В первых числах мая 1880 года в Герат через Кандагарские ворота въехал всадник. Пыль окрасила его белую чалму и зеленый халат в серый цвет. Она припушила и его густую черную с проседью бороду. Копь еле передвигал ноги, и седок даже не пытался его понукать. Путник проехал Чорсу, отсутствующим взглядом окинув бурлившую здесь, как обычно, толпу торговцев и покупателей, миновав все харчевни, хотя доносившиеся оттуда запахи жареной с луком баранины и плова дразнили аппетит.

Он оставил справа соборную мечеть Масджиди-Джума и направил коня ко дворцу правителя — Чарбагу. Въехав на площадь перед дворцом, всадник увидел такую картину: несколько десятков сарбазов маршировали, делали перестроения, обучались ружейным приемам. За ними следила группа верховых. Слух приезжего поразили отдаваемые сарбазам команды, в которых то и дело звучали английские слова.

Вдруг от группы наблюдателей отделился огромный усач. Он стегнул своего каракового жеребца, и тот в один миг примчал его к путнику.

— Дорогой Файз Мухаммад, ты ли это, наша «Благодать пророка»! Хвала Аллаху, наконец-то вернулся. А мы уже не надеялись тебя увидеть. Гафур совсем истосковался. Его и поесть по-настоящему нельзя заставить. Этого я уж никак не понимаю.

— Салам, доблестный пожиратель плова! — улыбнулся чернобородый. — Для тебя, конечно, главное — поесть по-настоящему.

— А как же? Главное дело.

— Погоди, Мурад Алим, — прервал его Файз Мухаммад. — Что это у вас за команды, как у инглизи?

Мурад Алим наморщил лоб:

— Так привыкли. Тут когда-то были военные советники — инглизи. От них и пошло.

— Нам, корнейль, надо обучать войска на своем языке.

— Да ты не ворчи: это не помешает нам бить инглизи повсюду и без пощады.

— Иншалла! Надеюсь, этим займемся очень скоро. Однако мой славный Баз валится с ног. — Файз Мухаммад ласково потрепал коня по холке. — У меня сил еще меньше. Хватит болтать, поехали к Аюб-хану.

Бывший комендант форта Али-Масджид подумал, что лицемерит: несравненно больше, чем гератского правителя, ему хотелось увидеть сына. Вместе с Мурадом Алимом он углубился в сад, окружавший Чарбаг. Почти сразу от дворца донесся звонкий возглас: «Отец!», и к ним метнулся стройный юноша. Затем, будто устыдившись своего порыва, он спокойным шагом подошел к всадникам и, как в Тезине (Аллах ведает, сколь давно это было!), придержал База.

Файз Мухаммад спешился и обнял прильнувшего к нему сына. За долгие недели разлуки черты лица Гафура заострились, под глазами легли легкие тени, но сейчас, с приездом отца, весь его облик выражал едва сдерживаемую радость.

— Афганцы, воины вы или женщины? — послышался чей-то насмешливый голос.

Оглянувшись, Файз Мухаммад увидел улыбающегося Аюб-хана. Вместе с несколькими приближенными правитель Герата наблюдал за этой сценой.

— Корнейль, подкрепись и приходи ко мне. Время не ждет, — бросил он.

— Сардар, я не корнейль. Был кефтаном, теперь — просто афганец.

— Я не ошибся, тезинец. Тебе присвоено это звание. Если хочешь, скажем так: афганский корнейль Файз Мухаммад. — Аюб-хан сделал ударение на слове «афганский».

— Благодарю, сардар! — приложив руку к груди, поклонился Файз Мухаммад.

Часа через полтора, после трапезы с Гафуром, Файз Мухаммад сидел на ковре, устилавшем пол зала для аудиенций гератского правителя. Здесь же находились везир Исматулла-ходжа в накинутой на плечи, несмотря на жаркий июньский день, меховой безрукавке, Мурад Алим, а также незнакомый пожилой мужчина в феске, надвинутой на лоб. На возвышении в кресле сидел Аюб-хан.

— Итак, что ты привез из своих странствий, корнейль? — обратился он к Файз Мухаммаду.

— Всю дорогу, возвращаясь в Герат, сардар, я размышлял над увиденным и услышанным. Непросто разобраться в том, что происходит. На севере затаился Абдуррахман-хан. Он много шумит о войне с инглизи, но, похоже, по-настоящему сражаться с ними не собирается. Выжидает, как пойдут дела. Хочет одними разговорами привлечь к себе народ, а сам бережет силы…

— Ты прав, — заметил правитель. — Мы посылали к нему четырех гонцов. Предлагали совместно ударить по врагу. Он отвечал уклончиво. Ну, а что инглизи?

— Сдается мне, что игра Абдуррахман-хана их устраивает. Они сейчас помышляют лишь об одном: как выбраться из Кабула, сохранив лицо. Кохистан объят восстанием. Со стороны Газни нападают отряды джарнейля Мухаммад Джан Вардака и муллы Мушки Алама. Покоя не дают ни днем, ни ночью. Если бы в столицу не пробилась из Кандагара дивизия Стюарта, худо пришлось бы инглизи. Они там и пошевелиться боятся. Потому и пытаются найти любой выход из капкана, чтобы их не перебили, как во времена Акбара.

— И что же они, по-твоему, будут делать для этого? — спросил везир.

