I

Японская колонна двигалась на запад.

Далеко впереди нее катилось десятка два грузовиков, уставленных пулеметами и легкими орудиями. Дорога была размыта недавними дождями, и машины глубоко ныряли в частые ямы. Время от времени все машины останавливались, замирали на дороге. Мгновенно во все стороны разбегалась караульная команда, уже на бегу настороженно осматривая местность. Пулеметная и орудийная прислуга высыпала на землю, разминая затекшие ноги.

Иногда такие остановки затягивались на час и больше. Пехотный отряд отставал, и как бы тихо ни двигались грузовики вперед, они намного обгоняли пехоту.

Это был большой, хорошо снаряженный отряд, внезапно выброшенный японским командованием в сторону западной границы провинции Шаньси. Отряд получил задание захватить маленький, но весьма важный в стратегическом отношении китайский городок Чаньдин. Захват Чаньдина открывал японским войскам удобную дорогу к переправам через Хуан-Хэ, что означало прорыв в провинцию Шэньси и великолепный фланговый охват китайских войск, сосредоточенных на юге на стыке этих двух почти однозвучных провинций. Главное в этой операции заключалось, по мнению японского командования, в неожиданности появления японских войск у Чаньдина и стремительности атаки. Если еще добавить к этому, что в Чаньдине находился маленький китайский гарнизон, то эффект этой операции станет ясным даже неопытному в военных делах человеку.

Часть дороги проходила в горах, которыми так богата провинция Шаньси. Дорога петляла среди скал, на изгибах гор, не надолго выравниваясь в долинах. В некоторых местах дорога, изогнувшись, стремительно уносилась ввысь, чтобы, перевалив через гору, столь же круто опуститься в долину. Японский отряд двигался медленно: его задерживали неровные спуски и крутые подъемы; пехота все больше отставала, несмотря на грозные офицерские окрики: «Прибавить шаг!»

Вокруг тишина. В горах гремит гулкое эхо, когда прокатываются грузовики, но после опять все затихает. Во встречных деревнях пусто, словно кто-то тщательно выскреб из них все живое.

Так казалось японцам. В действительности вокруг них были люди, много людей. Тысячи ненавидящих глаз следили из-за скал и кустов за каждым движением японского отряда. Это были крестьяне, еще недавно обитавшие в окрестных деревнях, которых война подняла с насиженных мест и бросила в тяжелые скитания по всей огромной стране. Многие объединились в отряды, ушли партизанить; эти отряды носились по японскому тылу, обрушиваясь на врага внезапно и жестоко.

Вот и теперь они молча и неотступно следовали за японским отрядом. Партизаны пробирались глухими, лишь им одним известными горными тропами. Дорога вела только к Чаньдину, и они понимали участь, уготованную этому городу японцами.

Партизаны были плохо вооружены и не решались атаковать японцев, чтобы не спугнуть этот так хорошо вооруженный отряд. Они слали одного гонца за другим в расположение частей Хо Луна с подробными донесениями о численности японской колонны, ее вооружении и месте нахождения. А пока они продолжали двигаться вместе с японским отрядом вперед, к Чаньдину.

Иногда, свесившись с какой-нибудь высокой скалы над дорогой, партизаны старательно подсчитывали, сколько орудий в отряде, сколько пулеметов станковых и ручных. Они с трудом удерживались от искушения сбросить на японцев связку гранат. Они заставляли себя недвижно следить за продвижением японцев, но зато давали волю своей ярости, когда разрушали за ними дорогу, заваливая ее камнями, подрывая мостки в горных ущельях.

— Чтобы ни один не ушел, — приговаривали они.

Так двигались на запад, в сторону Чаньдина, два отряда: один ощетинившийся оружием интервентов, другой почти безоружный и невидимый, но живой и могучий, как жизнь.

Кроме того, к Чаньдину двигался еще один отряд, третий. Он шел далеко стороной, самым трудным путем. Он шел быстро, так быстро, как могут итти мужественные люди, охваченные ненавистью к своим смертельным врагам.

