1. В Моугуне

В маленьких, кривых, узких уличках Моугуна царило необычайное оживление. Такого шума голосов, такой массы людей никогда еще не слышал и не видел этот крохотный, заброшенный городок, расположенный в западной части провинции Сычуань. Казалось, что дома дрожали и покачивались от быстрого говора, топота и нетерпеливых движений многих тысяч людей, заполнивших улицы города.

Никто толком не знал, сколько народу собралось в эти дни в городе. Моугунцы говорили: «Видимо-невидимо, попросту тьма». В представлении старожилов это означало не меньше миллиона человек. И нет в этом ничего удивительного. В Моугуне жителей едва-едва наберется тысяч пять. И вдруг в такой малюсенький городок прибыла чуть ли не вся Красная армия! Жители чувствовали себя героями или, по меньшей мере, участниками неслыханных событий, которыми не мог бы похвастаться даже такой громадный город, как Чэнду.

На самом же деле в город Моугун вступила всего лишь часть главных сил китайской Красной армии, завершивших первый этап грандиозного похода, именуемого Великим.

В конце концов, изумление жителей Моугуна имело основание: в городок вступило пятьдесят, а может быть, и сто тысяч вооруженных бойцов Красной армии. Немудрено, что такое множество людей заставило моугунцев употребить слова «видимо-невидимо».

Дни и ночи в городке стоял неумолчный шум. По улицам двигались вновь прибывшие части; некоторые отряды покидали город, получив новый приказ. Только небольшая часть главных сил Красной армии сумела разместиться в городе. Огромное количество войск расположилось лагерем вокруг Моугуна. Но не только обилие войск поражало моугунцев. Их безграничное удивление вызывало поведение бойцов такой огромной, могущественной армии. И жители Моугуна, встречаясь с соседями на порогах своих домов или на углах маленьких улиц, удивленно разводили руками:

— Они совсем не такие, эти красные, как нам сообщали об этом! Они такие же, как и мы, и, может быть, даже лучше нас. Все мы остались целы и невредимы, и имущество наше осталось у нас, и никто даже не оскорбил нас. Удивительно!

Соседи еще раз разводили руками, дружелюбно оглядывали проходивших мимо них красноармейцев и, продолжая беседу, любовались четким шагом, выправкой, ровным строем марширующих бойцов.

Не все жители Моугуна были едины в своих взглядах на поведение частей Красной армии, остановившихся в Моугуне. Были среди моугунцев и такие, которые недоверчиво, подозрительно косились по сторонам, а когда мимо них шагали красные бойцы, они опускали глаза, пытливо, как обновку, разглядывая свои башмаки. Например, лавочник с Голубой улицы, господин Чжан У. В день прихода красноармейских частей в город он наглухо закрыл свой магазин и, сокрушенно покачивая головой, бормотал:

— Теперь все пропало! Я-то ведь хорошо знаю их. Мне так много рассказывали о них.

Но господин Чжан У прежде всего был торговцем. Раньше он любил приговаривать в кругу своих друзей:

— Торговля — это мое дело. В нашем роду она в крови. Мы все торговцы.

И, очевидно, не забывая об этой исконной черте характера всех выходцев из рода У, он отпускал товары постоянным покупателям с черного хода, ведущего в магазин через небольшой дворик, обнесенный высокой глиняной стеной. К вечеру того дня, когда в город Моугун пришли красные, нервы Чжан У не выдержали столь долгого напряжения. У него дергалась верхняя губа, дрожали руки. И он, тяжело вздохнув, сказал:

— Надо ожидать, что ночью они возьмутся за свое дело. Плохие дела не любят света, — добавил он. — Я-то уж знаю все их привычки. Мне об этом довольно часто говорил господин Цай, наш уважаемый бывший начальник полиции. И я верю ему, хотя он и не заплатил мне долга, когда так поспешно бежал из города.

Слушатели горестно вздыхали, покачивали головами, и, когда торговец Чжан У замолкал, кто-нибудь из них вставлял свое замечание:

— Армия без этого не может. Все армии такие. Когда войска приходят в город, он перестает быть цветущим. Солдаты, они, как муравьи, все растаскивают. Все исчезает после их ухода.

Прошла первая ночь, прошла вторая, затем третья.

Чжан У, осунувшийся, сидел на пороге черного хода своего магазина, смотрел на небо, на крепкие ворота своего дома, на высокий глиняный забор. Никто не приходил к нему в дом, никто не врывался в его магазин. Всё проходило мимо. Даже грозный гул марширующих войск прокатывался мимо его магазина.

В городе ничего не случалось, ничего такого, что могло бы усилить горечь торговца Чжан У. Он уже начал было успокаиваться, укорять себя за легкомысленную доверчивость к господину Цаю, не заплатившему своих долгов за продукты, приобретенные в его магазине. Друзья тоже стали намекать ему, что он излишне страдает и что бывает, конечно, но не всегда город перестает быть цветущим, когда приходит армия. И действительно, город гудел день и ночь, как гигантский, чем-то взволнованный пчелиный улей. Повсюду кипела работа, повсюду слышна была музыка, пение, повсюду шли занятия бойцов.

И вдруг — это случилось вечером, на четвертый день ожидания, — в калитку дома господина Чжан У кто-то ударил прикладом винтовки. Чжан У замер, лицо его стало белым, и он прошептал сидевшим рядом с ним друзьям:

— Они пришли! Я говорил вам, а вы не хотели мне поверить. Вот она какая, Красная армия!

Служанка открыла калитку, и во двор вошли три человека: командир с двумя красноармейцами. Молодой подтянутый командир оставил бойцов у калитки и прошел вперед, прямо к господину Чжан У. Лавочник пытался разогнуть внезапно сведенные судорогой ноги и подняться, но командир жестом приказал ему не двигаться и сам опустился на цыновку, где сидел Чжан У. Командир обвел всех присутствующих взглядом своих спокойных глаз.

— Здравствуйте, господин Чжан У, — сказал он и наклонил голову так, что приветствие это в равной мере относилось ко всем сидящим на цыновках. — Я потревожил вашу беседу и приношу свои глубокие извинения. Я — представитель главного штаба Красной армии, курсант Военной академии Цин.

Чжан У удалось наконец разогнуть ноги, он привстал и поклонился; за ним поклонились и другие, хотя курсант Цин недовольно поморщился.

— Мы знаем, сколько беспокойства причиняют торговцам войска, прибывающие в город. Я прошу вас поэтому хорошо запомнить, что мы — китайская Красная армия. Мы пришли сюда из провинции Цзяньси и уйдем скоро дальше, в Северный Китай, для борьбы с японскими захватчиками. Наша армия не обижает честных торговцев и всех других мирных граждан. Мы просим вас, торговцев, помочь нам благополучно завершить наш поход на север. Армия у нас большая (все слушатели дружно закивали головами), и нам хотелось бы приобрести еще некоторое количество продуктов, прежде чем мы двинемся дальше. Нам предстоит тяжелый путь на север. Мы просим вас, уважаемые торговцы, снабдить нас вашими товарами. Мы уплатим вам наличными, можем даже уплатить серебром. Настоящие китайцы должны по-настоящему помочь нам. Мы идем драться с японцами, которые намерены всех нас, китайцев, сделать своими рабами. Главный штаб просит вас открыть ваши магазины и свободно торговать.

