Честно говоря, я не помню точно, когда научился кататься на коньках. Говорят, что, когда мне было приблизительно четыре или пять лет, мои старшие сестры Максин и Лаура прицепили мне коньки и покатили на открытый каток, до которого от нашего дома в Пойнт Энн, в провинции Онтарио, было рукой подать. Случилось это году в сорок втором или сорок третьем. В разных уголках земли в то время бушевала вторая мировая война, но у нас в Канаде у местных муниципальных организаций хватало времени и энергии и на заливку открытых катков. Каток, на котором я сделал свои первые шаги на коньках, был сооружен на средства компании «Канада Цемент». Само собой разумеется, что после каждого снегопада каток приходилось расчищать, но любой паренек, горевший желанием покататься на коньках, с радостью предлагал для этого свои услуги.

Максин и Лаура утверждают, что после тех первых часов, проведенных на льду, я уже мог кататься самостоятельно. Скорее всего, они правы. Однако, надо полагать, все, на что я был тогда способен, – это лишь передвигаться по льду. Но как бы там ни было, к катанию на коньках я пристрастился. Может быть, меня привлекало то, как я скользил по льду, а может быть, меня побуждали одобрительные отзывы старших сестер. Я явился на каток на следующий день и потом приходил туда ежедневно, катаясь до изнеможения, так как уже тогда я обладал силой не по годам.

Катание на коньках по утрам – одно из моих самых ранних воспоминаний детства. Я никогда не был соней и зимой по утрам легко вскакивал с постели и быстро растапливал все печи в доме. В мои обязанности входило также поставить на плиту воду для каши и после этого разбудить мать. Не могу почему-то припомнить, когда я завтракал: до ухода на каток или после возвращения с него, но хорошо помню, как я катался. Помню также, что я всегда разгребал снег на катке.

Обычно первый пришедший на каток брал в руки лопату и начинал разгребать снег, и вскоре расчищенный участок катка оказывался забитым мальчишками, резвившимися на льду. Если бы я тогда получал по доллару за каждую убранную мной тонну снега, я бы, наверное, давно уже разбогател.

Играли мы в хоккей в основном по принципу: «Есть чем гонять шайбу – иди играй», так что в командах бывало человек по двадцать, причем каждый имел только одно заветное желание – заполучить шайбу. И сейчас еще в небольших канадских городках можно увидеть, как играют в этот импровизированный хоккей. Что же касается катков в больших городах, то там катание на коньках обычно регламентируется определенными правилами: хоккейными клюшками пользоваться не разрешается, и катание идет по кругу под бдительным оком дежурного, который следит за тем, чтобы катающиеся не разгонялись слишком сильно.

На каждой стороне ледяного поля мы клали по паре кусков замерзшего снега, чтобы обозначить ворота, и порой никто из нас не знал, за какую команду он играет. Да и было ли это так уж важно? Каждый мальчишка играл сам за себя! И мы носились по льду, сбивая с ног всякого, кто попадался на пути. Смысл игры состоял в том, чтобы самому загнать шайбу в ворота. Дашь пас – неизвестно, кто его примет – свой или чужой, так что мы предпочитали не пасовать. И, надо полагать, здесь нужно искать объяснение, откуда у меня появилась дурная хоккейная привычка, от которой я не мог отделаться много лет, – неумение играть с партнерами.

Наиболее яркие воспоминания о детских годах связаны у меня с отцом и с тем, как он умел держаться на льду, Отец слыл большим мастером хоккея, и когда он играл в Белвилле, небольшом городе близ Пойнт Энн, его окрестили «белокурой молнией» – прозвище, которое приводит его в смущение и по сей день. Отец отлично катался на коньках, но самой сильной его чертой как хоккеиста было мастерское владение клюшкой. С разинутым ртом я, бывало, следил за тем, как он двигался по льду, ловко удерживая шайбу на клюшке, как будто она была к ней приклеена. Отец учил меня, как нужно вести шайбу и как управлять клюшкой, чтобы шайба не соскальзывала с крюка при приеме прострельных пасов.

Подчас отец проявлял по отношению ко мне какую-то нетерпеливость, хотя я уверен, что ему и в голову не приходило, что когда-нибудь я стану профессиональным хоккеистом. Он любил кататься на коньках и любил кататься со мной. «Попробуем еще раз, Бобби, – бывало, скажет отец. – Держи голову выше. Если будешь ставить крюк клюшки под нужным углом, шайба от него не отскочит».

Хотя отец часто пускал шайбу по льду с такой силой, что она сметала со своего пути подставленную мною клюшку, по-настоящему мощно шайба летела только тогда, когда он бросал в лицевой борт. Для отца не составляло никакого труда сбить борт кистевым броском. Я не помню, чтобы отец часто бросал шайбу щелчком, но, надо полагать, такие броски были еще мощнее.

В своей книге я не веду рассказа о чудесном превращении бедняка в богача, потому что никогда не был бедняком и не могу сказать, что богат теперь. Однако мои родители являются типичными представителями жителей небольших канадских городков, и поэтому расскажу о них чуточку подробнее.

Отец мой родился в Ньюбурге, в провинции Онтарио, семья матери жила неподалеку. Когда отцу исполнилось пятнадцать лет, он пошел работать на завод, который принадлежал компании «Канада Цемент» и на котором он работает по сей день. Не знаю, достаточно ли он получал, чтобы прокормить одиннадцать ртов и всех нас одеть и обуть. Но мы, насколько я помню, никогда особенно ни в чем не нуждались. Мы катались на коньках на льду залива Бей-ов-Куинте в зимнее время и купались в нем летом. Мы праздновали рождество, отмечали все дни рождения и по молчаливому согласию всех членов семьи жили по принципу «Один за всех – все за одного».

