Глава 21

О том, когда и зачем вылетают осы из гнезд, а также об их лётном оснащении

Владимир Борисович Чернышев, научный сотрудник кафедры энтомологии Московского университета, был еще начинающим натуралистом, когда ему потребовались для работы живые осы Веспа вульгарис. Он присмотрел ход в подземное гнездо и отправился к нему августовским утром во время раннего заморозка. Это было сделано с расчетом: не станут же осы вылетать на мороз!

Расчистив посеребренную инеем траву, натуралист протянул к ходу в гнездо пинцет, чтоб убрать сторожа. Не успела рука дотянуться к летку, как в глубине раздался глухой гул и в воздух поднялась первая оса, рванулась и сразу упала обратно.

Следом взвилась и, сраженная холодом, спикировала вниз вторая. Зев скрытого в земле гнезда одну за другой извергал освирепевших ос. Но, во мгновение полета израсходовав запас тепла, унесенного из дому, они одна за другой падали обратно, словно втянутые в спасительное жерло тугой резинкой.

Пришлось пустить в ход старый способ охоты — сачок. Пленницы сразу застывали, и их можно было спокойно ссыпать в стакан. Тепло лаборатории быстро их оживило.

Итак, обитательницы подземных гнезд, как и их близкие родичи, селящиеся надземно, летают лишь при достаточно высокой температуре…

Одиночная оса из рода бембексов, мы уже отчасти знакомы с их нравами, выкармливает молодь обычно мухами и другими двукрылыми. Примечательна повадка одного из распространенных в прошлом крупных бембексов. Говорят, в Англии его называли «друг возниц», «выручалочка кучеров». Теперь этот вид почти начисто вывелся. В прошлом веке осы строили гнезда вдоль дорог в сельских местностях и несли здесь воздушную вахту на «своих» участках, сопровождая обозы. Конечно, не само по себе движение привлекало крылатый патруль бембексов: осы охотились на тех слепней, что донимали упряжных и верховых лошадей, проходивших по дороге в обоих направлениях.

Теперь лошадь заменена автомашиной, крупные слепни на дорогах редкость, а о дорожных бембексах — друзья кучеров разве только в старых книгах еще и прочитаешь.

Натуралист, много лет наблюдавший городской выгон, где паслись и отдыхали кони местных извозчиков и ломовиков, отметил в дневнике: «В этом году вылет состоялся 16 июня. За последние двенадцать лет явление четыре раза пришлось на эту дату. Еще накануне, хотя участок был многократно исхожен вдоль и поперек, здесь не попадался на глаза ни один бембекс. Даже сегодня утром все было пусто, голо, вытоптано… И вдруг буквально за несколько минут приземный слой воздуха над выгоном заполнился летающими осами. Трепеща крыльями, носились они, чуть не задевая друг друга. Весь участок словно затянуло стелющейся пеленой желто-зеленого тумана. Дружность, с какой вылетают бембексы, поразительна!»

Первое условие лётной погоды — тепло. Его нехватка — мы видели — с порога дома загоняет осу обратно в гнездо. Достаточно прогревшаяся почва — сигнал, он высылает или вызывает доспевших в норках бембексов, и те, словно ждали под землей команды, дружно выбираются на поверхность.

Многие осы, даже общественных видов, прежде чем взлететь, переходят с затененных на открытые, освещенные солнцем площадки, запускают в работу крылья, но не двигаются с места. Так прогреваются грудные мышцы. Прогреваются и вертикальные столбики поперечных волокон, поднимающих крылья, и продольная спинная мышца — главный опускатель крыльев.

— Но так ведь и мы предварительно мотор прогреваем! — заметил старый летчик, смотревший фильм о полете насекомых.

Влажность воздуха менее существенна. Осы летают и в пасмурную погоду, не было б только слишком ветрено. Особенно неприхотливы осы к лётным условиям в пору, когда растения выделяют медовую росу — падь. Тлей, выделяющих падь, осы не тревожат. Но когда появляется крылатое поколение тлей, уже не дающих пади, те же осы ловят их на лету, как любую дичь, и на лету же обрабатывают, превращая в корм для личинок.

Осы охотно собирают и сладковатый березовый сок, и вообще сок многих древесных пород. К местам плача березы слетаются на пирование и другие сластены.

Так что тут для ос и питательный родник, и приманка для дичи.

От искусственного гнезда (оно стоит рядом с подоконником, разумеется, при закрытом окне) две прозрачные пластмассовые трубки ведут к прорезям в раме. В одной осы пробегают из гнезда к выходу, в другой — с воли в гнездо. Осы определенно придерживаются правил одностороннего движения в трубках. Как этого добиться?

Переднее крыло ископаемой осы Куриозивеспа магна Расницын, относимой систематиками к числу складчатокрылых, близких к семейству цветочных ос мазарид, с которыми читателю дальше предстоит познакомиться подробнее. Найдено в Кзыл-Жаре — на северных отрогах хребта Киратау. Этот район известен как место обнаружения большого числа остатков и отпечатков ископаемых растений и животных, относимых к эпохе так называемого «позднего мела» — 88–94 миллиона лет тому назад.

Очень просто! Вход из гнезда в одну трубку прикрыт неплотно смыкающимися целлулоидными пластиками, такими же, как те, что прикрывают выход из второй трубки. Пластинки слегка отогнуты по ходу движения ос и свободно пропускают бегущее насекомое, но никому не позволяют войти в трубку против угла наклона преграды. Сечение трубок рассчитано только на одну осу. А каждая трубка связана с электрическим глазом. Он без пропусков регистрирует и подсчитывает всех проходящих. «Автоматический исследователь», оборудованный также часовым механизмом, самописцами, регистрирует на бумажных лентах интенсивность света, наружную температуру, влажность воздуха, силу и направление ветра, свидетельствуя, что днем гнездо ос живет в наиболее напряженном режиме.

Если превратить обе трубки в ловушки для покидающих дом и возвращающихся, можно определить, какая чем занята в течение дня. На одну осу, вернувшуюся без груза, приходилось почти 20 с ношей: в их числе три со строительным материалом, еще одна — с водой (водовоз, вернее, водолет), остальные — с кормом, причем две — с сухим.

Продолжительность пребывания осы вне гнезда составляет в среднем 13 минут.

Кадры киноленты, заснятой методом сверхскоростной съемки, полета осы Пapaвecпула вульгарис. Съемка производится на освещенном фоне. Живая оса закреплена, и, работая крыльями, остается на месте.

Съемка О . М. Бочаровой-Месснер .

Ольга Михайловна Бочарова-Месснер — старший научный сотрудник Института эволюционной морфологии животных имени А. Н. Северцева в Москве — на протяжении многих лет изучает механику полета насекомых и детали строения «насекомоплана», в частности структуру поверхности крыльев.

Разумеется, эти показатели не для всех условий верны. Их можно рассматривать только как результат одного исследования одного вида ос, а колебания и различия в поведении зависят от многих условий.

«Почерк» полета всякого крылатого существа очень различен. Тихо шелестя крыльями, носится в бреющем полете непревзойденно быстрый среди насекомых летун — стрекоза. Беззвучно зависла в воздухе муха-сирфида, видно только ее узкое тельце и мерцающие с двух сторон полукружия нимба (около 400 взмахов крыльями в секунду!), миг — и она метнулась, исчезла из поля зрения, возникая в стороне неподалеку. Гудя, набирает высоту грузный жук. Неслышно, беспорядочно порхает мотылек, чертя

Это из стихотворения «Бабочка» Всеволода Рождественского.

Исследователи давно стремятся «разумом поймать в простой закон» хотя бы главные отличия полета насекомых — парашютного, планирующего, гребного, стоячего…

Совсем это не просто, если учесть, что летают сотни тысяч видов — от еле отличимого невооруженным глазом, скажем, наездника из числа Мимарий или Трихограммы эванесиенс (она не крупнее микроскопической туфельки-парамеции) до имеющего около трети метра в длину палочника, или не уступающей ему при раскрытых крыльях южноамериканской бабочки тизании, или слоновидного листоеда размером в добрых два кулака. И у каждого свое лётное оснащение, свой лётный закон.

Размеры самого крошечного и самого крупного из летающих насекомых соотносятся как 1:1500. Уж на что шагнула в наше время авиация, а такого размаха в различиях габаритов летательных машин еще не достигла. Рост здесь пока главным образом односторонний: новые модели становятся все длиннее, все шире в размахе крыльев, хотя крылья и скашиваются. Миниатюризация летательных устройств несоизмеримо отстала.

Край верхнего переднего крыла осы обыкновенной (вульгарис). Увеличение в 50 раз. Ниже — то же при увеличений в 200 раз. Отчетливо видно, что все волоски на крыле наклонены в одну сторону. Это снимки с верхней стороны крыльев, подобные волоски имеются и на нижней их стороне. Считается, что волоски облегчают полет, предотвращая возникновение на поверхности воздушных потоков, мешающих работе крыльев.

Tо же, что на предыдущей полосе, но при увеличении в 5000 раз.

Детали устройства для сцепления во время полета переднего и заднего крыльев в одну рабочую плоскость. Увеличение: слева в 100, справа в 500 раз.

Да ведь, если разобраться, и механизм полета шестиногих до сих пор изучался преимущественно на насекомых крупного размера.

В технике этих исследований ведущую роль давно заняла сверхскоростная киносъемка, так называемая рапидсъемка — 3–4 тысячи кадров в секунду. Последующий просмотр ленты при нормальной скорости воссоздает картину непрерывного замедленного движения и делает этот способ сверхмощной лупой времени.

Нечего говорить: подобный аппарат мало похож на обычную кинокамеру. Это целая лаборатория со сложнейшим оснащением. Некоторые явления исследуются при еще бóльших скоростях.

Но вернемся к полету.

Ольга Михайловна Бочарова-Месснер, научный сотрудник одного из биологических институтов Академии наук СССР, смонтировала целый фильм из лент, запротоколировавших рапидсъсмкой полет нескольких по-разному летающих, по-разному работающих крыльями насекомых. Здесь среди прочих и бабочка, и крупный южно-американский таракан, как бы специально созданный для таких съемок. Кто не видел подобных фильмов, тому непросто представить себе возникающее на экране зрелище движений, для которых секунда так волшебно растянута.

…Медленно, плавно смыкаются верхушки изящно изгибающихся крыльев над телом и так же медленно, изящно разводятся в стороны и дальше опускаются вниз, опять почти смыкаясь. Неужели это полет?..

