Приходит редко вдохновенье. Как в зной прохлады дуновенье. И то блаженное мгновенье Душе приносит упоенье. И в забытьи все злоключенья, Печаль, напасти, треволненья. Следы обиды и презренья С души уходят в час прозренья. О, вожделенное забвенье! К Небес дарам прикосновенье. Души ко звёздам вознесенье. Душе Господне откровенье. Как счастья длани мановенье, Приходишь редко, вдохновенье…

В тот час, когда окутан мглой, Весь бренный мир обрёл покой, Объятый грустью, одиноко, Сижу я часто под луной. И звёзды, холодно мерцая, Внимают мне во тьме ночной. Мой молчаливый собеседник! О, ночь, мой слушатель немой! Души сокровищницы двери Я отворяю пред тобой. И бездна тёмная мне шепчет, В ответ, звенящей тишиной: «Я лишь свидетель подневольный. Вся жизнь предписана судьбой. Внимай, Джамаль, лишь сердца гласу. Душа твоя – советник твой».

Моя ль вина, что сердце бьётся, Когда дивчина улыбнётся? Моя ль вина, что нрав жесток, Когда схлестнёт с вражиной рок? Моя ль вина, что впал в печаль, Души коль рушился сераль? Мы так уж созданы Творцом: Довлеют чувства над умом. Иначе было б скучно жить. Без горя, счастья не испить.

Язык свой забвенью предавший народ Исчезнет, растаяв, как мартовский лёд. Не рушьте чрез Реку забвения мост. Взяв за узду, нас ведут на погост. Нет ведь с погоста обратно пути. Истлевшего в прах на Земле не найти. Сгинем, поросши сухою травой. И время могилу сравняет с землёй. Лишь камень надгробный расскажет о нас. Но гаснет с годами и оного глас.

Печально смотреть, как окутаны мглой, Люди язык забывают родной. Читайте, прошу! Образумься, Вайнах [11] ! Иначе, поверь, повторится Хайбах [12] . Вспомни ту зиму… Проклятый февраль, Что кровью в истории вписан скрижаль. Ведь не просто тогда стариков убивали, Тысячелетние башни взрывали. И древние свитки вандалы сжигали, Чтоб память стереть… Забываться мы стали.

Яркая вспышка и бомбы разрыв… Идёт на вражину, планшет обнажив, Верхом на диване суровый боец. Враг, трепещи! Тебе скорый конец! Шпоры вонзая во кресла бока, Стратеги ведут за собою войска. Ракеты сбивают и рушат мосты. Храбро на клавиши жмут молодцы. Бесстрашны солдаты «диванных полков». Спасают народы от вражьих оков.

О лаврах «Рима третьего» мечтая, Державы две сцепилися, хромая. Раздоры сеют, в маски облачившись. Людей, безвинных, судьбами играя. В котле войны кипит уже вода. Империй жизнь – народов ворожда. Затлела вслед Востоку и Европа… Лиха беда начало, господа! Во лжи плену идёт на брата брат. Своей рукою ж, рушите вы гать. Очнитесь, люди, тянут вас в трясину! Ужель хотите торфа вкус познать?! Неужто вы мечтали, как в бреду, Идти у торгашей на поводу?! Корысть, тщеславье ваших кукловодов, Жизнь превратили в Марсову страду. Тот, за кого вы гибли под огнём И убивали братьев день за днём, По вам скорбя слезинку не уронит. И на костях построит теплый дом

Не видят, в экстазе, властители стран, На теле народа зияющих ран. На кровь, что течёт из изрезанных вен, Сбегаются стаей голодных гиен. Обглоданны кости кидая в толпу, На скользкую Кривды ведут их тропу. Рыба, известное дело везде, Ловится лучше во мутной воде. Но в омут возможно, споткнувшись, упасть. И вряд ли поможет рыбацкая снасть. Из семени ветра лишь буря восходит. Призрак войны за околицей бродит. В отчаянье, скинувши робости гнёт, Народы восстанут и Мир полыхнёт. Багровые реки омоют поля. И будет гореть под ногами земля. И вспомнит, вконец обезумевший Мир Победу, что в древности праздновал Пирр.

