Разве мог я себе представить, что будет так больно? Разве тогда, десять лет назад, когда я только отыскал путь домой, в мою голову приходило, что все мои страдания в ледяной пустыне — ничто по сравнению с тем, что мне еще предстоит пережить?

Я готов к смерти. Я распрощался со всем в своей жизни, я все потерял… Моя семья, мои друзья… Талия, Нелькон, Димерис, Шласс — все уже давно мертвы. Был ли я всему виной? Нет. Но я выжил, в отличие от них. Я выжил и шел дальше в полном одиночестве, ощущая, как пустота внутри становится все больше, как она разрастается и захватывает меня с головой, лишая души.

Я всегда умел выживать, и это стало моим проклятием. Когда все вокруг вдруг обратилось в прах, когда теплое солнце, о котором я раньше мог только мечтать, стало враждебным и отмеряло только дни, которые я провел в одиночестве, я сдался.

Я желал смерти, а та все не шла. Она будто в страхе бежала от меня, не в силах справиться с моей жаждой, а я все шел за ней попятам. Не важно, в скольких передрягах я бывал, я все равно выходил сухим из воды.

Даже когда подземные существа-гомункулы, слепленные из чистой черной магии, утащили меня в сердце своего темного царства и возложили на алтарь, готовясь принести в жертву своей кровожадной богине Гекате, я невероятным образом спасся и оказался в самом центре разыгравшегося сражения между служителями зла и доблестными гномами Нижних ярусов.

Пару раз я думал покончить с собой, но я слишком слаб для этого. Как и за три сотни лет в заточении я не решился наложить на себя руки, так не совершил я этого и теперь.

И смотрел, как стареют все те, кого я знаю. Десять лет прошло, а я ничуть не изменился, только шрамов стало несоизмеримо больше. За этот недолгий для бессмертных срок в Едином Королевстве успело смениться целых пять королей. Правительство погрязло во лжи, отчаянии и переворотах. Двадцатилетние парни, с которыми я повстречался в начале своего пути, уже заводили собственные семьи, нередко я видел их счастливыми, гуляющими вместе с детьми, и внутри меня все переворачивалось.

Нет, я не желал становиться смертным, не хотел погибнуть в старости в своей постели… Я хотел умереть. В бою или заколотый предательским ножом в спину — не важно. Я жаждал покоя, которого мне не могла предоставить жизнь.

Проводя свои последние годы в одиночестве в отдаленных пещерах, я превратился из человека в животное. Я разучился говорить, я стал жить лишь инстинктами убийцы, которые не раз спасали мне жизнь. Этим я отгородился от той душевной боли, что преследовала меня и пожирала мучительно и неумолимо.

Лишь воспоминания о друзьях, ставших мне настоящей семьей, позволяли единственной крупице человеческого разума в моей голове сохраниться и направлять меня в те недолгие моменты времени, когда мне приходилось встречаться с людьми.

Я — человек, потерявший все. Разве может быть хоть кто-то более жалок? Вместо того, чтобы жить дальше, я предпочел закрыться и страдать в одиночестве среди вечных снегов и диких животных.

Воспоминания грели меня и заставляли двигаться. Заставляли бросаться в бой, рисковать жизнью, но все — тщетно. Словно весь Скадин только и делал, что спасал мою шкуру против моей же воли.

Одно я помню лучше всего…

Этот короткий миг тишины и покоя, пропитанный теплотой, которая грела меня целый год и напоминала о потерянном, о предательстве и воскрешении, что довелось мне пережить, заставлял меня ходить по краю и держаться на самом краю пропасти.

Перед глазами у меня до сих пор стоит эта картина.

Мы сидели впятером у костра недалеко от Несма — небольшого портового городишки, до верху набитом преступниками всех мастей, — и ждали, пока бургомистр наберется-таки смелости и сделает заказ, либо направит сюда своих солдат и прогонит нас взашей.

Как обычно в такие теплые весенние вечера, когда прохладный ветер веет с юга, принося с собой соленый воздух двух морей, наша игра была в полном разгаре.

— Эй, ты опять жульничаешь! — хихикнув, ткнула гнома в бок Талия.

— Не, милсдарыня эльфийка, нету тут никаких жульничеств, — тот расплылся в самодовольной улыбке и покраснел как помидор, разводя руками. — Только ловкость рук и голова не плечах!

— Не гунди, Шласс! — встрял Димерис, уже в который раз прикладываясь к горлышку бутылки губами. — Все мы знаем, что ты тот еще жулик, так, ребятки? — все дружно закивали. — Так что давай, выворачивай рукава, мелкий ты пройдоха!

Шласс оскорбленно засопел, надувая губы как обиженная баба, и мы расхохотались. Талия снова ткнула его в бок, а когда гном попробовал увернуться, резко схватила того за рукав и дернула на себя. В воздух тут же полетела кучка засаленных карт.

— Ах ты, врун эдакий! — взревел Нелькон. — А ну, возвращай мою долю или я тебе сейчас голову-то оторву!

— А ты попробуй, — огрызнулся Шласс и с хохотом плюнул ему в глаз.

Огромный как медведь наемник сорвался с места и вцепился ему в шею, но мы успели оттащить его прежде, чем тот выбил дух из нашего наглого друга.

— Ну смотри, я еще с тебя спрошу, говнюк, — мстительно прошипел здоровяк, но все равно не сдержался и залился добродушным громким смехом, не в силах больше смотреть на эту красную рожу с маленькими черными глазенками, затуманенными третьей бутылкой вина за раз.

И в этот миг я посмотрел на нее. Ее лицо, так хорошо знакомое мне за долгие годы нашей жизни вместе, сияло. Я не мог противиться. Я знал, что сейчас мы всего лишь друзья, и помнил ее измену, но готов был простить, забыть, лишь бы она снова оказалась рядом. Особенно теперь, когда все наладилось, и во мне появилась тяга к жизни. Нормальной жизни. Кто знает, может, у нас и получится…

Заметив мой пристальный взгляд, Талия улыбнулась и прошептала одними губами:

— Прости. Я тебя люблю.

Я улыбнулся в ответ. Мое сердце трепетало в груди от радости и счастья, и я потянулся к ее руке, желая заключить в объятьях, пусть даже на нас смотрели сейчас наши друзья, но внезапно над нами пронеслась черная тень. А потом мир окрасился в алое…

— Август! — прозвучал в ушах испуганный крик Талии.

— Ложись! — с не меньшим ужасом заорал Нелькон, и мы бросились врассыпную, уходя от огромного огненного шара, несущегося с неба прямо на нас.

Я бросился к ней, хотел закрыть ее своим телом, однако судьба рассудила иначе. Прежде чем я смог добраться до Талии, раскаленный метеорит врезался прямо в центр костра, и прогремел взрыв.

И дальше — тьма.

Я не знаю, как я выжил. Я очнулся лишь минуты спустя, а все вокруг уже превратилось в пепел, и от моих друзей остались лишь обгоревшие остатки окровавленного тряпья, кучка воняющего дымом мяса и расплавленное оружие.

Я не мог поверить в то, что случилось. Я вновь остался один, и потеря моя была страшна, как и смерть тех, кто был мне дорог больше жизни. Я потерял все.

И я вспомнил про клятву, данную самому себе десять лет назад. Тогда я решил, что буду заботиться только о себе и никого не поставлю выше своей жизни, и нарушил этот обет. Что ж, теперь, я одинок, и клятва соблюдена.

Но я поклялся отомстить. И в один прекрасный день, когда я вновь вспомню о том, как стоял на холме, а вокруг в воздух поднимался черный дым, шедший от их изуродованных до неузнаваемости тел, я выйду на охоту. Я найду виновного и заставлю его страдать, заставлю наблюдать, как лишаю его всего самого дорогого, как уничтожаю его жизнь и оставляю от нее лишь прах, в который обратилась моя семья. Только потом, насытившись собственной злобой, я подарю ему быструю смерть.

Я клянусь.

* * *

— Эй, красавица, шевели-ка ты булками! — резкий хриплый голос заставил ее отвлечься от собственных мыслей и вернуться в реальность. — Мы с друзьями ждем наш эль уже битый час!

— Не гунди, Патаг, — фыркнула женщина в ответ, расставляя на тяжелом деревянном подносе большие кружки, полные пенного напитка, от которого несло душком. — Будешь меня торопить, и весь твой эль уйдет крысам в канаву.

Грузный мужчина добродушно рассмеялся, поглаживая длинную густую бороду, заплетенную в несколько тоненьких косичек.

— Да ладно тебе, девонька, я ж пошутил. Давай, неси это добро сюда, а мы уж с ним сами разберемся. И мясо тащи, да побольше. В долгу не останусь.

