Немного истории

Ещё в 1150 году, когда Бабенберги сделали Вену своей резиденцией, они разрешили селиться здесь евреям, которые обосновались в районе сегодняшней площади Юденплац, давали деньги в рост и занимались торговлей, пользуясь особым покровительством суверенов, само собой, взамен уплаты немалых налогов. Уже около 1200 года в Вене построили первую синагогу.

Далее на протяжении столетий фазы изгнания, «сожжения евреев» и повторного заселения сменяли одна другую. Особо опасным положение стало в эпоху османо-габсбургских войн в XVII столетии, когда мишенью для религиозных фанатиков оказались не только турки, но и местные евреи. В 1623 году 130 еврейских семей изгнали из внутреннего города Вены и принудительно переселили в новое гетто, расположенное между рукавами Дуная. В 1670 император Леопольд I по желанию своей супруги Маргариты Терезы Испанской изгнал из Вены всех евреев. Они лишились имущества и всех ценных вещей (с собой разрешили взять только то, что можно унести), и должны были ещё благодарить бога, что остались в живых. Охваченные религиозным рвением венцы сожгли синагогу и на её месте воздвигли церковь, освящённую в честь Святого Леопольда, покровителя императора. Таким образом на месте гетто возникло новое католическое предместье «Леопольдштадт».

Несколько лет спустя теперь уже овдовевший и нуждающийся в деньгах император вернул евреев в Вену. Они поселились в прежнем районе, который теперь назывался Леопольдштадт и вскоре получил насмешливое прозвище «остров мацы». В начале XX века треть всех венских евреев всё ещё проживала здесь.

Христианские социалисты сравнивали борьбу христианской Европы против языческих турок с «оборонительной войной» против евреев. Так, во время предвыборной кампании за пост бургомистра в 1895 году Люэгер заявлял: «Сегодня знаменательный день освобождения Вены от турок и мы надеемся, что вскоре отделаемся и от более страшного зла — от засилья евреев». Как сообщает газета, опубликовавшая эту речь, слушатели наградили оратора «оглушительными аплодисментами и несмолкающими восторженными криками».

Современный антисемитизм настиг евреев Австро-Венгрии, возможно, в самый счастливый период их истории. После многовекового угнетения они получили, благодаря либеральной Конституции 1867 года, полное и неограниченное равноправие. Теперь они могли пользоваться всеми теми свободами, в которых им отказывали на протяжении столетий. Им разрешалось иметь недвижимое имущество в столице, свободно выбирать место жительства, становиться чиновниками, посещать университеты без ограничений, и многое другое.

Прямым следствием эмансипации стала иммиграция евреев в столичную метрополию. Первыми прибыли торговцы и ремесленники из ближайших окрестностей, а также из Моравии и Богемии; затем, благодаря развитию современного транспорта, евреи из восточных коронных земель, прежде всего из Венгрии, Галиции и Буковины. До эмансипации, в 1860 году, в Вене проживало 6200 евреев, что составляло 2,2% населения; в 1870 году их было уже 40.200 (6,6%); в 1880 году— 72.600 (10,1%).

К 1890 году в Вене насчитывалось 118.500 евреев, а это (с учётом присоединения предместий с преимущественно христианским населением) всего лишь 8,7% населения. И этот процент оставался неизменным в быстро растущем городе. В 1900 году в Вене проживало 147.000, а в 1910 — 175.300 евреев (имеются в виду только иудеи). Если же подсчёт вели по критериям набиравшего всё большую популярность расового антисемитизма и учитывались также ассимилированные и крещёные евреи, число возрастало.

В статистических отчётах большинство из этих 175.300 евреев, а именно 122.930, относили к немецкой народности, включая восточноевропейских евреев (идиш входил в одну группу с немецким языком). Остальных, в зависимости от их разговорного языка, относили к полякам, чехам, румынам и другим народам. 51.509 зарегистрированных в Вене «негосударственных» евреев были по большей части венграми. Какова была доля русских евреев, понять из этих статистических данных невозможно: беженцы, люди без постоянного места жительства, статистикой не учитывались.

Доля еврейского населения в Вене была по сравнению с другими городами Австро-Венгерской монархии не самой высокой. В Кракове она составляла 50%, в Лемберге и Будапеште — 25%, в Праге — 10%. Однако она весьма высока по сравнению с другими крупными европейскими городами. В Германии самыми «богатыми на евреев» городами были Берлин (4–5%) и Гамбург (2–3%).

Долгожданная свобода вызывала эйфорию и подталкивала иммигрантов к активным действиям. Казалось, тому, кто усердно трудится, открыты все двери. Эмансипация окрыляла, порождала желание учёбой и работой добиться положения в обществе.

Консервативная католическая Вена продолжала жить в неторопливом ритме бидермайера и не слишком разбиралась в современных новшествах. У евреев, стремящихся к образованию и жаждущих успеха, практически не оказалось конкурентов, как с удивлением отметил приехавший из Берлина писатель Якоб Вассерман. Аристократы, прежде задававшие тон, теперь «совершенно ни в чём не принимали участия». Они «не просто испуганно держались в стороне от интеллектуалов и людей искусства, но даже боялись и презирали их. Немногие патрицианские буржуазные семьи подражали аристократии; коренной буржуазии не осталось, пробел заполнили чиновники, офицеры, профессора; затем следовал сплочённый блок мелкой буржуазии». Одним словом, «лицо города определяли придворные, мелкая буржуазия и евреи. Неудивительно, что евреи как самая динамичная группа и всех остальных приводили в непрерывное движение».

Разница проявлялась прежде всего в рвении евреев к учёбе, к образованию. Число христианских гимназий выросло с 1851 по 1903–1904 год с 21.213 до 99.690, число еврейских гимназий за тот же отрезок времени — с 1251 до 15.880. По статистике, в 1912 году каждый третий венский гимназист — иудей; это в три раза превышало долю евреев в общем составе населения. В высших школах всех типов в том же 1912 году доля еврейских учеников составляла 47,4%, то есть почти половину. В 1898–1902 годах в университете (без учёта факультета теологии) учились лишь 5,3% из 10.000 христиан и 24,5% от общего числа евреев. Еврейские студенты составляли почти треть от всех учащихся как в Вене, так и в Праге (где они предпочитали немецкий, а не чешский университет).

Излюбленные специальности евреев — медицина и право. В 1913 году евреи составляют 40% студентов-медиков в Вене; студенты-правоведы — более четверти от общего числа. Евреи предпочитали свободные профессии адвокатов и врачей. В 1889 году из 681 венских адвокатов более половины — евреи (394), а двадцатью годами раньше — всего 33.

В Цислейтании евреи, как правило, старались примкнуть к тому народу, который здесь всё ещё доминировал хотя бы в культуре и экономике, — к немцам. Венские и пражские евреи любили и знали немецкий язык и культуру, восхищались Рихардом Вагнером в постановке Густава Малера и Фридрихом Шиллером. Еврейские писатели привели австрийскую литературу к новому расцвету, стоит только вспомнить Франца Кафку, Франца Верфеля, Артура Шницлера, Стефана Цвейга. Венская медицинская школа завоевала мировую славу не в последнюю очередь благодаря врачам-евреям. В Вене Зигмунд Фрейд создал теорию психоанализа. В 1867–1914 годах Вена стала столицей современного искусства и науки именно благодаря продуктивному симбиозу венской и еврейской культур.

В торговле и экономике здесь складывались сенсационные карьеры. Так, в 1908 году, после смерти короля универмагов Альфреда Гернгросса, его история успеха была у всех на устах. Вместе с братом он в 1881 году переехал из Франкфурта-на-Майне в Вену и открыл магазин тканей. Затем начал скупать на самой главной торговой улице Вены — Мариахильферштрассе — один дом за другим и построил огромный универмаг. Восьмерым детям он оставил в наследство более 4 миллионов крон. Успешны были и те ремесленники, изготовители рам, которые покупали у Гитлера картины: Якоб Альтенберг из Галиции и Самуэль Моргенштерн из Венгрии.

На рубеже веков в Вене о еврейском интеллекте говорили все. Писатель Герман Бар шутил, что «любого, кто обладает хоть каплей ума или таланта, считают евреем; иного они себе и представить не могут». Альфред Роллер полагал, что его друга Густава Малера отличает именно «еврейское» усердие в работе, хотя композитор давно уже был крещён: «Малер никогда не скрывал своего еврейского происхождения. Но радости оно ему не доставляло. Являлось лишь стимулом для ещё более упорной работы. «Представь, что у человека от рождения одна рука скрючена и ему приходится упражнять здоровую руку больше, чем всем остальным. В конце концов он добивается такого, чего не удалось бы сделать с двумя здоровыми руками». Так однажды он объяснил мне связь между его происхождением и его творчеством».

