Я не беден, не богат, Но на жизнь хватает. Говорил тебе сто крат Деньги – лишь число. Может «нет», а может «да», Кто ж об этом знает? Раз живой, кругом вода, Значит – повезло. Кулаки разбиты вкровь, На стекле ладони. Рикошет не в глаз, а в бровь, И как-будто цел. Я пощаду не зову, Лучше смерть в погоне, Чем остаться наплаву, Только не у дел. Трубы медные звенят В Иерусалиме. Чую, бойню возвестят, Только рано мне Покидать своих солдат, Чтоб зарыться в глине. Б-г не фраер, черт – не брат, Раз я на коне. На любой вопрос ответ В голове родится. Зажигалки тусклый свет В зеркале дрожит. В нем блестят мои глаза, И родные лица Тех, кого взяла гроза, Тех, кто вечно спит. Мне долги не позабыть, Ну, а это значит, Надо море переплыть И на гору влезть. Не могу спокойно спать, Если кто-то плачет. Рано радугу искать, Дел по горло здесь. Бесу хвост скрутить узлом, Пусть чуть-чуть поскачет. Каждой шельме поделом Кол меж глаз всадить. Развернуть весь мир верх дном Так, а не иначе. Бог простит меня потом, Сейчас же надо жить! Или зеркало разбить, Чтобы в зазеркалье Без оглядки полюбить Грешников своих. Я – такой же, как они. И горячей сталью Колокольчик зазвонит Где-то среди них. Я прощенья не прошу, Сам прощать не смею, Днем следы припорошу, Ночью не зову. Мысли вслух произношу Просто, как умею. Правосудье не вершу, Видно, так живу.

Однажды в суровую смутную пору Я вылез из Бентли, прекрасен и горд. Гляжу: поднимается медленно в гору (а может под гору) российский народ. К тележке приладив пилу и лопату, Скупые пожитки к бортам подвязав, Мы место под солнцем искали когда-то, Кого-то забыв, а кого-то распяв. Все носим с собой, патефон и транзистор, Дырявую кружку, она ж – решето. Нам лозунг сложил как-то первый министр, Что будет ничем тот, кто нынче никто. И мысли сверяя с сигналом желудка, Воздвигнув желаньям своим пьедестал, От солнца спасаясь в тени предрассудков, Народ очень нужные вещи достал. Пилу – отпилить золотишка чужого, Лопату – сгрести все деньжищи вокруг. А в детстве, ты помнишь, хотелось простого: Поменьше врагов да побольше подруг. Поэты, артисты, писатели в блоге, Спортсмены, крестьяне, бойцы на броне, Мы все как один вечно строим дороги В великой могучей советской стране. Еще собираем из тел монументы, Конвейеры, шнеки из резьб винтовых. На стройке бывают такие моменты, Когда вместо скрепок вбивают живых. Но люди не гибнут и даже не гнутся, Тверды как из стали, как гвозди крепки. Ударишь по шляпке – винтом завернутся. Такие простые у нас мужики. Один посмотрел на меня с укоризной: «Где винт ты увидел, пархатый задрот? Стою я на страже великой отчизны, А значит не винт, а, как минимум, болт. Мы вас, тунеядцев, кормили-поили, А вы позабыли, наверное, о том. Ну все, пи****сы, пи***ц, разозлили, Как сейчас ох**чу по морде болтом!» Засунул поглубже я в уши беруши, До самых бровей воротник натянул. Не думал, не видел, не знал и не слушал, И здесь даже не был. Я просто уснул. Мне снилась Россия, просторы и дали, Хлеба и гречиха, жара и мороз. Проснуться боюсь. Вдруг опять на***ли? Я снова лошадка и хвороста воз… Меня не спросили: хочу ли, желаю Играть мизансцены статистом немым. Хозяин сказал: «все, построились в стаю, И – строем шагайте за счастьем своим. Кто будет послушен, тот сможет пробиться В опричну мою охранять монастырь. Лояльные тельца оставят в столице, А всех остальных – напрямую в Сибирь». Идут не спеша, с хрипом воздух глотают. Последние молча сжигают мосты. Приказ есть приказ, шавки больше не лают, Клыков тоже нет. Лишь виляют хвосты. Меж тем разгораются всякие страсти. Летят Д’Артаньяны Москву покорять. Им мало красавиц, им хочется власти, Когда можно тихо чужое отжать. Все дыры, что были, мы напрочь прос**ли: Глаза, рот и уши, и, кажется, ж… Нам в эти места быстро гайки загнали. Готовят болты. Нет, вкрутили уже. А может, все это у нас понарошку, И утром проснусь, и исчезнет кошмар? Опять миру мир, булка, миска и ложка, Разлитый в стаканы портвейн «Солнцедар»? Мы вечно играем в слепую рулетку, Поставив на кон и жену, и постель. Где тот психиатр, что выдаст таблетку, Чтоб больше не видеть в глазах карусель? За белых и синих, за красных и черных Не выйду на площадь и в строй не пойду. По мне – это просто расейское порно, Где лают и пляшут под чью-то дуду. В потемки спросонья и без сожаленья Сорвусь, не удержат блатные дружки. В уме и в сознании без капли сомненья Высоцкий ведь тоже рванул за флажки. За мною бежали, кричали: Иуда! И эти, и те. Через силу ушел. Не верю я в сны и смотреть их не буду. Я вышел из Бентли… и снова вошел.