В подтверждение своих слов старый лесничий вытянул из-за пояса большой кожаный кошель, набитый звонкими монетами.

Поставив поднос на стол, женщина улыбнулась.

— Ты смотри, деньжатами тут не свети, отберут поди, будешь весь месяц опять морошкой питаться да водой запивать. Что я, не помню, что ли, как осенью дело было?

— Пф-ф-ф! — другой мужчина, немного помоложе, хлопнул своего друга по плечу. — Так тебя что, обокрали, что ли? А нам, старый пень, втирал, что все на девок просадил, хрыч ты языкастый!

— Ха! — встрял третий. — Так это он это, чтоб мы не насмехались. Небось, и в постели он то же полено, которых каждый день в своем лесу наблюдает.

Они втроем расхохотались еще громче, да и она не сдержалась, а вот Патаг обиженно надул губы и покраснел, от чего стал похож на настоящий раскаленный чугунок с бородой.

— Это я полено? Это я полено? Да я тебе это полено знаешь куда засуну?

— Не прокатит, старикан, силенок-то не хватит! — буркнул второй, и теперь уже вся таверна залилась смехом, заставляя лесничего краснеть все больше и больше.

— Да я!.. Да я!.. — он задохнулся. Бросив взгляд на все еще стоящую рядом женщину, он вдруг размахнулся и хлопнул ее ладонью чуть ниже поясницы, на что незамедлительно получил ответ в виде перевернутой пинты с элем на голове.

— Так уж и быть. Если извинишься, принесу вторую.

Патаг ошеломленно вытер глаза и выдавил:

— Прошу прощения, сударыня, сдурил.

Она довольно хмыкнула и пошла за еще одной кружкой спиртного.

— Э, а хоть за твой счет?

— Мечтай!

Примерно вот так вот проходили все ее дни. Эта таверна на самом краю света стала ее новым домом, и люди, живущие и работающие здесь, в отличие от населения других городов, отличались на редкость бескорыстным дружелюбием, хоть и грешили тоже… мягко сказать, нередко. Но это так, по мелочам.

Может быть, именно скудность обстановки и малая численность обитающих здесь людей делала это место таким прекрасным? Здесь каждый знал друг друга и готов был помочь, несмотря на часто вспыхивающие ссоры, которые, впрочем, почти всегда кончались здесь, в этом приятном месте, за кружечкой-другой ароматного спиртного, ходившего только здесь и в нескольких городах поблизости.

За столько лет гонений и испытаний, выпавших на ее душу, Селеста, наконец, нашла свой дом и была бесконечно счастлива, пусть и разносила целыми днями подносы, а потом драила полы и посуду, когда их кухарка отпрашивалась из-за болезни одного из шести ее сыновей.

Но женщина не жаловалась, даже наоборот: без таверны на краю света ей было некуда деваться. Именно из этого захудалого места, обдуваемого всеми северными ветрами, и состояла вся ее жизнь, а без него она казалась ей на редкость пустынной и пустой.

Без хвастовства, Селеста являлась самой красивой женщиной в этой небольшой деревушке и пользовалась большой популярностью среди мужчин, но каждый раз она отвергала их предложения стать парой. Почему? Ей уже почти тридцать, пора заводить семью, детей…

Селеста не раз думала об этом. Она понимала, что пора начинать к чему-то стремиться, однако не могла заставить себя полюбить, а мысль найти просто надежного мужчину и жить с ним без всяких чувств внушала ей невообразимый ужас.

В конце концов, она решила просто жить сегодняшним днем, и будь что будет. Она поняла, что это лучший выход, если не единственный возможный.

Вот уже пятый месяц она жила здесь. На свои сбережения купила небольшой домик у окраины деревни, подружилась с соседями. Все бы ничего, если бы однажды ее прошлое не дало о себе знать.

Вот почему так? Почему человек не может начать жизнь с чистого листа? Наверное, потому что бесконечная паутина связей, что опутывает его с самого рождения, никогда не пропадет. Наверное, единственный способ разорвать все отношения с прошлой жизнью — уничтожить все, что ты в ней приобрел, и плохое, и хорошее.

В то морозное утро женщина, как обычно, расставляла стулья и протирала мокрой тряпкой столы, заготавливая таверну к открытию и готовясь принять первого посетителя. Гедин, хозяин этого заведения, еще даже не проснулся, а Селеста уже топила огромный камин в зале и натаскала к нему дров. Она всегда любила побыть в одиночестве перед началом очередного тяжелого рабочего дня.

Закончив с поленьями, она умылась и причесалась, простояв несколько минут у небольшого зеркала, повешенного у стены, а потом выглянула на улицу.

Глаза мгновенно стали слезиться от жесткого холодного воздуха, и в волосах застряли снежинки. Сильный ветер ворвался в таверну, принося с собой свежесть, и когда она попыталась закрыть дверь, возмущенно толкнул ее в живот, распахивая ту настежь.

Едва захлопнув дверь, Селеста вздохнула. Погода становилась все хуже, и, судя по всему, сегодня наступил Долгий Очаг, означавший начало холодов и предвещавший суровую «зиму». В такое время редко кто вылезал из своего дома, и весь скот загоняли в специальные амбары, соединенные с жилищами или подземными ходами, или деревянными коридорами, по которым можно было спокойно пройти и не оказаться снесенным ураганным ветром.

А еще Долгий Очаг наводил на мысли о том, что сама таверна тоже закроется на долгое время, и почти все ее работники останутся здесь. Нет, не по принуждению, а по собственному желанию, так как в одиночестве сидеть дома тоже не так уж и весело. Пожалуй, только кухарка отправится домой, а это значит, что готовить и заботиться обо всем тоже придется ей, Селесте, да еще нескольким служанками-официанткам, которых заботливые отцы отправляли сюда поумерить девичий пыл.

Нередко в такие дни сюда стягивались и путники, волею судеб попавшие на край света в такое неудобное для походов время, да и некоторые жители тоже не отказывались от хорошей компании на следующий месяц (примерно столько длились здесь самые жестокие и смертельные холода) и пинтой-другой эля перед камином.

Осталось только заготовить запасы, иначе здесь просто не выжить.

На то время, что провела здесь Селеста, Долгий Очаг начинался уже в третий раз. Нет, он не зависел от времени года, и только проклятые боги Скадина решали, когда насылать свои бури на землю.

Ступеньки тихо заскрипели.

Селеста обернулась и тепло улыбнулась спускающемуся вниз хромому Гедину, старику в уже достаточно преклонном возрасте: в семьдесят лет жители куда более теплых мест уже собирались в мир иной, а уж что говорить про край света, где даже слюна мерзла во рту в особо «прекрасные» дни?

— А, девочка, ты уже на ногах, — хмыкнул он. — Могла бы и выспаться, Долгий Очаг — не время для уставших. Ха! А если так, я могу тебя и отпустить, ты хорошо потрудилась за эти несколько месяцев. Эх, еще б все такие были, как ты, цены б вам не было! Ну как, идешь домой?

— Не, я лучше останусь, — ответила она, вздрогнув при одной мысли о том, что застрянет в своей одинокой норе на целый месяц. — Когда мне сходить к Теркеру?

— Успеется, — он подошел к стойке и выудил из-под нее бутылочку вина, приглядываясь к цвету напитка. — Хм, что-то я такого не помню. Ну, да ладно, опохмелиться сойдет.

— Погоди-погоди. Ты что, сам собираешься к нему идти? Но тебе же нельзя много ходить!

— Ха! — фыркнул Гедин, прикладываясь к бутылке. — Спасибо за беспокойство, но я и сам прекрасно знаю, что мне можно. И видят боги, я бы сам отправился к этому мошеннику, вот только сраные кости снова ноют так, будто на мне всю ночь ездили йети!

— Но тогда?..

— Перестань кудахтать надо мной, девочка! Я еще не окончательно выжил из ума, и кое-что да помню. Все будет в порядке, готовься селить гостей, моя дорогая, обо всем другом я позабочусь сам. Дай только допью эту чудесную бутылочку Шотена…

Пожав плечами, Селеста взяла связку ключей из шкафчика на кухне и поднялась наверх. Пройдя вдоль длинного коридора, женщина открыла последнюю дверь, взяла в охапку несколько комплектов недавно постиранного постельного белья и стала разносить их по комнатам, проверяя, все ли в порядке, и нет ли в стенах прогрызенных мышами дыр, через которые холодный воздух с улицы мог бы задувать внутрь: здешние заморозки нередко оставались незамеченными в течение дня, зато ночью обретали особую силу, из-за чего гости могли заболеть или, еще хуже, запросто отправиться в мир иной.