Казалось, тысячелетний еврейский вопрос близок к разрешению — путём полной ассимиляции, в том числе и с помощью смены веры и смешанных браков. Однако не всё так просто. Смешанные браки между иудеями и христианами не допускались. Чтобы вступить в брак, следовало перейти в другую веру или объявить себя не принадлежащим ни к какой вере. И то и другое обычно делала еврейская сторона. В 1911–1914 годах подобные браки заключались почти в десять раз чаще, чем браки между католиками и протестантами.

Рост общественного влияния разбогатевших еврейских предпринимателей и банкиров демонстрируют их дворцы на Рингштрассе, составлявшие конкуренцию дворцам старой аристократии. И ещё ордена и дворянское достоинство, которыми их жаловал император в благодарность за заслуги и щедрую благотворительность. И ещё сенсационные браки богатых евреек с обедневшими аристократами.

В политике евреи чаще всего придерживались либеральных или социал-демократических взглядов. В 1908 году депутат Рейхсрата Бенно Штраухер сказал: «Мы, евреи, были, есть и будем свободомыслящими людьми, мы можем процветать лишь в атмосфере свободы, в реакционной атмосфере мы задыхаемся; мы преклоняемся перед свободным демократическим мировоззрением и поэтому можем придерживаться только политики свободы».

Однако поддерживали они не одну партию. В 1908 году сионистская газета «Нойе Националь-Цайтунг» сетовала: «Четырнадцать евреев в парламенте принадлежат к пяти разным партиям». Еврейскую политику демонстративно проводили лишь четверо сионистов и один «еврейский демократ», остальные принадлежали к социал-демократам или либеральному лагерю. Так, из шести еврейских депутатов от Галиции трое были сионистами, то есть еврейскими националистами, а ещё трое — социал-демократами.

 

Антисемитизм

Успехи еврейских иммигрантов вызывали ненависть и зависть у тех местных жителей, которые не сумели справиться с внезапно возникшей конкуренцией и не смогли приспособиться к современности и техническому прогрессу. Это ремесленники, потерявшие средства к существованию из-за открытия фабрик, и торговцы, которых всё больше теснили универмаги. Через шесть лет после начала эмансипации, во время биржевого краха 1873 года, современные антисемиты начали срывать злость на «капиталистах», «либералах» и «жидах-биржевиках».

«В Венском университете не хватает мест — для арийцев» (карикатура в сатирическом журнале «Кикерики», 13 ноября 1910 года)

В 1876 году начались беспорядки в университетах. Толчком послужило высказывание известного профессора медицины Теодора Бильрота: слишком много евреев из Венгрии и Галиции обучаются медицине. Бильрот сомневался в успехе ассимиляции и считал, что «евреи — нация с ярко выраженными признаками, и им, как и персам, французам, новозеландцам или африканцам, никогда не стать немцами; те, кого принято называть еврейскими немцами — это всего лишь евреи, волей случая выросшие в Германии и говорящие по-немецки, и даже если среди них есть гораздо более талантливые поэты и философы, чем среди настоящих германцев, они всё равно остаются евреями». Не следует «ожидать, да это и не нужно, чтобы евреи стали немецкими националистами, чтобы в национальной борьбе они ощущали то же самое, что и немцы».

Он полагал, что иммигрировавшим восточноевропейским евреям недостаёт «немецких чувств», основанных на «средневековой романтике». Бильрот признавался: «В глубине души он чувствует, несмотря на всю рефлексию и личную симпатию, что чисто немецкую и чисто еврейскую кровь разделяет пропасть, возможно, именно так ощущали себя тевтонцы в сравнении с финикийцами».

Немецкие студенческие корпорации увидели в этом выступлении легитимный повод избавиться от своих еврейских сокурсников, которые, согласно Бильроту, оказались «недостаточно немецкими». Уже в 1887 году студенческая корпорация «Тевтония» ввела «арийский параграф», прочие взяли с неё пример. Члены студенческих корпораций ссылались на берлинского философа Евгения Дюринга и на его часто цитируемое утверждение: «Немецкие студенты должны хранить честь своего вида и не допускать, чтобы науки им преподавали или — что вернее — по-еврейски мерзко продавали представители чужой, более низкой и совершенно неспособной к серьёзным занятиям расы».

 

Массовый приток евреев из Восточной Европы

В 1881 году в России в результате террористического акта погиб царь Александр II. Ответственность за это убийство возложили на «жидов-революционеров», начались погромы и расправы. Российские евреи спасались бегством через границу — в Галицию, и без того страдавшую от безработицы, голода и перенаселения (процентная доля евреев здесь самая высокая в империи). По стране и так уже рассеялись 200.000 бродяжничающих евреев; их называли «луфтменшен» — «люди воздуха» — никто не понимал, чем они живут и что с ними делать. Теперь эту армию нищих пополнили ещё и беженцы из России. Многие стремились попасть в крупные европейские порты, чтобы эмигрировать в трансатлантические страны, и в большие города — Вену, Берлин, Прагу, Будапешт. До 1914 года в путь отправились в общей сложности около двух миллионов восточноевропейских евреев. В своих скитаниях они столкнулись с невиданной прежде ксенофобией и антисемитизмом.

Уже в 1882 году в Дрездене состоялся «Первый международный антиеврейский конгресс». Манифест призвал к борьбе против приезжих евреев и тщетно требовал от европейских правительств ввести запрет на въезд из России, обеспечить безопасность границ с привлечением армии. Антисемиты всех колеров, представлявшие почти все западноевропейские государства, сошлись во мнении о необходимости отменить эмансипацию евреев. Всех евреев (даже оседлых местных) следовало подчинить законодательству для иностранцев: якобы они неспособны ассимилироваться и представляют угрозу для христиан.

Однако австрийские евреи знали, что находятся под правовой защитой государства. При необходимости они рассчитывали на помощь полиции. Антисемитские памфлеты изымались. В городах это было сделать легче, чем в сельской провинции (например, в Галиции или Венгрии), где антисемитские выступления происходили всё снова и снова. Из-за этого восточноевропейские евреи всё чаще переселялись в столицу, хотя с 1897 года там заправляли антисемиты во главе с Люэгером. Но был в Вене и император, особую любовь к которому питали именно беднейшие слои еврейского населения. В 1908 году д-р Мориц Гюдеман, главный раввин Вены, писал: «Наш император неоднократно повторял, что его отеческому сердцу одинаково дороги все подданные его великой империи — всех наций и вероисповеданий… Именно за это отсутствие различий и равноправие, которое император ввёл и чтит, евреи ему вечно признательны».

Однако и сам император был порой бессилен перед лицом бушующего антисемитизма. Это подтверждает высказывание в семейном кругу, записанное в дневник его дочерью Марией Валерией: «Говорили о ненависти к евреям, и папа сказал: «Да-да, конечно, мы делаем всё возможное, чтобы защищать евреев, но ведь вокруг сплошные антисемиты»».

В Вене на рубеже веков антисемитизм помогал делать карьеру. Так, в 1880-х Георг Шёнерер как лидер пангерманцев таким образом обеспечил себе голоса крестьян и студентов. В 1890-х победу праздновал Люэгер, собрав ещё больше голосов мелкой буржуазии и ремесленников.

Газета христианских социалистов «Бригиттенауер Бециркс-Нахрихтен» сравнивала «борьбу» против восточноевропейских евреев с национальным подъёмом во время освободительных войн против Наполеона: на этот раз «на нас с востока надвигается уже не конное войско, а мрачная, грозная, грязная масса господ в длинных кафтанах — они… стремятся подавить и задушить нашу свободу. Кто осмелится, кто решится отрицать, что мы уже изнываем под игом еврейства, и уже происходит такое, что вгоняет в краску каждого немца».

В районе Леопольдштадт

В школах, театрах, на фабриках и в парламенте собирали статистические данные, чтобы доказать «объевреивание» Вены. В евреи записывали иудеев, крещёных евреев, породнившихся или вступивших с ними в брак, людей с фамилиями, похожими на еврейские, а также либералов, социал-демократов и прочих «прислужников евреев» независимо от происхождения и вероисповедания. И это всё ради того, чтобы нарисовать столь желанную картину ужасающего «объевреивания».

Приезжий из Берлина с изумлением описывал размах венского антисемитизма: «Антисемитизм в Вене сильно отличается от своего собрата в Германской империи, у нас он просто националистический, а здесь он клерикальный, немецко-националистический, чешско-ультрамонтинский. В нём сплелись национальные и политические интересы самых разных партий, и каждая из них считает, что именно в антисемитизме кроется ключ к счастью народа».

На рубеже веков стереотипный образ врага для антисемитов — это бродячий лоточник и торговец женщинами. «Торговцы с рук» пробивались на запад, предлагая галантерейные товары и создавая конкуренцию оседлым коммерсантам, которые больше не могли диктовать цены. Первые демонстрации против лоточников прошли уже в 1870-х годах. В 1910 году, после многолетней борьбы министр торговли от христианских социалистов добился введения запрета на торговлю вразнос в Вене, «в целях защиты честно работающих оседлых венцев, занимающихся торговлей». Газета христианских социалистов «Остеррайхише Фолькс-Прессе» высмеивала «вопли» «еврейской прессы», протестовавшей против этого постановления: «Мы, выходит, должны безучастно наблюдать, как честным коммерсантам наносится ущерб? А может, мы ещё должны предоставить еврейским лоточникам монополию и помочь им уничтожить нашу торговлю?». В «Моей борьбе» встречается и это клише: Гитлер объясняет свой поворот к антисемитизму встречей с венским уличным торговцем.

