В районе Теро-Крик почти двести миль к северу от Брокен-Хилла в прошлом году число осадков равнялось четырем дюймам; за год до этого — пяти. Засуха продолжается, жара свирепствует. С воздуха бесконечные равнины похожи на твердое красное песчаное дно глиняной печи для обжига кирпичей. То здесь, то там мигает квадратный коричневый глаз — водяная клякса глинобитного резервуара с запасами воды.

Пейзаж этот достоин кисти художника-абстракциониста — сплошные пятна и завихрения; смотришь вниз и видишь лишь какой-то остов без тканевого покрова. Резкие линии сухих, выжженных бурями оврагов напоминают взлохмаченные длинные пряди волос. Цвета тонкие, сдержанные; преобладают телесно-розовый и пятнистый, бледно-зеленый цвет созревающего сыра с его мельчайшими рябинками. Не видно никаких признаков жизни, только местами группа зданий — невыносимо одинокая, открытая ветрам крошечная капля на гладком шаре. И ни одного дерева вокруг. Крыша одной из ферм была окрашена в ярко-голубой цвет, а над другой фермой совсем не было крыши: вокруг валялись листы гофрированного железа, сорванные ураганом.

Мы приземлились на каменистом пустыре. К забору был приколочен большой почтовый ящик, в который пилот засунул несколько писем и сверток с бакалейными товарами.

Маленький самолет, который прилетает сюда раз в неделю, открывает окно в мир; бакалею заказывают по радио, и выполненный заказ спускается с неба по субботам. Кое-какая дорога есть, но она труднопроходима, пыльная, утомительная и ненадежная. Стоит, наконец, начаться дождю, как каждый крик превращается в поток шириной в несколько сотен ярдов. Другая дорога жизни — это санитарная авиация. Она имеет свою радиосвязь, используя которую можно поболтать дважды в день с другим миром.

Обмениваются обычно всеми новостями, хотя приоритет отдается дождю, если таковой идет. В основном же говорят о проделках детей, здоровье овец, их стрижке, даже о том, сколько котят принесла кошка или какой получился пирог. Ничто не рассматривается здесь как слишком обыденное или же слишком удивительное. На этих удаленных от населенных пунктов станциях люди живут на виду друг у друга, открыто, почти ничего не утаивая. Может быть, сдержанность это вообще защитный механизм при перенаселении? Во всяком случае, тут в пустыне преобладает стремление принять участие в чужой судьбе. Санитарная авиация спасла многих женщин от помешательства. Она помогает оторванным от человеческого общества людям преодолеть чувство одиночества.

Сейчас с организацией медицинской помощи по воздуху охотно знакомят туристов. В Брокен-Хилле посетителям вежливо предлагают стул в небольшом зале с установками кондиционирования воздуха, где можно наблюдать за врачом, который точно в назначенный час отвечает на вызовы, не обращая внимания на многочисленные вспышки блицов туристов. Вызовы следуют один за другим, резкие отрывистые голоса возникают из пустоты.

— Добрый день, г-жа Браун.

— Добрый день, доктор. Я даю ребенку по девять капель ежедневно. Это достаточно или нужно давать два раза в день?

— Следует давать по восемнадцать капель в день. По девять два раза.

— Спасибо, доктор. Всего хорошего.

— Всего доброго.

— Вызывает 321 Пайнди, 321 Пайнди. Здравствуйте, доктор.

— Добрый день, госпожа Форд.

— Она все еще болеет. В среду вышли глисты величиной по крайней мере в два дюйма.

— Возможно, острицы, они действительно около двух дюймов длиной. Продолжайте внимательно наблюдать за стулом, следите за появлением аскаридов, давайте лекарство. Через несколько дней все должно прийти в норму.

— Спасибо, доктор. До свидания.

Затем последовали самые разнообразные случаи. Кого-то укусила пчела; где-то лекарство плохо подействовало на ребенка; кто-то разбил спину. И наконец, эфир загадал настоящую головоломку. Раздался женский голос:

— Вызывает П. М. Кью Теро-Крик. Молодая кобыла, четырехлетка, рост пятнадцать ладоней, упала и разбила голову. Десять минут находилась без сознания и сейчас ослепла. У нее головокружение и лучше ей не становится.

— Принимает она пищу и воду?

Пауза. Пробивается другая станция, требуя сообщить о каких-то порошках.

— Нет, доктор, лошадь не пила и не ела.

— Очевидно, у нее проломан череп. В таком случае надежды мало. Может быть, это сильное сотрясение. Тогда следует дать ей английской соли, чтобы снизить количество жидкости в организме.

— Хорошо, доктор. Какая доза?

Пауза.

— Я пытаюсь рассчитать вес лошади ростом в пятнадцать ладоней.

— Ладонь — это четыре с половиной дюйма, доктор.

Пауза.

— Четыре столовых ложки английской соли дадите сейчас и повторите дозу утром.

— Спасибо, доктор. Четыре столовых ложки английской соли с водой. До свидания.

— До свидания.

В наше время труд врача, особенно вылетающего на вызов, окружен ореолом славы. Помощь его эффективна, но и нагрузка очень велика. Некоторые пациенты живут на расстоянии более чем пятисот миль от медицинского пункта. Район, за который отвечают врачи, в семь раз больше всей территории Британских островов. На него приходится два врача; у них более пяти тысяч пациентов. Один из врачей всегда на вызовах; оба вылетают каждый день… На станции работают три пилота, имеется два самолета скорой помощи. Квалифицированных летчиков много, а вот подбирать врачей становится все труднее. С каждым годом привлекательность городской жизни растет. Одна или две станции даже закрылись. Но задачи, которые выполняют остальные, по-прежнему продолжают оставаться первостепенными.

