Глава 42

Об одном необыкновенном превращении ос на севере и на юге Африки, а также о том, почему автор книги считает осу заслуживающей благожелательного отношения

Разделавшись в конторе с бумажными формальностями и уговорившись насчет брички, которая должна была меня на рассвете подбросить к железнодорожной станции, я забежал на несколько минут в комнату для приезжих, сложил свои нехитрые пожитки и отправился попрощаться с Лешей и Миколой. Отец моих товарищей по работе на лесной опушке заведовал в коммуне всей пасекой, и встретиться с ним еще раз было тоже интересно.

В гостях у Никифора Аверкиевича я застал инструктора из губземотдела. Все чаевали за столом, пригласили и меня. Инструктор спросил, как прошла моя практика на пасеке, но я, не ответив толком, стал рассказывать о наблюдениях, проведенных в вагончике; на принесенном Лешей листке бумаги рисовал схемы гнездовых зачатков, размещение валиков, форму мисочек и ячей, очертания слоев оболочки…

Никифор Аверкиевич не выдержал и перебил меня в обычной своей манере, складно сложенной присказкой:

— Так ведь никакого нет в осах полезного свойства. Ни меду, ни воску. Одно беспокойство!

Я возразил, упомянул о значении сравнительной биологии, сослался на недавно полученную в Киеве книгу американского натуралиста Рейнгардта о сфексах, о «глупом ученом» — осе аммобии, о повадках филанта…

— О филанте интересно бы почитать, — признал инструктор.

Но я продолжал отстаивать свою мысль о пользе широкого подхода, говорил о шмелях, муравьях.

Старый пасечник вновь меня прервал, заметив:

— Оса что? Тычет жало куда попало. Проку нам от них мало.

Тут инструктор взял сторону хозяина:

— Никифор Аверкиевич не один такого мнения. Вы, может, и не помните, я попрошу принять во внимание такую строчку: «Оса. Заметили ли вы, читатель, какое злое лицо у осы?» И знаете, кто написал? Иван Сергеевич Тургенев. Между прочим, большой знаток и любитель природы! А еще: «Она жалится не как пчела, а как оса, потому что пчела ужалит да и умрет, а осе ужалить ничего не стоит». Опять не кто-нибудь, Тургенев.

Да это к вопросу отношения не имеет, — не сдавался я. — У Аксакова и не то прочитать можно. Как раз профессор на лекции привел пример: «Вместо ожидаемой бабочки является отвратительная оса…» Отвратительная! А написано о ком бы вы думали? О наезднике! Можно сказать, о самом изящном среди перепончатокрылых, да еще и о важном губителе насекомых к тому ж. А враги наших врагов, — напомнил нам профессор, — наши союзники. Так к ним и надо относиться».

Впрочем, дискуссия наша за чанным столом ничем, разумеется, не кончилась. Разговор перешел вскоре на другие темы, а когда я стал прощаться, инструктор, оставив за собой последнее слово, посоветовал:

— Не поленитесь, товарищ студент, будете разные книги читать, примечайте, что люди об осе думают, и сами подумайте: почему все против них?

Много лет прошло с тех пор, как мне был дан этот совет, и не слишком, признаться, строго я его придерживался, но разных выписок насчет ос собрал изрядно. Действительно, в большинстве они были неприязненные, а то и откровенно враждебные.

В детской книге попалось мне описание жизни первобытного племени. Очень ярко изображена была сцена у костра: люди в звериных шкурах разделывают добычу, доставленную к стоянке, и отбиваются от падких на мясное ос. Осы гнездятся где-то здесь же в пещере, под ее каменными сводами. Уж не в те ли доисторические времена уходит корнями опасливое отношение человека к осам?

Так или иначе, оно постоянно подкреплялось собственным опытом.

Вспомнить можно хоть себя самого в том возрасте, когда уже предпринимаешь первые экскурсии во внешний мир, осваиваешь окрестности родного дома.

.. Волшебное, сказочно прекрасное августовское утро сияет голубизной неба, залито горячим золотом лучей. Ты в саду среди огромных деревьев, на которых янтарем и румянцем светятся яблоки, желтые груши-лимонки, сизые, с куриное яйцо сливы. Но очень уж они высоко, а ты, кроме того, воспитан в строгих правилах и усвоил: сад — хозяйский, сбивать с деревьев плоды ни-ни! Другое дело — падалица, на нее запрет не распространяется. Ты вправе воспользоваться счастливой находкой и, бережно подняв ее, оглядываешь: не гнилое ли? Червоточины не в счет…

На снимках: ловушка для ос, какой пользуются а Индии (она показана здесь в разобранном виде, справа — недельный улов ос на одной пасеке).

Но тут, на счастье, тебя настигает мать. Хорошо, она сразу спохватилась: калитка в сад открыта! Мать уводят тебя на кухню — подумать, какой она была тогда молодой… — и ножом располовинивает плод, чтоб показать, чтоб на всю жизнь запомнил: внутри червоточины, во весь рост вытянувшись, шевелится, сосет сладкую мякоть оса.

— Ты понимаешь, что бы произошло, если б ты это попробовал надкусить? Помнишь, что было с Женюшей, когда она схватила столовую ложку варенья, в котором оса увязла? Забыл то страшное стихотворение, которое дядя Павел тогда сочинил: «Оссса-ззззлодейка ужжжалила в язззык бедняжжжку Жжжженю. Болль осссслепительна. Ужжжасссно жжженье…»? Забыл, когда «скорая» с доктором приезжала, укол делали? Не маленький уж. Пора такие вещи понимать!

Теперь я не только не маленький, но успел и состариться и, к примеру, об осах успел узнать даже больше, чем многие друзья и знакомые.

…Когда сейчас замечаю в воздухе какую-нибудь сколию, то вижу: летит, сверкая желтыми бляхами, рыжехвостое создание, в котором нет ничего похожего на того пластинчатоусого жука, на чьей личинке прошлым летом выкормилась эта сколия.

…Когда вижу изящную аммофилу в нимбе из жемчужного блеска прозрачных крыльев, бросаются в глаза все отличия ее полета от полета той ночной бабочки, что вывелась бы из гусеницы, послужившей в прошлом живым кормом для аммофилы… А ведь гусеницы бабочек-ночниц в большинстве своем вредители растений.

…Или стоит увидеть лярру, которой в книге посвящена целая глава, перед моим взором проходит чудесное перевоплощение: жизнь и силы боящейся солнечного света грузной, мрачной медведки с ее загребущими передними ногами вливаются в легкокрылое, стройное, тонконогое создание…

.. А уж обыкновенная желтожилетная бумажная оса, всем нам с детства известная, каждая вскормлена горстью всевозможных летающих, ползающих, прыгающих, землероющих насекомых, добытых матерью или сестрами осы.

Чтоб вырастить одно взрослое насекомое, иные осы доставляют молоди десятки жучков, гусеничек, сотни тлей. Общий вес их во много раз превосходит вес самой осы. А надо учесть, что многие уничтожают жертву в возрасте гусениц, личинок, даже в яйце — значит, до того, как вредитель успел закончить развитие и нанести ущерб растениям или животным.

