Подавленные желания и бегство от женщин

Немногочисленные свидетели линцского и венского периодов жизни Гитлера сходятся в одном: молодой человек мечтал о женщинах, но при этом боялся их и избегал. Настоящих связей у него не было. Очень странно, что в венские годы, то есть с 18 до 24 лет, в жизни Гитлера так и не произошло ничего существенного в этой сфере, он не приобрёл опыта отношений и даже ни разу не влюбился. Прямое доказательство того, что в жизни странного обитателя мужского общежития не было места человеческому общению, приобретению реального опыта: чужие, вычитанные в книгах слова определяли его представления об окружающей действительности и помогали в ней ориентироваться.

К концу венского периода Гитлер представляет своё будущее точно таким же, каким описывал его Августу Кубичеку ещё в Линце. Он видит себя успешным художником, проживающим на вилле, которую выстроит сам: «Заправлять всем в доме и вести хозяйство будет образованная дама. Это будет женщина в летах, чтобы не возникало никаких желаний или намерений, способных помешать нашему призванию художника». Кубичек, ближайший друг Гитлера, несколько месяцев деливший с ним комнату в Вене, считал своего приятеля «уникальным человеком в этом гнезде разврата, где даже искусство воспевает шлюх!» «Добровольно наложив на себя аскезу», он рассматривал женщин «с живым и критическим интересом, исключив при этом любое личное участие; опыт, уже приобретённый другими мужчинами его возраста», превратился для него в проблему, «о которой по ночам он рассуждал таким деловым и холодным тоном, как будто его всё это не касается».

В юности, в Вене я знал немало красивых женщин— это признание, сделанное Гитлером в 1942-м, не следует понимать как горделивый намёк на бурные венские годы, скорее, здесь стоит прислушаться к словам Кубичека. Тот вспоминает, что Гитлер в возрасте 18–19 лет обращал внимание на красивых женщин, «однако смотрел на них, как на прекрасные картины, то есть совершенно не думая при этом о сексе». Надо отметить, что Кубичек пишет об этом уже после 1945 года и без всякого морализаторства.

Кубичек утверждает, что соблазнить Гитлера не удавалось, и иллюстрирует этот тезис следующим эпизодом. В 1908 году они в поисках жилья оказались в одной элегантной квартире. «Опрятно одетая горничная» проводила их в «изысканно обставленную комнату», где стояла «роскошная двуспальная кровать». Кубичек продолжает: «Мы оба тут же поняли, что для нас здесь слишком шикарно. Но тут в дверях появилась «госпожа», самая настоящая дама, уже не первой молодости, но очень элегантная. На ней был шелковый пеньюар и домашние туфли, этакие изящные тапочки, отделанные мехом. Она с улыбкой поздоровалась, оглядела Адольфа, затем меня и пригласила сесть».

Бесстыдница предложила поселиться у неё не Кубичеку, а Гитлеру. «Оживлённо пыталась она уговорить Адольфа, как вдруг из-за порывистого её движения пояс шелкового пеньюара развязался. «Прошу прощения, господа!», — воскликнула дама, тут же запахнув пеньюар. Но и мгновения было достаточно, чтобы мы увидели: под пеньюаром ничего не было кроме трусиков. Адольф покраснел как рак, вскочил, схватил меня за руку и сказал: «Идём, Густль!» Не помню, как мы выбрались из квартиры. Помню только, что возмущённый Адольф выкрикнул, когда мы оказались на улице: «Вот она, жена Потифара!»».

Гитлер чувствовал себя скованно в присутствии женщин, боялся даже случайных прикосновений. Так, в опере он старался избегать столь популярных у студентов стоячих мест на четвёртом ярусе, так называемом «Олимпе». Билеты туда стоили намного дешевле, но, в отличие от стоячих мест в партере, туда допускали и женщин.

Кубичек вспоминает, что в период их совместной жизни в Вене Гитлер не получал писем, и в гости к нему тоже никто не приходил. Другу он также настоятельно советовал не связываться с женщинами и, по словам Кубичека, «ни в коем случае не потерпел бы ничего подобного. Любой шаг в этом направлении неизбежно положил бы конец нашей дружбе». Даже ученицы, которым Кубичек преподавал игру на фортепиано, не могли заниматься в комнате на Штумпергассе. Однажды к Кубичеку всё-таки пришла ученица, чтобы посоветоваться перед экзаменом, и Гитлер яростно на него набросился. «Он злобно кричал: неужто надо превращать нашу каморку, где и так не повернуться из-за огромного рояля, в место встреч с музицирующим бабьим отродьем? Мне стоило большого труда убедить его, что бедняжка в меня ничуть не влюблена, просто переживает из-за экзамена. В результате мне пришлось выслушать развёрнутую отповедь о бессмысленности женского образования… Молча съёжившись, я сидел на пианинном стуле, а он гневно мерял шагами комнатёнку, изливал свой гнев то у двери, то у рояля, причём в крайне резких выражениях».

Кубичек пишет, что не может вспомнить «ни единого эпизода, когда Гитлер позволил бы себе зайти слишком далеко в отношениях с противоположным полом». Однако он «совершенно уверен, что Адольф был абсолютно нормален как в физическом, так и в сексуальном отношении».

По мнению Кубичека, гомосексуальных наклонностей у его друга точно не было. Кубичек даже рассказал, как за Адольфом пытался ухаживать один старый богатый гомосексуалист, но 19-летний Гитлер с возмущением отверг его со словами, что «гомосексуализм — это противоестественно и с ним нужно вести борьбу всеми возможными средствами». Он «прямо-таки с боязливой добросовестностью» старался держаться «от таких людей подальше», «относился к этому и к прочим сексуальным извращениям, характерным для большого города, с глубочайшим отвращением», воздерживаясь даже «от мастурбации, обычного дела у молодых людей». О периоде проживания в мужском общежитии также нет никаких свидетельств, подтвердивших бы гомосексуальные наклонности Гитлера. Было бы хоть что-то, Райнхольд Ханиш не преминул бы об этом упомянуть.

Рудольф Хойслер, который был младше Гитлера на четыре года и в 1913–1914 годах несколько месяцев делил с ним комнату в Мюнхене, также упоминает лишь о дружеских отношениях. По словам дочери Хойслера, её отца никак не назовёшь женоненавистником, а вот такого «она даже себе представить не может». С другой стороны, она уверена, что «о таком» отец никогда бы ей не рассказал.

