«Дождь. Темно. В сумрачном ночном небе возвышается над землей серебряный диск полной луны. Ветер южный, холодный. От него трещат кости.

— Отец, пожалуйста, остановись! Хватит, отец, прошу!..

Скрежет стали. Звон клинка. Серебряный росчерк оружия.

Кровь фонтаном хлещет из раны. Тело содрогается в предсмертной агонии. Проходит секунда. Другая. Он мертв. Глаза стекленеющим взором останавливаются на звездах.

Они всегда знали, что я стану убийцей. Но никто из них не предсказал, что первой моей жертвой станет собственный отец…»

— Йен!

Я медленно открыл глаза и посмотрел на хмурое серое небо, с которого бурным потоком шел настоящий первый осенний дождь. Громыхнуло. Серебристая молния расчертила зигзагом сумрак и с треском врезалась в землю в километре от нас.

Она испуганно вздрогнула. Боком я ощущал, как дрожит от холода ее тело, но сама девчонка наотрез отказывалась жаловаться. Упертая.

Я приобнял ее за плечи и прижал к себе, спиной опираясь на ствол одинокого раскосого дерева, росшего на небольшом земляном холмике.

Девчонка благодарно кивнула и положила голову на мою грудь.

— Тебе опять кошмар снился? — сквозь сон спросила она.

Я поджал губы, наблюдая, как с листьев ручьями стекает вода.

— Так больше не может продолжаться, — пробормотал я, нахмурившись.

— Да уж. Спать же невозможно!

— Да не, я не про это. Поднимайся.

Я подхватил ее под руки и легко поставил на ноги, поднимаясь с промерзшей земли.

Она устало протерла глаза костяшками пальцев и по привычке разгладила подол своего платья.

— Пора бы тебя приодеть.

— Зачем? Нормальное платье.

Я усмехнулся.

— Это нормальное платье побывало в таких местах, о которых в приличном обществе говорить стесняются, девчонка! Тем более ты же теперь моя помощница, а выглядишь так, будто только что с помойки вылезла.

— Пошел ты!

— Вот и пойдем. Вместе.

Я поправил на спине копье и серп и натянул на голову капюшон.

— В такой дождь? Да ты совсем рехнулся, Йен, — она понуро поглядела на небо и еще раз зевнула. — До ближайшего города еще четыре дня пути, а под таким дождем мы только промокнем да подхватим чего. Вот тебе это надо? Лично мне — нет. Мне и прыщей по всему тело хватило, когда я в дерьме лазила.

— Ой, да ладно, свели же. Не ной, — я вытолкнул ее под дождь и сам вышел следом. — Пойдем вон по той тропе, видишь? Если мне память не изменяет, к вечеру дойдем до деревушки Скакальки — вот, блин, имечко! — там и остановимся. Может, и деньжат кто подкинет. В конце концов, от принятия закона упырей меньше не стало, это я тебе гарантирую.

Она взглянула на меня исподлобья и сплюнула натекшую в рот воду. Я хохотнул и резво припустил к виднеющейся вдалеке тропинке, громко чапая по грязи ботинками.

— Давай-давай, не отставай. И хватит хандрить. Вон, лучше скажи, что это за растение, — я наугад ткнул в первый попавшийся мне зеленый кустик.

— Э-э-э, мать-и-мачеха?

Я сплюнул и ругнулся.

— Ты издеваешься?

Девчонка раздраженно всплеснула руками.

— Я вообще не понимаю, на кой черт мне учить эти проклятые названия каких-то трав? Я думала, мы тут с чудищами разбираемся, а не всякой фигней страдаем.

— Вот будешь после боя в какой-нибудь канаве лежать, — пригрозил я, — вот распухнет у тебя, допустим, нога от гноя, что ты будешь делать? Конечно, есть вариант отрезать, но, поверь, всем будет очень не хватать твоей прелестной задней конечности — особенно ее филейной части. Ты что, хочешь, чтобы я совсем разочаровался в мире?

Она пнула землю, и вся грязь полетела в меня.

— Но-но, имей уважение к старшим, девчонка!

— Заткнись.

— С радостью. Только скажи мне название.

Девчонка на несколько секунд задумалась, и я спиной ощущал, как ее ненавистный взгляд буравит мою спину, но упорно выжидающе молчал. Ничего-ничего. Как говорится, тяжело в учении, в бою отмазок не будет.