Как странно, что все это так мало, в общем, известно.

На «осиных» полках моей библиотеки хранится среди других изданий складывающаяся брошюрка, американский буклет, изданный впервые и 1914 году Вашингтонским университетом и департаментом земледелия. Это брошюра профессора Роже Акре и доктора Артура Ренана об осах. Недавно, больше чей через полвека, буклет Акре и Ренана переиздан тем же университетом и той же службой агрономической пропаганды департамента. Это издание я и получил. В буклете описаны приметы желтожилетных веспа и ос-полистов, рассказывается об их нравах и образе жизни, о гнездах, даются советы, как помочь ужаленным, напечатан даже план устройства ловушки с отравленной приманкой для ос, которую можно спокойно оставлять под открытым небом: к ней не смогут добраться ни звери, ни птицы, ни тем более дети.

Обложка листовки-сочинения профессора Роже Акре и доктора Артура Ренана , недавно переизданной Департаментом земледелия США. Она озаглавлена «Желтожилетные и бумажные осы». На обложке сверху — Веспула пенсильваника, внизу — полиста. Подробнее об этой листовке см. выше.

Но здесь повторяется, и не раз:

«Помните! Желтожилетные веспа и полистовые осы истребляют множество насекомых, и потому этих ос следует считать полезными. Уничтожить их позволительно только там к лишь тогда, где и когда это продиктовано бесспорной необходимостью!»

Об этом же говорит и статья члена Линнеевского общества английских натуралистов доктора Гордона Симмонса — он обращается к работникам лесничеств и к тем, кто по долгу службы вроде и не обязан заботиться об охране лесов.

«Не одному смотрителю или лесничему доводилось в разгар летних работ, во время прополки лесных питомников или посадок молодых деревцев навлекать на себя потревоженных ос… Что делать атакованному? Он спешно отступает, иной раз не успев выключить моторчик механизированного распашника. Отмахиваясь от наседающих отовсюду насекомых, он убегает подальше в тень и по дороге осыпает мрачными, одно злее другого, проклятиями всех ос на свете… Но до чего же этот гнев необоснован и до чего незаслуженны проклятия! Если разобраться спокойно и здраво, оса — желанный обитатель наших мест… Кто дорожит лесом, должен гостеприимно и радушно относиться к осам. А уж там, где выращивают сеянцы, где воспитываются молодые деревца, там осы просто необходимы: в отличие от вегетарианцев шмелей и пчел, например, подавляющее большинство ос промышляет охотой на гусениц, мух, тлей и прочих тварей, среди которых немало вредителей леса».

И разве только леса? Но, похоже, враг наших врагов, живой истребитель вредителей, все еще в опале у людей, хотя и открытия энтомологии, и достижения экологии, и осознанная необходимость охраны природы давно должны были мобилизовать все формы искусств в защиту этой молекулы живого мира.

Среди художников, скажем, пока один Виктор Гребенников показал в полном блеске осу-хризиду, крошку, с которой мы уже знакомы и которая на полутораметровом холсте, увеличенная стократ, обрела характер и выразительность, цвет и блеск.

Но это только первый опыт показа одной осы средствами искусства, существующего тысячи лет.

А композиторы? Шуберт, восхищенный песней пчелы, обогатил музыку пьесой «Пчелка». Римский-Корсаков сочинил «Полет шмеля». Осы ничего такого не удостоены. Как же, возразят, а «Осы» англичанина Ралфа Уильямса? Да, такая увертюра написана, но ведь это оркестровый комментарий к знаменитой комедии Аристофана. А комедия эта, о ней уже шла речь, написана отнюдь не об осах и уж никак не для того, чтобы развеять предубеждение против этих перепончатокрылых.

Жало комедии нацелено не против шестиногих:

Заглавный лист комедии Аристофана  «Осы».

Рисунок Д. Митрохина .

Заглавный лист нот увертюры английского композитора Р. Уильямса к комедии Аристифана «Осы».

Это написано в Греции в пятом веке до нашей эры. Через две с лишним тысячи лет Фр. Шиллер в «Вильгельме Телле» напишет:

…И рыцарь к королю пришел, так как коня насмерть зажилили шершни, которых болгары называют «стръшел». Но вот в стихотворении чешского поэта Витезслава Незвала король погибает от ужала обыкновенной осы…

Тут говорится о настоящих осах. Французский литератор Альфонс Карр в середине прошлого века издавал журнал «Осы», который точно искрами жег своих политических и литературных недругов. Отрывки из этого французского издания, вперемешку с такими же язвительными заметками отечественных литераторов, время от времени появлялись в середине прошлого века и в русском журнале «Репертуар и пантеон».

Издатель этого журнала В. Межевич предварял каждый раз отдел «Осы» изображением этого насекомого, увеличенного раз в десять, правда, о четырех ногах, но зато с изготовленным для ужаления стилетом.

Сколько «Ос» на разных языках продолжали сатирическую атаку, начатую Аристофаном!

Один за другим перебираю листки с выписками, которые много лет откладываю в «осиную» папку, вернее, антиосиную. Здесь стихи и проза.

Иллюстрация художника Э. Гороховского к стихам чешского поэта Витезслава Незвала , включенным в сборник «Неслыханно-невиданно». Здесь есть строки об ужаленном короле: «Оса ему в нос вонзила свое ядовитое жало. Она его этим убила, и вот короля не стало…»

…«Грудь больную злее ос терзают страшные недуги…»

…«Оса садится на ногу Мише. Ужалит или нет?»

…«На балконе, где мы ночевали, завелись осы.

— Давай выкурим их, — предложил я.

Пока ты их выкуришь, они скорее тебя выкурят, — сказал он, отгоняя назойливую осу».

…«Напали всей гурьбой, как осиное гнездо…»

В автобиографической детской повести «Все впереди» Николай Носов, вспоминая порхающих бабочек, суетливых мух разных пород и калибров, деловитых пчел, глазастых голубых стрекоз с трепетными, прозрачными крылышками, мохнатых добродушных шмелей и пр., признается: «А ос я боюсь. Мне кажется, что у них только и мысли, как бы залететь на веранду и ужалить меня…»

В драматической повести Артема Анфиногенова «А внизу была земля» боевой эпизод: наши летчики возвращаются с задания и вдруг «в холодном, слепящем свете низкого солнца Тертышный различил пятно. Неподвижный сгусток, комок. «Пчелиный волк», — окрестил его Виктор, не понимая, откуда он взялся и откуда всплыло имя лесной осы-бандитки, налетающей из лесной засады на пчелиный рой. «Пчелиный волк» сходился с ними…»

И уже из другой фронтовой повести: ненавистный фашистский истребитель-«серо-желтый и тонкокрылый, как оса»…

Или еще уже из рассказа: «Ребята на поляне чью-то норку нашли и — мне:

— Васька, иди-ка сюда, брызни в норку!

Раз старшие зовут туда. Брызнул в норку, и она пыхнула желтым огнем — столько ос вырвалось из земли. Ребята раньше отбежали, пали в траву. А мне недалеко удалось убежать…»

Дали осы Ваське жару. Но их ли здесь винить?