— Уже делают. Втихомолку договариваются с Абдуррахман-ханом. Везде обещают золото — стараются посадить своих людей. Но они плохо знают наш народ… К джелалабадским гильзаям послали сардара Вали Мухаммад-хана. Он предложил большие деньги за переход на сторону инглизи, а гильзап убили его. В Майдане назначили губернатором своего прихлебателя — Мухаммада Хусейн-хана, а там сразу подняли восстание, и губернатор исчез. До сих пор его ищут — нигде не могут найти. Правителем Кохистана сделали Шахбаз-хана. Через несколько дней он убежал к инглизи в Шерпурский лагерь, иначе — убили бы. В Шерпуре встречает своего приятеля сардара Абдулла-хана. «Откуда?» — спрашивает. «Из Логара», — отвечает тот. «А что там делал?» — «Был губернатором». — «Почему же сюда приехал?» — «А ты почему приехал?» На том их беседа кончилась.

Рассказ вызвал улыбку на лицах слушателей.

— Говорят, инглизи затеяли мудреную игру в Кандагаре, — сказал Исматулла-ходжа.

— Чересчур мудреную, — иронически протянул Файз Мухаммад. — Нашли болвана — прости, сардар, он ведь твой родственник, — назвали независимым государем, вертят им как хотят, а он и рад.

— Да, — подтвердил гератский правитель, — сколько ни бей осла, он конем не станет! Шер Али-хан — мой дядя, в семье его звали «ласковым дурачком». Он готов сделать все, что ему скажут. А в управлении государством понимает столько же, сколько верблюд в аромате розы…

Сравнение перекликалось с известной афганской поговоркой, и присутствующие невольно снова рассмеялись.

— Смех — смехом, — нахмурился Аюб-хан, — а красномундирные собаки распоряжаются на большей части нашей земли. Мы должны как следует ударить по ним, чтобы заставить уйти. Собрали войска, обучаем их. Два полка привел из Меймене корнейль Аминулла…

Человек в феске кивнул.

— Теперь настало время определить цели и задачи похода, — закончил сардар.

Мурад Алим порывисто вскочил:

— Нечего размышлять: надо идти на Кабул!

Файз Мухаммад покачал головой:

— Сражаться с инглизи — это не плов есть. Здесь голыми руками ничего не сделаешь. Нужно иметь много пушек и ружей, да и людей, умеющих с ними обращаться. Куда нанести удар, тоже подумать надо…

— Что же ты предлагаешь? — повернулся к нему Аюб-хан.

— В Кабуле сейчас крупные силы врага. Сидят они в укрепленном лагере. Еще инглизи могут быстро перебросить солдат из Пешавара. Неподалеку — Абдуррахман-хан. Кто знает, не договорились ли они уже. Тогда он поддержит инглизи. Кроме того, из Герата к столице ведет очень плохая дорога. Пушки не везде пройдут. А без них незачем и выступать…

— Значит, Кандагар! — определил цель похода Аюб-хан.

— Да, Кандагар, — подтвердил тезинец. — К нему дорога гораздо лучше. Войск инглизи там меньше. Правда, и туда им нетрудно подбросить подкрепления, но тогда выяснится, что Кандагарское государство со своим вали полностью в руках чужеземцев. Им придется искать новые попоны для своих ишаков в Южном Афганистане или вовсе уйти оттуда. А Кабул что же? Кабул они и без того покинут: им там не усидеть…

— Разумно! — согласился правитель и посмотрел на остальных.

Везир и немногословный Аминулла также нашли обоснованными рассуждения Файз Мухаммада; не стал возражать и пылкий Мурад Алим.

— Итак, — подвел итоги сардар, — идем на Кандагар. Корнейль Файз Мухаммад будет командовать передовым отрядом, корнейль Мурад Алим — замыкающим отрядом и всем снабжением: он-то лучше других сможет позаботиться о продовольствии — это по его части! С остальными войсками пойдем мы с Аминуллой; в их числе, кстати, двинутся его мейменинские полки. В городе будет распоряжаться Исматулла-ходжа.

Совещание закончилось. Везир остался у правителя, а военные начали расходиться. Но неожиданно Аюб-хан их окликнул:

— Вот еще что! Нам, конечно, не удастся скрыть наступление большой армии, тем более что мы даже не знаем, сколько людей инглизи толчется сейчас в Герате. Но надо сделать все, чтобы они как можно позднее узнали о наших замыслах. Сказанное слово расходится по всему миру. Поэтому надо распустить самые противоречивые слухи: мы идем на Тегеран, в Систан, на Мазари-Шариф, на Кабул, на Газни, даже на Кандагар! Пусть гадают. А мы действительно пошлем небольшие группы сарбазов по разным дорогам…

Файз Мухаммад улыбнулся: молодость и отсутствие опыта ведения войны не помеха сардару: он мыслил как зрелый вождь.

— И затем, — добавил правитель, — нужно подобрать надежных офицеров, чтобы они под видом путников, купцов, дервишей тайно проникли в Кандагар и постарались привлечь на нашу сторону армию вали. Займись этим, Аминулла-хан!

— Слушаюсь, сардар!..