II

Хо Лун едва успел задремать, как его разбудили шумные споры у палатки. Кто-то страстно и убежденно доказывал адъютанту настоятельную необходимость разбудить командира корпуса. Адъютант усталым голосом твердил одно и то же:

— Сейчас нельзя. Разбужу через два часа. Он должен спать.

И опять чей-то просящий и вместе с тем требовательный голос:

— Разбудите сейчас же!

И опять адъютант тем же усталым голосом повторял:

— Товарищ, вас проводят к начальнику штаба, ему вы все расскажете. Вы должны понимать: командир дивизии не спал двое суток. Он должен спать хотя бы два часа.

Адъютант перешел на зловещий шопот:

— Идите к начальнику штаба, или я вас отправлю туда, товарищ!

Хо Лун, слушая горячий спор за пологом палатки, улыбнулся, потянулся всем телом так, что хрустнули кости, и встал. Он действительно не спал уже несколько дней, и тело его ныло от усталости. Он распахнул полог палатки и вышел наружу. Люди перед палаткой замолкли и вытянулись.

— Вольно, товарищи, — тихо сказал комдив. — Воды, холодной воды, — попросил он. — С тех пор, как сюда пришли японцы, я еще ни разу не высыпался. Но им я тоже не даю спать.

— Это и видно, товарищ командующий, — извиняющимся голосом проговорил человек в полукрестьянской одежде.

Хо Лун по голосу признал в нем человека, спорившего с адъютантом. Он оглядел его и, видимо, оставшись доволен осмотром, крепко пожал ему руку. Он похлопал рукой по деревянной кобуре маузера, болтавшегося у его собеседника на поясе.

— Хорошая штука, а? Люблю такие вещи. Где достал?

— Изготовлен по особому заказу, товарищ командующий, в японском арсенале, в Токио. Получил в собственные руки во время операции в районе Датуна.

— Кто ты? — спросил Хо Лун, обливаясь холодной водой и довольно пофыркивая.

— Командир Юаньпинского партизанского отряда Ван Шин.

— А… — протянул Хо Лун, — дружище, наконец-то встретились! — Хо Лун обнял партизана. — Давно уже решил вызвать тебя. Да все такие дела, — и он махнул рукой, — спать некогда! Помойся, а то ты на чорта похож. Вода холодная, хорошая, — от удовольствия Хо Лун передернул плечами.

Тут в беседу вмешался до сих пор молча стоявший в сторонке адъютант:

— Уж раз вы встали, товарищ комдив, разрешите доложить: начальник штаба имеет важное донесение. Вызвать?

— Давайте его сюда.

К палатке Хо Луна принесли большую кружку воды. Он сам полил на руки и голову Ван Шина и дал ему свое полотенце. Они прошли в палатку, где Ван Шин, не присаживаясь, сразу стал докладывать:

— На дороге к Чаньдину партизаны выследили японский отряд: двадцать два грузовика, два легких орудия, пятнадцать станковых пулеметов, пехоты, не считая пулеметной и орудийной прислуги, не менее тысячи человек, много ручных пулеметов. Дорога сильно повреждена, поэтому раньше чем завтра в полдень к Чаньдину они не подойдут. В Чаньдине, как вам известно, наберется едва четыреста бойцов, плохо вооруженных, одна старая пушка…

— Вот тебе и самураи! — усмехнулся Хо Лун. — Не дураки, а? Ты понимаешь, что значит взять Чаньдин? — Он подвел Ван Шина к карте, приколотой к столу, и повел пальцем от Чаньдина к переправам на Хуан-Хэ и дальше вниз, вдоль берега реки к югу. — Вот куда хотят ударить. Понял, товарищ Ван?

— Если бы мы этого не понимали, разве я пришел бы сюда?

В палатку вошел начальник штаба. Он покосился в сторону Ван Шина, молча сел на складной стул. Хо Лун познакомил их.