А это из послевоенной повести: мальчишка сорвиголова подсовывает рассеянному лоботрясу и краснобаю ломоть арбуза с осами. «Тот как хватил, три дня потом не мог разговаривать: язык распух, во рту не помещался».

И тут разве есть за что ос корить?

И дальше листок за листком, карточка за карточкой.

Скажем, Н. А. Некрасов. Для него жужжание ос стоит в одном ряду с такими маломузыкальными звуками, как кваканье.

Однако в целом все же

пишет он в знаменитом своем стихотворении «Надрывается сердце от муки…».

Однако чаше осы связаны для поэтов с другими впечатлениями.

Иван Бунин вспоминает ос «завистливых и злых»…

Александр Блок слышит: «Запевает осой ядовитой…»

У Бориса Пастернака до чего тосклива, безнадежна картина:

А вот описание «схватки с осой, воспоминания, вызванного, возможно, чисто музейным звуком дрожащего листового золота».

…«Все осы злы. Но не все умны. Бывают осы злые, как человек, к тому же еще и коварные. Я сразу узнаю их по нервному, целенаправленному полету. Они уже издали узнают меня, немедленно бросаются на меня в слепой ярости, готовые вонзить свое жало мне в голову и убить на месте. Одна такая оса в течение нескольких дней преследовала меня. Я сразу узнавал ее, потому что она, влетев в форточку, имела обыкновение сначала плавно спускаться по воздуху вдоль стены, затем она снова поднималась тем же путем до потолка, причем никогда не изменяла строго горизонтального положения своего длинного тела, как бы слегка надломленного посередине, вроде коромысла. Мне казалось, что она старается не смотреть в мою сторону для того, чтобы не вызвать моих подозрений, а все время что-то вынюхивает на потолке, и вдруг она стремительно бросалась на меня, кружась над головой и задевая мои волосы. Я с отчаянием отмахивался от нее руками, норовил убить ее газетой, даже кричал на нее: «Поди прочь, гадина!» Она делала вид, что оставляет меня в покое, но вдруг возвращалась и с удвоенной злостью продолжала свое нападение.

Я боялся этой завистливой, низменной твари, боялся ее полосатого тела, жесткого звука ее полета, в котором мне слышалась дрожащая струна смерти; мне трудно было понять ее необъяснимую ненависть именно ко мне, желание меня погубить.

Я становился болезненно подозрительным, меня охватывало нечто вроде мании преследования. Я бросался на нее с открытой книгой, желая ее прихлопнуть, уничтожить, так как понимал, что если не я ее, так она меня…»

Однажды «насекомое улетело спать в свое мерзкое грушевидное гнездо, слепленное из серого воска», казалось, можно перевести дыхание? Но то была только хитрость, уловка. Незаметно вернувшись, она — все та же оса «уже путается у меня в волосах, ползет по щеке, катясь, как маленький раскаленный уголек, пытается проникнуть в мое ухо…».

В этом тонком и точном по впечатлениям этюде большого современного мастера мерцает отблеск далеких костров, слышится и дрожь «музейного листового золота», и эхо запорошенных веками страхов, зародившихся у собирателей лесных даров и у других прапредков наших под сводами первых пещерных поселений.

Другой замечательный человек — писатель-ученый — выразил свое отношение к осам и в действиях. Судя по воспоминаниям о нем, написанным тоже писателем, к тому же и почитателем своего старшего учителя, тот и в старости продолжал водить дружбу с ребятами, не считал зазорным вместе с ними с помощью порохового заряда разорить осиное гнездо.

Самая полная монография об осах, изданная в Англии через сто лет после выхода упоминавшейся в первых главах книги Ормерода . Автор монографии Д. Филипп Спрэдбери — старший научный сотрудник энтомологического отдела научно-исследовательского института в Канберре. Австралия. Предисловие написал член королевского общества, так называется английская Академия наук, профессор О. В. Ричардс — один из крупнейших специалистов-осоведов.

Оборвем на этом все иллюстрации и вспомним Фабра, повинившегося в том, что был несправедлив к филанту, и принесшего ему свои искренние извинения. Однако подобных признаний в литературе больше не слышно. Скорее, хор неприязни и проклятий насекомому, которое, правда, докучает кондитерам и хозяйкам, особенно когда те готовят варенье или компот, но, в общем, не столь уж несносно, как принято считать. Чаще всего неприятности и осложнения с осами возникают вследствие того, что человек не знает их характера и потому неразумно и неосмотрительно с ними обращается. Вольно вам не считаться с тем, что ярко-синий или ярко-желтый цвет одежды служит для осы сильно действующей приманкой, когда она на промысле…

Осы, можно сказать, любознательны, во всяком случае, любопытны и при всякой возможности стремятся обследовать незнакомое. Если встреча происходит не в запретной зоне — вблизи гнезда, оса настроена миролюбиво и никаких агрессивных намерений в отношении человека не питает.

«НЕКОТОРЫЕ ВИДЫ РОЮЩИХ ОС МОГУТ ОКАЗАТЬСЯ ПОЛЕЗНЫМИ ПРИ БИОЛОГИЧЕСКОМ ПОДАВЛЕНИИ ВРЕДИТЕЛЕЙ»

ГАРВЕЙ Л. СУИТМЕН ,

профессор энтомологии университета в Массачусетсе, ведущий американский специалист по вопросам применения биологического метода борьбы с вредными насекомыми.

(«Биологический метод борьбы с вредными насекомыми и сорными растениями»

Москва. «Колос», 1964)

Вверху : аммофила с трофеем: гусеница парализована. Слева в центре : тахисфекс с зажаленной кобылкой. Справа в центре: подалония с гусеницей.

Слева внизу : оса из рода Крабро атакует муху.

Рисунок В. Гребенникова и Е. Крутоголова.

Церцерис возвращается в гнездо с добычей.

Сфекс, летящий к гнезду с зажаленной цикадой.

Содержимое ячейки церцерис: здесь около трех десятков жучков-листоедов и слоников.

Пока личинка, выводящаяся из яйца осы, молода и мала, медведка почти не изменяется. Но чем быстрее растет личинка, тем сильнее сморщивается и уменьшается в объеме тело медведки.

«БОЛЬШИНСТВО ВИДОВ СКЛАДЧАТОКРЫЛЫХ ОС ВЫКАРМЛИВАЕТ ЛИЧИНОК ЖИВОТНОЙ ПИЩЕЙ, ТО ЕСТЬ ПРЕИМУЩЕСТВЕННО (А МОЖЕТ БЫТЬ. ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО) НАСЕКОМЫМИ»

( Г. Л. СУИГМЕН )

Эвмен заверишь парализацию улова

Наконец-то у порога родного дома.

Одинер с доставленной к порогу гнезда дичью.

Вверху  — продольные разрезы линейных гнезд ос-стеблебуров. Некоторые ячеи заполнены провиантом для будущих личинок. В первой и четвертой сверху трубке — гнезда пемфредонов, они выкармливают потомство тлями. Во второй, третьей и пятой трубках — провиант для потомства одинеров — личинки долгоносиков, листоедов, гусеницы бабочек-листоверток.  Внизу одинер запечатывает ход в гнездо.