Ханиш вспоминает, как однажды обитатели мужского общежития стали похваляться успехами у женщин. Гитлер также внёс свою лепту в разговор, рассказав (хотя на дворе уже 1910 год!) о Штефани из Линца. Почему он не пытался завязать с ней отношений? Гитлер объяснил: Штефани — дочь высокопоставленного правительственного чиновника, а он — всего лишь сын мелкого служащего. Сам факт, что Гитлер в возрасте двадцати одного года всё ещё считал достойной пересказа эту старую, выдуманную им любовную историю подростковых лет, подтверждает, что за прошедшие годы он вряд ли приобрёл какой-либо опыт на любовном поприще.

Ханиш сообщает, что Гитлер в мужском общежитии рассказывал очень важную для него историю о проявленной им стойкости. Будто бы он летом, в деревне (читай: в Вальдфиртеле), познакомился с девушкой. Та ему понравилась, он ей — тоже. Однажды, когда она доила корову, молодые люди остались наедине. И девушка повела себя «очень безрассудно»! Он, Гитлер, оценил возможные последствия её поведения и убежал («как целомудренный Иосиф», замечает Ханиш), опрокинув при этом ведро парного молока.

По мнению прожжённого авантюриста Ханиша, «Гитлер мало ценил женскую сексуальность. Он придерживался весьма возвышенных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной. Часто говорил, что мужчины, если б захотели, могли бы вести высокоморальный образ жизни», то есть — жить без секса. Контактам Гитлера с женщинами препятствовали к тому же и бедность, и плохая одежда, «не говоря уже о том, что его диковинный идеализм в этом отношении и без того хранил его от любых приключений».

Совсем недавно стало известным ещё одно свидетельство о том времени. Адель Альтенберг, дочь владельца магазина картинных рам, рассказала: в ту пору ей было 14 лет, она иногда помогала отцу в магазине и познакомилась там с Гитлером, тот приносил свои рисунки на продажу. Адель вспоминает, что молодой человек так робел, что ни разу даже не взглянул на неё, «смотрел всегда только в пол». (См. Главу 6 «В мужском общежитии», раздел «Ссора с Ханишем»).

Наконец, существуют свидетельства Хойслера, товарища по общежитию, с которым Гитлер познакомился в 1913 году. Гитлер и ему рассказывал про «подружку» в Линце. Хойслеру показалось странным, что на Рождество 1913 года, то есть, уже в Мюнхене, его приятель заказал для так называемой «подружки» анонимное поздравление в линцской газете. А ведь Штефани уже была замужем за офицером, о чём Гитлер явно не знал.

Благодаря воспоминаниям Хойслера можно с большой долей уверенности определить личность загадочной Эмилии, которую принято считать первой любовницей Гитлера в Вене. И вот почему.

Криста Шрёдер, секретарша Гитлера, пишет, что её шеф отказался от половой жизни с тех пор, как «решил стать политиком», то есть с 1918 года. Отныне он получал «удовлетворение только в мыслях». «Все отношения оставались платоническими!» — утверждает Криста Шрёдер. Даже с Евой Браун «у него ничего не было». Однако в Вене, до начала политической карьеры, у Гитлера, по мнению секретарши, были возлюбленные. Вот доказательство: однажды она сказала, что Эмилия — отвратительное имя, а Гитлер возразил: «Не говорите так, Эмилия — прекрасное имя, так звали мою первую возлюбленную!»

Личность этой Эмилии до сих пор не установлена. Возможно, имеется в виду младшая сестра Рудольфа Хойслера, друга Гитлера. Эмилия Хойслер, или «Милли», как её все называли, родилась 4 мая 1895 года. В феврале 1913 года, когда её брат познакомился в мужском общежитии с 23-летним Гитлером, которого часто приглашал к себе домой, девушке исполнилось семнадцать лет. Милли, по свидетельству её племянницы Марианны Копплер, была девушка в высшей степени застенчивая, чувствительная и болезненная, к тому же страдала от тирании отца, державшего её в ежовых рукавицах. Особой красотой она не отличалась, немного играла на фортепиано, как было принято в буржуазных семьях, занималась рукоделием, помогала матери по хозяйству. Самая тихая и незаметная среди пятерых Хойслеров-младших, она производила впечатление боязливой, нуждающейся в защите девушки. Милли восхищалась другом своего брата. Попросила сделать рисунок в её поэтическом альбоме. Гитлер не стал рисовать тут же, но пообещал принести в следующий раз и обещание сдержал. На рисунке размером с почтовую открытку, выполненном цветными карандашами, изображён — по описанию дочери Хойслера, видевшей его в детстве, — германец в шлеме, со щитом и копьём, стоящий у дуба. В центре, на стволе дерева, нарисовано нечто вроде герба с бросающимися в глаза инициалами «А.Г.». Милли с гордостью вложила эту открытку в альбом.

Когда Эмилия вышла замуж, рисунок хранился в специальной шкатулке у Иды Хойслер, её матери, вместе с обоими письмами Гитлера и семейными бумагами. После смерти матери в 1930 году бумаги достались старшему сыну, венскому учителю средней школы. В 1930-е годы оба письма Гитлера и рисунок забрали «в Берлин». Куда точно — выяснить сегодня невозможно. Видимо, оригиналы снова оказались у Гитлера. Можно предположить, что они также прошли через руки его личной секретарши и что Гитлер говорил с ней об Эмилии. Называл ли он Эмилию своей «возлюбленной» или госпожа Шрёдер сделала неверные выводы, мы никогда не узнаем.

Основательного изучив отношения в семье Хойслеров, мы можем с уверенностью заключить: Милли едва ли могла быть «возлюбленной» Гитлера. По словам её племянницы, Эмилия никогда не выходила из дома без сопровождения. Кроме того, отношения молодого человека и матери Милли строились на доверии (см. Главу 12 «Накануне Великой войны», раздел «Рудольф Хойслер»). Гитлер вряд ли мог быть заинтересован в том, чтобы рассориться с единственным человеком в Вене, который ему помогал. Следовательно и отношения с венской «возлюбленной» Эмилией проходили по разряду «платонических».

 

Двойная мораль

В начала XX века Вена была жизнерадостным и сексуально раскрепощённым, даже порочным городом (в отличие от провинции, например, от Линца). Степень сексуальной свободы зависела от социального положения: вольности позволяли себе, прежде всего, аристократы и люди искусства. От них не отставал низший общественный слой, к которому принадлежал и Гитлер в период проживания в мужском общежитии. Будь то батраки и батрачки в деревне, будь то холостые рабочие и служанки в городе — нравы были вольными.