В районе Теро-Крика (отделения диких животных КСИРО) расположен домик из алюминиевых деталей. Вокруг жесткая земля, мало тени, нет воды. Два молодых человека заманивают кенгуру в ловушку, чтобы их пометить. Их задача — наблюдать за образом жизни кенгуру, чтобы понять, как эти существа живут, питаются, размножаются, мигрируют. Это часть обширного научного проекта по изучению всего лишь одного млекопитающего. Такого рода работа, как сообщил мне в Канберре начальник Отделения доктор Гарри Фрит, проводится впервые.

Удивительно, как мало научных сведений о кенгуру и валлаби было получено в течение двух веков, прошедших с тех дней, когда капитан Джемс Кук написал об этом странном животном: «Я чуть было не принял его за дикую собаку, если бы не увидел, что оно передвигается и бежит, подпрыгивая как заяц или олень». Зоологи много спорили и спорят еще до сих пор о том, какое животное видел Кук. Его экспедиция привезла два черепа, один из которых, возможно, принадлежал гигантскому кенгуру (Macropus giganteus), а второй кистехвостому валлаби (Wallabia elegans).

Со времен Дж. Кука миллионы кенгуру и валлаби были истреблены. Они изображены на эмблеме Австралии, но изучены еще далеко не полностью. Не уточнена, например, продолжительность жизни каждого вида. Неизвестно, чем точно они питаются, как далеко продвигаются, как регулируется их размножение и т. д. Мы хорошо знаем лишь такие очевидные факты, что они скачут, едят траву и вынашивают своих детенышей в сумке.

Вопрос о будущем семейства кенгуру — предмет жарких споров. Является ли это животное — естественно, с точки зрения человека — хорошим или плохим? Что это — безобидное, очаровательное и уникальное создание, символ Австралии, которое нужно защищать и заботливо за ним ухаживать, или же вредитель, такой же, как кролики и динго, пожирающие пищу овец, которых необходимо уничтожать? Объект ли это, привлекающий туристов, или жертва профессионалов-охотников? Являются ли те, кто печется о сохранении кенгуру, людьми близорукими и просто-напросто сентиментальными? И в конце концов, действительно ли кенгуру истребляют или, наоборот, число их увеличивается?

Понимать под термином «кенгуру» одно какое-либо животное — миф. Имеется от сорока пяти до пятидесяти различных видов кенгуру и валлаби, от миниатюрных кенгуровых крыс длиной меньше фута (без хвоста) до крупных экземпляров, которых большинство людей называет кенгуру. Это в первую очередь рыжий гигантский кенгуру (Macropus rufus) и гигантский кенгуру; самцы этого вида зачастую превышают рост человека и весят до двухсот фунтов, хотя средний вес самца рыжего гигантского кенгуру около восьмидесяти фунтов (кстати, только самцы этого вида имеют красноватую шерсть, самки же — серые, а детенышей женского рода за их окраску называют «голубые пилоты»). К этому семейству относится и валлару или горный кенгуру, шерсть которого гуще, чем у крупных кенгуру.

Поразительна география распространения этих видов, представляющих огромный полумесяц, который охватывает большую часть континента. Само название древесных кенгуру говорит о том, что они обитают в лесной зоне страны. Этот вид широко распространен.

Большинство экспертов считает, что нет непосредственной опасности серьезного сокращения числа гигантских кенгуру (тут нужно, правда, обратить внимание на слона «непосредственной» и «серьезного»). Главный спор идет вокруг рыжего гигантского кенгуру, основного обитателя Нового Южного Уэльса, который скачет по сухим открытым внутренним равнинам страны. Этот вид, возможно, находится в серьезной опасности, о чем говорит, например, засуха 1959–1966 гг., когда в западной части Нового Южного Уэльса были по существу уничтожены их пастбища.

За крупными видами кенгуру 'беспощадно охотятся в погоне за шкурой и мясом. Мясо экспортируется в Гонконг, Сингапур, Японию и другие страны Азии. Его используют также для изготовления консервов, идущих в пищу комнатным животным. Из шкур изготовляют сапоги, пояса, кошельки, сумки и другие предметы, в частности сувениры для туристов — игрушечные коала, бабы на чайник, открывалки для бутылок (последние изготовляются из лап).

Сколько кенгуру уничтожается ежегодно? Предприятия по переработке шкур и мяса принадлежат отдельным штатам, поэтому статистика приводит разные цифры. Мнения экспертов туманны. Самый, возможно, осведомленный специалист, могущий дать наиболее точный ответ, доктор Фрит, называет цифру ежегодной убыли представителей всех видов кенгуру — около двух миллионов. По мнению профессора Маршалла, эта цифра достигает десяти миллионов.

В Квинсленде, где закон разрешает охоту на гигантских рыжих кенгуру и на шесть видов валлаби круглый год, в 1964 г. общее количество шкур, в основном гигантских кенгуру, прошедших через руки торговцев, равнялось 1 305 111 штук. Это число не включает раненых животных, погибших в буше; детенышей в сумках, уничтоженных вместе с матерьми, или зверей, убитых «спортсменами» (кавычки здесь просто необходимы; я не знаю, как лучше определить значение слова «спорт», но вгонять свинец в мирное, беззащитное и почти ручное животное, совершенно ошеломленное светом прожекторов в темноте, — действие, вряд ли отвечающее этому понятию).

