, вспоминал, – шесть, около того, она вернулась в город. Но уже совсем, совсем другая. Нас она не узнавала. Других знакомых у нее и не было. Вот и все.

– Значит, моя мама на самом деле не… – Куки не могла уложить в голове смерть женщины, которую всю жизнь считала своей матерью, а тут оказывается, это самая настоящая мачеха была. Как у них все складно получается!

– Дочка, прости… – начал было Рэйли, но Куки его перебила:

– И когда ты собирался мне рассказать эту трогательную историю? Ты вообще думал когда-нибудь открыть мне все это?

– Я думал, – в свою очередь повысил голос отец. – Но…

– А почему вы кричите друг на друга? – голосом обиженного ребенка встряла Мишель, которая появилась на пороге кухни рука об руку с Кристофером.

– Все в порядке, Мишель, уведи отсюда Кристофера, – успокаивающе зарокотал Рэйли.

Куки едва не подпрыгнула на месте.

– Нет, зачем же! Останься здесь, Мишель, ты же должна знать все о своей семье. Мы ведь ее тоже удочерили? – зло кинула она отцу.

– Да что с тобой, Куки, успокойся! – взревел Рэйли. – Ты уже взрослая, чтобы устраивать истерики по такому поводу!

– Какие же вы дураки! Какие вы все… Ненавижу! Ненавижу вас всех! – Куки уже кричала в голос, которого в себе до сих пор не подозревала.

Но тут Рэйли дал дочери звонкую пощечину. Это возымело эффект. Хотя не совсем тот, на который он рассчитывал. Истерика прекратилась, застыв на самой высокой ноте, но Куки, замерев на миг в полной тишине, вдруг развернулась и бросилась в свою комнату.

Лихорадочно разбрасывая коробки, она в секунду достала из-под кровати то, что искала. На кухне все оставались без движения и звука, будто это была фотография или экспозиция в музее мадам Тюссо. Никто не шелохнулся и тогда, когда Куки ворвалась в кухню обратно.

– Кит, посмотри, видишь это? – Она сунула под нос брату маленький детский ботинок. – Я его нашла тогда, Кит! Ты понимаешь меня? Ты меня слышишь?

 

Глава 21

На следующий день Корки разбудил гул, ворвавшийся сквозь тесное оконце под потолком. В сыром туманном воздухе утра, встающего над закопченным Лондоном, медленно и тяжело плыл приглушенный звон колоколов, возвещавший горожанам о наступлении времени казни, первой из восьми в этом году.

В камеру Корки неожиданно зашел Робинсон и, по-свойски присев в кресло у кровати, сообщил, что в этот день казнят и Корки.

– Боюсь, вы принимаете желаемое за действительность, любезный, – высокомерно скривился Корки.

– Никак нет, сам лично видел списки, присланные из канцелярии Тайного совета и подписанные главным судьей, – заверил его тюремщик, – и вашу знакомую тоже. Честное слово, даже жаль расставаться с такими щедрыми гостями так быстро… Хотите, я отправлю весточку сэру Томасу? Бесплатно.

Приговоренных к виселице первым делом отвели в церковь. Все остальные узники Ньюгейта были лишены благодати божественного слова и прощения, дарованного священником.

Покачав головой и мысленно призвав на головы осужденных дожди из расплавленной серы и огня, пастор громогласно возвестил:

– Надеюсь, что Бог отпустит вам грехи, за которые вы сейчас взойдете на столб позора, являя собой печальное и ужасающее зрелище для всех окружающих! И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную. – Он перекрестился в сторону обшитых черным гробов, приготовленных для приговоренных.

На выходе поджидали те, кто в состоянии был заплатить за лицезрение отъявленных преступников и негодяев, – среди посетителей редко встречались родные и близкие несчастных, больше было любопытствующих, заменивших посещение зверинца в Саутворке таким вот зрелищем.

Корки ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Слегка недоумевал, отчего это ему ни капли не страшно и какой все-таки замечательный денек выдался для его смерти.

Лондонцы готовы были к большому празднику. Именно так они и относились к казни. Даже для преступников, по большей части бедных и необразованных людей, – это было самым знаменательным событием в их тусклой и непримечательной жизни.

Горожане (как и осужденные) приоделись в самые нарядные платья. Наиболее благоразумные и состоятельные лондонцы выкупали места на балконах и крышах домов, мимо которых предстояло пройти свой последний путь преступникам, – газета «Лондон Пост» постоянно печатала сообщения о нечаянных жертвах, задавленных в толпе.

Заключенные взошли в повозки, куда уже были водружены их гробы. Гремя цепями, взобрался в свой последний экипаж и Корки.

Следом за ним ехал лорд Фергюс. Специально для этого дня он приоделся в белый атласный свадебный костюм. Бог весть на какой большой дороге он раздобыл его – после убийства своего управляющего за баснословные растраты он, ставший нищим в одночасье, отправился заниматься грабежами на дорогах ее величества, где был пойман специальным отрядом солдат, организовавших на него облаву в одном из южных графств.

Презрительно сплюнув в сторону охранников и галантно поклонившись дамам, наблюдавшим за процессией из карет, лорд Фергюс гордо уселся на телеге и занялся чисткой ногтей.

Рядом с бледной и скромно одетой Бетти ехал разбойник с крепкой шеей. Про него говорили, что он тренировал мышцы в надежде, что когда его вздернут, то петля, как бы крепко она ни обхватила его могучую шею, не задушит до конца.