— Очень кстати пришел, товарищ Ван, — сказал начальник штаба. — То, что я доложу командующему, касается вашего района. — И он стал докладывать, повторяя сведения, сообщенные уже Ван Шином — Из Тайюани вышел японский отряд…

— Совершенно точно, — прервал его Хо Лун, — Я всегда говорил, что партизаны — лучшие разведчики, каких я когда-либо знал.

Ван Шин улыбнулся.

— Разведка — это, конечно, наше дело, — сказал он, — но разве воевать мы не умеем?

Хо Лун помолчал немного, задумавшись.

— Я могу дать пятьсот бойцов, не больше. Мы держим Здесь две самурайские бригады. Не даем им передохнуть, все время гоняем из стороны в сторону. Больше не могу дать. Сколько у тебя в отряде бойцов? — спросил он Ван Шина.

— Тысяча триста партизан, товарищ командующий.

— Что скажете, товарищ Сун? — повернулся Хо Лун к начальнику штаба.

— Больше нельзя дать ни одного бойца. Пусть товарищ Ван даст хорошего проводника, чтобы провести наш отряд самым коротким путем к Чаньдину.

— Это дело, — сказал Хо Лун и громко хлопнул в ладоши.

В палатку вошел адъютант.

— Немедленно вызвать сюда товарища Тао. Не возражаете? — спросил Хо Лун начальника штаба Суна.

— Весьма подходящий человек. Немного горячий…

— Это и нужно. Сердце должно гореть, а голова должна быть холодной. Такие командиры, как Тао, нам нужны.

Порог палатки перешагнул крепко сбитый молодой человек среднего роста. Коротко остриженные черные волосы делали его лицо острым и суровым. Только живые, блестящие глаза говорили о молодости, горячности и веселом характере командира полка, товарища Тао.

Партизаны пробирались глухими тропами.

Склонившись над развернутой на столе картой, они тихо переговаривались. Вдруг Ван Шин сказал, с трудом разгибая спину:

— Я сам поведу отряд, товарищ Тао. Это будет вернее.

— Нет, нельзя так. Ты вернешься немедленно к своему отряду и завтра в полдень завяжешь бой с японцами. Свяжись с Чаньдином, чтобы они поддержали тебя. В это время Тао подойдет со своими бойцами и ударит с флангов или тыла.

Хо Лун замолчал, глубоко вздохнул и добавил:

— Главное — берегите своих людей. Ни одного японца нельзя упустить. Подобрать все оружие, все патроны до одного.

— Слушаюсь, товарищ командующий, приказание будет точно исполнено, — четко отрапортовал Тао.

Адъютант доложил о приходе проводника. В палатку вошел человек маленького роста, в большой крестьянской широкополой шляпе. Он молча остановился у порога.

— Подойди сюда, — сказал ему Ван Шин.

Человек так же молча подошел к столу.

— Это мой сын Чжан, — улыбнулся Ван Шин.

Человек снял шляпу, и все увидели юношу не старше пятнадцати-шестнадцати лет. Мальчик покраснел, смущенный проницательными взглядами взрослых, среди которых был знаменитый командир, чье имя с уважением произносит вся страна. Мальчик с любопытством смотрел на Хо Луна. До этой великой народной войны с чужеземными поработителями он в своей далекой, глухой деревушке мечтал хоть одним глазом увидеть людей, о которых рассказывают в народе легенды. Он мечтал стать таким же, как Чжу Дэ, как Хо Лун, и вот перед ним сидит на маленьком складном стуле большой и сильный человек с лицом простого крестьянина, открытым и добрым. Это был бесстрашный народный герой Хо Лун. Чжан не спускал с него восхищенных глаз.

— Товарищ Хо Лун, — сказал отец Чжана, — ты не смотри, что оп молод. Он вместе со мной участвует во всех боях с самого начала войны. Он настоящий китаец, не трус. Знает здесь все тропки и проведет отряд товарища Тао самым коротким путем. Он сделает это не хуже меня.

Хо Лун привлек к себе мальчика и, улыбаясь, спросил:

— Не боишься?