— Птичья гречиха!

— Правильно. Для чего ее используют?

— Для лечения гнойных ран, кожных заболеваний и после тяжелых болезней. Так?

— Так. А теперь вот это. Нет-нет, лучше вон то!

— Ты издеваешься?..

* * *

— Вот мы и на месте, — сказал я, тыкая острием серпа в покосившийся деревянный указатель, на котором на треугольной доске было выбито «Скака…» — дальше, видимо, у художника не хватило идей.

Девчонка убрала влажные локоны за ухо и шмыгнула носом.

— Может, ты уберешь-таки свою железяку, а? — предложила она, выжимая волосы и собирая их в хвост. — Даже мне страшно, а другие в дом нас вообще не пустят.

— Тю, девчонка, ты собралась спать в доме?

— Ну, да, а где ж еще?

Я щелкнул ее по носу, и она смешно нахмурилась, заметно борясь с желанием отвесить мне пинка под зад (кстати, синяк под глазом до сих пор не прошел!) или улыбнуться.

— Запомни, голубь ты мой недобитый, проводник никогда, нигде и ни при каких условиях не спит в чужом доме, это заветное правило всех тех, кто хочет выжить.

— Но почему?

Я вздохнул и перевел взгляд на старые деревянные дома, от которых в небо неспешно поднимались серые струйки дыма, издалека походящие на тонких ядовитых змеек.

Видимо, придется мне хорошенько потрудиться…

— Люди разные бывают. Кто знает, может, ты проснешься утром, скажем, на каком-нибудь ближайшем кладбище в окружении милых молчаливых скелетов в одних трусах, а может и с перерезанным горлом в виде очередного премерзкого вурдалака. И это, заметь, только два исхода, а я могу тебе их перечислить столько, что желание становиться одной из нас у тебя мигом отобьется, а мне этого не надо.

— Почему это? Я-то думала, тебе только и надо, что быстрее меня куда-нибудь сплавить.

— «Куда-нибудь сплавить» и «куда-нибудь сплавить туда», — я многозначительно показал пальцем на тучи, — разные вещи. Тем более — вон как тщательно я это скрываю! — ты мне нравишься. Знаешь ли, я к тебе даже как-то привык, — я задумчиво пожевал губу. — Ты как родная мозоль, которая все время болит, но выковыривать жалко.

Девчонка закатила глаза.

— Просто прекрасное сравнение, знаешь ли, — сказала она и молча пошла в сторону деревни.

— А чего? — я пожал плечами и глянул на серп, сжатый в моих руках. Пожалуй, лучше уж его действительно убрать…

Крякнув, я поспешил за ней, а когда догнал, то легко схватил ее за талию и забросил на плечо.

— Ай, отпусти меня, Йен! — она попыталась меня пнуть, но только отбила коленку о стальные пластины, вшитые в мою куртку. — Какого черта ты делаешь? На нас, между прочим, люди смотрят!

Я поглядел на ближайший двор и махнул рукой четырнадцатилетней девчонке, но та почему-то с визгом забежала обратно в дом, бросив в грязь два ведра и тазик. Ах, ну да, я ж серп не убрал!

Я прицепил его на магнит на спине и спокойно пошел дальше, приглядываясь к каждому дому и ища место, где можно переночевать или на халяву заработать хотя бы немного денег.

Конечно, стоило бы прихватить немного из дома бургомистра, но Залию я бы себе обворовывать никогда не позволил. Я-то знаю, как она падка на деньги…

Вообще берегинь легче всего сравнивать с драконом. Да-да, я никакой не придурок, а просто исключительно проницательный человек. Если судить по Залии, то берегини — мудрые красивые женщины, обладающие немалой долей магических (и светлых, и черных) способностей, но они всегда ищут во всем свою выгоду и не любят оставаться в долгу. Ах да, как и драконы, они очень падки на золото. Притарань им какую-нибудь редкую цацку, и они за нее хоть короля ночью удушат или себе палец отгрызут — не проблема.

К счастью, берегини всегда держатся друг от друга подальше, а если и встречаются, то тут, как говорится, рядом уж лучше не стоять: если не убьет, то заденет точно.