Да, смерть от мороза не была здесь такой уж редкостью, но со временем можно ко всему привыкнуть, и Селеста, коренная уроженка теплых стран, теперь даже не замечала сухого ледяного воздуха, от которого по началу все время пыталась скрыться за бесконечными шарфами.

Закончив прибирать последнюю комнату, она села на стул и решила немного передохнуть, вглядываясь в набирающую силу белую метель, гуляющую за окном.

Постепенно шум внизу нарастал, и она слышала, как хлопают дверьми молоденькие официантки, разнося еду и выпивку по столам. В такие дни народ предпочитал напиваться, а потом просыпаться в теплой постели, по доброте душевной дотащенные до комнаты Селестой или старым Гедином. Действительно, а что еще делать, если не пить?

Но внезапно к шуму толпы прибавился и какой-то неясный скрежет опускающейся и поднимающейся дверцы подвала, где Гедин хранил запасы на месяц Долгого Очага. Чтобы прокормить такую толпу, требовалось невероятно много всякого съестного, а вопрос с хранением запросто решала за людей суровая погода, за ночь замораживающая всякое мясо. Правда, после такого не все продукты сохраняли былой вкус, однако и к этому люди тоже привыкли.

Вздохнув, Селеста поднялась со стула. Она решила, что Гедин-таки не послушал ее и сам пошел по лавкам, закупая все необходимое. Поворчав немного, женщина спустилась вниз.

— Здарова, Селеста! — приветственно махнул ей рукой Патаг, умостившись со своей неспокойной компанией у дальнего окна рядом с теплым камином. — Есть еще у вас место для нас четверых?

Она улыбнулась в ответ и звякнула связкой ключей.

— Зная твое предпочтение к спиртному и картам, припасла для вас самую большую!

— Эт хорошо, — он вдруг зарделся. — К нам еще кое-кто присоединится, ты не против?

Селеста фыркнула. Ну да, куда же на месяц и без подружек?

— Только не разворошите там все, я вас умоляю. После твоего прошлого захода, Патаг, мы целую неделю чинили разбитую стену!

— Заметано.

Перекинувшись еще парой фраз с посетителями (эта таверна была единственной во всей округе, так что все ее завсегдатаи прекрасно знали Селесту), женщина вышла через кухню к заднему выходу и встретила там Гедина, задумчиво вертевшего в руках увесистую ножку кабана.

— Упертый же ты старик! — укорила она его, когда Гедин ее заметил. — Я же сказала: сама все сделаю. Или, если так не хочется меня тревожить, послал бы Пайка, этот оболдуй только и делает, что в носу ковыряет да истребляет все наши запасы вина со скоростью света!

— Ха! Это точно, девочка… С этим не поспоришь. Однако ж я, как я тебе уже неоднократно говорил, еще не выжил из ума и никуда сам не ходил.

Селеста взглянула на открытый подвал и туши свежих убитый зверей, что еще лежали рядом, а потом взглянула на Гедина, молча задавая простой вопрос.

Прежде чем старик успел ответить, задняя дверь снова открылась, и на пороге вырос мрачный силуэт человека, укутанного в шубу из кошачьих шкур (в горах водились такие размером с приличных быков).

— Шесть, — хриплым голосом буркнул он и кинул на землю еще одного кабана.

Выдохнув сквозь стиснутые зубы, он устало потянул спину.

— Аквитлы, кабаны, козлы, два диких яка, несколько ведер зимних ягод, три ведра сухой коры, коренья и прочая лабуда — все как заказывали. Теперь давай мою плату, и распрощаемся еще на полгода.

— Ну, давай хоть руки пожмем, — предложил Гедин и тут же протянул свою, но мужчина с сомнением на нее посмотрел и покачал головой, давая понять, что это лишнее. — Кхм… Как хочешь. Вот твои стрелы и новые сапоги, — он выудил из шкафа два свертка: из одного выглядывали черные оперения стрел, а во втором лежала обувь.

— Зиму выдержат? — с сомнением спросил посетитель.

— Обижаешь! Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Нет, — он принял из его рук свертки. — Но в общем счете я знаю тебя только пять дней. Не привык доверять незнакомцам.

— Тьфу ты, парень! Я человек чести, вот она может это доказать. Иди-ка сюда, девочка! — Гедин схватил ее за локоть и подвел к мужчине.

Селеста нехотя подошла чуть ближе и полностью оказалась в тени великана. Она испуганно сглотнула и стиснула зубы, стараясь не выдать своего страха. Отыскав взглядом в полутьме таверны его глаза (остальное лицо скрывал теплый шерстяной шарф), она слабо кивнула.

Мужчина хмыкнул.

— Тогда до следующей встречи, Гедин.

— И тебе удачи. Я так полагаю, имени своего ты снова не назовешь?

Когда дверь снова хлопнула, и незнакомец скрылся в белой метели, старик недовольно цокнул языком.

— Немногословный, однако…

— Кто это был? — облегченно выдохнув, спросила Селеста.

— А, без понятия, — Гедин махнул рукой, устроившись на табурете и потирая замерзшие руки. — Пришел года два-три назад, живет в горах.

— В горах?

— Ага. И не пялься на меня так, девочка, я сам прекрасно знаю, что там даже йети дохнут, а у этих шкура-то потолще нашей. Живет и живет… Наведывается два раза в год сюда, тащит животину всякую или то, что я попрошу, а я ему плачу вещами. Вот и весь разговор.

— А может он врет? Может, ни в каких горах он не живет?

— Не, я ему верю. Веет, знаешь ли, от него какой-то силой, злом…

— Скорее животным душком, — недоверчиво фыркнула Селеста.

— И этим тоже. Ты-то тут недавно, не знаешь всего, — Гедин устало вздохнул. — Пока он не явился, на нас частенько ледяные великаны наезжали. Ну, знаешь ли, они живут по ту сторону Хребта. Много народу они загубили, пока вот этот странник в горах не поселился. Говорят, он их всех и того… прибил. Глупо, ясен перец, но с того дня ни одна из этих мразей больше здесь не появлялась. Из-за этого его и терпят…

— Еще бы его не терпеть.

Гедин дернул плечом и скорчил недовольную гримасу.

— Люди не любят жить рядом с тем, кого на знают, девочка. Особенно с тем, о ком ходят слухи.

— Какие?

— Разные! — старик вспыхнул. — Иди работай! Ишь, расселась тут, допытывается… Не знаешь, вот и не знай, крепче спать по ночам будешь.

С этими словами он поднялся и заковылял к залу, недовольно ворча под нос ругательства.

— Пайк, скотина! — донесся до нее рассерженный голос Гедина. — Чего расселся, дурья башка? Поднимай свою ленивую жопу и топай в подвал, хоть для чего-то твои мускулы сгодятся.

Селеста поправила прическу и пошла за ним, намереваясь немного умерить пыл хромоногого старика, припомнив, как в прошлый раз, напившись вусмерть, он едва не спалил всю таверну, решив немного «осветлить» свою жизнь.

Про странного посетителя она тут же забыла, погрузившись в пучину предзимнего беспокойства и кипящей работы, от которой голова шла кругом, и все мысли были заняты одними лишь подносами да бесконечной беготней от стойки и обратно.

Вспомнила она о сегодняшнем странном визите только после полуночи, когда уставшая свалилась на кровать в своей комнате и закрыла глаза, даже не расправляя постель.

Ей смутно казалось, что где-то раньше она слышала этот хриплый жесткий голос, отливавший твердой сталью, но вот где? За всю свою жизнь она побывала в стольких местах, что даже самый старый скиталец мог бы только позавидовать ее путешествиям, а уж сколько людей ей встречалось на этом пути — просто море!

Но ей почему-то смутно казалось, что именно этот человек сейчас для нее важнее всего. И так, ворочаясь с одного бока на другой, женщина и заснула, терзаемая сомнениями и пустыми догадками. Перед сном она пробормотала самой себе:

— Не важно. Долгий Очаг настал, теперь я здесь на целый месяц. Все равно не смогу его разыскать и спросить, кто он такой. А вообще… плевать!

Во сне ей вдруг припомнился кровавый рассвет трехлетней давности, когда она попала в передрягу близ Шаййена и нашла приют в доме тамошнего верховного мага. Как же его звали? Кажется, Нерт Однорукий. Нет, Однорукий вовсе не потому что он лишился руки, а потому что мог произносить заклинания, используя лишь одну руку, что не удавалось даже большинству архимагов.