День, вписанный кровью в народа скрижаль [13] . Нам в сердце впивалась холодная сталь. Коварство империй – безбрежное море. Не вправе забыть мы, кровавый февраль. Проклятье на том, кто забудет Хайбах! Детские кости, истлевшие в прах. Сгоревшие заживо, жизнь не познавши, Ко Правде взывают, в могилы стенах. И те, кого с коек больничных, подняли. И там же, живьём, у стены закопали. И воды Мартана [14] , их стонам внимали. За «подвиг» в Кремле ордена раздавали. Мы помним, стоявших в горах испокон, Дедовских башен приглушенный стон. Горы, седые, рыдали по детям. По трупам «вожди» восходили на трон. Не вправе простить мы коварство и зло. Не вправе забыть, сколько душ полегло. Помните ж, люди! Иначе узрите, Как вскоре к потомкам вернётся оно.

Плоды, наливные, сложивши в подол, Осень неспешно взошла на престол. Морщина на лбу и задумчивый взгляд. Опрятный, но виды видавший наряд. Во вьющейся пряди седой волосок — Мудрости дерева первый росток. Слегка своенравна и строги черты. И явны остатки былой красоты. Цвета златого платок на плечах. Осень – вальяжная дама в годах.

Бредёт, беседуя с луной, Судьбою попранный изгой. По краю пропасти, наощупь, Сокрыт туманною стеной. Плетётся, к истине взывая, Прослыв безумцем и ханжой. Но не изменит сердца зову Гордец, отвергнутый толпой. И сердца боль доверит ночи Беглец с истерзанной душой…

Огонь, бушевавший в душе моей, стих… На тлеющих углях родился мой стих. Не раз ошибался. Моя ль в том вина?.. Мечтами был пьян, без хмельного вина. Был благочестия ревностный страж. Ныне угас славословия раж. В поисках доли скитаться устал. И сердцем черствее со временем стал. Так предрекла уж, судьбины скрижаль: Подругой и матерью стала печаль.

Мой друг, ты в пустыне оазис искал — Песок лишь сыпучий отрадою стал. Верен оставшись идеям своим, Стал ты в Миру своенравном чужим. В яростном вихре безрадостных дум, По лезвию жизни ты брёл наобум, Во тьме непроглядной, взывая к Судье. Изрезало ноги судьбы острие. Но ты не боялся болезненных ран. Страшнее недуг провидением дан. На сердце остался уродливый шрам. В руины повержен спокойствия храм… И смерть лишь беспутью положит конец. Неси без стенаний терновый венец.

Я ленивый, толстый кот. Величавый доброхот. Ну и что, что мясо тырю?.. Не со зла ж!.. Хозяин – жмот. Вот с утра опять ворчит. «Морда наглая» – кричит. Кресло, видите ль, царапнул. Надо ж когти поточить! Должен Васька в форме быть. Мило дело – пофорсить. Да с соседской кошкой Муркой Шуры-муры замутить. Голос быть должон готов… Отвлекусь на пару слов — Нет мелодии приятней, Песни мартовских котов — Не попал я к ней вчярась. Там гуляет пёс Тарас. Эх, его б за милу душу Да по рылу, пару раз!.. В общем-то, судьба не зла. Не считая пса – козла. То сметаной разживёшься… Коль бабуля отошла… Коль не мыши б – был покой. Да на печке, день-деньской, Так и дрыхнул бы… Бабуля Воротилась… Ой ой оой!..

Без штанов желает всяк, Срам прикрыть, одевши фрак. Пусть в пуху, по уши, рыло. Нимб нацепим на пятак. Променять нельзя, никак, Вожделенный кавардак. Опостылевший порядок Отложили на чердак. Власти плебсу, между тем, Что как рыба, глух и нем, Всё сулят, в туманной дымке Вместо редьки, чудо-хрен. Не понос – так золотуха. Всяко дело – веселуха! Хай на ладан дышит совесть. Лишь бы сыто было брюхо.

Излить свой ненависти яд Сегодня я, отнюдь, не рад. Но переполненная чаша Души моей отравит сад. В добра я верил торжество. Не знал людское естество. Но вот, споткнулся об корягу… И пали дружба и родство. Я мер в доверии не знал. А ныне ж, верить перестал. Лукавство видеть не желая, Напрасно сердце истязал. Дало участья судно крен. Силён в миру корысти плен. От чести вашей, человеки, Остался лишь зловонный тлен. Сожгли доверия мосты. И лица ваши не чисты. Хоть нимб поверх рогов одели, Видны копыта и хвосты.