Из кого они перерождаются, и как становятся такими, никто так и не понял. Они не очень любят распространяться о своих прошлых жизнях, а мы и не лезем — своя шкура дороже всяких знаний, уж поверьте.

— Так, я тебя не отпущу, пока не назовешь мне все два вида аира. Ну, вперед, девчонка.

— Я-то откуда знаю? Ты мне про них ничего еще не рассказывал!

И правда. Какая же, к чертям, дырявая память.

— Ладно, на первый раз прощаю, — я поставил ее на землю и глянул на запачканные хлипкие туфли. — Нет, приодеться тебе точно не помешает, девчонка. Вся в грязи, вся в грязи… Кто будет с тобой иметь серьезные дела?

— На себя посмотри, — не растерялась она. — Кто с тобой будет иметь дела, а?

Я пожал плечами.

— Ну, это мой стиль, тут ничего не поделаешь.

Девчонка фыркнула, и тут ее взгляд остановился на одиноком сером доме, стоящем поодаль на высоком отшибе у одного из меньших притоков Джезеро.

Выглядел он, честно скажу, мрачно, зато имел три этажа, огромный двор и приличный деревянный амбар с большими тяжелыми воротами на железном запоре, и мне это нравилось. В таких домах нередко заводится всякая ересь, начиная от обычных домовых и заканчивая не очень приятными существами, называемыми Бадзулами. Значит, будут и денежки.

— Молодец. Туда и идем, — я свернул с тропы на луг, укрытый еще зеленой свежей травой, и уверенно направился в сторону дома на отшибе.

— Стой, — девчонка нагнала меня только через несколько минут, увязая ногами в грязи, — может, лучше не надо? Выглядит он странно…

— Все мы странные, что поделать.

— Да нет, я не про то. Ты разве сам не чуешь? У меня плохое предчувствие.

Я остановился и принюхался. Действительно, пахло странно, но угрозу я в этом запахе не видел. Наоборот, он словно заманивал меня к дому, суля удачу и деньги, и я совсем не был против.

— Тем более кто будет жить на отшибе? — продолжала уговаривать меня девчонка. — Мне мама всегда говорила, что там живут только ведьмы да колдуньи, и больше никто, потому что место скверное, и к нему всякую чертовщину тянет. Пошли лучше обратно, попросимся кому-нибудь в дом…

— Нет, — я отрицательно качнул головой. — Идем туда, и точка. Много ты понимаешь…

— Из Каравая я тебя же вытащила, так почему бы, черт возьми, меня не послушать?!

Я нахмурился и с удивлением посмотрел на ее глаза, в которых то и дело мелькали какие-то неприятные грозные искорки, от которых у меня шерсть вставала на загривке.

— Я говорю: не стоит нам туда идти, Йен.

Я уже открыл рот, чтобы признать ее правоту, но тут же прикусил язык.

— Да ладно тебе, девчонка, ты что, боишься? Уж поверь, в свои-то двадцать четыре года я стольких тварей повидал и со столькими справился, что рядом со мной еще ни один ученик не умер.

— И много у тебя их было?

— Ты первая, — честно ответил я и пошел дальше.

— О, просто отлично! Надеюсь, и последняя, — проворчала она, но отставать не стала, нервно озираясь по сторонам.

Мы перемахнули через забор и с удивлением остановились, заметив, что дождь вдруг прекратился. Я недоверчиво присел и потрогал пальцами абсолютно сухую мягкую траву, а девчонка встала рядом, скрестив руки.

— Ну, и о чем я тебе говорила?

— Да ладно. Наверное, просто ветер в другую сторону дул…

— Ага, как же, дул он в другую сторону. Ты как хочешь, а я из-за тебя своей жизнью рисковать во второй раз не собираюсь, — она развернулась и собиралась уйти, но я схватил ее одной рукой за хвост и насильно потащил к дому.

— Отпусти!

Она шипела и вырывалась, как дикая кошка, но мне, одним словом, было плевать. Ученик должен слушать своего учителя, это я усвоил прекрасно. В конце концов, об этом мне каждый день напоминали ноющие шрамы на брюхе.

Я пробежался по скрипящим ступенькам вверх и постучал кулаком в дверь. Девчонка успокоилась, но злиться не перестала, каждый раз норовя отвесить мне пощечину, но я выставил перед ее лицом свою ладонь и отодвинул подальше.

