Ноябрь 1998 года. Уже найдены убедительные свидетельства, говорящие об истинной политической подоплеке покушения. Год тому назад правительство разрешило опубликовать несколько параграфов из засекреченной части отчета Комиссии Шамгара. В этой части отчета непосредственно указано, что Равив был агентом ШАБАКа. В ней содержатся новые свидетельства преступлений Авишая Равива — помимо всего того, что еще до этого было известно о его деятельности в качестве агента-провокатора. Прошло еще два месяца и бывший активист организации ЭЯЛа Бени Аарони послал члену Кнессета Михаэлю Эйтану заявление, сделанное под присягой. В этом заявлении он подтверждает, что он лично, по приказанию Авишая Равива, передал около 30-и сообщений журналистам. Сообщения гласили: “Мы промахнулись на этот раз, но в следующий раз мы его [Рабина] достанем”. Напомним: сообщение пришло к журналистам до официального извещения о покушении. Журналист Адир Зик сумел доказать, что Карми Гилон был замешан в убийстве.

Но при всем том, все пути к медицинским, полицейским и иным документам оставались плотно закрытыми. Казалось, что свидетельства, которые я собрал, останутся последними доказательствами того, что Игаль Амир не выстрелил той самой пулей, которая привела к смерти Ицхака Рабина. Самыми сильными доказательствами были экспертное заключение полицейского криминалиста Баруха Гладштейна, который установил, что выстрел в Рабина был произведен с нулевой дистанции, и рукописный операционный протокол д-ра Мордехая Гутмана, в котором говорится о ранении в грудь, поражении легкого и раздроблении позвонков D5-6.

В процессе работы над книгой я изучил полный операционный протокол д-ра Гутмана, включавший описание двух пулевых ранений, и вместе с ним итоговый отчет, опубликованный 5-го ноября, в котором ранение в грудь и попадание в позвоночник были заменены на другие ранения. Получилось ничейное положение: документ “за” и документ “против” — документ, написанный д-ром Гутманом в ночь убийства, против скорректированной версии, которую на следующий день написали тот же д-р Гутман, д-р Клюгер и д-р Хауснер. Когда д-ра Гутмана спросили об этом противоречии, он ответил, что ошибся и спутал ребра с позвонками.

Если д-р Гутман действительно не в состоянии отличить ребро от позвонка, у него следует отобрать “ришайон” (лицензию на занятия медициной) — так заметил один врач, слушавший мою лекцию. Опасно доверять ему жизнь больных. Однако другой врач встал на защиту Гутмана: если пуля раздробила позвонок в точке, где к нему прикрепляется ребро, такая ошибка возможна и понятна.

Проблема была в том, что у нас не было точного медицинского описания состояния Рабина до и после вмешательства врачей. Протокол д-ра Гутмана говорит о ране в груди, но в нем нет общей перспективы. Он выглядит странно и противоречит всем остальным опубликованным отчетам. Казалось, что можно “зачеркнуть” его и сказать, что почтенный доктор все же просто-напросто ошибся.

В начале декабря в Израиль приехал известный режиссер Питер Гольдман. Он хотел собрать материал, способный убедить продюсеров дать деньги на документальный фильм по моей книге. Я дал ему подробные координаты людей, с которыми был связан, и которые были неизвестны ему ранее, и мы обнаружили, что у нас есть один общий “информатор”. Я сказал Питеру, что говорить с этим “информатором” еще раз — значит попросту потратить время зря. Я встречался с ним полтора года тому назад и после этого дважды беседовал по телефону — все впустую. Он не дал мне никакой новой информации. Но Питер все же решил встретиться с ним, и интуиция не подвела его.

За несколько часов до того, как он вылетел в Америку, Питер показал мне три документа. Тут же мне стало ясно, что передо мной недостающие звенья цепи. Теперь мозаика была достаточно полна, у меня в руках была вся медицинская документация о пребывании Рабина в больнице Ихилов.

***

Первый документ — это отчет о первичном визуальном осмотре, проведенном д-ром Гутманом при поступлении Рабина в больницу. Гутман записал по-английски диагноз: “GSW Abdomen and Chest” — “огнестрельные ранения в полости живота и груди”. Когда я дошел до слова “и груди”, я почувствовал себя, как сыщик, нашедший дымящийся револьвер. Поставлена точка. Я должен изменить всю версию. Было только две раны — не три. Не было третьего выстрела в больнице. Рабину выстрелили в грудь, когда он был в машине.