Реактивная авиация, вывод на околоземные орбиты рукотворных «Метеоров» и «Спутников» тоже победа над временем. Движение, расчлененное рапидсъемкой, существенно ту метеорно-спутниковую победу дополняет. Оно словно микротом — нож, производящий тончайшие срезы для изготовления прозрачных препаратов. Их, если надо — окрашивая, ученые и рассматривают на предметном столике под объективом… Вполне возможно, что с помощью микрохроноскопов рассмотренные сквозь телескопы фотокамер кинопротоколы полетов трихограмм, мокрецов, галлиц и прочей энтомомелюзги откроют для авиаконструкторов патентные кладовые таких природных устройств, о которых сегодня еще и не догадываются.

Стоит напомнить: насекомые порхали и летали за сто миллионов лет до того, как в воздух поднялись прапредки современных птиц — археоптериксы…

Кто подозревал в прошлом, что концы крыльев насекомого описывают в полете восьмерку?

Тонкие полоски сусального золота приклеены к концам крыльев осы. Оса закреплена неподвижно, и ее вынуждают работать при сильном освещении. Такова схема известного опыта, с помощью которого К. Марей показал: «Блестящее золото вычерчивает всю траекторию отчетливо, как тлеющий уголек, которым быстро машут в темноте». К разным местам крыльев подносят закопченные стеклянные пластинки, и слой сажи сметается подтверждай, что концы правого и левого крыльев действительно описывают в начете подобие удлиненных восьмерок.

Крылья перемещаются при полете вверх и вниз, вперед и назад, одновременно служа и пропеллером (когда он загребает воздух) и элеватором (когда поддерживает летящее насекомое). А так как крылья работают на большой скорости, то гребной и планирующий полет словно сливаются.

Стрекоза, как уже сообщалось, летает весьма быстро. Пока самолеты покрывали в час всего 100–150 километров, иные стрекозы могли на короткой дистанции с ними состязаться. Оса делает в единицу времени в четыре раза бóльше взмахов, чем стрекоза. Но скорость полета зависит не от одной только частоты взмахов. Важны здесь также отношение площади поверхности крыльев к весу тела насекомого, отличия между передними и задними крыльями, форма и способ сочленения крыльев с грудью…

Как и у многих других четырехкрылых, каждая пара крыльев ос — левая и правая — образует в полете общую рабочую поверхность. При этом задний край переднего и передний край заднего крыльев связываются разного устройства сцепочным аппаратом: рядами крючков и загнутыми складками. В покое крылья уложены на спине двумя слоями: сверху — верхние, под ними — задние. Укладка крыльев в два слоя — важное приспособление для насекомых, живущих в норках и гнездах. Крылья растопыренные быстрее изнашивались бы в тесноте по краям, и гнезда приходилось бы строить более просторные, тратя на это время и силы.

В главе об эвменидах уже говорилось об осах складчатокрылых. Благодаря прямой продольной линии переднее крыло у них сгибается так, что в покое крылья уложены на спине даже в три слоя. Это словно прототип крыла с переменной геометрией поверхности, меняется она не для уменьшения плоскости крыла в полете, что ослабило бы силу противодействия воздуха. Наоборот, складчатокрылые осы, изготовляясь к полету, развертывают свои три слоя крыльев в общую плоскость, в покое-же укладывают их поуже: в тесноте норок и гнезд широко расставленные крылья, само собой, ни к чему.

Расчеты аэродинамического эффекта движения… Хитроумные приемы, позволяющие проследить и измерить направление к силу токов воздуха в зоне работающих крыльев… Со всевозможных точек зрения освещается лучами научного исследования маленькое хитиновое тельце летящего создания…

Дж. Алькок изучал в одной местности штата Аризона (США) одиннадцать видов роющих ос, провиантирующих норки в разное время разной добычей. Оказалось: манера их полета и лётные маневры на охоте обязательно хоть чем-то разнятся. Особенно значительны различия при обратном полете ос к своей норке.

Но эта тема — обратный полет — заслуживает специального рассмотрения. Полнее всего ориентировка в полете и особенности топографической памяти исследованы на филантах. Этим осам посвятил первые годы своей научной деятельности уже упомянутый в предыдущей главе профессор Нико Тинберген.

 

Глава 22

О том, что знал о филанте Фабр, о первой встрече с филантом Тинбергена и о том, как ученый нашел способ обманывать пчелиного волка

Еще в молодости отметил Тинберген филанта-пчелоеда — сфекоидную осу, которой в свое время много занимался также и Фабр. По классификации С. И. Малышева поведение этой осы характеризуется формулой:

B + AC + D + (AC)n + C.

В своих «Энтомологических воспоминаниях» Фабр назвал пчелиного волка — Филантус апиворус — бандитом, убийцей, разбойником, даже «отвратительным мародером». И Фабр не знал еще того, что оса убивает пчел ядом, который, как недавно установлено, сродни одному из самых страшных — ботулиновому.

По правде говоря, пчелиного волка вернее бы называть пчелиной волчицей: пчел зажалнвают насмерть самки, самцы же вполне безобидны. Тем не менее именно самки филанта названы волком, и где их много — горе пчелиным пасекам: филанты на лету перехватывают пчел, сшибают, зажаливают, вводя стилет под подбородок, где хитин тонок. Отсюда яд быстрее проникает в область головного нервного узла.

Это и делает атаку молниеносной.

Последние моменты схватки описаны Фабром весьма драматично. Пчела, только что слетевшая, не чуя беды, с цветка розмарина, брошена наземь и зажалена; теперь филант прижимает жертву, можно сказать, лицом к лицу; если стоит на почве, то опираясь, словно треножником, на лапки задней пары ног и на концы плотно сложенных крыльев. Потом пчелиный волк швыряет жертву, переворачивает на спину и, не выпуская из шести ножек, впивается челюстями-жвалами в шею, отчего у еще не оцепеневшей, но уже мертвой пчелы выпрямляются хоботок и язычок. Филант стискивает брюшко пчелы, и язычок ее покрывается медом, выдавленным из зобика.

Филант того и ждет. Он обсасывает пчелиный язычок и продолжает сдавливать жертву, словно выжимая содержимое из тюбика.

Вот эта-то повадка — грабеж убитых, опустошение их зобиков — дала натуралисту повод окрестить осу не только разбойником и убийцей, но также и мародером.

Осы-филанты — пчелиные волки, пчелоеды, как их еще называют, подкарауливают и атакуют пчел на цветках.

Филант (увеличено).

Много часов провел Фабр в полевых наблюдениях, раскапывая гнезда, а также в дежурствах у стеклянных сосудов, куда он собирал личинок филанта и где можно было следить за всем, что они делают, за всем, что с ними происходит.

Раскопка норок пчелиного волка, иной раз довольно глубоких, до метра, показала: пока личинка филанта растет, она поедает зажаленных пчел. Можно сказать и по-другому: пока личинка поедает зажаленных пчел, она продолжает расти.

Фабр первый выяснил, почему филант не парализует жертву, как это делают другие осы. Оказалось: из парализованной пчелы весь запас меда никак не выжать.

Филант пьет также нектар из цветков. Самец этой осы одним лишь нектаром цветов и питается. Самки чаще выбирают мед из зобиков медоносных пчел.

Почему все же снабжают филанты своих личинок пчелами, выжатыми досуха, без следов меда?

Разобравшись в причинах, Фабр признал, что был неправ, объявив филанта разбойником и мародером. Он даже публично — в очередном томе «Энтомологических воспоминаний» — принес свои извинения безосновательно и незаслуженно осужденной им осс.

Да может ли она поступать иначе если ее личинки, выращиваемые в стеклянных чашках, где они были на виду, пренебрегают пчелами, чьи зобики полны нектара?

Основные моменты естественной истории пчелиного волка, изображенные на гравюре прошлого века. Здесь и летящие филанты, и филанты, груженные добычей, складываемой в гнездо, и подземные норки с растущими личинками и зреющими куколками хищной осы.

Нервная система медоносной пчелы. У основания головы четко виден относительно крупный надглоточный узел — головной мозг. Сюда и проникает ядоносное жило филанта, поражающее главный жизненный центр пчелы. В отличие от других ос, филант не парализует жертву, чтобы отложить в запас для своего потомства не загнивающую, не плесневеющую и не сохнущую пищу, но убивает наповал. Зато ему и приходится впоследствии подкладывать в ячеи с растущими личинками свежий корм — только что зажаленных новых пчел.

Фабр сам снимал пчелиных сборщиц с цветков розмарина, умерщвлял и подкладывал в чашки с филантовыми личинками. Личинки поначалу принимались кормиться мертвыми пчелами, но вскоре оставляли их и, если ничего другого не получали, чахли. Ни одна не окуклилась, все погибли, не успев свить кокон.

Фабр предлагал личинкам филанта пчел, только что убитых и смазанных тонким слоем меда. Личинки со всех сторон стягивались к предложенному корму, но не прикасались к нему. Проходил день, другой, личинки погибали голодной смертью, так и не дотронувшись до корма.

— Какое странное изменение вкусов! — дивится Фабр. — Голодающая, гибнущая личинка отказывается от того, что жадно поедала мать.

Действительно, интересная тема. Но не она привлекла к филанту внимание другого, только начинающего зоолога.

«Осмотр гнезда филанта, — писал Фабр, — очень неудобен. Норка его спускается вертикально и глубоко, иногда почти на метр… В конце этого длинного ходи помещаются ячейки, овальные комнатки с большом осью, лежащей горизонтально, но число их и расположение ускользает от меня. Одни ячейки уже содержат кокон, тоненький, прозрачный… В других более или менее разлитые личинки. Каждая жует принесенную последней пчелу, и вокруг лежат остатки, съеденной дичи. В некоторых ячеях можно видеть лишь пчелу, еще нетронутую, а на груди ее уже отложенное яичко…»

Молодой человек недавно окончил университет, учился ни шатко ни валко. Сказать по правде, трудно было ожидать, что из этого шалопая выйдет толк. Увлекался он больше хоккеем, прыжками с шестом, коньками, туризмом, охотой с фотоаппаратом.

Профессор, при кафедре которого специализировался наш студент, махнул на своего ученика рукой. Студент, однако, хотя и вел себя не слишком собранно, присматривался к птицам, к их поведению. Впоследствии он занялся ими всерьез, но то впоследствии. А. на первых порах он еще только искал то, что позже стало делом всей жизни.

Как оно произошло, он вспомнит позже: «Однажды в прекрасный солнечный день летом 1929 года я бесцельно бродил по пескам одной из наиболее пустынных областей маленькой перенаселенной Голландии, бродил в довольно скверном и тревожном настроении. Я только что сдал выпускные экзамены, подыскал место с неполным рабочим днем и подумывал взяться за докторскую диссертацию. Хотелось заняться какой нибудь проблемой поведения животных… Я все еще не знал, однако, на чем остановить свой выбор…»

Тут-то он увидел осу, которая рылась в почве…

Заслуживает ли эта встреча начинающего зоолога с живым насекомым того, чтоб о ней рассказывать? Еще бы, ведь именно с взгляда, упавшего на осу, которая рылась в песке, началась история тех исследований навигационно-штурманских талантов филанта, которыми заинтересовался ищущий темы для докторской диссертации молодой ученый. А ученым этим и был ныне, прославленный Нико Тинберген. Он некоторое время наблюдал за осой, которая рылась в земле. Поначалу она пятилась и отбрасывала ножками песок из норки, а потом повернулась головой от входа и с той же энергией теми же ножками стала засыпать только что проложенный ею ход.