Сквозь дерево я услышал неспешное шарканье шагов, а затем дверь со скрипом отворилась, и я сквозь полумрак прихожей, освещаемой парой-тройкой тусклых свечей, увидел сухонькую низкую — примерно в половину моего роста — бабульку, одетую в коричневого цвета старое платье и с цветастым платком на голове.

Девчонка прекратила упираться.

Я прищурился. Идиот. А она-то была права! Но задом пятиться уже поздно.

— Здравствуй, бабушка, — я поклонился ей в пол и жестом приказал Ольхе сделать то же самое. Она ответила мне вопросительным взглядом, но все же повторила за мной.

— И тебе не хворать, — бабуська оскалилась, обнажая ряд кривых желтых зубов.

Я слышал, как сглотнула от страха моя новоиспеченная помощница.

Ее лицо, морщинистое до такой степени, что в них запросто могли бы поместиться мухи, исказила гримаса насмешки и скрытой злобы. Кривоватый косой подбородок дрожал от нетерпения, а костлявые пальцы, заканчивающиеся шелушащимися острыми ногтями, нервно терли юбку.

— Чего приперлись-то в такую погоду? — скрипучим голосом спросила старушенция.

— Перлись, перлись и приперлись, — без тени улыбки ответил я и машинально потянулся к серпу. Бабка приметила это движение и с опаской стрельнула в меня взглядом, и я, мысленно чертыхнувшись, остановил руку.

— Проводник шоль?

— Ага, проводник.

— А это ученица твоя?

— В точку. Работенка есть?

Она потерла горбатый нос и оглядела луг, раскинувшийся у ее дома, а затем перевела взгляд на свой заброшенный амбар, тень от которого подобно ястребу падала прямо на нас.

— Изводят вас, изводят, а спасенья от вас все равно нет, — проворчала она, но все же кивнула. — Только в дом не пущчу, хоть брюхо свой железякой режь, и дольше дня не оставайтесь. О себе не думаешь, хоть о девчонке своей подумай, вояка.

— О большем и не прошу, — я воздержался от едких замечаний.

— М-м-м, все вы не просите. А потом один такой молодец в окно лезет, да башки своей тупой и лишается. Ну, да ладно, завелся у меня тут в сарайчике черт лысый, хоть метлой его гони, а к вечеру все равно воротится и все вверх дном ставит. Разберешься, будут тебе деньги и еды на неделю. Не разберешься — лучше проваливай подобру-поздорову, покуда кишки на пень не намотались. Усек?

— Усек, бабушка, — я взял девчонку под руку и потянул в сторону амбара. — Пойдем…

— Что?..

— Молчи. Молчи и иди. Все потом объясню.

Я поджал губы и прибавил шагу, спиной ощущая на себе пристальный взгляд бабки. Мы остановились у амбара. Я оглянулся и с улыбкой махнул рукой хозяйке дома. Та сплюнула, ругнувшись, и ушла, затворив за собой дверь.

— Итак, я была права? Она ведьма?

Я щелкнул ее по носу, стараясь не выдавать волнения. Ни к чему ей первым же делом заниматься ведьмой.

— Не глупи, какая ведьма? Ведьмы уже все давно вымерли, ты мне поверь, а это обычная старая ведунья. Ну, немного нелюдимая, немного странная и немного… спятившая.

— Я думала, они предсказывают будущее, а не угрожают намотать твои кишки на пень, — нахмурившись, пробормотала девчонка. — И вообще, разве это не одно и то же?

— Ведьмы убивают, ведуньи предсказывают будущее. Разница просто огромная, и не заметит только дурак, по ошибке сунувшийся в дом не ведуньи, а ведьмы. Поверь, исход печальный, и одними кишками тут не обойдешься. Кстати, предсказание на славу. Я прямо чувствую, как меня до костей пробирает оптимизм…

— Да? А мне страшновато.

Усмехнувшись, я ткнул ее пальцем в плечо.

— Расслабься, первое дело как-никак. Было бы, чем, отметили бы.

— Я не пью.

— Зато я — за милую душу, — я одернул затвор маленькой дверцы в сторону и толкнул боком дверь, в один миг погружаясь в полутьму амбара.

Я медленно прошел на середину и огляделся.