Господин Чжан У слушал курсанта Цина с удивлением и вместе с тем недоверчиво. Так всегда бывает с человеком, который ждал несчастья и не дождался его.

— Нам нужны рис, табак, водка, перец, ткани, гвозди. Нам нужны любые товары, которые, несомненно, найдутся у вас, такого опытного торговца. Я жду вашего разумного ответа. Мы оплатим товары по любой цене, назначенной вами, — закончил свою речь курсант Цин.

Все молчали. Цин встал с цыновки, прошелся по двору, подошел к ожидавшим его красноармейцам, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил сам и дал закурить бойцам. Затянувшись, он тихо сказал им:

— Напуганы всякими рассказами о нас. Думают, что мы поступаем так же, как войска милитаристов. Пусть думают, не будем мешать им.

— Конечно, купцы — люди пуганные. Вот и кажется им, что все только и могут заниматься такими делами, словно других дел у нас нет, — сказал один из бойцов.

С цыновки поднялся Чжан У, а за ним и другой торговец, лавочник с Проточной улицы. Цин вернулся к ним, и все вместе опять опустились на цыновки. Чжан У говорил взволнованным голосом:

— Господин академик (Цин улыбнулся) сказал справедливую речь. Мы, конечно, главным образом торговцы, но прежде всего — китайцы.

Друзья Чжан У дружно наклонили головы в знак согласия.

— И мы, конечно, хотим остаться китайцами до конца дней наших. Господин академик сказал справедливо: многочисленной армии нужно много продуктов. И когда мы услышали это — сердца наши умерли. Мы, скромные торговцы, не имеем так много продуктов (Цин нахмурился), но все запасы, какие есть у нас, мы предоставляем в распоряжение армии, которая идет по столь важному и неотложному делу на север. Завтра, в шесть часов утра, ваши люди могут прибыть в наши магазины и закупить все, что может понадобиться Красной армии в таком трудном походе.

Чжан У сказал все, что мог. Он был взволнован. Господин академик произвел на него хорошее впечатление. И когда Цин сказал, для чего Красная армия идет на север, его, старого торговца, словно что-то кольнуло в грудь. Японцы! Нет, конечно, он, Чжан У, прежде всего китаец, а потом торговец. И он сразу почувствовал себя хорошо, ему стало легко. Даже сидеть теперь на жесткой цыновке было как-то удобнее.

Чжан У предложил Цину распить с ними чай, но Цин вежливо отказался, сославшись на неотложные дела:

— Мы очень спешим, и работы у нас много. Я должен немедленно сообщить о вашем ответе главному командованию.

2. Поход начинается…

В эту ночь в городе было так же светло, как и днем. Множество ярко пылающих факелов освещало улицы. Тысячи людей быстро пересекали переулки. Население Моугуна не спало. Эта ночь была похожа на редкое торжество. На улицах красиво сверкали переливчатые огни. Эта ночь волновала всех, она была для моугунцев великим праздником.

На рассвете город покидал большой, десятитысячный отряд Красной армии. Это была передовая, авангардная часть, она уходила далеко на север, для смертельной борьбы с заклятыми врагами китайского народа — японскими захватчиками, вторгшимися в страну. Этот поход начинал великую национальную освободительную войну. Моугунцы с гордостью вышли проводить славных бойцов в тяжелый путь. А путь был очень тяжелым. Он вел через горные хребты, покрытые вечным снегом, через дремучие леса, через пустыни и болота.

Едва забрезжил рассвет, как отряд уже построился громадным четырехугольником, в центре которого стояла маленькая, наспех сбитая трибуна. Все население города собралось здесь. Оно окружило войска плотной живой стеной. Призывно звучали горны, грохнула частая дробь барабанов. На землю упал первый солнечный луч и осветил огромное поле.

На трибуну поднялись несколько человек. Положив руки на перила, они молча оглядывали войска и народ. Один из них, высокий худой китаец в распахнутом сером френче, поднял руку, и сразу ряды всколыхнулись, словно по ним пробежал ток. Раздались громкие крики:

— Мао Цзе-дун! Ван-суй Мао Цзе-дун!.

Человек на трибуне приветливо улыбнулся и еще раз поднял руку. Он хотел говорить. По рядам то замирали, то вновь с огромной силой вспыхивали слова приветствий:

— Ван-суй Мао Цзе-дун! Ван-суй Мао Цзе-дун!

Мао Цзе-дун посмотрел на часы, торопливо и решительно махнул рукой. Все вокруг замерло. Было радостное, тихое, солнечное утро.

— Дорогие братья бойцы! Дорогие товарищи политработники! Дорогие граждане моугунцы! Сегодня мы отправляем далеко на север передовой отряд Красной армии. Мы отправляем его для борьбы с извечными врагами китайского народа — японскими захватчиками. Этот отряд должен принести народам Шаньси, Шэньси, Чахара, Ганьсу и Хэбэя, Суйюани и Манчжурии долгожданную добрую весть о приближении всей китайской Красной армии, о начале всенародной освободительной войны с поработителями.

Дорогие братья бойцы, дорогие товарищи политработники! Появление вашего отряда на севере прогремит грозным сигналом — призывом к смертельной борьбе с хищными интервентами.

Нам предстоит невероятно тяжелый путь, неслыханные трудности. Но мы — армия великого народа, и мы преодолеем все препятствия на нашем пути. Мы зажжем огонь национально-освободительной войны нашего народа. Наша борьба будет сигналом к объединению всех сил великой китайской нации. Мы уже прошли огромный путь из Цзяньси сюда, в Сычуань, мы прошли его с жестокими боями, мы пересекли бурные реки и непроходимые горные хребты. Нам предстоит тяжелый путь. Смелее вперед!

Когда Мао Цзе-дун кончил говорить, над полем пронесся ураган рукоплесканий, гулкий рокот.

— Ван-суй! Вперед, бей японцев!

Поле дрожало от криков, от топота людей. Когда волнение наконец улеглось, к барьеру встал Чжу Дэ. И снова загудело, задрожало поле:

— Ван-суй командарм Чжу Дэ! Чжу Дэ — ван-суй!

Суровое и простое лицо Чжу Дэ озарилось улыбкой; он поднял правую руку к голове, снял шапку, махнул ею в воздухе и надел опять на голову.