Однако через несколько дней два специалиста помогли мне лучше разобраться в картине. Грудь могла быть поражена в результате выстрела в спину, если пуля прошла тело насквозь.

Второй лист был более подробен. В нем описывался предоперационный осмотр, проведенный д-ром Гутманом. Это описание говорит нам, в каком состоянии был Рабин почти сразу после того, как он попал в больницу.

Третий документ — это было итоговое заключение об операции. Наконец-то мы не будем обязаны полагаться на официальное коммюнике от 5 ноября для анализа причины смерти Рабина.

Теперь передо мной лежали все данные, представленные в следующих документах:

1) отчет о первичном визуальном осмотре;

2) отчет о предоперационном осмотре;

3) протокол операции;

4) итоговое заключение об операции;

5) исправленное заключение об операции, опубликованное 5 ноября.

Когда я писал книгу, в моем распоряжении были только документы #3 и #5. Через четыре месяца после того, как книга вышла в свет на английском языке в США, я получил в свои руки документы #1, #2 и #4.

Мне повезло — эти документы подтвердили мою теорию. Несмотря на то, что они не очень пространны и подробны, они просто поражают своей сложностью и обилием деталей, допускающих самые различные толкования. Однако, несомненно одно: первое ранение в грудь ни в коем случае не могло быть раной, которую описывает последняя страница протокола операции д-ра Гутмана.

Как мы помним, д-р Гутман оперировал рану, которая начиналась в верхней доле правого легкого, продолжалась в направлении позвонков D5-6 и которая оставила выходное отверстие размером 2.5–3 см в легком до того, как раздробила позвонок. Эта рана и привела к смерти Рабина.

А вот рана, с которой он был принят в больнице. В отчете о предоперационном осмотре ранение в грудь описано так: “Входное отверстие в районе правого плеча, оттуда пуля проникла под кожу в районе 3ICS в 3-4-MCL”. Или в переводе на обычный язык: “пуля вошла у правой плечевой кости и прошла вдоль средней ключичной линии до межреберного пространства 3 области 3”. Или еще проще: “пуля вошла у плеча и дошла почти до правого соска”. Д-р Гутман не мог перепутать ребро с позвонком, потому что пуля никогда не была рядом с позвоночником. Такое объяснение дал мне мой знакомый врач, который, для полной ясности, принес с собой и наглядные пособия в виде схемы человеческого скелета.

Согласно отчету #3, д-р Гутман действительно начинает операцию, оперируя проникающее ранение в спину, доходящее до груди. Состояние Рабина улучшается. Пульс устанавливается на 130, а давление крови — на 90. И тут, без всякого объяснения, пульс падает до 60, и кровяное давление — тоже до 60. Мониторы останавливаются. В этот момент д-р Гутман вдруг начинает заниматься входной раной в грудь, откуда пуля прошла через тело и раздробила позвонок. Мой знакомый врач комментирует: “Рана появилась внезапно, как будто ниоткуда. Жизненно важные органы раненого перестали функционировать, и пришлось заняться новыми проблемами. Не было причин начинать новую операцию, если только не обнаружилась новая рана”.

Тот же врач пытался построить любую возможную связь между ранением грудь/позвоночник, которое оперирует д-р Гутман в конце операции, со сквозным ранением в спину, с которым поступает Рабин в больницу, как это описывают документы #1 и #2. Он пытался подобрать самые невероятные углы, и все же связь между двумя ранами не устанавливалась. Для того, чтобы одна и та же пуля причинила вред, представленный отчетами #1, #2 и #3, она должна была пройти следующий путь. Амир должен был бы выстрелить почти прямо в бок Рабину, а не в спину — что было невозможно. Пуля должна была войти под плечом и пройти в сторону верхней доли правого легкого; изменить направление в сторону позвонков D5-6 в средней части спины, там она должна была раздробить позвонок; изменить направление вверх, вновь войти в легкое и остановиться прямо под кожей в районе правого соска. Врач подвел итог: “Если это даже и было так — а я позволю себе заметить, что это не было так — то почему первоначальный диагноз был “сквозное ранение в спину”, и почему д-р Гутман не отметил две раны в легком? Даже если одна пуля умудрилась нанести весь этот вред, врач был обязан в точности зафиксировать его”.

Наконец-то мы приблизились к обнаружению трех ран Рабина.