Мои друзья поэты и прозаики Чуть-чуть ворчливы, ветрены чуть-чуть. Слагают из причудливой мозаики Такое, что полночи не уснуть. Мои друзья маэстро, боги музыки Творят, играют, дергают струну. Под пальцами волшебными и узкими Их звуки разрывают тишину. Мои друзья безумные художники Смешали краски солнечного дня, Рванули за пределы невозможного, Слепив из пепла нового меня. Мои друзья артисты театральные, Балетные, киношные мои, Открыли двери вечного, астрального И души обнаженные свои. Согреюсь под лучами их блестящими, Но среди ночи сразу не пойму, Как в полусне, но так по-настоящему Нас всех прибило к кругу одному. Рассвет прогонит сон. И с ним мечтания Растают в ожидании бытия, Вернется прагматичное сознание… Но как я вас люблю, мои друзья!

Евреи шумной толпой Меж синагогами кочуют. Одних пусти на водопой, Другие тут же заночуют. С прямой спиной идет сефард, Тебя признает он не сразу. А если малый вечно рад, Наверное, это ашкенази. У братьев столько разных лиц, Одних – грубей, других – добрее, Но ближе мне из всех столиц Мои московские евреи. У них ведь все как у людей: Бурлит любовь, вскипают страсти. Горжусь я нацией своей С ее простым еврейским счастьем. Абрам и Сара – мой народ, Все перед ним благоговеем. Не жизнь, а просто анекдот, Где Штирлиц тоже был евреем. Давно известен постулат: Стремясь за долей золотою, По миру чайками летят Евреи шумною толпою. Где рады нам, где мы гонимы, Где обретем себе покой? Пути Твои непостижимы Ни сном, ни духом, ни рукой… Но есть в столице дом один, Где нас не просто привечают, Где всем известный господин На входе радостно встречает, Где верховодит атаман С своей красавицей женою. Не зря фамилия Виторган Гремит полвека над страною. Есть по кому ровнять успехи, Ведь жизнь – то поезд, то вокзал. «Не люди мы, а Человеки!» — Однажды Эмма подсказал. Все потому, что Человек Звучит и весело, и гордо. Есть смелый здесь? Рискни при всех Назвать меня жидовской мордой! Сильны мы и по одиночке, Вдвоем-втроем – в сто крат сильней. Хватает в Торе нам по строчке, Черпаем силы от корней. И ханукальная свеча, И пирожок на пурим сладкий… Слезу смахнув я невзначай, Отвечу так: здесь все в порядке. Евреи вы иль не евреи, Всегда делите пополам Вино и хлеб. Тогда скорее Для всех построен будет Храм!

Лениво сыпет с неба снег, И город в пробках замирает. Кому провал, кому успех Судьба в рулетку разыграет. Кому-то просто не везет, Кому-то попа встать мешает, Насквозь, как тот шуруповерт, Корнями в кресло прорастает. Я тихо в офисе сижу, От монитора на снежинки Глаза устало отвожу. А за окном парят картинки. Я вижу, как бреду в ночи, Озябли ушки на макушке, Темно и страшно, хоть кричи! Вдруг мне навстречу Саша Пушкин. Меня спокойно осмотрев, Сказал: любезнейший, послушай, Есть свежий чай на разогрев, Зайди ко мне, десерт откушай. Проедем быстро по Тверской, Здесь за углом моя двуколка. Под стук копыт по мостовой Промчимся радостно и звонко. Ай, Саня, ай да сукин сын, Меня впихнув в тепло трактира, Махнул рукой, и след простыл… Исчез бродяга, плут, проныра! Присев тихонько у огня, Заморский кофе попиваю. Душа тревожна у меня, Я словно что-то ожидаю. Передо мной в окне бульвар, Пролетки, брички пролетают, А в зале пышет самовар, Теплом и дымом согревает. Я прикорнул и задремал, Мне снились наши и не наши, Во сне, похожем на реал, Запомнил даже имя – Саша. Я просыпался, засыпал, Менял кафе и рестораны, Побриться утром забывал, Когда вставал излишне рано. Мелькали страны, города, Дома, районы, люди, лица Ну а со мной с тех пор всегда Твоя рука, твоя десница. Уже забыл, а был десерт? А был ли тот замерший вечер? Я знал тебя так много лет Еще до той, реальной встречи.