Над Шаййеном тогда сгущались сумерки. Дуботрясы, тамошнее племя железных великанов, решило развязать войну с ранее дружественным городом, и на рассвете третьего дня весны, когда вода в реке разлилась и поглотила большую часть полей, они напали на Шаййен, вооружившись огромными дубинами размером с приличный старый дуб.

Большая часть населения тогда трудилась в полях, да и сам город особо не славился своей армией, так что великаны легко разломали городскую стену и учинили на оживленных улицах настоящую резню, не гнушаясь убивать и поедать даже детей.

С чего все началось, никто не знает. Говорят, в один момент все они просто сошли с ума и обратили свой кровожадный взор на единственное близлежащее селение людей — сам Шаййен, — однако споры насчет этого вспыхивали нередко. Например, другая часть страны сошлась на том, что какой-то злой маг захватил разум вождя племени и направил их на Нерта, горя желанием уничтожить конкурента. По крайней мере, они так думали…

Но Селеста была там в то утро. Она завтракала вместе с магом и его семьей на вершине Хрустальной Башни, главного творения Нерта, и против воли оказалась в самом центре развернувшейся драмы.

Она помнила, как пал Шаййен, она наблюдала за атакой великанов из самой высокой точки города и страдала от того, что не может ничего сделать. К счастью, у города был лучший защитник, о котором только могли мечтать люди, — Нерт, маг, победивший в честном бою сильнейшего чернокнижника всех времен (его имя благоразумно было стерто из истории и всех летописей) и одолевший в поединке самого Гонтлгирма, величайшего ледяного дракона Севера. И он бы принял участие в битве, если бы к ним не присоединилась еще одна весьма примечательная личность.

— Здрасьте! — гость радостно развел руки в объятьях, но никто из не шевельнулся. — Никто не хочет обнимашек? Ну и ладно, противные людишки, как же вы еще не сдохли-то от скуки?

— Ты еще кто? — Нерт вышел вперед, загораживая собой жену и двух своих детей.

— Ах, ну да, мы же еще не знакомы, — тощий мужчина, одетый в облегающий кожаный жилет, неприятно подчеркивающий его худобу, и не менее облегающие брюки, шутливо сделал реверанс, разведя в стороны края черного плаща. — У меня много имен в вашем мире, — делая ударение на «вашем», начал он, — но я предпочитаю зваться Ликаоном. К вашим услугам, милсдарь колдун.

Заметив Селесту, он мельком окинул женщину взглядом и, усмехнувшись, вульгарно ей подмигнул, а потом снова повернулся к магу.

— Итак, чем я могу помочь маэстро в час нужды?

— Ты знаешь заклинания? Можешь сражаться? — торопливо спросил Нерт.

— Я, знаете ли, добрый господин, странствующий чернокнижник и мастер порталов. Эй, ничего противозаконного! Я никогда не использовал некромантию и не занимался демонологией, всего лишь продавал простенькие талисманы и амулеты! Ну, там, сглаз отвадить…

— Отлично! Иди сюда и помоги мне поддержать заклинание, мастер порталов, и я обогащу тебя на десять лет вперед!

Не дожидаясь ответа, Нерт выбежал на балкон и воздел руки над головой, на ходу бормоча под нос магическую формулу Слова.

Селеста вздрогнула. Она чувствовала, как воздух накаляется от безумной мощи, шедшей от разгневанного мага, и решила отступить в сторону, лишь бы остаться в сознании и не упасть в обморок от эссенции чародейства, разливающейся вокруг.

— Ты поможешь, чернокнижник, или будешь стороне в стороне как трус?

— Я-то? — мастер порталов встрепенулся. — Я-то помогу… Так помогу, что у тебя задница взорвется от моей помощи!

— Осторожно! — закричала Несса, жена чародея, увидев, как незнакомец вытаскивает из-за пазухи кривой кинжал и стремительно подбирается со спины к Нерту.

«Действительно, — подумала Селеста, едва удерживаясь на ногах от непривычки. — Как он прошел через охрану? Если только они все уже не мертвы…».

Нежданный гость нанес подлый удар, но маг, до которого все-таки донеслось предостережение супруги, успел отскочить в сторону, так и не закончив творить волшбу.

— Подлец! — закричал он, вытягивая перед собой правый кулак, на безымянном пальце которого покоился волшебный перстень со странным черным камнем, изредка выбрасывающем синие искры. — Ты умрешь!

Одним взмахом мизинца он выбил из рук нападавшего кинжал, заодно и вывернув ему все пальцы.

— Едрить-колотить! — взвизгнул мастер порталов. — Ты хоть знаешь, как это больно? Чтоб тя черти задрали, мужик, а потом еще и Холхост вдобавок!

— Амнел, — до Селесты непонятным образом донесся шепот Нерта.

Камень на его перстне коротко вспыхнул, и чернота вокруг него стала стремительно распространяться в воздухе, создавая загадочный вихрь теней, водоворотом кружившихся вокруг чародея.

— Так и знал, что он у тебя! — победоносно воскликнул демонолог.

Он ринулся вперед, протягивая к Амнелу целую руку, но не успел: Нерт закончил творить заклинание и топнул ногой. Воздух вокруг него вздрогнул, и Однорукий отступил назад, давая магии закончить дело.

Мастер порталов остановился, будто уткнувшись носом в стену. Жилки на его лбу вздулись, капельки пота покрыли лицо от напряжения. Он попытался сделать еще шаг к своей цели, но внезапно из его глаз пошла кровь. Кожа съежилась, она стала слезать с его лица пластами и испаряться словно пар.

Селеста вскрикнула от ужаса. За несколько секунд человек превратился в груду ходящего фарша. Бедняга кричал в агонии. Любой бы на его месте уже умер, однако демонолог внезапно сделал еще шаг, заставляя Нерта в ужасе отступить.

— Неожиданно, да? — расхохотался живой мертвец, еще раз переставляя ноги.

— Невозможно… — только и успел выдохнуть один из величайших магов вселенной, прежде чем окровавленная рука без кожи схватила его за шею.

БАМ!

В стену башни врезался первый камень, брошенный великанами, и она пошатнулась. Осколки кладки посыпались с потолка. Один такой угодил в жену чародея и лишил ее чувств, а ударная волна отбросила двоих детей к стене, и вскоре их тоже завалило обломками.

— Я бы сказал, что мне жаль, — прорычал демонолог и жутко хихикнул, — но мне не жаль. Лгун, обманщик, вор, убийца, совсем не добрый маг и защитник обездоленных. Что ты скажешь на правду, Нерт? Что ты скажешь на правду?..

БАМ!

— И пусть никто не узнает, кто ты в истинном свете луны, но я вижу твою душу, волшебник, и она черна, как и моя. Встретимся в пекле, Нерт Однорукий, твоя семья тебя уже заждалась!

Селеста отлетела в сторону. Ее взор заполонила тьма, и последним, что она увидела, была ужасная картина того, как огромный серый оборотень одним махом вырывает нижнюю челюсть еще живого чародея и стягивает с трупа волшебный перстень, слизывая с вытянувшейся морды кровь.

Проснулась она в холодном поту, радуясь, что те ужасные времена уже прошли. Поднявшись с кровати и взглянув в окно, женщина обнаружила, что уже давно перевалило за полдень.

Она спустилась вниз. Зал, как это всегда бывало в зиму (здесь месяц после Долгого Очага называли именно так вне зависимости от того, какое сейчас стояло на улице время года), был полностью набит посетителями, и официантки мелькали то тут, то там, разнося заказы и еще успевая перемолвиться парой фраз с друзьями и знакомыми.

Селеста вздохнула и улыбнулась, решив как можно скорее приступить к работе, пока старик Гедин не поднялся с постели и не начал снова ворчать, грозясь всех выгнать отсюда взашей. Конечно, он только грозился это сделать. В один из долгих вечеров у камина после трудного рабочего дня они пропустили по кружке хорошего пива, и хромоногий хозяин таверны признался, что любит их всех как собственных детей и никогда бы никого не бросил. Вот только ворчать, к сожалению, он умел так, что даже мертвый бы поднялся из гроба и принялся драить полы, лишь бы Гедин замолчал.

Этот день прошел быстро, как и все следующие за ним. Любой бы завыл на ее месте от постоянного однообразия, и в первый свой такой месяц Селеста готова была выбраться наружу и погибнуть в метели, лишь бы хоть как-то изменить следующие двадцать четыре часа, но со временем и она привыкла, стараясь думать лишь настоящим и перестать занимать голову бесполезными мыслями.

И вот, наконец, метель за окном пошла на убыль и вовремя: все запасы в подвале уже подошли к концу, и в последний такой день они перешли на строгую диету из кореньев, от чего лица гостей приобрели мертвенно-бледный оттенок, и сами они стали бросаться друг на друга по самому пустяковому поводу. Дружба дружбой, а целый месяц наедине друг с другом в закрытом помещении кого хочешь сведет с ума.