— Нет, товарищ командующий. Я с отцом и со всем народом отстаиваю нашу страну от чужеземных захватчиков, — взволнованно ответил Чжан.

— Молодец! На отца похож, — сказал Хо Лун. — Покажи-ка нам на карте, как. ты поведешь отряд.

Мальчик покраснел, опустил голову и тихо произнес:

— Я не могу этого сделать: я не понимаю этой разрисованной бумаги.

— Жаль, — тихо пробормотал комдив и, обернувшись к Ван Шину и Суну, строго сказал: — Надо будет отправить его в военную школу. Хочешь учиться? — спросил он Чжана.

Мальчик утвердительно кивнул головой:

— Очень.

Через несколько минут из палатки вышли командиры и мальчик-проводник Чжан.

III

Впереди шли Тао и Чжан. За ними, растянувшись длинной цепочкой по-двое в ряд, двигались бойцы. Нестерпимо жгло солнце. Тяжелее всего было пулеметчикам, особенно тем, у которых были большие станковые пулеметы. Бережно обернув стволы пулеметов в брезент, бойцы катили их за собой. Иногда тропка становилась такой узкой, что пулемет приходилось взваливать одному бойцу на плечи, а другой шел сзади, придерживая его руками. Шли торопливо, не делая привала. Бойцы тихо переговаривались.

— Знает ли мальчишка дорогу? Заведет еще чорт знает куда! — сказал пулеметчик по имени Хань Фу.

— Идет хорошо, уверенно — значит, знает, — ответил ему боец Фын.

— Говорят, что это сын командира партизанского отряда из Юаньпина. Ван Шин, что ли, зовут его?

— Ты иди и меньше говори, а то полетишь в реку, — дружески посоветовал ему шедший сбоку Фын.

Он нес туго стянутые в круги пулеметные ленты. Тропинка вилась высоко по берегу реки. Иногда она спускалась к самой воде. Тогда бойцы на ходу нагибались, набирали полные пригоршни теплой воды и обмывали себе лица. Выше по холмам стлался редкий и низкий кустарник, не дававший никакой тени.

— Хорошо бы леском пройти — прохладно и приятно пахнет, — облизав губы, сказал пулеметчик Хань Фу.

— Еще лучше спать на берегу пруда, под ивой. Не пробовал, а? — засмеялся Фын.

— Война кончится, попробую и под ивой спать. А сейчас хорошо бы леском пройти.

— Вот привязался к лесу! Где ты его видишь здесь?

— Должен быть. Там, где река, должен быть и лес. Это-то я уж хорошо знаю.

— В книжке, наверное, прочитал. Ты и леса-то никогда не видал.

Пулеметчик не сердился. Он задумался о чем-то и шел, не глядя под ноги. Было жарко, говорить не хотелось. Впереди был большой и трудный путь, а солнце совершило только половину положенного ему пути.

— Надо бы с вечера выйти. Ночью очень хорошо итти, — опять начал беседу Хань Фу.

— Хорошо бы, если б японцы были здесь, рядышком! Тогда бы и не далеко ходить за ними, — ехидно заметил Фын.

— А неплохо, конечно, чтобы они спали на берегу твоего пруда под ивами, а мы — тут как тут. А? — довольно засмеялся Хань Фу.

— А что ты думаешь, им-то ведь еще жарче, чем нам. У них в Японии влаги больше. Такой жары, как у нас, не бывает, наверное.

— Вот и оставались бы у себя дома. Какого чорта полезли к нам! Вот поддадим еще жару… — вдруг озлобился Хань Фу.

Отряд спустился в ложбинку у самой реки.

— Привал! Привал! — передавался по цепочке от бойца к бойцу приказ командира.

— На полчаса привал — это очень хорошо, — дружески сказал пулеметчик своему товарищу.