Покончив с делом, оса поднялась в воздух, совершила над покинутым местом несколько расширяющихся кругов, наконец, взмыла вверх и исчезла.

Разные варианты изменения внешнего вида участка, где устроил гнездо филант. Черная круглая точки в центре или с краю двенадцати воспроизведенных здесь схем — ход в гнездо. Опыты показали: в ряду ( А ) филант одинаково быстро находит ход в гнездо, если место посадки окружено плотным кольцом из 16 сосновых шишек или редким сравнительно кольцом из 8 или если такие же 8 шишек лежат, полукругом, хоть с одной, хоть с другой стороны хода. На площадке в левой половине среднего ряда ( В ) филант уверенно садится в центр, невдалеке от хода. Изображенное далее справа кольцо из чередующихся белых и черных полос оси путает с кольцом из 16 плотно составленных шишек, пусть даже полосы положены на круг такой же высоты, что и шишки. В нижнем ряду ( С ): одноцветное кольцо воспринимается филантом, только если оно достаточно возвышается над поверхностью почвы, в противном случае филант лучше находит площадку, помеченную четырьмя шишками по углам. Но если сравнить притягательную силу 16 шишек, выложенных кольцом или сложенных в высокую кучку, то оказывается, что филант избирает кольцо.

Пока Тинберген обдумывал увиденное, оставаясь на месте, мимо пролетела, неся что-то, оса. Придерживая ношу средними и задними ножками, она стала передними скрести песок, открыла ход в норку и юркнула туда. Хоть Тинберген и увлекался хоккеем и коньками, «Энтомологические воспоминании» Фабра он читал и не сомневался ни в том, что наблюдает, ни в том, что в таких случаях полагается делать.

Дождавшись прилета следующей осы — гнезд вокруг было много, — он спугнул ее в момент приземления и отнял ношу: то была обычная медоносная пчела, разумеется, мертвая. Значит, оса — видимо, филант, пчелиный волк.

Все осы прилетали с юго-востока, с вересковой пустоши, на цветах которой трудились пчелы-сборщицы.

И тут молодой Тинберген почувствовал себя как Санди Пруэль из «Золотой цепи».

Помните, он в библиотеке, притянув за собой дверь, прыгнул в шкаф, который моментально осветился, обнаружив «лакированную геометрическую пустоту». Для Тинбергена пустота сразу зажглась вопросами, роем вопросов: откуда осы пронюхали, что на юго-востоке можно поживиться исконной своей добычей? И как оттуда возвращаются? И как среди массы гнезд узнают свой собственный дом? «Я увидел: передо мной открылась перспектива интереснейших исследований, и решил, что обязан найти ключ к осиным загадкам», — напишет Тинберген впоследствии.

С того дня он лето за летом навещал Долину филантов. Вскоре у него появились добровольные помощники — студенты. Каждый занимался своим делом, а всю разведку возглавлял Тинберген.

Клубок начали разматывать с конца.

Выбрав 25 гнезд, перенумеровав и нанеся их на карту, исследователи стали перехватывать выходящих из гнезд ос и наносили им на спинку индивидуальные цветные метки. После такой операции осы возвращались к прерванным занятиям, а на карте рядом с номером гнезда указывалась цветная метка осы-хозяйки. Теперь Тинберген мог лучше наблюдать квартал осиного городка с его обитательницами.

Покидая норки, меченые осы принимались засыпать ходы песком и сначала в бреющем полете, потом поднимаясь выше, кружили над домом, а на высоте 5—10 метров окончательно исчезали, устремляясь к юго-востоку, к вересковой пустоши.

Профессор Нико Тинберген , один из основателей науки о поведении животных, начал свой путь в биологию с изучения лётных повадок филанта, с которым впервые встретился еще в молодости на пустоши возле вересковых порослей в Голландии. В 1973 году Тинбергену присуждена были Нобелевская премия. В один и тот же год одной премией отмечены заслуги профессора Фриша, всю жизнь посвятившего изучению медоносных пчел, и Тинбергена, чьи первые исследования относились к смертельному врагу медоносных пчел — филанту…

Следовало удостовериться, куда именно будут возвращаться меченые осы с добычей. Вернувшись, они раскапывали ход и через какое-то время улетали снова.

А наблюдатели только делали пометки в своих рабочих дневниках. К вечеру полеты ос кончились, и сверка пометок в дневниках показала: у каждого филанта есть свой дом, он только сюда и возвращается.

Тем настойчивее требовал объяснения следующий вопрос исследователя, разматывавшего клубок с конца. В самом деле: нанесенный на карту участок мало чем отличался от остальной местности, а уж ходы в гнездо вроде и вовсе были одинаковы.

Что служит осе ориентиром на этой бесприметной местности?

Дождавшись, когда один из филантов вынырнул из норки и улетел, Тинберген быстренько изменил обстановку вокруг хода в гнездо: убрал камушки, прутики, сосновые шишки, ближайшие кустики травы, но самого хода в гнездо не коснулся.

Как поведет себя оса теперь?

Пройдет много лет, и Тинберген посвятит в книге «Поведение животных» целую страницу работам своего старшего друга, профессора Карла Фриша. Всемирно прославлены фришевские исследования ориентировки пчел в полете. Гораздо меньше известно, что Фриш занимался также поведением рыб.

«Одна из первых статей Фриша, — писал Тинберген, — называлась просто: «Рыба, которая приплывает на свист». Но приучить рыбу приплывать на свист было лишь началом исследования. Фриш хотел знать и почему рыба приплывает, когда он свистит. Последовательность его рассуждений дает прекрасный образец того, как следует изучать органы чувств животных.

Что побуждает рыбу всплывать, когда раздается свист? Поскольку мы сами слышим, можно предположить, что рыба тоже слышит и, следовательно, реагирует на звук. Но она может и не обладать слухом, а видеть движения человека со свистком и на них реагировать? Можно, например, проделать те же движения, но не свистеть при этом. Если рыба не всплывет, ясно, что не только эти движения являются раздражителями. Можно, наоборот, свистеть, не двигаясь. Можно блокировать или совсем удалить орган, который предполагается ответственным за поведение рыбы (в данном случае внутреннее ухо). Если после этого она перестанет всплывать, значит, до операции она обладала слухом.

Как только это установлено и нет сомнений, что рыба слышит, следует переходить к систематическим исследованиям возможностей органа слуха: сколь тонкие различия высоты звука способно воспринимать ухо и сколь слабым должен стать звук, прежде чем животное перестанет реагировать на него?

Любая естественная реакция животного может быть использована, чтоб изучать поведение… Можно приучить животное к специфическому раздражителю, многократно применяя его одновременно с естественным. Именно это и делал Фриш…»

Именно это делал, именно так работал и Тинберген с филантами.

Вот и оса. Черная точка на синем небе приближается. Она начала уже снижаться, но вдруг повисла в воздухе, стала кружить, опустилась ниже, вновь метнулась. Она словно признавалась: изменившаяся обстановка вызвала у нее замешательство.

Бедняга несколько раз приземлялась, начинала рыть песок в разных местах, но безуспешно, хотя и была совсем недалеко от верной точки. В конце концов она бросила добычу и уже с пустыми ножками снова занялась поиском. Принималась рыть участок и в одном и в другом месте, пока (похоже, то была чистая случайность!) не нашла дорогу к себе.

И что же дальше? Филант деловито вернулся к месту, где бросил пчелу, подобрал ее и вместе с ней нырнул в подземелье.

Оса не забыла о брошенной добыче!.. И не особенно металась, разыскивая ее…

Скрывшись в норке, филант словно медлил. А когда, вынырнув, взлетел, Тинберген с часами в руках убедился: филант совершает свои круги дольше обычного, со всех сторон подлетает к участку, то отдаляясь, то приближаясь.

Через час с лишним тот же филант — он опознан по цветной метке — вернулся с добычей, приземлился прямехонько к входу. Никаких поисков, ни тени колебании.

Лишенный привычных примет участок уже нисколько его не смущал. Филант подлетел к нему вполне уверенно.

Теперь можно было потянуть нить клубка дальше. Раз филант запоминает приметы вокруг хода в гнездо, значит, можно приманить его ложными приманками на неверное место!

Наметив возле одного гнезда ровную площадку с небольшим количеством особенно хорошо заметных прутиков в соломин на поверхности. Тинберген дождался, когда хозяйка гнезда отправилась на промысел. И пока филант летел до пустоши и охотился на вереске, высасывая мед с язычка пчелы, Тинберген перенес все прутики и соломинки сантиметров на 30 в сторону.

Охотница вернулась, и Тинберген ликовал, наблюдая, что она опускается на землю не у входа в гнездо, а там, где были выложены приманившие ее ориентиры.

Несколько раз повторялся опыт. И всякий раз филанты послушно совершали посадку возле вех на неверном месте.

Но вот вехи вновь перенесены на старое, «правильное» место, и филант проходил прямехонько к себе домой.

Продолжение опытов Тинбергена. Слева — вход в нору филанта окружен кольцом из сосновых шишек: филант безошибочно приземляется в центр кольца; кольцо из шишек перемещено чуть о сторону от хода (он виден слева а углу, и оса опускается по-прежнему в центр кольца, то есть на неверное место… Справа — филант приучен летать в центр круга и продолжает это делать, хотя теперь круг выложен не из шишек, а из камешков, да еще на неверном месте, а ход в гнездо обрамлен треугольником из сосновых шишек.

…Теперь все созрело для следующей серии опытов.

Дождавшись, когда филант, вернувшись с пчелой, скрылся в подземелье. Тинберген окружил выход кольцом из шестнадцати крупных сосновых шишек. Вынырнув на свет и обнаружив незнакомую обстановку, хозяйка дома стала бегать взад и вперед, взмыла, покружила над площадочкой, наконец, улетела. А когда вернулась, опустилась в центре, как раз перед ходом в гнездо.

Несколько раз повторялось испытание, и каждый раз осы сдавали его на «отлично».

Не только филант, но и другие осы, покидая гнездо, совершают над ним круговые полеты, во время которых «топографическая способность» засекает окружающие приметы. На рисунки схематическая зарисовка круговых полетов вокруг хода, совершаемых самкой одного из сфексов.