…К началу июня 1880 года к походу на Кандагар были готовы 8 палтанов, или полков, регулярной пехоты численностью до 4 тысяч сарбазов, тысяча всадников-соваров, 30 больших и малых орудий афганского производства, а также 3 тысячи вспомогательной конницы и обоз со снаряжением. Перед выступлением войскам зачитали воззвание Аюб-хана.

«Солдаты истинной веры! — гласило оно. — Мы идем, чтобы вернуть свои города, захваченные нашим заклятым врагом — инглизи, которых мы, иншалла, прогоним с нашей священной земли. Мы сражаемся за наши дома, за нашу страну и за нашу святую веру. Будем же неуклонно, день и ночь, двигаться вперед с твердой решимостью — победить или умереть!»

Как и было предусмотрено, в разные стороны — далеко вперед — выдвинулись крупные конные разъезды. Они пропускали путников и караваны, кроме тех, которые направлялись к Фараху, Гиришку и лежащему за ними Кандагару. Блокировав эту дорогу, гератские власти на какое-то время лишили противника возможности получать сведения о том, чего ему следует ожидать. Срок этот, разумеется, не мог быть продолжительным: нельзя долго держать в секрете передвижение крупных сил. Поэтому задача заключалась в том, чтобы быстро продвинуться как можно дальше, пока инглизи не разобрались в происходящем.

Готовясь к выступлению с авангардом, Файз Мухаммад до последней минуты пребывал в нерешительности: брать с собой Гафура или нет? Юноша следовал за ним по пятам, старался предугадать малейшее его желание, смотрел молящими глазами, но проявлял выдержку, достойную мужчины, и не надоедал просьбами. Правда, он чаще обычного заводил разговор о своем деде, и корнейль понял этот нехитрый намек: «Вспомни об отце и поступи со мной так, как он поступил с тобой!»

Накануне выступления из Герата тезинец в конце концов решился:

— Ну как, Гафур, на коней?

Сын сияющими глазами взглянул на него.

— Конечно, отец, — радостно воскликнул он.

1 раджаба 1297 года хиджры, что приходилось на 9 июня 1880 года, гератская армия выступила против врага.

…Распадение Афганистана после смерти эмира Шер Алихана на ряд полусамостоятельных владений, чего так настойчиво добивались англичане, бедственно отразилось на всей жизни страны. Междоусобные распри и неурядицы, многочисленные промежуточные границы, где приходилось платить дополнительные пошлины и налоги, не говоря уж о прямых военных действиях, — все это нанесло тяжелейший удар торговле — внутренней и внешней.

До британского вторжения дорога, связывавшая Герат и Кандагар, была одной из самых оживленных в Афганистане. На севере она выводила торговые караваны в Туркестан, в Иран, а через него в Турцию, на юге — в Белуджистан и к низовьям Инда. Пряности и ткани, кожи, пряжа и шерсть, чай, сушеные фрукты, рис и многие другие товары заполняли вьюки, мерно колыхавшиеся на верблюжьих горбах, а попутные города и селения получали немало выгод от проходящих караванов.

Древний торговый путь… Немногие смельчаки-купцы отваживались вступить на него летом 1880 года, хотя перебои в доставке традиционных товаров сулили им изрядные выгоды. Но торговые люди подчас по собственной инициативе или по чьему-либо поручению собирали сведения о посещенных краях. Этим широко пользовались британские оккупационные власти. Распоряжение Аюб-хана о задержке всех направляющихся в Кандагар, неожиданное для англичан, значительно сократило их возможности получать известия о положении в Герате.

Что намерен предпринять его правитель? Бежать из ханства? Куда? Выступить с войском? Да есть ли оно у него? Одни вопросы и никаких достоверных сведений, помогающих в них разобраться.

29 мая политический агент в Южном Афганистане полковник Сент-Джон телеграфировал из Кандагара, что Аюб-хан имеет одиннадцать пехотных полков по пятьсот человек и может двинуть в поход семь или восемь из них, т. е. тысячи четыре сарбазов. 7 июля новый вице-король Индии лорд Рипон информировал Лондон: в гератской регулярной армии семь полков по шестьсот пятьдесят человек, или 4550 сарбазов.

Первая весть о выступлении Аюб-хана в южном направлении была получена в Кандагаре 27 июня. Она запоздала почти на полмесяца и не объясняла конечной цели сардара. Хотя Аюб-хан и брат Якуб-хана, известного своим недалеким умом, надо полагать, он достаточно благоразумен, чтобы не нападать с толпой необученных и вооруженных лишь пиками и дубинками недисциплинированных оборванцев на англо-индийское войско! Скорее всего, торопится воспользоваться смутой и разграбить Систан. На всякий случай, однако, британские власти решили принять кое-какие меры.

* * *

…Во дворце правителя Кандагара занимались обычным делом: слушали рассказ дряхлого старца, сопровождавшего кого-то из «пяти братьев» (кого именно, рассказчик так и не мог вспомнить) во время охоты то ли на кабанов, то ли на тигров в прибрежных зарослях не то Аргандаба, не то Аргастана. Дослушать увлекательную, хотя и сбивчивую речь старца Шер Али-хану не удалось: доложили о приезде политического комиссара.

Полковник Сент-Джон был сух и деловит:

— Вашему высочеству, разумеется, известно о продвижении сарбазов Аюб-хана?