Люди бросились к воде. Тао и Чжан прошли дальше вперед, взобрались на холмы, оглядывая в бинокль всю округу. Чжан впервые в жизни держал в руках командирский бинокль. С торжественным лицом он смотрел сквозь стекла по сторонам, и, когда дальние пространства приближались к нему почти вплотную, легкая улыбка удовлетворения шевелила его губы. За один этот день он сдружился с Тао так, словно командир отряда был его старший добрый брат, никогда не расстававшийся с ним.

— К полудню завтра придем, не ошибаешься? — спросил Тао.

— Придем даже утром. Я уже много раз ходил этой дорогой, — ответил Чжан.

Тао присел на корточки, вытащил из сумки большой пакет вареного риса с горохом, поделил его на две равные части и одну предложил Чжану. Чжан поблагодарил и, отделив палочкой от своей порции небольшую часть, присоединил ее обратно к порции Тао.

— Ты большой, тебе надо много есть.

Тао засмеялся и сказал:

— Это неправда. Человек должен кушать ровно столько, сколько позволяют обстоятельства. На войне — это закон.

— Хо! — усмехнулся Чжан. — Мы с отцом не ели, бывало, по два-три дня подряд. Зато потом наедались досыта. Один раз мы отбили японский грузовик и нашли там такое круглое печенье (Чжан очертил в воздухе пальцем кружок), твердое, как камень, и не соленое. Вот уж я ел его, даже заболел.

Тао посмотрел на часы, встал, перекинул сумку через плечо и дал сигнал строиться. Бойцы уже перекусили, помылись и легко поднялись с земли. Чжан и Тао, как и раньше, шли впереди.

К вечеру, когда солнце село, отряд опять расположился на привал. Но воздух попрежнему был горячий, удушливый.

— Будет сильная гроза, — сказал Чжан.

Тао посмотрел на небо и согласился с Чжаном. По небу ползли тяжелые, огромные тучи. Сразу стало темнее.

— Отсюда можно итти двумя дорогами, — сказал Чжан. — Одна идет по берегу Хуан-Хэ, другая — через холмы к речке Луань, и по ней можно дойти до самого Чаньдина. Эта дорога короче.

— Ну что ж, идем более короткой. Если раньше придем, бойцы отдохнут перед боем.

Отряд уже тронулся, когда грозовой ливень с шумом упал на землю. Укрыться было негде. Бойцы торопливо двигались вперед вслед за командиром и проводником. Широкие крестьянские соломенные шляпы, словно зонты, защищали головы бойцов от дождя. Солдаты, укрыв от воды винтовки, прижавшись друг к другу, шли по двое в ряд, как и раньше, молча. Чжан и Тао свернули от реки в сторону холмов, за ними потянулся весь отряд. Тяжелые станковые пулеметы несли теперь на носилках, сделанных из винтовок, обтянутых брезентом.

Где-то впереди грохотал гром, сверкала молния, озаряя яркими вспышками сиротливые гребни холмов с кустарником, прибитым ливнем почти к самой земле. Чжан покачал головой и крикнул в самое ухо Тао:

— Надо торопиться, иначе Луань наберет много воды, и мы не пройдем!

Тао остановился, подождал, когда к нему подтянулась голова отряда, и приказал двигаться быстрее. Ливень бушевал попрежнему, когда отряд в полночь подошел к речке. Теперь она, вобрав в себя тысячи ручейков, разлилась в стороны, стала большой и шумной.

Чжан долго искал брода. В темноте ему трудно было различить спуски к реке. Вскоре он понял, что это безнадежное дело. Тогда мальчик смело вошел в воду. Он помнил: в самом глубоком месте реки вода доходила ему до шеи. А теперь он ступил, казалось бы, у самого берега и сразу погрузился в воду по грудь.

Вода с бешеной силой отрывала ноги Чжана от дна, подмывала его, угрожая унести. Чжан дошел до середины реки, и вода коснулась подбородка, плеснула в лицо, залив рот и нос Он закашлялся, его подмыло, оторвало ноги от дна. Чжан забарахтался, поставил одну ногу на дно, затем другую. Вода сразу спала ему до груди. Здесь было мельче. Чжан пошел дальше. Так он дошел до другого берега. Весь мокрый, дрожащий от холода и волнения, он сложил руки рупором и крикнул, что есть силы, на другую сторону, в темноту, где стоял отряд:

— Здесь, здесь!