Новый Южный Уэльс не отстает от Квинсленда. Здесь в основном уничтожается рыжий гигантский кенгуру. До 1965 г. Отдел охраны животных, возглавляемый Алленом Стромом, не имел права заниматься регистрацией или же собирать статистические сведения такого рода. В результате оказалось невозможным выяснить, растет или падает число кенгуру. Но отсутствие статистики не может лишить нас здравого смысла.

По грубым подсчетам доктора Гарри Фрита, общее количество кенгуру в стране составляет два миллиона. Менее года спустя, после того как вошел в силу закон о праве штатов регистрировать профессиональных охотников и их добычу, выяснилось, что более восьмисот тысяч туш кенгуру было сдано на холодильные установки. Смерть от других причин — уничтожение кенгуру как вредителей владельцами овцеводческих станций, несчастные случаи, гибель детенышей, лишенных матерей, — доводит уровень потерь по крайней мере до миллиона. Это половина общего числа животных, а то и более. Ни один вид не сможет долго выстоять против такого наступления. Кроме того, кенгуру подкосила засуха. Уже определено, что в этот период смертность детенышей в некоторых районах достигла девяноста восьми процентов.

В Новом Южном Уэльсе рыжие гигантские кенгуру, как и все сумчатые, официально находятся под защитой. Для охоты на них необходимо приобретать лицензии. Заявки на получение лицензий рассматриваются Главным хранителем Отдела охраны животных столь тщательно, насколько ему позволяет небольшой состав сотрудников. Однако в западном районе штата, месте основного распространения кенгуру, лицензии выдаются практически немедленно по поступлении заявки. Здесь скотоводы, измученные засухой, особенно настойчиво заявляют о вреде кенгуру, и самоотверженные сотрудники Отдела охраны животных отнюдь не пользуются широкой поддержкой общественности. Они считают, что количество кенгуру за последние несколько лет уменьшилось на две трети, и процесс этот продолжается.

В то же время существует мнение, которое поддерживает и столь ответственное лицо, как доктор Фрит, что общее количество рыжих гигантских кенгуру в течение последнего столетия увеличилось. Считают, что они растут на гребне роста овец. Скотоводы создают водоемы и артезианские колодцы для снабжения овец водой, — одновременно этими благами пользуются и кенгуру. Да и сами овцы влияют на окружающую среду. Так, их присутствие вызвало появление на солончаковых почвах травяного покрова, который пришелся по вкусу кенгуру. Однако дело не только в том, выстоит или нет тот или иной вид против разрушительной силы человека. Гораздо важнее определить, будет ли его развитие окончательно приостановлено теми изменениями, которые экономическая деятельность человека осуществляет на местах их распространения. По словам доктора Фрита, «у животного должно быть жизненное пространство, дающее ему возможность выжить; нельзя ждать, что кенгуру сможет существовать на небольших молочных фермах, где не осталось никакой естественной растительности, свойственной этим краям, и травы заменены бобовыми Средиземноморья. Поэтому кенгуру сохраняются только в местах, которые считаются непригодными для сельского хозяйства».

Процесс экономического использования районов, ранее считавшихся бесполезными с точки зрения развития сельского хозяйства и скотоводства, идет последнее время колоссальными темпами. Он будет и дальше распространяться в связи с ростом населения, улучшением и расширением применяемых в сельском хозяйстве технических средств. С каждым годом все больше буша и лесов расчищается, пастбища делятся на более мелкие участки, изменяется характер растительности. Дикие заросли отступают. В конечном счете (за исключением заповедников, некоторых лесов, принадлежащих штатам, и, может быть, частным владельцам участков, любителям диких животных) большинство кенгуру исчезнет, если только их не начнут разводить с коммерческими целями для производства мяса, как разводят в Африке буйволов и некоторые виды крупных антилоп. «Животных, погибающих ежедневно из-за того, что горит скреб, расчищаются леса и осушаются болота, намного больше, чем тех, которых убивают на охоте», — сообщает Главный хранитель Отдела охраны животных Нового Южного Уэльса.

Заповедников, имеющихся в Австралии, не так уж много, и они не такие большие, чтобы обеспечить будущее рыжего гигантского кенгуру. Большинство этих животных уже уничтожено в прибрежных, относительно хорошо орошаемых и плодородных районах, где когда-то их было великое множество. Кенгуру отступили к широкому поясу сухого скреба и солончаков, малли и мульги, который лежит между Большим Водораздельным хребтом и центральной пустыней. Именно там их сейчас беспощадно преследуют с помощью автомобильных фар и ружья. Если кенгуру выживут и из этого района, они потеряют свою последнюю базу. За исключением лесов, принадлежащих штату, которые одновременно являются заповедниками, нет площади в государственном владении, столь значительной по размеру, которая могла бы поддержать устойчивый рост гигантских кенгуру, принимая во внимание периодические засухи. Пустынь имеется достаточно, но кенгуру, так же как и овцы, не могут выжить без пищи и воды, хотя они и предъявляют меньше требований к окружающей природе.