В ту ночь Селеста едва доползла до дома. Руки ныли от постоянной работы, голова трещала от постоянных жалоб и нетерпеливых вопросов людей, желавших, наконец, выбраться наружу, да и сама она ужасно устала от одного и того же зрелища каждый проклятый день. Женщина надеялась, что боги дадут ей хотя бы месяца два передышки перед следующим Долгим Очагом, иначе она точно кого-нибудь убьет.

Едва преодолев тающие снежные сугробы, она ввалилась в свой дом и принялась разводить огонь в печи, едва отыскав более-менее сухие поленья, заранее припасенные ей перед холодами.

И только когда огонь затеплился, и по комнате загуляли темные блики пламени, Селеста вдруг заметила, что за ней из дальнего угла гостиной наблюдают чьи-то жуткие желтые глаза.

— Ради богов, не пугайся… — начал голос.

Женщина от ужаса вскрикнула и схватилась за кочергу, готовая защищаться.

— Ну вот, чтоб тебя черти драли, е-мое! — ругнулся мужчина, поудобнее устраиваясь на скрипящем деревянном стуле. — Я же просил, неужели так сложно послушаться? А хотя ладно, забудь, ничего этого не было. Я просто хотел спросить…

— Ты кто такой? Как ты сюда пробрался?

— Кхм… Мне отвечать по очереди или как? Могу наугад, могу вразброс. Правда, для последнего вопросов маловато, но ты не стесняйся, подкидывай еще!

Селеста запнулась от неожиданности.

— Лады, сударыня дама, так уж и быть, удовлетворю твое излишнее любопытство, — продолжали болтать «глаза». — Я лично добрый человек, которому срочно требуется помощь определенного вида. Нет, ты не думай, я не извращенец, насиловать не собираюсь…

— Что?

— Ну вот, ну вот, о чем я и говорил! Можешь не перебивать, а? — мужчина вздохнул и продолжил: — Итак, пошли дальше. Как я сюда пробрался? Очень просто: приподнял дверь за ручку, и замок открылся. Кстати, позови плотника, женщина, так ведь и до незваных посетителей дойти может! — он сделал паузу, прочищая горло. — А ты чего стоишь-то? Совести у меня нет, не бойся, но все равно как-то неудобно разговаривать с человеком, стоящим на ногах, и особенно если в руках у него раскаленная кочерга!

Нашарив левой рукой валяющийся рядом табурет, желтоглазый подтолкнул его к Селесте и призывно махнул рукой.

Женщина отрицательно мотнула головой, покрепче перехватывая кочергу.

— Сядь! — внезапно рявкнул незнакомец, и она против воли плюхнулась на деревянную сидушку. — Вот так-то лучше, — спокойно кивнул он. — Итак, Селеста, ты меня помнишь?

— Н-нет, — сглотнув, пробормотала она.

— Эх, что за времена? Неужели я настолько постарел, э? Что, хорошенькие дамы уже забывают меня после первой же встречи? Хотя ладно, молчи, вечно я слишком много болтаю. Знаю, пора от этого избавляться, но что ж поделаешь, харизма из меня так и прет. Наверное, поэтому я не могу относиться ко всему с должной серьезностью, — он вздохнул. — Держи. Может, хоть это освежит тебе память.

В воздухе мелькнуло нечто маленькое и круглое. Ойкнув, Селеста сложила ладони лодочкой, выронив кочергу, и едва поймала вещицу, прежде чем та упала на пол.

В ее руках оказался мужской перстень с удивительно глубоким черным камнем, внутри которого будто клубились мрачные тени.

В голове Селесты тут же вспыхнуло приснившееся ей месяц назад воспоминание о падении Шаййена и смерти Нерта Однорукого. Ее душу обуял страх. Если прямо перед ней сидит тот, кто убил одного из самых сильнейших магов человечества, то какова ее судьба? И зачем она ему вообще? Лишний свидетель? Тогда почему он сразу ее не убил, почему тянул так долго?

Тряхнув головой, она прогнала плохие мысли и решила выслушать «гостя».

— Поедим? — пока она рассматривала перстень, предложил оборотень.

— Нет, я уже ужинала.

— Ужин ужином, а ночные пожирунчики — дело святое, — совершенно спокойно фыркнул он и поднялся. — Я тут соизволил немного покопаться в твоих погребках, да и с собой кой-чего притащил, так что прошу на кухню. Ты не подумай, я не приказываю, но отказываться не вежливо.

Его глаза угрожающе сверкнули в полумраке комнаты, и Селесте ничего не оставалось, кроме как последовать за ним и сесть за стол перед приличной тарелкой съестного.

— Оно ведь холодное, — заметила женщина, по привычке поправляя вилку.

— Так и надо. Ешь, заодно и поговорим. Вернее, я буду говорить, а ты слушай и вникай. Я вовсе не хочу принуждать тебя делать что-то против воли. Скажем так, за сорок лет своей жизни я кое-что да понял и совершенно уверен: чтобы люди все сделали правильно, надо убедить их в выгодности дела.

— Вот как? Мы виделись в первый и последний раз уйму времени назад, и ты у меня на глазах убил хорошего человека! А еще!.. — женщина запнулась.

Желтоглазый поморщился, будто она ударила его по лицу.

— А еще я оборотень, да. И что?

— И что? Ты вырвал Нерту челюсть, и вся его семья погибла!

— Вот только не надо ля-ля! Его семья погибла не по моей вине, не я настроил великанов на разгром. Нерт сам виноват, во всем!

— О чем ты?

Гость вздохнул. Несколько секунд он молчал, елозя вилкой по своей тарелке и издавая такие противные звуки (в смысле, вилкой), что по спине бежали мурашки, а потом сказал:

— Этот камень, Амнел — вещь высшей силы. Могущество, скрытое в данной безделушке запросто может похерить весь мир и отправить его к Холхосту на закорки, и если перстнем завладеет такой дурак как, например, я, то готовьтесь к концу света. Я-то его сюда и притащил. Представь мое удивление, когда я просыпаюсь утром, а его нет! Отпущу кровавые подробности моего преследования, но я, в конце концов, узнал, что его украл некий Нерт. Узнаешь имечко?

— Я тебе все равно не верю.

— Ха! И правильно. Я сам всегда говорил, что доверять стоит только себе, однако ж от истины никуда не денешься: ваш добрый маг — вор и убийца, каких еще надо поискать. Всю свою славу этот лживый ублюдок отгрохал на могуществе Амнела, сам бы он даже чашку не склеил своими силами. В ваших глазах он выглядел героем, а сам за спиной своего народа строил козни и учинял беспорядки, лишь бы добиться еще большей власти. Сама посуди: если кто-то предотвратил войну, то кем он станет для людей?

— Героем, — тут же ответила Селеста, замечая, что съела уже целую половину своей порции, даже не заметив этого.

— Правильно. Но если «герой» сам эту войну и затеял, что тогда?

Она не ответила, пораженная тем, что самый взаправдашний сказочный оборотень ведет с ней простую человеческую беседу. Всего она могла ожидать от зверя, даже кишок, натянутых на шею, но чтобы так просто…

— Можешь не верить, но ты видела, на что способен этот камешек.

— Тогда почему он не смог остановить великанов? Почему не убил тебя?

— Просто я живучий, — расплылись в хищной улыбке губы оборотня. — Да и Нерт дебил, так что все в порядке. Полный потенциал Амнела раскроет лишь тот, кто знает, как им пользоваться, Нерт же едва не привел всех вас к огромной-огромной заднице. Ты ешь, ешь, полезно, а насчет фигуры не беспокойся, она у тебя итак отличная. Так бы и съел, только костями подавиться страшно.

Селеста напряглась, и это не скрылось от гостя.

— Не бойся, это я так шучу. Плоско, да? Моя жена всегда мне говорила, что пора браться за ум, а я ее не слушал. Теперь уж ничего не исправить…

— Так это Нерт спровоцировал великанов? — решила она вернуться к старой теме.

— Естественно, разве так сложно догадаться? Он бы и остановил их, и снова показал, насколько он герой, вот только тут вмешался я и вернул украденное.

— Мог бы вернуть и позже, — недовольно прошептала женщина. — Столько людей тогда погибло.

— За все приходится платить. Это и есть жизнь, — нашелся демонолог.

Она вздохнула, отодвигая тарелку с остатками еды в сторону.

— От меня-то ты чего хочешь?

