3 апреля 1997 года я должен был выступить с лекцией в Иерусалимском университете по приглашению Ассоциации иностранных студентов — официальной студенческой организации, входящей в университетский студенческий совет. Однако две левые студенческие фракции, МЕРЕЦ и связанная с партией Авода группа Офек, решили устроить саботаж и сорвать лекцию. В течение нескольких дней до лекции они срывали афиши и передавали дезинформацию в прессу. Было сообщено, что я “член организованной преступности”, “не живу в Израиле”, “финансируюсь экстремистскими организациями” и “отрицаю Катастрофу”. Последнее обвинение было особенно оскорбительным — треть моей семьи была уничтожена в ходе Катастрофы.

Когда наступил вечер моего выступления, саботажники были готовы к действиям. Они перегородили мне дорогу, но оставили достаточно места, чтобы член Кнессета от Аводы Эйтан Кабель напал на меня перед камерами с криком: “Фашист! Фашист! Не смей трогать меня!”, пытаясь спровоцировать меня двинуть ему по физиономии. Я думаю, все, что ему удалось — это предстать в идиотском виде. Как только я сумел проскользнуть в лекционную аудиторию, беспорядки разгорелись с новой силой.

Меня пришло послушать около 150 человек. Вход был насильственно перекрыт примерно пятью из 50 участников беспорядков. Двое “студенческих лидеров”, в возрасте за 30, изображали видимость стычки со студентами-охранниками. Как сообщил мне позднее организатор лекции Брайан Банн: “У многих из охранников под формой были надеты футболки МЕРЕЦа. Они были там для поощрения беспорядков, а не для их предотвращения”.

Все эти инсценированные волнения можно было бы прекратить, если бы полиция прибыла сразу и немедленно арестовала бы подстрекателей — до того, как было разбито окно и избита 75-летняя женщина. Однако по словам многих людей, звонивших в полицию, университет отказывался впустить полицейские машины на территорию кампуса.

При этом журналистам вход был разрешен — судя по всему, для того, чтобы документально зафиксировать мое унижение. Тем не менее я неустрашимо представил имевшиеся у меня свидетельства и изложил логику того, что я мог бы сказать, если бы мне позволили развить тему. Несколько журналистов начали слушать. Двое университетских охранников попытались вывести меня из зала и сопроводить на частную встречу с тем же членом Кнессета, который только что напал на меня. Я остался на месте, а журналисты начали вести записи.

Как и ожидалось, большинство из них в итоге написало обычную дезинформацию. И все же некоторые из них, включая как обычно доброжелательную “Джерузалем Пост”, опубликовали сбалансированные репортажи. Некоторые, включая “Йерушалаим” и “Вести” даже опубликовали большие и благожелательные статьи. К несомненному унынию тех, кто организовал беспорядки, даже телевизионные сообщения обо мне выглядели достойно. В итоге истина одержала важную победу.

***

Скандал в Иерусалимском университете парадоксальным образом принес мне известность в масштабах страны. Важнейшим результатом этого стало то, что вскоре объявилось несколько свидетелей, располагающих важной информацией. И хотя страх заставляет многих из них держаться в тени, надежность их показаний не вызывает сомнений.

Незадолго до беспорядков, у меня брали интервью по радио. Некий слушатель позвонил ведущему и попросил его послужить посредником между мной и своим другом. Этот друг помогал строить сцену на демонстрации, после которой был убит Рабин. Бригада рабочих строила сцену согласно обычным требованиям безопасности, но агенты ШАБАКа велели им демонтировать детекторы металла, установленные для обеспечения безопасности в зоне за сценой. Короче, сказал он, Амир или любой другой вооруженный человек мог войти в зону за сценой, оставшись необнаруженным.

***

После беспорядков в университете мне позвонили по вопросу о Йораме Рубине, личном телохранителе Рабина.

“Я думаю, это очень важно”, - сказал звонивший. — “Я хорошо знаю семью Йорама Рубина. Я знаю Йорама с тех пор, как он был ребенком в Акко. Прошлое его семьи должно было воспрепятствовать Йораму когда-либо вступить в ШАБАК, не говоря уже о том, чтобы стать ближайшим телохранителем премьер-министра.