Хотя я самозабвенно играл в хоккей и до того, как был принят в организованную детскую команду, жизнь моя была наполнена и другими заботами. Само собой разумеется, я ходил в школу. Все мне нравилось в школе в Пойнт Энн, в которой я учился. С большой теплотой я вспоминаю о директоре нашей школы: он был не только прекрасным педагогом, личным примером удерживавшим своих учеников от дурных поступков, но и добрым наставником, который с особой заботой относился ко мне и к другим ребятам, увлекавшимся хоккеем.

Надо сказать, что в те годы я не гнушался никакой работы, чтобы накопить себе немного денег. По воспоминаниям отца, я был настолько скуп, что не дал бы и гроша, чтобы увидеть, что воды Ниагарского водопада повернули вспять (за точность высказывания не ручаюсь, но по смыслу все правильно). Чтобы помочь мне сберечь деньги, которые я зарабатывал собирая и продавая ржавую проволоку и макулатуру, промышляя рыбной ловлей и помогая окрестным фермерам, отец сделал мне копилку, причем весьма необычную. Он взял кусок прямоугольной сортовой стали большого размера, на заводе заварил его с обеих сторон и сверху прорезал щель для монет, которые можно было вынуть обратно только с помощью лезвия ножа, повернув копилку набок. Не помню уже, какова была дальнейшая судьба этой моей самодельной сберегательной кассы, но могу точно сказать, что деньги попали в надежные руки.

Большинство ребят, которые стали затем профессиональными хоккеистами, много занимались атлетической подготовкой в школе и обычно выполняли также различные физические упражнения дома. Что же касается меня, то я не делал ни того, ни другого. Скажу честно, что никогда атлетической подготовкой специально не занимался. Да и необходимости в этом у меня никогда не было. В летнее время у меня, помнится, всегда хватало тяжелой физической работы. Я имею в виду не работу ради забавы, а настоящий труд: я рыл канавы, рубил деревья и выполнял на фермах тысячи других тяжелых работ. Ребенком я работал на фермах своих родственников, сейчас тружусь на своей собственной ферме.

Однажды в Чикаго я встретился с очень влиятельным человеком, который сказал, что завидует мне, ибо я – «интеллигентный фермер». Я не стал ему объяснять разницу между фермером-работягой и интеллигентным фермером, но если мне нужно что-то сделать на ферме, я это делаю собственными руками.

В организованный хоккей я попал, когда мне исполнилось десять лет. Играть раньше я не начал только по той простой причине, что в то время не было еще команд малышей. Я начал с «петухов», а сейчас уже есть команды «атомов» и «живчиков», где ребята начинают играть с шести лет!

Детский хоккей в Канаде – дело совершенно удивительное. Большое значение придается, правда, и детскому бейсболу, но детский хоккей – это первый шаг, с которого начинает каждый игрок независимо от того, как сложится его судьба в будущем – пробьется ли он в профессионалы или же станет заядлым болельщиком хоккея на всю свою жизнь.

И все же, хотя система детского хоккея в Канаде выше всякой похвалы, мы встречаем обычные педагогические вывихи у родителей, игроков и тренеров. Начать хотя бы с того, что слишком многие тренеры настроены только на выигрыш. Никто не спорит, каждый тренер имеет право думать о выигрыше, иначе от него как от тренера было бы мало толку. Но иногда тренеры забывают, что их кредо должно быть «играть в игру», а не «выигрывать игру».

Говорят, что Конн Смайз из «Торонто Мэйпл Лифс» как-то сказал: «Не можешь победить в кулачном бою, не победишь и на льду». И, конечно, каждый спортсмен слышал о высказывании другого хоккейного специалиста – Лео Дюроше: «Настоящий парень бьется до конца». В какой-то мере я согласен с обоими, но когда мальчуган приходит в детский хоккей, он приходит туда, чтобы играть. Существует неписаный закон, согласно которому каждый мальчишка независимо от способностей должен иметь возможность играть. Однако тренеры с необыкновенной легкостью забывают об этом и работают только с ребятами, с которыми можно выигрывать. Если мальчишка просидел две-три игры на скамье запасных, он больше на игры не придет. Он «отсеивается». И, надо полагать, тренер вздыхает с облегчением: одной заботой меньше. Но ведь меньше и одним поклонником хоккея.

Конечно, нельзя очень строго судить тренера, обычно жертвующего своим свободным временем ради интереса, который он проявляет к делам местной общины или к хоккею, а то и к тому, и к другому, вместе взятым. Он хочет, чтобы его команда выигрывала, но, если только он не из таких, кто готов смириться с фактом, что изгоняет непризнанного им игрока из хоккея на всю жизнь, он должен быть готовым и проигрывать. Ибо намного важнее, чем одерживать победы, предоставить всем ребятам возможность играть.

В общем и целом тренеры работают хорошо, но часто родители досаждают им в такой степени, что фактически ставят их перед необходимостью сажать плохо играющих ребят на скамью запасных, когда игра складывается неблагоприятно. Некоторые отцы чересчур назойливы со своими советами. Например: «Переведите Джо из нападения в оборону, а Майка поставьте не в центр, а на край»; или же: «Сделайте же что-нибудь, чтобы команда смогла использовать численное большинство». И уж совсем незавидное у тренера положение, когда он слышит подобные советы в форме криков, обрушивающихся на него со всех сторон, причем как раз тогда, когда он пытается сосредоточить все свое внимание на команде. Рядовой тренер низшей лиги не обладает невозмутимостью китов Национальной хоккейной лиги вроде Билли Рея, или Панча Имлача и, наслушавшись подобных советов, он начинает задумываться, стоит ли ему мучиться с ребятами, если он может преспокойно посиживать дома.