Они с первого раза запоминали кольцо сосновых шишек вокруг хода. Но едва Тинберген сдвинул круг в сторону, некоторые стали проваливаться на экзамене. Почему некоторые? Оказалось, даже хорошо заметные крупные шишки, появившиеся недавно, не всеми осами запоминались так же надежно, как давно разбросанные на участке хотя бы и мелкие приметы. Требуется повторить урок, чтоб его усвоили. Так, Тинберген столкнулся с явлением, которое отметил уже Фабр: осы различаются между собой по способности усваивать уроки, по «сообразительности»!

Тинберген между тем проверял филантов и более суровыми способами: у одних отстригал усики, у других покрывал темным лаком глаза, для третьих осложнял экзамен, вводя новые условия. То выкладывал на площадке рядом со зрительными приметами ароматические — надушенные сосновым экстрактом — дощечки (что позовет филанта сильнее: вид или запах?); то круг из темных сосновых шишек заменялся кругом из серых камней (что позовет филанта сильнее: форма или цвет?); то, делая круг из камней, использовал крупные, но похожие на шишки, которыми их заменили, то выкладывал такой же круг из мелких камней (опознает ли филант знакомый размер примет?). Ответы свидетельствовали: не обоняние, не осязание, а только зрение управляет ориентировкой ос, возвращающихся домой.

Далеко не всякий предмет может служить для филанта зовущей наземной вехой. Потребовался тщательный допрос, прежде чем это стало ясно. Вокруг хода в гнездо по-разному разложены полоски цветной бумаги. Перебраны все цвета радуги, изменяется число раскладываемых листков. Подсчет числа верных и неверных приземлений говорит: как бы отчетливо ни выделялись на песке три цветных треугольника, для ос они сигнального значения не имеют. Похоже, такого количества осы вообще не воспринимают, вроде это для них ничто, ноль. Сколько бы ни пролежали вокруг хода в гнездо три цветных листка, осы не замечали их ни там, ни на другом, новом месте. Но уже четыре таких же листка быстро запоминались.

А что, если окружить гнездо кольцом из чередующихся плоских дисков и обычных сосновых шишек? Разложить их поначалу через один: диск, шишка, диск, шишка…

А когда осы попривыкнут к такому кольцу… Но многие осы не узнавали его. Тогда для опытов стали отбирать только «способных». Тинберген выкладывал для них на равном расстоянии от гнезда на пустых, фальшивых площадках два кольца: одно из плоских дисков, второе из шишек. Приманка словно бы раздваивалась, и филанты должны были продемонстрировать, какая заметнее: округлая, плоская или выпуклая. Шишки оказались приметой гораздо более надежной, чем бумажные прямоугольники.

Шаг за шагом выяснял Тинберген, какие другие приметы предпочитаются филантами: светлые или темные, мелкие или крупные, гуще или реже расположенные, одного цвета с фоном или резко отличные от окраски фона… Допрос на осодромах продолжался, и число полученных ответов возрастало с каждым годом, точнее, с каждым летом.

И эти проверки, и множество других — о всех нет возможности рассказать — помогали раскрыть поведение ос, вернувшихся домой.

Но как же находят осы вереск? И как добираются домой с вересковой пустоши, расположенной довольно далеко?

 

Глава 23

О том, как Тинберген проверил штурманские способности филантов, и о том, как проанализировал их охотничьи повадки

Допрос снова начинается с азов. Выходящих из гнезда ос уносили в темных закрытых коробочках за километр от гнезда: одних — к северу, других — на запад, третьих — к востоку, четвертых — на юг.

Здесь пленниц выпускали, пометив: северных, западных, восточных, южных — каждую особой цветной точкой. Быстрее всех возвращались домой осы, унесенные на юг и на восток, унесенные же на север и на запад значительно запаздывали, часто пропадали. Так ведь именно к югу, юго-востоку от Долины филантов и лежали вересковые заросли, где осы вели охоту на пчел. Остальная местность представляла голые пески, здесь пчел не было, зачем филантам сюда летать?

Можно браться и за решение второго вопроса.

Сложные, так называемые фасетчатые глаза осы обыкновенной, заснятые при возрастающих увеличениях от 50 до 5000 раз. Сложными глазами занята большая часть головы. Наверху — левый глаз осы, от внутреннего края которого отходит первый, ближайший к голове членик усика, называемый скапусом. Рядом — при бóльшем увеличении виден окруженный волосками опушения нижний участок сложного глаза. Дальнейшее увеличение позволяет рассмотреть и шестигранное строение отчасти выпуклого хрусталика. О том, что сложные глаза насекомых состоят из массы, в иных случаях из многих тысяч шестигранных фасеток, можно прочитать в любом учебнике, во всякой мало-мальски подробной книге о зрении насекомых. Но при съемке с увеличением в 5000 раз на отдельных окраинных участках сложного глаза встречаются и отдельные глазки пятиугольные, даже четырехугольные, почти квадратные.

В нескольких метрах от гнездилища филантов росли молодые сосенки. Тинберген с помощниками подрыли каждую, подготовили для всех ямы на новых местах и в один прекрасный час все пересадили. Возвращающиеся с пустоши филанты сразу стали сбиваться с дороги. Достаточно было пусть самую небольшую сосенку, даже почти веточку, лишь бы была выше метра, пересадить на 5, на 6, на 7, на 8 метров, она все равно становилась ориентиром для филанта и оса подчинялась ее направляющему указанию.

Летя домой, осы чутко реагировали на изменение наземной обстановки: исчезли некоторые приметы, переместились ли, появились ли новые, филанты поворачивали, возвращались. В бинокль можно было видеть, как они улетают назад метров за 50, за 60, за 70 и как над вершиной холма или над высокой сосной, то есть над старыми, надежными вехами, совершают несколько ориентировочных кругов, а отсюда вновь устремляются к цели…

Картина постепенно прояснялась.

Ну хорошо, лоции филантов, летящих с грузом, расшифрованы. Но как этот филант загружается? Как находит добычу?

Всякий, кто хоть раз побывал в зарослях цветущего вереска, помнит гул насекомых, нимб трепещущих крыльев над каждым кустиком. Среди сиренево-фиолетово-пурпурных венчиков и грузные шмели, и мухи разных мастей, в том числе шмелевидки и пчеловидки, пчелы одиночные и медоносные и, разумеется, осы… Как же разбирается филант в этой жужжащей массе шестиногих? Многие столь похожи друг на друга, что их путают, случается, и птицы. Что же за приметы позволяют филантам выделять среди других посетителей вереска именно медоносных пчел?

К тому же стоит заметить: на прилетных досках перед ульями пасек, расположенных в районе филантовых гнезд, пчелоедов не видно. Охота явно ведется не здесь.

Как не вспомнить, что филант, случайно обронив добычу, находит потерянную пчелу даже на фоне бурого мха, где заметить ее, кажется, невозможно. Филант кружит над этим местом, время от времени зависает в воздухе, как вертолет, медленно подается вправо и влево, потом опускается наземь совсем недалеко. Поводя усиками, еще задерживается на миг и устремляется обязательно против ветра прямо к пчеле.

Снова повторяя опыты Фабра, Тинберген проследил за филантом под стеклянной банкой, куда вместе с ним посажены пчелы. Банка поставлена дном вверх, и филант не интересуется соседями. Побившись о стекло, он опускается на подоконник, чистит поочередно усики, голову, крылья, брюшко. Оса не замечает суетящихся тут же пчел. Даже когда они задевали ее, оса пятилась, уступая им дорогу, или принимала позу обороны. Все чувства ее обострены только в полете.

Но вдруг одна из пчел, пробегая, задела усик филанта. Он сразу извернулся и вонзил жало в жертву, пчела стала недвижна, а филант схватил ее, выжимая и слизывая мед, вытекающий на язычок. Наконец нектар иссяк, филант подхватил пчелу ножками, взвился, но… стукнулся о дно банки и, выронив добычу, сам упал рядом с ней.

Когда усиков филанта касаются шмели разных видов, синие мухи и т. п., это не вызывает никакого ответа. А бедная пчела словно коснулась провода высокого напряжения!

Мелкие шмельки, побыв в пробирке с медоносными пчелами, пропахли пчелиным духом, и на прикосновение к ним филант тоже отвечал ужалом…

Наконец Тинберген и его помощники перенесли наблюдения на заросшую вереском полосу. Нацелив бинокли на верхушки растений, следили они за филантами, посещавшими цветы, чтобы полакомиться в венчиках нектаром, и другими, которые зависали в воздухе, словно прислушивались или принюхивались. Вот один из таких броском метнулся в сторону, вновь замер и сразу обрушился на пчелу.

Дальнейшие наблюдения пояснили: поначалу филантом руководит зрение, любой движущийся предмет привлекает его. Вблизи от замеченной цели осу зовет нужный запах, если его нет — она улетает, продолжает поиск.

В конце концов Тинбергена осенила блестящая идея. Когда долго обдумываешь что-нибудь, такие идеи вроде сами рождаются.

К тонкой полуметровой шелковинке, натянутой между двумя воткнутыми в землю палочками перед кустами вереска, привязаны поврозь:

№ 1 — сухая вересковая веточка размером с пчелу;

№ 2 — пролежавшая в спирте, промытая эфиром и достаточно проветренная пчела;

№ 3 — небольшой, с пчелу размером, обломок веточки, какое-то время выдержанный в пробирке с живыми пчелами и потому слабо пахнущий живыми пчелами;

№ 4 — верх исследовательской предусмотрительности, строгости, самокритичности и изобретательности: пчела высушенная, промытая спиртами и эфирами, лишенная каких бы то ни было пчелиных запахов, — точь-в-точь как висящая на ниточке под № 2, но после всего выдержанная в пробирке с живыми пчелами, чтоб вновь обрядить ее в душистый ореол живых пчел, как обломок веточки — № 3.

Начинается решающий опыт.

Наблюдатель занимает пост у приманок. Помощник, сидя рядом, стенографирует сообщения, диктуемые Тинбергеном:

— Номер первый. Атака. У жаления нет.

— Номер четвертый. Атака. У жаление!

— Номер третий. Оса приблизилась, атака не последовала…

Зарегистрировав таким образом около ста случаев сближения филантов с шевелящимися на невидимой привязке приманками, Тинберген установил: все четыре действовали одинаково притягательно, ко всем приблизилось примерно равное число ос, атакованы же оказались только приманки, «одетые в запах» пчел. А жалили филанты не всех атакованных: они хватали словно для ужаления прутик № 3, но сразу выпускали его и отлетали, жалили же только № 4 — пчел, надушенных пчелиным запахом.

И общественные осы, подобно филантам и другим одиночным, при возвращении из полета в гнездо замечают изменившиеся приметы вокруг входа. 