О том, каким образом он сможет спастись дальше, этот наивный человек с голубыми глазами ребенка и мощным телом титана подумать не удосужился.

Многие преступники из числа ехавших сейчас на казнь сделали ставки на него – тоже, как видно, не озаботившись раздумьями, зачем им, уже мертвым, могут понадобиться деньги в случае выигрыша. О случае проигрыша они и не думали иначе чем с тайной радостью, как о простейшем способе избежать долга.

Около церкви Гроба Господня колокол прозвонил двенадцать раз. Затем звонарь произнес ритуальную фразу, занесенную в городской устав:

– Все добрые люди молятся за бедных грешников, идущих сейчас на смерть и по ком звонит колокол. Кайтесь со слезами, просите милостивого Господа Иисуса Христа, ходатая за кающихся грешников перед Отцом. Да помилует вас Бог! – Затем он вручил каждому осужденному по кружке вина и по цветку.

Корки жадно выпил прохладную влагу, непроизвольно обрадовавшись ей, и облизнул пересохшие губы. С недоумением повертев в руках тонкий стебель простого цветка, он растер между пальцами зеленый листок и, поднеся к лицу, с удовольствием вдохнул нежный аромат, напомнивший ему Хэтти.

Вся дорога в направлении Тайберна была запружена множеством зевак, которые собрались насладиться долгожданным зрелищем. Собственные горести и тяготы существования в этом огромном и жестоком городе отступили перед желанием поглазеть на чужие страдания.

Карманники усердно трудились, стараясь не упустить свой шанс, пока внимание их жертв было сосредоточено на шествии. Тем гуще была толпа, чем ближе была огромная треугольная виселица, на которой вздергивали преступников.

Джек Хитч повеселел, и на его лице засветилась мина, несколько напоминавшая улыбку.

Оглянувшись вокруг, Корки, всю дорогу не поднимавший головы, заметил в одной из карет знакомую лазоревую робу. Получив позволение Джека, он подошел к карете. Распахнувшиеся дверцы открыли взору самых близких ему людей.

Поочередно всмотревшись в лица Фрэн, Хэтти и Ролли, он не смог сдержать горестного вздоха, едва не разорвавшего его грудь, скованную, как чугунными цепями, попытками понять окончательность и невозможность изменения всего происходящего с ним.

Да полно! С ним ли это все происходило? Это было больше похоже на гнетущий и тягостный ночной кошмар, никак не желающий прекращаться. Роли, не стесняясь, рыдал в голос.

Фрэн яростно кусала губы, и кровь ярким алым расцветала на ее бледных устах. Хэтти тихо роняла слезы из своих прекрасных ничего не видящих глаз.

«Жаль, что нет Денвера», – подумалось Корки. Но осуждать друга он не имел никакого права.

– Все будет сделано в соответствии с нашим замыслом, – заверил сэр Томас, который, как оказалось, тоже пребывал в темных и прохладных недрах кареты. – Мы спасем несчастную девушку, клянусь могилой моей обожаемой жены!

 

Глава 22

– Куки, что ты делаешь! – Отец попытался оттащить Куки от брата, который отчаянно отворачивал от нее лицо.

– Кристофер, слушай меня, слушай, – заклинала в исступлении Куки. – Я нашла его, нашла твой ботинок! Посмотри – это же твой ботинок, помнишь его? Помнишь снег, много снега…

Кристофер зажмурил глаза и, пытаясь отгородиться от яростного натиска сестры, закричал. Он кричал так страшно, как никогда и ни от кого не слышала Куки.

Мишель обхватила его голову, стараясь заглушить этот крик руками. Наконец Кристофер упал и забился в припадке.

Мишель тоже упала на пол и накрыла его своим телом – через несколько секунд припадок закончился. Кит без сознания лежал на полу – Мишель сидела рядом, обнимая его и рыдая в голос.

– Ты плохая, Куки! Ты нехорошая! – только и могла сказать она, заикаясь.

Отец поднял Кристофера с пола и без слов вынес его из кухни. Куки, оставшись одна, бессильно опустив руки, стояла посреди комнаты.

Девушка так и стояла, когда приехала «скорая» и увезла в больницу Кристофера, остававшегося без сознания, и отца с рыдающей Мишель. Очнулась Куки, только когда раздался громкий стук в деверь.

– Да открывайте же, черт вас возьми! – раздался из-за нее раздраженный голос Стэнли. – Куки… э-э-э… я подумал, тебе будет интересно знать. Сегодня вечером в парке у них сходка.

– У кого у них? – усиленно стараясь понять, о чем идет речь, Куки пристально вглядывалась в гостя.

– Ну, этих же, придурков! Ну, извращенцев. – И, закатив глаза, как бы удивляясь тугодумию Куки, Стэнли стал старательно объяснять, щедро дополняя недосказанное живой жестикуляцией и мимикой. – Тип, о котором мы с тобой говорили. Он и его дружки сегодня в парке, ночью… Ну, ты понимаешь…

– Извини, Стэнли, но, кажется, не очень, – вынуждена была признаться Куки, опомнившись. – Ты можешь говорить по-человечески?

– Уф, ну ладно. Короче, тот тип, твой гробовщик, который извращенец-трансвестит, он и его милая компания сегодня собираются в парке. Так вот я тебе говорю, что это он и есть та самая Снежная Королева! И я сегодня собираюсь с ним посчитаться, – гордо и веско закончил Стенли.