А бывают и такие родители, которые впадают в другую крайность. Они, по-видимому, полагают, что за пять долларов, которые они платят в качестве вступительного взноса, они получают няньку для своих детей. Они рассуждают примерно так: «За мальчиком присмотр на пару часов обеспечен, и можно тем временем понежиться в постели».

Как-то тренер детской команды в Берлингтоне пожаловался мне, что родители опекаемых им ребят настолько безразличны к спортивным занятиям своих детей, что буквально ни одного из них не заставишь привезти своего ребенка к тренировочной площадке. Пришлось этому тренеру самому и привозить, и развозить ребят. Однажды он опешил, когда негодующий отец рявкнул на него: «А нельзя ли привозить мальчика с тренировок пораньше?». Мой друг не стал объяснять, что в этот день он доставил домой уже восьмого мальчугана.

А вывод из всего этого такой: спортивные успехи ребенка в хоккейной команде в значительной мере определяются тем интересом, который проявляют к этому его родители. В детской хоккейной лиге в Канаде существует золотое правило: «Не посылай ребенка на каток, а привози его сам». И следовать этому правилу надо неукоснительно.

Если бы мой отец не поддержал меня в желании начать играть в команде «петухов» в Белвилле, не поддержал с искренней готовностью помочь, моя хоккейная карьера была бы с самого начала загублена.

В Белвилле хоккеем на уровне низших лиг верховодят специальные муниципальные отделы, представители которых набирают ребят и создают из них команды. Записал в одну из команд отец и меня, и мне было велено явиться субботним утром на каток. Когда я пришел, лед был буквально забит мальчишками. Ребят начали громко вызывать по фамилиям, и они направлялись в тот или иной угол катка, где их уже ждали тренеры. Всех значившихся в списке уже вызвали, а своего имени я не услышал. С тех пор я набегал на коньках в хоккейной форме немало километров, но всякий раз, когда я вдруг вспоминаю о детском хоккее, я отчетливо ощущаю чувство, которое испытывает всеми забытый и никому не нужный человек и которое я испытал в то утро. Все-таки я решил присоединиться к одной из групп, полагая, что если попросить тренера, то он тут же допишет мою фамилию к своему списку. Но оказалось, что здесь произошла просто ошибка. Я уже было начал протискиваться сквозь толпу ребят к тренеру, как из другого угла катка кто-то крикнул: «Эй, Бобби! Так ты же в нашей команде!».

Тренером этой команды был Дан Каули. Дан знал очень многое о хоккее. Он знал также очень многое и о том, как сделать, чтобы его ребята играли. К каждому мальчишке в команде Каули имел особый подход, и даже самого плохого игрока Дан мог одобрительно похлопать по спине, сказав ему, чтобы он не падал духом. Дан всегда находил слова поощрения для тех ребят, кому посчастливилось забить гол, но он строго следил и за тем, чтобы ни у кого из нас не вскружилась голова от похвал. «Вы играете в команде, – бывало, скажет он. – Мне звезды не нужны».

Первый год пребывания в организованном хоккее оказался для меня удачным. Я играл в одной тройке с Джеком Хьюзом и Нормом Митчелом, и мы, успешно выступив во всех играх первенства, завоевали звание чемпионов в своей группе. Есть от чего заважничать мальчишке, дебютировавшему в настоящем хоккее!

Своим успехом мы были обязаны не только тренерской работе Дана Каули, но и интересу, который проявлял к нашей подготовке мой отец. Добраться утром до катка мы могли всегда без труда. Если вдруг отец не мог привезти нас сам, он поручал это своему другу Фрэнку Макдональду. Возвращаясь домой с очередной игры или тренировки, мы обсуждали наши хоккейные дела, разбирали допущенные мною ошибки, а то просто говорили о прелестях игры в хоккей.

В следующем году я играл в команде другого клуба, но моим тренером опять был Дан Каули. И этот год оказался для меня удачным, хотя именно тогда у меня появилась дурная привычка подхватывать при первой возможности шайбу и устремляться с ней к воротам противника, даже и не помышляя о коллективной игре.

Если мне не изменяет память, в этом же году я впервые удостоился внимания одной из газет. Польщен я был необыкновенно. В спортивном отделе местной газеты была помещена заметка, в которой было сказано, что «Бобби Халл приковал к себе внимание безбилетных болельщиков». Пожалуй, единственное событие, которое может взволновать и обрадовать меня больше, произойдет лишь когда один из моих породистых быков станет обладателем большой золотой медали на выставке.

Другим памятным событием моего второго хоккейного года явилось то, что я начал по-настоящему забивать голы. Играл я центральным нападающим. Дух спортивного соперничества во мне уже успел проснуться, и не замедлили сказаться годы, которые я провел на льду залива Бей-ов-Куинте, катаясь на коньках и орудуя клюшкой. Я не имел никакого понятия о том, как нужно наиболее рационально использовать бег на коньках, и, когда мне доставалась шайба, я держал ее, не отпуская от клюшки, и стремглав летел к воротам соперников. Все чаще и чаще я оказывался один в зоне взятия ворот. Бросал шайбу я достаточно сильно, чтобы доставлять неприятности вратарям, и с каждой игрой счет забитых мною шайб рос.