— Да совсем немного, можешь не беспокоиться. Услуга за услугу, так сказать. Я спасаю твою шкуру, а ты уговариваешься некоего горного жителя, что приходит сюда раз в полгода — по глазенкам вижу, что узнаешь! — со мной поговорить.

— Почему же сам с ним не поговоришь? Я его даже не знаю!

— Ошибаешься. Но сейчас я тебе ничего говорить не собираюсь, так совсем не интересно. Итак, ты принимаешь мои условия?

— Нет! В конце концов, мне ничего не угрожает.

— Да? — он усмехнулся. — Значит, мужик с ножом, что стоит у тебя за спиной, пришел, наверное, за солью. Соль-то у тебя хоть есть? Что он, зря от Равнины сюда перся, что ли? Ай-яй-яй, нехорошо получается!

— Что?..

Она начала поворачивать голову, но уже сейчас заметила кривую тень у себя за спиной. Спина ее похолодела — он замахнулся.

— Придурок, однако. Видит же, что у меня глаза горят, так какого хера так подкрадываться? Плащ-невидимка все равно запахов не скрывает, дурень. В сторону!

Селеста решила не спорить и рухнула со стула на пол, прикрывая голову руками, и в тот же миг острие клинка чиркнуло в сантиметре от ее шеи, едва задев щеку.

— Ха!

Оборотень ударил по другому краю столешницы и резко вскочил на ноги, толкая ее вперед, так что острый угол деревянной поверхности угодил прямо в кадык нападавшему. Раздался короткий вскрик, убийца отшатнулся, но, надо отдать ему должное, быстро пришел в себя и решил сначала избавиться от более опасной цели, а потом покончить с женщиной, растянувшейся на полу.

— Знал бы, с кем связался… Скажу так: я тебе не завидую.

Убийца ринулся вперед. Молниеносным движением руки он направил свой кинжал в сердце мастера порталов, однако тот одним взмахом ладони отбил его клинок в сторону.

Селеста отползла в сторону, давая двум мужчинам закончить бой.

Женщина встала на четвереньки и подползла к двери. Она открыла ее и тут же чертыхнулась, стараясь шипеть как можно тише: на белом снегу вдали четко прорисовывались очертания еще двенадцати человек, одетых в белые шубы, и она бы их не заметила, если бы не скиталась в свободное время по горным хребтам, ведь там надо быть на чеку — каждый захочет отведать свежей человечины в голодный период.

— Вот же проклятье!

Она обернулась.

— Ради бога, не подавись, мне ее еще потом вытаскивать.

С этими словами Ликаон уклонился от подлого удара кинжалом сверху-вниз и сунул свой кулак прямо в рот убийцы, выбив пару зубов.

Тот, не ожидав такой наглости, выронил свой клинок и попробовал высвободиться, но все тщетно — в следующую секунду демонолог уже стоял над бьющимся в конвульсиях трупом, стискивая в лапе оторванный язык.

Селеста схватилась за живот, ее мутило.

— Это у тебя лицо бледное или я грибочков переел? — усмехнулся оборотень.

— Их там по меньшей мере дюжина, и они уже почти добрались до порога! — пробормотала в ответ женщина, хватая единственное, что хоть как-то подходило на роль оружия — кочергу.

— Значит, придется драться… Не смотри на меня так, дамочка, тебя я глотки рвать не заставляю. Перстень все еще у тебя?

— Да.

— Вот и отлично. Я надеюсь, у тебя есть задний выход. Эти засранцы к холодам не привыкли. Могу поспорить, они надеялись застать тебя в одиночестве и послали данного примечательного индивида, — он пихнул мертвеца носком сапога, — по-быстрому закончить дело. Я останусь, а ты иди в горы — погодка просто прелесть! — и разыщи мне этого долбаного горца. Заставь его прийти ко мне на помощь, он все поймет, когда увидит Амнел. Если он откажется… — он вздохнул. — Передай ему, чтобы шел к чертям собачьим и забрал этот проклятый камень вместе с собой! Я чую серебро в их железе, а это плохо для моего иммунитета. Он итак слабенький, а тут еще…

— Я не понимаю, кто их послал?

— Слишком много тупых вопросов, женщина! — фыркнул он, но потом ответил: — Без понятия. Они есть, и все тут. Ты или выживешь, или умрешь. А я точно сдохну без помощи. Вот, держи, — Ликаон стянул с трупа плащ и кинул его Селесте. — Натяни его, чтобы ничего не было видно, и иди. Он скроет тебя если не от холодов, то от стрел их арбалетов. Вот же хитромордые мрази! Чего расселась, твою мать? Вали отсюда, кому сказал! Кыш-кыш!

Она кивнула и выскочила наружу через заднюю дверь.

— Если повезет, — донесся до нее голос оборотня, — еще свидимся, Селеста. А если нет, значит, я сдох! Ну, или ты окочурилась.

Ликаон вздохнул и про себя усмехнулся. Ну что за дебильное однако же имя! Но делать нечего, пришлось же как-то назваться, а именно с этим именем у племен дальнего юга, где он впервые оказался, были связаны кое-какие поверья. Конечно, на руку сыграло и то, что он Волк (е-мое, именно Волк, никакой не оборотень!).

Позволив своей руке стать когтистой лапой, он дотронулся ей до сердца и закрыл глаза.

Как он устал. Если бы кто-нибудь знал, если бы кто-нибудь понял!

Но он снова одинок в этом чуждом для него мире. Люди видели в нем лишь проклятого оборотня, а кто не знал, тот принимал за шута, однако Йен по-другому не мог. Настоящим он становился только с той, которую любил, которая осталась в другой жизни, в другом мире, куда он так отчаянно хотел вернуться.

Вернувшись мыслями в свой последний день рядом с женой, он измученно улыбнулся. Он помнил, как сидел рядом с ней, и до сих пор он ощущал ее рядом с собой, и это помогало ему держаться.

Надо же! Кто мог подумать, что у последнего из их рода, самого безответственного и бесшабашного Волка всех времен и народов, будут дети? Интересно, как они выглядят? Он знал, что их двое — мальчик и девочка, — но даже не представлял, на кого они похожи больше, ведь пропал он раньше, чем они родились.

Проклятые боги Скадина, что же она о нем думает?! Что он в ужасе смылся от нее? Что он трус? Предатель? А вдруг она уже погибла или вышла замуж за другого?..

Заметив, что глаза начинают щипать, он смахнул навернувшиеся слезы со щек и тряхнул головой. Он вернется. Когда-нибудь он точно вернется или погибнет в попытке, а пока ему остается только засыпать, мечтая о прошлом.

— За тебя… И за наших детей.

Вытянув из-под складок плаща старый серп с потрепанной рукоятью, он проверил его на остроту и довольно цокнул языком, мрачно ухмыляясь. А теперь — прочь лишние мысли! Сейчас остаются лишь он и его жертвы.

Он подошел к окну и выглянул наружу.

— Придурки. Ножами махать умеют, а скрываться — нихрена! Помочь им, что ли? Эх…

Он толкнул дверь ногой и выбрался наружу, широко расставив руки в приветственном «жесте доброй воли». Йен довольно усмехнулся.

Он едва замечал их в снегу, его глаза болели от бесконечной белизны округи, но нюхом он чуял всех и каждого, кто притаился в засаде, готовясь нанести смертельный удар.

Стянув с себя плащ, Волк шутливо поклонился и только он раскрыл рот, чтобы съязвить, как в его плечо впился первый арбалетный болт. Раздробив кость, снаряд глубоко засел в его плоти, и яд от серебра (ну, никуда теперь от них не денешься, каждый дурак скупает этот дурацкий драгоценный металл как средство от нечистой силы. Помогает, конечно, но надо же и о других думать!) стал медленно распространяться по телу.

Он стиснул зубы, стараясь не взвыть от боли, и едва не хлопнулся в обморок. Надо дать Селесте больше времени — в этом его единственный шанс вернуться домой.

— Да ладно, пляшем дальше!..

Он смотрел, как дюжина тренированных убийц поднимается из снега, вынимая из ножен серебряные клинки, и понимал, что долго ему не продержаться.

Много раз он обманывал смерть, и последний омрачил его жизнь весьма неприятными болячками, сделавшими его много раз слабее. Теперь на кону все. Главное, чтобы план сработал…

— Ну что же, ребятки, я готов!

Первый удар пришел из тьмы. С любым другим жителем мира под солнцем этот трюк бы прокатил, но только не с ним. Как там говорила его дорогая женушка? Волки — самые подлые, самые мерзкие и самые хитрые существа на свете!

Чуть отклонившись вбок, Ликаон позволил оцарапать лезвием чужого меча свой бок и наигранно вскрикнул, падая на спину.

