Ранним погожим утром бежал по лесу веселый и быстрый Ручей. Бежал, бурлил, пенился, говорливой трелью рассыпался на поворотах, подгонял сам себя:

— Скорей, скорей!

Скорей туда, на синий простор, на широкую равнину, где спокойно и величаво несет свои могучие воды Большая Река, где ветру приволье, где даль на полсвета раскинулась, а в небе, как белые лебеди, плывут и плывут облака…

Дятел стучал на старой осине. Гремел птичий хор.

Набухали, набирались силенок березовые почки. А по стволу совсем еще молодой березки, надломленной зимней вьюгой, словно слезы, катились капли сока.

Робкий Подснежник выглянул из-под вороха сухих прошлогодних листьев, огляделся вокруг: тепло ли, солнечно ли? Не пора ли распускать лепестки?

На всякий случай спросил:

— Пора?

— Пора! Пора! — прокричал ему Старый Грач, пролетая над лесом к деревне, где на ветлах уже хлопотали его родственники.

Приподнялся Подснежник на тоненькой ножке, выпрямился и расцвел.

А Ручей мчался все дальше и дальше, вперед и вперед.

Сильный и быстрый, он шумно плескался в узких берегах, бурлил в водопадах, рассыпался на миллионы мелких брызг, а в каждой из них сверкала семицветная радуга.

Скорей, скорей!

Выбежал Ручей на поляну. А посреди поляны, в низинке, стояла юная красавица Ива в новом нарядном платье с желтыми сережками по голубому полю. Ива была Плакучей.

Она плакала.

— О чем плачешь? — спросил Ручей на бегу.

— Как же мне не плакать? — вздохнула Ива. — У меня такое горе, такое горе. Еще вчера надела новое платье, а до сих пор не знаю, идет ли оно мне.

— Еще как идет! — радостно похвалил Ручей.

— Но я сама хочу убедиться в этом, — капризно сказала Ива — А зеркала у меня нет. Помоги мне, Ручеек. Ты такой умный, такой добрый. Пожалуйста, милый.

— Что ж. Это можно, — добродушно сказал Ручей.

Он остановился, разлился по всей поляне. Прошла минута, другая — успокоились волны, притихли говорливые струйки, улеглась рябь. Вода стала светлой и гладкой, как зеркало.

— Глядись, — сказал Ручей Иве.

Наклонилась Ива к воде, увидела себя и ахнула от восхищения — до того она сама себе показалась красивой и нарядной. Ахнула и попросила Ручей остаться на поляне до завтра. Завтра утром ей нужно было расчесать свои косы.

— Ладно, — согласился Ручей и улегся спать.

На другой день Ручей сказал Иве:

— Ну, мне пора в путь. Прощай.

Но Ива попросила его побыть с нею еще немного.

— Здесь так хорошо, так спокойно. Тихо, тепло, — говорила она. — А набегаться еще успеешь. Куда тебе спешить?

«И в самом деле: куда?» — подумал Ручей и решил остаться еще на один день.

Он лежал на поляне; нежился под теплыми лучами солнца, а Ива смотрелась в зеркальную гладь воды, любуясь своим платьем и длинными косами.

Так прошел день. За ним второй, третий… Вскоре подоспело время, когда Иве пришлось менять свой наряд: в моду входили зеленые цвета. Снова понадобилось зеркало.

Разленился Ручей. Лежит себе в тепле и уюте и лишь иногда вспомнит: далеко-далеко в долине ждет его Большая Река, чтобы вместе с ним днем и ночью вращать лопасти турбин, гонять плоты, носить пароходы и лодки. Вспомнит и скажет сам себе: завтра отправлюсь в путь. Но настает завтра, а Ручей по-прежнему нежится на глухой лесной поляне, куда ветер и то редко залетает.

Наступило лето. Зеленое платье надоело Иве, и она перестала смотреться в воду. Да если бы и захотела взглянуть, то все равно не увидела бы в ней себя. Весь Ручей, когда-то чистый и прозрачный, затянули болотные водоросли.

Только теперь понял Ручей, что пришел ему конец.

Собрал все силы, рванулся, да не тут-то было. Крепко держат болотные травы и вязкая тина. Видно, поздно спохватился.

Вздрогнул Ручей последний раз, пошла по воде мелкая рябь и сразу же улеглась.

Над поляной медленно поплыл тяжелый запах гнилой воды.

Вот ведь как бывает…