После того как Кору Бендер перевели из следственного изолятора в клинику, органам юстиции пришлось назначить ей адвоката. Со стороны ее родственников до сих пор не было предпринято никаких шагов в этом направлении.

Свекор со свекровью, казалось, забыли о ее существовании. Тетя, медсестра по образованию, находилась на севере Германии, наблюдая за тем, как умирает старик, для которого уже никто ничего не мог сделать. От матери нечего было и ждать.

В списке адвокатов земельного суда в городе Кельне числился также доктор Эберхард Браунинг – и его очень ценили. Друзья, в числе которых было несколько судей, называли его Харди. Тридцать восемь лет, не женат. В его жизни существовала только одна женщина, которая действительно имела для него значение: Хелена, его мать, с которой он жил под одной крышей.

Хелена Браунинг долгие годы работала в той же сфере, что и профессор Бурте. Она часто выступала в суде как эксперт и лишь дважды не сумела помешать назначить в качестве меры пресечения содержание под стражей. Хелена Браунинг специализировалась – и не только в суде – на случаях, в которых имели место серьезные нарушения. Однако два года назад она вышла на пенсию.

Эберхард Браунинг считал психиатрию и психологию двумя обоюдоострыми мечами. Душевнобольные преступники приводили его в восторг еще с юности, однако только в теории. В реальности же они вселяли в него ужас. К счастью, в его повседневной жизни они были скорее исключением.

Если мужчина в состоянии алкогольного опьянения или из ревности убивал свою жену, Эберхард мог это понять. Если безупречный служащий после развеселого корпоратива вдруг изнасиловал свою сотрудницу – за такого человека Харди мог вступиться, даже если лично ему он был противен.

Эберхард Браунинг предпочитал иметь дело с рефлексами, которые можно предсказать, с мотивацией, которую можно понять. Ему нужен был откровенный разговор, не обязательно раскаяние; если клиент готов был сотрудничать, это было довольно приятно, но Харди вполне готов был смириться и с отказом.

Всего этого нельзя было ожидать от созданий, которым Хелена посвятила половину жизни. Они существовали в мире, доступа в который у Эберхарда не было. О них интересно было поговорить за вечерними посиделками, однако в рабочее время Эберхард Браунинг предпочитал иметь дело с подзащитными, действия и душевное состояние которых были целиком и полностью ясны.

Таким и показалось дело Георга Франкенберга судье, проверяющему законность содержания под стражей. Молодая женщина, которая на глазах у многочисленных свидетелей убила своего бывшего любовника, поначалу отрицала, что была знакома с этим человеком, но после увещеваний допрашивавшего ее полицейского изменила свои показания, объяснила мотивацию и даже попыталась совершить самоубийство.

Прокуратура собрала почти все необходимые следственные документы. Не хватало только заключения психиатра. А это могло затянуться. У профессора Бурте было очень много работы. Подписанного признания тоже еще не было, поскольку женщина отказалась от предыдущих показаний и с тех пор упрямо утверждала, что не знала жертву. Не вызывало сомнений, на что она при этом рассчитывала. И Эберхард Браунинг был именно тем человеком, который способен был убедить ее в том, что арест предпочтительнее пребывания в психиатрической клинике.

То, что в настоящее время Кора Бендер находилась именно там, Эберхард Браунинг объяснял ее попыткой суицида. Бумажные платки! Придет же такое в голову. Он считал это утонченным ходом, полагаясь на личное впечатление судьи, проверявшего законность содержания под стражей, а тот описал обвиняемую как особу весьма хладнокровную. Однако адвокат понимал, что судья не хотел рисковать.

Эберхард Браунинг попросил дать ему возможность ознакомиться с делом и спустя пять дней после смерти Георга Франкенберга получил копии всех существующих документов. Это было в четверг. Рано вечером он начал изучать дело, начав со свидетельских показаний, сделанных вскоре после совершения преступления и дополненных деталями, не имевшими непосредственного отношения к случившемуся.

Поведение жертвы показалось Эберхарду таким же однозначным, как и отцу семейства, который описал его для протокола. В личное дело, содержавшее информацию о Коре Бендер, позднее была внесена информация: сестра, Магдалина Рош, умершая пять лет назад от сердечно-почечной недостаточности. Этой приписке Эберхард значения не придал.

Копии магнитофонных записей внушили ему нехорошее, но непродолжительное чувство. Либо Кора Бендер некоторое время находилась в состоянии, для которого самым мягким названием можно было бы считать «смятение», либо же устроила для допрашивавших ее полицейских первоклассное шоу. Отдав предпочтение второму варианту, Эберхард подумал, что неплохо было бы узнать мнение мамы. К сожалению, когда он наконец отложил дело в сторону, Хелена уже легла спать. Было далеко за полночь. На следующее утро за завтраком времени для обстоятельной беседы почти не было. Эберхард лишь мимоходом упомянул, что получил новое, очень интересное дело: еще одна женщина, вообразившая, будто психиатрическая клиника – это санаторий.

Приехав в контору, он сразу же договорился о том, во сколько встретится со своей подзащитной. Адвокат твердо намерен был дать ей понять, что если она полностью признает свою вину, то может надеяться на смягчение приговора. И в пятницу днем ровно в пятнадцать часов перед ним открылась дверь и он впервые увидел Кору Бендер.

Она стояла у окна, одетая в простую юбку и блузку незамысловатого покроя – и то и другое было мятым и в пятнах. Чулок на ней не было. Босые ноги были обуты в туфли на невысоких каблуках. Волосы, казалось, не мыли уже несколько дней. А когда она медленно обернулась к нему, ее лицо…

Эберхард Браунинг невольно задержал дыхание и впервые усомнился в собственной правоте. Какая глупость! Ее глаза напоминали стеклянные пуговицы на голове у старого плюшевого медвежонка, который был у него в детстве. Они были довольно большими, те пуговицы, и когда Эберхард подносил их к свету, то отражался в них. Не только он, но и его комната – в общем, окружающая обстановка. Старый медвежонок никогда не делился с ним даже каплей своего внутреннего соломенного мира.

Адвокат съежился от ужаса и опустил плечи. Ему показалось, что портфель в его руке стал в два раза тяжелее. Медленно выпустив воздух из легких, Эберхард сглотнул и произнес подчеркнуто спокойным и очень твердым голосом:

– Здравствуйте, госпожа Бендер. Я – ваш адвокат, Эберхард Браунинг.

Степень доктора он опустил – это показалось ему излишним при виде этих стеклянных глаз и желто-зеленого лица.

Оглядев его с головы до ног, Кора Бендер не проявила ни малейшей заинтересованности.

– Мой адвокат, – пробормотала она. Ее голос также ничего не выражал.

– Суд уполномочил меня отстаивать ваши интересы или, выражаясь более простым языком, защищать вас. Вы знаете, в чем вас обвиняют?

Глядя на нее, Эберхард готов был поклясться, что ей это неизвестно. Она не ответила на его вопрос.

– Здесь довольно жарко, – заявила Кора Бендер, снова повернувшись к зарешеченному окну. – Хотя на улице, кажется, пасмурно. В такую погоду не поплаваешь. Надо мне было оставаться в озере. Тогда сейчас я могла бы спокойно и мирно жить с тем мужчиной под водой.

Она вздрогнула и вздохнула.

– Мы обсуждали это сегодня утром – господин профессор и я. То, что я бы хотела жить с тем мужчиной в озере. И что по пятницам я говорила бы ему: ты ошибаешься, мой милый, сегодня уже понедельник. Но ведь сегодня пятница, правда? Я спрашивала об этом утром у профессора. И он сказал, что это действительно так.

Несколько секунд Кора Бендер молчала, а затем снова повернула голову в сторону Эберхарда и смерила его оценивающим взглядом через плечо.

– Или он мне солгал? Если хотите оказать мне любезность, скажите, что он солгал. Просто ужас с этими эскулапами. Думаешь, что они говорят правду, а на самом деле они ошибаются. И наоборот. Один из них сказал мне как-то, что я – шлюха-наркоманка, да еще такая, которая спала только с извращенцами.