Все вокруг было усеяно редкой желтовато-грязной старой соломой. Несколько тюков сена валялось в дальнем углу, прикрытые тонкой серой тряпицей размером с приличный корабельный парус. Два маленький оконца сзади и спереди едва освещали помещение, а верхний ярус с перилами, к которому вела хлипкая деревянная лестница был сплошь заставлен проржавевшими насквозь инструментами.

— Отлично, — пробормотал я, наблюдая за девчонкой. — Итак, если наша старушенция вконец не впала в маразм, то мы имеем дело с проказником. Слышала когда-нибудь о таком?

Она нашла за столбом низенькую табуретку и села на нее, скидывая с ног туфли и блаженно выдыхая.

— Не-а, — пробормотала она, опершись спиной на столб и закрыв глаза.

Я хмыкнул и взял в руки свое копье, опираясь на него как на трость.

— Это такая мразь, которая творит, как ты говоришь, всякую чертовщину. Целей его никто не знает, да и навряд ли они у него есть. Проказник хочет только как можно больше подгадить людям, и на этом его благая роль в обществе заканчивается, причем он не гнушается и самыми подлыми поступками. Не тупой, но и не шибко умный. Для него все — игра, и ему плевать на всякие правила. Для него важен не результат, а сам процесс. Никакого чувства ответственности, ни капли морали и просто уйма лишнего времени.

— На тебя похож, тебе не кажется?

— Не сказал бы, — я ничуть не обиделся. — Своей формы у него нет, поэтому примеривает на себя шкуры всяких изуродованных животных.

— Мертвых, что ли?

— Да нет, просто изуродованных. Например, кто-то видел проказника в форме ходящей на задних лапах лисицы с человеческими руками и ногами, а кто-то — собаки с лицом человека. С такими тварями ни в чем нельзя быть уверенным.

— М-м-м, — она распустила волосы. — Дай угадаю, и убивать ты его собираешься железом.

— Не собираюсь я его убивать, девчонка! Откуда в тебе столько кровожадности?

Она вздохнула и уставилась на меня.

— Йен, только не надо больше загадывать мне загадки. Ты ведь знаешь, что я ни черта не знаю о твоем мире!

— Потому и загадываю, что ты не ответишь, — я ухмыльнулся. — Нравится смотреть в такие моменты на твою смешную рожу.

— Идиот.

— Дура. Теперь это и твой мир, так что запоминай и учись. Сегодня ты у нас будешь в роли эдакой глупенькой болванки, с которой эта мразь уж точно захочет поразвлечься. Я в лучшем смысле этого слова, конечно.

— Издеваешься? Снова я приманка?

— Естественно. Моя репутация просто не позволяет мне скакать по крышам, так что этим займешься ты. Выше нос, девчонка, это всего лишь какой-то проказник! Вот если бы я натравил на тебя вурдалака, это уже другое дело.

— Она тебя хотя бы не сдаст? Между прочим, проводники теперь вне закона, и вас вешают чуть ли не на каждом углу.

— Бред. Из десяти повешенных проводников там только ноль-два процента! Приказ приказом, а от всяких тварей избавляться все равно надо, и мы с народом находимся в некой солидарности. Не бойся, в крайнем случае сдам тебя и скажу, что я твой раб, и ты держишь меня против моей воли.

Она, фыркнув, поднялась с табуретки и побрела в сторону тюков с сеном, а затем просто плюхнулась на них сверху и, судя по характерному храпу, доносящемуся с той стороны, сразу же отрубилась.

Я медленно выдохнул сквозь зубы. Сжал пальцами маленький обсидиановый кинжал, висящий на шее, и воткнул в землю копье острым концом вниз.

— Ведьма, не ведьма, а тебя, бабка, я убью, — пробормотал я.

Крепко затворив за собой вход в амбар, я потянулся правой рукой к серпу, но тут же остановился. Нет, сейчас он не поможет, да и зачем мне лишние проблемы на задницу? Хороший нож — вот что сейчас пригодится, особенно если он сделан из человеческой кости.

Я обратным хватом перехватил потертую кожаную рукоять и медленно двинулся в сторону дома. Бабка уже ждала меня на пороге. Ее полуслепые серые глаза смотрели прямо на изогнутый заточенный клинок, но в них не было страха. Наоборот, даже какое-то смирение, что ли. Такое я встречал впервые, но останавливаться не собирался.