Итак, гигантские кенгуру должны жить на земле, находящейся в частном владении, а на это должны согласиться землевладельцы. Невозможно заставить людей содержать животных, которые могут лишить пищи их стада. То, что некоторые скотоводы, как, например, господин Ватсон на ферме Уоллогоранг, содержат домашних кенгуру, достойно большего удивления, чем уничтожение их большинством скотоводов с помощью ружей и яда. Оптимистически настроенные служащие Отдела охраны животных верят, что не только в городах, где не составляет большого труда защитить кенгуру, но и в среде скотоводов, которые должны их кормить, постепенно сформируется правильная точка зрения на проблему кенгуру. Однако настроенный более пессимистически специалист из Нового Южного Уэльса заявил:

— Лично я думаю, что смерть последнего кенгуру послужит поводом для большого праздника среди многих скотоводов.

Некоторые фермеры говорили мне, что один кенгуру съедает столько же травы, сколько пять овец. Это распространенное мнение совершенно не соответствует истине. Последние исследования показали, что один рыжий гигантский кенгуру съедает почти столько же, сколько одна мериносовая овца, а гигантский и того меньше. (Гигантский кенгуру семидесяти фунтов весом съедает в день около четырех с половиной фунтов сухого веса растительной массы, в то время как норма, необходимая для овцы ста фунтов весом, — девять и три четверти фунта.) Другая распространенная среди скотоводов точка зрения заключается в том, что кенгуру мигрируют на большие расстояния. Как только проходит сильный дождь, говорят они, и пастбища покрываются свежей травой, к ним отовсюду стягиваются кенгуру и таким образом объедают овец.

Установить границу миграции кенгуру — одна из задач, над которыми работают у Теро-Крика молодые биологи Питер Бейли и Питер Маркиниз. Их работа еще не закончена, но до настоящего времени ни одно из меченых животных из числа рыжих гигантских кенгуру не было обнаружено на расстоянии более двадцати миль от первоначального местопребывания. Преобладающее большинство их не уходило дальше чем на четыре-пять миль.

Примерно дважды в неделю биологи отправляются ставить ловушки — почти всегда около одной из цистерн с водой или огороженного водоема. И овцы и кенгуру проходят на водопой через ворота в ограде. На заходе солнца мы отправились их закрывать. Теперь к воде можно попасть только через узкое отверстие в проволоке в одном из углов забора. На другом конце исследователи закрепили кольцами мягкую сетку, которая образовала небольшой огороженный участок, куда и нужно было загнать кенгуру, чтобы захватить их без риска нанести животным повреждения.

После безумно жаркого дня — около 106° (по Фаренгейту) — наступил чудесный спокойный вечер. Линия горизонта была совершенно прямая, не мягко прочерченная карандашом, а как бы вырубленная в багровом небе. Заходило похожее на апельсин солнце, на небе не было ни облачка.

Австралия — это красная страна. Красный песок, изборожденный длинными тенями от паукообразных деревьев и редких кустарников; красное небо; красный свет без полутонов; красная земля, твердая как гранит, древняя и равнодушная — не жестокая, а просто не обращающая на себя внимания. С этой землей не войдешь в компанию. Живешь на ней, но не с ней. Таковы были мои ощущения — человека здесь постороннего. Австралийцы, которые полюбили эту землю', очевидно, победили ее равнодушие. Один из них, который понял ее, написал: «Эта чувствительная страна отвечает на прикосновение, как музыкальный инструмент… Несчастье для Австралии наступает тогда, когда там ничего не происходит, например не идет дождь».

После завтрака в алюминиевой хижине, состоящего из котлет, тыквы и чая, мы погрузили в «лэндровер» массу всяких вещей. Это были весы, мешки, ошейники, крюки, фонари, необходимые лекарства. С темнотой пришла минута затишья перед наступлением активной деятельности ночных животных. Ярко светил месяц. Свет фар выхватывал из темноты одно-два небольших стада кенгуру, скачущих среди черных карликовых кустарников. Рыжие гигантские кенгуру предпочитают жить небольшими семейными группами. Рядом с матерями прыгали один-два кенгуренка.

Только пара кенгуру попала внутрь заграждения, окружавшего цистерну. Вооруженные фонарями, одетые в тяжелые башмаки биологи пытались загнать их через узкий проход в ловушку. Животные сопротивлялись. Круг за кругом с удивительной быстротой проносились они вокруг цистерны. «Бух, бух» — слышался топот ног и шум ударов толстого хвоста по песку. Круг за кругом гнались за ними оба Питера с высунутыми языками, как две собаки. В ужасе кенгуру бились о проволоку. Эта гонка продолжалась с полчаса, пока один кенгуру не был загнан в угол. На него быстро накинули сетку. В свете фонаря животное с полными страха глазами лежало, тяжело дыша. Биологи, в свою очередь, были мокры от пота и нисколько не похожи на общепринятый облик ученого в белом халате, в очках с толстыми стеклами, склонившегося над микроскопом. Исследователи диких животных должны сочетать в себе физическую подготовку футболиста, равнодушие кочевника к комфорту, изобретательность прирожденного механика и ум ученого.