Нас нацеливали на выигрыш, и я делал все для достижения этой цели, но это усиливало во мне дурную привычку, о которой я уже говорил и от которой я никак не мог отделаться, пока не попал в Национальную хоккейную лигу, – я не играл в пас. Не то чтобы я не хотел пасовать, а просто в этом не было никакой необходимости. Ростом я был ниже большинства игроков, но сильнее их физически, а бегал на коньках быстрее всех. Если я и следовал тогда какой-то логике в игре, то, очевидно, логика была такая: «Раз нужно выигрывать, а я могу забивать голы, то к чему пасовать?».

Дану Каули, конечно, не следовало смотреть на это сквозь пальцы. Если бы мне пришлось тренировать десятилетних ребят, я бы никому не позволил «жадничать», держа шайбу все время при себе. Но в том-то и дело, что Дану хотелось выигрывать. Он, как полагается, менял игроков на поле и всем давал возможность поиграть, но этот малыш в центре умел забивать голы, а Дану, как тренеру, больше ничего и не надо было.

По-моему, никто из моих партнеров не обижался на меня за то, что я пытался играть в одиночку. Не обижались на меня и болельщики. Отец был на седьмом небе: уроки, которые он мне давал на льду залива, не пропали даром.

Чтобы успешно играть в классной хоккейной команде, игроку необходима жесточайшая самодисциплина. При этом я имею в виду не только соблюдение режима, но и управление своими поступками в ходе игры. Процесс обучения игре в детском хоккее дает прекрасные возможности упражнения в самодисциплине, а начинается все вот с этих самых утренних игр и тренировок.

В низших лигах канадского профессионального хоккея большинство команд, во всяком случае в возрастных группах ниже юниоров, располагает льдом для тренировок только в ранние утренние часы. Это значит, что нужно очень рано проснуться, чтобы к шести быть уже на льду, потренироваться до семи, вернуться домой, а затем успеть в школу. Это нетрудно сделать один или два раза, но регулярно тренироваться по утрам под силу только по-настоящему преданным хоккею ребятам.

С отцовской поддержкой мне давалось это без особых трудностей. Да и к тому же я привык вставать рано, годами катаясь на коньках по утрам.

Неукоснительное выполнение распорядка дня, помогающее вырабатывать в игроках самодисциплину, выковывает также и присущий хоккею бойцовский характер. Без бойцовского характера в Национальной хоккейной лиге обойтись нельзя, хотя его значение, как мне кажется, несколько преувеличивают. Я был участником нескольких матчей, когда мне было стыдно за свою игру и игру своих товарищей по команде «Чикаго Блэк Хокс», но думаю, что никогда у нас даже не может возникнуть вопрос, настроена ли команда на игру, то есть готова ли она психологически показать наилучший хоккей, хоккей высшего класса, не обманув ожиданий любителей этой игры. Все спортсмены-профессионалы в долгу перед любителями спорта и перед своими клубами, и расплачиваются они своей игрой. Ни один из них не имеет права пропустить очередной взнос.

Впервые я был замечен вербовщиками «Чикаго Блэк Хокс», когда я играл второй год по группе «петухов» в Белвилле, хотя тогда я об этом ничего не знал. Мои родители рассказывают мне, что бывший в то время старшим вербовщиком клуба Бобби Вильсон находился в Белвилле, где просматривал игру одной из команд. Он пришел на каток раньше времени и как раз тогда, когда на льду был я. Говорят, что уже через пару минут он решил включить меня в список кандидатов для «Чикаго Блэк Хокс». Но даже сейчас, по прошествии стольких лет, я верю в это с трудом.

Я знаю, что Бобби Вильсон пользуется репутацией лучшего вербовщика в нашем хоккее, но не могу понять, как он смог разгадать заложенные во мне возможности, когда мне было всего двенадцать лет. Может быть, я был самый быстрый на льду, допускаю, что я умело забивал шайбы, но не по этим же показателям должно судить о твердости характера, игровом мышлении и внутреннем побуждении играть в хоккей. Как я потом узнал, Бобби Вильсон считал, что тонкостям игры меня можно будет научить, а все остальные компоненты во мне имеются, Однажды он сказал сотруднику хоккейного журнала, что с первого взгляда угадал во мне будущего профессионала. Если это в самом деле так, то не удивительно, что Бобби Вильсон считается вербовщиком первой величины.

Летом следующего года я не покладая рук трудился, а зимой играл в хоккей и ходил в школу. В 1953 году я уехал в Хеспелер, что в провинции Онтарио, где начал играть среди юниоров по группе «Б». Мне было тогда четырнадцать лет, я снимал угол в меблированных комнатах и ходил в среднюю школу. К этому времени у меня уже был заключен контракт с «Чикаго Блэк Хокс», и играть в высшей лиге профессионального хоккея я мог только в системе этого клуба, если, конечно, не было бы принято решение о продаже меня в другой клуб.

Каждый год представители команд, входящих в Национальную хоккейную лигу, собираются вместе и ведут переговоры о купле и продаже игроков. И каждый год спортивные обозреватели газет разглагольствуют о так называемом «рабстве и работорговле». Обычно газетные полосы отводятся под обозрения важнейших текущих событий, но душераздирающие рассказы о том, как мальчиков, отнятых у родителей в нежном возрасте, пожирают безликие хоккейные клубы, всегда годятся для небольшой статьи. Поверьте, я читал подобные статьи десятки раз, и во многих из них авторы описывали меня в качестве одной из жертв такого бессердечия.