Сексуальная свобода оставалась запретным плодом лишь для одного сословия — буржуазии. Как и для всех тех, кто стремился к нему принадлежать. Ещё точнее — для женщин этого сословия. В соответствии с моральным кодексом буржуазии, весьма близким католическим заповедям, девушкам и женщинам не разрешалось иметь сексуальных контактов вне брака. Общественное мнение было в этом отношении настолько строгим, что девушка могла сделать хорошую партию, только будучи девственницей, а «падшие женщины» и, тем более, незамужние матери шансов не имели. Поэтому девушек этого сословия всеми способами уберегали от половой жизни.

А вот молодым мужчинам приобретать опыт не просто разрешалось, от них этого даже ожидали. «Пусть обточит себе рога» — так тогда говорили. Предполагалось, что молодой человек избавится от якобы расшатывающего нервную систему порока онанизма и подготовится к браку. У мужчин не было возможности вступить в любовные отношения и иметь сексуальную близость с девушкой, равной им по социальному положению, поэтому общество, несмотря на демонстрируемую на публике чопорность, закрывало глаза на их тайные визиты к проституткам. Это считалось полезным для здоровья, так сказать, «гигиенической» необходимостью. В 1912 году один из научных журналов Вены провёл опрос молодых врачей с целью выяснить, кем была их «партнёрша при первом половом акте». Лишь 4% опрошенных ответили, что это была девушка, которая могла бы рассматриваться в качестве потенциальной жены, 17% имели связь со служанкой или официанткой, а 75% — с проституткой. Итак, проституция была явлением весьма распространённым.

Стефан Цвейг, современник Гитлера, писал, что тротуары предвоенной Вены «были до такой степени забиты продажными женщинами, что труднее было от них скрыться, чем найти их… Женский товар в ту пору открыто предлагался по любой цене и в любой час, и, чтобы купить себе женщину на четверть часа, на час или на ночь, мужчина тратил не больше времени и труда, чем на пачку сигарет или газету».

Семья аристократов на летном поле в Асперне

Цвейг убедительно описывает царившую в то время двойную мораль: «Как города под чисто прибранными улицами с их красивыми роскошными магазинами и элегантными бульварами скрывают подземную канализацию, куда отводится грязь клоак, так вся сексуальная жизнь молодёжи должна была проходить незаметно под моральной поверхностью «общества»». Проститутки нужны были для того, чтобы смыть в канализацию «эротическую жизнь вне брака», проституция «представляла собой как бы фундамент, на котором высилось, сверкая безупречным фасадом, пышное здание буржуазного общества».

Количество больных сифилисом было огромным, страх заражения — всеобщим. Болезнь не щадила ни один социальный слой — ни солдат, ни людей искусства, ни аристократов. Почитаемый Гитлером «король художников» Ганс Макарт умер от сифилиса, равно как и отец последнего императора, эрцгерцог Отто Габсбург-Лотарингский. По статистике, сифилисом были инфицированы от десяти до двадцати процентов мужчин. Цвейг писал: «К страху перед заражением добавлялся ещё ужас от мерзкой и унизительной формы тогдашнего лечения, о которой нынешний мир тоже ничего не знает. Месяцами тело заражённого сифилисом натирали ртутью, что в свою очередь вело к выпадению зубов и к общему резкому ухудшению здоровья; несчастная жертва случая чувствовала себя, следовательно, существом падшим, не только духовно, но и физически».

Итак, на рубеже веков большинство мужчин из буржуазной среды приобретали первый сексуальный опыт с проституткой, испытывая страх перед заражением. Так у них складывался негативный образ женщины, и женоненавистничество получало всё большее распространение.

Достоверных данных о количестве венских проституток на тот период нет. Сведения есть лишь о весьма незначительном и всё уменьшавшемся числе «подконтрольных» полиции нравов девушек, которые достигли восемнадцати лет и дважды в неделю являлись на осмотр к врачу. В 1908 году в Вене таких насчитывалось 1516, и число их оставалось неизменным. Это в два раза больше, чем сегодня. Согласно данным статистики, в 1912 году среди проституток зарегистрированы 29 случаев беременности и 249 случаев заражений сифилисом. Значит, за год примерно каждая шестая заболевала и больше не могла заниматься своим ремеслом. Как правило, такие проститутки пополняли огромную армию «нелегалок».

Число «нелегалок» во много раз превышало число «подконтрольных». На учёте в полиции не стояли ни дорогие дамы полусвета, которых знал весь город и которые появлялись со своими кавалерами в театре и на бегах, ни девушки, занимавшиеся этим ремеслом время от времени в дешёвых гостиницах. Проституток, не достигших восемнадцати лет, а также инфицированных или больных полицейские задерживали во время периодических облав, однако после освобождения те снова возвращались к своей «работе».

 

Целомудрие для немецкого народа

Гитлер демонстрирует неплохую осведомлённость по части проституции и сифилиса. Майским вечером 1908 года, когда они посмотрели в театре постановку скандальной пьесы Франка Ведекинда «Пробуждение весны», он повёл друга Кубичека в старый неухоженный квартал красных фонарей в районе Шпиттельберг: «Пойдём, Густль. Надо хотя бы раз взглянуть на эту «обитель порока»».

Кубичек описывает низкие домишки, девушек у освещённых окон: «В знак того, что сделка с клиентом состоялась, свет выключали». Кубичек продолжает: «Я помню, как одна из этих девушек — мы как раз проходили мимо — решила снять сорочку или, может, переодеться, а ещё одна занялась чулками, и мы увидели её голые ноги. Честно говоря, я вздохнул с облегчением, когда эта пытка закончилась, и, мы, наконец, выбрались на Вестбанштрассе. Я молчал, а Адольф гневно возмущался уличными девками и их искусством обольщения».

Дома Гитлер принялся рассуждать на эту тему «таким деловым и холодным тоном, как будто высказывал свою точку зрения по вопросу борьбы с туберкулёзом или кремации». Гитлер утверждал: «рынок продажной любви» существует потому, что «мужчина нуждается в сексуальном удовлетворении, а соответствующая девушка думает только о заработке… На самом деле «жизненный огонь» в этих бедных созданиях уже давно угас».