Физическая сила нужна была здесь хотя бы для того, чтобы сделать кенгуру укол нембутала — такая толстая у него шкура. Пока он спал, началась погоня за вторым животным. Этот был еще более диким и всем телом кидался на проволоку. Если погоня настигает самку, она выбрасывает детеныша из сумки и отказывается взять его назад. Оба кенгуру, попавшие в загон, были самцами. У второго шла кровь из разбитого носа, когда его наконец поймали. Ему тоже сделали укол. Затем оба безжизненных тела отнесли к «лэндроверу», взвесили и все вплоть до зубов измерили. Вес одного из животных достигал ста пятидесяти фунтов. Затем на шею каждому был надет широкий желтый пластиковый ошейник, который кенгуру будут теперь носить до конца своих дней. Можно было подумать, что их товарищи встревожатся, увидев это странное и непонятное уродство, но, очевидно, оно не воспринимается в стаде как нечто необычное, а может быть, кенгуру слишком вежливы, чтобы привлекать внимание к изменению внешнего вида себе подобных. Во всяком случае они не избегают особей с ошейниками.

Животным сделали еще один укол, чтобы привести их в чувство. Кенгуру приходят в себя постепенно, переворачиваются по нескольку раз, бьют лапами по земле и выглядят при этом довольно жалко. Но еще до того как их преследователи допьют по большой кружке холодного пива, оба животных исчезнут в темноте.

Тяжелый урон наносит кенгуру человеческое любопытство, хотя и не в таких размерах, как алчность. Раз в месяц Питер Бейли убивает около двадцати животных, для того чтобы направить их гланды в США одному крупному специалисту по гормонам. Гормоны регулируют размножение, а процесс этот у кенгуру сложный и удивительный.

Все сумчатые после родов донашивают крошечные эмбрионы во внешних сумках, а не в матке. Это — примитивная форма размножения; позднее, в процессе эволюции, у животных появилась плацента, которая оказалась значительно более удобной, а сумчатые вымерли не полностью, так как они еще встречаются в Латинской и Северной Америке, где широко распространен опоссум. К этому времени, пятьдесят-шестьдесят миллионов лет назад, мост, соединяющий Австралию с материком, был затоплен, и несумчатые млекопитающие не могли пробраться в Австралию. В Австралии же сумчатые не только сохранились, но и появились новые виды, разных форм и размеров. Одни живут на деревьях, другие — под землей, третьи скачут по равнинам, как и кенгуру. И каждый из развившихся в Австралии сумчатых соответствует появившемуся в других странах виду несумчатых животных.

Так, например, сумчатая мышь — точная копия несумчатой (они имеют даже одинаковые повадки). Так же обстоит дело с кротами; некоторые из летающих сумчатых со складывающимися мембранами напоминают белок; местные кошки похожи на диких кошек Европы и Азии; коала иногда называют медведем, потому что он очень похож на медведя в миниатюре; тасманийский тигр— если не принимать во внимание его полосатость — копия волка и т. д. Только у кенгуру нет соответствующей пары. Нигде больше млекопитающие не прыгают. Но экологически они заняли место копытных животных — оленя, овцы, крупного рогатого скота и козла. В Австралии не было копытных, пока их не завез человек.

С появлением плацентных животных большинство из них стало вытеснять сумчатых, повторяя в течение одного столетия эволюционный процесс, проходивший миллионы лет. Создается впечатление, что выигрывает тот, кто обладает большей способностью к добыче пищи. Например, кролики оказались более приспособленными, чем сумчатые крысы, лисы, местные кошки, динго, плотоядные животные, такие, как сумчатый волк, или тасманийский дьявол, и т. д. Таким образом, конечно при активной помощи человека, плацентные выживают сумчатых.

После периода беременности, продолжающегося в среднем тридцать три дня, детеныш кенгуру появляется на свет мягким, слепым, лишенным шерсти, совершенно беспомощным существом, размером меньше дюйма. Весит он от 750 до 900 мг (вес полдюжины спичек). У него развиты только передние лапки с коготками, которыми детеныш цепляется за шерсть матери. Работая ими, он ползет по густой шерсти от входа во влагалище до сумки. Добраться туда кенгуренок должен за четыре минуты, иначе он может погибнуть. Существовало мнение, что мать-кенгуру помогает ему, вылизывая дорожку по своей шерсти. Но после того как были проведены наблюдения за родами, выяснилось, что эмбрион должен пробиться к сумке самостоятельно и присосаться там к одному из сосков. В таком положении он остается в течение ста девяноста дней, после чего начинает выходить из сумки, сначала на очень непродолжительное время. Постепенно эти периоды увеличиваются, и наконец детеныш покидает сумку, спустя двести тридцать пять дней после рождения.

Он скачет рядом с матерью, но продолжает сосать молоко еще в течение примерно десяти месяцев. Не удивительно, что даже при сравнительно благоприятных условиях половина детенышей погибает до того, как они достигают зрелого возраста. Четверо из пяти умирают во время засухи от голода, когда у матери пропадает молоко.

Неблагоприятные условия выращивания потомства содействовали созданию у кенгуру удивительного механизма для контроля за рождаемостью. Обычно самка спаривается уже через двадцать четыре часа после завершения родов. Затем события разворачиваются странно. Оплодотворенное яйцо остается в состоянии покоя и обычный процесс развития эмбриона задерживается. Это явление получило название «период покоя». Рост эмбриона возобновляется примерно за месяц до того момента, когда первый детеныш покидает сумку матери, уже не нуждаясь постоянно в ее молоке. Однако рост эмбриона возобновляется не тогда, когда кенгуренок окончательно отказывается от материнского молока, а в момент освобождения им комфортабельного помещения. На этой стадии эмбрион, ждущий своего часа в утробе матери, начинает расти. Расчет времени здесь настолько точен, что обычно второй кенгуренок рождается через день после того, как кенгуренок номер один, которому к этому времени исполняется восемь месяцев, навсегда освобождает сумку. В этот период у матери будет один детеныш в сумке и второй, самостоятельно передвигающийся, частично отлученный от молока, скачущий рядом с ней. Если мать погибает, то погибают и оба кенгуренка.