– Никто никуда не пойдет! – отрезала Куки и заговорила самым убедительным тоном: – Это все просто догадки и притянутые за уши факты, никак не связанные друг с другом. Ты понимаешь, что нельзя подозревать человека в убийстве… убийствах, на основании только того, что он одевается не так, как ты.

– Ну да! Пусть он, значит, убивает себе на свободе преспокойненько. Только потому, что у некоторых слишком правильное понимание прав человека. И потом, чем же это не доказательство? Столько лет рядиться в белое тряпье, надевать парик и краситься как непотребная девка! От этого недалеко и до того, чтобы пачками душить маленьких детей и скидывать с крыш старых ведьм. Вот за это, кстати, ему большое спасибо! Что я еще и собираюсь ему высказать сегодня, когда пойду навестить его. Поэтому мое дело маленькое. – Стэнли, высокомерно поглядывая на Куки, отряхнул руки, изобразив Понтия Пилата. – Предложить. Не хочешь присоединиться, пожалуйста! Сами справимся…

– Сами? Стэнли, не вздумай никуда ходить, слышишь? Тем более со своей оравой. – Не зная, чем прошибить железную решимость на лице оппонента, Куки добавила: – Вы ведь так все испортите, сам подумай! Без доказательств нам нечего обращаться в полицию, никто и слушать не будет. А что, если ты ошибаешься? Что, если сейчас ты собираешься наказать невинного человека, а настоящий убийца, воспользовавшись этим, будет продолжать свое дело. Вспомни, сколько лет все это длится, сколько раз уже преступник ускользал! И как раз из-за того, что такие, как ты, находили ему замену.

 

Глава 23

Корки в последний раз взял за руки Хэтти. Вдруг он увидел ответ в устремленных на него глазах.

– Хэтти, ты… ты меня видишь? – не веря себе, спросил Корки.

Доктор повернул ее бледное лицо к свету и кивнул, заметив реакцию сузившихся зрачков. Мистер Ролли, перекрестившись, осторожно отодвинулся от девушки.

– Зачем, зачем мне видеть именно теперь?! – в отчаянии воскликнула Хэтти.

– Все в руках Господа нашего, – пробормотал доктор, покидая вместе с Корки друзей и продвигаясь в направлении эшафота.

Джек Хитч с сомнением посмотрел на более чем скромный наряд Корки, выглядевший откровенно бедным на фоне разодетого лорда Фергюса, заслужившего его благосклонный кивок.

Палач налакался спиртного не меньше, чем сами приговоренные, и сочетал в себе качества, казалось, несовместимые в пределах одного человека, – он выглядел одновременно и комично, и ужасающе.

В целом же он имел как раз тот отталкивающий и отвратительный всем добрым горожанам вид, которым они пугали детей. Его предшественник закончил на виселице, где исполнял свои страшные обязанности, и мало кто сомневался, что Джек Хитч достоин такого же славного конца.

На этот раз горожане могли полакомиться нечастым аттракционом. Постные, приевшиеся уже блюда в виде обычной казни преступников, которых вешали сразу по несколько человек, разбавило предстоящее четвертование.

Злоумышлявшего против короны должны были сначала повесить, но не до самой смерти. А затем вынуть полуживого для дальнейших страданий. Здесь-то Джек Хитч и намеревался показать все свое умение – ведь надо было точно определить, что повешенный в полной мере настрадался в петле, но при этом достаточно жив для продолжения мучений.

Корки будто сквозь сон слушал сэра Томаса. Как представителю Коллегии хирургов ему позволили пройти к виселице. Старый доктор в последний раз пытался убедить Корки самому воспользоваться настойкой опиума, которую они приготовили для Бетти.

– Теперь это надо использовать тебе, сын мой, – уверял доктор молодого человека. – Не спастись, но хотя бы не страдать. – Но Корки настоял, чтобы план спасения Бетти остался неизменен, и взял с сэра Томаса слово джентльмена, что тот спасет его подругу.

Первая из трех перекладин уже была заполнена: на ней болтались мальчишка с отцом в ногах и еще нескольких бедолаг. На их тела, как стая воронов, уже налетели представители Королевской коллегии хирургов и почтенной Компании цирюльников. Щедрые урожаи мертвецов, поставляемые больницами Святых Фомы и Варфоломея, были недостаточны для нужд этих двух славных организаций.

Вот настала очередь несчастной Бетти. Она, уже одурманенная настойкой, в полузабытьи, шатаясь, взошла к виселице и со странной улыбкой на бледных устах позволила палачу накинуть петлю на свою полуобнаженную шею, чуть ниже которой багровело клеймо «Клуба Серебряной Лилии».

Публика благоговейно замолчала, и отчетливо послышался треск деревянных перекладин, скрипевших под тяжестью повешенных.

Сэр Томас приготовился, чтобы снять Бетти сразу же, как только позволит палач, признав ее мертвой. Лишь бы успеть донести ее до кареты и произвести все манипуляции, необходимые, чтобы вернуть дыхание в ее легкие и кровь в ее сердце!

Тут раздался всеобщий вздох, и Бетти вытянулась, повиснув в петле. Корки бросился к ее ногам, делая вид, что оттягивает их к земле. Он старался по возможности облегчить вес ее тела и не дать переломиться позвонкам на шее.

Как будто услышав его молитвы, она, не шевелясь, замерла на веревке. Кровь отлила от ее лица, руки обвисли и, как плети, слегка покачивались вдоль бездыханного тела.