Он кричал долго, надрывно, сорвал голос. Наконец его услышали на другом берегу, сквозь шум реки и ливня. Тао, а за ним бойцы гуськом спустились в воду. Им итти было легче: это были взрослые, сильные люди. В самом глубоком месте, где вода оторвала ноги Чжана от дна, бойцам заливало лишь грудь. Винтовки и пулеметы пронесли через реку на высоко поднятых руках. Переправа прошла благополучно. Бойцов пересчитали и пошли дальше.

Дорога теперь шла берегом реки, между водой и крутой горой. Выбраться наверх было невозможно. Это заняло бы много времени и замучило бы бойцов. Решили итти гуськом по тропке возле самой воды. Справа от ветра, да отчасти и от ливня, отряд был защищен высокой стеной горы. Слева шумела, бурлила полноводная Луань. Часа через два Тао дал бойцам получасовой отдых; разрешил курить в кулак, с прикуркой от одной спички. Люди промокли насквозь, и курево могло немного оживить их. Итти вперед становилось все труднее, тропка делалась все уже и уже, вода хлюпала под ногами бойцов, поднимаясь иногда до щиколоток. Надо было хоть немного передохнуть, чтобы пройти еще километра два к тому месту, где гора опускается к самой воде, где открывается выход в долину, к Чаньдину.

Ночь клонилась к рассвету, но вокруг была непроглядная темнота, полная шумов реки и ливня. Тао поднял отряд, и люди опять пошли вперед гуськом, один за другим, заливаемые водой сверху и снизу.

Тропка, по которой шел Чжан, уже вся была покрыта водой, и он прижимался к стене, чтобы его не смыло со скользкой тропы в глубокую воду. Чем дальше шел отряд, тем выше на тропке поднималась вода. Она доходила Чжану уже до колен. Но он упорно- шел вперед, стиснув зубы от холода и усталости. Тао протянул ему руку, но Чжан отвел ее в сторону и крикнул:

— Еще не надо. Я сам пройду!

Но вода прибывала с большой силой. Тропка уже давно выскользнула из-под ног отряда, двигавшегося теперь прямо по дну реки. Они погружались в холодную, колючую воду по пояс. Тела людей коченели, движения затруднялись прилипавшей одеждой. Бойцы продолжали упорно итти вперед, борясь с быстрым течением реки, относившим их назад. У носилок с пулеметами люди менялись каждые три минуты.

— Я ведь говорил, что мальчишка не знает дороги! — крикнул промерзший до костей пулеметчик Хань Фу своему другу Фыну. — Мне кажется, что у меня от холода отнялись ноги.

— Меньше кричи, больше сбережешь сил. Ты ведь хотел в прохладный лесок!

Шум реки заглушал слова. Бойцы замолкли, с трудом переставляя ноги по дну реки. Вода уже дошла Чжану до груди, когда сильные руки Тао подхватили его сзади за локти и понесли вперед.

— Уже скоро! — откинув голову назад, крикнул Чжан.

И действительно, через несколько минут береговая стена исчезла, будто окунувшись в темноту, и открыла широкую дорогу в долину.

Отряд быстро выбирался из реки. Ливень стал затихать и скоро совсем прекратился.

Люди, вконец промерзшие, топтались на месте, утопая в жидкой грязи. Тао приказал снять и выжать штаны и гимнастерки. На востоке прорезалась сквозь черную пелену заря.

— Вон там, за холмами, Чаньдин, — показал рукой Чжан. — А там вон видна дорога, по которой идут японцы. До Чаньдина отсюда итти не меньше трех-четырех часов.