Рисунки В. Гребенникова .

Если во время завтрака или обеда на открытом воздухе или даже в помещении к столу прилетела оса и принялась обследовать тарелки, проще всего спокойно переманить ее на плошку с каплей меда, или обломочком влажного сахара, или с кусочком мясного фарша, а когда оса займется делом, перенести подальше плошку и под нее положить цветную картонку — синюю, желтую. Два-три таких осоотвода, и осы перестанут докучать.

Ну, а если каждую миролюбиво настроенную исследовательницу отгонять, отводить чем попало или, и того неосторожнее, отмахиваться от нее руками, тут недолго наколоться на стилет жала. Жало выдвигается автоматически. Так же автоматически вводится и яд. Беспристрастный анализ происшествия позволяет заключить, что агрессором в данном случае была не оса.

Предоставляем читателю самому решить, кого считать зачинщиком в другом случае, когда оса тоже пускает в ход жало.

Охотница веспа не успела к ночи вернуться в гнездо и, окутанная мраком, замерла в укромном местечке до утра. Внезапно по фасетчатым куполам ее сложных глаз и по трем простым глазкам ударяет зов яркого луча. Даже ночная прохлада не помешает насекомому сняться с места и прямым рейсом направиться к источнику света.

Пусть непохожий на солнечный, он манит крылатое создание, и оса влетает в открытое окно веранды. Не обращая внимания ни на сидящих вокруг стола, ни на вазочку с вареньем, устремляется к электрической лампе, кружит под ней и над ней, впитывая живящее тепло. Подлетев еще ближе к стеклу, чуть прикасается к нему и, опаленная, молниеносно обнажает стилет и яростно атакует жалом изливающий ровный свет и жгучий жар прозрачный скользкий баллон. Сразу, словно всхлипом, обрывается жужжание, слышен только глухой щелчок упавшего на пол тельца. Ожог часто оказывается смертельным.

Впрочем, наблюдатель мог бы предвидеть такой конец…

Конечно, непредвиденное не исключено. Продираясь сквозь густой подлесок, можно наткнуться на скрытое кустарником гнездо.

Такие столкновения случаются и в открытых местах.

Один из первых западногерманских мотороллеров носил марку «Веспе», что по-русски и значит «оса». Некий молодой человек в спортивной каске и закрывающей лоб, глаза и нос полумаске с большими очками из небьющегося стекла мчался на ровно жужжащей «Веспе» по загородной дороге.

Он выжимал из своего новенького мотороллера всю его мощность, шел на запредельной скорости, почти летел. И на лету столкнулся с летящей живой осой, с четырехкрылой веспа. Навстречу ездоку она летела или под углом, осталось неясным.

В одном не было оснований сомневаться: мотогонщик родился под счастливой звездой. Счастье его, что он дышал носом и, охваченный спортивным азартом, крепко сжал челюсти. Это не дало осе попасть в рот, к гортани, в таком случае все могло плохо кончиться. А тут, когда сработал жалоносный автомат, ядовитая капля оказалась введена стилетом в губу.

Только в губу. У гонщика хватило самообладания сразу сбросить газ и, ни с кем не столкнувшись, свернуть к обочине.

Тельце осы запуталось в складках шейного шарфа. Столкновение оказалось для осы убийственным. И все же она успела ужалить.

Как бы ни были опасны такие случаи, не по ним следует выносить окончательные заключения. Жалоносны ведь и муравьи, и пчелы, и осы, но о муравьях говорят: трудолюбивые, о пчелах — добродетельные, а об осах — злые! О шершнях и того пуще говорят: шершуньё!

Такая оценка непозволительно одностороння.

Если говорить о главном, осы — живой инсектицид, естественное оружие охраны живой Природы от непомерно размножающихся насекомых-вредителей.

И, разумеется, дело не в одном только прикладном значении, не в одной только практической пользе энтомофагов — пожирателей насекомых. Ведь и сами по себе, безотносительно к их ради и месту в мире живого, они так интересны, столько могут объяснить, проиллюстрировать, открыть. Важно только уметь спрашивать, уметь добиваться ответа. В одном стихотворении Карла Фриша — профессор опубликовал в новом издании «Автобиографии» целую подборку их — он заметил:

А сколько их еще предстоит получить от насекомых?

Да, действие секрета нижнегубной железы паравеспула разгадано, расшифрованы и другие секреты жизни семьи ос, но во многом знакомство наше с ними все еще остается поверхностным.

…Осы строго следуют законам своего племени, формуют ячеи, расширяют, крепят соты, выкармливают молодь, корабль еще на всех парусах несется вперед, но уже отовсюду начали поступать немые сигналы и приказы летнего солнцеворота, твердо меняя курс движения. Ветер жизни продолжает полнить паруса, и он же приближает катастрофу. Свершив в пределе земном все земное, семья рассыпается; спрятанные в грунте гнезда — мы уже говорили об этом — становятся добычей сырости, плесени, рушатся, исчезают, а скрытые в сухих и защищенных от непогоды уголках остаются целыми и невредимыми — городами, из которых вдруг ушла жизнь.

Есть что-то вызывающе расточительное и наглядно бессмысленное в быстроте, с какой приходит к началу осени в упадок вся обитель, созданная семьей на пустом месте.

В живых остаются одни молодые продолжательницы рода, залог и предвестник повторения пройденного. Они разлетаются и спешат укрыться от приближающихся холодов. Запрограммированный в них календарь предупреждает: надвигается суровая пора, неизбежно и неотвратимо опускается на землю зима, которую они ни одним из тысяч глазков-фасеток не видели, ни одним члеником усиков не нюхали, ни одной лапкой не касались. Замерев, эти осколки осиного рода сохраняются на грани жизни и небытия, как зародыши будущих осоградов. В этих жизнеспособных и всхожих семенах семей сконцентрирован весь до дна опыт предков, все до последнего уроки, впитанные и усвоенные прошлыми поколениями.

А гнезда погибли.

Но действительно ли неотвратима катастрофа, ожидающая в конце сезона каждый осоград? Все эти сотканные и слепленные, свалянные и сформованные из застывшей бумажной пульпы многоэтажные сооружения — шаровидные, овальные, яйцеобразные, грушеподобные… Действительно ли неизбежно разрушение всех внутренних связей, сохраняющих самоподдерживающуюся пирамиду, узел центробежных к центростремительных токов, сплачивающих каждое поколение отдельных осиных жизней и все, от первого до последнего, поколения в совокупность, в общность уже надорганизменного, сверхорганизменного порядков?

Перед нами географическая карта: оба полушария. На них причудливо-извилистым пунктиром обозначены границы распространения видов Паравеспула, Полистес галликус. Всюду в пределах великих империй Паравеспула и Полистес, в ареале любого из видов одни однолетние.