1 — естественная обстановка, осы опускаются прямо к входу; 2 — в ход, ведущий в гнездо, вставлена трубка, осы продолжают искать ход на старом месте;  3 — трубка наполовину утоплена в шахтном коридоре, входное отверстие стало гораздо ближе, однако осы по-прежнему возвращаются, ищут ход в привычной точке; 4 — но вот трубка окружена слоем сосновых иголок, который поднимается на уровень искусственного отверстия, ведущего в старый ход, и осы перестают ошибаться и проникают в гнездо без затруднений.

Помните Джима с «Эспаньолы», сразу узнавшего из разговора одноногого Сильвера с поваром и вторым боцманом все тайны команды?

Так и Тинберген с помощниками, наблюдая филантов, подлетающих к шелковинке, натянутой меж двух палочек среди кустов вереска, дознались про все секреты осы: в охоте филанта последнему действию — выжиманию меда из жертвы — предшествует сложный трехтактный раздражитель: зрительно-обонятельно-осязательный. В полете такты срабатывают последовательно, ведя к завершению операции.

Множество разнообразных опытов провел Тинберген, прежде чем, оглядываясь на сделанное, написал: «Положение физиолога и этолога можно сравнить с положением двух марсиан, изучающих механизм управления автомобилем. Один из них — этолог — видит, как машина ездит, следуя изгибам дороги, ускоряя и замедляя движение или останавливаясь. Что красный свет или отсутствие горючего вызывает остановку машины, а вращение руки — ее поворот, он заметит. Но чтобы обнаружить связь между нажатием на педаль газа и возрастанием скорости, он должен рассмотреть машину по частям. Другой марсианин — физиолог — может уяснить во всех деталях, как образуется горючая смесь в карбюраторе. По если дальше они не пойдут вместе, им трудно будет нарисовать целостную картину работы машины. Мы сами в настоящее время очень близки к положению этих двух марсиан с той, впрочем, разницей, что живое тело бесконечно сложнее автомобиля, который к тому же приводится в движение человеком…»

Сейчас, выясняется, таких марсиан вроде нет, однако рассуждение Тинбергена от этого нисколько не утратило своей красочности.

Так, на маленьком участке естествознания, на маленьком примере — анализе лётно-ориентировочного поведения филанта еще раз обнаружилась сила и необходимость братского содружества наук в борьбе за расшифровку тайн живой природы.

 

Глава 24

О филантах в стеклянных лабиринтах, а также о внутренних часах и внутреннем компасе ос

В те самые годы, когда Тинберген с помощниками вели опыты и наблюдения, расследуя штурманские способности и таланты пчелиного волка в Голландии, на другом полушарии, в окрестностях Буффало, что вблизи Нью-Йорка, те же вопросы изучал доктор Эдвард Джордж Рейнгард. В его книге «Чары ос» не одна страница посвящена рассказу о лётном, точнее, стартовом поведении распространенного в США Филантус гиббозус. Тинберген изучал филантов в лабиринтах из различных посадочных вех. Рейнгард испытывал своих в лабиринтах стеклянных, но, как и Тинберген, изменял обстановку над ходом в момент, когда филант, вернувшись с добычей, уходил в подземелье.

Американский филант провиантирует свои норки пчелами-галиктами. В раскопанных за годы работы филантовых гнездах Рейнгард нашел зажаленных пчел двадцати двух видов. Внешне они были очень несхожие: от 3-миллиметровых мини-пчелок до нормальных сантиметровых, разноформенных, разноконтурных, по-разному окрашенных — коричневые, рыжие, окаймленные желтым, опоясанные белым, отливающие металлом, черно-лаковые, золотые с прозеленью, опушенные густым волосом, в хитине, по-разному скульптурированном… Но всё — галикты. Точнее, двадцать один вид галиктов и только один вид другого рода. «Это подлинно соперник ученых-апидологов! восхищался Рейнгард, перефразировав замечание Фабра. — «Филанты демонстрируют удивительный талант систематика». Он добавил, впрочем, что, возможно, все объясняется проще: Филантус гиббозус и его жертвы — пчелы-галикты — посещают одни и те же цветы. Однако, признавал Рейнгард, «мы не знаем ведь, что здесь причина и что следствие…».

Схематическое изображение описываемого в этой главе опыта Э. Д. Рейнгарда . Пунктиром и стрелками показан путь осы Филантус гиббозус, распространенной в США и выкармливающей расплод пчелами-галиктами. В подписях под четырьмя рисунками показаны порядковые номера выходов подопытного филанта из гнезда.

Филантус гиббозус собирает в свои норки обязательно галиктов, хотя в опытах личинок удается выращивать на разной диете, значит, решают в данном случае не гастрономические потребности расплода ос, а одинаковость анатомической организации жертв. Просто американскому филанту легче, удобнее, так сказать, сподручнее, точнее, споджальнее расправляться со всеми видами многоликого рода галиктов. Так-то так, но мы все равно не двигаемся с места. Нам по-прежнему не известно, почему гиббозус представляет в конечном счете галиктоеда, и только. Впрочем, пока безнадежно углубляться в этот лабиринт законных вопросов.

В подписи к фотографии, сделанной с помощью сверхмикроскопа (см. стр. 157), показан был вытянутый над левым сложным глазом осы усик — антенна. Здесь помещаются сделанные с разным увеличением снимки того участки головной капсулы, от которого отходят основания обоих усиков. Увеличение в 50, 100 и 200 раз.

Помните, у  М. В. Ломоносова: «Открылась бездна звезд полна. Звездам числа нет, бездне — дна»? Эти строки приходят на ум, когда рассматриваешь сделанные с помощью сверхмикроскопа фотоснимки поверхности усика, велика ли вся оса? А ее усик? Но вот что обнаруживают здесь увеличения. Слева направо вверху — увеличения в 500 и 1000 риз, внизу — в 2000 и 5000 раз… Все эти волоски-сенсиллы, обонятельные ямки и бугорки имеют свое назначение, помогают осам в лётных рейсах.

Последим-ка лучше за филантом, роющим ход в будущее гнездо. Длина тела насекомого — один сантиметр, коридор-шахта, ведущая к ячеям, где укладывается провиант, может быть и полметра. От тупого, нижнего конца коридора ответвляются еще 10–12 ходов в норки-ячеи. Общая масса песка, удаляемого осой для сооружения этих катакомб, более чем в полторы тысячи раз превышает вес самого строителя.

Много ли это? Все познается в сравнении: возможно ли человеку среднего веса и ничем, кроме собственных рук, не оснащенному выбросить сотню тонн песка, причем за считанные десятки минут?

Итак, филант зарывается в песок, исчезает в коридоре, добирается в подземелье до очередной ячеи-норки, примащивает доставленную с цветков пчелу.

Пока он примащивает ее, доктор Рейнгард устанавливает там, где гиббозус ушел в песок, небольшую стеклянную воронку — место приземления окружается прозрачным конусом с полой трубкой (А) на конце. Поверх маленькой воронки надевается полностью покрывающая ее широкой частью вторая воронка средних размеров, тоже с полой трубкой (Б) на конце. На среднюю таким же образом надевается самая большая, и тоже с полой трубкой (В) на конце. В течение нескольких секунд вокруг хода в гнездо вырастает насквозь просматриваемый трехслойный стеклянный лабиринт из трех конусов со свободно входящими одна в другую полыми трубками А, Б, В.

Но прежним опытам мы знаем, как ведет себя филант, выбравшийся из гнезда и обнаруживший, прежде чем отправиться в следующий рейс, что наземная обстановка изменилась. В таких случаях оса знакомится с новыми условиями, потом поднимается в воздух, кружа в ориентировочном полете.

Однако стеклянные лабиринты сразу выбрасывали филантов за параметры обычного. Они не могли покинуть площадки, хотя их органы зрения говорили: ничто не изменилось, но каждая попытка взлететь обрывалась чем-то преграждавшим путь вверх и в стороны. Филант пешим ходом кружил по площадке, всюду натыкаясь на холодную, гладкую, лишенную запаха, прозрачную стену.

Наконец он подрыл песок под преградой — внутренней воронкой, но все равно не вышел из плена, а оказался еще теснее зажат с двух сторон невидимыми, неуязвимыми гладкими стенками, которые теперь не давали ему и крыльями шевельнуть.

Все кончилось неожиданно. Филант прекратил попытки взлететь, и между двух стеклянных стенок внутренней (внизу) и средней (сверху) воронок по-прежнему пешим ходом поднялся, проследовал сквозь полую трубку (Б), затем следующую (В) и, оказавшись на свободе, расправил крылья, взлетел и долго кружил над площадкой, на которой ничего нового, может, и не мог увидеть.

Стеклянный лабиринт был тут же убран, и, когда филант вернулся с охоты, он без помех унес свою галикту в подземелье. Но как только оса скрылась в песке, три воронки были установлены на старое место, одна над другой.

На этот раз филант, выйдя для нового полета и обнаружив себя в плену, гораздо быстрее отказался от попыток взлететь под внутренней воронкой. Он подрыл ее края, продолжил тоннель далее, прошел под краем второй (средней) воронки, продолжил тоннель еще, прошел под краем внешней, самой большой, и, оказавшись на свободе, взвился и принялся кружить.

Он имел все основания протирать себе на лету глаза и недоумевать: «Что за чертовщина там происходит?»

Но это был филант и недоумевать не мог. Покружив, он улетел. Процедура со снятием трехслойного стеклянного лабиринта во время отлучки филанта для охоты и с установкой его на место после возвращения повторялась еще много раз. И филант тоже исправно повторял маневр, прокладывая тоннель под краями трех воронок. Только однажды, попытавшись ограничиться подкопом под край внутренней воронки, он вновь оказался зажат стеклянными стенками и, пешим ходом поднявшись вверх, через трубки Б и В вышел на волю. Зато все последующие выходы — в нору подумать, что оса разобралась в ситуации, оказались самыми простыми. Охотница выбиралась из гнезда, недолго бегала в окаймленном стеклом круге, затем поднималась по внутренней стенке внутренней воронки через полую трубку А в трубку Б, отсюда в полую трубку В… В общем, уходила в рейс кратчайшим путем.

Можно сказать, филант демонстрировал усвоенный урок, пример научения, пример поведения, усовершенствованного применительно к обстоятельствам.

На осах многих общественных видов веспа давно установлено, что с момента выхода из ячеи в виде-закончившего развитие имаго и до последнего сокращения брюшка, которым сопровождается дыхание насекомого, оно всю жизнь учится, постоянно накапливает опыт, совершенствует выполняемые операции.

Рейнгард показал, что способны научаться также и одиночные осы.