Не печальтесь, господа, Бедны станете когда. В свой черёд восходит солнце. Да и ночка – не беда. Высоко парит душа, Хоть в кармане ни гроша. Коль горит огонь во сердце, Подкуёт блоху левша. Могут беды подстеречь И в уныние вовлечь. Но спасёт от лиха солнце. Свет любви, святой, сиречь. Безвозвратны лишь года. Блага сыщутся всегда. На круги своя вернётесь. Не печальтесь, господа!

Жизнь по-всякому петляла. В бездну, тёмную, ввергала. Шли, подставив лик ветрам, По обугленным телам. Угасал улыбки прах На обветренных устах. Но, как водится в миру, Темень сходит поутру. Ото зла спасла сердца Вера в Вышнего Творца. Всяк, кто с верою искал, Свой всегда найдёт причал. Кто же ищет наобум — Поглотит того бурун. Пусть была судьба пестра, И на тяготы щедра, Коль до ветреных голов Смысл дойдёт моих стихов, И не сыщется тавра У предсмертного одра, Я скажу, исполнен сил: Не напрасно я прожил.

Жить не стыдно, люди, вам, Превратив язык во хлам?! В каждом слове по ошибке… Вот где, други, стыд и срам! Гор седых немой укор, Вы не видите в упор. Будем, вскоре, от потомков Прятать вынуждены взор. Гибель нации грядёт, Коль язык во мглу падёт. Коль обрезаны швартовы, Буря лодку унесёт.

Отец Седоглавый, священный Кавказ! О, горы Сим-Сима, простите ль вы нас?! Простите ль сынов, что от вас уходили, В бескрайнюю степь, на Урал и Парнас?! Вас мы сберечь от беды не сумели. Нас дух ваш, великий, от пропасти спас. Мы в путь собирались с истерзанным сердцем. Неприкаянны жили, далече от вас. Искромсаны души на тропах тернистых. И ворон кружился, чтоб выколоть глаз. Неслышим никем, растворялся в пустыне, В кромешной ночи вопиющего глас. Иссохшие жаждали души скитальцев, Из горной речушки напиться, хоть раз. Прости, Седоглавый, детей непутёвых! Не дай, чтоб огонь в наших душах угас! Сердцу Джамала даруй исцеленье, Отец Седоглавый, священный Кавказ!

Простить прошу за крик души. Корить, читатель, не спеши. Святым назваться не хочу. И святость мне не по плечу. Нередко, каюсь, сам грешу. И всё ж, задуматься прошу. Туда ль, подумай, ты идёшь?.. Потомкам что преподнесёшь?! Стыда б не знали сколь семей, Скажи себе ты: пить не смей?! И скольких бед бы не познал, Когда б в питье ты меру знал?! Творец Всевышний, огради Мой дом от проклятой воды! Пусть завтра мой остынет труп, Чем сына пьяным приведут! Зароют завтра пусть землёй, Чем в дом придет угар хмельной!

Читайте, спецслужбы родные, Ваш хлеб – наши письма шальные. Для вас, дорогие, старались. Чтоб вы не сидели смурные. Судьбинушка вас обделила, Пасынки рода, больные. За ваши карманы радеем, «Пастыри» наши, чудные. Вы стали кровинушкой нашей… Читайте, спецслужбы родные!

Мудрец арабский в древности сказал: Подобны будьте дереву Сандал, Что окропляет благовонием топор, Его срубивший… Но наперекор Пословице той мудрой, мы свои В жизнь правила иные привнесли. Мы отвечаем хамством на добро. Коварство в души накрепко вросло. Неблагодарный трус и лизоблюд, За доброту, вам в душу наплюют. Я проклял день февральский, дивный, В который я, глупец наивный, Увы, поверив красочным словам, Жизнь свою доверил миражам. Я был тогда мечтами окрылён, Проказою-обманом поражён. Очнулся лишь, когда набат забил. Свою бездарно молодость сгубил. На чей алтарь я жертву возложил?! И душу на закланье приносил… И в дар укус змеиный получил… Быть может, было б лучше, коль почил?.. Открылась ныне истина сия: За ласку вас обрызгает свинья. И сколь не лейте мускус на неё — Лишь смрадным духом веет от неё.