Но вот осенью 1968 года профессор Паскье, энтомолог высшей агрономической школы Алжира, обнаружил на пальме в пригороде Эль-Харраш изрядное (50х15х10 сантиметров) гнездо Паравеспула германнка. Профессор не пожалел цветной ленточки со своей широкополой соломенной шляпы и повязал ею ствол. Пометив таким образом пальму, он набросал в записной книжке схему-план, чтобы потом легче найти гнездо.

Весной следующего года, в конце марта, он рассказал о гнезде приехавшим из Франции натуралистам. Решили пойти поглядеть, что стало с тем гнездом. Пальму увидели издали, гнездо висело именно там, где его заметил в прошлом году профессор, а вокруг летка вились осы. Их было столько, что подходить ближе не стали.

Но вечером хозяин с гостями облачились в защитные костюмы, набросили на гнездо глухой пластиковый мешок, спилили трофей, унесли в лабораторию, здесь усыпили ос и первым делом измерили гнездо. Как и уверял Паскье — он заметил это на глаз, — оно действительно стало больше, чем было. Самые тщательные промеры показали: 60х50х15 сантиметров.

Под девятислойной бумажной скорлупой лежали девять сотов. Верхние семь заняты были недавно отложенными яйцами и молодыми личинками. Их было слишком много, чтоб можно было считать всех потомством одной продолжательницы рода.

В лаборатории систематики и зоогеографии членистоногих Дальневосточного научного центра Академии наук СССР под руководством профессора П. А. Лера готовят свои диссертации два молодых осоведа — Аркадий Степанович Лелей (фотография слева) и Николай Владимирович Курзенко . Оба окончили биологический факультет университета в Алма-Ате. Оба посвятили дипломные работы осам. Лелей исследует мутиллид, мирмозид, а Курзенко — складчатокрылых эвменид.

Взрослое население — усыпленных ос— по одной перебрали, какую за крыло, какую за ножку пинцетами. Считали всех подряд. И молодых продолжательниц рода, и рабочих оказалось свыше двух с половиной тысяч.

Это было явно гнездо второго года жизни, и оно явно процветало. Оно процветало в старом строении! Как сохранилась семья осенью, когда открытые и прослеженные Монтанье каркасы, поддерживавшие пирамиду, перестали выполнять свое назначение? Конечно, здесь должны были возникнуть новые связи, зависимости, смешения, силовые поля, должна была соответственно измениться готовность членов семьи переживать пору климатических невзгод и погодных неурядиц. Но пока еще никто не взялся за распутывание этого клубка неясностей, этой вовсе не исследованной туманности — близкой, рядом с нами находящейся, но пока столь же далекой, как туманность Андромеды.

Когда фотография алжирского гнезда-второгодннка с сообщением были напечатаны в «Докладах Французской Академии наук» натуралисты из Марокко перепечатали его со своим примечанием. Суть сводилась к следующему: никакое это не событие! В Марокко гнезда германика часто живут по два года. Вульгарис — те не попадаются. И, бывает, гнезда германика вырастают очень крупные: ос — десятки тысяч, ячеям числа нет. Но и ячен такие же, как в гнездах-первогодках, и рабочие осы и самки — во всяком случае, внешне — от обычных неотличимы.

Сходные сообщения пришли позже из Южной Африки, из районов мыса Доброй Надежды. Здесь тоже не встречалось ос Паравеспула вульгарис, а Паравеспула германика появились, причем среди них попадались и гнезда второго, года жизни.

…Продление жизни. Отведенная рука костлявой… В незапамятные времена родилась эта мечта, воодушевлявшая поэтов и фантастов. А с тех пор, как врач Гуфсланд опубликовал свое сочинение о макараоабаиаотаиакае — этим греческим словообразованием он назвал науку о продлении жизни, — новая отрасль медицины геронтология занялась исследованием долгожителей. Медиков живо заинтересовали сообщения пчеловодов о том, что из одинаковых яиц, откладываемых самками, в зависимости от того, как и когда воспитывались личинки, выводятся или рабочие с разной продолжительностью жизни, или живущие втрое-вчетверо дольше их продолжательницы рода. Детям одной матери, вырастающим в разных условиях, уготована разная доля: у одних жизнь скоротечна, эфемерна, другим отмерен срок много больший!

Удивительно? Конечно, как и многое другое в этом диковинном мире, где семья владеет силой мифических древнегреческих парок — богинь человеческой судьбы: Клото, зачинающей нить жизни, и Атропос, перерезающей ее. Но если у пчел обнаружены различия в жизнеспособности разных членов семьи, то тут у ос — удваивалась продолжительность жизни семьи в целом.

Если рассматривать семью как живую модель живого, то северо- и южноафриканские находки приобретают новый смысл, становятся маяком доброй надежды.

Золотая цепь во дворце Ганувера кругами лежала у ног черной фигуры — женщины с повязкой на глазах. Но то была явно не статуя богини правосудия Фемиды. Скорее, это было изображение слепой случайности, Фортуны, символа удачи, которой все равно, на чью долю что достанется.

Здесь случайность словно сама сняла повязку с глаз и открыла в натуре, в действии какие-то внутренние перестройки отношений, при которых сами участники перестройки оставались вроде теми же, а единство и целостность всего сообщества продолжали сохраняться сверх сроков, отмеренных им парками во всем остальном мире.

Можно ли проходить мимо такого явления? Простительно ли не заглянуть в такой смотровой глазок?

 

Глава 43

О пирах пиратов, захвативших острова Океании, а также о том, заслуживают ли осы памятника

Появление у ос-паравеспула гнезд-второгодннков — событие, спору нет. Но не слишком ли переоценены и его перспективы и смысл?

Алжир и Марокко, север Африки, юг Средиземноморья — это, вернемся к географическим картам осиного атласа, окраина извечных империй паравеспула. Так ли невероятно, что молодые продолжательницы рода, уже много десятков тысячелетий назад, а то и раньше заносились сюда свирепствующими над теперешними французскими районами Прованса шквалами северного мистраля, его воздушными течениями, пересекающими Средиземное море.

Пусть 9999 из каждых десяти тысяч невольных переселенок раньше или позже погибали, пусть 99999 из каждых ста тысяч погибали, достаточно было и одной сохранившейся, чтоб паравеспула укоренилась на новоселье. Как живое семя, она дала проросток — стебелек с мисочками ячей на конце, разрослась в семью, пусть поначалу и не особо мощную, но все же в конце сезона рассеяла первое поколение выросших под африканским небом продолжателей рода. А дальше безотказные регуляторы естественного отбора и переживания наиболее приспособленных в союзе со всемогущим временем довершили начатое случаем и заложили основу формам североафриканских Паравеспула германика, которые, в отличие от своих европейских прапрапрапредков, не погибают к осени, но способны сохранять семьи живыми и на следующий год, выращивая гнезда-монстры.

В южную Африку, в зону мыса Доброй Надежды, молодые осы могли быть если не тысячи, то много сотен лет назад завезены с товарами, с грузами. И тоже прижились.

Нет, если рассказывать о необыкновенных приключениях Паравеспула германика, то, конечно, наибольшего внимания заслуживают факты, зарегистрированные не в некотором царстве, в некотором государстве и к тому же в незапамятные времена, а в совершенно точно установленном году и в точно известном месте.