Мало кто из пишущих эти статьи предлагает иной путь подготовки хоккеистов для профессиональной лиги. Да такого пути нет и не может быть до тех пор, пока хоккейные клубы в средних школах и высших учебных заведениях не достигнут той степени организации, какую они имеют в низших лигах канадского профессионального хоккея.

Однажды хоккейный обозреватель в разговоре о моей спортивной биографии спросил меня, согласился бы я, чтобы мои сыновья в четырнадцать лет покинули родительский кров и вступили на путь спортсменов-профессионалов. Я ответил отрицательно, добавив при этом, что у меня самого были совершенно особые обстоятельства. Этими словами я дал обильную пищу домыслам журналистской братии: в дружном хоре негодования раздавались голоса, утверждавшие, что мой ответ является фактически косвенным осуждением системы комплектования Национальной хоккейной лиги. Делались даже весьма прозрачные намеки, что мой отец продал меня в рабство для удовлетворения своих несбывшихся честолюбивых устремлений стать игроком Национальной хоккейной лиги.

Тот факт, что у меня при заключении контракта с профессиональным клубом были особые обстоятельства, является сущей правдой. Отец оставил решение на мое усмотрение, а когда я уехал в Хеспелер, то никому из нас и в голову не приходило, что я остаюсь брошенным на произвол судьбы. Наоборот, отец и мать регулярно навещали меня в те годы, что я играл в Хеспелере, Вудстоке и Сент-Катаринсе. Я всегда знал, что в любое время могу поехать домой и буду принят с распростертыми объятиями, что в трудную минуту мои родные мне помогут.

Меня раздражают журналисты, которые критикуют поступки моей семьи, временами они просто приводят меня в бешенство, тем более что сделать это довольно легко, так как по натуре я человек вспыльчивый. Речь идет не о том, что журналисты не имеют права кого-либо критиковать, а о том, что, берясь критиковать, они не утруждают себя необходимостью установить истину. А истина-то здесь необыкновенно проста.

У нас в семье было одиннадцать детей, я же в то время был одержим хоккеем не меньше, чем сейчас, а может быть, и больше. Отец никогда не внушал нам необходимости побыстрее выбрать свою дорогу и помогать семье, но я был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что жалованье отца не поспевает за ростом потребностей нашей «артели»: всех надо было прокормить, одеть, обуть. И я решил, что, если представится благоприятная возможность, я ее упускать не буду. Если бы обстоятельства сложились так, что какой-нибудь университет предложил бы мне спортивную стипендию с обязательством с моей стороны играть в университетской хоккейной команде, я бы такое предложение принял. Мои родители были рады, что я нашел свое призвание в хоккее, но они никогда не теряли из виду важность получения мною образования. Помнил об этом всегда и я, Да и сейчас еще не забыл.

В школе у меня была хорошая успеваемость, а тяга к учению до сих пор не ослабла. Был бы я вольный человек – бросил бы летом все на свете и пошел бы, например, на ускоренные курсы иностранного языка, лучше всего французского. Конечно, зимой играть в хоккей а летом учиться – это не самый легкий путь получения образования, но многие игроки так делают, и я могу это только приветствовать. Неважно, где и в качестве кого человек работает, но чем он образованнее, тем лучше спорится его работа. Сейчас с неуклонной быстротой приближается день «мозговитых» хоккеистов. Рэд Хей, игравший раньше в нашем клубе, и юный Рон Эллис могут служить примером счастливого сочетания ума, физической силы и игровых способностей. Рэд пришел в «Чикаго Блэк Хокс» из университетской команды штата Колорадо. По мере расширения состава Национальной хоккейной лиги таких, как Рэд Хей, будет все больше и больше. И тогда – берегись, сила без ума. Хоккей же от этого только выиграет.

Входящие в Национальную хоккейную лигу клубы дают молодому человеку путевку в жизнь, испытывая его то в одной команде, то в другой и тем самым давая ему возможность пройти хорошую школу у разных тренеров, развить в себе чувство самоутверждения и попытаться сформировать собственный хоккейный характер Билл Хастингз, который был моим тренером в первый год моего пребывания в Хеспелере, первым попытался искоренить во мне привычку носиться по льду, затмевая остальных игроков.

Каждую неделю меня навещал отец, а с ним неизменно была и мать. Родители не пропускали случая, чтобы поприсутствовать на игре или побывать на тренировке. Они, естественно, интересовались моими успехами в хоккее. но не меньше их заботила и моя успеваемость в школе. Без поддержки приезжавших ко мне родителей упорства на все мои занятия у меня, наверное, не хватило бы.

Лето того года я снова провел в Пойнт Энн, в поте лица трудился, работая иногда в двух, а то и в трех местах одновременно. На следующий год я поехал в Вудсток, где тренером команды юниоров был Билл Янг.

Этот год в Вудстоке оказался для меня удачным. Я никогда не оглядываюсь на прошлое, чтобы укорять себя за дурные поступки, и никогда у меня не появляется желание снова прожить счастливые годы, но в тот год кругом были почти одни удачи.

И опять-таки все дело было в людях. Наша команда выиграла первенство провинции Онтарио среди юниоров по группе «Б», что само по себе уже не могло не вызвать моего восторга, а кроме того, я оказался в списке отличников в школе. Выигрыш первенства был волнующим событием, но не меньшим событием было и получение похвальной грамоты за отличную учебу в школе.

И в хоккее, и в учебе я был обязан своими успехами не только самому себе. Жил я в отрыве от семьи уже второй год, и хотя разлуку я переносил теперь легче, чем вначале, меня по-прежнему, как я уже говорил, навещали родители, ободрявшие меня радостными сообщениями о житье-бытье нашей семьи.

