Недалеко от деревни, где я обычно провожу свой отпуск, есть лесной овраг. Чубаров называется. Говорят, давно-давно, еще в старое время, в этом овраге в полую воду утонул вместе со своим конем местный помещик. Помещика люди забыли, а вот про коня помнят. По его имени и овраг назвали. Видно, добрый конь был.
Так вот, есть в этом овраге родничок. У родничка ручей начинается, к реке, вниз по оврагу, бежит. Маленький, но бойкий такой, говорливый. Вода в нем светлая, прозрачная, что твой хрусталь. В жаркий летний полдень хорошо посидеть у родничка, утолить жажду, послушать лепет берез, помечтать.
Полюбился мне ручей, и где бы я ни бродил по лесу, обязательно к нему заверну, послушаю, о чем он сам с собой разговаривает, пока к реке торопится. А до реки — рукой подать, полчаса ходьбы, не больше.
Привык я к ручью, вроде подружился с ним, вроде своим он стал для меня.
А недавно, в студеный январский день, я снова оказался в тех краях. Дай, думаю, схожу к ручью, посмотрю, как он там, не замерз ли. Встал на лыжи, пошел. Добрался до оврага, спустился вниз. Гляжу — что такое? Вокруг белым- бело, сугробы высоченные, следы заячьи, елочки сорочьи. А ручья нет. Замело, засыпало его снегом. Послушал я: не журчит ли под снегом? Нет, не журчит. Замерз, видать, начисто. Да и где ему, малому, справиться с морозами? Речки и то иной раз до дна вымерзают. А тут — ручей крохотный, ладошкой вычерпаешь…
Жалко мне стало моего давнего друга. Такой веселый, звонкий, говорливый — и на тебе: замерз!
Погоревал я про себя и пошел вниз по оврагу, к реке.
Иду, а сам нет-нет да и послушаю не журчит ли под снегом?
Очень уж мне хотелось, чтобы ручей до реки добежал… Нет, не журчит.
Еще пройду десяток шагов, еще послушаю. Нет, не журчит.
Вот и река. Сковал ее мороз крепким льдом, покрыл белым саваном. Не видно, не слышно ее под снегом.
Спустился я на лед, пошел вдоль берега. Вот тут, по этой впадинке, мой ручей в реку впадает. Снежный козырек над обрывом навис, ледяными наплывами все намертво сковано.
Тишина.
Но что это? Словно голос синички-теньковки часто- часто выговаривает:
— Теньк-теньк-теньк…
Но не птица это, не синица, а мой ручей выбрался из- под снега, пробился сквозь ледяные надолбы, тоненькой струйкой падает в еле приметное оконце — полынью на реке и будто радостную песню поет. Вот он, мол, я. Добежал!