Начнем справку с упоминания двух имен: Бэнкс и Золандер. Это были натуралисты. Знаменитый мореплаватель Джеймс Кук пригласил их принять участие в кругосветных плаваниях, которые он предпринял на корабле «Эндэйвур». Начались его плавания примерно за полвека до кругосветного путешествия Дарвина на «Бигле».

Бэнкс и Золандер выполняли на корабле под командованием Кука примерно те же обязанности, что Дарвин на «Бигле». Богатые коллекции, собранные натуралистами, изучил впоследствии Д. Фабрициус, чье имя присвоено множеству видов. Из насекомых, доставленных в Англию с открытых Куком островов Новой Зеландии, Фабрициус выделил довольно много перепончатокрылых, в том числе немало ос, но ни единой веспа, позже переименованной в Паравеспула германика.

В «Системе энтомологии» — латинском сочинении Фабрициуса — этот факт зарегистрирован.

Первая ося-веспа была обнаружена в Новой Зеландии недалеко от Гамильтона — одного из портовых городов почти двести лет спустя. И была это оса-вульгарис.

Один-единственный экземпляр ее оказался выловлен в 1922 году, и больше ни здесь, ни в других местах этих ос здесь никто не видел. Даже толком не известно, была то рабочая или продолжательница рода. И время года, когда изловили ту одиночку, не известно. Отмечено только, что обнаружили ее в районе, прилегающем к гавани. Видимо, слетела с пришвартовавшегося у причала корабли или выбралась из тюка с грузом. Но откуда пришел корабль?

Впрочем, если даже то и была не единственная из прибывших во время оно продолжательниц рода, осы-вульгарис так и не прижились здесь.

Это важно подчеркнуть, потому что с новоселами на изолированных островах шутки бывают плохи.

Известно, к чему привело вышедшее из-под контроля человека размножение коз на острове Святой Елены.

Известно, в какое континентальное бедствие превратились безобидные домашние кролики, одичав на просторах Австралии.

Известно, как быстро стали здесь же вездесущим сорняком кактусы-опунции, для борьбы с которыми пришлось завозить поражающих эти растения бабочек.

А легенда об атолле Мяу-Мяу, входящем в состав архипелага островов Гаити?

В далеком прошлом тихую бухту атолла облюбовали пиратские суда и с них, видимо, добрались до суши несколько наиболее активных и инициативных крыс, которые поначалу довольствовались падалицей — плодами с кокосовых пальм, а позже научились взбираться по стволам и перегрызать черешки орехов, шлепавшихся и раскалывавшихся. Крысы стали выживать с атолла немногочисленных его обитателей, а оставшиеся решили доставить на атолл несколько сот котов и кошек.

И они действительно зафрахтовали судно, объехали острова архипелага, скупая по дешевке истребителей грызунов. Набив трюмы, нос и корму клетками с некормлеными кошками, жители атолла Тетиароа — так он еще тогда назывался — добрались к месту назначения и выпустили груз на волю. О том, что было дальше, не станем рассказывать, сообщим только, что уже через несколько лет на атолле не осталось ни одной крысы, но исчезли также и всякие птицы, кошки же научились находить съедобные травы, корни растений, а главное, стали промышлять ловом рыбы на отмелях, причем бесстрашно кидались в воды отлива или волны прибоя. Спросить бы какого-нибудь дотошного зоолога, что-де за зверь такой — живет охотой на морскую фауну и подкармливается растениями, и фотографию показать, пожалуй, рассердится, сочтет за неуместную шутку. А ведь так, согласно Моэму, атолл Тетиароа стал Мяу-Мяу.

Но, пожалуй, пора вернуться на острова Новой Зеландии. Сюда в 1930 году по недосмотру завезли из Европы маленькую бабочку-белянку, родича широко известной капустницы. Пиерис рапе называется эта белянка, которой на Новой Зеландии никогда не было. Через самое короткое время новосел превратился в бич местных огородов. В Европе, скажем, где бабочка водится испокон веку, вред от нее никогда не был так значителен, как в Новой Зеландии.

Рисунок Дж. Кука , на котором он изобразил, как матросы берут воду в заливе Толага.

Фермеры и агрономы всполошились.

Узнав, что в Европе гусеницами белянки выкармливает свое потомство близкая к наездникам оса-апантелес, новозеландцы завезли ее к себе. И верно, оса эта откладывает яйца в зеленоватых гусениц белянки, из яиц выводятся личинки, которые, однако, не обязательно заедают гусеницу: многие, подкормившись, выходят, чтоб окуклиться, и оставляют носителя в живых.

К тому же и сам апантелес оказался не подвержен атаке мини-наездника по названию гемителес. Наездник откладывает яйца в личинок, питающихся живой гусеницей.

Враги наших врагов, мы уже слышали, наши друзья. Другое дело враги наших друзей. Такой оказалась и Гемителес випес из группы хальцид, самой обширной во всем отряде перепончатокрылых. Именно к хальцидам относятся знакомые нам осы-инжироносы бластофаги.

И именно среди хальцид встречаются виды, откладывающие в тело жертвы одно яйцо, которое вскоре превращается в цепочку из нескольких зародышей. Так что из яйца, которое у других созданий дает жизнь одному существу, у хальцид может вывестись целый рой!

Именно среди хальцид встречаются самые крохотные из известных: иные откладывают яйца в яйца насекомых, которые сами размером с точку…

Кто читал увлекательную повесть Геннадия Фиша о теленомусе и вредной черепашке — губительнице урожая зерновых, знает, что теленомусу не дает спокойно жить одна из хальцид. Поражающая яйца теленомуса Хальцида знииртус — это уже враг врага наших врагов. Блоха, которую подковал прославленный лесковский Левша, — слон по сравнению с микрохальцидами!

Джонатан Свифт — автор «Путешествия Гулливера» прочитал как-то в научном журнале, что какой-то натуралист обнаружил на теле блохи (конечно, под микроскопом) неизвестный в прошлом паразитический организм. Великий сатирик откликнулся на новость коротким стихотворением:

И так ad infinitum… — по-латыни значит «до бесконечности».

Насчет блохи-блошки-блошинки-блошиночки Свифт шутил, но, в общем, правильно заметил глубину «цепей питания».

Наличием их и воспользовались новозеландские агрономы.

В помощь апантелесу, который не способен один справиться с белянкой, агрономы завезли хальциду, именуемую Птеромалюс пуппарум. Пуппарум — значит «кукулочная» и отмечает главное отличие этой хальциды: она, не обращая внимания на гусениц, поражает куколок белянки. Так соединенными усилиями двух врагов наших врагов новозеландские огородники отстояли свои труды от нашествия белянок.

Бабочки белянка — Пиерис paпe, ставшая бичом новозеландских огородов.

Гора Кука в Новой Зеландии.

А-к тому времени, когда успешно завершилось отражение атак белянки Пиерис рапе, на северном острове Новой Зеландии вблизи города Окленд приземлился грузовой самолет. Он доставил из Англии ящики с запасными частями для самолетов, которые здесь собирались. В Северном полушарии еще шла вторая мировая война.