Порядком разочарованные слишком быстро прекратившимся зрелищем смерти почтенной воровки, зрители недовольно зароптали. Теперь они обратили свои взоры на следующего преступника. Благо им оказался эффектный и изящный лорд Фергюс, из сословия, являвшегося нечастым гостем на виселице.

На ритуальную фразу палача, извещавшего о смерти Немецкой Принцессы и исполнении приговора магистрата, никто не обратил внимания. Тут же на помощь Корки подскочил сэр Томас. Вместе они сняли тело Бетти с виселицы. Старый врач при помощи Ролли быстро понес девушку в карету.

Корки стал напряженно ждать условленного знака из-за занавесок кареты о результатах усилий врача. Каждое мгновение тянулось неимоверно долго, с такой неторопливостью стекая на эту площадь, с которой не стекает тяжелая капля меда по стеклу.

Время замерло, в прозрачном уже воздухе разгоревшегося дня застыли звуки и краски. Люди, не двигаясь, оставались в том положении, в котором их застигло это мгновение. С раскрытыми ртами и вскинутыми руками, с застывшими на лицах выражениями радости, ужаса или волнения.

Корки, не в силах поднять руки, даже шевельнуть пальцем или сомкнуть глаза, все стоял со взглядом, устремленным на карету, в которой сейчас происходило нечто, значительно превышающее по важности все, что его окружало.

Лишь снежинки, медленно кружась в танце, опускались на землю, пытаясь прикрыть своей чистотой все те ужасы, которыми люди очерняли ее лик.

Как только белоснежное покрывало опустилось на эшафот, забрызганный нечистотами и почерневший от крови, как только белым закрасило лица, осклабившиеся на горе и страдание – из окна кареты выплеснулся носовой платок сэра Томаса.

Тут же Корки был оглушен всеми шумами и грохотом площади, которые оставили его на несколько томительно долгих минут. Свет, цвет и звук мощным валом едва не сбили его с ног, дрожавших так, как они, вероятно, не тряслись и в момент совершения первых шагов в жизни.

Счастье волной захлестнуло Корки и исторгло из него страшный крик, перекрывший вой толпы. Изумленный палач оглянулся на внезапно сошедшего с ума человека, до этого момента бывшего самым спокойным из всех приговоренных сегодня.

Внезапно оборвав крик, Корки в радостном возбуждении гордо оглядел толпу живых и трупы, качавшиеся рядом… Переведя взгляд на ясное небо, он стал наблюдать за скорым бегом легких белых облаков в небесной лазури. Облака были так похожи на снег, только что прикрывавший землю, что отрывать от них глаза никак не хотелось.

– Ну что, дорогой сэр, теперь и ваша очередь пришла порадовать честных горожан! – благожелательно сообщил палач и подошел к молодому человеку, гулко топая по мокрому эшафоту.

– Изволь, старина, изволь! – весело ответил Корки оторопевшему Джеку. – Все что угодно и с превеликим удовольствием!

– Надо же, вон оно как! – еще более удивился палач. – Да, но хочу напомнить милорду, что придется вам после казни послужить наукам. То есть в смысле обойтись без погребения. Заплатили-то вы только за дамочку, про вас уговора не было.

– А это уж как вам заблагорассудится, почтенный. Поступайте так, как вам посоветует ваш кошелек и милейшая ваша супруга, – посмеиваясь, ответил Корки.

– Ага… Хм. Ну-ну… Так я, значит, могу приступать? – совсем растерявшись, спросил палач у Корки.

– Приступай, уважаемый, окажи такую милость, – уже оскалившись, сверкнул зубами Корки.

 

Глава 24

Куки в сопровождении Стэнли отправилась в парк. Пусть дома все уляжется… Если это вообще возможно. Жизнь Куки перевернулась вверх дном.

Она попыталась перечислить события, которые имели такие последствия: «Мама умерла; мама оказалась мачехой; мама сошла с ума; папа ударил меня; Кит не пришел в себя; я иду с буйным типом черт знает куда черт знает зачем. – Куки взглянула на фотоаппарат, который захватила, выбежав из дома вслед за Стэнли. – Я сошла с ума…»

Куки считала, что затея была лишена всякого смысла и обречена на бесславный провал. «Да, – кивнула она себе, – без вариантов». Ну и бледно же она будет выглядеть следующим утром перед Питером и Труди, когда придется извиняться за беспочвенные подозрения.

Чем ближе они подходили к парку, тем более густой и враждебной становилась темнота. Несмотря на отчетливое понимание, что это связано, скорее всего, с поздним временем, что район рядом с парком, а тем более сам парк освещались из рук вон плохо, Куки все труднее удавалось сдерживать нервную дрожь и озноб, сгустившиеся где-то в позвоночнике.

– Ну и ночка! – Похоже, Стэнли тоже чувствовал себя не совсем уютно.

Оттерев Куки, как только они подошли к кованым воротам парка, Стэнли первым ступил на главную аллею. Дальше они шли, стараясь как можно меньше шуметь.

Луна слабо просвечивала сквозь голые ветви деревьев. Размытые тени облаков торопливо проносились по звездному небу, ненамного изменяя степень освещенности окрестностей.

– Ну что, подруга, где-то здесь, – неуверенно оглянулся на Куки Стэнли. – Так, значит, план таков: по-быстрому оглядеться и завалить урода?

– Ни в коем случае! Никого заваливать у нас в планах нет и в помине! – Куки закатила глаза: «Ну и болван!» – Мы просто взглянем, что это за сборище, и есть ли вообще среди них Питер.