— Разве у него есть сарбазы? Нам сообщили, что в Герате идут кровопролитные сражения между кабульскими, мейменинскими и местными палтанами, а моего племянника то приводят во дворец, то выгоняют из него. — Вали взглянул на придворных, толпившихся вокруг трона, и их лица изобразили недоумение: как можно предполагать, что у Аюб-хана вообще существует армия!

— Скорее всего, так оно и есть, — не стал вступать в дебаты Сент-Джон. — Тем не менее следует проявлять благоразумие и осторожность. Быть может, гератцы двинули вперед какие-нибудь мелкие отряды, чтобы подстрекать неразумных против законного правителя, но и этого не следует допускать…

Так вот к чему он клонит! Надо собираться в путь, менять достойную владыки спокойную жизнь на дорожную неустроенность и военные опасности. О Аллах, как не хочется! Но ведь этот кэнал Санжан не отстанет. Уставится своими оловянными глазами, сожмет челюсти и будет молча ждать.

И пришлось вали во главе доблестного кандагарского войска отправиться навстречу неведомому.

…Среди рек Афганистана Гильменд — самая крупная. Зарождаясь в Пагманских горах, к западу от Кабула, она на протяжении около 1200 километров пересекает по диагонали в юго-западном направлении всю страну и впадает в бессточные озера Систана. До Гиришка Гильменд — типичная горная река; далее, выйдя на открытый равнинный простор и приняв ряд важных притоков, она становится широкой, многоводной. Во время весенне-летнего таяния снегов и половодья, приходящегося на май — июнь, Гильменд заявляет о себе полным голосом, разливаясь полосой до трех километров и превращаясь в серьезную преграду.

Основная переправа на главном пути из Герата в Кандагар находится у крепости Гиришк. Поэтому англичане настояли на том, чтобы вали со своим войском разместился в Гиришке, господствовавшем над подступами к реке.

За Гильмендом обычно флегматичный вали дал волю гневу:

— Из-за чего вся суматоха? Даже если у мальчишки Аюб-хана появились войска, у нас достаточно сил, чтобы хорошо проучить щенка. Несколько серьезных побед, и Кандагар будет провозглашен королевством, а малопочтенный титул «вали» — «наместник» будет заменен гораздо более звучным — «эмир». Но, может быть, еще лучше — «шах»?

По рекомендации английского военного советника Шер Алихан направил два пехотных полка и полторы тысячи соваров с четырьмя пушками к пограничному селению Вашир. О местном племени ализаев шли слухи, будто оно поддалось разлагающим призывам гератских лазутчиков и готовилось поднять мятеж. Кроме того, со стороны Фараха показались какие-то конные разъезды, а где-то вдалеке за ними горизонт затянули густые клубы пыли. Похоже, что Аюб-хану и впрямь удалось набрать вооруженный сброд. Что ж, тем хуже для него.

Вали был бы настроен значительно менее воинственно, если бы знал, что его могущественные покровители немало встревожены. Об этом можно было судить по телеграммам, которыми обменивались британские власти.

Вице-король Индии лорд Рипон — статс-секретарю по делам Индии маркизу Гартингтону в Лондон 27 июня 1880 года: «Аюб-хан идет против Кандагара с большой силой. Я думаю, что мы должны предоставить Шер Али самому защищаться за Гильмендом… Для нашего военного положения в Кандагаре небезопасно позволить неприятелю перейти эту реку. Поэтому, если Аюб достигнет Фараха, я предполагаю предписать Примроузу двинуться к Гиришку с достаточными силами, чтобы помешать форсированию реки…»

Английский политический агент в Южном Афганистане полковник Сент-Джон — вице-королю 27 июня: «9 июня регулярное войско Аюба должно было выступить из Герата. В действительности движение началось, вероятно, несколькими днями позднее. Тем не менее я рекомендую возможно скорее отправить бригаду к Майванду (если только надежны войска вали), чтобы держать в страхе племена Заминдавара и установить там наше влияние».

Вице-король — политическому агенту в Южном Афганистане 1 июля: «Даются приказания направить бригаду к Майванду. Инструкции для вас: никакое неприятельское войско не должно пересечь Гильменд. При необходимости следует оказать поддержку вали. За Гильмендом он должен полагаться на собственные силы».

Политический агент — вице-королю 1 июля: «Я советую вали не рисковать столкновением с регулярным войском Аюба в Вашире. Не имея указаний, не заверяю его окончательно в нашей активной поддержке. Однако я категорически настаиваю на немедленном выступлении бригады. Возможно, Аюб промедлит на границе, но он может подойти к Гиришку через десять дней и даже раньше».

Корреспондент «Таймс» из Кандагара 3 июля: «Я, разумеется, не предполагал, чтобы Аюб пошел так далеко, в Фарах. Он без денег. Народ к нему относится враждебно. Горные племена отказывают ему в помощи. Одна часть армии в грустном несогласии с другой. Казалось, что он не сможет выйти из своей страны, а если и выйдет, то кабульцы и гератцы тотчас по выступлении разбегутся в разные стороны, — так далеко шли, по-видимому, эти затруднения. Как ни удивительно, однако несомненно, что около 9 июня Аюб покинул Герат со всеми своими регулярными войсками: десятью полками пехоты и тремя — кавалерии, числом до 4 тысяч штыков и 900 сабель с 30 пушками. Вдобавок к этому он имеет от 1500 до 3500 человек иррегулярной конницы…

Говорят, Аюб ужасно не хотел оставлять Герат и уступил лишь, когда кабульские полки объявили, что не пойдут без него. Женатые кабульцы взяли с собой жен. На разрешение взять жен нельзя смотреть как на снисходительность, но это, естественно, показывает, что они не намерены возвратиться…

Ходят слухи, что Аюб обещал войскам отдать на разграбление Кандагар, обогатившийся за время нашей полуторагодичной оккупации. Из-за этого они могут постараться. Но я весьма мало удивлюсь, если узнаю, что они через Хазараджат ускользнут в Газни, едва почувствуют угрозу удара со стороны британских войск».