 

Глава 25

О том, может ли что-либо быть исследовано до конца, и о том, зачем филанту дважды видеть стартовую площадку

Тинберген и Рейнгард изучали пчелиного волка, располагая довольно подробными данными Фабра, который, казалось, уже узнал об этой осе все самое главное. Тем не менее…

После тинбергеновских открытий, проложивших молодому зоологу путь в большую науку, исследованиями жизни и нравов пчелиного волка филанта всерьез и не один год занимались:

С. И. Малышев и другие в СССР,

М. Вернь из Клермон-Ферран,

Г. Ольберг из ГДР.

Г. Гиршфельдер из ФРГ,

В. Ратмайер из ФРГ,

Г. П. Эванс из Англии,

Е. П. Ц. Пуртер из Амстердама, Голландия.

Г. ван Беузеком из Лейдена, тоже Голландия,

Ф. В. Бекуис ван Тилл, тоже из Голландии,

П. Цондервийк, тоже из Голландии…

Посев молодого зоолога дал, как видим, добрые всходы в стране, где он начал изучать филантов. А тут перечислены, разумеется, далеко не все голландцы, занимавшиеся пчелиным волком после Тинбергена.

Драгоценная золотая цепь знаний о филантах росла с каждым годом. Но, пожалуй, самое блестящее звено добавили этому отрезку цепи двое Симон Томасов — земляки Тинбергена, ван Беузекома, Бекуис ван Тилла. Цондервийка.

Р. Т. и А. М. Я. Симон Томасы — оба работают в Амстердаме — из всего ряда вопросов, занимавших прежних филантоведов, остановились на одном. Они стали изучать ориентировку пчелиного волка перед его отправлением в первый рейс на охоту.

Симон Томасы внесли в оснащение опыта небольшую новинку: рядом с ходом в гнездо осы они ставили высокие металлические булавки, увенчанные яркой цветной головкой. Казалось, мелочь? Но благодаря ей наблюдения за полетами ос, за их кружениями над гнездом существенно упростились. И дело было совсем не в том, что осы получили добавочный ориентир!

Исследователи регистрировали начало лётного дня филантов, связь времени первого вылета с температурой воздуха предшествовавшей ночью и на рассвете, индивидуальные различия ос в смысле усердия в полетах (одни оказались прилежнее, старательнее, другие — с ленцой: вылетали позже, реже, прекращали полеты раньше, то есть, кроме «тупиц» и «смышленых», здесь обнаружились «трудяги» и «лодыри») и т. п.

В среднем из каждых пяти первых вылетов четыре заканчивались доставкой первой пчелы; гнездо с принесенной пчелой оставляется открытым, когда филант вновь улетает за следующей, полеты повторяются подчас в третий и в четвертый раз; повторные вылеты осы не столь продолжительны, как первый. Возможно, во время первого вылета филант еще посещает цветки и заправляется нектаром, почему и отсутствует дольше…

А еще обследовалась связь между лётной деятельностью и провиантированием вырытых норок..

Неожиданно обнаружилось, что перед окончательной запечаткой гнезд филанты проверяют качество собранного провианта. Часть уже уложенных на хранение пчел они удаляют из ячей: одни поражены мушиными личинками, в других зобики сохраняли следы меда.

Допустим, мед в зобиках можно выявить повторным отжимом, но как дознаётся оса, что в теле пчелы живет мушиный зародыш?..

Массовые проверки гнезд филанта, проводившиеся Симон Томасами, показали далее, что в значительном числе ячей потомство филантов поражено осами-блестянками. Мы уже немного знакомы с ними по работам Малышева и по портрету, исполненному В. С. Гребенниковым. Хризиды-блестянки — это осы-кукушки.

У общественных видов ос есть свои кукушки, у одиночных, в том числе и у филанта, свои. Блестянка, описанная Симон Томасами, выслеживает пчелиного волка на пастбище, провожает его до входа в гнездо, пока он летит с грузом, дожидается, когда филант отправится в следующий рейс, и за то время, что его нет, успевает отложить в филантову ячею яйцо… Теперь вместо филанта в ячее вырастет блестянка, которая сама никакого гнезда строить не будет, заготовлять корм для потомства не станет, и, прилетая на готовое, предоставляет ничего не подозревающему филанту заботиться о продлении своего рода…

Поэтому, если рассматривать филанта как корсара, ведущего вековечную войну против медоносных пчел, то блестянка Гедихрум интермедиум Дальгома, существующая только за счет филанта, может считаться корсаром корсарским!

Стоп! Знакомство с корсаром корсарским, кажется, не лишено интереса. Если огородники, садовники и лесники подумывают о разведении Лярры анафемской для борьбы против медведки, повреждающей овощи на грядках, корни ягодников и молодых деревьев в школках и питомниках, то, может, пчеловодам, которым существенный ущерб причиняют филанты, стоит повнимательнее присмотреться к блестянке Гедихрум интермедиум?

Слов нет, совсем непросто научиться искусственно разводить насекомых, так, чтоб они не утратили ни одного из присущих им свойств. Но одомашнивание насекомых практикуется. И чем дальше, тем быстрее идет дело. С медоносными пчелами люди свели знакомство в доисторическую, эпоху. Тутовый шелкопряд и лаковый червей обратили на себя внимание человека значительно позже, но тоже довольно давно. А за последние сто лет начато разведение уже многих видов, одних, как некоторые одиночные пчелы, — для наилучшего опыления люцерновых семенников, других, как муравьи-формика, — для защиты леса от вредных насекомых… Может, дошла очередь и до противофилантовой блестянки?

Доктор Р. Т. Симон Томас по специальности не энтомолог, а биохимик. Место постоянной работы — фармакологическая лаборатория Амстердамского университета. Но все свободное время он посвящает систематике и биологии ос. В недавно полученной от него сводке (май 1976 года) перечислены многие сотни образцов, собранных и хранящихся в Зоологическом музее университета. Здесь представлены 80 видов, относящихся к 22 родам помпил. Пожалуй, стоит сообщить, что сборы производились доктором на протяжении 10 лет с 1965 по 1975 год, причем за это время совершены были многочисленные экспедиции в разные районы Голландии, а также в Бельгию, Швейцарию, Австрию, Италию, Испанию, Тунис.

Во Франции он посетил Ланды, Гаронну, Вандею, Жиронду, Пиренеи, Воклюз, где почти всю жизнь проработал Фабр, и Дордонь, где расположена уже знакомая нам биостанция Лез-Эйз и — опорная база Парижского факультета. Тут академик Грассе проверял некоторые опыты Фабра, о чем уже шла речь, и здесь же работает доктор Роже Даршен, с которым мы скоро познакомимся. Симон Томас интересуется не только помпилами. Им опубликованы десятки работ и о других осах, правда только об одиночных.

Создать бы, действительно, лабораторию для ее разведения и по заявкам пчеловодов, страдающих от пчелиного корсара, рассылать авиапочтой пакеты с тысячами куколок корсара корсарского. Пчеловоды выводили бы из куколок и выпускали на волю сверкающих всеми цветами радуги блестянок — эскадрильи противовоздушной обороны пасек…

Если японские пчеловоды соорудили монумент в честь медоносной пчелы, то пасечники всего мира воздвигли бы памятник во славу тех, кто одомашнит блестянку гедихрум, да и в честь самой блестянки!

Симон Томасы, как и Тинберген, строго замеряли по хронометру продолжительность ориентировочных облетов. Но они, в отличие от Тинбергена, догадались сравнить продолжительность такого облета с порядковым номером совершаемого пчелой рейса. Исследователи обнаружили: чем больше летный стаж филанта, тем меньше времени тратит он на предрейсовое ознакомление с приметами местности. Это было правилом даже в течение дня, так как к утру урок все же частично забывался…

Вывод удалось сформулировать и в терминах математики, в уравнении, обозначающем, что число и продолжительность ориентировочных облетов над гнездом обратно пропорциональны частоте вылетов. Когда гнездо покидается крайне редко, ориентировочные полеты в пять раз дольше.

Но самое удивительное: число ориентировочных кругов над гнездом всегда четное.

Расследовать такой факт непросто, оставить без внимания- непростительно. Однако дело было после того, как Карл Фриш открыл язык пчелиных танцев, язык кружений и «восьмерок», выписываемых фуражирами на сотах, когда они доставляют товаркам информацию о месте, где собрана ноша нектара или пыльцы.

Как в свое время Малышев благодаря работам Бахметьева с анабиозом смог подвинуться вперед, исследуя ориентировочную способность и топографическую память пчел и ос, так теперь Симон Томасы, благодаря успехам Фриша, сумели по-новому рассмотреть ориентировочные полеты филантов.

На фотографии обложка голландского энтомологического журнала, где напечатаны два сообщения Симон Томасов , в их числе и то, о котором идет речь в 25-й главе.

Похоже, каждое — большое или малое научное открытие становится катализатором новых открытий в смежных или даже не связанных между собой отраслях знания. Словно здесь действует свой закон сообщающихся сосудов.

«Восьмерки» вербовочного танца пчел, по сути дела, ничего общего не имеют с ориентировочными кружениями пчелиного волка над гнездом, покидаемым для полета за провиантом, как нет общего у этих «восьмерок» с теми, которые выписываются концами крыльев летящего насекомого на закопченных пластинах в опыте Марея, о котором рассказывается в главе 20-й. Филанты кружат на разной высоте, плоскости совершаемых кружений находятся под разными углами к плоскости участка, радиусы выписываемых кругов неодинаковы Здесь нет никакой системы, но общее число кругов, совершаемых над гнездом, как правило, кратно двум. Загадка?

Но до чего же простой она оказалась, когда была наконец решена. Филант не просто кружит над гнездом, но выписывает два круга, сомкнутых в «восьмерку». Круги эти (на разной высоте, под разными углами, большие с длинным радиусом и меньшие с коротким радиусом) всегда соприкасаются или пересекаются на одной и той же прямой — на перпендикуляре, который можно мысленно восстановить из хода в гнездо. Трасса полета над гнездом рисуется неким фантастическим махровым цветком с разным числом разноразмерных лепестков, связанных общей прямой осью, впрочем, не сплошной, а как бы намеченной пунктиром.

Что это за мистические оси и вертикали? Что за пунктир?

Пунктирная ось возникает при перекрестах кругов, выписываемых филантами над гнездом. Совершая «восьмерку», филант только один-единственный участок видит при этом под собой дважды. Именно он, именно ход в гнездо, увиденный с разной высоты, с большего или меньшего удаления и под разными углами, фиксируется в нервном головном узле в два раза чаще. Значит, запечатлевается в два раза надежнее, становится в конце концов в два раза более притягательным, превращается в тот ориентир, который повелительно зовет осу, возвращающуюся с добычей.