Первая и вторая, в груди и в полости живота, были нанесены прежде, чем Рабин попал в больницу. Третья рана, рана в грудь, должна была появиться в больнице, после того, как Рабин прибыл туда.

Во второй ране пуля пошла из области почек влево. (Тут, как мы увидим ниже, д-р Гутман не отметил чрезвычайно важную деталь).

Обратимся теперь к документу #4. Операция завершена и операционная бригада подводит итог тяжелой ночи. Бригада врачей состоит из очень квалифицированных специалистов — заведующих отделениями. Д-р Гутман теперь уже не единственный свидетель событий. Он, правда, пишет итоговое заключение об операции, но это заключение вместе с ним подписывают д-р Клюгер, д-р Якиревич и врач анестезиолог д-р Островский. На операции ассистируют сестры Светлана и Эвелин. Светлана ставит свою подпись, и после этого ход операции Рабина наконец полностью удостоверен.

Посмотрим теперь на само итоговое заключение. Начнем с простого. Внизу страницы проставлены часы и минуты операции: Рабин принят к операции — 22:00, операция начинается — 22:10, кончается — 23:30. Проблема, однако, в том, что о смерти Рабина объявлено в 23:20; допустим пока что, что часы в операционной спешили.

Настоящий интерес представляет текст в верхней части листа. Прежде всего, там подтверждаются со всеми подробностями лабораторные выводы криминалиста Баруха Гладштейна, который утверждал, что Рабин был поражен с близкого расстояния. Кроме того, мы читаем в документе #1, что Рабин доставлен в больницу с ранением в грудь и в полость живота. В документе #4 уже фигурирует несколько новых ранений. Главное из них — это пулевое ранение (GSW) в грудь и в живот. Второстепенные ранения записаны по-английски и рядом с ними перевод:

GSW to right lung — огнестрельная рана в правом легком

Laceration of splееп — поражение селезенки

Hemorragic shoсk — шок от потери крови

Spinal shoсk?! — спинномозговой шок. [Шок здесь — это не психическое состояние, а недостаточная подача крови жизненно важным органам. Шок вызывается здесь общей потерей крови (см. в тексте книги о 8 перелитых порциях крови), или же расширением сосудов, вследствие неверных сигналов поврежденного спинного мозга. — Прим. ред.]

Д-р Гутман поставил вопросительный и восклицательный знаки, чтобы подчеркнуть, что именно это ранение явилось причиной смерти. По крайней мере, так предположил мой знакомый врач, а также врач из медицинской службы ЦАХАЛа, которые смотрели отчеты вместе со мной. Разрыв селезенки и потеря крови от внутреннего кровотечения были, видимо, результатом ранения в области почек. Однако, первая и последняя раны вызывают ряд вопросов. Мой знакомый врач сказал: “Прежде всего, Вам следует сразу смириться с тем, что в отличие от остальных документов, неоспоримо говорящих о двух ранах в груди, данный документ допускает самые различные толкования. Есть несколько очень трудных вопросов, с которыми надо разобраться.

Обратимся теперь к побочной ране в легком. Почему она вообще упомянута врачами? Они записали пулевое ранение в центральной части груди. Кроме самых невероятных случаев такое ранение автоматически ведет к поражению легкого. В чем причина, что легкое упомянуть специально? Видимо, здесь имеется в виду другая рана”.

Комиссия Шамгара рассматривала те же самые документы и ставила те же самые вопросы. Комиссии было сказано, что вторую рану в правом легком причинила пуля, поразившая область почек. Она прошла через поджелудочную железу и печень, прежде чем дошла до правого легкого. Эту версию приняло государство Израиль, и судьи на процессе Игаля Амира утвердили ее.

Но врач, проверявший со мной документы, обратил внимание на деталь, которая каким-то образом ускользнула от комиссии Шамгара. Пуля, поразившая область почек, обязана была поразить левое легкое, а также, скорее всего, и область сердца, прежде, чем она попадет в правое легкое. Если врачи столь подробно описали побочное ранение правого легкого, почему они не отметили входное и выходное отверстия в левом легком?

А теперь самая большая загадка: спинномозговой шок. Как мы помним, д-р Гисс, государственный патологоанатом, произвел частичное посмертное вскрытие тела после того, как хирургическая бригада д-ра Гутмана завершила свою работу. В отчете д-ра Гисса говорится, что позвоночник Рабина не был поврежден. Мы помним, что на основе отчета, представленного д-ром Гиссом, Комиссия Шамгара и судьи на процессе Амира постановили, что позвоночник не был затронут. Кроме того, мы помним фильм Кемплера, где видно, что Рабин продолжает идти, будучи, якобы, раненным в спину — что, разумеется, абсолютно невозможно, если, в соответствии с отчетом д-ра Гутмана, считать, что у Рабина были раздроблены позвонки D5-6.