Приподняв плечи, она тут же снова их опустила.

– К сожалению, он не ошибся. Просто извращенцы платят больше. А мне нужно было собрать кучу денег к определенному сроку. Все ведь зависело только от меня. И она потребовала, чтобы я это сделала. Она хотела, чтобы я своим телом заплатила за ее сердце.

Мимолетная улыбка на долю секунды оживила ее лицо, но тут же исчезла.

– Я бы все для нее сделала, – заявила Кора. – Если бы это было возможно, вырвала бы сердце из своей груди и отдала бы ей. Магдалина это знала. Она много чего знала о пропащих людях. Знала она и то, что я пала так низко, что это не имело бы уже никакого значения.

Эберхард Браунинг смотрел на нее, пытаясь понять, что именно она говорит. Сердце, сестра…

Кора задумчиво кивнула.

– Но этого я для нее сделать не могла. Мне ведь было всего шестнадцать. Я ни разу еще не спала с мужчиной. Всю ночь я плакала и умоляла, чтобы Магдалина придумала что-нибудь другое. И знаете, что она сказала? «Тебе ведь не обязательно трахаться с мужиками, овца. Обычные половые отношения приносят мало денег. Заработать по-настоящему можно только на садо-мазо, и при этом тебе не обязательно подставлять свою киску какому-то куску дерьма. Достаточно просто завести стариков как следует. Дай им плетку. Ущипни за задницу, вонзи иглу в детородный орган, им это нравится». Но я не могла мучить стариков. От одной мысли об этом…

Кора закрыла рот рукой. Задумчивое кивание сменилось таким же задумчивым покачиванием головой.

– Магдалина сказала, что при этом мне достаточно вспоминать об отце. О том, как он на меня… Моя сестра сказала, что, когда я показала ей, как он трогал мои трусики, она просто пыталась сделать так, чтобы я не впала в истерику, и только поэтому и уверяла меня, что в этом нет ничего такого. Но чтобы выяснить, намочила ли я постель, не обязательно лезть ко мне между ног. Достаточно было посмотреть на простыню. Когда Магдалина сказала это, я сразу поняла, что она – Зверь. Но каждый ведь пытается чего-то добиться, правда? Она просто хотела жить…

Эберхард Браунинг едва заставил себя произнести:

– Мы все этого хотим.

Кора кивнула.

– Лучше бы я это сделала. Ведь многие только этого и хотят. Им можно оказать услугу, мучая и унижая их. Таким образом я могла бы легально избавиться от сестры. А я должна была от нее избавиться! Сама бы она не умерла. А после операции Магдалина смогла бы жить самостоятельно, я была ей не нужна… Почему я не сделала этого, пока еще была такая возможность? Почему решилась на это только тогда, когда Магдалина была уже мертва? Как думаете, может быть, все дело в угрызениях совести? Может быть, я хотела убить двух зайцев одним выстрелом? Извиниться перед отцом и одновременно заявить: «Эй Ты, там, наверху, взгляни вниз. Смотри, я делаю это. Я делаю это ради Тебя».

Она смотрела Эберхарду в лицо, и где-то в глубине этих стеклянных глаз тлела искра. Но это была не жизнь, а сплошная мука – словно искры адского пламени.

– Я делала это, – протяжно вздохнув, произнесла Кора. – Не так, как рассказывала Магдалина. Я никогда не смогла бы уколоть мужчину иглой. Я перевернула все с ног на голову и подставила свое тело. Но и это оказалось выше моих сил. Чтобы выдержать всю эту похабщину, я стала ширяться. Звучит логично, не так ли? Ведь правда это логично? Но шеф мне не верит. А вы верите?

Эберхард Браунинг почувствовал страстное желание постучать кулаками в дверь и потребовать, чтобы его выпустили. От взгляда этих глаз, искра в которых загорелась ярче, из этой комнаты и, по возможности, от этого поручения. Он вспомнил примечание: «сердечно-почечная недостаточность». Наверное, это была ошибка – и не единственная в этом деле. А он позволил его себе навязать!

Однако в двери адвокат не постучал, лишь принялся мысленно насвистывать. Веселую песенку. Ich hab den Vater Rhein in seinem Bett gesehen. Почему ему в голову пришла именно она, Эберхард не знал, однако мысленное насвистывание песенок с самого детства помогало ему успокоиться.

Кровати в палате были тщательно застелены. И только по белью можно было понять, что на них спали: оно было в пятнах и помято, так же, как одежда Коры Бендер.

Женщина затихла почти на целую минуту. Однако Эберхард заметил это только тогда, когда она проследила за его взглядом, усмехнулась и произнесла:

– Кажется, будто я здесь не одна, правда? Но не позволяйте сбить себя с толку. Это просто отвлекающий маневр. До сих пор я видела только обслуживающий персонал, профессора и шефа. Полагаю, они хотят проверить, в своем ли я уме и не начну ли разговаривать с несуществующими людьми.

Эта перемена застала Эберхарда врасплох. Ее голос, даже ее взгляд – все вдруг стало ироничным. С ней сыграли злую шутку и еще не поняли, что она давно уже это разгадала. Что ж, она имела полное право смеяться над чужой глупостью.

Кора пожала плечами и добавила:

– Но, возможно, все дело в том, что я слишком много сплю? Стоит моей голове коснуться подушки, и уже спустя две секунды я куда-то проваливаюсь. И тогда можно палить из пушки у меня над ухом – я не проснусь. Утром им постоянно приходится меня трясти. То, что я так много и с удовольствием сплю, профессор считает дурным знаком. Наверное, он тоже читал когда-то, что сон – младший брат смерти.

Она весело рассмеялась:

– Какая чушь! Я никогда не думала о младших братьях. Я много лет спала в одной комнате со старшим. И еще радовалась, когда он переехал в соседнюю комнату, а младшая сестра – ко мне. Иногда это так глупо, что нуждается в запрете.

Эберхард Браунинг уже вздохнул было с облегчением и попытался придумать, как начать заготовленную речь, но Кора вдруг заморгала, а когда вновь заговорила, ее голос звучал приглушенно и почти так же безучастно, как и вначале.

– Извините, вы, наверное, не понимаете, что я имею в виду. Иногда мне и самой это неизвестно. Я не всегда понимаю, что делаю. Профессор считает, что это последствия психотропных средств, с помощью которых лечат мою депрессию. А я скажу вам, что здесь окопалась кучка лжецов.

Она расправила плечи, ее голос окреп.

– Но я прорвусь, – заявила Кора. – Как всегда. Раньше я часто говорила, что если меня пнуть под зад, я машинально сделаю два шага вперед. Это довольно эффективно, вы так не считаете?

Это было сказано уже совершенно отчетливо, а затем ее голос зазвучал резко и насмешливо.

– Не надо делать такое испуганное лицо. Я не сумасшедшая, просто притворяюсь. Быть сумасшедшей – это удобно. Я быстро это поняла. Можно молоть откровенную чушь, нести полнейшую ерунду в ответ на неудобные вопросы. И все так этому радуются. Им это нужно, ради самоутверждения; в конце концов, они на этом зарабатывают. Но мы с вами поговорим как умные люди. Вы ведь не обязаны рассказывать, что я в своем уме. Полагаю, что раз уж вы – мой адвокат, вам следует соблюдать конфиденциальность. Но мне это ни к чему. Очень жаль, что вы напрасно сюда пришли.

Эберхард Браунинг чувствовал себя так, словно стоял под контрастным душем. Он не знал ни что думать о ее болтовне, ни как на нее реагировать.

– Суд поручил мне вас защищать, – слабым голосом повторил он.

Кора с сожалением пожала плечами; ее желто-зеленое лицо выражало высокомерие.

– А почему суд решил, будто я хочу, чтобы меня защищали? На мне вы ничего не заработаете, дорогой. Скажите суду, что я вышвырнула вас прочь. Можете еще добавить, что, поговорив со мной, передумали.