— Товарищи бойцы и политработники! Граждане Моугуна! В истории нашего народа настал великий день. Китай хочет быть свободным и независимым. Мы готовы с оружием в руках отстаивать нашу великую родину. Мы зовем всех китайцев, настоящих патриотов, к священной войне с японским империализмом. Китайцы не могут быть и не будут рабами японских самураев.

Сегодня отсюда уходит в тяжелый поход на север отряд бойцов Красной армии во главе с нашим руководителем, товарищем Мао Цзе-дуном. Вслед за этим передовым отрядом пойдет вся наша армия. Мы поднимем весь китайский народ на священную войну против японских захватчиков. Наш лозунг: «Китайский народ, вперед на борьбу за спасение родины от японских поработителей!»

Войска приготовились к торжественному маршу перед трибунами. В это время позади рядов началось волнение, возник шум и споры. К трибуне направилось несколько граждан Моугуна. Это была делегация от населения города. Они пришли приветствовать Красную армию и пожелать доброго пути и побед передовому отряду Мао Цзе-дуна. Среди делегатов был и торговец с Голубой улицы, Чжан У.

Он шел, обремененный тяжелым мешком. Каждое движение его сопровождалось странным звоном, будто он рассыпал за собою монеты. Он выступил третьим, когда представители ремесленников города и окрестных деревень уже произнесли свои страстные, идущие от всего сердца слова. Чжан с трудом начал свою речь. От волнения он запинался, но молчание людей, внимательно слушавших его, успокоило Чжана. И тогда он, решительно распахнув халат, сказал:

— От имени торговцев Моугуна я приветствую и благодарю Великую Красную армию. Раньше мы вас боялись, как огня, боялись больше, чем армии генерала Лю Вень-хоя. Мы знали, что с офицерами его армии можно договориться, — правда, за большие деньги, — а про вас говорили, что нельзя никак склонить Красную армию к доброте. Мы с ужасом узнали, что армия генерала Лю Вень-хоя разбита вами и что вы приближаетесь к Моугуну. Мы решили, что теперь наступил конец нашей торговле.

Но пришла Великая Красная армия, и никто из нас не может пожаловаться. Такого порядка и спокойствия, как при вас, у нас в Моугуне еще никогда не было, хотя в городе находится, по меньшей мере, миллион солдат. Мы закрыли наши магазины и попрятали товары, опасаясь произвола. Но прошло уже три недели, и никто из нас не может пожаловаться. Мы охотно продавали вам все наши товары по хорошей цене. У нас сейчас большая прибыль в деньгах, но большой убыток в сердце. Мы, правда, торговцы, это наше главное дело, но мы прежде всего китайцы. Мы знаем, что наша страна подвергается унижениям и оскорблениям от японцев. Мы так же, как и вы, ненавидим рабство.

Я пришел сюда, чтобы принести вам, настоящим китайцам, наши глубокие извинения за недоверие, которое было у нас к вам. Мы, сообща все торговцы, возвращаем всю прибыль, полученную нами от торговли с вами. И, кроме того, мы жертвуем для борьбы с японцами все те запасы товаров, которые были припрятаны нами в момент вашего прихода в город.

Мы не хотим быть недостойными китайцами в такой великий день, и я низко кланяюсь отважным войскам, которые сумели притти сюда, за двадцать тысяч ли от Цзяньси, и идут дальше, в еще более тяжелый путь. Примите от нас наши подарки: деньги и товары. Деньги понадобятся в пути; быть может, вам придется иметь дело с несознательными торговцами в Ганьсу и Шэньси. Мы очень просим вас об этом, как китайцы китайцев.

Чжан с трудом приподнял высоко в воздух мешок с серебром, показал его войскам и народу и опустил на трибуну. После речей опять зазвучали горны. Войска торжественно прошли перед трибуной, на которой стояли вожди коммунистической партии, Красной армии, представители рабочих, крестьян и школьников всего Моугунского района. От трибун войска уходили по единственной дороге — прямо в холмы, в сторону области Сикан, к границам провинции Ганьсу, в Великий поход на север.

3. Записки курсанта Военной академии товарища Цина о походе на север

…Моугун остался далеко позади. Наш отряд хорошо отдохнул в этом маленьком городе. Теперь мы направляемся к Сунпаню. У всех отличное настроение, хотя мы знаем, что путь будет теперь очень трудным. Быть может, труднее, чем из Жуйцзиня в Моугун.

Но мы все знаем, зачем идем, и поэтому итти легко.

Удивляет нас упорство генеральских армий, всячески мешающих нам продвигаться вперед. Говорят, генерал Ху Цзу-нань укрепился на границе Ганьсу и хочет дать нам бой. Торговцы из Моугуна оказались более китайцами, чем подобные генералы. Они снабдили нас припасами и чуть было не отказались от денег. Мы согласились принять от них только дополнительные запасы товаров, которые они сами пожертвовали в фонд борьбы с японскими интервентами. Если бы милитаристы были так же умны, как эти торговцы, Китай давно бы изгнал своих угнетателей…

На привале опять играли в городки. Эта игра стала теперь у нас главной. Бойцы прозвали ее: «Бей японцев!» Все с яростным увлечением играют в городки, бьют так, словно это не палки, а настоящие японцы.

Наш отряд проходит пустынные районы. Жителей почти не встречаем. Вокруг очень однообразно: степь, переходящая в сопки, сопки, переходящие в степь. Природа дикая. Здесь мало занимаются земледелием, большинство населения скотоводы.

Вражеские лазутчики обманывают этих крестьян, запугивая их нами. Они рассказывают о нас всякие небылицы. Редкие деревеньки, которые мы проходим, пусты: население, узнав о нашем приближении, бежит в горы, угоняя скот. Мао Цзе-дун приказал отправить вперед агитационные отряды. Это очень разумное дело. Положение сразу изменилось.

И здесь в пути, как и раньше, мы неукоснительно выполняем наши правила. Их назубок знает каждый боец. Вот они:

«1. Немедленное и точное выполнение приказов командования.

2. У крестьян-бедняков — никаких реквизиций.

3. Все конфискованные товары немедленно передаются в распоряжение высших органов власти для соответствующего распределения.

4. Покидая дом, все двери поставь на место

5. Сверни и возврати хозяевам цыновку, на которой ты спал.

6. Будь вежлив и обходителен с людьми и но возможности оказывай им помощь.

7. Верни все, что ты занял.

8. Возмести стоимость всего испорченного.

9. Будь честен при всяких сношениях с крестьянами.

10. Плати немедленно за все, что покупаешь.

11. Соблюдай гигиену и приучай к ней других».

Эти правила составляют наш железный кодекс дисциплины и чести. Отступить от него — значит совершить преступление!