Гитлер говорил также об истории публичных домов, уверяя, что нужно запретить проституцию. В качестве метода борьбы против этого «позора нации» он предлагал ранний брак, поддерживаемый государством: небогатым девушкам следует безвозмездно выдавать приданое, а супружеским парам — ссуды и повышенное жалование. «Жалование необходимо увеличивать с рождением каждого последующего ребёнка и снова сократить, когда дети встанут на ноги». Подобные планы вынашивали все пангерманцы, мечтавшие таким образом обеспечить здоровье молодым немецким мужчинам, а благодаря им — и всей «расе».

Кубичек пишет, что представления его друга о морали «основывались не на собственном опыте, а на рассудочных выводах». Следует уточнить, что молодой Гитлер черпал эти «выводы» прежде всего из трудов пангерманцев. Именно в их работах пропагандировалось воздержание. Журнал «Унферфелынте Дойче Ворте»: «Молодым людям полезно оставаться целомудренными как можно дольше. Тогда мускулы крепнут, глаза горят, дух остаётся проворным, память — незамутненной, фантазия — живой, воля — стремительной и сильной, и человек, ощущая свою мощь, воспринимает весь мир, словно сквозь разноцветную призму». Придётся, правда, смириться с «лёгкими расстройствами нервного характера», к которым приводит воздержание. Но в любом случае здоровью не грозит никакой ущерб, если оставаться целомудренным примерно до 25 лет, даже напротив: «Сколько здравого смысла, сколько чистых помыслов, сколько настоящих чувств погибает в этой обители похоти и примитивных желаний! Сколько юношеской гибкости и неиспорченного идеализма уничтожается и превращается в заурядную пошлость!»

«Вожделение» следовало подавлять «силой воли, воздержанием от возбуждающей еды и напитков (алкоголя), а также правильным питанием и здоровым образом жизни». Тогда организм получит «дополнительную энергию, что, как известно, идёт на пользу и духовным качествам, прежде всего, воле. Таким образом, половое воздержание — и доказательства мы видим повсеместно — является непременным условием максимально эффективного функционирования человека как в физическом, так и в умственном плане».

От продуктов питания, «оказывающих возбуждающее воздействие на гениталии», следовало воздерживаться: «В первую очередь, от мяса… Вера в то, что лишь мясо придаёт человеку силы — глупое и роковое заблуждение, оказывающее губительное воздействие на все сферы жизни народа, как на экономику, так и на здоровье». Вегетарианское питание — «мощный тормоз вырождения нации».

Женоненавистник Иорг Ланц фон Либенфельс также предостерегал юношей от гибельных связей с женщинами, прежде всего, с проститутками. Однако не из нравственных, а единственно из «расовых» побуждений. Он считал, что молодые люди обязаны сохранить чистоту германской расы и потому не могут подвергать себя опасности заражения. Ведь большинство проституток — «расово неполноценные женщины», и «немецкий мужчина» должен отказаться от них в пользу таких же «расово неполноценных» клиентов, чтобы приблизить гибель и тех, и других. «Высшая раса не собирается устранять миллиарды неполноценных, безвозвратно дегенерирующих полукровок, ведь их могут стереть с лица земли проституция и сифилис. Все те, кто не имеет чести принадлежать к высшей расе, должны погибнуть в этом адском огне, с плачем и скрежетом зубовным». Сифилис — это «бессмертный червь, прогрызающий человека до мозга костей, наказывающий до третьего и четвёртого рода, и подтачивающий до тех пор, покуда засохшая ветвь не отпадёт с древа человечества… Это железный грифель, вычёркивающий из книги жизни недостойные и нечистые роды и народы».

Кубичек считает, что главной причиной воздержания Гитлера был страх: «Он часто говорил мне, что боится заразиться». Судя по всему, Гитлер и позже не избавился от этого страха. Подтверждение — поразительно длинный, на тринадцать страниц, пассаж о сифилисе в «Моей борьбе».

По мнению венских пангерманцев, такие болезни как сифилис, опасны прежде всего тем, что от них могут пострадать и следующие поколения «немецкого народа». А ведь «немецкий мужчина» обязан обеспечить немцам лидирующее положение среди других народов и для своего потомства. Во-первых, заботясь о «чистоте крови и расы», т.е. не вступая в связь с евреями, славянами и «полукровками». Во-вторых, сохраняя своё здоровье, хорошую физическую форму и высокий репродуктивный потенциал («раса» и «масса»). Таким образом, проституция, связанная с высоким риском инфицирования, губительна не только для отдельного мужчины, но и для всей «расы» и «народа», она угрожает наивысшей ценности — «благополучию немецкого народа». Гитлер-политик поднял на щит этот основной принцип пангерманцев: Если я и верю в какую-нибудь божественную заповедь, то только в эту: сохраняй свой род!

Неудивительно, что рейхсканцлер Гитлер позволял «расово неполноценным» открывать бордели, сколько захочется: надеялся, что скоро они сами себя истребят.

 

Движение за права женщин

В католической Австрии борцам за права женщин было особенно трудно изменить традиционные представления о роли женщины. В обществе им упорно противостояли многочисленные защитники старого порядка, якобы установленного самой природой.

Церковь, поддерживаемая правящей в Вене христианско-социальной партией, диктовала, какой должна быть идеальная женщина: это молчаливая, работящая супруга и мать, которая служит церкви, государству, а в первую очередь — мужу, и изводит себя самопожертвованием. Как в церкви, так и в политической и общественной сферах тон задавали мужчины. Отец Генрих Абель, именитый иезуит и сторонник Люэгера, например, читал проповеди только мужчинам, так как стремился к «исконному мужскому христианству». Однажды католички в знак протеста заняли церковь до прибытия «группы паломников-мужчин», и отец Абель сыграл с ними одну из своих популярных шовинистских шуток. Он послал за ключами, запер женщин в церкви и прочитал проповедь мужчинам на площади перед церковью при «бурном ликовании» тысяч паломников. Католички были вынуждены терпеливо дожидаться в церкви, пока мужчины не завершат богослужение.

Католички, как правило, слушались священников и христианских социалистов, выступая против «безнравственной феминистской отравы». Эмилия Платтер, влиятельный председатель Христианского женского союза, метала громы и молнии: «Разве не ясно, что нужно создать преграду на пути распространения феминисткой отравы либерального толка? Мы, христианки, должны с ней бороться, мы должны стать для неё преградой в современном море духовной гибели. Христианки, вперёд! Пусть этот призыв тысячекратным эхом пронесётся по всей стране. Мы знаем, чего хотим: мы хотим быть опорой для наших мужей, братьев и сыновей в жизненной схватке, в борьбе за Бога, императора и отчизну!»