– Это невозможно, госпожа Бендер, – заявил Эберхард. – Вам необходим адвокат и… – Больше он ничего не успел сказать.

– Чушь, – небрежно перебила она его. – Никто мне не нужен. Я отлично справлюсь сама, если оставить меня в покое. Кстати, я никогда не бываю одна. Вы знаете стихотворение «Ученик чародея»?

Когда Эберхард озадаченно кивнул, Кора заявила:

– Я не вызывала духов. Это сделал шеф. Эта сволочь вызвала их из ада, одного за другим. А теперь он натравил на меня еще и Магдалину. Я подозревала, что так и будет, если я подпущу его к ней, поэтому и держала на расстоянии. Но потом он поговорил с Грит. И теперь я не знаю, как мне от них избавиться. Джонни, Бёкки и Тигр… Понятия не имею, откуда они взялись. И я – черт побери – не знаю, куда их девать, чтобы они перестали топтать мой рассудок.

Она ударила себя кулаком по раскрытой ладони, глубоко вздохнула и еще раз улыбнулась. Улыбка была уже не высокомерной, а всего лишь жалкой.

– С такой компанией я в надежных руках, поверьте. Я не мечтала о том, чтобы закончить дни в сумасшедшем доме. Но выбирать не приходится. Кроме того, это не слишком отличается от тюрьмы. Может быть, здесь даже лучше; по крайней мере, у меня не будет неприятностей с другими бабами. Я послушно глотаю пилюли, по большей части съедаю все на тарелке, рассказываю профессору то, что он хочет слышать… Но на этом мы остановимся. Чтобы еще кто-то приходил и доставал меня своими вопросами, для того чтобы потом защищать в суде? Нет уж, увольте. Я не хочу, чтобы меня защищали. Сама справлюсь.

Эберхард Браунинг чувствовал себя примерно так же, как и Рудольф Гровиан в первые проведенные с Корой Бендер часы. Он не видел узкой кромки, по которой шел ее рассудок. И, чувствуя, как закипает ярость в его душе, пытался сохранять спокойствие и говорить по существу.

– Вы не можете этого сделать, госпожа Бендер. Никто не может сам представлять свои интересы перед судом присяжных. Даже я, если бы меня обвинили в тяжком преступлении. Иначе приговор не будет иметь силы и в любой момент может быть оспорен.

Сделав небольшую паузу, Эберхард подождал, не ответит ли она ему. Кора промолчала, и он сделал несколько шагов по направлению к столу, поставил на него портфель, однако сразу открывать его не стал, а придвинул к себе один из стульев и произнес:

– Таковы факты. Нравится нам это или нет, роли не играет. Меня назначили на должность вашего адвоката, и я не мог отказаться. Сейчас я мог бы отступить. Мог бы сказать судье, что госпожа Бендер не желает сотрудничать и поэтому я не могу представлять ее интересы. Он отнесся бы к этому с пониманием, освободил бы меня от обязательств и назначил бы вам другого адвоката. Конечно же, вы могли бы отказаться и от него, равно как и от третьего, и от четвертого. Не знаю, сколько судья стал бы терпеть подобные выходки, прежде чем чаша его терпения переполнилась бы. Возможно, вы поймете, что у вас есть лишь два варианта: в суде вас буду защищать я или кто-нибудь другой.

Эберхард и сам не знал, зачем ей все это объясняет. Было бы гораздо проще произнести эту речь перед судьей. Вот только в данный момент Эберхард не видел причин, по которым мог бы в скором времени пожалеть о своих словах. Он чувствовал, что Кора Бендер смеется над ним, и готов был поклясться, что она пытается играть с ним в ту же игру, что и с полицейскими, которые вели допрос. Джонни, Бёкки и Тигр!

С ним этот номер не пройдет! Она играла свою роль просто блестяще. Но он – сколько себя помнил – жил с Хеленой. И если чему-то и научился у нее, так это тому, что, если человек способен смеяться над простачком, который послушно проглотил пару его сказочек, он точно знает, что делает.

Эберхард наблюдал за лицом Коры Бендер, и оно его завораживало: усмешка, кривившая ее губы и вдыхавшая жизнь в стеклянные глаза. Она развлекалась от души, это уж точно. Он был уверен, что Хелена подтвердила бы его мнение, если бы здесь присутствовала. Кора Бендер думала, что может одурачить весь мир.

– Значит, мы оба в одинаковом положении, да? – спросила она, подходя к столу и опускаясь на один из стульев. – И что же мы теперь будем делать? Мне искренне жаль, что эта участь выпала именно вам. Но если дела обстоят именно так, то лучше уж я отдам предпочтение вам. Иначе они, чего доброго, пришлют мне в конце концов какого-нибудь старого пердуна. На вас хоть смотреть приятно. Я облегчу вам задачу, постараюсь, чтобы это дело не стало для вас слишком трудным. Я виновна, тут уж ничего не попишешь. Я полностью признаю это, однако больше ничего говорить не намерена. Этого достаточно?

Эберхард Браунинг наконец сел, открыл портфель, достал оттуда стопку документов и положил ее перед собой на стол.

– Для обвинения хватит, – произнес он и накрыл рукой папку. – Похоже, все очень плохо.

Кора снова усмехнулась.

– Я к этому привыкла. У меня всегда были неважные перспективы. Можете убирать эти бумажки обратно, я знаю, что там написано. «Точно нанесенные удары»! И еще кое-что. Одному небу известно, что еще раскопал шеф. А когда господин профессор со мной закончит, он наверняка захочет написать для прокурора чудесный отчет. Может быть, он окажет вам услугу и упомянет несколько смягчающих обстоятельств…

Протяжно вздохнув, она добавила:

– Посмотрим. Когда у вас на руках будут все необходимые документы, подумайте над стратегией. И тогда приходите снова, мы все спокойно обсудим. До тех пор я, может быть, немного поумнею. А сейчас мы просто зря тратим время.

Кора бросила тоскливый взгляд на окно. Ее голос стал меланхоличным. На короткое время Эберхарду Браунингу опять показалось, что она хочет доказать ему свою дееспособность.

– Вообще-то мне нужно следить за своими словами, – заявила она. – Вам никогда не казалось, что нужно держать свой рассудок обеими руками? Поверьте мне, это довольно тяжело. Я временами даже думать боюсь. Иногда мне приходится трижды смотреть на решетку, чтобы понять, что я не дома. Видения настолько реальны, как будто я стою в центре своей комнаты. Укладываю сестру в постель, мою ее. Она сидит у меня за спиной в кухне… Не знаю, к чему это. Зачем мне переживать все это еще раз? Я оставила прошлое далеко позади и крепко захлопнула дверь. А шеф ее выбил. Ему не следовало мне угрожать. С этого все и началось.

Кора удивленно покачала головой и уточнила:

– Нет, началось все на озере. Но тогда я просто почувствовала вкус малинового лимонада и увидела маленький крест. А теперь ощущаю на языке его кровь и вижу три больших… Я вижу их повсюду, куда ни посмотрю. А в центре висит невинный.

Прерывать ее монолог Эберхарду совершенно не хотелось. Но устраивать для него шоу явно не стоило. Самое время дать ей это понять.

– Кто вам угрожал и как именно? – поинтересовался он.

Кора снова перевела взгляд на окно. На ее лице появилось такое же безучастное выражение, что и вначале.

– Шеф, – пробормотала она и чуть громче пояснила: – Его зовут Рудольф Гровиан. Упрямая ищейка, скажу я вам. Он заявил, что нашел девушку со сломанными ребрами.

Кора опять посмотрела на Эберхарда, и глаза у нее снова были словно из чистого, незамутненного стекла.