Лозунг «Не покупай у евреев!», который взяли на вооружение антисемиты всех политических направлений, определил судьбу и лоточников, и универмагов. В 1904 году в пангерманском «Ежегоднике для немецких женщин и девушек» опубликовали статью под заголовком «Немецкие женщины! Совершая покупки, избегайте еврейских магазинов!»: «Какой стыд для немецкой семьи, если под сверкающей огнями прагерманской рождественской елью лежат подарки, купленные в еврейских магазинах! Немец, покупающий подарки к Рождеству у евреев, позорит себя и оскверняет свою нацию. Сколько честных немецких ремесленников и торговцев отчаянно борются за существование, сражаясь с бесчестными еврейскими конкурентами! А немецкий собрат зачастую идёт мимо, не обращая на них внимания, прямиком в еврейский магазин, где у него под лицемерное шушуканье хитростью выманивают все денежки».

Ради контроля над соблюдением бойкота депутаты ландтага Нижней Австрии даже потребовали размещать на рынках прилавки еврейских торговцев в стороне от прилавков продавцов-христиан. Однако из-за протестов еврейской общины торговой палате удалось этому воспрепятствовать.

Другой враг, на рубеже столетий ежедневно поминаемый в газетах, — торговец женщинами; здесь вновь всплывал старый стереотип еврея-обольстителя. Да, криминальные истории подобного рода с участием восточноевропейских евреев действительно имели место. Но, вопреки утверждениям антисемитов, речь шла не о соблазнении «белокурых» христианских девушек, а о торговле бедными еврейками из восточноевропейских местечек, в том числе из Галиции.

Торговцы женщинами работали по одной схеме: хорошо одетый, с виду состоятельный торговец знакомился с бедной многодетной семьей и вступал в брак с совсем ещё юной девушкой по иудейскому обряду. На радость родителям, он отказывался от приданого и увозил «жену» к лучшей жизни. Такое можно было проделывать сколь угодно часто, ведь такой свадебный обряд не имел юридической силы.

Другая схема: обольщение юных женщин, чьи мужья ушли попрошайничать и пропали. Женщины находились в безвыходном положении: оставшись без средств к существованию, они не могли снова выйти замуж, так как не были разведены. Не сумев противостоять соблазнению, «утратив честь», они становились добычей сутенёров. В некоторых многодетных семьях, находившихся в бедственном положении, доходило даже до продажи детей.

Девушки и женщины — как правило, неграмотные, говорившие только по-польски или на идиш — не оказывали сопротивления преступникам, они ведь считали себя связанными узами брака. Так и не поняв, что произошло, они оказывались (чаще всего транзитом через Сербию), в каком-нибудь гамбургском борделе («склад для девушек на экспорт»), или на корабле, направляющемся за океан. В Одессе цена составляла 500–2000 рублей за девушку, в Гамбурге около 1500 марок. В Буэнос-Айресе девушек продавали с аукциона прямо на пристани владельцам публичных домов за 3000–6000 франков или 150 фунтов. Девушки из Галиции среди проституток были третьей по величине группой (после местных и русских), здесь их называли «аустриакас» — «австрийками».

По статистике, из Галиции, Венгрии и Богемии ежегодно вывозили около 1500 девушек. Бывало, продажа осуществлялась прямо в Вене, где торговцы выдавали себя за «экспортёров в страны Востока». Д-р Йозеф Шранк, президент Австрийской лиги по борьбе с торговлей женщинами писал: «В Вене торговля девушками совершается без всякого стеснения, здесь уже настоящий рынок: венгерские, румынские, русские и турецкие торговцы останавливаются в отелях, куда им просто доставляют «товар», а некачественный они возвращают». Торговцы (среди которых бывали и женщины) постоянно меняли имена и пользовались фальшивыми документами, часто — английскими или турецкими. А чиновники обогащались за счёт взяток.

Еврейские общины Цислейтании всеми силами поддерживали борьбу с преступностью по многим причинам: чтобы помочь девушкам, чтобы наказать преступников, но и ради того, чтобы не давать повода для дальнейшего распространения антисемитизма. Они никогда не скрывали существующих фактов, настаивая на прозрачности и открытости. Так, в 1913 году венская сионистская газета «Нойе Националь-Цайтунг» сообщала, что 38 из 39 галицийских торговцев женщинами — евреи. В другой раз здесь же написали, что 90% проституток в Аргентине — еврейки. Подобные публикации всегда сопровождались призывом делать всё возможное против этого вида преступности. В работе международных конференций по борьбе с торговлей женщинами принимали участие и раввины. В октябре 1909 года, когда Гитлер как раз жил в Вене, одна из таких конференций нашла громкий, хотя и противоречивый отклик в прессе.

Сельские учителя и социальные работники отправлялись в Галицию, чтобы просвещать и предупреждать девушек и женщин о грозящей опасности и оказывать помощь им и их семьям. Одной из еврейских активисток была Берта Паппенгейм, чью историю («случай Анны О.») Зигмунд Фрейд представил в «Очерках по истерии», заложив таким образом основы психоанализа. Состоятельная и незамужняя Паппенгейм посвятила себя защите женщин. Она организовывала приюты для девушек, изучала социальную ситуацию в поездках по России, Румынии и Галиции, поддерживала в Галиции создание мелкой промышленности, чтобы задействовать женскую рабочую силу, — например, производство кружев или швейную промышленность, где женщины после окончания курсов могли рассчитывать на «приличное» жалование.

Частный фонд барона Морица Хирша также оказывал финансовую поддержку, на его деньги в Галиции строили школы как для иудейских, так и для христианских детей, как для мальчиков, так и для девочек. Ведь девочки из Восточной Европы были неграмотны потому, что их не принимали в хедорим — начальные религиозные школы.

Но эти процессы протекали медленно. Приток евреев с востока в европейские города продолжался, а вместе с ним рос и антисемитизм. «Еврейский торговец женщинами» — любимый стереотип антисемитов, он упоминается и в «Моей борьбе» Гитлера: Связь еврейства с проституцией, а ещё больше с торговлей женщинами, в Вене можно было изучить гораздо лучше, чем в любом другом западноевропейском городе, за исключением разве что портов на юге Франции.

 

Парламентские дебаты

Немногочисленные еврейские парламентарии боролись за то, чтобы добиться и для евреев «естественного, неотъемлемого права каждого народа на подлинное равноправие, на полное равенство перед законом». Но шансов у них было немного. Чего стоит один только Эдуард фон Странски, депутат от Немецкой радикальной партии, в июне 1908 года издавший радостное восклицание: «Слава богу, большинство в палате — антисемиты».

Парламентарий-сионист д-р Бенно Штраухер из Буковины, адвокат и председатель еврейской общины Черновцов, сокрушался: «В этом парламенте все разглагольствуют о свободе, свободомыслии, прогрессе, равноправии и справедливости, но только для себя, и нет ни одной партии, которая встала бы на защиту евреев; когда речь заходит о евреях, все теряют дар речи. Явные и тайные антисемиты хорошо справились со своей задачей, разработали отличную тактику. Никто не заступается за нас из любви к свободе и стремления к справедливости, никому не хочется прослыть прислужником евреев, их оплачиваемым наёмником». Устав от выкриков христианских социалистов, постоянно прерывавших его речь, он добавил: «Вы не утруждаете себя ни приведением доказательств, ни приобретением знаний; вам достаточно просто крикнуть «жид» — вот и все ваши доказательства».

В 1908 году, когда юный Гитлер постоянно посещал заседания парламента, члены Христианско-социальной партии внесли на рассмотрение законопроект о сокращении числа еврейских студентов и гимназистов, то есть предложили ввести т.н. numerus clausus. Долю еврейских студентов следовало сократить таким образом, чтобы она соответствовала процентному числу евреев в общем составе населения.

В ходе жарких дебатов Штраухер предупреждал, что принятие подобного закона в конечном итоге навредит австрийским немцам. Процентное число немецких студентов оказалось таким высоким лишь благодаря тому, что «до сих пор значительная часть еврейских студентов заявляла о своей принадлежности к немецкой национальности и записывалась немцами». Без учёта евреев процент немцев, к примеру, в австрийских высших технических школах снизится с 47,10 до 31,05, а в реальных училищах с 48,61 до 37,07%. Немцы таким образом окажутся в ещё более слабой позиции по отношению к славянам, чем сейчас. «Если такая значительная доля учащейся молодёжи отвернётся от немецкой нации из-за всё более невыносимого антисемитизма и всё усиливающихся преследований…, то ощутимые политические последствия для самих немцев не заставят себя ждать».