Все они сначала не боятся, а когда припрет, орут за милую душу.

— Что, проводник, благотворительствуем? — прошамкала она, когда я почти подошел к ней вплотную. — Не боисся, что я тебя прямо на месте-то и прихлопну?

Я оскалился.

— Полнолуние еще не скоро, бабушка, — спокойно ответил я. — Силенок не хватит.

— Твоя правда, — кивнула она. — Но лучше давай-ка я тебе сначала погадаю, а потом уж сам решать будешь, что со мной делать.

Я прищурился, внимательно оглядывая ее лицо.

Конечно, она могла заманить меня в дом и убить. Даже сковородки по затылку будет достаточно, чтобы я благополучно отправился куда повыше, и девчонка останется одна наедине с этой… мерзостью. Я не мог этого допустить. Но ее предложение меня заинтересовало.

Я кивнул. Старушенция развернулась и медленно поковыляла в сторону небольшой темной гостиной, заставленной всякой пыльной мебелью.

Убрав костяной нож в ножны, я коснулся пальцами рукояти пистолета и последовал за ней, мягко ступая по скрипучим темным половицам.

Я чихнул. Пыли тут было столько, что зудели глаза, и я едва ли что-то видел по бокам и даже пару раз хлопнулся лбом в свисающую с потолка люстру. В воздухе пахло стариной и плесенью.

Бабка села за низенький круглый столик и жестом приказала мне сделать то же самое.

Одернув полы своей куртки, я приземлился на табуретку и стянул с головы капюшон. Я пробежался взглядом по комнате. Хмыкнул. Все зеркала были завешаны полупрозрачной черной тканью. На тумбочках, ютившихся в дальнем правом углу, ворохом лежали покрытые гарью стеклянные склянки, а над ними на бельевой веревке висели высушенные травы.

— Все равно ведь не получится, — я кивнул на мертвые растения.

— Попытаться стоит, — ответила старушка. — Итак, проводник, что ты хочешь знать?

Я усмехнулся.

— А чего хотят все знать? Конечно, свое будущее, и все в мельчайших подробностях, бабка. Знаю я вас, плату возьмете, а потом скажете, мол, не идет, и заднюю!

Она прищурилась, всматриваясь в мои глаза, и я ощутил, как шерсть на загривке встает дыбом.

— Ты ведь не первый раз пытаешься это сделать, да?

— Что? — я сделал вид, что не понял, о чем она говорит.

— Я хоть и стара, проводник, но ищщо не глупа. Ты пытаешься изменить свое будущее, вот что ты пытаешься сделать. Но мы с тобой понимаем, что это бесполезно.

Сглотнув, я сжал пальцы в кулак.

— Но мне плевать, — после паузы сказала она.

Бабка поставила на стул кружку, сделанную из старой почерневшей кости, и протянула мне кривой острый нож, и я сразу же принял его, чувствуя, как по всему телу пробегает неприятная дрожь.

Надрезав запястье, я дал своей крови стечь в кружку и наполнить ее до краев (к счастью, размером она была с небольшой стакан, иначе бы я уже валялся там на полу), а затем отложил нож в сторону и крепко стиснул пальцами рану, давая ей время срастись, но так, чтобы «ведунья» этого не заметила.

Бабка облизнулась.

Протянув дрожащие от нетерпения руки к посуде, она приложилась к ней губами и стала жадно пить кровь большими глотками, чавкая так, что во мне проснулось дремавшее долго омерзение. Проклятые ведьмы…

Наконец, закончив обряд, она положила руки на стол ладонями вниз и уставилась на меня.

Я видел, как прямо на глазах она преображается. Морщин становится меньше, кожа приобретает ровный бледноватый оттенок, а в уголках глаз зажигаются красные искры, тлеющие во тьме подобно уголькам. Я думал, что сейчас она вновь станет молодой и будет выглядеть лет эдак на тридцать-сорок, но женщина, на секунду появившаяся передо мной, снова сгорбилась и вернулась обратно в тело знакомой мне бабки.

— Не вышло? — нетерпеливо спросил я.

— Отчего же, — она показала кривые зубы, красные от моей крови. — Вышло.

— Так говори!