Банкир, нефтяник, вот вам мой совет: Курите молча, нервно и в сторонке. Поэт в России – больше, чем поэт. Ему цветы, шампанское, девчонки!

Вулых! Как много в этом звуке И для друзей, и для подруг. В аплодисментах ноги, руки — Гремят овации вокруг! Эрот и Марс в одном стакане. Отелло, мачо и бунтарь. Сквозь ночь я слышу голос Сани: Аптека, улица, фонарь… Пока немытая Россия Гоняет всех своих врагов, Тебе на все хватает силы, И острых стрел и метких слов!

Не скрываясь стальными забралами, За спиной у друзей не маячили, Но гордились мужскими началами И поэтому кое-что значили. Не боясь не труда и не бремени. Так скажу с твоего позволения: Ты – герой настоящего времени, Я – герой своего поколоения. Делом, словом, бейсбольною битою Как умеем, как знаем, как можется Мы несем в мир свободу умытую От дерьма. Ну, а дальше как сложится. Насмотревшись кино черно-белого, Начитавшись романов и повестей, Я не встретил бойца более смелого Чем поэт с обострившейся совестью. И пускай мы по-разному мыслим, но В этой жизни не все одинаково… А назвали нас крайне осмысленно Александрами, именем знаковым. Ресторан ли, простая столовая, Лишь бы скатерть была чисто-белая. Для себя принимаю на слово я Твои рифмы горячие, зрелые. Остряки пропадают, сдуваются, Смельчаки – будто лед быстро тающий, Мужики никуда не теряются… Ты – тафгай, я – тебя прикрывающий.

В одном из залов ЦеДеэЛа Собрал друзей своих артист. Поэт, гурман, и, между делом, Был знаменитый пианист. Он армянин с душой еврейской, А, может, русской, не поймешь. Для нашей местности для сельской Он – царь и Б-г, ядрена вошь! Левон Саркисыч Оганезов Для нас как антидепрессант. Он вынимал страну из стрессов И отдавал ей свой талант. Ему толпа рукоплескала, А он вводил ее в астрал. Но запирали дверь от зала, Чтоб он играл, играл, играл. Его история простая, Он искру вовремя поймал, Но дар – не просто ключ от рая, А путь тернистый между скал. Пришла пора, герой влюбился, И счастье встало у дверей. Наш Лева правильно женился На Соне – девочке своей. Такого нет нигде второго, Никто сравниться не посмел. Так вышел Лева из Перово И оказался в ЦеДеэЛ. Тебе здоровья пожелаю, И миллиона славных дел. Люблю, ценю и обожаю, Иначе б я тебе не спел.

Поднимают бокал непьющие, Те, кто пьет, начинают заново… За поэта, стихи поющего, За Есенина наших дней – Шаганова!

Я поэтом           Лазурного берега стал. Нет, скорее,           лет 20 уже им был. В Белокаменной           густо-бурлящей устал. В самолет!           Белым облаком след мой простыл… Имена соседей в Ле Гри           ласкают слух, Слева, вроде, министр,           справа рок-звезда. Сколько нужно иметь           земных заслуг, Чтобы взять, да остаться           здесь навсегда!

О, да! Герой высок как Петр, И мудр, словно Соломон. Он дорог будто царь-осетр И ярок аки солнце он. О, Виторган, о, Рыцарь сцены, Смог разделить добро и зло, Когда в тебя родные стены Вдыхали радость и тепло. Он – пересмешник, наблюдатель, Источник шуток и тирад, Ролей и образов создатель И режиссерам старший брат. Ломая рамки строгих правил, Топча злодеев словно блох, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог!

Главное, чтобы костюмчик сидел. Шерстью струился и шелком искрился… В Эмму я с первого взгляда влюбился. Главное, чтобы костюмчик сидел! Главное, чтобы костюмчик блестел. Что украшает веками мужчину? Ну-ка, целуй поскорее Ирину. Главное, чтобы костюмчик блестел! Главное, чтобы твой голос звенел, Пел про костюмчик и плакал Молитву. Мысли в словах – словно острая бритва. Главное, чтобы твой голос звенел! Спорят Зоил, и Платон, и Плутарх. Спорят друг с другом как малые дети. Сколько людей – столько мнений на свете, Ты же в театре – простой олигарх! Спорят раввин, кардинал, патриарх, Спорят политики и бизнесмены… Эмма выходит спокойно на сцену — Мир на лопатках и аист в руках. Дети и внуки, народ и страна, Вова и Дима, друзья и подруги Выпьют-закусят. И в зимние вьюги В дом на Остоженке бьется весна. Астрахань, Питер, Москва и Баку, Юрмала, Псков и полмира в придачу… Вот, наконец, Бог дал в Латвии дачу, Лихо в Европу влетел на скаку! Семьдесят с хвостиком нам не предел, Слышал, 120 Господь напророчил, Значит, вся жизнь впереди, между прочим. Главное, чтобы костюмчик сидел!