– …а если есть – завалить его! – подхватил Стэнли.

– Стэнли! Прекрати сейчас же. Во-первых, нам надо убедиться, выглядит ли он так же, как преступник, который совершил убийство в клинике. Для этого нам достаточно сфотографировать его.

– А это еще зачем? – подозрительно покосившись на старенький аппарат, спросил ее попутчик.

– Затем, что из всех улик у нас есть только свидетельские показания, – отрезала Куки. – И для полиции они ничего не значат, если не будут подтверждены опознанными фотографиями.

– Ага… А если он сам на нас бросится, тогда-то я смогу его завалить? – Стэнли хватался за соломинку.

Куки решила ее протянуть:

– Тогда можешь. Но только не насмерть. Нам его надо еще судить… короче, все как положено. – Заметив, как Стэнли поморщился при упоминании о суде, Куки задумалась, насколько она может положиться на этого отчаянного хулигана.

Через несколько минут, в течение которых они крались по ответвлению от основной аллеи, Куки и Стэнли одновременно услышали шум. Постепенно этот невнятный звук стал формироваться в дребезжание музыки, начав с низких ударных звуков, обозначивших ритмы, затем вырастая в более высокие ноты «I Will Survive» .

– Эй, подруга, а что во-вторых-то? – вдруг ни с того ни с сего заговорил Стэнли, испугав Куки до чертиков.

– Что?

– Ну, во-первых – улики. А что во-вторых?

– А. Ну я не знаю… там посмотрим, – нерешительно протянула Куки, мысленно пускаясь в дикие предположения, к чему приведет ее приключение с таким вот попутчиком.

Между тем они подобрались предельно близко к куску желтого света, прибитому к высокому фонарному столбу и полоскавшемуся на ветру, как мокрые простыни. Там было много людей, до того странно одетых, что Куки, не привыкшая к таким нарядам, смотрела во все глаза, разинув рот от удивления.

Только спустя несколько секунд она поняла, что именно ей показалось таким странным и неестественным, помимо буйства красок, перьев и пышных локонов, ни на секунду не вызывавших сомнений в их искусственности.

Все эти ярко разодетые люди были мужчинами. Кто больше походивший на обычных мужчин, кто меньше. А кто и вовсе создавал полное ощущение принадлежности к женскому полу. Но все равно все они, безусловно, были мужчинами.

– Я ж говорю, уроды! – беззлобно пробормотал Стэнли. И Куки подумала, что он вовсе не такой кровожадный человек, каким иногда хочет выглядеть и каким иногда действительно может показаться из-за своего невежества.

Все эти странные люди постоянно перемещались в пределах освещенной фонарем площадки, громко приветствуя друг друга, изображая поцелуи в щеки, не прикасаясь при этом к коже, чтобы не смазать густой слой косметики. Из-за толстого грима все они больше казались призраками клоунов. «Слет привидений клоунов», – прищурилась Куки.

– Смотри, смотри! – вдруг дернул ее за рукав Стэнли и кивнул, в нужную сторону направляя ее взгляд.

Пока ничего не заметив, Куки водила головой, вытаращив глаза. Так ничего и не увидела. В глубине души она была уверена, что никакой Снежной Королевы здесь нет и быть не может.

Тем более среди этих необычных раскрашенных людей – не может быть Питера с его большими руками, спокойными глазами и степенными манерами владельца похоронного бюро, которому скорбящие родственники могут доверить хлопоты последних проводов своих горячо любимых родственников!

Но он был здесь. Определенно и без всяких сомнений. Не сразу и не окончательно, но в рослой шумной блондинке с копной белоснежных волос Куки признала своего хозяина.

Блондинка была в ударе, она постоянно курсировала среди «подруг», целовалась с ними, пританцовывала и вообще создавала полное впечатление веселой и общительной участницы невинной вечеринки, устроенной домохозяйками в отсутствие своих супругов.

– Гляди-гляди, веселится вовсю! Да снимай же ты ее, вот тетеха! – С азартом охотника Стэнли подтолкнул застывшую как соляной столб Куки.

Тут Куки опомнилась и, достав свой фотоаппарат, стала наводить его на Питера, выжидая лучший кадр. Вот он остановился и на мгновение, посерьезнев, стал именно так, как было нужно Куки.

Склонив голову, Питер стоял и будто нарочно позировал своему тайному фотографу. Куки нажала на кнопку аппарата и одновременно с этим услышала грохот выстрела, едва не разорвавший барабанные перепонки.

Она, не отрываясь от камеры, смотрела на Питера, боясь, что картинка изменится, если она станет наблюдать ее своими глазами, а не в объектив старенького фотоаппарата.

Питер между тем, пребывая все в той же задумчивости, вдруг начал плавно, как в замедленной киносъемке, оседать на землю. Через пару секунд Куки все так же сквозь линзу объектива следила за ним, неподвижно лежащим на том самом месте, где он остановился незадолго до этого.

Как по сигналу, небольшой участок аллеи, освещенный фонарем, стал ареной стремительно разворачивающихся событий. Все участники сборища с воплями кинулись в разные стороны, и на их место высыпали люди в полицейской форме, тоже дико орущие что-то друг другу и тем, кто от них убегал.

Только Питер, безучастный к страшной суматохе вокруг него, лежал без движения. На его лбу растекалось пятно непонятной черной жидкости, которая зловеще поблескивала в свете фонаря.