Пангерманцы, взгляды которых были наиболее близки Гитлеру, также выступали против «эмансипационной истерии выродившихся женщин». «Дух, исходящий от этого больного стада, может отравить и молодые здоровые души», — писали они. «Отказ от материнства грозит нации вымиранием». В другой статье: «Женское движение — признак надвигающегося упадка. Гибель государств или народов во все времена начиналась с господства мужеподобных женщин и женоподобных мужчин». Эмансипированная женщина — это «гермафродит, в ней нет ничего немецкого, только еврейский дух».

«Дер Хаммер», газета Франца Штайна, писала: эмансипация женщин — это «начало расового хаоса… смешения рас, которое ведёт к вырождению и грозит уничтожением всему здоровому человечеству». Равноправие полов — это «безграничное оскорбление женщины». Женщине следует полностью посвятить себя служению немецкому народу: «Вы — истинные жрицы любви к отчизне. Так выполняйте же своё высокое предназначение!… От вас в значительной мере зависят внутреннее величие и единство отечества, а также его внешняя мощь».

В 1906 году автор-пангерманец, противник эмансипации, опубликовал в серийной пропагандистской брошюре «Остара» «народные директивы для нашего будущего». Чтобы напомнить женщинам об их долге, нужно организовать «курсы, где их научат считаться с другими, молчать и слушаться». «А мужчинам не следует рассматривать женщину исключительно как животное противоположного пола и поддерживать двойную мораль… Недопустимо придавать слишком большое значение половой жизни».

Лейтмотивом звучало требование обязательного сохранения традиционного распределения ролей: мужчина — сильный и разумный, женщина — слабая, беззаветно преданная и чувствительная. А вот что сказал Гитлер в 1935 году, выступая перед Национал-социалистической женской организацией: Было время, когда либералы боролись за «равноправие» женщин, но немецкие женщины и девушки так и оставались хмурыми, печальными и безрадостными. А сегодня? Сегодня мы видим сплошь сияющих и смеющихся женщин. Национал-социализм подарил женщине настоящего мужчину, смелого, отважного и решительного… Ни одно поколение немцев не будет так счастливо, как наше.

Плакат Первого венского гимнастического союза

Пангерманцы и феминистки сходились в одном, отличаясь этим от «клерикалов» и консерваторов: они пропагандировали здоровый, близкий природе образ жизни, они приветствовали занятия женщин спортом, которые церковь отвергала как непристойные (в особенности гимнастику), и боролись с тогдашней модой, вредной для здоровья, прежде всего — с корсетами. Пангерманский «Ежегодник для немецких женщин и девушек» писал: «Долой корсеты, вязаные чулки и пяльцы, вперёд на воздух, тренировками закалять организм… Ходить в сдавливающей тело одежде и в тесной, калечащей ступни обуви — это для кукол». Ланц фон Либенфельс рекомендовал «блондинкам» делать «более свободные» причёски, чтобы волосы спадали на лоб волной, а на затылке собирались в узел, так можно будет «показать длинные вьющиеся золотистые волосы, удлинённую форму головы и овальное лицо в наилучшем свете… Женщина не должна стесняться. Если она вынуждена находиться в сомнительном обществе, то следует подбирать такой покрой и цвет одежды, которые подчеркнут статную фигуру, пышную грудь и полные бёдра».

Гитлер тоже считал, что всё «немецкое» и «красивое» должно быть ещё и «полезным для здоровья» и поносил в «Моей борьбе» дурацкую моду. Однако при этом требовал, чтобы о красоте тела заботились не только девушки, но и юноши: Нация заинтересована в том, чтобы в брак вступали люди с красивым телом, чтобы они дарили нашему народу красивое потомство.

 

Женское образование и женское избирательное право

«Образовательные бредни», «хлам знаний» «бесполезная псевдообразованность» — такие выражения пользовались популярностью у противников женского образования. Журнал «Унферфелынте Дойче Ворте» писал, что «помешанные на образовании» женщины приносят ему в жертву всё, даже «семейное счастье и народное благо». Женщине следует вспомнить о своих обязанностях на кухне: «Заботу о здоровье нашего народа, которое зависит от содержимого кастрюль гораздо больше, чем принято думать, мы доверили рукам и разуму наших женщин».

На рубеже веков намеренно закрывали глаза на то, что 40% женщин трудились по найму, большинство из них выполняли чёрную работу на фабриках или в домашнем хозяйстве. Они не могли себе позволить быть только матерями. Трудились и женщины из буржуазного сословия, если их заставляла нужда. Они занимались рукоделием, крайне плохо оплачиваемым: это вязание, вышивание, шитьё. И отсутствие образования, и всевозможные общественные и моральные ограничения не позволяли женщинам выбрать работу, сообразную их талантам.

В вопросе допуска женщин к учёбе в университете Габсбургская монархия отставала от соседних государств. Цюрихский университет начал принимать женщин (правда, поначалу только иностранок) уже в 1863 году, а в восьми цислейтанских университетах (Вена, Грац, Инсбрук, немецкий и чешский университеты Праги, Краков, Лемберг, Черновцы) женщинам разрешили учиться лишь в 1897 году, и только на философском факультете. В 1900 году для женщин открыли двери факультеты медицины и фармацевтики. Юридический — только в 1919 году, а о теологическом и речи быть не могло. Но ведь и первую гимназию для девочек создали лишь в 1903-м, потому число студенток даже после официального допуска женщин в университеты оставалось невелико. А до того для девочек существовали только специальные женские лицеи, и к экзамену на аттестат зрелости и для получения допуска в университет нужно было готовиться самостоятельно, прибегая к услугам дорогих частных заведений.

В период становления женского образования в Цислейтании сразу обнаружился неожиданный феномен: во всех образовательных учреждениях процент евреек был выше, чем в общем составе населения. В 1909/10 учебном году в Нижней Австрии и Вене лицеи посещали 2510 девочек, из них 44,4% были католичками, хотя в ту пору католики составляли 80% населения. 11,6% учениц были протестантками, что в два раза превышает процент в общем составе населения (около 6%), а 40,7% всех учениц были «иудейками». Получается, что число учащихся девушек-евреек было в 4–5 раз больше числа евреев в общем составе населения. В гимназиях и университетах эта особенность становится ещё более очевидной, поскольку ещё меньше католичек поступали в высшие учебные заведения.