Выступление прерывает реплика Странски: «Если без жидов нам суждено погибнуть, то лучше уж погибнуть, чем жить с жидами!»

Штраухер далее: «Другие немцы говорят, что область распространения немецкого языка следует увеличить, вы же хотите её уменьшить». Кроме того он напомнил, что еврейские налоги постоянно причисляются к налогам немцев, и из этого выводятся требования к славянам. Согласно статистике немецкого националиста Антона Шуберта, в Цислейтании каждый немец в среднем платил 123 кроны налогов и пошлин, а чех — всего лишь 39 крон, поляк — 35, украинец — 20, словенец — 25, хорват — 17. Славяне, даже все вместе, не набирали таким образом и 50% австрийских налогов. «Немцы уплачивают половину всех налогов в Праге и Богемии только с учётом еврейских налогов. Но разве евреи хоть раз получили за это от немцев мандат?»

И далее: «Я напоминаю немецким партиям, в особенности их антисемитским фракциям, что мы, евреи, много десятилетий верно служим немецкому народу; за это мы навлекли на себя ненависть и вражду других народов… Враждебность немцев и их непрекращающиеся попытки лишить нас прав принесли нам самое болезненное и самое горькое разочарование. Такой награды от немцев мы не ожидали».

«Истинный позор венских больниц». Подпись: «Больные христиане остаются в больнице с носом, потому что все койки уже заняты кривоносиками из Галиции» (карикатура в сатирическом журнале «Кикерики», 11 августа, 1910 года)

Член Христианско-социальной партии Юлиус Прохазка: «Христиан не берут в школы, все места заняли евреи!». Ещё: «Евреи не должны иметь преимуществ!» (Для сравнения, Гитлер в 1929 году: Тысячи, десятки тысяч сынов нашего народа, одарённые талантом, не имеют возможности учиться… В наших университетах вы растите детей чужого народа, постоянно обделяя наших христианских сограждан.)

Штраухер: «В чём, по-вашему, заключаются эти преимущества? Разве мы кому-нибудь запрещаем учиться? Агитируйте вашу молодёжь, чтобы она стремилась в школу!»

Прохазка: «Открывайте собственные школы!»

Штраухер: «Ах, вот как? Тогда за что мы платим налоги и выполняем прочие обязательства, как и все граждане государства?»

И снова раздаётся крик: «Жид!». Штраухер: «Вы, тот, кто крикнул «жид», я горжусь, что я иудей, как и Вы гордитесь тем, что христианин. Потому что в основе иудаизма и христианства — одни и те же истины».

Реплика польского священника Лео Пастора: «Нет, нет, это не так!». Ещё один выкрик: «Мы платим налоги, а жиды их пожирают. Стройте свои жидовский школы!»

Законопроект, предложенный Христианско-социальной партией, не прошёл. Но всё-таки 162 депутата проголосовали «за»: христианские социалисты, немецкие националисты, немецкие радикалы, пангерманцы и прочие мелкие группировки.

Сионистский еженедельник «Нойе Националь-Цайтунг» отреагировал на эти дебаты острой передовицей «Прочь от немцев!» Её написал издатель Саул Рафаэль Ландау родом из Кракова: «Такова благодарность за то, что евреи сражаются в славянских землях за немецкий народ, что лидеры евреев, например, господин д-р Офнер [член Немецкой народной партии — прим. автора], «не позволит лишить его немец-кости». Благодарность за то, что мы связываем свою судьбу с немецкой культурой и признаёмся ей в верности. А эта немецкая культура образует духовную базу для тех, кто хочет лишить евреев возможности получать образование и таким образом прикоснуться к духовным достижениям нашей эпохи. Это печальная культура». Отсюда вывод: «Для большей части нашего народа самое время отказаться от немецкой нации и её культуры».

 

Евреи запада и востока

Перед лицом антисемитизма, который всё более отчётливо становился расовым, стали опасаться за своё положение и оседлые, ассимилированные венские евреи. Они приложили немало усилий, чтобы их еврейское происхождение не бросалось в глаза, чтобы уподобиться окружению и раствориться в нём. Многие давно перешли в христианство и думали, что могут забыть о своих корнях. Но теперь, когда под знаком расового антисемитизма их поставили на одну ступень с одетыми в лохмотья единоверцами с востока, они почувствовали угрозу своему уютному существованию, завоёванному с таким трудом.

Восточноевропейские евреи бросались в глаза на улицах: они разговаривали на идиш и, придерживаясь ортодоксальной веры, носили пейсы — длинные пряди волос на висках, одевались в традиционный наряд — кафтан, цилиндр, сапоги. Из-за своего необычного вида они казались группой заговорщиков.

Еврейская община прилагала все усилия, чтобы как можно быстрее адаптировать приезжих «евреев в кафтанах» к новой среде. Им выдавали неброскую одежду. Их детей обучали в собственных школах немецкому языку. Община по возможности брала на себя их обеспечение, не обращаясь в попечительские организации. Богатые евреи жертвовали на «тёплые комнаты», бесплатное питание и больницы. Венские евреи особенно заботились о бродячих торговцах, вызывавших недовольство в городе Люэгера. Много говорилось о вреде «попрошайничества» и «уличной торговли», обсуждались стратегии ускорения ассимиляции. Но чем щедрее становились венские евреи, тем больше появлялось нуждающихся. А чем больше евреев прибывало с востока, тем сильнее становился страх перед растущим антисемитизмом.

Оказалось, многие бедняки с востока не ценили благодеяния своих богатых западных братьев. Они хотели сохранить старые обычаи и нравы, традиционную одежду и язык. Они были преисполнены гордости и чувства собственного достоинства и даже демонстрировали превосходство над западными евреями, потому что «истинными иудеями» считали себя. Они хранили верность своей древней религии и обрядам, соблюдали обычаи отцов, стали живым упрёком для охладевших к религии, ассимилированных или даже крещёных евреев на западе.

При всех стараниях понять друг друга, между восточноевропейскими и западноевропейскими евреями сохранялась отчуждённость. Писатель Вассерман вспоминал: «Когда я встречал польского или галицийского еврея, я разговаривал с ним, стараясь проникнуть в его внутренний мир, исследовать его мировоззрение и образ жизни. Порой я был растроган, или удивлён, или сочувствовал ему и грустил вместе с ним, но никакого братства, а тем более родства я не ощущал. Он был для меня совершенно чужим во всём, что он говорил, в каждом вздохе, а иногда — если не возникало личного человеческого притяжения — даже отталкивающим».

Вассерман (подобные высказывания можно найти не только у него, но и, например, у Элиаса Канетти) чувствовал, что между «еврейскими евреями» и «немецкими евреями» лежит пропасть. «Разве это не два разных вида, даже две расы или, по крайней мере, два разных образа жизни?» Он, немецкий еврей, находится «на передовом посту, хочет выразить себя и свой мир, навести мосты». Разве такой, как он, «не приносит больше пользы, чем тот, кто цепляется за предопределённый путь?» Он скорбел о том «щемящем сердце положении», известном ему не понаслышке, в котором находятся ассимилированные евреи: «Немецкий еврей — вслушайтесь внимательно в оба этих слова. Это сочетание возникло в результате длительного процесса. Из-за своей двойной любви и борьбы на два фронта немецкий еврей оказался на краю бездны отчаяния».

А вот восточноевропейский еврей Йозеф Рот рассуждал об ассимилированных единоверцах критически: «Давайте признаем факт, на который обычно смотрят сквозь пальцы: антисемитских инстинктов не лишены и сами евреи. Не всякому приятно при виде какого-нибудь чужака, вчерашнего жителя Лодзи, вспомнить своего деда, рождённого в Познани или Катовице. Такова подлая, но объяснимая логика мелкого обывателя, который только решился было подняться по высокой и крутой лестнице на открытую всем сторонам света террасу, где восседает крупная буржуазия. Завидев кузена из Лодзи, трудно не потерять равновесие и не сорваться вниз». Западный еврей «зазнался. Он позабыл Бога своих отцов и поклонился идолам: патриотизму и вере в цивилизацию». Однако расовый антисемитизм не делал различий между восточными и западными евреями, ортодоксальными и крещёными, несмотря на все их несходство. Макс Нордау писал: «Мы можем делать, что угодно, но для наших врагов еврейство всего мира — едино… Они оплели нас железной цепью солидарности, которую нам не разорвать». И далее: «Судить о нас всегда будут по тем евреям, которые стоят на самых низших ступенях социальной лестницы. Нам не стряхнуть одетого в кафтан собрата с фалд элегантного фрака!… Антисемит, который, путешествуя, спокойной безнаказанно оплёвывает нашего несчастного, отверженного, одетого в лохмотья восточного собрата, думает при этом о еврейском бароне, тайном советнике и профессоре, проживающих с ним по соседству».