– Кажись, каюкнули Снежную Королеву-то, – шепотом произнес Стэнли.

Переведя дыхание, Куки обрадовалась, что кроме нее есть еще свидетель этой дикой сцены.

– Сколько было выстрелов? – спросила она у Стэнли.

– Ну, пара-тройка точно…

– Одновременно?

– Н-н-нет… – произнес, задумавшись ненадолго, ее спутник. – Сначала один, потом еще два. – И уже более уверенно: – Да, точно, последние два почти одновременно. А что?

– Так. Угу.

– А вы что здесь делаете?! – раздался вдруг за их спинами раздраженный голос.

Подскочив на месте, как раненые олени, наблюдатели обернулись на гневный окрик. И столкнулись нос к носу с сержантом Тревеллианом.

 

Глава 25

– Какой прекрасный вид!

Корки передернуло от одного только звука голоса. Этот голос невозможно было спутать ни с чем. Даже в шумном многоголосье заполненной толпами людей площади он оставлял в воздухе четкий след, как змея, переползающая через пыльную дорогу.

– Братец. – Корки повернулся с ослепительной улыбкой к Аргайлу. – Как любезно и в высшей степени по-родственному явиться сюда в такой час!

– Ни за что на свете не согласился бы пропустить такое событие, – заверил тот. – Наконец-то ублюдок получает по заслугам и обретает свое истинное место.

– Как и подлый предатель, – вышел из-за спины Аргайла Крысолов.

– Прелестная компания, – скривился Корки, – крысолов и крыса.

– Мерзкий ублюдок, наконец-то я увижу твою смерть! О, как же долго мне пришлось ждать этого! – злобно выкрикнул Аргайл.

– Встретимся в аду, мой братец. Я, право, буду скучать без вашего очаровательного общества, так что постарайтесь тоже здесь не задерживаться, – парировал Корки.

– Как жаль, что тебя нельзя повесить дважды, щенок! Трижды! Какое облегчение знать, что благодаря моему родству с лорд-канцлером я лично отправил тебя и твою подружку на виселицу в ближайший день казни. Это даже слаще возможности проткнуть тебя собственными руками, насадить тебя на шпагу, как на вертел… – Безумный огонь пылал в сузившихся глазах лорда.

Несколько секунд они молча испепеляли друг друга взглядом. Сколько ненависти было во взгляде одного, столько веселого блеска во взгляде другого.

– А теперь оставьте меня, господа, – ровным голосом сказал Корки, – наслаждайтесь зрелищем.

Доктор, поджидавший Корки у самого эшафота, подал ему на прощание свою трясущуюся от старости и волнения руку. Вот и все.

Поднявшись на эшафот, Корки оказался над цветным морем толпы. Отсюда уже не особенно различались отдельные лица и голоса. Ровный гул стелился теперь у его ног, и тихо плескались волны людей у дощатого помоста.

Солнце залило верхние слои воздуха над площадью, оставляя в прохладном полумраке всех, кто стоял на грязных камнях, которыми была вымощена площадь.

Запрокинув голову, Корки, даже зажмурившись, все равно продолжал видеть синеву ясного неба. Вдруг он ощутил на шее колючую веревку и, резко открыв глаза, отшатнулся от темной бездны. Придя в себя, он увидел на месте этой бездны расплывшееся в улыбке лицо Джека.

Внезапно опора из-под ног Корки ушла, и страшная боль пронзила все его существо. Но эта боль, сколь ни была она бесконечно велика, – имела свое начало.

Огненное кольцо обхватило горло и отделило тело Корки, ставшего тяжелее, чем весь земной шар, ускользнувший из-под его ног, от головы, которую пронзил клинок ярчайшего света, затопившего разум.

 

Глава 26

– Итак, что вы делали в парке в это время? – с профессиональной терпеливостью, в который уже раз задавал свой вопрос сержант.

– Гуляли, – в один голос ответили Куки и Стэнли.

– Значит, сотрудничать с полицией не желаем… Так и занесем в протокол. – Пристально взглянув на странную парочку, полицейский тяжело вздохнул. Придется их отпустить.

– Да мы сотрудничаем! Отвечаем на все ваши идиотские вопросы, – сорвался Стэнли и крикнул уже в сторону огромного зеркала, занимавшего одну из стен камеры для допросов: – Уберите вы от нас этого болвана!

– Стэнли! – Куки испуганно одернула друга. – Может, вы объясните, что именно произошло? Сержант, мы правда ничего не делали и ничего не понимаем.

– Похоже, что так оно и есть… – устало вздохнул Тревеллиан и потер переносицу. Глаза его были красными. – Во время операции по аресту предполагаемого убийцы нескольких человек полицейскими был застрелен Питер Эммерсли пятидесяти шести лет, владелец похоронного бюро… в котором работает некая Каролина Мэтьюз, двадцати девяти лет.

– Почему вы застрелили Питера? – воскликнула Куки. – Почему вы вообще его заподозрили?

– Мы получили неопровержимые улики, и у нас есть свидетель… точнее, анонимный свидетель, но он готов дать показания на своих условия. – И, болезненно поморщившись, сержант добавил: – Никто не собирался убивать Питера Эммерсли, он погиб случайно во время перестрелки, которую спровоцировал…

– Вы хотите сказать, что чувак в парике и платье имел при себе оружие, из которого он выстрелил и тем самым вынудил нашу доблестную полицию проделать в его физиономии аккуратную маленькую дырочку? – язвительно осведомился Стэнли, встряв в разговор.