Заметим, что не один только д-р Гутман отмечает поражение позвоночного столба. Вместе с ним это зафиксировали все 5 человек из операционной бригады. Было бы, вероятно, интересно привести их в зал суда и попросить объяснить, каким образом их подписи красуются на медицинском документе, выводы которого противоречат официальной версии государства Израиль — их документ говорит, что Рабин скончался от спинномозгового шока, в то время, как Министерство юстиции и авторитетный израильский суд упрямо утверждают, что позвоночник остался цел.

Я спросил своего консультанта, обязан ли спинномозговой шок быть результатом перелома позвоночника или разрыва мозгового ствола? Может ли быть причиной, например, сильный удар или встряска? “Никоим образом!” — ответил он, — “спинномозговой шок — это травма, появляющаяся только в результате единичного или множественного перелома позвоночника. Это может быть перелом позвонка или разрыв спинномозгового ствола, но это — единственное определение спинномозгового шока”.

Мой консультант сделал еще одно важное замечание: “Когда прибыл больной, врач не зарегистрировал ни одного из симптомов спинномозгового шока. Опять же — это возможно, но маловероятно. Одна из первых опасностей, которые врач обязан искать в случае ранения в грудной области — это спинномозговой шок. Его весьма легко диагностировать. При разрыве нервов в позвоночнике кровь не циркулирует, как обычно, под действием сердечной мышцы, а просто стекает вниз под действием силы тяжести. Поэтому мы имеем простой симптом: верхняя часть тела бледнеет, а нижняя — краснеет. Здесь больной был ранен в 9:45 и обследован в 10:05. Через 20 минут после ранения следует предположить, что симптомы спинномозгового шока уже проявятся”.

Этот врач отказался высказать заключение, которое могло бы увенчать долгие месяцы моих исследований. Он отказался подтвердить, что из итогового заключения об операции следует, что Рабин был ранен в третий раз, после того, как его уже доставили в больницу “Ихилов”. Но он согласился сказать следующее: “Если бы я не знал личности жертвы и обстоятельств ранения, я полагаю, что мне пришлось бы прийти к выводу, что больной был ранен снова, прежде чем врачи начали заниматься им [т. е. между первым осмотром и началом операции]. Однако я рекомендую Вам подчеркнуть два совершенно очевидных момента — два ранения в грудь, которые записал д-р Гутман, и тот факт, что весьма непросто предположить, что позвоночник не пострадал. Шесть человек в операционной комнате были слишком квалифицированы, чтобы все они ошиблись в этом пункте”.

Вот и результат: у Рабина несомненно было ранение в грудь и спинномозговой шок, которые не могли быть вызваны выстрелами Игаля Амира. Это — главное. Но в документах было еще нечто помимо описания ранений. Они подтверждают один из самых важных эпизодов этой книги.

Я уже говорил о том, что рассказал мне Зеэв Бар-Села, редактор газеты “Вести”. Утром после покушения ему позвонила медсестра, репатриантка из бывшего СССР. Она сказала: “Тут что-то не так. Пресса не сообщает о настоящих ранах Рабина. У него был раздроблен позвоночник, а они говорят, что не был”. Спустя полтора часа она позвонила вновь, и, как хорошо запомнил Бар-Села, ее голос дрожал от страха. “Я Вам не звонила, Вы от меня ничего не слышали”, - сказала она и повесила трубку.

Новые документы, поступившие ко мне, открыли имена людей, принимавших в ту ночь участие в операции. Там была операционная медсестра из бывшего СССР по имени Светлана, ее подпись фигурирует на документе. Сверив все бумаги, я установил ее фамилию — Шлимович. Я нашел ее телефон, позвонил и представил себя. Ниже приводится запись беседы:

“- Светлана! Я хотел бы знать, что происходило с Рабиным в операционной?

— Как Вы нашли мое имя?

— Ваша подпись стоит на протоколе операции.

— Я там больше не работаю, и никогда не скажу Вам, что там было. Бай”.

Она повесила трубку. Рассказ Бар-Селы подтвердился. Как и вся эта книга. С самого начала я был прав.