Отдохнув немного, вернее, придя в себя, отряд продолжал свой поход. Вырвавшись из цепких объятий реки, бойцы уже не думали о ней. Они приближались к цели, к которой так яростно пробивались сквозь изнуряющий зной, потоки ливня и бушевавшую реку. Чжан от усталости еле передвигал ноги.

— Надо скорее пройти к холмам. Отец приказал мне проводить вас туда. Там можно очень хорошо спрятаться. Когда японцы пройдут мимо холмов, у них будет отрезана единственная дорога назад.

Тао привлек к себе Чжана и ласково провел ладонью по его щеке:

— Из тебя выйдет настоящий командир, Чжан. Ты смелый и выносливый юноша. Доведи нас до холмов, а там и отдохнешь.

Уже при свете начинавшегося дня отряд Тао добрался до холмов. Позднее к холмам прискакал Ван Шин с ординарцем. Чжан коротко рассказал ему, как он провел отряд. Ван Шин нахмурился, когда Чжан сказал про путь по реке: — Это очень опасно. Люди могли погибнуть, если бы обвалился берег. А его, наверное, подмыло.

— Я слышал шум обвала, но мы уже прошли то место, — успокоил его Чжан.

Ван Шин положил свою большую руку на голову Чжана и сказал, обращаясь к Тао:

— Видишь, товарищ командир, какого помощника вырастил!

— Мы заберем его с собой, отправим в военную школу.

Пока командиры разговаривали между собой, Чжан опустился на еще мокрую после дождя траву и, как только голова его коснулась земли, сразу уснул.

Отряд выставил охранение. Бойцам разрешили отдохнуть. Ван Шин сказал Тао, что японцы подойдут не раньше, чем часа через три. Пулеметчик Хань Фу повалился на траву, подвернул руку под голову и только хотел окунуться в сон, как товарищ его, Фын, толкнул его в бок:

— Ну, а теперь как ты думаешь, мальчишка знает дорогу?

— Еще бы не знать, такой паренек! — уже засыпая, ответил Хань Фу.

* * *

Чжан вскочил на ноги, когда солнце стояло уже высоко. Со стороны Чаньдина несся грохот разрывов и ураганный треск пулеметов. Возле Чжана на корточках сидел партизан. Чжан понял, что происходит, и обиженно сказал:

— Почему не разбудил, когда японцы пришли?

— Приказано было стеречь тебя, а не будить, — Дружелюбно ответил партизан. — На вот, командир Тао оставил тебе подарок.

Партизан протянул Чжану маленький маузер и кожаную сумочку с патронами. Чжан схватил подарок Тао обеими руками.

— Пошли, — сказал он.

И они побежали к холмам, в сторону Чаньдина.

Японский отряд прошел мимо холмов в боевом порядке: впереди грузовики с пулеметами, в середине пехота, позади грузовики с легкими орудиями. Партизаны укрылись в холмах, пропустили японцев вперед, к городу. Японская пехота, развернувшись, ринулась к Чаньдину. С грузовиков скатили орудия и открыли частый огонь по удобной, близкой и большой мишени — улицам, домам. Из города слабо отвечала одна пушка.

Орудия смолкли, и воздух наполнился дробным треском пулеметов. Японцы достигли уже города, когда внезапно на них обрушились с правого фланга партизаны. Японцы смешались было, но потом, быстро перестроившись, повели атаку сразу по двум направлениям: на город и на партизан. Хитрым маневром японцы вдруг оторвались от партизан, открыв их своим орудиям. Град картечи остановил, отогнал партизан. Они отступили обратно к холмам. Японцы, укрепив правый фланг завесой картечи, рванулись к городу с оглушительным воем:

— Банзай! Банзай! Банзай!

Они уже ворвались в город, когда неожиданно с тыла, со стороны дороги, по которой они пришли, на них навалился, уничтожив охранения, отряд Тао. Японские грузовики с легкой артиллерией сразу перешли в руки китайцев. И японская картечь, которая только что ошпарила партизан, хлестнула неистовым шквалом самих японцев.