Во время засухи у самки не наступает период полового созревания сразу же после родов, спаривание происходит только после отлучения детеныша. Регулярных родов через каждые восемь-девять месяцев не происходит. Следующий кенгуренок появляется только тогда, когда пойдут дожди и у молодняка появится возможность выжить. Эта «затяжная течка» — удивительный пример приспособляемости данного биологического вида к окружающей среде. Существует мнение, что регулирующий рождаемость фактор — следствие влияния голодовок на гипофиз. Он характерен для красных кенгуру и некоторых видов валлаби, но, как ни странно, не для серых. Такая приспособляемость дает возможность кенгуру выжить ib голодные времена, во время засухи.

Положение с овцами, где рост молодняка контролируется не природой, а человеком, совершенно иное. Как правило, их большие стада скапливаются на пораженных засухой пастбищах в ожидании спасительного дождя. Если дождя нет, овцы гибнут тысячами, но не раньше чем съедят весь растительный покров, а их острые твердые копыта разрушат корни трав и превратят и без того незначительный слой почвы в пыль. Затем ветры унесут пыль, оставив голые камни и глину, на которых уже ничего не вырастет, сколько бы дождей ни прошло.

Проезжая по пустынным, пораженным засухой пастбищам, мы практически не встречали кенгуру. Этого можно было ожидать, так как кенгуру — ночные животные. Биологи проводят свою работу по ночам. Четыре раза в неделю они выходят с мощными прожекторами на поиски животных с желтыми пластиковыми ошейниками. За пятнадцать месяцев Питер Бейли нашел сто шестьдесят меченых кенгуру; около сорока из них были мертвы. Таким образом процент смертности (соотношение один к четырем) за короткий промежуток времени очень высок, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что найти ошейники всех погибших кенгуру невозможно.

Ученые намереваются в ближайшем будущем прикрепить к каждому из находящихся под наблюдением животному крошечный транзистор, размером не больше монеты в шесть пенсов, который будет постоянно посылать сигналы, говорящие не только о местонахождении животного, но и о том, чем оно занимается — отдыхает, ест, передвигается или спит. Вся их «личная жизнь» окажется под надзором.

В противоположность сдержанной окраске кенгуру, птицы в Австралии так и сверкают разнообразием красок, временами доходящих даже до крикливых сочетаний. Стая зеленых вертишеек, словно струйки дождя, вилась среди изящных ветвей мульги; пролетел выводок грациозных длиннохвостых травяных попугаев; в песке важно прохаживался голубь с бронзового цвета крыльями и великолепным хохолком; громко верещали многочисленные птицы апостол из семейства ворон, которые делят между собой территорию и даже гнезда. Они строят их из мокрой грязи на деревьях. Когда же нет воды — нет мокрой грязи, и птицы не могут построить гнездо.

Кажется, что эта необозримая равнина продолжается бесконечно и где-то далеко переходит в огромную центральную пустыню. Она настолько плоска, что каменистая гряда, поднимающаяся на несколько сотен футов над ее уровнем, вздымается, как горный хребет, с вершины которого, словно с корабля в море, можно увидеть линию горизонта. «Гряда», по направлению к которой мы двигались, называлась Ванканнисе. Она была усыпана кварцевыми камнями, в большинстве случаев ярко-красного цвета, и испещрена высохшими кустарниками, ощипывая которые стадо розовых от пыли овец поддерживало свое существование. Клинохвостый орел рвал под скалой тушу мертвого кенгуру. Великолепные птицы эти орлы, с размахом крыльев от шести до семи футов, свирепыми когтями и красными гранатами глаз! У птицы, которую мы видели, голова и шея были золотыми, как у фазана, что говорило о ее нечистой породе: клинохвостые орлы темнеют с возрастом и в шесть-семь лет выглядят почти черными. Фермеры обвиняют их в нападении на овец, поэтому западноавстралийское правительство выплачивает щедрые премии за орлиные клювы. Специалисты же орнитологи утверждают, что орлы, как правило, убивают только ослабевших овец и пожирают уже погибших.

За весь день мы встретили одного скачущего кенгуру и еще гигантского, скрывающегося в тени дерева кулиба у крика. У него была маленькая заостренная мордочка, и смотрел он на нас умоляюще. Попасть в него из ружья было бы детской игрой, но мы не нарушили покоя крика, окаймленного эвкалиптами и акациями, которые бросали темную ажурную тень на красный песок. Нежная эта тень действует смягчающе, как примочки к больным глазам. После блеска кварцевых скал, сухого и резкого солнечного света, беспощадных и жестких тонов атмосфера здесь внезапно изменилась и наполнилась добром. Птицы пели и щебетали среди листьев. Кенгуру сидел под своим деревом, а мы под своим, не желая обижать друг друга.