Сдерживать трудно неистовство чувств. Гремучую смесь из покоя и буйств. Любовь и презрение, гордость и стыд, Благоговение, горечь обид Бурлящим потоком на склоне горы, Несутся, срывая с корнями мосты. И сердце, без вёсел, на шатком плоту Волнами влекомо, плывёт во тщету.

Край неба горит, будто сотни лучин. Багровое зарево – ночи почин. И день угасает, во власти пучины. И сковано сердце цепями кручины. Темень нисходит волною с небес. Лик луны, величавой, сегодня белес. Затянуто небо коврами из туч. Сердце не греет серебряный луч. Раменье, ночью обласкано, спит. Сердце, печалью объятое, бдит. Музыка ветра и шелест листвы Сердцу усладу не дарят, увы. Сгущается тьма, когда близок рассвет. Терпенье, о сердце! Тебе мой совет. Солнце взойдёт в обозначенный час. Хоть ты сомневаешься в этом подчас. Видишь, листву покрывает роса. Тумана над речкой видна полоса…

Мысли сплетаются с грустью в клубок. Унынье наносит последний мазок. Гнев обрамляет сей трагикомизм… Пишет картину художница-жизнь. Души людские ей чисты холсты. Красок палитра – смесь чувств и мечты. Фон светлый разбавив оттенками тризн, Играет-малюет коварная жизнь.

Что стоите, словно пень? Подходи, кому не лень! Продаётся правда-матка! Тень наводим на плетень! Ко вниманию святош, Для кого приличья – брошь: Подходите, не стесняйтесь! Продаётся честь за грош!

Ты верил в искренность людей. Ты верил в истинность идей. И беззаветно доверял. И слепо жизнь судьбе вверял. И счастьем жертвовал своим Тем, кто корыстью был томим. И что ж теперь?.. Пуста душа. И за душою ни гроша. Очнулся поздно ото сна. Прошла в бреду твоя весна. Очнулся в полдень, в летний зной Томимый жаждою изгой. И верить сердцу воспретил. И камнем оно обложил.

Как размышлений долгих эпилог, Явился этот гневный монолог. Сказал давно мудрец, безвестный: «Да не родится сын бесчестный! Родившись, да не встанет с колыбели, На горе тем, что счастия хотели!» Идя на зов Лукавого гонца, В Пандоры ящик лезем, без конца. Мне не дано излечивать сердца. Неведомо терпенье мудреца. Утерян ключ от мудрости ларца… Поклялся я Величием Творца, Что отрекусь от сына-подлеца. Сотру печать, позорную, с лица.

Красив, чарующе, закат. Цветами хоть и не богат. Предвестник ночи, что волной Накроет тёмной мир земной. И ночь раздумья принесёт. И в ткань мечты печаль вплетёт. И вот, беседую с Луной. С самой Царицею ночной. Ей отворю души тайник… И сокровенного родник, Журча и пенясь меж камней, Течёт в тиши, в страну теней.

В юности были мы счастьем полны. Ласковой ждали от жизни волны. Увы, ту наивность уже не вернуть. К познанью прошли мы, чрез тернии, путь. В жизненном море бушуют шторма. Под воду уходит то нос, то корма. И волны срезая, сердца каменеют. И льдом покрываясь, с годами хладеют. И пусто становится в сердце тогда. В нём пламень бушует, и свищут ветра. И каждая веха оставит свой след. За тягостью лёгкостью приходит вослед. Нет вечного в жизни и буря пройдёт. И каждый своё воздаянье найдёт.

Там, где дышится легко, Леший шепчет на ушко, Благоденствует поныне Михал Федорыч Ришко. Человек, Михась, простой. Бескорыстный, «в доску» свой. А подчас несносный жутко, «Губернатор островской [15] ». Балагур, но не смутьян. (Есть у каждого изъян). Не откажет в просьбе другу, Даж когда «в дымину» пьян. Съели вместе соли пуд. И воды испили пруд. Худо ль, бедно, по теченью Плыли, не боясь запруд.