Ни переход в другую веру, ни крещение, ни даже страстная убеждённость в своей принадлежности к немцам не спасали ассимилированных евреев от оскорбительного прозвища «жиды». Одним махом были уничтожены все их интеграционные усилия, и они вновь оказались частью еврейского сообщества, связанного единством исторической судьбы. Некоторых это привело к кризису и даже к отчаянной, на грани суицида, ненависти к себе. Антисемитам были прекрасно знакомы такие примеры, об этом свидетельствуют и «Моя борьба», где Гитлер с удовольствием распространяется об известных случаях (Отто Вейнингер и Артур Требич).

Якоб Вассерман, который в Вене убедился, как тяжело приходится ассимилированным евреям, которые отвергают своё происхождение, ощущают себя немцами, но при всей их любви к немецкому языку и культуре, не приняты обществом, сочувственно писал: «Я знаю и знал многих, томившихся по светловолосому и голубоглазому человеку. Они боготворили его, они курили ему фимиам, они верили всему, что он говорил, каждый его взгляд был для них выражением его геройства, а когда он рассуждал о своей земле, когда стучал себя в грудь и называл себя арийцем, они бились в истерике и восторженно вопили. Они не хотели быть собой; они хотели быть им; думали, что если они провозгласили его избранником, то и сами станут избранными, или, по крайней мере, все забудут, что они недостойные, неполноценные».

Но среди ассимилированных евреев были и такие, кто не стеснялся своего происхождения. Например, Артур Шницлер боролся в это крайне непростое время против антисемитизма, изобразив его проявления в романе «Путь на волю» и в драме «Профессор Бернхарди» (постановка в Вене была запрещена цензурой до 1918 года). В романе Шницлер представляет разные типы венских евреев на рубеже веков — от убеждённого сиониста до австрийского кавалера, приверженного немецкому духу, и юной дамы, стоящей на социал-демократических позициях.

Корреспондент газеты «Нойе Фрайе Прессе» Теодор Герцль, бывший бурш и страстный ассимилянт, из-за сочувствия к несчастьям восточноевропейских евреев вернулся к своим корням. В сочинении «Еврейское государство», опубликованном в 1896 году, он предложил выход из этого бедственного положения — переселение в Землю обетованную, Палестину. Он надеялся, что бедные евреи из Восточной Европы найдут там прибежище и приток иммигрантов в Западную Европу, а вместе с ним и антисемитизм сократятся. Расходы на покупку земли в тогда ещё османской Палестине и на переселение следовало взять на себя богатым западным евреям.

Сионизм, еврейское национальное движение, возник как акт самозащиты. Рот писал о сионистах: «За неимением «почвы» в Европе они устремили взоры к своей палестинской родине. Изгнанниками они были испокон веку. Теперь они стали изгнанной нацией». И не случайно, что «современный сионизм возник в Австрии, в Вене. Его изобрёл австрийский журналист. Вряд ли кому-то ещё такое могло прийти в голову».

Нордау, друг и соратник Герцля, тоже бывший ассимилянт, так объяснял свою озабоченность судьбой восточноевропейских евреев: «Наши братья страдают и взывают о помощи. И мы спешим на помощь. Они — хаотичная масса. И мы их организуем. Они бормочут свои жалобы на непонятном культурному человеку языке. Мы одолжим им цивилизованные языки. Они движутся неведомо куда. Мы укажем им путь, по которому следует идти. Они не знают, к чему стремятся. Мы определим им цель».

Нордау был агрессивнее Герцля: «Мы не собираемся обезоруживать антисемитов покорностью и раболепием. Евреи не могут ждать, пока антисемитизм иссякнет и на его месте взойдут роскошные ростки любви к ближнему и справедливости». «Единственное спасение для евреев» — сионизм, «без него они погибнут».

Сочтя евреев нацией, сионисты захотели получить и правовое признание. Но этим планам препятствовало то, что в Австро-Венгрии критерием нации служило наличие единого языка. А евреи говорили на разных языках и, соответственно, относились к разным народам. В 1909 году адвокат Макс Диамант из Черновцов подал в Имперский верховный суд ходатайство о признании евреев Буковины отдельной народностью, «используемым» языком которой является идиш. Президент Имперского верховного суда, 81-летний крещёный еврей Йозеф Унгер, либерал, отклонил ходатайство с обоснованием: согласно устоявшемуся мнению, евреи — это религиозная община, а не народность. О собственном языке речь может идти лишь тогда, когда вся нация говорит на этом языке. Идиш — лишь «диалект» немецкого, но не язык.

В 1910 году студенты-сионисты при зачислении в университет указали в качестве родного языка «еврейский», которого не было в официальном списке языков Австро-Венгрии. А сионисты на международных конгрессах уже обсуждали вопрос, не отдать ли предпочтение ивриту перед идишем в качестве национального языка.

Языковой вопрос стал ещё одним камнем преткновения для западных и восточных евреев. Недовольные ассимилянты полагали, что сионисты преследуют те же цели, что и антисемиты: отказавшись признавать себя немцами, чехами или венграми иудейского вероисповедания, провозгласив себя особой еврейской нацией и призывая к эмиграции, они сами себя изолировали, они льют воду на мельницу антисемитов, желающих «освободить Европу» от евреев.

Нордау, не стесняясь в выражениях, назвал позицию западных евреев «наивно бесстыдным эгоизмом». Получается так, «что сытые и довольные евреи, составляющие всего одну пятую от общего числа, говорят отчаявшимся и готовым сделать всё для своего спасения четырём пятым: «Как вы смеете своими дикими воззваниями к Сиону мешать нам наслаждаться пищей? Почему вы не можете скрыть свои страдания? Почему вы не умираете с голоду молча?»»

Но суть в том, что ассимилированные евреи Австро-Венгрии не ощущали себя представителями чужой нации. И что же им было делать? Учить идиш, который не давал в Вене возможности подняться по социальной лестнице и в «хороших домах» считался примитивной мешаниной из устарелого немецкого и польского? Или отказаться от своей немецкой идентичности и положения, доставшихся с таким трудом? Отправиться еврейскими крестьянами в Палестину? Получается, теперь не только антисемиты, но и сионисты лишают их родины? А, может, они сами решат, кем им быть — иудеями, протестантами или людьми без религии — не важно, евреями, немцами, поляками или венграми, а может — при их-то наднациональном образе мыслей — и австрийцами?

Карл Краус, отказавшийся от иудаизма, стал рупором противников Герцля. Он заявлял, что не даст «на Сион ни кроны». Пропасть между восточными и западными евреями грозила расколоть еврейскую общину в Вене.

Даже Нордау посочувствовал западным евреям, войдя в их положение: «Для немецкого еврея Германия — обожаемая мать. Знает, что для неё он «золушка», но всё равно он её ребёнок, он член семьи… Её сердце будет разбито, и его тайная рана будет кровоточить». Даже если евреи решатся отправиться в Палестину, «они и все их потомки до самого далёкого колена будут вспоминать о Германии как о навсегда утраченной первой любви».

Гитлер-политик, однако, не был склонен делать различий между разными группами евреев, считал противоречия между ними лицемерием: Эта показная борьба между евреями сионистского толка и евреями-либералами опротивела мне довольно скоро. Для него имела значение только «раса».

 

Призрак еврейского мирового господства

В 1903 году в русском Кишинёве начались погромы, евреи вновь подверглись истязаниям и убийствам. И вновь сотни тысяч беженцев в ужасе устремились через границу. В Западной Европе проходил сбор средств, чтобы обеспечить голодных и бездомных хотя бы самым необходимым, а также оказать помощь Галиции, которая приняла на себя основную волну беглецов. Антисемиты называли участников благотворительных акций прислужниками и простаками. Ведь собранные деньги якобы всё равно «пойдут на нужды русской революции». А потому все, кто делает пожертвования, — «покровители еврейских убийц и революционеры».

По всей Западной Европе целенаправленно разжигался страх перед дальнейшими потоками иммигрантов из России. Как-никак в царской империи проживало более 5 миллионов евреев, то есть больше, чем во всех остальных странах, вместе взятых. Для сравнения: в Австро-Венгрии — более 2 миллионов евреев: около 850.000 — в Венгрии, ещё 850.000 — в Галиции, более 100.000 — в Буковине, около 200.000 — в Вене. На Германскую империю приходилось в общей сложности 600.000, из них 400.000 — на Пруссию. Во всей Франции — 100.000 евреев, в Италии — 35.000, в Испании — 2500.

Антисемиты использовали русскую революцию 1905 года как жупел. Евреев обвиняли в том, что те были закулисными руководителями мятежа, а теперь планируют при поддержке социал-демократов свергнуть правительства Западной Европы и захватить «мировое господство».