Английский политический агент в Белуджистане майор Сандеман — вице-королю 7 июля: «Я получил сведения из очень надежного источника, что Аюб-хан идет к Гильменду не с целью схватки с Шер Али, а чтобы держать страну в состоянии анархии, осложнить управление и сбор податей. Если Аюб сможет, он постарается избежать сражения с британскими войсками».

Он же — вице-королю 10 июля: «Поход гератской армии Аюб-хана к Гильменду вызвал большое возбуждение в стране. Складывается впечатление, что он намерен сопротивляться вали Шер Али, но не англичанам».

…Всячески успокаивая себя надеждами, что Аюб-хан чудом удерживает в руках бразды правления и не собирается сражаться с наводящими на него ужас англичанами, а его солдаты готовы разбежаться в разные стороны, британские власти все же решили срочно укрепить вооруженные силы кандагарского вали. Надо было создать эффективный сводный отряд из наиболее боеспособных частей и бросить его против Аюб-хана, чтобы раз и навсегда отбить у гератского правителя охоту напасть на «Государство Кандагар».

Офицеры штаба генерала Примроуза постарались. Уже 5 июля 1880 года из Кандагара выступила сводная бригада под командованием генерала Бэрроуза. Впереди под бодрые звуки оркестра шел ее авангард, гордость англо-индийской конницы, — 3-й ее величества полк бомбейской легкой кавалерии. Уж он-то знал Афганистан! В его историю была вписана вся Первая Афганская война, а кроме того, еще битвы в Персии и в Эфиопии. Своих всадников, одетых в голубые с темно-серой отделкой мундиры, с нашитыми вензелями королевы и императрицы, вел майор Керри.

За ними гарцевал 3-й полк синдской конницы полковника Малькольмсона. Темно-синие с алым мундиры плотно облегали рослых сикхов, раджпутов и патанов, из которых он был сформирован.

Легко ступая, направился к Гильменду 1-й, или гренадерский, полк бомбейской туземной пехоты. Его командир, полковник Андерсон, ехал верхом. Огромный раджпут гордо нес знамя полка с изображением белой лошади. Гренадеры, одетые в алые мундиры, также могли похвастать богатым прошлым своего полка: Египет, Эфиопия, не говоря уже о многих районах обширной Индии — вот где им приходилось пускать в ход оружие.

Далее следовали облаченные в темно-зеленые мундиры с вишневыми воротниками и обшлагами «стрелки Джэкоба», как называли 30-й полк бомбейской туземной пехоты. Их пропустил мимо себя, критически оглядев ряды, командир полка полковник Менваринг.

Но основной ударной силой бригады был, конечно же, чисто английский 66-й пехотный королевский полк. Традиционные красные мундиры, отделанные синим. Доблестный старинный полк. В каких только исторических битвах он не участвовал! И в сражениях во время длительных войн с Францией второй половины XVIII — начала XIX века, и во взятии Копенгагена в непродолжительном, но бурном столкновении Великобритании с Данией; он вел боевые операции на Пиренейском полуострове, захватывал китайские форты и осаждал Севастополь. На его знамени ощерил пасть дракон с надписью «Китай», и командиру «Двух шестерок» — подполковнику Джеймсу Гэлбрайту, широкоплечему шатену, не без оснований завидовали многие его коллеги даже в полковничьем чине.

За кавалерией и пехотой, поднимая облака пыли, громыхала орудийная батарея королевской конной артиллерии. Как и всадники, артиллеристы носили синие с алым мундиры, но на головах у них были не шлемы, а красные кивера с белыми плюмажами. На орудиях — гордый девиз: «Повсюду, куда ведет божий закон и слава».

Можно было бы сказать, что шествие замыкала полурота бомбейских саперов, если бы за боевыми колоннами не тянулась превышавшая их численностью раза в три обычная орда «вспомогательных войск» — всевозможных слуг, погонщиков, кучеров и грумов, маркитантов и маркитанток, ростовщиков, скупщиков награбленного.

Полковник Сент-Джон договорился заблаговременно с вали о том, что тот позаботится о сосредоточении в форту близ Гиришка солидного запаса продовольствия для своих солдат, а главное, для англо-индийской бригады.

10 июля кавалерия достигла берегов Гильменда. За рекой, слегка наискосок, виднелся невзрачный пыльный Гиришк. На следующий день вместе с пехотой прибыл бригадный генерал Бэрроуз.

— Наконец-то! — с облегчением вздохнул Сент-Джон, обменявшись рукопожатием с плотным, несколько сутулым генералом, когда тот, выслушав доклады подчиненных, информировал политического агента о полном сосредоточении бригады. — Чем же мы можем располагать в случае неожиданностей, которыми так богата эта проклятая богом страна?