Наш крик был сухим. Австралийские водные потоки не похожи на реки других стран. Вместо того чтобы объединяться, сливаясь в одну реку, они расходятся, словно пальцы руки, и исчезают в скалах и песках. Если идти вдоль крика, то он скорее заведет еще дальше в пустыню, чем приведет к реке (как это должно было пугать первых путешественников!).

Мы вспоминаем о первопроходцах с благоговением. Откуда черпали они силу и веру продолжать свой поход день за днем, неделя за неделей, сквозь жару, пустыню и полное безлюдье! Их должна была вести мечта. У исследователей Африки была мечта о сказочных царствах, Австралии — об огромном внутреннем море. Но моря здесь не было, были лишь уходящие в никуда крики, и даже редкая тень эвкалиптов оставалась мучительным воспоминанием.

Мы зашли в дом владельцев крика и розовых овец. Они жили в роще апельсиновых и лимонных деревьев, яблонь и груш, олеандров и роз. Все это произрастало на искусственно орошаемой земле. А вокруг этого маленького оазиса лежала в песках пустыня. Воды здесь почти не осталось. Половину овец уже пришлось вывезти. Проблема заключалась в том, куда их перевозить дальше. По всему западному Новому Южному Уэльсу от голода умирали тысячи животных. До конца засухи четыре миллиона овец должны были погибнуть страшной голодной смертью, а остальные три миллиона ходячих скелетов отправиться на скотобойню. Если первооткрывателям нужны были вера и смелость, то в равной степени они нужны были мужчинам и женщинам, которые поселились на открытой ими земле и должны были жить в том окружении, которое убило Р. Берка, Л. Лейхардта и многих других путешественников. На их глазах усыхали пастбища, исчезала вода, умирали овцы; они должны были выдерживать ураганы, сносящие крыши с домов; пронизывающие ветры, засыпающие их песком; мух и монотонность, страшную жару. Единственно, что им оставалось — это выстоять.

Никто не мог бы выжить здесь, не обладая терпением и выносливостью.

Хозяйка дома высыпала на кухонный стол из коробки для сигарет горстку драгоценных камней — неграненый изумруд, агаты, бериллы, розовый горный хрусталь и другие нежной окраски камни. Она подобрала их на своем участке, который имела в Западной Австралии.

— Там они валялись кругом, — сказала хозяйка. — Едешь верхом по огороженному пастбищу в десять тысяч акров, а в глаза то и дело бросаются блестящие камни.

Под спинифексом возможны залежи железной руды стоимостью в миллион долларов. Это другая сторона австралийской медали. Засуха может убить ваши стада, циклон — разрушить ваш дом, а на следующее утро вы можете найти богатейшую в мире золотоносную жилу, на будущий же год неожиданную удачу принесет стрижка овец и вообще где-то все еще ждет своего часа вечная мечта Австралии — огромное внутреннее море.

Трясясь по равнине, покрытой кустарниками, мы много раз проезжали мимо выбеленных солнцем костей, очищенных от мяса животными, питающимися падалью.

Неожиданно вдали показались какие-то люди.

— Охотники за кенгуру, — сказал Питер Бейли.

Лагерем охотникам служил старый самодельный фургон и палатка, окруженная пустыми банками из под пива. Из фургона вышел заросший недельной щетиной великан, темно-коричневый от загара, с волосатой грудью и мелкозавитой шевелюрой. Его покрытый татуировкой торс, казалось, принадлежал штангисту. Он приветливо улыбался.

Джим, в прошлом охотник за кроликами, теперь ловил кенгуру. Шесть ночей в неделю он выезжает на своем потрепанном грузовике с дополнительно установленной фарой. Одной рукой Джим регулирует фару, а другой крутит баранку. Свет гипнотизирует животное, и Джим стреляет из скоростного ружья двадцать второго калибра. Стреляет в бедро, чтобы не повредить шкуру, затем добивает беспомощное животное, потрошит его, отрубает задние и передние лапы. Когда ночная работа закончена, он возвращается и собирает обрубки мяса, которые перевозит в передвижную холодильную установку. Чтобы заработать на жизнь, Джим должен за ночь подстрелить сорок кенгуру или по крайней мере тридцать; семьдесят-восемьдесят — уже считается отличной добычей. Когда холодильник заполнен, вызывают по радио грузовик, который отвозит добычу для обработки в Брокен-Хилл, а затем туши направляют в Аделаиду. Перерабатывающие компании снабжают охотников передвижными холодильными установками и платят в среднем по три цента за фунт мяса. Только в Новом Южном Уэльсе имеется около шестидесяти предприятий по переработке туш кенгуру, каждое из которых нанимает примерно дюжину артелей профессиональных охотников.

Я посетила два завода-холодильника в Брокен-Хилле. Один из них имеет в распоряжении одиннадцать передвижных холодильников, чье месторасположение отмечается на карте. Сотрудники холодильных установок поддерживают связь с каждой артелью по радио.