Данные по Цислейтании в целом даже красноречивее: в 1912/13 учебном году существовало в общей сложности 32 женские гимназии, три из них — в Нижней Австрии и Вене, четыре — в Богемии. А в нищей Галиции — 21, правда, с меньшим количеством учениц в каждой. Обучались в них чаще не польки, а еврейки, чьим родным языком был идиш, немецкий или польский. Многие затем отправлялись в Вену, чтобы продолжить учёбу в университете. Там они увеличивали и без того высокую долю еврейских студенток на всех факультетах, куда допускали женщин. В 1906/07 учебном году иудейки составляют 51,2% всех студенток медицинского факультета Венского университета, в 1908/1909 учебном году они же — 68,3%.

Определённую роль здесь сыграла традиционная для католической церкви враждебность по отношению к образованию в целом, а в особенности — к обучению медицине, подозрительному с моральной точки зрения. Считалась, что такое образование подрывает нравственность девушек, развращает их и отдаляет от церкви. Студентка медицинского факультета могла видеть обнажённых мужчин, разве это не отпугнёт потенциальных женихов? Девушкам из католической среды приходилось в то время непросто, в семье чаще всего возражали против их учёбы.

В еврейских семьях образование и учёность, напротив, высоко ценили. Даже бедные не только не препятствовали детям в получении образования, но поддерживали их и поощряли. В ту пору в еврейских семьях повсеместно признавали равное право девочек и мальчиков на достойное образование. А женщины, получившие достойное образование, начинали бороться за женскую эмансипацию, которая в глазах антисемитов становилась всё более «еврейской». Политически активные женщины чаще всего вставали на сторону социал-демократов, ведь те больше других боролись за права женщин, не были антисемитами, не были врагами образования. Тем самым борьба за права женщин считалась еврейской, социал-демократической, аморальной и дегенеративной.

В пангерманском «Ежегоднике для немецких женщин и девушек» постоянно звучат призывы к сохранению исконных женских добродетелей. «Неженственная женщина» — это «ужас для людей, не подверженных вырождению». «Ну и пусть наглые евреи и им подобные посягают на святыню брака — до тех пор, пока в народе жив здравый смысл, семья выдержит любые испытания. Немецкий домашний очаг — это оплот, спасающий от разрушительного, тлетворного влияния чужаков, немецкая женщина — это защитница, вместе с которой он или выстоит, или падёт». И далее: «Пока ещё немецкая семья является надёжной крепостью для немецкой женщины. Но семья подвергается нападениям враждебных сил: дерзким евреям вход туда заказан, однако отрава еврейских слов проникает через прессу, капля за каплей вливая в наши сердца яд антинемецких воззрений».

«Клуб женских профессий». Подпись: «Добро пожаловать! Здесь вы увидите первую женщину-аптекаря, первую женщину-лётчика, первую женщину-атлета, первую женщину-дирижёра, первую женщину-адвоката и даму без ног!» Нельзя не заметить жирного намёка — на кассе сидит еврейка (карикатура в сатирическом журнале «Кикерики», 16 марта 1913 года)

Ланц фон Либенфельс полагает, что феминистки ненавидят детей и хотят «взвалить бремя ухода за детьми на мужчин. Только представьте себе эту гротескную картину!» По его мнению, «помешательство на учёбе» и «одержимость образованием» может не только расшатать нервную систему женщины, но и привести к утрате «способности рожать и кормить грудью». Ланц фон Либенфельс советует немецким юношам избегать «девушек с университетским образованием; женщин, работающих на государственной службе; девушек, с удовольствием появляющихся в обществе или на улице; девушек, которые ничего не смыслят в домашнем хозяйстве и в кулинарии, завзятых театралок, спортивных дамочек; девушек родом из мест, где расквартированы военные гарнизоны. Предпочтение следует отдавать девушкам домашним, исключительно чистоплотным, скромным, непритязательным, верным и покорным мужчине, уже по внешнему виду которых можно распознать, что они принадлежат к типу «матка героической немецкой расы»».

Газета «Дер Хаммер», ведя борьбу против социал-демократии, считала женское движение частью «еврейского модернизма»: «Социал-демократы эффективно используют женское движение в борьбе против национального государства и буржуазной культуры», «они хотят отшвырнуть нас назад, на уровень недочеловеков, когда ещё не осознавались и не почитались такие духовные ценности, как вера и любовь к отчизне». Для сравнения приведём цитату из речи рейхсканцлера Гитлера в 1934 году на съезде Национал-социалистического женского общества в Нюрнберге: Выражение «женская эмансипация» придумали евреи, и его суть пропитана тем же духом. Немецкой женщине во времена истинного расцвета Германии эмансипация не нужна. Необходимы женщины-борцы, которые не интересуются теми правами, что навязывают нам евреи, а сосредоточены на долге, возложенном на нас природой.

В июне 1911 года в Стокгольме состоялся Шестой интернациональный конгресс движения за женское избирательное право, в нём приняли участие более тысячи делегатов. Венская пресса писала об этом событии немного, да и то критически и издевательски. Журнал Георга Шёнерера «Унферфелынте Дойче Ворте» яростно протестовал против совместной борьбы женщин разных стран: «У нас — немецких мужчин — нет братьев не из нашего народа. Разве у немецкой женщины есть сёстры в Англии, в России или у готтентотов? Противоестественно, если эти мнимые «сёстры» ближе нашим женщинам, чем их немецкие братья». Так же противоестественно, «как если бы немец захотел растить детей в браке с готтентоткой».

Одна из газет христианских социалистов потешалась: «После введения женского избирательного права эмансипированные женщины будут задавать тон в парламенте, а мужчины останутся дома с детьми, — видимо, тогда и наступит золотой век».

В 1912 году социал-демократы организовали в Вене «женский день», выступив, в частности, с требованием ввести избирательное право для женщин. В связи с этим газета христианских социалистов «Бригиттенауер Бециркс-Нахрихтен» издевательски сообщила, что добрая половина митинговавших «трудящихся женщин» — это «старые и молодые еврейки, совершенно не похожие на трудящихся».

До обвинений в «свободной любви» и «безнравственности» оставался всего один шаг. Для доказательства бессмысленности женских прав газета не придумала ничего лучше, чем вспомнить об «измученных существах, которых мы встречаем в рабочих кварталах на каждом шагу. В восьмидесяти случаях из ста это жертвы предсказанных Марксом «высоких отношений полов», когда женщине отводится роль рабыни при рабочем скоте». Вот заключительная фраза статьи: «И старшие товарищи ещё ждут, что наши женщины и девушки отдадут свои деньги на это дурное дело».