В Австро-Венгерской империи подобные теории подпитывались случайными совпадениями: новость об Октябрьском манифесте Николая II пришла в Вену во время съезда Социал-демократической партии. Д-р Вильгельм Элленбоген как раз выступал с речью, когда его однопартийцы разразились радостными криками: «Да здравствует русская революция! Да здравствует всеобщее избирательное право!» Элленбоген прервал своё выступление и торжественным тоном зачитал Высочайший манифест, даровавший свободу печати и собраний и гарантировавший созыв Государственной думы. Оратор воспользовался поводом, чтобы обратиться к цислейтанскому правительству: «Русский царь, дрожа от страха, дошёл до того, что провозгласил всеобщее избирательное право, так неужели наша трусливая императорская династия отстанет от России?… Мы не хотим жить в стране церковников, контроля, регресса и придворной клики. Избирательное право для нас — вопрос жизни и смерти». Он напомнил об оружии пролетариата — «полной остановке производства и массовых забастовках» — и заключил: «Если будет нужно, то добродушный и благоразумный пролетариат Австрии заговорит по-русски». Этими словами, согласно протоколу, он сорвал «бурные овации».

В конце ноября 1905 года социал-демократы организовали в Вене массовый митинг за всеобщее равное избирательное право, а члены Христианско-социальной партии с Люэгером во главе провели в ратуше ответную демонстрацию под лозунгом: «Долой еврейский терроризм!» Газета «Дойчес Фольксблатт» писала: «Кто возглавляет социал-демократов? Евреи Адлер и Элленбоген! Кто их поддерживает? Вся еврейская пресса! А кто даёт деньги? Еврейские магнаты! Евреи — это зачинщики и подстрекатели, и в России, и у нас».

На встрече с избирателями Люэгер намекнул на недавние погромы в южной России, повлёкшие за собой тысячи смертей: «Я предостерегаю евреев, особенно в Вене, не заходить так далеко, как их русские собратья по вере, и не особо-то водить компанию с социал-демократическими революционерами. Я предостерегаю их самым серьёзным образом; у нас тоже может случиться нечто подобное тому, что произошло в России. Мы, венцы, — антисемиты, но мы не убийцы. Однако если евреи будут угрожать нашей стране, то и мы не будем знать пощады. Я предостерегаю от этих печальных последствий». Последовали «долгие, нарочито бурные аплодисменты».

Это выступление возмутило либералов и стало поводом для парламентского протеста против «провокаторской и подстрекательской речи» Люэгера, содержащей «прямой, неприкрытый и жестокий призыв к эксцессам, насилию, грабежу, разбою и убийству граждан, чьё равноправие гарантировано конституцией». Этот призыв тем более опасен, что исходил от «главы города с миллионным населением», и тот обязан обеспечить мирное сосуществование граждан, а не натравливать их друг на друга.

Во время дебатов Люэгер продолжал настаивать на своей точке зрения: «Если взглянуть на лидеров Социал-демократической партии, то каждый человек, разбирающийся в расах, скажет, что все они евреи. (Аплодисменты). Может, кто из них и крещён, но совершенно точно есть и настоящие. И даже д-ра Адлера — тот, вероятно, крещён, ни с кем не спутаешь». Затем Люэгер разыграл карту миролюбия. Он якобы «не раз защищал евреев вопреки воле» своей партии: «Я вам скажу, немного найдётся партий, у которых такой кроткий лидер». В марте 1906 года христианские социалисты вновь предложили ограничить иммиграцию русских евреев, чтобы «защитить местных христиан от этого нашествия».

В 1907 году, когда Гитлер приехал в Вену, проблема русских евреев по-прежнему оставалась темой ожесточённых дискуссий, особенно после выхода книги «Революция в России» Рудольфа Врбы, на редкость антисемитской; её горячо рекламировали и цитировали христианские социалисты. Там говорилось, что погромы и резня русских евреев — нечто иное, как оборонительная борьба против еврейской угрозы: «Русские, остро чувствующие свою национальную сущность, судорожно пытаются высвободиться из плена еврейских щупалец». «Мандельштамы и Зильберфарбы разожгли огонь мятежа в огромной империи царя: кровь, пролитая революцией, падёт на головы евреев».

В книге, которая благодаря многочисленным статистическим данным и цитатам производила впечатление научного исследования, ставился знак равенства между евреями и социал-демократами, вырисовывалась картина всемирного еврейского заговора. Если бы в России евреи получили ещё и гражданские права, то там случилось бы то же самое, что «в конституционных государствах, которые здесь нет нужды называть». Евреи «распотрошили бы и высосали народ, как низшие, так и высшие его слои…. а конституционные правительства попали бы к ним в тотальную моральную и финансовую зависимость». «Евреи, получившие свободу, за считанные десятилетия превратят фермеров и крестьян в попрошаек, которые будут наниматься на подённую работу и станут просто рабами». «Потому что евреям не нужно «равенство», они стремятся к абсолютному господству».

Врба пишет, что никаких преследований евреев нет, а есть только гонения на христиан, от которых те вынуждены спасаться. «И не надо нам тыкать в нос ту толику антисемитизма, который встречается в нашем мире. Это не может служить опровержением нашего тезиса. Нет ничего более кроткого, чем современный антисемитизм. Это платонизм из платонизмов. Если в Кишинёве и получилось, что вместе с христианами погибли евреи, то вину уже давно искупили долгими тюремными заключениями».

Гитлер приводит сходные аргументы, отрицая преследования евреев, например, в следующем высказывании 1923 года: Евреи стремились к неограниченному господству в стране, где их ограничивали в правах, именно ограничивали, а не преследовали, в последние двести лет не было никаких преследований евреев, было только одно непрекращающееся преследование христиан!

Особо усердствовала в разжигании страха перед нашествием русских евреев газета «Дойчес Фольксблатт», которую читал и Гитлер. В 1908 году она опубликовала передовицу румынского профессора из Ясс. В статье говорилось, что в этом городе «вторжение» евреев из России, «губящее народ и разрушающее государство», привело к тому, что в их руки «попали все источники национального достояния». В 1849 году в Яссах якобы проживало 72% румын, 20% евреев и 8% представителей иных национальностей, а теперь всего лишь 45,5% румын, 4,5% иных народностей и 50% евреев. Профессор делает вывод: «Если мы позволим евреям уничтожить средний класс, если мы сдадим наши города этим незваным гостям, то мы погибли. Решение еврейской проблемы имеет первостепенное значение для выживания нации. Здесь речь идёт о жизни и смерти, о нашем спасении, о самом важном — о национальной безопасности и будущем нации. Горе той нации, у которой нет сил, чтобы отразить чужеземное вторжение и которая вынуждена безучастно наблюдать, как коварные евреи вторгаются во все сферы жизни, лишают народ куска хлеба и экономически порабощают его».

«Христианские социалисты — об угрозе еврейского господства в Вене: восточноевропейский еврей устраивается на крыше ратуши, сбрасывая оттуда один из символов Вены — украшающую центральную башню фигуру рыцаря» (карикатура в сатирическом журнале «Кикерики»)

Утверждая, что русские евреи и революционеры захватят власть сначала в Румынии, а затем и в Австро-Венгрии, антисемиты всех мастей требовали принять решительные меры для защиты страны.

С другой стороны, социал-демократы продолжали заявлять о своей солидарности с целями русской революции и протестовали против отмены демократических прав, дарованных в 1905 году, против роспуска Думы, политических преследований и еврейских погромов. В 1911 году на партийном съезде выступал сбежавший из Сибири русский революционер Лев Троцкий. Вместе с женой и детьми он жил с 1907 по 1914 год в Вене, писал для газет, издавал русскую газету для рабочих «Правда» и дружил с венскими социал-демократами. В своей речи он славит цислейтанских социал-демократов, поддерживающих русскую революцию: «Русские рабочие с особым восторгом встретили два выступления: во-первых, впечатляющую обвинительную речь товарища Адлера в первом австрийском парламенте после введения всеобщих выборов, где он осуждает преследование нашей второй фракции в Думе, и, во-вторых, пламенную речь товарища Элленбогена, который протестует против пыток политических заключённых. Я с благодарностью вспоминаю обе речи».

Так как Адлер, Элленбоген и Троцкий были евреи, у антисемитов появилось новое «доказательство» стремления евреев к «мировому господству» при поддержке международной социал-демократии и «еврейской прессы».

Третьим помощником в подготовке грядущей мировой революции считались «еврейские денежные мешки». Газета «Бригиттенауер Бециркс-Нахрихтен» писала о трёхстах международных экономистах, которые якобы встречались друг с другом, что «все они — колена Иудова и передают по наследству своё право на господство. Это триста королей нашей эпохи, именно они правят сегодня, а старые монархи — лишь марионетки». Монархи и не подозревают, что «их окружают подручные этих трёхсот и что их держат в неведении относительно действительно важных вещей». Немецкую нацию уничтожат и денационализируют, чтобы «на её могиле расцвели буйным цветом торговый индустриализм и всё это сверкающее богатство».

Кроме того, денежная аристократия «задумалась о создании Интернационального банкового альянса со штаб-квартирой в Вашингтоне» и скоро «начнёт диктовать оттуда свои законы миру»: «Денежная аристократия станет преемницей империй и королевств и будет обладать гораздо большей властью, потому что её влияние охватит не одну страну, а весь земной шар». Районная газета, к постоянным читателям которой принадлежал и Гитлер, приходит к выводу: «Мы все суетимся и горячимся, и даже ссоримся, а жиды, тихонько посмеиваясь, вращают колесо истории».