Его отец командовал сыновьями, как начальник Гестапо. Он работал в армейской разведке и держал в секрете все, особенно свою работу. Сыновья росли в условиях ненормальной дисциплины. Один из сыновей, Гершон, сломался после того, как семья переехала в Кармиэль, двадцать лет назад. Он стал наркоманом и пырнул свою подружку ножом. Он получил пожизненное заключение за убийство и умер в тюрьме, предположительно покончив с собой.

Как же такой парень мог быть выбран ШАБАКом на должность телохранителя Рабина? Вы знаете, какие психологические тесты и проверки вашего прошлого они проводят перед тем, как взять вас на службу? Я знаю. Йорам никогда бы их не прошел. Что-то здесь совершенно не так”.

***

Ш**, живущий в одном из мошавов, серьезно испугался, заметив нечто в газетах. Как и многие другие люди, он сохранил газеты от начала ноября 1995 года в интересах истории. В газетах были фотографии Амира, сделанные в тот момент, когда он помогал восстановить подробности покушения на следственном эксперименте. Чуть более месяца спустя было объявлено о пленке Кемплера. Газеты напечатали на полстраницы кадры, на которых Амир стреляет в Рабина.

Ш** сравнил эти фотографии с фотографиями Амира, сделанными на следственном эксперименте 16 ноября, менее двух недель после убийства. Он был потрясен. На следственном эксперименте Амир стреляет правой рукой. И неудивительно — ведь он же правша. Но в кадре из видеофильма Кемплера “Амир” стреляет, вытянув вперед левую руку — в этом не может быть абсолютно никакой ошибки. [То, что на пленке Амир стреляет левой рукой, было замечено многими. Вот что, например, сообщало о пленке Кемплера агентство “Ассошиэйтед Пресс” 16 февраля 1996 года: “Темная и зернистая видеозапись, сделанная видеолюбителем, показывает, как преступник подбирается вплотную к Рабину — вплоть до того, что его левая рука почти касается премьер-министра!” — Прим. перев.]

Будучи глубоко обеспокоен, Ш** отнес фотографии в две иерусалимские газеты. Они подтвердили его подозрения, и более того, объяснили ему, что дело не в перевернутом негативе: на перевернутом негативе левая рука все равно останется левой. Кроме того, профиль Амира в кадре из видеофильма Кемплера не похож на фотографии Амира в профиль, сделанные в вечер убийства.

Редакторы газет отказались печатать фотографии и предупредили Ш**, чтобы он больше никому их не показывал. За этим последовал угрожающий телефонный звонок ему домой.

***

Йоав Куриэль, являвшийся предположительно сотрудником ШАБАКа, умер вскоре после убийства Рабина. После того, как причиной его смерти было объявлено самоубийство, его жизненные органы были удалены, и он был похоронен в закрытом гробу. [Евреев обычно хоронят завернутыми в простую материю.] На время похорон автомобильное движение на перекрестке Яркон было пущено в обход в течение 90 минут. Подобная необъяснимая честь для неизвестной жертвы самоубийства привела к тому, что многие журналисты попытались связать его смерть с убийством Рабина. Ни один из них не преуспел в этом, но мне было коротко и сжато сообщено, что Йоав Куриэль не совершал самоубийство.

Свидетельство о смерти Куриэля, выписанное в госпитале, не содержит причины смерти — исключение из правил, противоречащее закону. Один из источников сообщил мне: “Я видел тело Йоава Куриэля. И я был не один. У него было шесть или семь пулевых отверстий в груди. Так люди не кончают жизнь самоубийством”. Он сказал мне, что мы можем встретиться в будущем, но так никогда и не позвонил.

Спустя не более недели после этого мне позвонил Рони Шварц из Кфар-Сабы. Он сказал мне, что друг могильщика, хоронившего Куриэля, сказал ему, что у Куриэля было семь пулевых отверстий в груди. Другие тоже передали ему об этом со слов могильщика, но сам могильщик предпочел не высовываться.

“Могильщик”, - как сказали мне, — “не является сионистом и не будет рисковать жизнью за страну. Он видел, что происходит, если рассердить не тех, кого надо”.

17 мая мне дали папку с данными Йоава Куриэля из Службы социального страхования. Я позвонил Ронену, и он приехал ко мне домой, чтобы посмотреть ее. “Вот оно”, - сказал он, быстро пролистав папку. — “Он состоял на службе в штаб-квартире израильской полиции в Шейх-Джаррах. Там находится отделение полиции по сбору информации”.