Графический дневник, в котором по часам регистрируется все происходящее во взятых под наблюдение гнездах филанта. Такие дневники вели Р. Т. и А. М. Д. Симон Томасы . Здесь показаны три графика-отчета:

А — оса роет новое гнездо; В — оса запечатывает гнездо извне; С — оса доставляет в гнездо сначала одну, затем одну за другой трех пчел. Все происходит в умеренно теплый день. На нижней линии обозначено время с 8 до 20 часов.

Именно тут Симон Томасы увидели перед собой моментально осветившуюся «лакированную геометрическую пустоту», заполнившуюся новыми для них вопросами. И каждый был сродни тем, какие встали когда-то перед Фришем, изучавшим слух рыб, или перед Тинбергеном, анализировавшим лётно-ориентировочные повадки филанта.

Какой орган предполагается ответственным за восприятие примет вокруг хода в гнездо?

Что именно усиливает повторное восприятие примет филантом?

Ответа пока нет. Исследования только начаты. Что они могут дать?

На протяжении многих лет профессор Фриш, десятки eго учеников и последователей изучали особенности зрения медоносной пчелы и скрытые в недрах гнезда контакты между вернувшимися из полета разведчицами и свободными отдела рабочими пчелами. Было установлено, что медоносные пчелы различают степень поляризации света на разных участках неба. Это помогает им находить верный путь и возвращаться домой даже в пасмурные дни, когда солнце, обычно служащее для них главным ориентиром в полетах, скрыто облаками.

Использовав подсказку, уловленную в особенностях зрения пчел, инженеры сконструировали «кисточку Гейдингера» — прибор, включаемый летчиками в зоне слепых полярных полетов, когда отказывают обычные магнитные компасы.

Анализ контактов пчел-разведчиц с сестрами в улье привел биологов к заключению, что объединяющая пчелиную семью сигнальная система помогает новым сборщицам находить корм вне улья. А по мнению создателей учения об информации, открытый Фришем «язык пчел» обещает стать полезным при установлении контактов с обитателями иных миров.

Но кто мечтал обо всем этом, когда изучалось зрение пчел, когда исследовались их сигнальные танцы?

Настоящий научный поиск приносит не только чистую радость открытия, но в конечном счете также и ощутимую пользу. Трудно предсказать, чем может обернуться для человека знание лётно-ориентировочных талантов филанта, его умение дважды пролетать во время кружений над гнездом, над своим осодромом. Может, это знание вооружит пасечников какими-нибудь средствами борьбы с пчелиным волком, так что и эскадрильи блестянок для воздушной обороны пасек не потребуются, а может, озарит новой идеей конструктора, совершенствующего штурманское оснащение?

Французы говорят: «Qui vivra verra!» («Кто будет жить — увидит»). Наша на этот счет поговорка оптимистичнее: «Поживем — увидим!»

 

Глава 26

Еще о внутренних часах и внутреннем компасе лётных ос, а также об их охотничьей тактике

Общественные осы веспа, имеющие достаточный стаж охоты, разделывают добычу заметно быстрее и сноровистее, чем новички. Они запоминают не только постоянное местоположение гнезда, но и неоднократно меняющиеся места, где находят корм.

В опытах с восточными шершнями звено из нескольких фуражиров изо дня в день летало к месту, где стояла кормушка с медом. Они прилетали сюда еще два дня после того, как кормушку убрали.

Уже знакомый нам сэр Джон Леббок, работы которого однажды дали Марку Твену повод для шутки, немало времени потратил, проверяя память ос на место, причем он особо выяснял, сообщают ли они товаркам по гнезду, что ими найден богатый источник корма.

Опыты его весьма просты. Вот вкратце содержание и результаты некоторых:

Опыт 1. Наблюдал осу, которую приучил прилетать в комнату с 9.30 утра до 18.25. Она 45 раз посетила кормушку с медом, но не привела ни одной товарки.

Опыт 2. На следующее утро принялась за работу, по всяком случае, прилетела в первый раз к кормушке в 6.55 и крайне деятельно летала до 18.17 вечера. Она 38 раз посетила место кормления, и всегда одна.

Опыт 3. Наблюдения за другой осой продолжались с 6.16 утра до 18 вечера. Она прилетала 51 раз. В течение дня к меду являлось еще 5 других ос. Не думаю, чтоб они были приведены первой.

Опыт 4. Наблюдения за третьей осой продолжались с 10 утра до 17.15. Она прилетала 28 раз и не привела ни одной товарки. Эта оса вернулась на следующий день 8 6 утра.

Опыт 5. Наблюдения за осой с 11.56 утра до 17.36 показали: она прилетала 23 раза без товарок.

Опыт 6. Еще одна оса с 6.30 утра до 17.55 посетила мед 60 раз, но всегда одна.

Заключая многочисленные опыты, Леббок признался: «Я сильно был поражен трудолюбием ос. Они принимаются за работу рано утром и не бросают ее до поздних сумерек. Я несколько раз наблюдал осу целый день, и если ей не мешать, она с утра до вечера работает без всякого перерыва для отдыха или развлечения» (именно это слово применено в отчете Леббока!).

И дальше: «Чтоб нагрузить себя медом, осе требовалось около минуты и даже меньше. Она могла в течение дня летать не менее 116 раз к меду и столько же раз обратно к гнезду, то есть всего пролетала расстояние от комнаты до гнезда 232 раза в день. За это время она перенесла в гнездо несколько больше 4 граммов меда, из чего ясно, что в один рейс переносилось без малого 4 сотых грамма меда.

Для полноты отчета стоит добавить: кормушка стояла на столе у открытого окна, однако за весь день здесь были еще только три осы, залетевшие сюда случайно, тогда как та, за которой велось наблюдение, исправно посещала кормушку и хорошо освоила маршрут.

И еще стоит отметить: комната, в которой Леббок наблюдал ос, имела два окна, одно против другого, гнездо находилось ближе к закрытому окну, и осе приходилось, вылетая, делать крюк. Она нередко ошибалась, билась о стекло закрытого окна, летая по комнате, попадала иногда в соседнюю. Приходилось специально для нее открывать в таких случаях окно.

Если приучить ос прилетать за медом, а потом перенести плошку на несколько метров в сторону, фуражиры являются поначалу на знакомое нм место. Не найдя здесь кормушки, они принимаются искать ее и постепенно, какая раньше, какая позже вот еще доказательство различия между разными осами в быстроте усвоения уроков, преподаваемых обстоятельствами, — добираются к новому месту. Возвращаются в гнездо фуражиры той же дорогой, какой летели к приманке. Однако дня через дна они начинают спрямлять обратный путь, укорачивают его.

Общественные осы одарены надежной памятью на место кормления, она — проявление той общей топографической памяти, о какой уже не раз говорилось.

Памяти на время, «чувства времени» даже у наиболее высокоразвитых общественных ос нет. Это у медоносных пчел «внутренние часы» дают возможность фуражирам, дрессированным на кормление в определенные часы дня, соблюдать расписание с точностью до минут. Они редко запаздывают к началу (когда корм выставляют на столик) и еще реже прекращают летать до окончания (когда корм убирают со столика). Таких точно показывающих время «внутренних часов» осы лишены. Но память на сигнальные раздражители у них превосходная.

Последние членики лапки осы обыкновенной, заснятые при возрастающих увеличениях. Лапка с коготком на самом конце. Все более и более крупно выглядит концевой коготок. На последнем снимке — два типа волосков. «Иногда даже у хороших «землекопов», как, например, у роющих ос, ноги почти не отклоняются от нормального строения. Дело ограничивается усилением лапки и ее волосистости», — дает справку один из классиков энтомологии Д. Шарп .

…Жаркий летний полдень. Кафе в тенистом парке. Под тентом веранды столики, сверкающие белизной. Время завтраков уже кончилось, обеденное не началось. Места свободны. Но вот на веранде появились посетители, они занимают столик в углу, и через минуту к ним подходит официантка в высокой накрахмаленной наколке и в белейшем накрахмаленном фартуке. Вскоре она возвращается, ставит вокруг кофейника, из которого струится душ истый пар, чашки, блестящую сахарницу, блюдо со свежими булочками, запотевшую масленку из холодильника, блюдце с ломтиками сливочного джема.

— Как тихо и чисто! говорит один из пришедших.

Через минуту к столику подлетает оса, опускается на край блюда с булочками.

— Вот вам и тихо и чисто, — ежится посетитель.

— Вы думаете, ее запах кофе привлек?

— Нет, кофе нисколько не прельщает осу, она явилась за джемом. Можно в этом убедиться. А главное, можно убедиться и в том, что прилетает она не на запах джема, как обычно думают. Вот я убираю блюдца со сладким на соседний столик, а оса тем не менее остается с нами, продолжает обследовать всю посуду. Конечно, она знакома с этими столиками, приучилась сюда летать, но пустая безлюдная веранда, никем не занятые столики ее не зовут. Стоит кому прийти, достаточно на столиках появиться посуде — она тут как тут. Ищет своего. Однако джем с соседнего безлюдного столика никаких зовущих сигналов ей не подает. Убедились?

Действительно, здесь не душистые призывы, а фигуры посетителей становятся позывными, которые приманивают сборщицу на знакомое место за знакомой сладкой приманкой. Условные рефлексы, казалось начисто исключенные для существ с такой нервной организацией, как у насекомых, на самом деле участвуют в их ориентировке, во всяком случае, в ориентировке, связанной с фуражировочной деятельностью.

Но в лётной ориентировке принимают участие и чувства, нам незнакомые, — вроде «внутреннего компаса».

Владимир Борисович Чернышев, тот самый, который собирал ос во время морозного утренника, став научным сотрудником университетской кафедры, руководил выпускной работой студента В. А. Непомнящих. Дипломант исследовал географическую ориентацию у ос Веспа германика и саксоника. Он, хоть и не без труда, пристроив с двух сторон к летку, ведущему с ноли в лабораторию, хорошо заметный цветной флажок, приучил в конце концов ос летать сначала за медом, потом за сахарным сиропом в восьмилучевой лабиринт, совершенно не похожий, к слову, на тинбергеновские и рейнгардовский: Непомнящих соорудил для опыта цилиндрический барабан с радиально расположенными коридорами. Барабан легко вращается на шарикоподшипниках вокруг центра, а кормушка каждый раз переставляется в луч, направленный строго на север. Приняты все меры к тому, чтоб исключить зовущее влияние запаха и зрительных приманок. Для этого, прежде чем переставить кормушку, барабан многократно прокручивали хоть по движению часовой стрелки, хоть против нее. И осы чаще всего устремлялись, словно некое магнитное чувство руководило ими, в луч того лабиринта, где они привыкли находить кормушку.

Конечно, это исследование стоит продолжить. Если особенности зрения медоносных пчел позволили инженерам построить «кисточку Гейдингера», заменяющую обычный компас в полетах над полюсами, то, может, и начатый Непомнящих поиск подскажет путь к созданию новых приборов.