Таких примеров можно привести сколько угодно, причём не только из пангерманских и немецких радикальных газет, но и из чешских, польских, украинских. Вот, например, слова радикала Вольфа из «Остдойче Рундшау»: «Социал-демократия — это новый яд, который в нас вливают евреи». А профсоюзная газета немецких националистов писала, что «жиды» уже перетащили на свою сторону буржуазию и учёных, поставив их в зависимость от себя, а теперь хотят ещё «и рабочих возглавить».

Гитлер-политик сделал легенду о еврейской революции краеугольным камнем своей пропаганды, ссылаясь преимущественно на русскую революцию 1917 года. Например, в 1942 году: Нам знакомы теоретические посылки и страшная правда об этой мировой заразе. Они называют это господством пролетариата, а на самом деле это диктатура еврейства! Международные еврейские преступники уничтожают национальных вождей и интеллигенцию и порабощают пролетариат, оставшейся без вождя, а потому и по собственной вине беззащитный. То, что приняло в России ужасающие масштабы, а именно: уничтожение миллионов вождей нации, должно было продолжиться в Германии.

Во всяком случае, когда молодой политик после 1918/1919 гг. вспомнил старые венские лозунги и объявил против «евреев», мнимых виновников всех несчастий, борьбу «не на жизнь, а на смерть», он попал в самое яблочко: Если еврей при помощи своей марксистской веры одержит победу над народами этого мира, его наградой станет пляска смерти человечества, и тогда эта планета снова, как и миллионы лет назад, будет кружиться по эфиру без людей. Мудрая природа безжалостно мстит за нарушение её заповедей. Поэтому я думаю, что действую сегодня согласно воле всемогущего творца. Борясь с евреями, я борюсь за творение Господне. Немцы должны научиться бороться против ядовитого газа ядовитым газом. А слабакам нужно просто сказать, что речь здесь идёт о жизни и смерти.

 

Был ли Гитлер в юности антисемитом?

Нет сомнений: Гитлер в Вене интересовался антисемитизмом. Те четыре политика, которых можно считать его политическими кумирами, — Шёнерер, Люэгер, Вольф, Штайн — радикальные антисемиты. Антисемитскими были и многие из газет, которые Гитлер читал в Вене, и брошюры, из которых он черпал знания. Когда Гитлер-рейхсканцлер рассуждал о «жидах», его речь пестрела венскими оборотами. Он демонстрировал хорошее знание словарного запаса и популярных клише венских антисемитов. Поэтому некоторые из тех, кто познакомился с ним позже (например, Альберт Шпеер) поначалу считали антисемитизм Гитлера «вульгарным наростом, пережитком венских дней…, от которого он, бог весть почему, не избавился».

Складывается впечатление, что антисемитизм Гитлера развивался по прямой линии, начиная с венских лет. Вот как он описывает это в «Моей борьбе»: Для меня наступила пора величайших перемен, какие когда-либо происходили с моей душой. Слабохарактерный «гражданин мира» превратился в фанатичного антисемита. И в этом преображении решающую роль сыграла Вена: В ту пору тяжёлой внутренней борьбы между привитым чувством и холодным рассудком неоценимую услугу оказали мне наглядные уроки, которые я получал на улицах Вены.

Ключевым моментом решительного поворота в сторону антисемитизма Гитлер называет в 1924 году в «Моей борьбе» встречу с восточноевропейским евреем. Но не потому, что тот его, к примеру, обманул. Нет, ничего подобного. Просто существо в длинном кафтане с чёрными локонами сбило молодого человека с толку. Первое, что пришло мне в голову: это что, тоже еврей? В Линце они выглядели по-другому. И ещё: Это что, тоже немец? Встреча побудила Гитлера в очередной раз приняться за чтение: Тогда я впервые в жизни купил себе за несколько геллеров антисемитские брошюры. А потом его охватила одержимость, присущая радикальным антисемитам: С тех пор как я стал заниматься этим вопросом и начал интересоваться евреями, Вена предстала мне в совершенно ином свете. Теперь, куда бы я ни отправился, я видел евреев. И чем больше я их видел, тем больше они бросались в глаза. Итогом этого драматичного развития стало осознание еврейского характера социал-демократии: Когда я увидел, что вожди социал-демократов — евреи, с глаз моих упала пелена. Долгая внутренняя борьба завершилась. Как известно, «Мою борьбу» нельзя считать автобиографией в традиционном смысле слова, которое подразумевает критический разбор собственного прошлого, рассказ о событиях и переживаниях. Совершенно очевидно, что эта книга — пропагандистское произведение, где рвущийся к власти начинающий политик излагает свои политические убеждения, выдавая их за «мировоззрение», и иллюстрирует всё это подходящими картинками из собственной жизни.

В «Моей борьбе» Гитлер создаёт иллюзию, что его антисемитизм рос, так сказать, «органически»; это позволяет автору использовать выгодные для него образы врага при описании ключевых моментов жизни. «Мою борьбу» можно читать и как историю становления германского фюрера, который идёт по верному пути и нашёл этот путь уже в юности.

Чтобы защитить этот миф, Гитлер-политик должен был уничтожить следы в Вене. Прежде всего те, что вели в мужское общежитие. Ведь реальность, какой она предстаёт нам сегодня в рассказах очевидцев, имела мало общего с легендами из «Моей борьбы». Нет ни одного свидетельства об антисемитизме Гитлера в юности, за исключением рассказов Кубичека, но это особый случай. (См. «Экскурс: Кубичек и Етцингер как источники» в Главе 1 «Из провинции в столицу»).

Райнхольд Ханиш, приятель Гитлера и явный антисемит, был крайне удивлён, когда в 1930-е годы узнал, что тот ведёт антисемитскую политику. Ведь Ханиш поссорился с Гитлером в 1910 году, когда последний предпочёл ему Йозефа Ноймана и Зигфрида Лёффнера, еврейских друзей по общежитию. Желая подорвать доверие к бывшему товарищу, разгневанный Ханиш рассказывает в 1930-х годах свою версию юности Гитлера, которая была какой угодно, но только не антисемитской. (См. раздел «Дискуссии в читальне» в главе 6 «В мужском общежитии»).

И Ханиш в этом мнении не одинок. Аноним из Брюнна вспоминает 1912 год: «Гитлер ладил с евреями очень хорошо, однажды он сказал, что они народ умный и более сплочённый, чем немцы». Рудольф Хойслер, ещё один товарищ по общежитию, тоже растерялся, когда его дочь начала расспрашивать об антисемитизме Адольфа, которому в период их общения было 23–24 года: в Вене Хойслер ничего подобного за приятелем не замечал. Но, зная, что в Мюнхене Гитлера обсчитал еврейский старьёвщик, он увидел здесь возможную причину антисемитизма Гитлера — версия поистине неубедительная.

Отметим, что Гитлер, подробно рассказывая о своих венских страданиях, не упоминает ни одного неприятного происшествия, связанного с евреями. Перечислим ещё раз контакты молодого Гитлера с евреями в Линце и Вене.

К еврею Эдуарду Блоху, семейному врачу в Линце, который не оставлял вниманием его мать вплоть до самой её смерти, Гитлер испытывал благодарность даже на посту рейхсканцлера. Эмигрировавший в Америку д-р Блох подчёркивает, что юный Гитлер в Линце точно не был антисемитом: «Он ещё не начал ненавидеть евреев». Гипотеза, что антисемитизм Гитлера возник в связи с тем, что профессор-еврей «завалил» его на приёмных экзаменах в Академию изобразительных искусств, не имеет под собой оснований. Равно как и сенсационная история о том, что Гитлер заразился сифилисом от еврейской проститутки в венском районе Леопольдштадт. Когда в 1908 году антисемиты травили Густава Малера, бывшего директора Придворной оперы Гитлер продолжал его уважать, ценя малеровские постановки Вагнера. Посещая вместе с Кубичеком музыкальные вечера в доме семейства Яхода, 19-летний Гитлер знакомится укладом еврейской семьи, принадлежащей к слою образованной буржуазии, восхищается им и не делает ни одного антисемитского замечания. Кроме того, у него были все основания для благодарности еврейским благотворителям. Оставшись в 1909 году без крыши над головой (а возможно, и в другие венские годы), он пользуется многим из того, что предоставляли беднякам еврейские организации социального обеспечения, начиная с «тёплых комнат» и бесплатного супа и до пожертвований еврейских граждан на содержание приюта для бездомных в Майдлинге и мужского общежития в Бригиттенау.

В мужском общежитии Гитлер дружит, прежде всего, с евреями, что приводит в ярость Ханиша. Лучший друг будущего фюрера, иудей Нойман, чистильщик меди, одалживает Гитлеру пиджак, когда тому нечего надеть, и даёт взаймы деньги. Они вдвоём исчезают на неделю из общежития. Ханиш вспоминал: «Нойман был добродушным человеком и любил Гитлера, а тот его очень ценил». Гитлер часто дискутировал с Нойманом об антисемитизме и сионизме, причём по-дружески, без той ненависти, что проявлялась в его спорах с проживавшими в общежитии социал-демократами. Есть свидетельства, что Гитлер даже защищал Гейне от нападок антисемитов, цитировал притчу о трёх перстнях Лессинга и ценил достижения еврейских композиторов Мендельсона и Оффенбаха.