Лучший охотник доставляет до трех тысяч фунтов мяса за ночь. Это означает, что он отстрелил не менее ста животных (около семидесяти красных кенгуру дают тонну переработанного мяса). То же предприятие перерабатывает кроликов; одна из артелей поставляет ему двенадцать тысяч пар в неделю. Второе предприятие, которое я посетила, было небольшим и принадлежало одному владельцу. Последний с помощью трех наемных рабочих снимал мясо с отрубленных конечностей, рубил на куски и упаковывал в большие пластиковые мешки. Это мясо впоследствии замораживается и отправляется в Аделаиду, где из него приготовляется фарш. Оно же идет на консервы для питания домашних животных. Предприниматель имеет восемь передвижных холодильных установок в буше; его предприятие перерабатывает в неделю от тысячи до полутора тысяч туш кенгуру; лучшее мясо используется в пищу. Его упаковывают в картонные коробки, по шестьдесят фунтов в каждую, уже подготовленным для экспорта. Условия, при которых туши обрабатываются в буше, вряд ли удовлетворили бы санитарную инспекцию, и противники этого рода бизнеса привлекают внимание общественности, указывая на опасность распространения желудочно-кишечных инфекционных заболеваний. Большая часть туш направляется в Японию.

Как только добыча падает ниже тридцати кенгуру за ночь, охотник меняет стоянку. Так что какое-то количество кенгуру остается в живых в покидаемом им районе, а так как эти животные размножаются быстро, то, по утверждению некоторых оптимистически настроенных специалистов, кенгуру быстро восполнятся, и опасность полного их уничтожения преувеличена.

При этом такие природные бедствия, как засуха, во внимание не принимаются. Если количество животных упадет ниже уровня, который ученые называют критическим, может последовать полное исчезновение вида. Более чем столетие назад натуралист Джон Гулд писал: «В скотоводах, которым помогает армия хорошо обученных собак, рыжий гигантский кенгуру видит врага, который одновременно изгоняет его с мест распространения и таким образом доводит до полного вымирания, что не случится только в том случае, если будет принят закон, защищающий это благородное животное». За исключением штатов Виктория и Тасмания, такой закон нигде больше принят не был. «Критический уровень ни для одного из австралийских видов животных еще не определен», — писал профессор Маршалл. Но мы знаем, что произойдет, если этот уровень будет пройден. Последняя пара кроличьих бандикутов, которые были настолько многочисленны в Новом Южном Уэльсе, что считались домашними животными, была застрелена в 1919 году. Мир распрощался с пятнистой сумчатой мышью. Возможно, что уже больше нет ночных попугаев; изумительная австралийская равнинная индейка, или дрофа, исчезла в Виктории. Животное за животным отступают к жалким остаткам ранее обширных территорий их распространения. Удивительно, насколько быстро вид начинает сокращаться, как только его число перешагнет критический уровень. В 1871 г. в одном районе гнездования странствующего голубя в Висконсине насчитывалось до 136 млн. высиживающих птенцов птиц. Последний из этой породы голубей погиб в зоопарке в Цинциннати в 1914 г. Продолжать это перечисление далее уже нет смысла.

Ну, а кенгуру? Смогут они выдержать ежегодное истребление, когда наступят тяжелые погодные условия? Приближаются ли они к своему критическому уровню? Или он уже достигнут?

Я спросила у Джима его мнение. Охотник улыбнулся и почесал грудь большой заскорузлой рукой:

— Я со своим помощником уеду отсюда на следующей неделе. Здесь мы почти все уже подчистили. В Брокен-Хилле знают, где их еще много. Чтобы кенгуру исчезли? — Он покачал курчавой головой и протянул выразительно — Никогда. Пройдет дождь, другой, и их будет множество. Они идут за дождем. Сейчас им нечем тут поживиться, но они вернутся с дождями.

В унисон с этой беседой прозвучали на следующий день слова девушки из Уайт-Клиффса, города-призрака, который когда-то обслуживал группу шахт по добыче опалов. Дочь охотника за кенгуру, она выросла в фургоне, постоянно переезжавшем с места на место. Семья никогда не вела оседлого образа жизни, да никогда и не стремилась к нему. У них был грузовик, достаточно мяса, столько одежды, сколько требуется в этом жарком климате, мало забот, отсутствие дисциплины— что еще надо человеку?

— Отец всегда найдет кенгуру, — сказала она, — кенгуру и кроликов.

Ученые в этом менее уверены. Недавно появилась трещина в удобной теории, утверждающей, что охотники, меняя места охоты после того, как добыча падает ниже определенного уровня, оставляют достаточное для размножения количество особей. Шаг за шагом бойня кенгуру индустриализируется, так как крупные предприниматели в городах забирают в свои руки контроль над такими охотниками, как Джим. Капиталовложения, долгосрочные контракты, компании, дивиденды — обычный комплекс аппарата современной промышленности начал строить свое здание на фундаменте из мертвых кенгуру.

В Новом Южном Уэльсе появилось уже с пяток крупных предпринимателей, вложивших деньги в эту промышленность. Это придает ей размах, выходящий за пределы обычной охоты, когда Джим меняет свое место, не сумев добыть более тридцати или сорока кенгуру за ночь. Охотники теперь должны продолжать охоту и тогда, когда ночная добыча практически равна нулю, для того чтобы артель держалась вместе, пока не будут найдены более богатые районы. Производительность труда охотников повысится благодаря применению самолетов и более совершенного оборудования. Прослеживается зловещая аналогия между данной ситуацией и той, которая возникла, когда крупный капитал взял в свои руки охоту за китами. Было время, когда бесчисленные миллионы голубых китов бороздили воды Южных морей, сегодня это мощное животное, самое крупное из млекопитающих, почти исчезло. Как только заводы-флотилии, вертолеты и большой бизнес заменили лодку с наблюдателем, судьба больших китов была решена. Возможно, такая же судьба ждет и гигантских четвероногих. Но Джим не волнуется, ведь кенгуру будут всегда.