— Тысяча шестьсот человек пехоты, пятьсот пятьдесят — конницы, шесть орудий, да еще саперы. Всего две с половиной тысячи человек.

— Неплохо, совсем неплохо. Тем более что в нашем тылу — Примроуз: он может еще что-нибудь подбросить в случае необходимости. Ну а на том берегу уже укрепился кандагарский союзник…

— Каковы же его силы?

— Примерно три тысячи пехоты, полторы-две тысячи конницы и шестиорудийная батарея. Но… — полковник замялся.

Бэрроуз недоуменно посмотрел на собеседника.

— Видите ли, генерал, именно я энергично настаивал на том, чтобы Шер Али-хан действовал самостоятельно. Боюсь, однако, что мы ошибемся, если будем связывать с его войсками серьезные планы. Они еще, как бы вам сказать, не дозрели.

— Понятно. А где же наш противник? Известно о нем что-нибудь?

— Предполагается, что Аюб-хан в пяти переходах от Гиришка. Вряд ли он осмелится атаковать британские войска. Скорее всего, в его намерения входит обойти наши позиции и прорваться к Газни. Но все равно мы должны отбить у этого зарвавшегося юнца охоту выбираться из своего логова!

Полковник Сент-Джон не случайно бросил в разговоре с генералом фразу о неожиданностях, которыми так богат Афганистан. Он имел для этого достаточно веские основания. Вечером 10 июля, накануне его встречи с Бэрроузом, в английский лагерь в сопровождении нескольких приближенных неожиданно прибыл Шер Али-хан. Он пожаловался политическому агенту, что передовые позиции покинул его двоюродный брат — сартип, генерал, Нур Мухаммад-хан. И не один, а со своим отрядом из 50 воинов.

— Еще хорошо, что только с ними, кэнал Санжан, — рассказывал кандагарский правитель. — Сартип — да поразит его гнев Аллаха! — призывал всех сарбазов и соваров… Стыдно даже сказать… Призывал плюнуть на инглизи и вали…

— Дальше, дальше! — торопил взволнованного Шер Алихана полковник.

Это он сделал зря. На несколько мгновений вали вообще потерял дар речи, а когда заговорил, то не сразу можно было уловить, что же так тревожит правителя.

— Совары — ничего… Они набраны из богатых, знатных семей… А вот сарбазы… Особенно Хайберский полк… Там люди, которым нечего терять… Десять лет стояли под Кабулом, только прошлой осенью их прислали к нам… Очень плохие слова от них только и слышишь…

— Так, может быть, разоружить их?

— Подождем немного, ведь открытый мятеж они не решились поднять… Лучше всего будет, если джарнейль-саиб Броз (политический агент понял, что Шер Али-хан имел в виду генерала Бэрроуза) переведет войска инглизи через Гильменд… Ближе к нам…

— Нет. На этой стороне удобнее маневрировать. Но мы продвинемся вплотную к реке.

Получив отказ, Шер Али-хан замолк надолго. Наконец он снова заговорил, но так тихо, что голос его был едва слышен.

— Тогда… Тогда нам трудно будет долго сопротивляться наступлению Аюба…

В понедельник 12 июля в штаб англичан поступили сведения, что обстановка в лагере властителя Кандагара стала еще более напряженной. Его солдаты начали кстати и некстати употреблять выражение: «Плюю в бороду вали!»

К вечеру Сент-Джон не выдержал и, когда с новым паническим сообщением прибыл мирза Шер Али-хана, отправил с ним письмо правителю: «Не будет ли лучше всего вашим распоряжением разоружить ваше регулярное войско (полностью или частично)? Если вы не в состоянии это сделать, то не уполномочите ли вы нас принять необходимые меры?»

Вали без долгих размышлений дал согласие, и наутро политический агент с несколькими офицерами перебрался на западный берег Гильменда, чтобы самому познакомиться с обстановкой. Затем вместе с Шер Али-ханом он вернулся в штаб Бэрроуза.

— Аюб идет! — в ужасе воскликнул вали, когда они уединились в генеральской палатке, чтобы обсудить положение.

— Ну и что? — почти одновременно ответили командир бригады и полковник. — Встретим его как следует…

Не слушая их, Шер Али-хан бормотал свое, сокрушаясь по поводу слабости собственного войска. Наконец он успокоился, оживился и даже предложил хитроумный план наведения порядка:

— Знаете что? Мы поедем к себе, а вы подведете свои части поближе к реке. Потом кэнал Санжан напишет нам важную бумагу… Мы покажем ее нашим офицерам. В ней будет сказано, что солдат Кандагара надо немедленно перевести на другой берег реки. Рядом с инглизи они бунтовать не будут… Ну а если что-нибудь случится, вы ударите по ним из пушек. Только осторожно, чтобы не попасть в нас и наших людей!

На рассвете 14 июля англичане начали передвигаться на новое место вверх по Гильменду. Пошла пехота, за ней отдельные части кавалерии. Но основные силы Бэрроуза, и прежде всего артиллерия, оставались на месте, выжидая развития событий за рекой. Сент-Джон, не отрывая от глаз бинокля, следил за лагерем вали. Все шло нормально: там снимали шатры, грузили на ослов, мулов и верблюдов нехитрое военное снаряжение. Вот уже на этот берег Гильменда перебрался родственник и приближенный Шер Али-хана — сардар Дилавар-хан, чтобы выбрать место для нового лагеря. Опустив затекшую руку с биноклем, политический агент осведомился о настроениях его соотечественников.