Еврейский товарищ по общежитию Зигфрид Лёффнер из Моравии приводит Ханиша, заклятого врага Гитлера, в полицию, чтобы заявить о его клевете на молодого художника. Одноглазый еврейский слесарь Симон Робинзон из Галиции, получавший маленькую пенсию по инвалидности, выручает Гитлера деньгами. Карл Ханиш упоминает и ещё одного еврейского знакомого Гитлера по общежитию в 1913 году — Рудольфа Редлиха из Моравии. Не следует думать, что в общежитии проживало особо много евреев. По статистике, их было 8–10%, что соответствовало среднему показателю по Вене. Ханиш был там не единственным антисемитом, это можно заключить из сделанного позже замечания Гитлера: «Многие рабочие, с которыми он общался, были радикально настроенными антисемитами».

Все свои картины и рисунки Гитлер продавал еврейским торговцам: Моргенштерну, Ландсбергеру и Альтенбергу. Ханиш пишет: «Христианские торговцы… платили не больше евреев. Кроме того, они покупали что-то новое, только если уже продали старое, а евреи просто покупали, неважно, удалось им что-то продать или нет». Когда в 1938 году архив НСДАП разыскивал картины Гитлера, то и в магазине Моргенштерна, и у Альтенберга обнаружили непроданные экземпляры, хотя прошло уже более четверти века. Ханиш вспоминает: «Гитлер часто говорил, что дела можно делать только с евреями, потому что только они готовы рисковать». Якоб Альтенберг, производитель рам родом из Галиции, не припоминает ни одного антисемитского высказывания юного Гитлера.

С Самуэлем Моргенштерном у будущего фюрера также сложились прекрасные отношения; тот рекомендует молодого человека частным клиентам, например, адвокату д-ру Йозефу Файнгольду, тоже еврею, и тот опять-таки помогает Гитлеру.

Тесные контакты Гитлера с евреями, возможно, свидетельствуют о том, что он осознавал их превосходство. Как вспоминает Кубичек, на стоячих местах в опере у него была возможность наблюдать интерес евреев к культуре и отсутствие такового у типичных «венцев». Гитлер был в курсе, насколько различается число христианских и еврейских студентов в университетах, и не раз слышал популярные шутки про «умных» и «хитрых» евреев, которые с лёгкостью берут верх над «добропорядочными» христианами.

В мужском общежитии он с уважением говорил о том, что евреям удалось в течение столетий сохранять чистоту «еврейской расы». Ведь и фон Лист, и Ланц фон Либенфельс считают опасной и губительной не чужую расу, а смешение рас, снижающее ценность арийского «благородного народа»; именно такого смешения следует избегать. В 1930 году Гитлер в разговоре с Отто Вагенером рассуждает об умении евреев сохранять расу в чистоте при помощи религии и строгих заповедей, среди которых и запрет брака с «неевреями». Гитлер развивает мысль фон Листа: Благодаря Моисею евреи получили… возведённые в статус религии правила жизни, которые идеально соответствовали сущности их расы и в простой и ясной форме, без догм и сомнительных религиозных заповедей, на разумной и реалистичной основе предписывали те действия, которые могли служить будущему благополучию и сохранению детей Израиля. Всё нацелено на благоденствие собственного народа, без оглядки на других. После всех рассуждений Гитлер приходит к выводу, что мы должны, вне всякого сомнения, признать, что евреи проявляют невероятную мощь в сохранении своей расы, и это достойно восхищения.

Еврейскую «чистоту расы» Гитлер взял за образец для своего тезиса о необходимости сохранения чистоты арийской расы.

Лишь став политиком, Гитлер начал называть евреев «паразитами», которые лишают арийцев силы посредством интеллектуального влияния, демократии, социал-демократии, прессы, капитала, парламентаризма, современного искусства, порнографии, пацифизма и т.д., и т.п. В 1930 году он говорил Вагенеру: Это инстинкт паразитов, у непаразитирующих растений его нет. Особый талант! Шестое чувство! Деловое чутьё, правда, садистского происхождения, зато оно даёт паразитам преимущество! Если «народы-хозяева» не будут оказывать достаточного сопротивления, выживут только евреи как более сильные: И если когда-нибудь человечеству придёт конец, последними, кто ещё продолжит размножаться несмотря ни на что, будут евреи. И далее: Неужели следует оставить Землю… этому народу в награду? Все эти невесть где вычитанные легенды о смертельном поединке рас в борьбе за существование, которые Гитлер принимал за истину, вылились у него, считавшего себя спасителем немецкого народа, в антисемитский синдром.

Шпеер утверждает в дневниковых записях, сделанных в Шпандау, что «ненависть к евреям была движущей силой и сущностью Гитлера», «мне даже порой кажется, что всё остальное было лишь дополнением к этому самому важному его элементу, побуждающему его действовать». Эту версию подтверждает и то, что в конце войны Гитлер «был готов пожертвовать ради своей мании истребления всеми захватническими планами».

Насколько все мысли Гитлера вращались вокруг «евреев», демонстрирует его «Политическое завещание», продиктованное в четыре часа утра 29 апреля 1945 года, непосредственно перед самоубийством. Оно завершается наказом педантично соблюдать расовые законы и упорно сопротивляться главному губителю всех народов — международному еврейству.

Однако исследование его детства и юности в Линце и Вене не может дать ответа на главный вопрос, а именно: когда антисемитизм стал ключевым пунктом мировоззрения Гитлера? Видимо, поворот произошёл позже. Во всяком случае, в 1919 году в Мюнхене Гитлер в роли политика уже оперировал агрессивными антисемитскими лозунгами. Отсюда можно сделать вывод, что внутреннее перерождение произошло в период мировой войны, скорее всего, в переломном для него 1918/1919 году. Именно тогда, когда Гитлер решил стать политиком.

В этот период те тезисы, которые Гитлер усвоил в Вене, воспринимались особо. Широкое распространение вновь получил миф о «всемирной еврейской революции» как о начале грядущего «еврейского мирового господства», зародившегося в России. Но на сей раз, в отличие от 1905 года, русская революция победила: в 1917 году большевики свергли царя и захватили власть. Годом позже вспыхнули революции в Германии и Австро-Венгрии. И Гогенцоллерны, и Габсбурги лишились тронов. У руля встали социал-демократы, «ноябрьские преступники». За этим последовало заключение Версальского мирного договора, который воспринимался как «позор» Германии, навязанный «интернациональными силами», в терминологии антисемитской пропаганды — «жидами». Царили голод, отчаяние, растерянность при отсутствии ясных целей. К тому же страну наводнили потоки эмигрантов и беженцев, среди них — много восточноевропейских евреев.

Как всегда бывает в тяжёлые времена, антисемитизм оказался удобным оружием. Почва для него была уже прекрасно подготовлена, и радикальные политики, пришедшие «снизу», «из народа», увидели свой шанс. Этим шансом, дарованным смутным временем, воспользовался и 30-летний Гитлер: ему нечего терять, потому что у него ничего и нет, даже профессии. Теперь ему пригодится всё, что ему дала Вена, под общим девизом: «Во всём виноваты жиды».

Гитлера поддерживал и продвигал главным образом его «старший друг», писатель Дитрих Эккарт, которого «младший друг» прославляет в финале «Моей борьбы». Эккарт был членом Общества Туле, связанного с Обществом Листа и тайным орденом «Высокое откровение арманов», что стало дополнительной ниточкой, соединяющей его с Веной. Скорее всего, именно под влиянием Эккарта Гитлер выставляет себя будущим вождём германцев, современным мессией, который придёт к людям в возрасте 30 лет. В «Моей борьбе» Гитлер изображает это решение весьма драматически. Он, почти ослепший после отравления газом, лежал в лазарете в городе Пазевальк в Померании, когда пришла весть о Ноябрьской революции и отречении кайзера Вильгельма II от престола. Гитлер тут же обвинил во всём «жидов»: С евреями нельзя ни о чём договариваться, им нужно ставить жёсткие условия: или-или. Я решил стать политиком.

Скорее всего, решение созревало гораздо медленнее, и всё происходило не так героически, как описано. Кстати, этот рассказ весьма напоминает историю озарения, пережитого Гвидо фон Листом (что неудивительно, ведь Гитлер в зрелые годы занимался сочинением своей новой биографии и нового прошлого, систематически уничтожая следы, оставленные в юности). Фон Лист тоже, временно ослепнув, якобы «прозрел», и в этом состоянии ему «открылись» тайны рун. А Гитлер сигнализировал «посвящённым», что снизошедшее на него в состоянии слепоты откровение о судьбе политика делает его «избранником», «провидцем», «посланцем сверху».