В одной деревне мы застали на месте все население, которое очень дружелюбно встретило нас. Мы сердечно отблагодарили крестьян за гостеприимство. Из этой деревни с нами пошли два проводника-крестьянина; они доведут нас самой короткой дорогой до Сунпаня. С каждым днем воздух становится холоднее…

* * *

Теперь остался позади и Сунпань. Мы подошли к нему неожиданно и поэтому легко вышибли местный гарнизон из города. Часть солдат вместе с оружием перешла на нашу сторону. Теперь наш путь лежит прямо к Ганьсу…

Перед нами величественные и непроходимые горы Цзяцзинь-Шань. Где-то здесь укрепился генерал Ху Цзу-нань и ждет нас. Наш отряд в составе двух тысяч бойцов идет далеко впереди всей колонны. На нас возложена важная и почетная задача — расчистить путь. До сих пор мы делали это великолепно.

Части Ху Цзу-наня, как сообщают, хорошо вооружены, знают местность и привыкли к боям в горах. Ничего не поделаешь, — если не пропустят, будем драться.

Сегодня вечером устроили концерт. Бойцы радовались, как дети. Цай Чан, жена старшего командира Ли Фу-чуня, пела нам хорошие песни.

Большое впечатление произвело на всех ее талантливое исполнение популярной женской песенки о красноармейцах. Все с восторгом слушали знакомые слова:

В заключение она спела нам «Марсельезу» на французском языке, которым она хорошо владеет. Когда мы расходились после этого вечера по своим местам, многие из нас напевали «Песню идущих на фронт»:

Вечер был сравнительно теплый. Настроение у всех боевое. Скоро вступим в горы.

* * *

Идем с большим трудом. Нам еще не приходилось совершать такие переходы по болотам и трясинам. Жестокий холод измучил нас. Впереди горные перевалы и войска Ху Цзу-наня. Бойцы и командиры не спят вторые сутки. Уже два дня идем узкой тропинкой, заваленной кустарником, по болоту. Стоит оступиться — и тогда гибель: засасывает мгновенно. Мы идем крайне осторожно, ночью зажигаем факелы и все время перекликаемся. Перекличка бодрит и настораживает.

Вся питьевая вода у нас на исходе. Кончаются и запасы продовольствия.

Труднее всех приходится пулеметчикам. Иногда они несут на плечах и носилках свои пулеметы, потому что мулы измучены вконец. Но самое главное заключается в том, что никто не падает духом. Повсюду можно услышать ободряющий дружеский голос Мао Цзе-дуна. Он теперь идет вместе с нашим отрядом, так как впереди нас ожидают столкновения с частями Ху Цзу-наня.

Главная колонна где-то позади. Как она пройдет, не знаю: ведь у нее есть легкие орудия и тяжелые ящики со снарядами. Бойцы приговаривают: «Хорошие дела требуют громадных лишений». Это очень хорошо, что они сами, без наших уговоров, сознают все трудности и не унывают.

Разведчики донесли нам, что передовые отряды Ху Цзу-наня вышли нам навстречу из Банью. Тем хуже будет тем, кто посмеет помешать нам, кто встанет на нашем пути…

* * *

…Прославленные части Ху Цзу-наня отступили с большими потерями. Удивительно, почему они дали нам выбраться из болота и лишь после этого пошли в атаку. На болотной тропе мы двигались гуськом, и они могли легко перебить нас из пулемета.

Очевидно, они рассчитывали на нашу усталость, на наше бессилие. Выбравшись из болота, мы едва стояли на ногах. Но как только показались передовые части Ху Цзу-наня, мы налетели на них, как безумные. У нас тоже есть потери, но их никак нельзя сравнить с потерями противника, имевшего все преимущества и хорошо отдохнувшего. Теперь нам долго не будут мешать.

* * *

Мы уже на территории провинции Ганьсу, все ближе к цели. У нас много больных от недостатка пищи и нехорошей питьевой воды, есть и раненые.

Третий день идем в горах, на большой высоте. Вчера день и ночь шли через дремучий лес. Здесь растут такие высокие сосны, каких никогда не мог себе представить. Ночью нас сопровождали дикие звери — тигры и леопарды. Несмотря на осторожность, мы потеряли двух бойцов: их утащили в лес звери.

Продукты питания-поджаренные зерна пшеницы — опять на исходе. Это уже кончаются припасы, добытые нами у «доблестных войск» Ху Цзу-наня. Вышел весь чай, пьем одну горячую воду. Все мы ужасно оборвались. Выглядим, наверное, как разбойники…

Мы все чаще делаем привалы — дает себя знать усталость. По существу, уже год, как мы совершаем поход. Сейчас стоит холодная зима…

Многие из наших товарищей сильно поморозили себе ноги. Кожаной обуви уже давно нет. Сами делаем себе туфли из одеял, но они быстро изнашиваются и мало защищают от морозов.

Мао Цзе-дун совсем осунулся, стал бледным! Но он такой же бодрый, жизнерадостный, как всегда. Для всех у него находится доброе слово, шутка. Удивительный человек! Когда он присаживается погреться к нашему костру, для нас это небывалый отдых, лучший праздник. Несмотря на все лишения, он первый запевает хоровые песни. А когда мы очень пристанем, он читает нам стихи классиков танской эпохи… читает по памяти! Ноги у него побиты и поморожены, но никто ни разу не слышал от него даже намека на жалобу. С таким человеком можно совершить любой поход!

* * *

Разведка наша доносит, что Ху Цзу-нань со своими главными силами поджидает нас опять у спуска в долину. Это очень некстати. Бойцы хотя и рвутся в бой, но все чрезвычайно ослабли. Нужен хороший отдых и хорошее питание. Потом пусть соберутся вместе хотя бы все Ху Цзу-нани, какие еще есть…

Радисты наши безуспешно уже который день ищут корпус Сюй Хай-дуна. Он должен был встретить нас в Ганьсу. У него тоже был нелегкий поход — из провинции Аньхой через Хэнань и Шэньси в Ганьсу. Все время с боями идет его корпус. А теперь, когда он вошел в Ганьсу, прекратилась радиосвязь. Очень досадно. Сейчас уже, наверное, и главные силы Красной армии начали поход по нашему пути…

Опять попали в болотистую местность и испытываем адские страдания. Воды нет совсем. Болотная вода содержит яд, быстро ведущий к гибели. Многие уже поплатились жизнью за свою нетерпеливость. Ее нельзя пить, эту отравленную болотными ядами воду. Даже если эта вода попадает на рану, мучения невероятны…

Начали подъем в горы.

Бойцы собирают ягоды, коренья, варят их и едят. Я делаю то же самое. Нет соли, поэтому пища вдвойне несъедобна. Завтра или послезавтра подойдем к выходу в долину. Настроение у бойцов попрежнему стойкое, но все исхудали, изголодались…

* * *

Радисты наконец установили связь с корпусом Сюй Хай-дуна. Мы получаем теперь одно радостное сообщение за другим. Корпус Сюй Хай-дуна отвлек на себя почти все силы Ху Цзу-наня, и нам открыт свободный выход в долину.