– Свидетель сообщил, что у подозреваемого есть оружие. Обстоятельства выясняются, подробности будут известны после патологоанатомической экспертизы и сверки табельного оружия с пулями в теле подозреваемого, – проигнорировав Стэнли и обращаясь только к девушке, продолжал сержант.

– Ах, так, значит, еще и не одна аккуратная маленькая дырочка! – обрадовался Стэнли, вынудив Куки шикнуть в его сторону.

– О результатах экспертизы мы сообщим всем, кто связан с этим делом. Даже в случае внутреннего расследования вам придется давать показания в суде.

– Вот черт! – Это не могло понравиться Стэнли ни под каким видом. Наконец Тревеллиан был отмщен.

– Да. Долгие, утомительные показания в скучном суде, – повторил Тревеллиан, вставая. – Из города ни на шаг. По первому требованию являться в полицию. Свободны. – И нехотя добавил: – Оба.

Переглянувшись со Стэнли, Куки поднялась с неудобного стула и устало повела плечами.

– А фотоаппарат?

– Приобщен к делу. Вернем, как только посмотрим, что вы там наснимали.

Куки в сопровождении Стэнли направилась к выходу из полицейского участка, куда их доставили для снятия показаний сразу же после ночного происшествия в парке.

– Ну и дела! – с энтузиазмом воскликнул Стэнли, шагая рядом с Куки, и после недолгого молчания оглянулся на девушку со смесью зависти и подозрительности во взгляде. – Ну ты, подруга, даешь! Почище меня насобачилась попадать в переделки. С тобой гляди в оба, враз влипнешь в передрягу с полицией и трупами. Весело живешь, вот что я тебе скажу!

– Веселюсь от души, – мрачно огрызнулась Куки.

Почти у самых дверей на улицу, где уже входило в свои права утро, их догнал сержант. Не дождавшись, когда на Стэнли подействуют его значительные взгляды, призывающие оставить их наедине, он сказал:

– Ну хорошо, вы, собственно, тоже участвовали… Мисс Мэтьюз, эксперты сообщили, что тормоза в вашей машине были намеренно испорчены. Подумайте (и серьезно!) над тем, кто бы хотел вас убить. Рекомендую подать заявление в полицию, мы начнем официальное расследование. Думаю, что все это связано. – Развернувшись на каблуках, он исчез в темных коридорах полицейского участка.

– Ни слова, Стэнли! – предупреждающе подняла руку Куки. Оставив остолбеневшего друга, она вышла на улицу в синее солнце. Сразу же влившись в поток спешивших по делам прохожих, Куки с ходу подхватила ритм.

Она шла по улицам города. Казалось, уже наступила весна. Остановившись перед знакомой дверью, она поняла, что пришла на работу. Ноги, не получая приказа от занятой напряженными раздумьями головы, привели ее привычным утренним маршрутом – на работу.

Двери оказались открытыми. Войдя с улицы, Куки сначала зажмурилась, привыкая к слабому освещению внутри помещения. С верхней площадки лестницы раздался странный звук. Попискивание, тонкий свист или… поскрипывание.

Куки, вздрогнув, вскинула голову, пытаясь рассмотреть во мраке неясную угрозу. Тут раздался голос настолько необычный, что Куки не сразу осознала, что он не является плодом ее воображения.

– Кто там? – спросила Труди.

Странно. От звука голоса этой женщины Куки вздрогнула, будто стояла под самым колоколом башни городского собора. Что бы это… голос. Какой знакомый голос. До сих пор Куки ни разу не разговаривала с женой Питера.

– Труди, это я, Куки. Можно мне войти к вам? – И, помявшись, добавила: – Мне надо вам кое-что сообщить.

– Куки, конечно, проходи. Как я рада тебя видеть! – Похоже, она действительно была рада приходу незваной гостьи.

Куки стала подниматься по лестнице к Труди. Та сидела в своей коляске и смотрела на Куки сверху, как птицы обычно разглядывают людей с деревьев или столбов.

Только теперь Куки пришло в голову задуматься, каким образом она сообщит этой непонятной малознакомой женщине, что ее мужа убили в сомнительном месте полицейские по подозрению в серийных убийствах?

И тут же облегченно вздохнула, сообразив, что, вероятнее всего, полиция уже известила жену о гибели ее мужа. Все эти мысли бурей пронеслись в голове Куки, и поэтому она совершенно не была готова к встрече с глазами Труди.

– Куки, ты пришла! Я очень рада. Чаю?

– Спасибо, – машинально ответила Куки, проходя вслед за слегка жужжавшей коляской дальше.

На кухне с белой безликой мебелью, лишенной всякой индивидуальности, на плите уже закипал медный чайник. Куки присела к столу с двумя приборами и принялась крутить свою чашку на блюдце, усиленно пытаясь припомнить, где она могла слышать голос Труди.

После первого же глотка Куки стало не по себе. «Странный привкус, – подумалось ей, – что это? Мелисса?» Легкое онемение сопровождалось жжением – а мята холодит.

– Труди… я должна вам сказать. Что-то, что касается вашего мужа… – неловко начала Куки.

– Если ты про то, что Питера убили, то я все знаю, – мягко остановила ее Труди.

– Позвонили из полиции, – с облегчением вздохнула Куки.

– Нет. Я просто знаю. – Труди задумчиво перекладывала с грани на грань замысловатую шкатулку, которую вертела в руках до этого. Золоченая инкрустированная перламутром коробочка тускло поблескивала в свете электрической лампочки.