Из раны хлестала кровь. Она капала на белый снег и оставляла огромные алые разводы, медленно распространяющиеся все дальше.

Запах собственной крови заставил его прийти в себя.

Нападавшие, решив, что дело сделано, стали не торопясь сближаться, окружая его со всех сторон, и из круга вышел один из них, поднимая над головой меч.

— Твои глаза горят адским пламенем, — прошипел он сквозь зубы. — Я думал, с оборотнями сражаться намного интереснее. Жаль, что я ошибался.

— А мне-то как жаль, — вдруг усмехнулся раненый. — Ты, видно, главный в этом курятнике? Отлично, начнем с тебя. И рот прикрой, смотрится отвратно! Мне еще твою голову на шест насаживать…

Увернувшись от резкого — скорее, глупого порывистого — удара, мужчина взвился ввысь, размахиваясь серпом, и смертельный кривой росчерк заговоренной стали играючи снес нападавшему голову с плеч.

И тут началось просто нечто. Все оставшиеся одиннадцать убийц с криками бросились на единственного (но все еще живого!) Волка, который сейчас даже не мог призвать все свои силы, чтобы защититься.

Он кружился в диком танце смерти. Серп в его руке послушно исполнял приказы и стал продолжением его руки, разя врагов, хотя его хозяин понимал, что долго в таком состоянии попросту не протянет.

Двое погибли почти сразу.

Они бросились на него с двух сторон, отрезая пути к отступлению, и ударили в голову.

Едва увернувшись от их атаки, Ликаон стиснул зубы. Если бы здесь не было столько народу, и было больше места, то он бы точно сдох, однако убийцы, похоже, не особо заботились о командной работе и мешали друг другу, а длина их клинков не позволяла фехтовать в полную силу.

То ли дело его серп.

Легки движением кисти он подрубил одному сухожилия. С полуоборота отбил удар сверху, снова развернулся и вонзил кинжал, припрятанный в рукаве, в сердце очередного наемника.

Запах крови усиливался. Она лилась на землю, орошая ее багровыми цветками, и их аромат дурманил его разум. Он понимал, что бороться бесполезно. Расслабившись, он позволил безумной ярости подхватить себя и полностью отдался бою.

Сначала они погибали быстро. Кто-то падал с перерезанной глоткой, кто-то погибал от множества кровоточащих ран, но чем дольше длилась схватка, тем осторожнее они себя вели, и пространство, освободившееся после гибели почти половины их отряда, позволяло совершать обманные маневры.

Кроме того, не гнушались они пользоваться и небольшими арбалетами, и судя по тому, как силы его таяли прямо на глазах, маленькие стальные болты их были смазаны сильнодействующим ядом, который бы точно его убил, если бы не кровь Волка, все еще текущая в его жилах.

А еще кое-кто догадался использовать кинжалы…

Они теснили его к стене. Несмотря на его отчаянные попытки сопротивляться и забрать с собой на тот свет побольше народу, убийцы видели, как быстро он выдыхается.

— Сволочи, — прошипел сквозь зубы Ликаон.

Дыхание давно сбилось, мышцы болели. Он едва поднял серп выше, чтобы загородиться от сокрушительного удара молотом, и вжался спиной в холодную стену пустого дома.

Кольцо смыкалось. Если раньше в нем было его спасение, то теперь убийцы перегруппировались и изматывали его подобно хищному зверю, загнанному в угол.

Он понял, что пора выбираться.

— Сдохнуть сдохну, а просто так не дамся!..

Прикрыв голову руками, он отклонился от стены и ринулся вперед — прямо на клинки. Он чувствовал, как посеребренная сталь впивается в его плоть и раздирает кожу, обжигая нутро, и взвыл. Из последних сил Ликаон оттолкнулся ногами от земли и прыгнул.

— Черт!

Толкнув одного из убийц, мужчина свалился на спину и тут же вскочил на ноги.

В боку больно кольнуло, и по телу разлился дикий холод. Он глянул вниз и ругнулся: прямо из груди торчала окровавленная рукоять кинжала.

Ликаон пошатнулся. Он взглянул на своих противников, взгляд его подернулся алой дымкой. Убийцы застыли в нерешительности, они не решались к нему подойти, опасаясь, что он делает вид, чтобы контратаковать.

Но Волк действительно погибал.

— Глупо как-то вышло… и совсем не круто… — вырвалось у него.

Ликаон вздрогнул и упал на холодный снег. Ледяной ветер хлестал его по лицу, но этого он уже не чувствовал. Он не мог пошевелиться, только смотрел на иссиня-черное северное небо, наблюдал за далекими серебряными звездами и проклинал богов за те испытания, что ему пришлось пережить.

— Нет, нет, нет!

Он перевалился на бок, попытался подняться и тут же почувствовал, как еще один клинок вонзается в его позвоночник, перерубая связь с ногами.

Матерый Волк взвыл от боли. Смерть уже жадно хватала его за ноги и тянула вниз, в свои владения, но Ликаон — а в прошлом Йен — отчаянно цеплялся за жизнь.

Еще раз меч стал терзать его плоть. Убийца, вонзив свой клинок в его сердце, прокрутил рукоять и отошел. Он знал, что после такого удара не выживет даже самый сильный оборотень, однако жертва снова дернулась и со стонами стала отползать в сторону.

— Убейте его, ну же!

Остатки банды приступили к своему кровавому делу. Они били, пинали и разили «мертвеца» мечами, однако оборотень упорно продолжал ползти вперед, и спина его, утыканная десятком клинков подобно спине дикобраза, вздрагивала от стонов и безумного, продирающего до самых костей хохота.

Старый разбойник отшатнулся. Пот заливал его глаза, и он трясущимися от неподдельного ужаса руками уже перестал смахивать его со лба. Он не знал, что им делать, и предпочел отойти в сторону: интуиция спасала его не раз в темных подворотнях, и только благодаря ей он дожил до своих лет и остался в деле, и теперь она приказывала ему бежать.

Но он остался и смотрел, как тощее тело незнакомца, обратившееся в груду мяса и костей, скребет пальцами промерзшую землю и все ползет…

— Как это?.. Что за дьявол! — кричали остальные, и он не знал ответа.

Внезапно оборотень резко развернулся. Два его едва ли целых глаза вспыхнули желтым, и огромная когтистая лапа схватила одного из них, одним движением пальцев проломив череп жертвы как грецкий орех.

— Так просто я не дамся, — прохрипело чудовище, и запекшаяся кровь из его рта полилась вниз. — Даже не смейте убегать!

И они не побежали. Вопреки здравому смыслу и желанию выжить банда убийц и воров продолжала свои тщетные попытки убить монстра, пока тот не поднялся на ноги, и каждая их атака будто придавала последнему сил, питая его злобой и безумием.

— Но как же? Ведь серебро!

Старый разбойник попятился. Его заданием было убить женщину, что в прошлом году сбежала из замка его хозяина и убила его любимую наложницу, а вовсе не тягаться с… этим!

Схватив валяющийся на земле кинжал, старик развернулся и бросился прочь. И каждый крик ужаса, доносившийся из-за спины, заставлял его бежать все быстрее и быстрее, несмотря на назревающую вьюгу.

«В горы! — кричал его разум. — В горы! Туда он не поднимется, а снег заметет все следы!»

Когда окончательно выдохся из сил, он отыскал глазами место, где можно ненадолго скрыться, и припорошил шубу снегом, почти сливаясь с белым фоном горного хребта.

— Проклятье! — в отчаянии выругался старик. — Если бы еще не эти старые кости, я бы мог уже добраться до тракта!

Он прижал окровавленный меч к груди и пытался отдышаться после короткого забега. Ступни давно кровоточили, но ему было не до них: перед его глазами все еще стоял образ этого безумного хохочущего оборотня, утыканного мечами, и он боялся, что, покончив с остальными, зверь двинется вслед за ним.

— Я слышал, они могут учуять жертву за целую милю, — пробормотал он самому себе, кутаясь в теплую шубу. — Надеюсь, это не так…

Внезапно чей-то размытый силуэт мелькнул чуть ниже по склону горы, и старый разбойник притаился, затаив дыхание. Впервые за всю его долгую жизнь ему было страшно так, что тряслись поджилки.

Какого же было его облегчение, когда вместо кошмарного монстр он увидел женщину, медленно шагающую вверх по склону. Каждый шаг давался ей с трудом, но она уверенно шла вперед, кутаясь в странный плащ.

— Так это ж плащ-невидимка! — догадался старик, когда понял, что это его обманывают не глаза, а части тела женщины просто скрыты иллюзией.

Внутри него вдруг разбушевалась ярость.