В 1912 году «Дер Хаммер» Штайна призывает вступать в «Немецкий союз по борьбе с женской эмансипацией» и требует «сохранения существующего порядка и проверенных временем устоев, согласно которым активное и пассивное избирательное право на выборах в государственные, местные и любые другие органы управления имеют только мужчины. Мы считаем, что женщины самой природой не предназначены для борьбы, которой сегодня неизбежно сопровождается любая предвыборная компания».

Право голоса для женщин, по мнению «Дер Хаммер», не даст ничего, кроме «увеличения числа партий, числа кандидатов и числа нарушений во время выборов». И ещё: женщины всё равно будут голосовать так, как прикажут им мужья, даже если придётся голосовать за священнослужителей. Социал-демократы «немало удивятся, когда многие женщин из их собственных рядов захотят способствовать торжеству клерикализма».

«Успех «женского дня» красных». Подпись: «Виктор Адлер как борец за женское избирательное право» (карикатура в сатирическом журнале «Кикерики», 23 марта 1913 года)

Пангерманская газета расписывала страшный сценарий будущего: «Только представьте себе, что станется, если женщинам разрешат участвовать в выборах? Если «товарищи» в красных блузах и с красными гвоздиками вступят в борьбу с «амазонками Люэгера», размахивающими флагами под предводительством молодых священников. Какие парламентские выражения мы услышим? И как скоро политическое противостояние перерастёт в личное — из-за больших шляп, из-за модных платьев? Разве захочет образованная, добропорядочная немецкая женщина встать с этими на один уровень?» И вновь звучит обвинение: большинство защитниц женских прав — это представительницы богоизбранного народа, «который стремится не столько к равноправию, сколько к господству». Следует вывод: «Немецкая женщина для такого слишком хороша». Журнал «Унферфелынте Дойче Ворте» потешается над женским избирательным правом и социал-демократами, поборниками такового: «Политические партии, стремящие прийти к власти, воспользовавшись голосами духовно несовершеннолетних…прекрасно осознают, сколь удобным инструментом для достижения их целей будет одураченная лозунгами и взнервленная толпа баб».

Шутки про феминисток пользовались успехом на политических собраниях, об этом знали и Люэгер, и Вольф, и Штайн, и Шёнерер. Знал и Гитлер, уж он умел ввернуть такую шутку в свою речь на радость ликующей толпе.

В одной частной беседе Гитлер упомянул, что сознательно использовал подобные издевательские шуточки против самоуверенных представительниц социал-демократов: «Ему не раз удавалось выставить в смешном свете женщин из марксистского лагеря, участвовавших в дискуссии, стоило только сказать, что чулки у них рваные, а дети у них завшивели. Убедить этих женщин разумными аргументами — невозможно, удалить их из зала — значит, настроить присутствующих против себя, потому данная метода представлялась ему оптимальной».

 

Культ немецкой матери

Женское воспитание преследует единственную цель, и цель эта — подготовка к материнству. В этих словах из «Моей борьбы» выражена точка зрения, распространённая на рубеже веков не только в Вене, но и повсеместно. В регионах со смешанным населением роли матери придавали ещё большее значение. Женщина приобретала здесь священный статус «хранительницы народной чистоты», она обязана была подарить своему «народу» как можно больше детей.

Установка на максимально высокую рождаемость — важный пункт национальной политики для всех народов Габсбургской империи. Славяне, указывая на высокую рождаемость, требовали особых политических прав. А низкая рождаемость среди немцев становилась для них поводом, чтобы обратиться к «немецкой женщине» с призывом самоотверженно исполнять свой долг перед народом и рожать больше немецких детей.

Герман Белоглавек, христианский социалист, сокрушался в парламенте: «Немецкая женщина теперь больше не рожает! Наша культурная нация ограничивается одним-двумя детьми на семью. А господа славяне — да простят мне это выражение — штампуют детей в промышленных масштабах. (Смех в зале). Понятно, почему чехов больше, чем немцев. Но мы не можем требовать от правительства того, что оно не в состоянии обеспечить».

Журнал «Унферфелыпте Дойче Ворте» писал: «Совершенно правы те представители национальных кругов, которые говорят о значении женщин для воспитания наших детей в национальном духе». И далее: «Для достижения нашей высшей цели — телесного и духовного расцвета нашего народа и его повсеместного распространения, — нам нужна помощь женщин». И, наконец: «Повлиять на молодых людей легче всего через их матерей. Нам предстоит большая работа в союзах для юношей и девушек, начиная с детских садов и заканчивая спортплощадками и учебно-производственными мастерскими. А женщины обеспечат нам большой приток национальной рабочей силы». Не забыли и о воспитании солдат. В пангерманском «Ежегоднике для немецких женщин и девушек» статья под заголовком «Настоящая немецкая женщина и мать» воспевала героиню-мать, вдохновляющую сыновей на бой: «Вознаградите меня за любовь к вам, когда в атаке окажетесь первыми, при отступлении — последними!» Комментарий автора статьи: «Так пусть же все матери — даже в спокойные, мирные времена — воспитывают своих сыновей в истинном немецком духе, чтобы в годину народных бедствий они вдохновенно встали на защиту немецкой страны и немецкого народа». В «Моей борьбе» Гитлер осветил эту тему так: Мужчина служит своей стране, мужественно сражаясь на поле боя, а женщина — проявляя неизменную самоотверженность и терпение, неизменную готовность страдать и переносить страдания. Каждый раз, когда женщина дарит миру ребёнка, она вносит вклад в борьбу за существование своего народа. И ещё: Брак не должен быть самоцелью, он призван служить более высокой идее — преумножению рода и расы. Только в этом его смысл и его назначение. Многодетных «немецких матерей» за службу немецкому народу «фюрер» награждал особым «материнским крестом»: четверо детей — бронзовый, шестеро — серебряный, восемь детей и более — золотой.

Публичная демонстрация любви к матери может стать действенным политическим инструментом — в этом Гитлер убедился на примере своего кумира, венского бургомистра Карла Люэгера. «Красавчика Карла» окружали многочисленные поклонницы, однако он, предпочтя холостячество, создал в обществе настоящий культ собственной матери. Любому жителю Вены было ведомо, что мать Люэгера («моя покойная мамочка»), овдовев, зарабатывала на пропитание семьи содержанием табачного ларька. Ведь она боготворила единственного сына и таким способом дала ему возможность получить образование.