В Вудстоке меня также окружали очень добрые и заботливые люди. Из-за большой занятости и напряженного хоккейного календаря (мы играем семьдесят игр в сезон) я ни разу не смог впоследствии повидать этих людей. Но я их никогда не забуду, а однажды летом брошу все и поеду по городам, где мне пришлось играть в командах низших лиг и посчастливилось встретить многих хороших людей (причем вопреки моему прежнему убеждению, что хороших людей можно найти только в Пойнт Энн и Белвилле). И когда такая поездка состоится, ее маршрут будет непременно включать в себя и Сент-Катаринс.

Сент-Катаринс – это чудеснейший городок, где все помешаны на хоккее. Расположен он на юге провинции Онтарио, километрах в пятидесяти от города Буффало. Местная команда юниоров группы «А» также входит в систему хоккейного клуба «Чикаго Блэк Хокс». Я переехал сюда из Вудстока, когда мне было шестнадцать лет. Для некоторых хоккеистов группа «А» среди юниоров является последней остановкой перед Национальной хоккейной лигой. Была она последней и для меня, но раньше мне предстояло еще немного подрасти.

От Пойнт Энн до Сент-Катаринса расстояние немалое, но мои родители продолжали меня навещать, как и раньше. Отец знал, что мне осталось сделать лишь один шаг до Национальной хоккейной лиги, хотя я с трудом верил в это, и он снова и снова говорил мне, что я сам должен решить, быть мне профессиональным хоккеистом или нет. Мать, как всегда, во всем соглашалась с отцом, хотя она и просила меня, чтобы я взял все, что можно, от общеобразовательной школы. После отъезда из Вудстока я по-прежнему хорошо учился в одной из школ Сент-Катаринса, да к тому же еще пристрастился к американскому футболу.

Некоторые авторитеты считают, что юниоры группы «А» играют если и не в более содержательный, то, во всяком случае, в более захватывающий хоккей, чем представители самой Национальной хоккейной лиги. Такая оценка основывается на предположении, что здесь каждый игрок знает, что за ним внимательно следят руководители клуба и что его в любой момент могут «повысить», призвав в команду Национальной хоккейной лиги, хотя бы для замены травмированного игрока основного состава. Это неослабное внимание, как полагают, и стимулирует юниоров, заставляет их играть все лучше и лучше. Правда, лично я не разделяю этой точки зрения и уверен, что в матчах Национальной хоккейной лиги любитель хоккея увидит более искусную игру, чем у юниоров.

Во время своего первого сезона в Сент-Катаринсе я ни на минуту не забывал, что от «Чикаго Блэк Хокс» меня отделяет всего один шаг. Я играл так, как привык играть: носился очертя голову по всему полю. Но в командах юниоров группы «А» (сейчас их восемь, а в то время было, кажется, шесть) собран цвет молодых талантливых хоккеистов восточной части страны, и я постепенно начал понимать, что, пожалуй, одной физической силой, скоростью и волевым усилием победы не добудешь. Многие юниоры были годом старше, чем я, и это давало им преимущество передо мной – преимущество не в опыте, а в хоккейной мудрости.

С началом сезона в нашей группе я, по-прежнему играя центром нападения, стал замечать, что мои партнеры на краях за мной вполне поспевают, а вот когда мне удавалось ворваться в зону противника с шайбой на клюшке, меня нередко сбивали с ног или же кто-то из обороняющихся едва уловимым кистевым движением «уводил» мою шайбу.

Когда я приехал из Вудстока, тренером команды в Сент-Катаринсе был Руди Пайлос. Считается, как я уже говорил, что из команд юниоров группы «А» спортивный путь прямо ведет в большой хоккей. Так вот, Пайлос был и поныне остается большим тренером большого хоккея.

Несмотря на то что я уже побывал в Хеспелере и Вудстоке, мне было всего шестнадцать лет, когда я прибыл в Сент-Катаринс. Я был неискушенным юнцом, хотя и не таким несмышленым, чтобы не понимать, что потребуется три-четыре года суровой школы в команде юниоров, прежде чем кто-либо из тренеров может всерьез заинтересоваться мною как профессиональным хоккеистом. Я примерно на год был моложе своих товарищей по команде, и моя хоккейная жизнь пока дарила мне только приятное. Почти всегда я был основным бомбардиром команды, а главное в хоккее, по моему разумению, состояло в том, чтобы загонять шайбу в ворота. И если мне удавалось это в одиночку, то тем лучше. Дело не в том, что мне хотелось поважничать, просто у меня было неукротимое желание побеждать, доставлять радость болельщикам и удовольствие себе.

Я был еще новичком в команде Сент-Катаринса, когда Руди Пайлос начал распекать меня за то, что я не пасовал шайбу партнерам. Насмехались надо мной за это и болельщики. «Эй, Халл! Что ты прицепился к шайбе?» – начинали они выкрикивать, как только я появлялся на льду. Это меня огорчало, и больше всего огорчало, конечно, то, что я не мог заслужить похвалы Пайлоса. Я никак не мог сообразить, что же все-таки нужно: упражнение в передаче шайбы или игра на выигрыш. Играл я точно так же, как в командах юниоров группы «Б» и в детском хоккее. И меня брала досада, что мне не удается доставить удовольствие тем, кого мне больше всего хотелось бы порадовать: болельщикам и тренеру.

Свой первый гол как юниор группы «А» я забил лишь в шестой игре сезона, когда мы играли в Монреале с местной командой. Всего за сезон я забил одиннадцать шайб.