– Ужасно, не правда ли? – Она с усилием кивнула головой. – Но тут уж ничего не поделаешь. Он просто выполняет свою работу. Я знаю, что не имею права на него жаловаться. Да и не хочу. Но теперь у шефа столько информации, что он мог бы успокоиться. Однако он не успокоится, пока меня не прикончит. Я сломаюсь…

От звука ее голоса по спине у Эберхарда побежали мурашки. Последнюю фразу Кора произнесла хриплым шепотом и ударила себя кулаком в грудь. Несколько секунд посидела, зажмурившись от боли. А затем снова заговорила.

– Мне хотелось свернуть ему шею. Но он мне чем-то нравится. Ведь Спаситель говорил: возлюби врагов своих. Шеф стал моим первым врагом. А ведь поначалу я казалась себе такой сильной. Тот мужчина лежал и истекал кровью, и я чувствовала себя просто отлично. Как Голиаф. Я была Голиафом. Такой огромной, что увидела на высоком столике нож и смогла его взять. А потом пришел маленький Давид и заявил, что должен поговорить с моим отцом. Я занервничала и начала лгать напропалую. А самое смешное, что чем дольше я рассказывала, тем больше видела. Картину с пятнами и зеленые камни на полу, толстяка и девушку на лестнице. А теперь вижу три креста. Я знаю, что убила невинного человека. И мне страшно. Я ужасно боюсь гнева его отца.

Эберхард Браунинг не смог заставить себя сделать то, что намеревался – перейти к сути дела. Он жалел, что рядом нет Хелены, которая могла бы высказать свое мнение и посоветовать ему, как себя вести.

Кора Бендер сжала губы и провела ладонями по лицу, на миг закрыв его. А затем прошептала:

– Иногда, ночью, когда я думаю, что сплю, он подходит к моей кровати. Я не вижу его, только ощущаю. Он склоняется надо мной и говорит: «Мой сын не виноват в этом кошмаре. Он сделал все, что мог». И каждый раз, когда он это говорит, мне хочется закричать: «Ты лжешь!» Но я не могу этого сделать. Я не могу открыть рот, потому что сплю.

Спустя целую вечность она убрала руки от лица, и оно оказалось именно таким, каким Эберхард в детстве представлял себе лицо умалишенного.

– Не переживайте, – устало пробормотала Кора. – Я понимаю, как все это выглядит со стороны. А еще я понимаю, кому могу это говорить, а кому – нет. В присутствии профессора я не произношу ни слова о Спасителе и о кающейся Магдалине. Поначалу я действительно не хотела больше иметь с ней ничего общего. Но затем она омыла Ему ноги и все изменилось. Вы знаете Библию?

Взгляд, которым сопровождался этот вопрос, был критичным, трезвым. Как будто у эксперта, пытающегося что-то донести до любителя. Эберхард невольно еще больше опустил плечи.

– Немного, – отозвался он.

– Если у вас есть вопросы об этом, – продолжала она, – просто задайте их мне. Я знаю каждое слово, даже те места, которые никогда не были написаны. Омывая Ему ноги, она просто хотела к Нему подлизаться. Хотела уничтожить Его, и у нее это получилось. Я сделала это. Не знаю почему, правда не знаю. Причина не может быть только в песне.

И Кора принялась выстукивать пальцами ритм на столешнице.

– Это была его песня. И она засела у меня в голове. Как она туда попала? Значит, я его знала, вы так не считаете? Но почему тогда я его не помню? Думаете, он действительно мог быть одним из моих клиентов? Их я ведь тоже не помню. Все, что случилось после ее смерти, стерлось у меня из памяти. Я закопала все это настолько глубоко, что больше не смогу откопать. Я перерыла весь свой мозг в поисках информации и ничего не нашла. Возможно, подсказка где-то здесь.

Кора постучала пальцем по прикрытому волосами лбу.

– И тогда я могу копать хоть до скончания века и ничего не найти. В это место он нанес первый удар, сейчас мне это уже известно. А потом еще раз – сбоку. Затем стало темно. Наверное, они решили, что я умерла. И выбросили меня на улицу. Как думаете, рассказать профессору то же самое, что я рассказала шефу? Возможно, тогда не будет противоречий. Нельзя путаться в показаниях, иначе попадаешься на крючок.

– А что же вы рассказали шефу? – нерешительно поинтересовался Эберхард Браунинг.

– Ну, о тех двух мужчинах… когда Франки сидел на диване. Разве этого нет в ваших записях?

Он покачал головой.

– Странно, – отозвалась Кора. – Каким угодно, но небрежным я его никогда не считала. – И вдруг заторопилась: – Я сказала, что это были друзья Франки и что девушка хотела, чтобы я подпустила к себе обоих одновременно. На этом я и собираюсь остановиться. Я намерена заявить, что Франки был моим сутенером.

– А он действительно им был? – поинтересовался Эберхард Браунинг.

– Конечно же нет! – ответила Кора. В ее голосе послышалось негодование. – Однако никто не сможет доказать обратное. Я уже думала об этом, но сейчас… – Она не договорила и улыбнулась, словно извиняясь. – Видите ли, когда я начинаю думать, у меня в голове все путается. Но не переживайте, я справлюсь со своими мыслями.

Она откинулась на спинку стула и примирительно улыбнулась.

– Вот теперь мы все обсудили. Что ж, по крайней мере, вы не зря пришли. А сейчас я попытаюсь об этом подумать. Возможно, вам лучше уйти.

Эберхард Браунинг тоже так считал. Теперь он мог попытаться поставить себя на ее место… Нет, ему это не удастся, и ее мотивацию он понять тоже не мог, зато понимал допрашивавшего ее сотрудника полиции. Эберхард чувствовал, что сначала должен обсудить все это с Хеленой.

Она постоянно спотыкалась об обломки, снова поднималась и блуждала по грудам развалин, которые когда-то были ее мозгом, аккуратно разделенным стеной на две половинки. После последнего визита шефа все стало настолько ужасным, что Кора потеряла себя. Иногда она находила какие-то фрагменты, но, как правило, все они были из прошлого.

Когда явился ее адвокат, в этой сумятице всплыли некоторые части Коры, которая после рождения ребенка дала отпор старику, в конце концов отвоевав у него кабинет, зарплату и даже дом. Теперь эти фрагменты уплывали прочь, а он продолжал сидеть за столом напротив нее.

И Кора снова оказывалась у постели Магдалины и рядом с Франки на озере. Погружалась лицом в его кровь, чтобы в следующий миг увидеть улыбку Джонни, устроившегося на переднем сиденье автомобиля, и при этом четко знать, что это невозможно. Это было так же нереально, как и Бог-Отец, склонявшийся над ней по ночам и говоривший о невиновности Своего Сына, в то время как она думала, что спит.

Ей нужен человек, который помог бы убрать с дороги самые большие обломки. Но он должен быть особенным. Такой, который понимал бы ее и, при необходимости, верил в духов и желания, способные стать образами. Когда уже ничего не помогает, остается верить в чудо. Но особенный человек не появился. Поэтому Кора пыталась в одиночку навести хоть какой-то порядок, создать хотя бы видимость уборки.

То, что остальные кровати – это не просто отвлекающий маневр, она осознала вскоре после того, как поговорила со своим адвокатом. Через какое время это произошло, она сказать не могла – все дни были похожи один на другой. Но это не важно. Ей было не о чем говорить с другими женщинами. В отличие от нее они в каком-то смысле были еще свободны. А Кора могла выйти из этой палаты только в том случае, если ей предстояла очередная беседа с профессором. Страх перед ним скоро остался в прошлом. Она быстро выяснила, что он хочет от нее услышать. Под конец они даже поговорили о Магдалине: Кора решила, что профессор все равно узнает о ней от шефа.

Франки был виноват в смерти Магдалины – в конце концов именно об этом они договорились с адвокатом. Профессор не сразу ей поверил, поскольку отец Франки был его коллегой и тоже был профессором. «Красивый мальчик из хорошей семьи, – так он сказал, – зачем ему заниматься сутенерством?»

Примерно так же когда-то думала и Кора. Но сейчас было уже не важно, что она думала. Главное, чтобы ее мысли вдруг не разбежались подобно стаду пугливых баранов. К сожалению, когда на них набрасывались волки, они по большей части поступали именно так. Но не во время разговора о Франки-сутенере. Тут стадо крепко держалось вместе, а волки были далеко.