— Все хорошо! — благодушно улыбнулся толстолицый сардар. — Поворчали. Теперь угомонятся. Что им надо? Кормят их, поят… Нищие, а нищий спокоен: ему не страшен ни вор, ни жулик.

Полковника потешила философская мудрость Дилавар-хана, и он снова устремил взор за ленту реки. Что за чертовщина! Прошло всего несколько минут, а там уже что-то произошло. Сент-Джон протер линзы бинокля, но это мало помогло. От форта, где находился лагерь вали, расползались клубы пыли — явное свидетельство каких-то передвижений. Самые густые вели по дороге на запад, да и у брода, только что пройденного Дилавар-ханом, было неспокойно. А что это за дуга, контуры которой так внезапно наметились в обход английского лагеря в направлении на Кандагар? Сквозь просветы в облаках пыли мелькали фигурки пеших и всадников, а среди перемещавшейся на запад массы людей и без бинокля можно было различить орудия и множество вьючных животных.

— Разрази меня гром, если я что-нибудь понимаю, — процедил Сент-Джон и, стегнув коня, помчался к реке.

Оставленный так внезапно в одиночестве сардар оторопел и бросил ему вдогонку «Уша! Уша!», словно останавливая бегущего ишака.

Сент-Джону, однако, было не до оскорбления: с небольшой группой всадников через Гильменд переправлялся Шер Алихан.

Вали била дрожь.

— Собачьи дети, собачьи дети! — только и можно было услышать из его уст.

Оказавшись в палатке Бэрроуза и почувствовав себя в безопасности, правитель несколько успокоился и смог рассказать о происшедшем.

Поначалу все шло как нельзя лучше: шатры сняты, снаряжение навьючено, сарбазы и совары построены. Но когда прозвучал сигнал к выступлению, из рядов Хайберского полка вышел какой-то оборванец, приблизился к вали и, взяв его за бороду, сказал: «Нам с тобой не по пути. Иди к своим инглизи!» (Из деликатности Шер Али-хан умолчал о том, что сарбаз повернул его и толкнул ногой пониже спины.) Он, вали, хотел тут же зарубить мерзавца, но, как на зло, сабля застряла в ножнах, а из приближенных («тоже ишачьи сыны!») никто не успел этого сделать. Больше того, многие из них, даже не повернувшись в его сторону, поскакали в Кандагар. И все это заняло какие-то мгновения. Армия растаяла… Остались преданными вот эти, что пришли сюда…

— У нас теперь совсем нет солдат! — завершил свой скорбный рассказ правитель. — Мы настоятельно советуем без промедления отступить к Кандагару.

— Ну нет! — возразил полковник. — Здесь ведь стоит очень сильное английское войско. Прежде всего надо примерно наказать мятежников. Кстати, куда они делись?

— Наверно, ушли по гератской дороге, — предположил Шер Али-хан.

— Как бы не так! — зло бросил вошедший в палатку к концу разговора Бэрроуз. — Можете на них полюбоваться.

Выйдя из палатки, они увидели, что на противоположном берегу, использовав в качестве укрытий редкие рощицы и складки местности, расположились афганские воины.

— Чего они ждут? Почему не уходят? — недоумевал вали.

— Это арьергард. Прикрывает отход остальных. У них нет конницы, и они опасаются, как бы мы не бросили им вдогонку свою кавалерию, — разъяснил генерал.

— Сэр, по ним надо немедленно ударить! — вмешался политический агент.

Раздались отрывистые звуки команды, и вскоре через Гильменд переправились по четыре роты 66-го английского пехотного полка и «стрелков Джэкоба» в сопровождении двух эскадронов кавалерии и артиллерийской батареи. Афганцы открыли редкий огонь из ружей и пушек, препятствуя продвижению врага. Заросли и густая сеть арыков также замедляли наступление англичан. Лишь часа через два они вплотную подошли к афганским позициям, но удар пришелся по пустому месту: сарбазы отступили, бросив приведенные в негодность шесть старых пушек. Лишь несколько десятков самых отчаянных воинов сдерживали натиск англичан, а затем и они растворились в кустарнике и рощах.

Покарать мятежников не удалось. Но столкновение за Гильмендом имело и другую цель. Следовало проложить дорогу к форту, где были сосредоточены запасы продовольствия, приготовленные Шер Али-ханом. Поэтому, когда поле боя осталось за англичанами, Сент-Джон распорядился срочно отправить в крепость верблюжий обоз, чтобы вывезти продукты. К величайшему разочарованию британского командования, выяснилось, что восставшие сарбазы опередили его. Огромные склады оказались почти совершенно пустыми.

Снова, в который раз за последние дни, собрался совет: Бэрроуз, Сент-Джон и вали должны были оценить обстановку.

— Ваше высочество, — с отвращением произнося почетный титул своего жалкого протеже, обратился к Шер Али-хану политический агент, — сможет ли Гиришк прокормить нас?

— Нет, кэнал Санжан, он и себя кормит еле-еле. Что-то растет только возле реки. Ну еще — где арыки и кяризы. А так — пустыня да камни. Тут и лавок-то всего десятка два.