Второе сообщение получили только что. Одна бригада Ху Цзу-наня вынудила «пионеров» Сюй Хай-дуна принять бой. Бригаду эту «пионеры» растрепали окончательно. Много солдат перешло к Сюй Хай-дуну со всем своим вооружением.

Бойцы наши забыли о голоде, холоде и своих страданиях. Мы идем теперь с песнями, счастливые. Утром мы будем в долине около Ченсяня.

* * *

Наконец мы получили возможность отдохнуть. Отряд расположился в Ченсяне. К нам прибыли в гости товарищи из Пионерского корпуса. Это была трогательная, сердечная встреча. О недавних невзгодах не осталось и помину. Мы опять готовы к дальнейшему походу.

Все эти дни мы чинили свою одежду, шили новую. Приближается весна. Но в горах все еще держатся холода. Нам осталось перевалить еще одну горную местность, и мы выйдем в район Тяньшуня, куда уже направился стороной Пионерский корпус, отвлекая от нас силы противника. По пути корпус Сюй Хай-дуна ведет агитацию среди населения, рассказывает о целях нашего похода.

Нашему отряду осталось проделать самую тяжелую часть пути — по районам, населенным дунганами. Это очень замкнутые люди, постоянно враждующие с китайским населением. Эта вражда есть следствие провокационной политики местных милитаристов, которые сознательно натравливают китайцев на мусульман и наоборот. В результате страдают, конечно, только трудящиеся и у дунган и у китайцев.

* * *

Сегодня в Ченсяне состоялся прощальный митинг. Ночью мы отправляемся дальше на север. Проводить нас собралось несколько тысяч окрестных крестьян и все население города. Каждый из них принес нам свои подарки: сушеные фрукты, горох, баранину, вареный рис, лепешки, жареные зерна пшеницы. Многие принесли теплую одежду и местную обувь, выделанную из кожи. Теперь нам будет теплее. Радостные, мы отправились в поход.

Тысячи крестьян шли с нами всю ночь, факелами освещая дорогу. Такая дружба между нами и крестьянами наглядно показывает, как к нам относится народ. В уезде Ченсянь в ряды нашего отряда вступило около восьмисот человек. В пути мы получили дополнительное задание обучать военному делу молодых бойцов. Политработники тоже весьма активно вели свою работу среди добровольцев.

Я обратил внимание на такой факт: чем дальше мы продвигаемся на север, тем сильнее чувствуются антияпонские настроения населения. Здесь наши антияпонские лозунги производят исключительное впечатление. Нас радостно встречают, сытно кормят и с сожалением провожают. Почти в каждой деревне в наш отряд вступают новые бойцы…

* * *

Седьмые сутки идем по равнине. Весна потихоньку обгоняет нас. Днем уже достаточно тепло. Немного оттаивает снег. Но по ночам все еще очень холодно. Дороги с каждым днем все больше ухудшаются. Зима все еще сильна и не хочет уступить весне.

Вчера крестьяне из деревень Хошауцзы и Сулинцзы добровольно организовали отряд носильщиков и несли всю нашу поклажу примерно сто ли. Весть о нас идет далеко впереди нашего отряда. Очень часто нам навстречу выходят крестьянские делегации, зазывая в свои деревни на ночлег, предлагая пищу.

Одной крестьянской делегации мы вынуждены были отказать, так как их деревни находились далеко в стороне от избранной нами дороги. Крестьяне, несмотря на все наши объяснения, были глубоко обижены. Наконец договорились с ними; в их район послали наших представителей для организации Отряда крестьянской антияпонской обороны.

Нас задерживают частые остановки в деревнях. В шутку мы теперь говорим между собой так: вечером гостим в такой-то деревне, а завтра утром в другой. Мы все ближе подходим к последнему перевалу. Местные крестьяне дают нам советы и подробные указания, как лучше двигаться в горах.

Между прочим, в этих горах живут дунгане, весьма враждебно относящиеся к китайцам. Нам придется быть настороже. Повсюду ищем опытных проводников, но найти их нам еще не удалось. Оказывается, из-за вражды равнинные жители почти не бывают в горах и поэтому не знают тамошних дорог…

* * *

Вчера начали подъем в горы. Они здесь необычайной высоты, подъемы крутые, а спуски обрывистые. Вчера же в полдень к нам присоединился большой Отряд крестьянской антияпонской обороны, организованный нашими представителями по просьбе крестьян. В большинстве это молодые, здоровые ребята в возрасте от семнадцати до тридцати лет.

К счастью, в отряде оказался один охотник, часто бывавший в этих горах и знающий тропы. У него даже есть друзья среди дунган. Зовут этого крестьянина Тан Чжэн. Он всегда весел, организатор всевозможных игр, из которых ловко выходит победителем. Он быстро подружился с бойцами. На привалах, — а они в горах очень часты, — Тан Чжэна приглашают к каждому костру, так полюбился он всем.

* * *

Сегодня состоялось очередное партийное собрание коммунистов моей части. Комиссар сделал доклад о международном положении, сообщил последние политические новости, полученные по радио. Потом резко критиковали работу завхоза коммуниста Лу Чана. Он очень хороший боец, но весьма рассеянный завхоз: он оставил нас без чая. Товарищ Лу Чан признал свою ошибку, обещал исправить ее путем обмена излишних продуктов с другой частью. Он просил после перехода вернуть его обратно в строй, а хозяйственные дела поручить человеку, более подходящему для этого.

Нам предстоит долгий поход в горах; чай — хороший товарищ и утешитель в таком трудном пути. Вот почему мы так распекли Лу Чана.

Дорога пока хорошая, широкая: идем по четыре человека в ряд. Хорошо бы так дойти до конца нашего пути!

* * *

Вчера, рано утром, нас обстреляла группа неизвестных людей, которые мгновенно исчезли в горах. Убиты два товарища: командир третьей роты 119-го полка и боец этой же роты; ранено несколько человек. Послали вперед Тан Чжэна в качестве разведчика и парламентера. Вернулся он только сегодня. Вместе с ним пришли два старика дунгана. Все выяснилось. Реакционные элементы заявили дунганам: «Красные идут вас грабить. Не пропускайте их через горы, истребляйте, как бандитов».

Дунгане поверили им и встретили нас огнем. Тан, очень хорошо говорящий на их наречии, объяснил им с помощью политработников цель нашего похода. Дунгане обещали прекратить нападения. Старики сказали: «Быть свободными должны все. Мы не смеем мешать вам в таком великом деле».

* * *

В горах мы уже больше недели. Дунгане не нападали. За это время ни разу, а наоборот, охотно показывали удобные тропинки. Теперь мы двигаемся гуськом, один за другим, — настолько узки тропинки. С продовольствием у нас опять острый кризис. Бойцы получают в день не больше ста граммов диких овощей и ста граммов жареных зерен пшеницы. Зато в изобилии прекрасная питьевая вода.