Начался новый игровой сезон, и Руди Пайлос как-то вечером сказал мне, что переводит меня из центра на край. «Не дело центрального нападающего все время водить шайбу, – сказал сн мне. – Задача центра – питать шайбами своих партнеров на краях. Говори тебе, не говори – все равно ты никому не отдаешь шайбу, так что иди на левый край и води там шайбу себе на здоровье, глядишь – и команде польза будет».

Я не должен был спорить с Руди Пайлосом, но не сдержался, хотя знаю, что по существу был не прав. Кстати, я по-прежнему осуждаю резкость в его тренерской работе, несмотря на то что мы с ним друзья.

Стычка с Пайлосом меня, естественно, беспокоила и не замедлила сказаться на моей игре. Я это чувствовал, видел это и тренер. В конце концов, дела у меня пошли так плохо, что меня сняли с игр вообще.

Пришлось мне собрать свои пожитки и уехать домой в Пойнт Энн. Было, конечно, обидно: ведь я уже начал было выбираться на дорогу мастерства в хоккее, хотя незрелость мне страшно мешала. Мне казалось, что моя хоккейная карьера окончилась, и больше всего мне хотелось увидеть родителей и обо всем с ними поговорить. Я верил, что они отнесутся ко мне с исключительным пониманием, и не ошибся, Не было сказано ни слова о том, что я «малодушничаю», «упускаю прекрасную карьеру», ко в то же время отец не пожалел сил и объяснил мне многие житейские истины. Он говорил о необходимости приспосабливаться к новой обстановке, об ответственности Пайлоса за воспитание всесторонне развитых хоккеистов, а больше всего о том, что я сам должен решить, как мне быть дальше. Позднее я услышал поговорку, что «мудрый бамбук всегда гнется по ветру». Она точно отражает решение, которое я тогда принял.

Я снова начал тренироваться, но меня ожидал холодный прием. Руди Пайлос и слышать не хотел, чтобы ставить меня на игры. Тогда я решил прибегнуть к помощи супругов Лиари – известных на весь Сент-Катаринс поклонников хоккея и моих искренних друзей. Господин Лиари без труда разгадал, что упрямство было проявлено с обеих сторон, и организовал мне встречу с Пайлосом. Я принес свои извинения и был возвращен в команду, причем получил место центрального нападающего.

Описывая этот случай, один журналист выразил его суть словами «смиренное покаяние сердитого буки». С этим я не согласен. Каждый может совершить ошибку. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Нередко трудно заставить себя чистосердечно признать, что ты не прав, и извиниться. Но как зачастую извинение облегчает жизнь!

Раз уж мы говорим об этом случае, могу признаться, что в то время должного урока я из него не извлек. Правда, я и не считал, что одержал какую-то победу, и у меня в мыслях не было – в этом я абсолютно уверен, – что я разбираюсь в хоккее больше, чем мой тренер. Просто мне хотелось играть, и манеры игры я не изменил.

Вернулся я в Пойнт Энн не без чувства удовлетворения, предвкушая к тому же очередной игровой сезон в Сент-Катаринсе, от которого меня отделяли летние месяцы тяжелой физической работы. Но все произошло иначе.

Летом я получил письмо от Бобби Вильсона, в котором он сообщал мне, что осенью в Сент-Катаринс приезжает для тренировок «Чикаго Блэк Хокс», и предлагал мне попробовать свои силы с прицелом на эту команду. Мне было тогда восемнадцать лет, и, на мой взгляд, я совсем еще не созрел для Национальной хоккейной лиги. Я старался больше об этом не думать, но моя мать усомнилась в мудрости такого решения, заявив авторитетно: «Ты можешь попасть в эту команду».

Такого же мнения придерживались Бобби Вильсон и другой вербовщик «Чикаго Блэк Хокс» – Фрэнк Эддолз, что они мне и высказали, когда мы увиделись летом. Я же по-прежнему считал, что они, должно быть, спятили с ума, и занимался своим делом – рубил дрова и скирдовал сено. Но мать от меня не отставала. Не то чтобы она меня пилила – это за ней вообще не водится, – а просто она пыталась внушить мне, что я ничего никогда не достигну, если не буду прилагать усилия, и что, даже если я останусь малозаметным игроком в профессиональной команде, разочарование будет не смертельным. Уговоры матери взяли верх, и я решил попытать счастья.

Начались занятия в школе. И я снова играл в американский футбол за местный колледж, по-прежнему будучи в неведении, насколько реально я мог рассчитывать быть принятым в «Чикаго Блэк Хокс».

Однажды, когда я вернулся домой после очередного футбольного матча, я нашел записку от Бобби Вильсона с просьбой позвонить ему. Предстоял товарищеский матч с командой «Нью-Йорк Рейнджерс», и я был включен в играющий состав «Чикаго Блэк Хокс».

Эдит Кристи, хозяйка дома, где я снимал комнату, отказалась выпустить меня из дому, пока я что-нибудь не перекушу. И это «что-нибудь» вылилось в большой кусок вырезки, поданной с обильным гарниром, то есть не совсем в то, что рекомендуется хоккеисту за два часа до игры.

Так я попал в Национальную хоккейную лигу. В тот вечер счастье мое было беспредельно, и в ходе игры мне удалось дважды поразить ворота нью-йоркцев, которые защищал Гамп Уорсли. В тот вечер я стал членом клуба «Чикаго Блэк Хокс». И это в мои-то годы! Кстати, за всю историю существования Национальной хоккейной лиги в ее ряды удалось вступить только одному счастливчику, который был моложе меня.