— Тогда, генерал, надо немедленно выбираться отсюда. Лучше всего — в Майванд или в Кушки-Нахуд. Нас будет отделять от Кандагара менее 50 миль. Со снабжением отряда станет легче.

Бэрроуз мрачно засопел:

— С вашего разрешения, сэр (на кандагарского правителя он уже не обращал никакого внимания), я подведу некоторые итоги. Армия нашего не очень надежного союзника самоликвидировалась, если можно так выразиться. Наше продовольствие — у бунтовщиков. Еще не вступив в борьбу по-настоящему, мы уже понесли потери. И после всего — добровольный отвод войск с выгодного рубежа! Но, к сожалению, вы правы.

…17 июля 1880 года, совершив три перехода, бригада перебазировалась в район селений Кушки-Нахуд и Майванд.

Вечером следующего дня, когда Сент-Джон размышлял над обстановкой, складывавшейся в Южном Афганистане, на пороге занятого им в Кушки-Нахуде дома выросла долговязая фигура. Длиннополый клетчатый сюртук, соломенная шляпа и пенсне на шнурке подчеркивали штатский облик гостя. Политический агент, видевший за последние недели только военных, на миг удивился появлению подобной личности в районе боевых действий. Но только на миг.

— Вы даже здесь меня нашли, Сэнди! — приветствовал он корреспондента «Таймс» Сэндона Лидса.

— Это оказалось намного легче, чем можно было предположить. Я был готов отправиться за вами гораздо дальше, Оливер. Ну, скажем, в Герат.

Сент-Джон помрачнел:

— Не оттачивайте на мне свое остроумие, Сэнди. И вообще, давайте-ка лучше размочим эту тему хорошим брэнди, иначе она застрянет у меня в горле…

Он хлопнул в ладоши и отдал соответствующее распоряжение появившемуся слуге.

Лидс лукаво посмотрел на хозяина:

— Кандагарское государство, похоже, трещит по всем швам?

— Ну, может, и не по всем — это слишком сильно сказано… Однако складывается впечатление, что в нем, как и в Датском королевстве, не все благополучно…

— Переживаете?

— Еще бы! Ведь это — мое детище, к которому с большой симпатией отнеслись и в Лондоне и в Калькутте. Жаль, если оно окажется мертворожденным.

— Вы сняли у меня камень с души.

— Не совсем понимаю вас, дружище.

— Дорогой Оливер, трудно было бы пить брэнди с человеком, который назавтра посчитал бы, что я ему подложил свинью… Поскольку мы не расходимся во мнении, что благороднорожденный и глубокомысленный Шер Али-хан со своей Кандагарской державой стоит не очень прочно на ногах, позвольте познакомить вас с телеграммой, отправленной мной сегодня в редакцию.

Сент-Джон поднес к свечам протянутый ему листок бумаги: «Вали Кандагара, — читал он, — не смог держать в руках войско, созданное с нашей помощью… Когда произошел мятеж, ни один выстрел не был сделан в его пользу. Пушки укатили, и никто не пытался их остановить. Даже те, кто не покинул его, — остатки кавалерии — пассивно наблюдали за распадением армии… Установление в Кандагаре власти сильного правителя, выбранного народом, но тесно связанного с нами собственными интересами (при условии доведения до Кандагара железной дороги), — такая цель, несомненно, стоила бы усилий, но теперь это невозможно…»

Корреспондент внимательно следил за выражением лица полковника.

«…Никто из тех афганцев, на коих пал выбор британского правительства, не был благожелательно принят народными массами, а независимый правитель Кандагарский, назначенный лишь благодаря нашему влиянию, был обречен пасть, как только это влияние ослабло. Последние события, связанные с Шер Али-ханом, доказали это слишком явно, и ничто не может восстановить его утраченное значение. Отправка вали в Индию (с выдачей хорошей пенсии) — самое подходящее предложение…»

— Ну, Сэнди, — сказал полковник, закончив чтение, — если полагаться на ваше мнение, то можно заключить, будто правитель уже пал. А это еще не так! И потом, позвольте вас спросить: когда же вы успели узнать об этом злосчастном бунте?

Лидс улыбнулся:

— Будь на вашем месте другой человек, он получил бы ответ, что на то я и журналист, пользующийся за свою оперативность заслуженным авторитетом в главной газете Британской империи. Но вам, Оливер, я скажу правду. Моей заслуги тут нет. Просто в Кандагар прискакали бывшие соратники Шер Али-хана. Они теперь, видимо, будут подчеркнуто чураться его и с восторгом рассказывать о событиях, которые произошли в лагере за Гильмендом. Сейчас фраза «Плюю в бороду вали» стала в городе чуть ли не общепринятым приветствием при встрече…

— Неприятные вести вы привезли…

— Ничего не поделаешь: я привык хоть для самого себя вырабатывать трезвый взгляд на вещи. А что вы скажете по поводу корреспонденции, посланной в Лондон? — переменил тему Лидс.

Сент-Джон задумался.

— В принципе я не очень большой любитель обобщений. Особенно широких. К тому же плохо представляю обстановку в других районах Афганистана… Но если и там аналогичные настроения, то я с вами согласен: надо побыстрее сажать на трон солидного претендента, лишь бы он учитывал наши планы и стремления, самим же — удалиться. Но не очень далеко!