Настроение, как всегда, бодрое. За все время похода от Моугуна никто не высказал недовольства, хотя нам приходится преодолевать невероятные трудности.

Тан Чжэн предупреждает всех, что самый опасный участок впереди — путь вдоль гигантских отвесных скал, нависших над пропастью.

Послали вперед разведку. Весь отряд расположился на отдых. Приказано было спать, чтобы люди набрались сил для последнего перехода. Не спят только командиры. Во время отдыха бойцов мы сами несем сторожевое охранение. Поздно ночью вернулся один из разведчиков и сообщил, что дорога свободна, можно итти вперед. Он подтвердил слова Тан Чжэна и сказал, что тропинка ведет через такие высокие скалы, что нельзя смотреть вниз — закружится голова.

* * *

Вот мы и у последнего этапа нашего перехода. Движение колонны началось уже часов семь назад. На тропинке помещается только один человек. Из-под ног все время осыпаются камни. Стука от их падения на дно пропасти не слышно. Мулам завязали глаза, каждого мула ведут два человека: один спереди за узду, другой сзади держит его за круп. Люди идут медленно, крайне осторожно… Как мы ни рассчитывали, а теперь уже видно, что ночь застанет нас на этом дьявольском пути.

Задерживаться нам нельзя. Мы должны, мы обязаны итти быстро вперед. Корпус Сюй Хай-дуна уже опять в Шэньси. Он ждет нас…

* * *

Теперь, когда мы миновали эти страшные скалы, у меня нет слов, чтобы описать наш путь. Это было ужасное испытание нашей смелости и, главное, наших нервов.

Мы шли с полудня до утра следующего дня по узкой тропинке, ширина которой не превышала трех локтей мужчины. Попадались места, где было не больше двух локтей ширины. У всех кружились головы, многих тошнило. Несмотря на строжайший приказ не смотреть в пропасть, она нас сама притягивала, и мы невольно смотрели вниз, хотя и не видели порой ее дна.

Мы двигались молча. Все были в страшном напряжении. Люди вздрагивали от кашля соседа. Оступиться — значило погибнуть. К вечеру пошел легкий дождь, итти уже нельзя было — ноги сами соскальзывали в пропасть. Часть пути пришлось ползти на коленях.

К счастью, дождь скоро прекратился. Но как только уходило от нас одно несчастье, приходило другое. Ночь наступила быстро. Темная, непроглядная ночь. Теперь мы едва передвигали ноги, боясь каждого неосторожного движения. Мы останавливались при звуке малейшего шороха, цеплялись руками за скалы и так ждали, пока сосед спереди не начинал двигаться дальше…

На рассвете мы вдруг услышали далеко впереди частые выстрелы винтовок, потом пулеметные очереди. Нами овладела ярость: враг нападал на нас, беззащитных и беспомощных. Однако вскоре до нас дошел приказ двигаться дальше: перестрелка шла уже внизу, куда спускались наши бойцы. Оказывается, их обстреляли засевшие в одном из заброшенных буддийских монастырей неприятельские части.

Когда мы достигли равнины, все вокруг было тихо. Яркое солнце согревало всех нас своими лучами. Весна была здесь в полном расцвете. От неприятеля не осталось никаких следов. Охваченные бешеной яростью, наши передовые части уничтожили их всех.

* * *

Итак, главную часть пути, самую трудную и опасную, мы прошли благополучно. Теперь мы находимся в провинции Шэньси. Еще немного терпения и упорства — и мы выйдем в те районы, куда направила нас наша партия, интересы нашей великой родины. Дальнейший путь мы совершим с Пионерским корпусом Сюй Хай-дуна, который мужественно отвлекал от нас неприятельские силы. Трудно даже представить себе, каким было бы наше положение, если бы корпус Сюй Хай-дуна не пришел к нам на помощь. Как ни был труден и опасен наш путь, я и друзья мои удивляемся, как мало жертв мы понесли. Память о погибших товарищах мы чтим, как память наших родных братьев.

В Тяньшуне, занятом уже частями Сюй Хай-дуна, нас ожидает прекрасный отдых. Нам нужно набраться сил. Много сил нам нужно. Впереди — жестокая борьба с чужеземными завоевателями, захватившими наш Северо-восток (Манчжурию), провинцию Жэхэ и приготовившимися захватить наш Северный Китай. Впереди нас ждет борьба.

Мы с честью закончили наш Великий поход, продолжавшийся почти восемнадцать месяцев…

4. Ранение

Было жаркое лето 1937 года. Командир полка Красной армии, бывший курсант Военной академии Цин выписался из госпиталя, в котором он провел более полугода.

Цин с удовольствием вдыхал прохладный воздух тенистого сада, окружавшего военный госпиталь в Фугу. Раны зажили, он опять здоров и бодр. Правда, он чувствует некоторую слабость в ногах. Но кто, однажды заболев, не чувствовал потом, после выздоровления, этой легкой дрожи в ногах и сладкого головокружения?

Не избежал этого и командир Цин. Шутка ли сказать: провести полгода на госпитальной койке! Цин сейчас с трудом вспоминает о том, как он попал в госпиталь. Еще бы, ведь это было так давно — шесть месяцев тому назад! Сейчас он, медленно, осторожно ступая, идет к выходу из парка; рядом с ним идет его помощник, наш старый знакомый Тан Чжэн. Он специально прибыл в Фугу, чтобы забрать своего командира обратно в полк.

Окрепнув там на свежем воздухе, Цин через неделю вновь примет командование полком. Тан Чжэн клялся, что так и будет. И сами бойцы неотступно требовали возвращения в полк выздоравливающего командира. Цин вспомнил наконец, как и где его ранили.

Это было последней зимой, на подступах к Баоаню. Противник потребовал присылки парламентеров для переговоров. Пошел Цин и с ним командир седьмой роты Фан Гу. Солдаты противника приветливо встретили красных командиров. Они открыто высказывали всяческие добрые пожелания парламентерам.

— Мы хотим мира между китайцами! — кричали они. — Мы не хотим, чтобы продолжалась война китайцев против китайцев!

Цин проходил мимо солдат, улыбаясь и кивая головой.

Офицеры противника встретили парламентеров недружелюбно. С самого начала переговоров они провоцировали Цина. Бросали ему прямо в лицо оскорбительные реплики:

— Вы собрали по всей стране сброд. У вас босяцкая армия. Мы требуем, чтобы вы немедленно сдали оружие.