Вдруг картинка перед глазами Куки резко изменилась. Все стало абсолютно белым. «Это что, потолок, что ли?» – подумала Куки. Потом его заслонила огромная гора.

– Труди, ты стоишь!

– Еще как. И хожу. Я не такая уж беспомощная, как ты думаешь. Как вы все думаете. – Труди рассмеялась.

Вот! Этот голос изобразил Кит перед тем, как его увезли в клинику: «Больше я тебя не буду целовать, а не то зацелую до смерти». Вот при каких обстоятельствах Куки впервые услышала этот нежный и ласковый голос!

– Знаешь, в общем и целом странно. – Труди внимательно посмотрела в лицо Куки и осторожно поправила прядь волос на бледном ее лбу. – Если бы не малышка Саманта, это ты могла бы стать той, самой последней. Тринадцатая девочка… Какие странные иногда коленца выкидывает судьба…

Ничего более страшного, чем смех Труди, Куки себе представить не могла. Кроме, пожалуй, осознания того факта, что она не может пошевелить даже пальцем. Тело совершенно не слушалось свою хозяйку.

– Объявление в газете, которую ты оставила просушиться на столе, я читала уже не в первый раз. И почему вы взялись спасать мальчика? Неужели ни разу не пришло в голову, что ему может быть хорошо там, где он находится, вместе со мной? Мне очень помогла ваша мать, Куки. Бесценная помощница – без нее я, возможно, не смогла бы задержать твоего брата у себя в гостях. Все эти таблетки и уколы, ах, какая прелесть эта ваша медицина!

Но сначала Мишель, потом ты, а потом и Питер, не сговариваясь, решили окончательно все испортить. А ведь как гладко все складывалось! Ты благоразумно погибаешь в автокатастрофе, как только выезжаешь за город. Мишель предусмотрительно остается слабоумной. И мальчик мой навсегда. У Кристофера не было бы ни одной нити, связывающей его и этот мир, ни одного якоря в вашей скучной гавани.

Но тут вмешивается противная девчонка Мишель. А глупый Питер никак не соглашается, чтобы я избавила нас от этого никчемного создания. Подумать только, он в своей отцовской любви заходит так далеко, что пытается угрожать мне! Мне! Он, жалкий червяк, чей век настолько короток, что я с трудом успела запомнить его имя.

Ну хорошо же. Один звонок в полицию, сообщающий имя Снежной Королевы, и вуаля! Я, скорбящая вдова, единоличная владелица доходного предприятия. Единственная опекунша слабоумной девочки. Думаю, через несколько лет Мишель вернулась бы в родные края – поумневшая, похорошевшая… А там, глядишь, Снежная Королева снова спасла бы от старости несколько маленьких девочек.

Вот уж никак не ожидала, что ты станешь свидетельницей блестящей операции в парке. Но согласись – обвести вокруг пальца полицейских, как слепых котят… Это я выстрелила, чтобы они стали стрелять в ответ и застрелили Питера. Согласна, гордиться здесь нечем, я всегда предпочитала холодное оружие. Или яд. – И она холодно улыбнулась.

Легенда гласила. Когда-то в королевстве кельтов, еще за тысячи лет до Дал-Риады и за тысячи лет до Альбы, лето длилось круглый год, люди жили по сто лет, а умирали молодыми и без боли.

От брака смертного короля Балэра и цветочной феи Этайн, вечно юной и бессмертной, родились две дочери – Брэнна Управляющая Снегом и Северным Ветром и Эйтлин Понимающая Язык Растений.

Пришло время, прекрасный король Балэр умер, а его жена живой сошла с ним в могилу и навеки была там замурована. Их дочери стали править королевством. Правили они по очереди, и когда королевой была Брэнна – наступала зима. Королева Эйтлин приносила с собой лето. Так появились времена года и остались навсегда.

Королевы-дочери в отличие от бессмертной матери были смертными, как и их отец. Эйтлин умерла, когда невидимая птица Мара сняла руну жизни со лба королевы.

А Брэнне предстояло еще жить да жить, ведь холод и снег продлили ей век. Однако судьба сестры испугала ее, и стала она думать, как избежать участи смертной Эйтлин.

На время лета Брэнна удалялась все дальше и дальше на север и возвращалась только с наступлением зимы. Много раз приходила Брэнна на могилу родителей и взывала к матери, спрашивая ту, как может она избежать смерти. Молчала прекрасная и вечно живая Этайн.

Тогда Брэнна в отчаянии обратилась за помощью к женщине-друиду Бирог. Та сказала, что есть только один способ – в полнолуние особой ночи выйти на берег священного Озера и дождаться, когда волшебная птица Мара с человеческой головой, забирающая у людей жизнь, прилетит напиться.

А когда Брэнна заморозит Озеро, Мара улететь не сможет, ибо даже птица Мара не может поднять целое озеро льда. В обмен на свободу птица исполнит любое желание.

Только коварная Бирог не сказала Брэнне, чего именно попросить у Мары, и та попросила лишь вечную жизнь, не упомянув о вечной молодости. Отныне Брэнна должна жить вечно – но старухой! Это было для нее страшнее смерти.

Прошел срок, и Брэнна выведала у сжалившейся над ней матери, что, для того чтобы жить вечно и оставаться молодой, она должна каждые пятьдесят лет забирать жизнь двенадцати девочек. И сейчас среди людей бродит бессмертная Брэнна – Снежная Королева.