Франц Штаурач, священник и автор опубликованной в 1907 году биографии Люэгера (молодой Гитлер несомненно её прочитал), превозносил мать Люэгера сверх всякой меры: «Любила она его по-матерински нежно; вся жизнь её была связана лишь с ним, единственным сыном, коим она гордилась и на коего возлагала надежды; он же, в свою очередь, жил ради матери и вплоть до нынешнего дня хранит о ней память с трогательным почтением». Люэгер даже настоял, чтобы на официальном портрете в ратуше мать изобразили рядом с ним, бургомистром. «Чтобы она продолжала жить в памяти народной. Произнося его имя, каждый должен помнить, что лишь благодаря своей матери д-р Люэгер стал тем, кем он стал: это великий человек, живущий в трудные времена, это человек, посланный нам Провидением».

Дважды в году бургомистр в сопровождении свиты, включая журналистов, навещал родительскую могилу. Всячески демонстрируя, что женщины ему не нужны, он показывался на людях только с родными сёстрами, с Розой и Хильдегард, которые вели хозяйство у него в доме. Когда Люэгер заболел и слёг, к ним добавились сиделки-монахини.

Однако это не значит, что в жизни Люэгера женщин не было. Возлюбленные бургомистра просто не появлялись с ним в обществе, всегда оставались в тени. Возможность женитьбы он отвергал, а особо настойчивой своей любовнице, художнице по имени Марианна Бескиба, объяснял это так: «Я много чего ещё хочу добиться, для этого мне нужны бабы, но ты-то знаешь, что ревность — это жуть».

«Баб» поставлял ему, прежде всего, Христианский женский союз, так сказать, его отряд амазонок. Марианна Бескиба вспоминает: «Он льстил женщинам, утверждая, что они имеют над своими мужьями невероятную власть: «Смышлёной женщине всё подвластно, она способна добиться чего угодно; главное — влияние на мужчин, и тогда всё будет прекрасно». Женщины, очарованные льстивыми словами «красавчика Карла» об их власти и достоинстве, впадали в настоящую эйфорию. На бесчисленных собраниях «Он» появлялся в роли pièce de résistance — основного блюда, и всегда под бурные овации».

Люэгера на публике не раз спрашивали о его безбрачии, а он всегда отвечал своей знаменитой фразой, вызывавшей восторг у женщин: у него, мол, нет времени на личную жизнь, тем более — на семью, потому что он живёт на свете только ради «дорогих венцев».

Безбрачие Люэгера — хорошо просчитанный политический ход, однако изумлённая общественность узнала об этом лишь через год после его смерти. Марианна Бескиба, разочарованная и уязвлённая тем, что ей пришлось жить в бедности, на собственные средства опубликовала воспоминания. В том числе и факсимиле недвусмысленно эротических писем Люэгера. Характер их отношений оказался предельно ясен, разразился крупный скандал. Гитлер не мог об этом не слышать.

Так или иначе, в Вене ему довелось наблюдать, как самозабвенно, прямо-таки до истерики, женщины готовы поклоняться харизматическому политику. Именно в такой роли Гитлер впоследствии мастерски использовал женщин для достижения своих политических целей. Он льстил «своим» женщинам, чтобы привлечь их на свою сторону, но, заручившись поддержкой, никогда не признавал их равными себе.

Политический стиль Люэгера и рейхсканцлера Гитлера — параллели здесь очевидны. Люэгер говорил, что принадлежит только венцам, а Гитлер утверждал: Моя единственная возлюбленная — это Германия. И он так же — шутя — рассуждал о своём «отряде амазонок»: Даже не знаешь, чего ждать от наших национал-социалистических девушек и женщин, если женишься. Ты ведь тогда сразу лишишься своей популярности. А если говорить серьёзно, то о женитьбе не может быть и речи, если ты принадлежишь всему народу и посвящаешь себя труду во благо этого народа. Ты родился не для того, чтобы наслаждаться жизнью, а для того, чтобы изменить эту жизнь. Д-р Элизабет Фёрстер-Ницше, престарелая сестра Фридриха Ницше, беседуя с Гитлером, поддерживала его в этом мнении: «Мой брат всегда говорил — герой должен быть свободным!» О том, что в жизни фюрера была Ева Браун, немцы при его жизни не знали, как и жители Вены не подозревали о существовании Марианны Бескибы и прочих женщин Люэгера.

Для Гитлера, как и для Люэгера, только одна женщина была достойна уважения — собственная мать. Она играла очень важную, практически доминирующую роль в его жизни, причём не ради популярности у публики, как и у Люэгера. Во время Первой мировой войны Гитлер носил в нагрудном кармане маленькое, помятое фото матери. Позже он приказал по этому фотоснимку написать портреты маслом. Все свидетели сообщают, что портрет матери был единственной личной картиной, которая висела во всех спальнях Гитлера на самом почётном месте до конца его дней.

Клара Гитлер умерла накануне Рождества, её сын превратил этот праздник в день поминовения. Карл Вильгельм Краузе, камердинер Гитлера, сообщает, что в 1934–1936 годах Гитлер не разрешал устанавливать у себя в доме рождественскую ёлку. Он запирался в одиночестве с сочельника и до второго дня праздника, приказывая оставлять еду и газеты под дверью и объясняя своё поведение тем, что «в сочельник у рождественской ёлки скончалась его мать» Утверждение не совсем верное и, возможно, несколько приукрашенное Краузе.

Примечательно, что Гитлер уединялся для скорби именно в той комнате своей мюнхенской квартиры, где в 1931 году после ссоры с ним в возрасте 23 лет застрелилась Гели Раубаль, его племянница. Гели (Ангелика) — тот самый ребёнок, которого Ангелика Раубаль-Гитлер, сводная сестра Гитлера, носила под сердцем, когда умирала его мать. Гели родилась в Линце 4 января 1908 года — вскоре после похорон Клары Гитлер и незадолго до того, как 18-летний Гитлер покинул родной город. Гитлер-политик взял к себе в дом 19-летнюю девушку. Примерно так же его отец Алоис когда-то привёл в свой дом 16-летнюю племянницу Клару Пёльцль из Вальдфиртеля. Мать сыграла и в этих крайне сложных отношениях большую, не поддающуюся рациональному измерению роль.

На публике Гитлер любил подчеркнуть: истинное значение его матери в том, что она воспитала такого сына. В сравнении с образованными, интеллектуальными женщинами моя мать была, конечно, самой обычной женщиной,… но она подарила немецкому народу великого сына. Гитлер превратил 12 августа, день рождения Клары Гитлер, в «День почитания немецкой матери». Публичный культ его матери являлся прежде всего составной частью культа фюрера.