Эти высокомерные люди выкрикивали одно гнусное оскорбление за другим. Цин и Фан Гу спокойно слушали их. Наконец Цин встал; он чувствовал, как закипает в нем ярость, и сказал:

— Нас пригласили сюда как парламентеров. И мы честно пришли, без оружия. Вместо переговоров вы оскорбляете нашу армию, которая есть плоть от плоти нашего народа. Нам нечего здесь делать…

Цин и Фан Гу вышли из штаба противника, прошли в ворота городской стены. С их пути убрали солдат. Когда за ними закрылись ворота и они уже вышли на дорогу к своему полку, сзади раздался треск пулемета. Фан Гу сразу повалился на землю. Цин, удивленный таким гнусным предательством офицеров, высоко вскинул белое полотнище — знак парламентера. Дальше он ничего не помнит, как ни силится восстановить это событие в памяти.

Только в госпитале он узнал о дальнейших событиях. Красные бойцы, услышав пулеметную стрельбу и увидев, как упали на землю их командиры, стремительно бросились вперед. Они закидали городские ворота гранатами и ворвались в город. Баоань был взят красными. Неприятельские солдаты сложили оружие и не оказали сопротивления. Они сами вылавливали своих офицеров-предателей.

Фан Гу был мертв, когда его подобрали, а Цин подавал еще признаки жизни. У него оказались две раны в голове, одна пуля попала в грудь, а другая прострелила кисть левой руки. Вот почему командир полка Цин почти полгода пролежал в военном госпитале в Фугу.

У калитки госпитального сада Цина ожидал маленький легковой автомобиль.

— Прислали из штаба корпуса. Специально за тобой, — улыбаясь, сказал Тан Чжэн.

Автомобиль мягко покатил по пыльной улице.

— Мы здесь недалеко: всего пятьдесят-шестьдесят ли, — начал рассказывать Тан Чжэн. — В полку все в полном порядке. Бойцы и командиры ждут тебя с нетерпением. Недавно получили четыре станковых и двенадцать ручных пулеметов. Теперь у нас около ста автоматических ружей. Как видишь, без тебя мы не дремали. Лу Чана теперь просто боятся в штабе. Если его послать за каким-нибудь снаряжением, можно не сомневаться — все добудет.

Цин вдруг вспомнил один вечер Великого похода, когда на партийном собрании распекали Лу Чана за рассеянность.

«Хороший командир, — подумал он. — Настоящий коммунист».

— Как обстановка? — вдруг перебил он Тан Чжэна.

— Уже пять месяцев, как мы не воюем. Ни одной стычки. Бойцы отдыхают. Сейчас идут важные переговоры между компартией и гоминданом. Наша партия потребовала объединения всей нации, вооружения всего народа для священной войны с японскими захватчиками.

Цин слушал Тан Чжэна с горящими глазами. Бледное лицо его покраснело от прилива крови.

— Ну, и как? — волнуясь, спросил он.

— Ты очень тороплив. Такие вещи не делаются сразу. Но говорят, что переговоры идут успешно.

Цин откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза. Лицо его опять стало бледным. Он молчал всю дорогу до лагеря полка. Автомобиль шел медленно, выбирая удобный путь. В полк прибыли только вечером.

5. За нашу Великую Родину

(Записки командира бригады Восьмой народно-революционной армии Китая товарища Цина)

С каждым днем я чувствую себя лучше, крепче. Хорошо отдыхаю. Меня окружили заботами, ухаживают за мной, словно я беспомощный ребенок. Как сильно изменились люди в полку! Многих я с трудом узнаю. Особенно меня поражает Тан Чжэн. Простой крестьянин-охотник за один только год превратился в отличного, грамотного командира. У него природные способности. В мое отсутствие он командовал полком не хуже меня. Дисциплина великолепная. Бойцы хорошо знают свое дело. В полку тесная, товарищеская дружба. Молодец Тан Чжэн! Надо будет уговорить его пойти учиться.

Радуют меня сердечные отношения между бойцами и населением окрестных деревень. Мы должны еще больше сближаться с народом. Очень беспокоят нас затянувшиеся переговоры между нашей партией и гоминданом о создании единого национального антияпонского фронта. Сейчас это самое главное! Только объединившись, мы сумеем разбить и выбросить с нашей территории наглых японских интервентов! Весь народ ждет результатов этих переговоров с величайшим напряжением.

Утром радио сообщило, что японцы передвигают свои войска из Манчжурии и Кореи в сторону Северного Китая. Больше нельзя ждать. Каждый день промедления только ослабляет наше сопротивление…

* * *

То, что мы, коммунистическая партия, предсказывали, произошло. Японцы, использовав очередную провокацию, неожиданно напали на китайский гарнизон около Люкоуцзяо

Мои бойцы охвачены негодованием, они горят нетерпением начать освободительную войну. Повсюду проходят массовые народные митинги протеста; к нам приходят молодежь и старики и требуют зачисления в армию. Повсюду говорят только об одном: больше нельзя ждать! Армия вместе с народом должна выступить против японцев! Это стало уже лозунгом…

* * *

От волнения мне трудно писать. Великое свершилось. Заключено соглашение между компартией и гоминданом о едином национальном антияпонском фронте. Создается единое командование национальной армии. Наша Красная армия реорганизуется в Восьмую народно-революционную армию. Соглашение это — результат борьбы коммунистов за создание единого национального антияпонского фронта. Объединившись, великий китайский народ сумеет освободить свою родину от японских захватчиков.

Сегодня опубликован приказ о реорганизации нашей армии и о назначении товарища Чжу Дэ командующим Восьмой армией. Территории, занятые нами, преобразуются в особые демократические районы северо-западного Китая.

Сегодня вечером созывается специальная конференция командиров и комиссаров Красной армии. На повестке дня — большие доклады наших руководителей — Мао Цзе-дуна, Чжу Дэ и Чжоу Энь-лая. На время конференции полком будет командовать товарищ Тан Чжэн…

* * *

Конференция продолжалась три дня. Это важнейшая конференция в истории нашей партии и нашей армии. Не только намечены задачи, стоящие перед коммунистами и Красной армией, но и указаны методы их разрешения. Специально обсуждены тактика и стратегия войны с японцами. Нам подробно доложили о состоянии и вооружении японской армии, о ее тактике и стратегии.

Конференция приняла специальные решения о характере военных действий нашей армии против японцев. Главная наша задача — всемерно и повсюду развивать партизанское движение, обучать военному делу и вовлекать в борьбу широчайшие народные массы. Это действительно будет всенародная война с поработителями.

Пока работала конференция, в нашу армию вступили новые десятки тысяч антияпонских бойцов. Мой полк развертывается в бригаду. Теперь я каждый день жду приказа командования о выступлении.

Между прочим, на конференции с энтузиазмом принят текст присяги бойца Восьмой народно-революционной армии. Вся наша армия будет скоро присягать на верность родине и народу, поклянется словами этой присяги вести войну до последних сил, пока мы не победим и не прогоним из Китая наших врагов. Я привез текст присяги, и сейчас бойцы и командиры разучивают его. Присяга вдохнула в меня могучие силы. Я готов до конца вести борьбу с фашистскими самураями.