Над долиной, взвизгнув, метнулась ракета: это был сигнал. Из города пошли в контратаку части гарнизона. Партизаны выскочили из-за холмов и шли широкой плотной стеной, добиваясь боя на правом фланге. Отряд Тао, отрезав пути к отступлению, гнал японцев на старые стены города и на партизан. Потеряв артиллерию, японцы попали в кольцо. Оно сужалось все больше и больше. Когда противники видели уже друг друга в лицо, китайцы бросились вперед. И повсюду на огромном поле — от холмов до стен города — завязался рукопашный бой.

Когда Чжан прибежал к месту боя, все уже было кончено. Оставшиеся в живых японцы убегали маленькими группами, преследуемые по пятам партизанами. Ван Шин подошел к Тао, зажимая тряпкой ладонь левой руки.

— Теперь можно и отдохнуть, — сказал он.

Тао, не отвечая, приказал своему адъютанту вызвать лекаря и промыть рану Ван Шина. Отдав это приказание, он ответил партизанскому командиру:

— Отдохнем после, надо собрать все оружие! Японцы теперь не скоро сюда сунутся. Урок хороший. Пленных, товарищ Ван Шин, отправьте своими силами в штаб дивизии. Я останусь здесь с отрядом дня на два на отдых. Бойцы его заслужили.

К беседующим подошел Чжан.

— У вас весьма достойный сын, товарищ Ван Шин, — сказал Тао.

— Я горжусь им, товарищ Тао, настолько, что скажу об этом словами наших мудрых стариков: «Для того чтобы сын был достоин своего отца, надо, чтобы отец был достоин своего сына».

Чжан слушал разговор командиров о себе и смущенно улыбался. Лично он не видел в своем поступке ничего особо выдающегося. Он сделал то, что на его месте сделал бы любой другой юноша, так же любящий свою родину, как и он, так же ненавидящий ее врагов, как ненавидит их он. Он скромно выполнил свой долг. И вместе с тем ему было приятно, что такой смелый и умный командир, как Тао, так хорошо отзывается о нем в беседе с его отцом, человеком строгим и решительным, командиром партизанского отряда, которого уважает все население провинции Шаньси. И еще ему было приятно, что отцу не пришлось краснеть за него перед Тао. Он не проявил слабости, выполняя важное поручение командующего.

В полдень, когда поле было очищено от трупов, когда грузовики, доверху нагруженные японским оружием, готовились въехать в Чаньдин, командир Тао приказал всем войскам построиться перед городскими стенами. Войска окружала огромная живая стена народа: люди пришли со всей округи. Командир Тао произнес горячую речь. Народ кричал в ответ на его слова:

— Ван-суй! Ван-суй!

Ликование народа по случаю победы над самураями было столь велико, что восторженные крики мешали командиру Тао продолжать свою речь. И когда, наконец, командир добился тишины, он сказал:

— В смертельной борьбе с японскими поработителями участвует весь наш народ: мужчины и женщины, старики и дети. Лучший пример тому — Чжан Шин, который сумел сквозь зной, мглу и бурю провести наш отряд на помощь населению города Чаньдина. Он исполнил свой долг, как мужественный и храбрый сын нашего народа… Товарищ Чжан Шин! — крикнул Тао.

Из рядов к командиру подошел красный от смущения Чжан. Сбоку на поясе у него висел маленький маузер в опрятной кобуре — подарок командира Тао.

— Товарищ Чжан Шин, по поручению командующего, выражаю вам благодарность за точное и образцовое выполнение ответственного поручения, данного вам командующим.

Народ подался вперед, чтобы лучше рассмотреть Чжана. Энтузиазм народа был так велик, что толпа чуть было не прорвала линию войск. Но войска, едва заметно подавшись вперед, вновь замерли на месте. Командир Тао подошел к Чжану и крепко пожал ему руку. Войска и народ дружно и радостно закричали:

— Ван-суй!

Чжан четко, по-военному повернулся и пошел на свое место к партизанскому отряду, где он стал рядом с отцом, Ван Шином.