«Почему нет? – возражала Кора. – Франки считал, что это круто, когда у тебя есть кобылка, которая пляшет под твою дудку». Конечно же, он никогда не говорил об этом со своим отцом. Об этом не знал никто, кроме них. Но на самом деле так и было! В тот августовский вечер он задержал Кору. Потребовал, чтобы она переспала с двумя мужчинами одновременно.

Он много требовал от нее, слишком много. А когда Магдалина умерла и Кора так в нем нуждалась, она ему надоела. Франки нашел себе новую подружку. И поскольку Кора не хотела уходить, велел друзьям преподать ей урок. Приказал избить ее, а сам наблюдал за этим. Вместе со своей новой девушкой.

Если бы адвокат мог ее слышать, он бы ею гордился. Несмотря на то что профессор был экспертом, его было так же легко обмануть, как и маму. За три сеанса Кора рассказала ему множество деталей, приукрашивая то одно, то другое и выставляя на обозрение гадости, какие только был способен изобрести ее мозг. Маленькие чертенята с раскаленными щипцами были ей в этом отношении отличными помощниками.

Когда профессору надоедало ее слушать, он велел отвести Кору обратно в палату. Там она могла позволить себе расслабиться и становилась сумасшедшей. Когда рядом не было ни одной живой души, было не важно, где она находится и существует ли вообще. Рядом с ней были видения. Мать и отец, Магдалина и Джонни, Бёкки и Тигр, Франки и врач; страх, стыд и чувство вины.

Время от времени приходили люди – медперсонал. Однако поскольку они входили через двери, Кора знала, как себя вести. Она разговаривала с ними совершенно нормально, ограничиваясь при этом шаблонными фразами, чтобы не допустить ошибку. Например, она говорила:

– Чем же меня сегодня накормят? Как вкусно пахнет!

Затем, рассматривая пюре, произносила:

– Жаль, что у меня плохой аппетит. Но я всегда мало ела.

Иногда она интересовалась:

– Как вы считаете, можно мне как-нибудь выпить настоящего кофе? Я постоянно чувствую усталость. Чашка кофе наверняка пошла бы мне на пользу.

На самом деле Кора чувствовала себя не такой уж усталой, потому что пила прописанные лекарства только по вечерам. После них она моментально засыпала, и ей не приходилось разговаривать с другими женщинами. Ее могли бы спросить, как она здесь очутилась… Еду, лежавшую на подносе утром, она выбрасывала. Медперсонал вел себя небрежно, а Кора была очень убедительна.

Без медикаментов она лучше контролировала ситуацию, могла просить прощения у отца, рассказывать матери о Божьем оке на лоне природы, Магдалине – о горячих бойфрендах и поездке в Америку. И только с Франки и остальными парнями она не перекинулась ни словечком. Когда Франки смотрел на нее и в его глазах отражалось всепрощение, в горле у Коры появлялся ком. Должно быть, он знал, что родился жертвенным агнцем, для того чтобы искупить ее грехи своей кровью. Как еще можно объяснить его взгляд?

Возможно, то, что проповедовала ее мать, не было такой уж чушью? Если две тысячи лет тому назад Он поднялся в небо, кто или что могло помешать Ему вернуться, чтобы помочь и спасти еще раз? Чтобы дать ей почувствовать несколько минут абсолютной свободы. Возможно, Он пришел со светловолосой женщиной к озеру по одной-единственной причине: чтобы показать ей, что Магдалина была Зверем. И, возможно, Он хотел, чтобы она боролась, не за внешнюю свободу, а только за внутреннюю, за чувство спасения через Него.

Коре хотелось бы обсудить это со своим адвокатом. Но с ним она больше не виделась. Однажды пришел шеф и захотел поговорить с ней о пустяках. Она покачала головой, и он этим удовлетворился. Да и приходил он не как полицейский, а скорее как обычный посетитель.

И как посетитель, он кое-что ей принес: журнал, шампунь и немного фруктов. Три яблока. Сорт голден делишес. Никакого ножа. Положив пакет на стол, шеф немного смутился.

– Надеюсь, – произнес он, – вы сможете съесть их не разрезая.

Благодаря смущению он выглядел безобидным и человечным. Первые вопросы, которые он задал, довершили картину. Шеф поинтересовался, не приходили ли к ней гости.

– Один раз приходил адвокат.

А больше никто?

А кто мог бы к ней прийти? Кора догадывалась, на кого он намекает. На Гереона! Вот только эта глава закончена. Теперь ей казалось, что проведенные с ним годы она придумала. Семья, работа, ребенок, дом, красивая жизнь… Сказка. В ее историях всегда был драматичный конец и никакого продолжения.

Шеф еще раз побеседовал с Маргрет и рассказал об этом Коре. Он снова преодолел неблизкий путь до Буххольца, чтобы узнать о состоянии ее отца, поскольку считал, что, возможно, ей это будет интересно. Конечно, Коре это было интересно, она до слез была тронута тем, что враг проявил к ней такое добросердечное, человечное отношение.

Маргрет все еще ухаживала за братом. Шеф передал Коре привет от нее. Узнав о том, что племянницу перевели из следственного изолятора в психиатрическую клинику, она обеспокоилась. Он дословно повторил слова Маргрет:

– Ради Всевышнего, вытащите ее оттуда, пока она на самом деле не потеряла рассудок! Вы хоть понимаете, что с ней делаете?

Он был честен с Корой. Признался, что, к сожалению, никак не может повлиять на ситуацию. Что все зависит только от нее. От ее готовности сотрудничать с профессором Бурте. Спросил, рассказала ли она профессору о Магдалине.

– Да, конечно, – заверила его Кора.

Рудольф Гровиан покачал головой. Ее улыбка была многозначительной, с равным успехом она могла бы сказать: «Я его одурачила».

– Госпожа Бендер, – произнес Рудольф с отеческим укором, – вы должны сказать профессору правду, чтобы он мог составить о вас более полное представление. Обманывая его, вы вредите себе. От его заключения зависит ваше будущее.

Кора негромко рассмеялась.

– Я не хочу никакого будущего. У меня есть прошлое, которого хватит на сотню лет. Передайте Маргрет привет от меня. Она ошибается, это похоже на отпуск. Правда, тут не загоришь, но в остальном все как полагается. Сервис здесь не хуже, чем в дешевом отеле. Все очень милы, никто не возмущается, не ждет чаевых. Видите, днем у меня даже есть отдельный номер. Вот что я вам скажу: если об этом пройдет слух, вы погрязнете в работе. И однажды будете рады возможности составить мне здесь компанию. Тут у вас будет покой, это я вам гарантирую. Иногда – приятный разговор с образованным человеком. А в остальное время можно предаваться мыслям.

– А каким именно мыслям вы предаетесь, госпожа Бендер?

Она пожала плечами.

– Ах, когда как. Больше всего мне нравится думать о том, что лучше бы Франки попыталась убить его жена. А я бы просто отобрала у нее нож. Честно говоря, я предпочла бы, чтобы маленькие чертенята занялись моими грехами позже. Я не Понтий Пилат.

Рудольф Гровиан кивнул. Дома у него случился скандал, первый настоящий скандал за последние десять, двенадцать, а может и пятнадцать лет. Когда Мехтхильда разбушевалась, он даже не смог вспомнить, когда такое было в последний раз. Она устроила ему ужасную сцену, когда за завтраком он мимоходом спросил, можно ли взять запасную бутылку шампуня из ванной и, может быть, еще газету или что-нибудь еще почитать.

Мехтхильда уставилась на мужа с удивлением и даже недоверием.

– Ты что, хочешь помыть голову Хосу и почитать ему вслух? Или задумал что-то еще? Руди, ты же не собираешься…

Конечно же, он собирался, просто обязан был это сделать. Во время своего второго визита в Буххольц Рудольф многое узнал, гораздо больше, чем надеялся. Но этого по-прежнему было недостаточно. Ему не хватало еще нескольких обломков. Они были у Коры в голове. Это-то он и попытался донести до Мехтхильды.

