Все в доме знали и любили ее, баловали по-соседски:

то приветным словом, то нечаянным подарочком под праздник. Была она девчушкой веселой, говорливой, словно ручеек, ласковой, светленькой, как стеклышко.

День за днем да год за годом — выросла она из школьного платья, стали кавалеры к ней захаживать, гитара, бывало, до полуночи под окном не смолкала, и вдруг все увидели, что наша длинноногая Ленка превратилась в настоящую красавицу — девчатам на зависть, парням на загляденье. Словно маков цвет, расцвела. Волосы шелковой волной. Глаза ключевой синевы. Будто лебедушка из бабушкиной сказки.

Вот тогда-то и назвал ее кто-то Аленушкой, и так это имя к ней пристало, что будто для нее и выдумано.

Ну, а там, где Аленушка — там и Иванушка. Не братец, конечно, а друг любезный, единственный, суженый…

Звали его Максимом. Тоже из нашего дома.

Неприметный с виду парень, а умница, старательный, весь в отца, первого мастера на заводе, героя войны.

Замечаем мы, что у Максима с Аленушкой все идет на лад. В кино вместе и на каток вдвоем, вечером под ручку на бульваре и в воскресенье — один рюкзак на двоих да за город.

Ну, думаем, быть, свадьбе.

А осенью Максима призвали в армию. Провожали мы его всем домом. На перроне, у всех на глазах Аленушка расцеловала Максима и обещала ему верно ждать. Слово, значит, дала.

Только вскорости все обернулось по-иному. Приехал на завод новый инженер, в нашем доме ему квартиру дали.

Познакомились они с Аленушкой, понравились друг другу, поженились… И года не прошло, как Максим уехал.

Что ж, поохали соседи, повздыхали, посудачили… На том вроде все и кончилось.

Кончилось, да не все. Вернулся Максим со службы — рослый, возмужавший, кровь с молоком. Устроился на завод.

В институт поступил, на вечернее отделение.

Словом, парень, что надо. Идет по улице — девушки глаз отвести не могут.

Вот тут-то Аленушка и спохватилась. Увидит Максима — аж с лица вся спадет, так и тянется к нему. А в глазах тоска.

У окошка весь вечер сидит — Максима выжидает. Увидит его, занавеской прикроется, краешком глаза на него любуется.

Памятна, видать, первая девичья любовь, и ничем ее не вытравишь из сердца… А в глазах тоска смертная, мука горькая.

Сохнет Аленушка. На себя стала непохожа. Встретишь ее на улице — сердце жалостью так и обольется.

А что поделаешь, чем поможешь? Сама во всем виновата, сама на себя беду накликала.

Эх, Аленушка, Аленушка! Печаль ты моя неизбывная…