Ящики, доставленные в Новую Зеландию, сколочены были в Англии в конце лета, когда молодые продолжательницы осиного рода паравеспула залегают для зимовки, выискав местечко поукромнее. Воспитанные после летнего солнцеворота и усыпленные холодом в щелях ящиков с запасными частями, внутри мягкой прокладки, которой был прослоен груз, молодые паравеспула не успели услышать ни гула моторов, ни шума океанских волн под крылом самолета, который перевозил их на юг. Разбудило ос тепло, лето, нежданно ворвавшееся в их жизненный цикл: самые холодные месяцы в Англии совпадают во времени с новозеландским летом.

Не так уж и велика площадь островов Новой Зеландии, но вмещает все зоны от почти арктической — на вершинах гор до почти тропической — в долинах Северного острова. Сумрак тропического леса, гигантские деревья, обвитые лианами, круглый год бьющие горячие источники, вечнозеленая растительность и круглый год активно живущая энтомофауна. Таковы тропики в долинах Северного острова. Крайний юг Южного острова напоминает туманную Шотландию.

Осиные семьи германика перестали погибать перед наступлением холодной поры года, как это происходило с ними в Англии, откуда они попали в Новую Зеландию, где сезоны приходятся на другие месяцы. И семьи превратились в ос «оседлых», они продолжали строиться на старом месте и на следующий год. Многие крепят гнезда на стволах деревьев, покрывают их сотами, чего германика у себя на родине никогда не делает.

Ящики с запасными частями выгружены вблизи города Гамильтон. Солнце прогрело их, и одна за другой начинают выходить из своих зимовальных укрытий в упаковке разбуженные осы. Никогда еще ножки Паравеспула германика не ступали на эту благословенную землю, ни один из фасетчатых глазков не видел этого уголка, ни одна трахея не вдыхала этого напоенного незнакомыми ароматами воздуха.

Сколько фантастов описывали высадку на неизвестной планете, в незнакомых условиях… А ведь вот она, в натуре.

Вполне возможно, что вместе с продолжательницами осиного рода сюда оказались завезены и зародыши исконных врагов этих ос, те, что отравляют им жизнь на Большой земле. Но враги ос тут не прижились, осы же очутились в подлинном земном рае.

Научный сотрудник исследовательского института а Окленде доктор К. Р. Томас, обследовав в 1945 году местность вокруг Гамильтона, нашел 7 гнезд Паравеспула германика. В последовавшие шесть лет он каждый год расширял обследуемую площадь и убедился, что осы размножаются с неимоверной быстротой. В 1946 году было выявлено 615 гнезд, через год — 1465, еще через год — 6365. В 1951 году Томас насчитал 31 565 гнезд… На этом учеты были прекращены, потеряли смысл.

Главное заключалось, впрочем, в другом: гнезда, которые стали обнаруживаться в переписях, проводившихся Томасом, приобретали форму и размеры, не виданные еще нигде на земле. Они разрастались во всех трех измерениях. Число сотов продолжало из года в год увеличиваться. Ячеи сохраняли форму, оставались такими же, как всюду. Соты изменились: обычно они состоят из рабочих ячей, окруженных венчиком более емких ячей для воспитания продолжателей рода — они крупнее, чем ячеи для рабочих ос. Здесь венчик больших ячей обрастал еще кольцом — снова из рабочих ячей. Подземные гнезда с их невероятно увеличившимся населением стали связываться с внешним миром уже не одним ходом, а двумя. И как быстро возникло это важное усовершенствование в организации подземной шахтной службы! «Не удивлюсь, — пишет один из новозеландских натуралистов, — если исследования покажут, что дело идет к установлению одностороннего движения в этих ходах».

Одно из самых крупных подземных гнезд, открытых в местности, именуемой Те Авамугу. Размеры гнезда — 117х100х95 сантиметров. И те осы, что гнездятся подземно, тоже, пережив холодную пору года, с возвращением тепла принимаются вновь за дело: расширяют гнезда, сооружают новые соты. Типичное гнездо германика; часть оболочки снята, видно несколько этажей крупных сотов.

В районах давнего своего распространения осы германика обитают чаще подземно.

В Новой Зеландии, особенно в субтропических участках, они начали селиться в  кронах деревьев: бумажные гнезда охватывают, окольцовывают стволы мощных деревьев, гигантскими наростами поднимаются на изрядную высоту.

Вскоре германика появилась уже и в Тасмании. Здесь самое крупное гнездо — подземное — имело 30 сотов этажей и полтора миллиона яичек. Его размеры 1.8х0.8х1,2 метра. На большой площадке перед ходом лежали плотным слоем земляной крупы отвалы грунта.

Надземное гнездо, обнаруженное в районе Вайтакере на стволе гигантского дерева тотара, было вдвое выше человеческого роста и подлинно неохватно. А обычное, висящее в кроне, представляло укрытую многослойной, плотной, как картон, оболочкой округлую фигуру размером 117х100х95 сантиметров! Весило это гнездо примерно полцентнера. Но в Новой Зеландии найдены были гнезда и гораздо более крупные. Самое большое из обнаруженных Томасом и описанных в его отчете имело 180 сотов. При высоте 4.6 метра и ширине 2,4 метра вес этого сооружения, вмещающего от трех до четырех миллионов ячеек, должен, по расчетам, доходить до полутонны.

Помните описание музея инстинктов в одной из предыдущих глав? Там оставлены пустые витрины для сверхбольших гнезд... Вот они нашлись! Но какой музейный шкаф вместит плоды строительного искусства обитателей многолетнего гнездилища, ставшего кровом для семьи, превратившейся на новоселье в многоматочную?

Разумеется, не все гнезда Паравеспула германика, обнаруживаемые при переписях, многолетние. Иные к концу сезона приходят в упадок, подобно тому как это наблюдается на всем пространстве давних осиных империй. Но некоторые противостоит календарю, осы покидают соты, собираются на кровле гнезда и здесь в самообогревающемся клубе дожидаются возврата тепла; весною только часть молодых продолжательниц рода разлетается для закладки новых гнезд, остальные же возвращаются в гнездо и принимаются засевать готовые ячейки.

В иных старых гнездах одновременно живут и червят десятки, в одном найдено было свыше семидесяти молодых продолжательниц рода. Неудивительно, что такие гнезда и растут в десятки раз быстрее обычного. Уже само существование готового жилища намного ускоряет ход вещей. Молодые самки избавлены от необходимости основывать гнездо. Они сразу приступают к продлению рода.

Откуда, однако, взялись эти новые способности семей паравеспула? Что научило ос выполнять здесь новые роли? Как узнают они, что после чего полагается предпринять, за что и как браться? Здесь вполне уместно повторить замечание старых натуралистов по поводу потомства одиночных ос: «Ни у одной особи ум не подвергается искушению подражания».

И тем не менее... Во всем мире Паравеспула германика дают один-единственный урожай продолжателей рода и подобны однолетним растениям, приносящим однократно урожай монокарпам, после чего отмирают, произведя какое-то количество семян, способных, если условия будут благоприятны, прорасти и дать начало следующему поколению. Здесь паравеспула — и самое поразительное, для этого не потребовалось ни миллионов, ни даже тысяч лет,— словно по мановению волшебной палочки, превратились в подобие многолетних и многократно плодоносящих поликарпов.

