— Совсем мышей ловить перестали, смотрю! Помещение в помойку превратили! сморщился Ивонючкин, разглядывая окурки во всех углах, объедки на столе, грязные емкости и пролитые жидкости.

— А ты, Ромыч, вполне мог бы собрать нечто не очень путающееся под ногами, чтобы за порядком в доме присматривало. В общем, последнее вам серьезное предупреждение. А иначе…

И он вышел, хлопнув дверью. А Ромыч озадачился. Долго бродил по дому задумчивый, часами ковырялся в лаборатории, игнорируя намеки Петровича на необходимость передыха.

Когда Ивонючкин через месяц вернулся с Канальских островов, он был потрясен. Дом блистал чистотой, а с кухни тянуло изысканными ароматами каких-то экзотических яств.

— С прибытием, Шеф! — вынырнул из лаборатории Сидорук. — Не оголодали с дороги? А то Матушка приготовила праздничный обед…

В особнячке Ивонючкина началась новая жизнь. Чистота и вкуснятина, как в санатории. Препирались разве что по пустякам.

— И как ты, Ромыч, сумел Майю воспроизвести? — благодушно вопрошал Ивонючкин.

— Какую Майю? — бормотал Сидорук. — Это моя Матушка.

— Конечно, Матушка. Только моя. Ее фигура. И пучочек… — вступал Петрович.

— Какой пучочек, Петрович? Это все иллюзия! Каждый видит то, что желает. А на деле — это ССОС — Самообучающийся Саморазвивающийся Собирательный Образ. А каждый из нас видит свое. Это чтобы видимость семьи единой создать.

Прав Петрович, любящий повторять, что не бывает безразмерного Счастья. К осени и дом словно потускнел, и запахи с кухни уже не те доноситься стали. И…

В тот вечер Ивонючкин только отворил дверь и шагнул в тепло передней, как получил ощутимый толчок в грудь.

— Ноги вытирай о коврик, грязнуля! — раздался в ушах визгливый голосок Майи. — Сколько грязи натащил за месяц — не счесть! Потом переоденешься, умоешься. И руки с мылом не забудь вымыть…

Ивонючкин торопливо зашаркал ножками о коврик.

— Ромыч… Ромыч… А Оно разговаривает…

— Ах, ты, грязнуля, еще и жаловаться вздумал! Ивонючкин ощутил весьма весомый шлепок пониже спины.

— Роман! Придумай что-нибудь! — взмолился Шеф, опрокидываясь на диван от очередного болезненного пинка. — Оно сживет меня со света! Я Майку знаю!

Сидорук и Петрович испуганно замерли, прислушиваясь. Им тоже доставалось. Тихонько препирались.

— Это все твоя Матушка. Видать, сварлива была…

— А твоя, небось, скалкой вас с папашкой лупила, не иначе…

— Разделительный контур! — хлопнул себя по лбу Сидорук. — Вот что нас спасет!

Всю ночь монтировал Ромыч в коридоре разделительный контур, запретив Ивонючкину и Петровичу шастать в туалет. Силы и терпение жильцов были на исходе. Обнаглевшая ССОСка заставляла Петровича мыть посуду, Ивонючкина драить пол, а Сидорука — варить щи и жарить котлеты. И бегать по магазинам, с авоськами.

Разделительный контур Сидорук опробовал на белых мышах: выпустив пару мышек, наблюдал, как бестолковые животные, снуя по коридору, быстро прибывают в числе.

Сидорук затаился, поджидая ССОСку, которая взяла за правило по утрам являться на кухню ревизовать его работу. Наконец она появилась и деловито направилась на кухню. Остановилась перед контуром.

Сердце Ромыча ухнуло куда-то вниз. Неужто догадается?

— Откуда мусор? Ивонючкин! Марш за метлой! ССОСка шагнула сквозь контур. Фигура ее на миг затуманилась, и вот уже две Матушки и Майя злобно уставились друг на друга.

— Ты что тут делаешь? Гадина! — раздались одновременно три визгливых возгласа. Мгновение они злобно пялились друг на друга, затем сцепились в яростной схватке.

Тут-то и полыхнуло… Впрочем, вызванные Ивонючкиным пожарные с огнем управились быстро.

— Впредь аппараты всякие без нашего ведома не смейте в сеть подключать! строго предупредил Ивонючкина брандмейстер, разглядывая обгоревшие останки ССОСки и Контура. — Штраф уплатите.

— Сам будешь штраф платить! — зашипел Ивонючкин, когда они остались с Сидоруком с глазу на глаз. — Терпение мое лопнуло!

— А может экономичнее будет, Шеф, если я вам такое терпение сотворю, которое никогда не лопнет? Со стопроцентной гарантией! А?