Обложка новой книги нобелевского лауреата профессора Карла Фриша «Животные-строители», в которой осам посвящено много интересных страниц.

Дальнейшая разработка темы поможет также совершенствовать ауратроническую аппаратуру, которая позволит полнее и глубже исследовать те переменные электромагнитные поля, что возникают в атмосфере вокруг живых организмов — животных и растительных.

Ауратроника делает пока только первые шаги. Но уже сегодня не вызывает сомнений тот факт, что электромагнитные ауральные поля вокруг насекомых, например, взаимодействуя с такими же полями атмосферы и другими естественными полями, непосредственно влияют на ориентировку летящей осы. И, разумеется, речь идет не только об ориентировке в полете. Гнездо ос с его множеством обитателей представляет пока в ауратроническом смысле подлинно белое пятно. А между тем нет оснований сомневаться: электромагнитные поля, возникающие в зоне покрытых осами сотов, вокруг оболочки гнезда и пр., явление весьма содержательное и многозначное.

Трудно не прийти в изумление, обнаружив после всего рассказанного, что даже самое сухое, самое беглое перечисление других вопросов, связанных с полетом ос, практически оказывается по-прежнему бесконечным. Ведь до сих пор речь шла главным образом о филантах и отчасти о веспа, а ведь это только две капли в море ос.

И то заметим: еще ничего не сказано о роли, какую играет в лётной ориентировке ос их цветовое зрение. Непомнящих не зря прикреплял под летком синий флажок.

В сложном, из тысяч фасеток, глазу осы, скажем, германика, анализаторы обнаружили три разных цветоприемника: один — для ультрафиолетовой части светового луча, второй — для синей, третий — для зеленой.

Профессор Московского университета Г. А. Мазохин-Поршняков, много лет исследуя зрение насекомых, занимался и осами. Его опыты показали: желтый и синий цвета воспринимаются и запоминаются надежно, оранжевая же, серая, красная, черная краски не усваиваются. Свет, из которого выключена ультрафиолетовая часть спектра, оса видит как слабо серо-зеленый…

И то заметим: еще ничего не сказано о том, что скорость полета ос зависит от многих условий, между прочим, также от направления и силы ветра, от веса ноши…

Еще ничего не сказано о сравнительной грузоподъемности летящих ос. Веспа германика, к примеру, несет в гнездо ношу, превышающую половину ее собственного веса. Охотясь на гусениц белянки, две осы собрали за три дня около 20 граммов гусениц.

Еще ничего не сказано о том, что у общественных ос крупные рабочие обладают лучшими летными свойствами, чем мелкие. И это, между прочим, объясняет отчасти, почему увеличиваются размеры рабочих ос, выводящихся в сильных семьях в разгар лета: они сами выкормлены лучше и потому крупнее, чем осы первых, поколений; они крупнее и потому могут сносить больше груза в семью, потребности которой растут пропорционально росту гнезда и населения.

Еще ничего не сказано о дальности полета ос. В докторской диссертации Т. Арнольда, защищенной в Лондонском университете, приведены данные, касающиеся Веспа руфа и лесной осы сильвестрис: они удаляются от гнезд почти на километр, точнее, на 900 метров.

Еще очень мало сказало о тактике лётной охоты ос. Малышев и Тинберген показали, как важна эта сторона поведения. Крупная рабочая оса веспа — четырехкрылый пират — нападает даже на Ванессу аталанта, эта ярко расцвеченная бабочка известна под названием «адмирал». Другие одиночные осы атакуют только беззащитную куколку адмирала: они прокалывают кокон и откладывают яйцо в куколку.

Когда будет написана книга «Животные-воители», в ней, надо полагать, найдется место и для рассказа о работе Евгения Константиновича Еськова , изучающего роль звуковых сигналив в жизни общественных насекомых. На диаграмме : записанный в опытах Еськова приборами сигнал об опасности, подаваемый потревоженной семьей обыкновенных ос.

Еще иллюстрация для книги «Животные-воители». На обеих фотографиях не осы, а мухи-осовидки из числа журчалок-сирфид. Они не обладают никакими специальными органами самозащиты, но яркий черно-желтый мундир надежно охраняет их от насекомоядных, предпочитающих не напороться ненароком на осиное жало.

Джон Алькок по поручению кафедры зоологии университета в Аризоне, США, подробно проанализировал поведение местного Филанта краброниформис. Он подметил: филант, нагруженный добычей, возвращаясь к гнезду, летит очень своеобразно. Чем больше приближается охотница с добычей к дому, тем чаще совершает иногда затягивающиеся до тридцати секунд посадки. Филант опускался на листок дерева, на веточку, на травинку, просто на землю и замирал, становился недвижим. Потом снимался с места и после короткого полета вновь приземлялся, пристеблялся, приветвлялся.

В один из июльских дней 1974 года Алькок проследил 38 случаев возвращения филантов в гнездо. Только 6 добрались домой без промежуточных посадок, 20 произвели по одному приземлению, 6 — по два, 6 — больше трех. Алькоку довелось увидеть и такое: филант медленно приближается к дому, пролетает даже чуть дальше, чем надо, причем летит низко, почти бреющим полетом, и вдруг сразу делает резкий поворот, взмывает свечкой вверх, а поднявшись чуть не на 10 метров, вновь совершает поворот, теперь уже не на 90°, а на все 180°, и стрелой пикирует прямо в ход.

Оказалось: у филанта штурманские таланты совмещены с маневренными и камуфляжными. Дело в том, что, пока оса барражирует над цветами или поджидает в засаде пчел, которые станут ее добычей, за самой осой неотступно следит самка мухи Сенотаиния трехлинейная. Мушка бесконечно терпелива и не упускает филанта из поля зрения, повторяя за ним все его воздушные маневры. Куда филант за пчелой, туда и сенотаиния за филантом! Только он запасся пчелой и поворачивает к дому, муха увязывается за ним, чуть не на хвост ему садится.

А филант словно чует, что за ним следует сенотаиния. Больше того: словно знает, в чем слабость этой мухи, которая превосходно воспринимает движение, но почти не замечает предметы неподвижные. А главное, словно предвидит все мрачные последствия того, что сенотаиния доберется до порога его, филантова, дома: эта невзрачная мушка, выследив гнездо, проникает туда и откладывает на личинку филанта яйцо.

Дальнейшее понятно: личинка мухи не оставит от потомства филанта ни следа, ни памяти!

Не совсем понятно другое: как могли дознаться филанты, что коварная мушка, преследующая их в полете так осторожно, держась все время на приличном расстоянии, опасна для осиного потомства? Откуда эти «словно чуют», «словно знают», «словно предвидят»?

Ведь взрослым филантам не дано увидеть свое потомство, а пораженные сенотаинией личинки осы потомства не оставляют…

Тем не менее лётные маневры филантовой самки, возвращающейся с добычей к своему гнезду, явственно говорят: оса зачастую пробует оторваться от следующей за ней мухи. Для этого она и совершает посадку, замирает. Алькоку не раз доводилось видеть: пока оса, прервав полет, затаилась, муха устремляется вслед другому пролетающему поблизости насекомому. Приземлившийся было филант снова поднимается в воздух, благополучно достигает гнезда, оставляет там добычу и, сразу вернувшись к входу, головой закрывает его…

Так же закапчиваемся маневр с крутым подъемом и отвесным пикированием.

Это перерисовки с фотографии, ненужные детали опущены. Видны: паразитическая муха сенотаиния на небольшом (5 сантиметров) расстоянии от преследуемого ею филанта.

Немало интересных наблюдений зарегистрировал Алькок в своей работе, но эти картины мушино-осиной, сенотаинево-филантовой воздушной войны показались нам особо примечательными и напомнили другие из той же области.

Средиземноморский шершень — Веспа ориенталис, — в отличие от филанта, охотится преимущественно, а не исключительно на медоносных пчел. Шершень этот на лету схватывает пчелу. Но как и когда?

Хищник подлетает к крайнему улью на пасеке, приближается, впрочем, не слишком, чтобы не вызвать нападения стражи. Оно небезопасно для шершня: действуя гуртом, пчелы хоть и не все уцелеют в схватке, в конечном счете способны осилить хищника. Тот и не летит на рожон. Он кружит в воздухе взад и вперед, не пересекая невидимой границы, где в дело может ввязаться ульевая стража. Раньше или позже мимо шершня пролетит какая-нибудь одиночка, и тут шершень поворачивает на 90° и не спеша улетает, словно увлекает за собой, «заманивает» пчелу. Как только улей остается достаточно далеко, оса, проделав в воздухе крутой пируэт — настоящую фигуру высшего пилотажа, бросается на никем не защищенную пчелу и через несколько секунд уносит ее на ветку ближайшего дерева и здесь обезглавливает.

Когда Д. Ишэй, Г. Бидинский и А. Шулов впервые описали пиратскую стратегию средиземноморского шершня, их отчеты прозвучали неправдоподобно. Теперь никто не подвергает сомнению информацию. Конечно, и среди шершней попадаются «тупицы», но коварство «смышленых» неоспоримо.

Еще злее средиземноморский шершень в звене из трех-четырех охотников. Тактика звена другая: один сгоняет, сшибает пчел с доски у летка, другие подхватывают и атакуют их в воздухе или на земле.

Недавно Фриш, уже будучи лауреатом Нобелевской премии, обрадовал своих читателей и почитателей монументальным томом «Животные-строители». Эта книга о строительном и архитектурном мастерстве в мире фауны: от простейших до высших млекопитающих. Сочинение Фриша интересно и для натуралистов, для физиологов, занимающихся проблемой инстинкта, и для инженеров-строителей и архитекторов, для специалистов по бионике…

В биологической литературе уже давно появились работы, специально посвященные заботе о потомстве в мире живого; известна книга одного из немецких зоолога: «Материнская любовь в царстве животных», короче «Животные-родители».

Наверное, не менее содержательной оказалась бы книга «Животные-воители» — об охотничьих повадках разных созданий.

Карл Маркс, написав, что зубы хищника представляют органы межвидовой связи, затронул важную сторону этологии. Если б зоологи показали все разнообразие оборонительного и наступательного оружия в мире животных: анатомическое, морфологическое, физиологическое оснащение видов, — их охотничью тактику и защитную стратегию и т. п., то раздел о лётном поведении птиц и насекомых занял бы в такой сводке немаловажное место. И здесь факты свидетельствовали бы, что наряду с хищничеством, паразитизмом и т. д. различные приспособления. С помощью поведенческих церемониалов и ритуалов ослабляют и вовсе предотвращают внутривидовую борьбу, обеспечивают в одних случаях межвидовой симбиоз, в других — мирное сосуществование внутри одного и того же вида.