Ее улыбка стала еще шире. Она походила на мерзкий оскал умирающего, который знает, что его враг все равно погибнет, и мне это совсем не нравилось. Ни капли…

— Вижу, — зловеще начала она, — что в тьме ты родился. Туда тебе и дорога.

— Чего? Выражайся яснее, мразь!

— Скоро умрешь. Страшной смертью погибнешь, в одиночестве. Вижу, друзья от тебя отвернутся. Те, на кого ты мог положиться, предадут и столкнут тебя в пропасть, и никто тебя не спасет. Все равно сдохнешь. Сдохнешь!..

Прежде чем она успела договорить, я схватил ее за затылок и со всего размаху саданул лбом об стол. Старуха завизжала как свинья, да так что резало уши, но я не останавливался. Я приложил ее еще пару раз, пока та не перестала извиваться и пытаться вырваться, а затем схватил с зеркала на шкафу длинный кусок черной ткани, намотал его на кулак и ударил ее в глаз.

Стол опрокинулся. Раздался грохот.

Правой рукой я вытащил свой костяной нож, подошел к валяющейся на полу старухе и легко засадил его в правую почку, но ведунья наотрез отказывалась сдаваться.

Тогда я вышел в прихожую, сорвал с крюка примеченный моток веревки и вернулся обратно.

— Молись своим богам, — с улыбкой сказал я ей. — А я помолюсь своему…

Закончив вязать узел, я накинул его ей на шею и крепко затянул.

Бабка схватилась за веревку пальцами, но сил скинуть с себя удавку ей не хватило.

Я взялся за другой конец «ошейника» и потащил ее по лестнице наверх, пока не дошел до ступенек, ведущей на чердак. Кулаком выбив дверцу, я затащил ее наверх и еще раз воткнул в ее брыкающееся тело нож, только на этот раз в плечо, чтобы она перестала хвататься за косяк.

Я прошел к дальнему небольшому оконцу, выходящему прямо на приток Джезеро. Выглянул наружу. В лицо подул мягкий соленый воздух, отгоняющий запах падали и гнили.

— Хоть в последний путь отправься с миром! — каблук тяжелого ботинка угодил ей в челюсть, и та с тошнотворным хрустом сместилась влево, а из носа хлынула кровь.

Намотав веревку на локоть, я подтянул ее чуть ближе и заглянул в глаза, полные ненависти и гнева.

— Проказник, как же, — прошипел я. — Если ты думаешь, что если одного проводника получилось погубить таким дурацким способом, то все остальные полягут рядом, то ты глубоко заблуждаешься. Глупо было мотать мне лапшу на уши про проказника, когда твой амбар чист и нетронут, а еще глупее пить кровь в моем присутствии. Теперь отправишься на корм птицам!

— Так ты… — ее зрачки расширились от догадки, которая поразила ее в последний миг ее жалкой отвратительной жизни.

Я привязал ее конец к ближайшему деревянному столбу и перехватил бабку за седые волосы, развевающиеся на ветру подобно ядовитым змеям.

— Все равно сдохнешь! — крикнула она, а в следующее мгновение громко закричала, пытаясь руками затолкать свои вываливающиеся внутренности обратно в распоротое одним махом брюхо.

— Все мы когда-нибудь умрем, — я вытер нож о ее платье и столкнул вниз. — Но ты — сейчас.

* * *

Когда я спустился вниз, меня на пороге уже ждала девчонка. Я видел в ее глазах тот страх, что когда-то испытал сам, и понял, что она все видела. Видела, но не побежала. Так что же ее остановило?

— Йен, я…

Я молча прошел мимо нее и направился к амбару.

Там я забрал свое копье и уже собирался уйти, но тут к ноздрям подкатил неприятный зудящий смрад мертвечины, и я остановился. Я был полностью уверен в том, что сделал, но лишние доказательства никогда не помешают.

Я нашел лопату, вышел на середину и глубоко вонзил ее в мягкую влажную землю.

Проступила кровь.

— Святая Райна, — девчонка прикрыла рот ладонью и попятилась.

Я стиснул зубы и стал рыть дальше, пока яма не стала достаточно глубокой, чтобы открыть нам невероятно ужасную, кошмарную картину.

— Ты была полностью права, Ольха, — сказал я ей, отбрасывая лопату. — Здесь определенно обитала ведьма.

В могиле лежали женщины. Каждая с распоротым от грудины до паха животом.