* * *

Не успеваю записывать даже главные события нашей жизни. Нет ни одной минуты свободного времени. Боюсь, что скоро наступит боевая пора и мне придется оставить эти записки. Я назначен командиром бригады, развернутой из моего полка, куда в последнее время прибыло около четырех тысяч добровольцев. Всего в моей бригаде уже более шести тысяч бойцов. Но с каждым днем она все больше увеличивается. Ежедневно прибывают со всех концов страны новые добровольцы — антияпонские бойцы: рабочие, крестьяне, студенты, учителя, торговцы, много женщин.

Завтра вместе со всем корпусом, которым командует товарищ Пэн Дэ-хуай, моя бригада произнесет слова великой клятвы — присяги. Все бойцы с волнением ожидают завтрашнего дня. Он действительно велик для нас: после присяги корпус уходит на фронт. Тан Чжэн, мой старый боевой друг, и Лу Чан назначены командирами полков в моей бригаде. Участники Великого похода составляют костяк реорганизованной армии. Это закаленные и проверенные люди, обладающие огромным военным, политическим и житейским опытом.

Я чувствую себя отлично. Раны зажили и лишь в дурную погоду дают о себе знать. Настроение в бригаде приподнятое, боевое, все горят энтузиазмом борьбы. Многие вслух повторяют слова присяги.

* * *

Войска построились на огромном ровном поле. Точно в восемь часов утра к войскам подъехали: товарищ Мао Цзе-дун, командарм Чжу Дэ, его заместитель, командир нашего корпуса товарищ Пэн Дэ-хуай и много других известных командиров и политработников.

Все время прибывали один за другим десятки автомобилей с представителями центрального правительства, главного военного совета и различных общественных организаций страны. На поле, кроме войск, было не меньше двадцати тысяч гражданского населения.

После небольшой речи Мао Цзе-дуна командарм Чжу Дэ в торжественной тишине медленно, слово за словом, громко читал слова присяги бойца Восьмой народно-революционной армии Китая. Дружно, хором повторяли за ним бойцы каждое слово присяги. Земля дрожала, когда бойцы подхватывали отдельные слова этой великой клятвы. Я привожу ее текст:

«Японский империализм — смертельный враг китайской нации. Империалисты стремятся поработить нашу страну и уничтожить нашу нацию, они убивают наших родных, близких, они насилуют наших матерей, жен и сестер, сжигают жилища, уничтожают наше хозяйство, инвентарь и скот. Во имя нашей нации, нашей страны, наших соотечественников, во имя наших детей и внуков мы клянемся сопротивляться до конца японским захватчикам.

Уже шесть лет боремся мы за спасение родины от японских захватчиков. Уже создан единый национальный фронт. Переименовав нашу армию в народно-революционную армию, мы отправляемся на передовые позиции для уничтожения врага.

Мы искренне поддерживаем национальное правительство и председателя военного совета Чан Кай-ши, возглавляющих оборону всей страны против японских захватчиков. Мы обязуемся подчиняться единому командованию военного совета, строго соблюдать дисциплину и не возвращаться домой до тех пор, пока из нашей страны не будут изгнаны японские захватчики, пока все предатели нации не будут стерты с лица нашей земли.

Мы, сыны рабочих и крестьян, клянемся не брать ни одной нитки у населения, клянемся всегда служить интересам народа, по-братски относиться к воинским частям, сражающимся плечо к плечу с нами против нашего общего врага, мы клянемся быть преданными революции. Мы готовы принимать критику товарищей, отвечать по всей строгости революционной дисциплины в случае нарушения нами интересов нации».

Когда присяга была вся повторена войсками, громовые раскаты приветствий прокатились по полю. И войска и народ единодушно кричали: «Ван-суй свободный великий Китай! Бей японцев! Ван-суй Мао Цзе-дун, Чжу Дэ! Ван-суй беспощадная борьба с японскими интервентами!»

Завтра моя бригада уходит в поход, навстречу японским войскам. Сегодня все бойцы отдыхают. В наших частях гостят сегодня рабочие и крестьянские делегации. Они привезли бойцам много хороших подарков. Вечером делегация шанхайских артистов устраивает большой концерт для бойцов и командиров бригады.

* * *

…Третий месяц воюем с японцами. Даже такой короткий срок позволил нам изучить врага. Он превосходит нас своей военной техникой. Зато мы нащупали его слабые места: медлителен, малоподвижен, в ближнем, рукопашном бою слаб, предпочитает позиционную войну.

За эти три месяца мы имели несколько столкновении с японцами. Первое сражение мы проиграли. Но это вполне естественно: противник развил бешеный орудийный огонь. Ему удалось, прикрываясь огневой завесой, сбить нас с позиции. В целях сохранения живой силы мы отступили.

Второе столкновение наше закончилось так же. Но эти временные отступления лишь укрепили нас, обогатили опытом боевых действий против империалистической армии, вооруженной до зубов.

О третьем столкновении в районе Лиши (провинция Шаньси) скажу кратко: мы начисто уничтожили полк противника. По одним только трофеям можно судить о значении этой первой нашей победы: семнадцать станковых пулеметов, двадцать два ручных, сто семнадцать автоматических ружей, четыре легких орудия, восемь грузовиков с патронами, снарядами, медикаментами и продовольствием, большой запас обуви, одежды и прочего снаряжения!

Стоило два раза отступить, чтобы в третий раз нанести врагу сокрушительный удар! Моя бригада сейчас вооружена в значительной степени оружием, захваченным у японцев…

В Лиши у меня произошла поразительная встреча. Там сейчас установлена основная база снабжения нашего корпуса. И среди наших интендантов я встретил… торговца Чжан У из Моугуна! Кто бы мог подумать об этом! Вот что значит, когда весь наш народ объединился в едином порыве борьбы с чужеземными поработителями!

Он очень похудел, этот Чжан У, против прежнего. Но в военной форме, несмотря на солидный возраст, он выглядит даже молодцевато. Увидев меня, он сказал:

— Сейчас надо защищать родину. Остальные дела потом. Я прежде всего сознательный китаец…

* * *

Моя бригада переходит в дивизию товарища Хо Луна. Наша новая задача — прорваться в японский тыл, в северную часть провинции Шаньси. Это большой, трудный и опасный поход. Но разве мы однажды уже не прошли более двадцати тысяч ли неслыханно тяжелого пути? Мои бойцы уверенно идут вперед. Огненные слова клятвы, которую мы дали нашему народу, приведут нас к победе над врагами родины. Мы помним эти слова:

«Мы обязуемся… не возвращаться домой до тех пор, пока из нашей страны не будут изгнаны японские захватчики, пока все предатели нации не будут стерты с лица нашей земли».

Эту клятву мы выполним, даже если нам придется сложить свои головы на полях сражения за нашу великую родину!