Тогда его жена ринулась в гостиную, схватила яблоки из вазочки с фруктами и швырнула их на стол.

– Вот, это тоже можешь взять. С помощью этих фруктов ты сможешь реконструировать ход событий.

Но это было лишним. То, что он хотел реконструировать, было связано не с яблоками, а с лимонами.

Рудольф начал безобидный разговор. Мол, ее отцу уже лучше. Врачи считают, что его жизнь вне опасности. Маргрет хочет подыскать для брата хороший дом престарелых. Она подумывает о том, чтобы на следующей неделе вернуться в Кельн. Затем спросил, можно ли Коре с ним разговаривать. Возможно, адвокат советовал ей молчать?

Этим предположением он снова ее рассмешил.

– Нет. Судя по его виду, ему самому нужен хороший совет. Знаете, он мне чем-то напомнил Хорсти. Не то чтобы он тщедушный, но такой же робкий и впечатлительный.

Вообще-то Рудольф Гровиан хотел еще немного поговорить о ее адвокате. Эберхард Браунинг – это имя он слышал от прокурора, однако оно ни о чем ему не говорило. Рудольфу хотелось узнать, строг ли Эберхард Браунинг. Среди адвокатов, которых суд назначал для защиты, было много таких, которые делали для своих клиентов все, что могли.

Мехтхильда считала, что Коре Бендер нужен один серьезный адвокат, который первым делом позаботился бы о том, чтобы некий полицейский оставил его подопечную в покое. Потому что этот некий полицейский сам близок к тому, чтобы потерять рассудок. Возможно, это был единственный положительный момент в их ссоре: Мехтхильда искренне о нем беспокоилась.

– Ты себя не жалеешь, Руди. Лезешь в то, что тебя не касается. Посмотри на себя! Господи, тебе же не двадцать пять лет, ты должен как следует отдыхать.

Последние несколько ночей он почти не спал. Слишком много мыслей! Рудольф предпочел бы поделиться с кем-нибудь некоторыми из них. Например, с адвокатом Коры Бендер. Ясно, что ему, полицейскому, она отказывает в доступе к неприкосновенному. Он ведь атаковал ее с первой минуты. Но вот защитнику, славному малому, с порога заявившему: «Я на твоей стороне…»

То, что она только что сказала, не давало возможности предположить у адвоката силу внушения и сноровку. А Хорсти – это уже вторая тема за сегодняшний день. Рудольф подхватил эту нить, мысленно благодаря Кору за то, что ему не пришлось изворачиваться и подталкивать ее к этому.

Он не для того проделал далекий путь в Буххольц, чтобы поговорить с Маргрет или поинтересоваться состоянием отца Коры. Интересоваться было уже нечем: Вильгельм Рош умер. Маргрет подыскивала дом престарелых для своей невестки. Соседка уже не могла заботиться о ней. Но Рудольф не смог сказать об этом Коре, профессору Бурте незачем было предупреждать его:

– Госпожа Бендер может не справиться с этой информацией.

Разумеется!

А вот Хорсти был отличной, безопасной темой.

Рудольфу не понадобилось много усилий, чтобы найти друга ее юности. Дочь Грит Адигар, Мелани, уже вернувшаяся из Дании, помогла ему в этом. Она вспомнила фамилию Хорсти – Кремер, и где его можно найти. В Азендорфе, небольшом местечке неподалеку от Буххольца. Знала Мелани и кое-что другое.

Они сидели втроем в светлой, обставленной современной мебелью гостиной. Мелани Адигар усиленно напрягала память.

Однажды она видела Кору вместе с Джонни Гитаристом в «Аладдине». Это было в день рождения Магдалины. Тут Грит Адигар попыталась возразить дочери:

– Ты, должно быть, ошибаешься. В тот день Кора не могла уйти из дома.

Мелани ответила ей с упреком в голосе:

– Мама, я прекрасно помню, что видела. Потому что тоже удивилась. Я даже поговорила с Корой. Она была одна и…

А потом выяснилось кое-что еще. Джонни Гитарист, белокурый Адонис, потрясающий парень, Мелани тоже была к нему неравнодушна. Правда, наслаждаться его обществом следовало очень осторожно! Ведь за ним постоянно таскался этот маленький толстячок.

Мелани видела как-то, как одна девушка, побыв с этими двумя, вернулась обратно в «Аладдин». Она была вся в слезах! Взяв еще нескольких подруг, девушка удалилась в туалет. Мелани стало любопытно, она пошла за ними и за всхлипами смогла разобрать несколько фраз:

– Какая свинья! Он просто сидел и смотрел. Позволил ему это сделать… Я пожалуюсь на них в полицию!

Другой голос посоветовал ей:

– Лучше держи рот на замке. Мы тебя предупреждали. Ты поехала с ними добровольно.

Все хранили молчание. Несмотря на это Джонни становилось все труднее знакомиться с девушками, он уже не пользовался таким успехом. Было понятно, что рано или поздно ему придется сменить ареал обитания. Однако вряд ли слухи о связанной с ним опасности дошли до Коры. Ведь она-то была все время с Хорсти.

Но не в тот вечер. Джонни тут же воспользовался представившимся шансом, а Кора влюбилась в него по уши, прямо не в себе была. Они танцевали и обнимались. Мелани наблюдала за ними с твердым намерением предупредить Кору, пока та не позволила Джонни уговорить ее прокатиться. Но случилось чудо. В тот вечер толстячку тоже повезло. Мелани видела, как он танцевал – почти без остановки, с одной и той же девушкой. Она была новенькой в «Аладдине», светловолосая и немного полноватая, но очень хорошенькая. То, что нужно для низкорослого толстячка.

– Мы ушли в половине одиннадцатого, – рассказывала Мелани Адигар. – На тот момент толстяк все еще танцевал со своей новой знакомой. А Кора была вместе с Джонни. Я решила не портить ей вечер. Подумала, что если они будут вчетвером, вряд ли случится что-то плохое. Тогда я видела Кору в последний раз. Джонни и его друг с тех пор тоже не появлялись.

Хорсти Кремер подтвердил эту информацию и дополнил ее. В последний раз он виделся с Корой в первые выходные мая. Она сказала, что сможет встретиться с ним только через две недели. Никаких особых причин для этого она не назвала, и уж точно не говорила о том, что ее сестре стало хуже. Впрочем, она довольно редко говорила о сестре.

Шестнадцатого мая Хорсти Кремер остался дома. Двадцать третьего он тщетно прождал Кору в «Аладдине». Два вечера крутился неподалеку от ее родительского дома в надежде увидеть ее и получить объяснения. Все оказалось напрасным. Из-за собственной робости он не осмелился позвонить в дверь, потому что Кора постоянно рассказывала ему страшилки про строгого отца.

В последнюю субботу мая Хорсти Кремер еще раз решил попытать счастья в «Аладдине». Кора там не появилась. Он расспросил присутствующих и узнал, что шестнадцатого мая она самым подлым образом предала его. Не только Мелани Адигар видела начало ее романа с Джонни Гитаристом. Некоторые утверждали, что позднее, уже ночью, Кора села в автомобиль к Джонни и его маленькому толстенькому дружку – вместе с еще одной девушкой, которую, однако, никто не знал!

Рудольф Гровиан тут же вспомнил о найденном скелете. Да уж: если они будут вчетвером, ничего плохого не случится.

Что это была за машина, никто уже не мог вспомнить. Мелани Адигар тоже этого не знала.

– Они не всегда приезжали на одной и той же машине. Возможно, и на серебристом «гольфе». Наверное, он принадлежал толстяку. Джонни балдел от роскошных тачек. Порше, ягуар… Раз я видела, как он вылезал из америкосовской жестянки. Понятия не имею, что за марка. Нежно-зеленого цвета, это я точно помню, с огромными задними антикрыльями, такая олдовая, в общем, самое то, чтобы повыпендриваться. Я тогда еще подумала, что у этого типа богатый папочка. Или же они сдают машины напрокат.