Справедливости ради, я должен сказать здесь прямо, что мой первый гол в календарных играх Национальной хоккейной лиги был результатом чистой случайности. Мы играли в Чикаго против «Бостон Бруинз». В воротах у бостонцев стоял Гарри Ламли. В один из напряженных моментов игры у ворот наших соперников завязалась борьба за шайбу. Я как-то быстро повернулся, упал на шайбу и… протолкнул ее прямо в ворота. Начало, разумеется, не впечатляющее, но надо сказать, что и все мое пребывание в Национальной хоккейной лиге в первый год мало чем впечатляло как моих тренеров, так и меня самого.

Я играл центрального нападающего в одной тройке с Эриком Нестеренко. и Роном Мэрфи И хотя теперь уже было труднее беспрепятственно носиться с шайбой по льду, мне по-прежнему удавалось держать шайбу слишком часто и слишком долго. Прошла еще пара лет, прежде чем я понял истинный смысл паса.

За два года, что я играл за Сент-Катаринс, я часто встречался на поле с Фрэнком Маховличем, который выступал за Сент-Михаэлс. К концу сезона 1956/57 года Фрэнк перешел в «Торонто Мэйпл Лифс», где успел сыграть всего лишь в трех встречах, что не лишило его, однако, права быть в числе претендентов на Приз Колдера по результатам сезона 1957/58 года, того самого года, когда я связал свою судьбу с «Чикаго Блэк Хокс». Забив за сезон двадцать голов, Маховлич завоевал этот приз. На моём счету было тринадцать шайб.

В чемпионате того памятного сезона наша команда «Чикаго Блэк Хокс» заняла пятое место, однако во все последующие годы мы непременно попадали в финальную пульку. Здесь мне припоминается смехотворная выдумка спортивных журналистов, и касается она меня. Говоря о моей спортивной биографии или повествуя о нашей команде вообще, журналисты слишком часто подчеркивают, что «Чикаго Блэк Хокс» неизменно играла в финальной пульке с тех пор, как в команду пришел я. Не спорю, это правда. Но, мне кажется, правдой является и то, что я внес в успех команды лишь свой скромный вклад. Еще задолго до того, как Бобби Вильсон набрел на меня в Белвилле и вывел меня на широкую дорогу профессионального хоккея, чикагский клуб начал создавать разветвленную систему дублирующих команд. Авторами этой идеи были тогдашние владельцы клуба Норрис и Уирц, а силой, приводившей в движение весь механизм этой системы, являлся Томми Айван.

Из этой системы команд вышли, раскрыв свои способности в Сент-Катаринсе, такие мастера, как блестящий центральный нападающий Стэн Микита. и не менее блестящие защитники Элмер Васко и Пьер Пилот Я был всего лишь одним из этой плеяды, и успехи «Чикаго Блэк Хокс» следует отнести на счет организации плановой подготовки молодежи для клуба.

План подготовки резервов есть у каждого клуба, что неизбежно должно было привести и привело, в конце концов, к расширению Национальной хоккейной лиги. Во время перепалки, которая развернулась, когда было объявлено о предстоящем расширении лиги, меня часто просили высказать свое мнение. Единственное, что я мог сказать, это то, что хоккею такое расширение лиги пойдет на пользу. Я был тут же обвинен в том, что меня больше всего в этом деле интересуют прибыли, которые будет приносить возраставшая аудитория телезрителей. Но, право же, я искренне верю, что это пойдет на пользу хоккею.

Надо сказать, что канадцы приняли очень близко к сердцу решение о расширении Национальной хоккейной лиги. Лейтмотивом их причитаний было то, что данный план являет собой еще одно проявление посягательства со стороны американцев на суверенитет Канады. Один журналист утверждал даже, что канадской национальной игрой теперь будут руководить из Соединенных Штатов Америки. Такая логика, на мой взгляд, не выдерживает никакой критики, если согласиться, что хоккей – это игра, которая принадлежит всем странам.

Если бы сразу после второй мировой войны нашелся человек, который высказал бы предположение, что русская хоккейная команда когда-нибудь побьет канадскую, то его подняли бы на смех. Однако это случилось. Хоккей сейчас очень сильно вырос. Да другого и не могло быть, поскольку с годами он становился все более зрелищным видом спорта.

И если бы Национальная хоккейная лига не расширила своего состава, то наш хоккей, по моему убеждению, умер бы. И не из-за недостатка в игроках, а по той простой причине, что существование лиги в прежних рамках привело бы к косности и застою. Расширив свою географию и имея теперь большие возможности соревноваться с другими видами спорта за привлечение на свою сторону новых поклонников, хоккей обязан будет поддерживать высокий класс игры по самым строгим меркам сегодняшнего дня. Хотя, разумеется, на первых порах класс игры снизится, и это снижение коснется технических моментов, связанных с ознакомлением новых игроков лиги с организацией и структурой их команд. Но я думаю, что большинство любителей спорта этого не заметит.

Вначале приток новой крови в жилы расширенной Национальной хоккейной лиги будет идти за счет профессиональных лиг и команд юниоров группы «А». Но по мере усиления интереса к хоккею все больше будет раскрываться источник талантов, особенно в Соединенных Штатах Америки. Все больше и больше американцев будут играть в Национальной хоккейной лиге. Пресса, конечно, будет причитать о добрых старых временах, но мы не первый год уже слышим подобное ворчание, Расширение Национальной хоккейной лиги – это самое примечательное событие, которое произошло в нашем хоккее со времени изобретения трубчатых коньков.