Вот факт, позволяющий говорить, что в биологии можно, оказывается, наблюдать три цвета, три темпа времени!

В этих семьях осиных старожителей не все процессы внутренней жизни отрегулированы безупречно. Большое количество ячей засевается продолжательницами рода повторно и даже чаще. При разборке гнезд в лабораториях находят, случается, ячеи, дно и стенки которых буквально усыпаны кое-как приклеенными яйцами.

В районах давнего распространения Паравеспула германика ячея, содержащая сразу два яйца,— исключение. Здесь в старых гнездах это правило!

Еще не сложился, не отшлифовался механизм, предупреждающий самку: в ячею уже отложено яйцо, место уже занято. А строительный материал, из которого сооружаются гнезда-гиганты,— все та же осиная бумага, хотя общий вес гнезда несравненно превосходит вес гнезд однолетних. А вот новый план строений словно на наших глазах и родился.

С февраля по май, когда армады четырехкрылых пиратов, обосновавшихся в Новой Зеландии, заняты воспитанием главной массы расплода (хотя в ячеи и было снесено больше, чем по одному яйцу, в которой развивается только по одной личинке), охота фуражиров, заготовляющих корм для личинок, ведется с неописуемой энергией. Многократно проверено по хронометрам: не больше пяти секунд требуется осе охотнице, чтобы превратить муху в котлетку. Примерно за такой же срок разделывается гусеничка пяденицы.

Оса-германика, возвращающаяся в гнездо. Из гнезда выходит другая... «По всей Новой Зеландии в 1945 году было обнаружено 7 гнезд этой осы. Подсчитать, сколько гнезд ее существует здесь теперь, было бы подвигом, непосильным даже для Геркулеса»,— пишет сотрудник музея в Отаго Д. Т. Дзрби .

Беспрерывно с рассвету и до сумерек стекаются отовсюду тонкие ручейки мясного корма, стягиваются в просвет летка и исчезают в недрах гнезда, где они вскоре превратятся в новые армады крылатых охотников-пиратов.

Но уже с апреля, а в мае особенно начинает возрастать потребность семей в углеводном корме. Нектар немногих, доступных осам цветков, а больше всего меловая роса — падь, сладкие капли, выбрызгиваемые тлями, сосущими растительные соки, подбираются осами-фуражирами досуха. И мало кто отмечает, что эта заготовка пади — благодеяние для лесной растительности, так как на растениях она скоро превращается в питательную среду для вреднейшего сажистого грибка.

Гигантское гнездо германика, обнаруженное в районе  Вийтакере. Его размеры: 417x150х60 сантиметров. Человек, стоящий о правом углу, рукой в белом нарукавнике указывает место, где оканчивается гнездо. Возраст этого поселения установить не удалось.  Примечание автора : фотография и изложение подробностей были посланы одному из специалистов по зоогеографии. В ответе содержались следующие строки: «Если это фантастческое происшествие действительно приключилось с германика на островах Новой Зеландии, то острова впору именовать Гилапогосскими...»

Увы! Пиры пиратов не исчерпываются сбором пади. С апреля в Новой Зеландии начинают созревать урожаи плодовых, виноград. Потом подходит черед поздних яблок, груш, айвы. Если плод снаружи поврежден червоточиной, надклеван птицей, разбился при падении, осы могут высосать его досуха. От какого-нибудь яблока, в которое птичий клюв проложил ход-другой, осы могут оставить одну только тонкую кожуру и сердцевину с семечками — пустышку без всяких следов мякоти. И виноградные ягоды, и инжир подвергаются атакам.

Довольно значителен ущерб и на пасеках, где осы нападают на ульи, разворовывают мед.

Конечно, близость гигантских гнезд к садам и пасекам не радует ни садовников, ни пчеловодов. Но, по заключениям специалистов, даже вблизи от многолетних гнезд, если соблюдаются необходимые меры предосторожности, ущерб от ос не бывает мало-мальски серьезным.

В то же время возникающие под небом незнакомых широт и меридианов обиталища всем знакомых ос не подсказывают ли, что природа демонстрирует наглядную модель явления многозначимого? Не подастся ли здесь сигнал, несущий ободряющую, обнадеживающую информацию для всех, кто задумывается над вопросами продления жизни? Не окажутся ли Тасмания и Новая Зеландия Галапагосом в истории науки о продлении жизни? Иначе говоря, не освещают ли Мегалополисы Океании дорогу для макробиотики, для геронтологии?

Тот факт, что однолетний во всем мире вид прижился и стал образовывать многолетние семьи в Африке, на островах Океании, не говорит ли, что этими четырехкрылыми не зазорно заняться более серьезно и пристально, чем делалось до сих пор. И, может быть, именно осе предстоит стать тем четвертым насекомым, которое будет удостоено памятника?

Думается, то должен быть памятник не какому-нибудь определенному виду ос, но всей этой массивной группе жалоносных перепончатокрылых, уже выявленных систематиками и еще ожидающих открытия и описания.

Это должен быть памятник всему миру ос, всем осиным мирам и их неутомимым и бескорыстным исследователям — прошлым, настоящим и будущим.

Как скульптура в Гифу, прославляющая медоносных пчел, памятник прославит ос, опыляющих орхидею Эпипактис латифолия и ос-бластофаг — четырехкрылых богинь плодородия, превращающих бесплодные смоковницы в кормящий людей изобильный инжир.

Как австралийский мемориал в честь бабочки, очистившей целый континент от заполонивших его сорных кактусов, памятник станет признанием заслуг и полезности тысяч видов четырехкрылых корсаров — искоренителей шестиногой нечисти, наносящей урон урожаю полей, садов, огородов, бахчей, виноградников, пастбищ, лесов, цветочных плантаций.

Как алабамская статуя древней богини плодородия, вознесшей ввысь бронзового долгоносика — эмблему губительного следствия монокультуры, жучка, открывшего агрономам глаза на причины хлопковых неурожаев, поднимется монумент в честь насекомого, подсказавшего науке путь к новой победе. Когда-то Фабр в своих «Энтомологических воспоминаниях» предвидел появление «науки, наученной животным» . Новозеландские паравеспула не станут ли еще одним из таких учителей?

И то был бы также памятник поколениям, еще не знавшим о существовании бластофаг, но сделавшим поразительное открытие - капрификацию инжирных деревьев: памятник автору первой естественной истории ос — Аристотелю, памятник Плинию и другим натуралистам древности, памятник и более поздним исследователям этой области — Реомюру и Линнею, Ленелетье и Соссюру, Ламарку и Дарвину, Фабрициусу и Ормероду, Дюфуру и Радошковскому, Малышеву и Тинбергену, Казенасу и Миноранскому, Даршену и Томасу, Вест-Эбергард и Спредбэри, и множеству других, а также легиону молодых, только начинающих свой путь в науку о природе для ее познания, охраны, использования на благо людей.

 * * *