Хорсти Кремер тоже ничего не смог сказать по поводу машины. Марку ему не назвали. Просто сказали, что Кора села в машину к Джонни. Хорсти запил свое горе. К середине июня он метался между разочарованием и надеждой, что Кора к нему вернется. Джонни славился тем, что приезжал в Буххольц только полакомиться.

Хорсти проводил в «Аладдине» все выходные, каждый вечер бродил у дома родителей Коры. Однажды в воскресенье он не вытерпел и позвонил в двери.

Рудольфу Гровиану он рассказал:

– Дверь открыла старуха, всклокоченная, страшная. Я спросил ее о Коре, а она мне ответила: «Нет тут никакой Коры. Моя дочь пропала». Я подумал, что ослышался.

Рудольф Гровиан тоже так подумал. Пропала! Уже в конце июня? В то время как ее тетка и соседка были уверены, что Кора сидела у постели умирающей сестры вплоть до шестнадцатого августа!

Однако и Грит Адигар, и Маргрет Рош внезапно растеряли свою уверенность. После слов дочери Грит Адигар пошла на попятную. Она ведь не была тут все время, с мая по август. И почему-то теперь, когда она задумалась над этим, ситуация показалась ей странной. Вильгельму вдруг перестало нравиться, что она забегает к ним поболтать. Грит не подумала ничего такого, когда он перестал пускать ее дальше кухни. Она верила ему, когда он с встревоженным выражением лица указывал на потолок и бормотал:

– Кора от нее не отходит.

Зачем Вильгельму было лгать?

Вот и Маргрет задалась этим вопросом. Если Кора, как предполагал Рудольф Гровиан, исчезла еще шестнадцатого мая, то почему, звоня сестре семнадцатого, Вильгельм говорил лишь о плохой компании?

Его уже не спросишь… Рудольф Гровиан попытал счастья с Элсбет Рош. Он побеседовал с ней глазу на глаз! Маргрет, поселившаяся в доме после смерти брата, неохотно вышла из кухни. Следом за этим ему пришлось выслушать, что Магдалина во вновь обретенной красе восседает у ног Господа, теперь, когда ее тело лишилось недостатков и греховных мыслей.

Смысла в этом было мало. Поначалу Рудольф подумал, что Элсбет забыла о старшей дочери. Однако затем она рассказала об исчадье ада, оставившем всех в дураках. Оно ошивалось в храмах греха, вместо того, чтобы обдумывать свои поступки. Увлекло на погибель страдающее существо, поскольку было ослеплено жаждой плоти. В какой именно момент исчадье исчезло из родительского дома, Элсбет не знала.

Этот лепет можно было не принимать во внимание. Двое других свидетелей дали гораздо больше информации. К сожалению, в суде она не будет иметь никакой ценности. Хорсти Кремер мог пересказать только слухи. Он даже не помнил, кто именно сказал ему тогда об измене Коры. А Мелани Адигар не видела, ушла ли Кора в ту майскую ночь из кабака одна или в сопровождении Джонни, маленького толстяка и незнакомой девушки…

Казалось, Кору обрадовало сообщение о том, что Рудольф побеседовал с другом ее юности. Ее тон стал меланхоличным.

– Ну и как он там? Чем занимается? Женился?

Она слушала шефа, спрашивала, не забыл ли о ней Хорсти. А потом стала рассказывать сама. О вечерах в «Аладдине», где они иногда танцевали, а иногда стояли в углу. Хорсти обожал Удо Линденберга. Не жесткие, а только лирические композиции. «В темных, глубоких переходах прошлого. Дыхание воспоминания плывет по морям времен». И теперь она брела по темным переходам и периодически ее с головой накрывала холодная волна времени.

Сейчас волна была едва теплой. Кора негромко рассмеялась.

– Хорсти был милым. Часто меня мучила совесть, ведь я использовала его, чтобы остальные парни держались от меня подальше. Я хотела дождаться своего единственного. Подло, правда?

Рудольф Гровиан лишь пожал плечами, давая ей возможность выговориться, а сам ломал голову над тем, как обойти утес под названием Магдалина и при этом упомянуть о шестнадцатом мая. Только вечер в «Аладдине» и короткая сцена на парковке, ни о чем другом он говорить с Корой не хотел. Рудольф ни в коем случае не думал снова пробираться за ее стену, как во время последнего разговора, когда он добрые четверть часа наблюдал за тем, как она качает головой, прежде чем понял, что она отключилась.

Ему хотелось просто узнать, что было дальше с ней и Джонни. Ведь должно же было что-то быть. Не вызывало сомнений: Джонни это и есть Ганс Бёккель. Бёккель приводил девушек в подвал, развлекался с ними и следил за тем, чтобы его друзьям тоже досталось. И если с Корой произошло то же самое, что и с той малышкой, всхлипы которой слышала у двери туалета Мелани Адигар, история обретала смысл.

Большая любовь заставила ее отдаться двум мужчинам одновременно. У толстяка в тот вечер была девушка, но оставался еще Георг Франкенберг. И даже если Франки действительно был сдержанным и серьезным молодым человеком, он был бы не первым, кого удалось увлечь в такой ситуации. Оставалось лишь доказать, что Георг Франкенберг сломал руку не шестнадцатого мая, а немного позже.

Для того чтобы представить, как именно это произошло, не нужно обладать богатой фантазией. Нужно было лишь провести несколько бессонных ночей, во время которых Рудольф представлял, как молодой человек приходит домой в полнейшем раздрае. Как рассказывает отцу об одной или двух мертвых девушках. Молодому человеку страшно. Отец успокаивает его, задает несколько вопросов и узнает: никто не видел его сына с этими двумя. Кроме того, это произошло вдали от родного дома. Итак, не переживай, мальчик мой. Мы решим этот вопрос. Даже больно не будет. Предварительно я сделаю тебе укол.

Рудольф Гровиан мысленно находился во Франкфурте, в «Аладдине» и нескольких других местах и вроде бы не пропустил ничего серьезного. Он слышал, что Кора продолжала говорить о Хорсти, который его абсолютно не интересовал.

Она вздохнула.

– Надеюсь, он счастлив в браке. Нет, правда, я желаю ему этого от всей души. Хорсти это заслужил. Он всегда старался поступать правильно. На день рождения подарил мне кассету, которую сам записал. «Queen». У нас уже была такая кассета, но его запись была лучше. На ней вообще не было шумов. «We are the champions» и «Bohemian Rhapsody». Магдалина от них просто с ума сходила. В ту неделю она только это и слушала. Она была в восторге от голоса Фредди Меркьюри. А теперь он давно уже мертв… Господи, почему все они мертвы?

Кора в ужасе распахнула глаза и прикрыла рот ладонью.

– Но его не я, правда? Его я точно не… Он был болен. Ну, то есть я хочу сказать, что читала о том, что он очень болен.

Рудольф Гровиан не понял, что она имела в виду. Для него речь по-прежнему шла о Хорсти Кремере. Увидев в глазах Коры ужас, он поспешил ее заверить:

– Нет-нет, не волнуйтесь, госпожа Бендер. Он жив-здоров. Скоро у его жены будет ребенок. Хорсти очень ждет его. Он чувствует себя просто отлично. Я ведь с ним говорил. Он открыл небольшую автомастерскую.

– Вы лжете, – заявила Кора.

Она закусила губу и покачала головой. И в ее мозгу возник образ…

Она забыла о шефе и смотрела на маленький будильник, стоявший на ночном столике. Он был отчетливо виден. Стрелки показывали начало двенадцатого.

Магдалина не услышала ее шагов на лестнице, потому что на ней были наушники от плеера, а громкость была включена на максимум. Сестра выпрямилась с удивленным, но довольным выражением лица.

– Ты суперпунктуальна. Неужели на дискотеке нечего было ловить?