Это она во всем виновата!

Спрыгнув с уступа, он ринулся вперед, занося для удара меч. Женщина заметила его только в самый последний момент. Она заградилась от него руками, вскрикнула, но старый разбойник с ревом вонзил меч в ее живот и прокрутил его в ране, чтобы быть уверенным, что она умрет.

Женщина свалилась на снег, заливая его своей кровью. Она лежала без движения, однако он видел, как судорожно вздымается ее грудь в порыве глотнуть еще хоть каплю живительного воздуха.

Убийца снова замахнулся, желая завершить начатое, и вдруг замер.

Он видел стрелу, глубоко засевшую в его груди, и человека, спускающегося с гор. А потом рухнул вниз и провалился во тьму.

Таков был конец Йорика Тени, самого старого из всех известных воров и убийц Ерифейма.

А зверь тем временем заканчивал свой кровавый пир. Сплошь пронзенный клинками с серебряным напылением и утыканный тяжелыми арбалетными болтами, в своем безумном помешательстве Ликаон убивал все живое, что видел перед собой. Из тех остатков банды убийц, что уже праздновали свою победу над одиноким оборотнем, лишенным возможности сражаться в полную силу, остался лишь один.

Выживший попытался сбежать, но израненный монстр легко догнал его двумя прыжками и одним движением непропорционально огромных когтистых лап разорвал его тело на две части.

Внутренности с отвратным хлюпаньем вывалились из трупа. Фыркнув, чудовище откинуло части тела в стороны. Оно пошатнулось. Свалившись в замерзшую лужу крови, Ликаон застонал, ощущая себя так, будто его засунули под пресс и стали без предупреждения сжимать его до нормальных размеров, дробя кости и плоть.

Он выдохся. Пелена боя спала с глаз, и невероятная боль вновь вернулась, пронзая его разум ледяными зазубренными кольями.

Он не знал, как еще терпит все это, как он еще остается живым, несмотря на множество смертельных ран, и хотел как можно быстрее закрыть глаза и уйти на покой, распрощавшись с жестоким миром.

Но его снова прервали.

Краем целого глаза он заметил, как кто-то подходит к нему слева. Высокий мужчина, закутанный в шубу, спускался с гор, и на руках у него лежало… тело?

— Хорошо выгляжу, да? — прохрипел он и закашлялся, сотрясаясь от сдавленных рыданий.

— Я бы так не сказал, — тон Августа не предвещал ничего хорошего. Остановившись рядом, он положил женщину на снег и выпрямился, сжимая в руках свой кинжал. — Она погибла из-за тебя. Ты послал ее ко мне!

— Я тебя умоляю, не мели чепухи, балбес. Ох, как же больно говорить…

— Так не говори, я итак все знаю.

— Пф! Ты туп как яйцо, а то вообще безмозглое! Ты думаешь, если бы не я, она бы была жива? Ошибаешься. Убийцы пришли за ней, а не за мной, и я, как видишь, не в лучшем… положении.

— Их мог подкупить ты, чтобы уговорить меня тебе помочь.

— Совсем дурак? Стал бы я сейчас валяться перед тобой в виде кучки полудохлого мяса, если бы это были мои люди? Можешь отвернуться, даже я… боюсь на себя сейчас смотреть, — он взял паузу, чтобы передохнуть, и продолжил: — Как я понял из их лепета, их подослал какой-то владелец замка из Ерифейма. Ее схватили по дороге сюда, и этот «хозяин» положил на нее глаз. А она сбежала. Прихватила с собой еще любимую наложницу данного господ… кха!.. В пути последнюю подстрелили, она погибла от ран. Охотники, что за ними гнались, скинули всю вину на нее. Вот и конец сказки.

— Ты хотел, чтобы она уговорила меня тебе помочь, так?

— Ага.

— Но почему именно она? Я ее даже не знаю!

— Ты так уверен? — Ликаон измученно улыбнулся. — Помнится, когда-то она жила под крылышком некого Карпина, рабовладельца и ярого борца с пиратами. И звали ее…

— Марилька! — изумленно выдохнул Август, присаживаясь рядом. Дрожащими пальцами он откинул с лица женщины слипшиеся от пота и крови пряди и стиснул зубы. — И вот я хороню еще одного друга…

— Ты еще расплачься, идиот. Она бы погибла так и так, бессмысленно тратить время на самотерзания, особенно для такого дебила как ты. Просрал все, просрал всех, а теперь строит из себя мученика и тарится в долбаных горах, а еще отказывается выполнить мою единственную просьбу!

Ликаон отхаркнул кровь, скопившуюся в гортани.

— Единственную просьбу? — вспыхнул Август. — Ты просишь открыть расселину между мирами с помощью моей крови!

— А тебе что, сложно отлить мне пинту-другую?

— Нет! Ты хоть знаешь, что может случиться с миром после такого катаклизма?

— Плевать! — Волк сжал пальцы в кулак, подаваясь вперед. — Я хочу вернуться домой, ясно тебе? Я хочу увидеть жену, увидеть своих детей и жить своей жизнью! Ты хоть представляешь, что такое иметь семью, одинокий ты урод? Ты хоть знаешь, как мне больно при одной мысли о том, что мои дети остались без отца, хотя я все еще жив? А-а-а!..

Он прервался, хватаясь за развороченную грудь.

— Ничего ты не знаешь… — успокоившись, пробормотал он и закрыл глаза. — И если не хочешь мне помочь, то отлично. Если все, что я сделал для тебя, это пустой звук, то прекрасно! Тогда я сдохну здесь. Нет-нет, можешь не напрягаться, просто засыпь мой труп снегом или скорми его свиньям, мне без разницы.

— Ликаон…

— Йен. Меня зовут Йен, ясно тебе?

— Йен, — прочистив горло, сказал Август, — мне честно жаль, но я не могу…

— Заткнись. Ради бога заткнись и помоги мне спасти эту несчастную женщину. Сам-то ты снова не сможешь сделать нихрена!

— Она мертва…

— Молчи. Ты слышишь, как бьется ее сердце? А я слышу. И если бы ты был один, она бы точно погибла, но ей повезло, что кроме тебя, идиота, здесь есть еще и издыхающий Волк, способный передать ей остаток своих сил для заживления ран. Вытащи из меня это все!

— Ты не выдержишь.

— Выдержу! — рявкнул оборотень. — Я пережил одну смерть, и трижды оказывался на краю гибели, и сейчас выживу. Выдергивай, быстрее!

Кивнув, Август принялся вынимать из его тела клинки и болты, глубоко засевшие в ранах, и Ликаону оставалось только терпеть боль и проклинать этого человека, что стоит на пути к его семье.

Действительно, в нем была его последняя надежда, и только его кровь, бессмертная кровь, могла взаимодействовать с Амнелом и разорвать ткань миров для создания одного единственного портала прочь отсюда. Кроме него кандидатов больше не наблюдалось.

Попытавшись подняться, Ликаон вдруг ощутил слабость и стал падать на локтях, но Август успел его подхватить и поднял на ватные ноги, едва способные удержать тело в вертикальном положении.

— Поднеси меня к ее шее, ну же! — зашипел на него Волк.

— А она после этого не?..

Ликаон чуть не расхохотался.

— Разве тебе это важно? Она умирает, олух, и каждая секунда на счету.

Тот смутился и послушно опустил его рядом с лежащей в снегу женщиной, чья грудь уже почти не шевелилась. Волк стиснул зубы, стараясь не упасть в обморок, и подполз чуть ближе.

— Нет, не станет, — глухо ответил он переминающемуся с ноги на ногу Августу. — Она или выживет, или умрет.

Охотник вдруг осторожно положил руку ему на плечо.

— Спасибо, — тихо прошептал он, украдкой озираясь по сторонам: люди не могли не заметить жестокой схватки и сейчас, наверное, уже строчили доклад властям. — И мне действительно жаль.

Волк лишь фыркнул в ответ.

— Не жаль, — выдохнул он сквозь зубы. — Никому из вас не жаль, и я не требую. Не нужна мне ваша жалость… Я всегда был один, один и сдохну. Невелика беда для мира.

Выпустив клыки, Ликаон вздохнул. Он убрал с ее шеи налипшие волосы и осторожно куснул в шею, закрывая глаза. А потом вдохнул и замер, ощущая, как тускнеет в голове разум, и тело медленно погибает, освобождая его от уз плоти.

Перед смертью он ни о чем не думал. Он мог лишь радоваться тому, что сделал все, что только мог сделать, пусть и вышло все криво и до боли глупо. Он надеялся, что план сработает…

Йен Рейнгольц уснул в последний раз и больше никогда не проснулся.