***

Куриэль не был единственным подозрительным “самоубийцей”, связанным с гибелью Рабина. Американский студент из Бар-Иланского университета Ицхак Ньюман предположительно покончил жизнь самоубийством, будучи “в депрессии” из-за смерти Рабина. Его друг сообщил мне: “Он был близок к Авишаю Равиву. В вечер убийства Равив позвонил ему и попытался уговорить его принять на себя ответственность за убийство. Никто из друзей Ицхака не поверил в историю с самоубийством. Ему просто заткнули рот навсегда”.

***

Арье Розен-Цви был профессором-юристом из Тель-Авивского университета и членом Комиссии Шамгара. Он умер от рака вскоре после опубликования отчета Комиссии. Мне позвонил человек, близко знавший его. Звонивший сказал, что у него есть важная информация для меня, но он не может сообщить ее по телефону. На следующий день мы встретились у меня дома.

Этот человек занимал исключительно ответственную должность в сфере образования. Он сказал: “Я видел Арье на той неделе, когда он умер. Он сказал мне, что хранит в своем сердце глубокие тайны о Рабине, но никогда не сможет рассказать о них. Через несколько дней после этого он умер. Рак — это не инфаркт, на последней стадии рака вы надолго прикованы к кровати. Он не мог умереть от рака в одночасье”.

***

Эта история зловеще похожа на другую историю, тоже связанную с Рабиным. В 8:45 утра, теплым июльским утром 1995 года, заместитель Рабина по Министерству обороны Мота Гур был найден мертвым у себя в доме. Он прострелил себе шею и предположительно оставил записку в одну строчку, сообщавшую, что он не хочет, чтобы его семья и дальше страдала от его мучений. Полный и точный текст записки так и не был обнародован. Генерал Гур, национальный герой, участвовавший в освобождении Иерусалима, был похоронен в тот же вечер. Пресса сообщила, что причиной депрессии, приведшей к самоубийству Гура, был смертельный рак.

Всего за несколько недель до этого Гур вызвал бурю в Кнессете, когда, согласно “Маариву” от 15 июня 1995 года, он “не просто не осудил поселенцев, но и выступил в их защиту. “Я должен сказать, я спросил себя, почему мы не организовали поселение в этом месте много лет назад? В 1946 году мы, будучи молодыми, основали таким же образом тринадцать киббуцев”. Заявление Гура вызвало многочасовой бурный спор, чуть не приведший к тому, что нескольким членам Кнессета было велено покинуть зал заседаний”. [Так напечатано в газетном отчете. Несомненно, речь идет об операции 6 окт. 1946 г., когда в одну ночь было создано 11 (не 13!) киббуцов в северном Негеве для того, чтобы Негев был включен в будущее государство Израиль. — Прим. ред.]

Гур активно противостоял “мирному процессу”. Незадолго до смерти он посетил Хеврон, чтобы поддержать поселенческую деятельность. Еврейские жители Иудеи, Самарии и Газы рассматривали его как единственного оставшегося у них друга в правительстве Рабина. Будучи заместителем Министра обороны, он имел доступ к секретам, которые могли оказаться исключительно полезными для противников “мирного процесса”.

Действительно ли смертельный рак привел Гура к самоубийству? Нет, если верить профессору Самарио Чайчику, руководителю онкологического отделения госпиталя “Ихилов”, который лечил Гура. Он сказал газете “Маарив”: “Два месяца назад мы обнаружили у него опухоль в мозгу. Лечение этой опухоли было произведено в Мемориальном госпитале в Манхеттене. Семь недель назад Гур вернулся в Израиль. Он был в гораздо лучшем состоянии: опухоль полностью исчезла, равным образом исчезли и побочные эффекты лечения. Мы осмотрели его три дня назад, и у него не было никаких признаков депрессии. Он договорился прийти к нам на осмотр через десять дней”.

В вечер перед смертью он договорился и о другой встрече — на этот раз, чтобы дать интервью тележурналисту Ави Бетльхайму. Все родственники и друзья Гура были крайне удивлены его смертью — он не был предрасположен к самоубийству.

Подозрительная смерть Гура произошла всего за пять месяцев до убийства его начальника, Ицхака Рабина.