Кора подошла к постели, убрала с лица Магдалины длинные пряди и поцеловала ее в щеку.

– Абсолютно нечего. У меня не было ни малейшего желания там торчать. Хотелось побыть с тобой.

Из крохотных наушников, которые Магдалина держала в руке, звучал приглушенный голос Фредди Меркьюри. «Bohemian Rhapsody». Is this the real life? Нет, не настоящая. Сплошная ложь.

– Я уже много лет хожу ради тебя на панель. Скоро мы соберем нужную сумму. – Неправда! С кражами так быстро не выходит. – Я порвала со своим парнем. Надоел он мне своими постоянными расспросами. Но у меня уже появился новый, его зовут Хорст. Крутой тип.

Чушь! Спаржевый Тарзан, над которым все насмехаются.

– Я хотела побыть с тобой.

Не хотела!

Я предпочла бы остаться в «Аладдине». Там был Джонни. Я никогда тебе о нем не рассказывала. И сейчас ничего не расскажу. Джонни принадлежит только мне. Представь себе парня, молодого, сильного, красивого, как на картине. Он похож на архангела из маминой Библии. А я касалась его, его плеч, его лица. Держала за талию, чувствовала его руки на своей шее…

Ладонь Коры все еще лежала на волосах Магдалины. Опустив ее, она провела по гладкой щеке. Очертила пальцем контуры губ.

– Ты не хочешь еще раз сходить в туалет, прежде чем мы ляжем спать?

Магдалина покачала головой. Кора встала с кровати.

– Тогда я принесу остатки шампанского.

Бутылка была почти полной – в восемь они выпили всего по глотку. Магдалина утверждала, что ей не нравится вкус шампанского. Сама Кора была очень осторожна, поскольку ее сестра настояла, чтобы она поехала в «Аладдин». И сейчас она была благодарна ей за настойчивость.

Когда Кора вернулась в комнату, неся в руках бутылку и два бокала, Магдалина сидела, облокотившись на подушки. Она улыбнулась, окинула сестру критическим взглядом с головы до ног.

– Ты такая странная. Что-то случилось?

– Нет. А что должно было случиться?

Я скучаю по Джонни. Я так долго мечтала, чтобы он со мной заговорил. На большее я не рассчитывала. А он пригласил меня танцевать. Мы касались друг друга. Мне хотелось бы с ним встречаться, хотелось, чтобы он меня любил. Джонни был возбужден, я чувствовала это во время танца. Когда мне нужно было уходить, мое сердце едва не разорвалось на куски. Через неделю он меня и не узнает. Я должна была остаться с ним. Такой шанс выпадает раз в жизни. И я получила его потому, что больше никого не было, потому что Джонни было скучно. Я это знаю. И я упустила свой единственный шанс… Но я ведь обещала тебе, что не задержусь.

Иногда я так тебя ненавижу! А сейчас еще больше, чем вначале, и уже не как ребенок. Я ненавижу тебя как женщина, у которой отняли жизнь. Если бы не ты, я была бы свободна. Мне не пришлось бы два года торчать в «Аладдине» с этим прилипалой по имени Хорсти. Все смеялись надо мной. Я снова стала посмешищем. Кора Рош перестала молиться на школьном дворе. Теперь она сидит со спаржевым Тарзаном в «Аладдине». На нормального парня у нее нет времени. Потому что у нее есть сестра, которая пожирает ее жизнь.

Но сегодня я им всем показала! Всем этим важным птицам. Там была Мелани со своей компашкой. Ты не знаешь Мелани. Ты никого не знаешь, только себя. Мы немного поговорили. Мелани спрашивала о Хорсти.

– Куда ты подевала своего спаржевого Тарзана?

– Сидит дома, сгибает бананы, – отозвалась я.

Потом я хотела выпить и ехать домой. Но именно в этот миг вошли они – Джонни и его друг.

Может быть, мне все же стоит рассказать тебе о них? Во всех подробностях. Только чтобы ты поняла, что я не позволю тебе меня уничтожить, что я все еще способна чувствовать, как всякий нормальный человек. Хочешь послушать? Как они вошли, сели за столик, огляделись по сторонам. Как они переговаривались между собой. Я могла только представлять себе, о чем они беседуют: «Здесь ловить нечего, давай поедем в другое место».

А потом толстяк увидел девушку. Он всегда кого-нибудь замечает, но до сих пор ему не везло. Не знаю, сколько раз я наблюдала за тем, как его отшивали. И я думала, что в этот раз будет то же самое. Он встал из-за стола и направился к девушке. Заговорил с ней. И она пошла с ним на танцпол.

Джонни остался за столиком один. Ему было скучно, я это видела. «Сегодня тебе не везет», – подумала я. И тут он перевел взгляд на меня. И улыбнулся. Не знаю, улыбнулась ли я в ответ. В тот миг мне показалось, что мое лицо застыло. А сердце едва не растаяло.

И вдруг Джонни поднялся. Подошел ко мне. Знаешь, что он сказал?

– Оставила надежные руки дома, чтобы несчастному парню тоже выпал шанс?

Я не верила своим ушам. Джонни спросил меня, не хочу ли я с ним потанцевать. Еще как хочу! Во время танца он говорил мне, что до сих пор не отваживался ко мне подойти, потому что рядом со мной всегда был Хорсти. Джонни так крепко меня обнимал, что я несколько раз невольно подумала о свече. Она была далеко не такой толстой, как то, что я ощущала.

Губы Джонни были у моего лба, и я ждала, когда он меня поцелует. Но он лишь спросил, не хочу ли я поехать в другое место с ним и его другом. С ним одним я бы поехала, сразу же. И тогда тебе пришлось бы подождать меня немного дольше. Но его друг… Одна девушка мне как-то говорила, что они могут только вдвоем. Могу себе представить, что она имела в виду! Я не думала, что девушка, с которой танцевал толстяк, тоже захочет поехать, ведь она только-только с ним познакомилась. Возможно, она танцевала с ним просто потому, что надеялась через него добраться до Джонни.

И тогда я сказала:

– Я бы поехала, но ничего не выйдет. Я не могу гулять слишком долго. Моя сестра осталась дома одна.

Джонни удивился.

– А сколько лет твоей сестре?

– Сегодня исполнилось восемнадцать, – отозвалась я.

Он рассмеялся.

– Почему же тогда она сидит дома? Почему не пришла с тобой?

– Она неважно себя чувствует.

Он очень хотел, чтобы я осталась, чтобы поехала с ним. С ним одним. Поглядев на толстяка и девушку, Джонни произнес:

– Тигр, как я вижу, занят. Он наверняка не будет возражать, если мы уедем без него.

Мне показалось забавным, что он назвал друга Тигром. Потому что на самом деле тот был похож на маленького розового поросенка.

Джонни спросил:

– Ты не можешь позвонить домой, наплести родителям про вечеринку и попросить их посидеть сегодня с сестрой?

И я ответила:

– У меня нет родителей.

Их действительно не было. Никогда. Мы с тобой были одни. А поскольку я старше и сильнее, я должна о тебе заботиться. И я ушла, чуть не умерев при этом. Мне казалось, будто я вырываю свое сердце из груди. Джонни обещал мне назвать свое настоящее имя, если я останусь. Он умолял: еще полчаса, еще один танец! Затем вышел вместе со мной на парковку. И прежде чем я села в машину, наконец-то меня поцеловал. Это было совсем не так, как с Хорсти. В «Аладдине» Джонни пил виски-колу. Может быть, дело в этом? Поцелуй был невероятно сладким. Прошло несколько секунд. Я подумала, что могла бы стоять рядом с ним часами.

Отпустив меня, Джонни сказал:

– Спой своей сестре колыбельную и возвращайся, хорошо? Я буду ждать тебя.

Когда я уезжала, он стоял на парковке и махал мне вслед. И я подумала, что, возможно, мне действительно стоит вернуться сюда, когда ты уснешь. Спой сестре колыбельную…